отворачиваются. Да, Азию завоевать легче, думает солдат, чем теплое местечко
в погребке. Он победил царя Митридата, но одержать победу над римским
трактирщиком не так легко. За стойкой не бряцают оружием, здесь нужна
звонкая монета, и все, кого еще не выставили за дверь, с ужасом думают об
оставшихся за порогом и лихорадочно пересчитывают асы в кошельке.
Помпею проходу не дают его же легионеры. Стоит ему показаться на
Форуме, как они толпами обступают своего бывшего полководца и кричат, что он
ничего для них не делает. Недавно ему пять часов пришлось просидеть в бане -
все выходы осадили ветераны. Вот он без конца и твердит, как уверяют
председатели избирательных комиссий, что народное собрание, которому
предстоит голосовать его предложение, нужно хорошо смазать. Но так как сам
Помпей старый скряга, то, по словам Мацера, он урезает эти суммы где только
может.
Ц. все еще не отплыл из Испании. Он просит сообщить ему подробно об
одном инциденте, имевшем место в борьбе Помпея за свой аграрный
законопроект. По указке Помпея один из народных трибунов посадил в тюрьму
консула Метелла, отказавшегося обсуждать этот законопроект в сенате. Когда
сенаторы решили навестить консула в заточении, трибун поставил свою скамью
перед входом и уселся на нее. Как известно, закон грозит смертью каждому,
кто поднимет руку на народного трибуна. Метелл изнутри крикнул, чтобы
позвали каменщиков и чтоб те проломили стену рядом с дверью, тогда сенаторы
смогут войти. Так и поступили. Весь Рим целую неделю смеялся над этой
историей. Кажется, Ц. придает большое значение такому новому образу
действия: и закон соблюден, и ты своего добился. Мы послали ему самый
подробный отчет.
То была идея Ц. - гвоздем триумфального шествия сделать серебро. "Пусть
говорят - серебряный!" - написал он. Наверное, он думал, что Пульхер с
радостью согласится на это, так как очень важно зарекомендовать на Форуме
испанские серебряные рудники. Но сегодня банкир зашел к нам и ужасно
раскричался именно из-за этого серебра. "Ну и придумали! - набросился он на
Спицера. - Сколько раз мне говорить вам, что в Испании мы вели войну, а не
обстряпывали свои делишки. А Ц., видите ли, собирается явиться к нам
коммивояжером по сбыту серебряных ложек. Где у него вкус? Где солидность?
Такт? Вы что, не знаете, что такое война? Война - это трупы, дымящиеся
развалины, лишения походной жизни, железная поступь легионов. Клянусь
Юпитером, неужели это так трудно смекнуть?" Нам пришлось согласиться, что
кое-какая доля правды в этом есть. Ведь как легко поскользнуться в такого
рода делах!
Чудовищный скандал. Весь город говорит о том, что вчера после обеда
Помпей расставил у себя в саду столы и принялся открыто раздавать
избирателям деньги. Вот олух-то! Недавно я впервые встретился с ним лицом к
лицу на Форуме. Это грузный человек с бледной нежной кожей и очень черными
глазами. Лоб весь в поперечных морщинах, брови сдвинуты - видно, хочет сойти
за мыслителя. Волосы искусно завиты и как бы нечаянно всклокочены, но и тут
чувствуется рука цирюльника; походка спокойная; он, как я слышал, обожает,
когда говорят о его непоколебимом спокойствии в любых обстоятельствах. С ним
был вольноотпущенник Деметрий - набеленный и нарумяненный малый. По слухам,
Помпей сейчас живет с ним.
Ц. намерен в середине апреля прибыть в Италию.
Предложение Помпея о раздаче земли ветеранам провалилось - он опять
поскаредничал. Теперь ясно, почему он открыто подкупал избирателей: хотел,
чтобы солдаты думали, будто он что-то для них делает. Беднягам - как это ни
смешно и ни дико - приходится расплачиваться за то, что всякое напоминание о
войне сейчас крайне непопулярно. Все проклинают азиатский поход. Война
расстроила торговлю, бессмысленным ввозом рабов разорила сельское хозяйство,
из-за нее Рим месяцами лихорадило, страна была на краю гражданской войны.
Арендатор и мелкий крестьянин, бьющийся как рыба об лед, чтобы
перевести свое хозяйство на виноградарство и масличные культуры, ничего так
не боится, как новой войны. Для него война - это солдатчина, налоги и, в
довершение всего, гражданская война. Война всем так ненавистна, что сенат
вынужден утаивать некоторые тревожные вести, поступающие из Галлии, и
проводить там политику уступок.
Ц. вернется только в конце апреля. Если триумф состоится в конце мая,
то это не слишком рано.
Ц. все еще ведет какие-то деловые переговоры в Испании. Придется
перенести триумф на июнь. Опять выкладывай денежки!
Гай Матий вернулся из Испании. Ц., несмотря на все попытки, никак не
может столковаться с Пульхером и испанскими купцами. Матий говорит:
"Испанцев легче победить, чем римлян".
Спицер получил письмо, в котором Ц. пишет: "Какой прок нам от самого
пышного торжества, если над нами торжествует господин Пульхер?" Золотые
слова! Но каково нам, которым без конца приходится то разворачивать, то
снова сворачивать колоссальный аппарат и продлевать безумно дорогие
контракты! Помимо этого, в городе пошли разговоры, будто Ц. боится, как бы
его по возвращении не притянули за выступление во время процесса Каталины.
Все это, разумеется, чистейший вздор, его задерживают финансовые операции,
неизбежные после каждого похода.
Если Ц. до середины июня не вернется, триумф совпадет с предвыборной
кампанией и для регистрации кандидатуры потребуется специальное разрешение
сената. А Ц. даже еще не выехал.
Спицер уже начал терять голову. Мы пошли вместе на Форум, и вдруг он
упавшим голосом сказал мне:
- Триумф завял у меня в руках. Упорство Ц. в испанских делах я могу
объяснить только тем, что это его первое настоящее деловое начинание.
Впервые он увидел у себя под носом деньги, настоящие деньги. С ним
происходит то же, что с изголодавшимися морскими птицами: запустит когти в
чересчур крупную рыбу и вместе с ней идет ко дну.
Да, уж если Спицер заговорил, как поэт, значит, он впрямь отчаялся.
Говорят, Ц. наконец отплыл. Не опоздали ли мы с нашим триумфом?
Положение катастрофическое: сегодня, когда Спицер хотел снять в
Азиатском торговом банке обещанные для триумфа суммы, ему сухо сообщили:
переговоры господина Пульхера с Ц. еще не завершены. Что же делать? Каждый
день дорог. Судя по тому, как ныне обстоит дело, нечего и думать
подготовиться до 10-го, а это самый последний срок для триумфа. Спицер
считает, что мы уже не успеем, даже если завтра утром и удастся получить
деньги в банке. Что у Пульхера на уме? Как видно, Ц. отплыл из Испании, так
и не договорившись с ним.
Наконец-то Ц. прибыл. Давно пора: подготовка к триумфу поглощает
огромные суммы. Спицер до предела использовал новый кредит, а между тем
Азиатский торговый банк вот уже неделю как закрыл все кредиты, и нам
пришлось все приостановить. До зарезу нужны испанские деньги.
Ц. обосновался в новом дворце, специально построенном для этой цели в
Альбанских горах, ибо все оставшееся до триумфа время ему по закону нельзя
появляться в Риме. Вот уж два года как я его не видел. Интересно, изменился
ли он?
Нет, не изменился. Когда сегодня мы со Спицером прибыли к нему, он, как
всегда, быстрыми, нервными шагами устремился нам навстречу и, протянув обе
руки, воскликнул: "Деньги у вас есть? У меня - ни аса", и тут же закашлялся,
так как над одним из флигелей дворца стояло облако пыли - его уже ломают:
здание, видите ли, не понравилось хозяину.
У Спицера вся краска сошла с лица. Он онемел. Ц. лукаво взглянул на
него и тут же принялся посвящать нас в свои новые строительные планы. Даже
заставил несчастного Спицера - а каково у бедняги на душе! - лазить через
мраморные глыбы и выслушивать получасовые описания врубленных в скалах
будущих галерей.
Короче, Ц. все тот же.
После обеда Спицер сделал мне кое-какие намеки на положение дел.
Ц., оказывается, как лев, дрался с Пульхером до последнего момента за
свой пакет акций серебряных рудников в Испании. И делал он это не только
ради барыша, но и ради того, чтобы вернее заручиться обещанной ему ранее
Пульхером поддержкой Сити на консульских выборах. Контрудар Пульхера
заключался в том, что он убедил Сити настаивать на триумфе. Банкир надеялся,
что тогда-то Ц. не обойдется без него - ему нужны будут деньги для
финансирования триумфального шествия. Но Ц. взял да и заложил все свои
акции, так что контрольный пакет все еще в его руках. Правда, это настолько
задержало его, что триумф уже вряд ли может состояться ранее 20 июля, а уже
12-го Ц. должен заявить, что выставляет свою кандидатуру в консулы.
Следовательно, ему понадобится разрешение сената. Спицер теперь настаивает
на том, чтобы уступить Пуль-херу пакет, не то он еще провалит наше
ходатайство в сенате. Конечно, это тяжелый удар по карману, так как ценность
наших бумаг основательно подскочит благодаря триумфу и Ц. тогда
действительно лишится всех результатов испанской операции. Но Спицер делает
ставку на консульство и ни под каким видом не соглашается на перезакладку
земельных участков. Он считает, что они принесут самый крупный барыш.
Сегодня приехал Гай Матий, наше доверенное лицо в сенате, и Мацер. Мы
немедленно начали обсуждать детали предвыборной кампании.
В переговорах принял участие Корнелий Бальб - испанский банкир,
представитель испанских фирм, которые вместе с группой Пульхера
разрабатывают рудные месторождения на юге Пиренейского полуострова. Это
лысый, жирный человек с выпученными глазами и нервным тиком. Его считают
финансовым гением. Больше всего он заинтересован в установлении контроля
Сити над наместниками в провинциях, контроля, пока что осуществляемого
сенатом. Он утверждает, что в самом сенате тоже образовалась сильная группа,
недовольная прежними разбойничьими методами римских наместников. Это в
основном те сенаторы, которые владеют крупной недвижимостью в Малой Азии,
они же тайные держатели акций откупных кампаний. Да и вообще за последнее
время число сенаторских семей, прибегающих в своих финансовых делах к помощи
Сити, увеличивается. Немало землевладельцев в результате катастрофического
падения цен на хлеб крайне нуждается в наличных деньгах, и получить их они
могут только у банков. Все эти люди, что бы там ни говорил господин Катон,
ныне приветствовали бы осторожное проведение умеренной демократической
программы. Бальб предложил за услуги, которые члены сената оказывают Сити -
независимо от характера этих услуг, - выдавать им акции предприятий Сити.
Таким путем всего легче связать сенаторов с демократической политикой.
Испанец ни слова не сказал о Лукцее, втором кандидате в консулы от
демократической партии, но многое, о чем он говорил, прямо указывало на
него, и я впервые понял, почему вообще выставили эту кандидатуру. Будучи
легатом Помпея, Лукцей предоставлял азиатским городам крупные кредиты, чтобы
они могли уплачивать контрибуции, и, разумеется, теперь оказался целиком в
руках у банков. Каждый третий день Оппий сообщает ему, каковы его (Лукцея)
потери в результате жестких действий наместников.
Бальб намекнул, что в этом смысле и у Помпея имеется открытая рана,
которую он вовсе не хотел бы всем открывать.
Помпей, вероятно, сейчас задается вопросом, как ему использовать свою
популярность у солдат, а тем самым и у народа. Когда он прошлой осенью
вернулся из Азии, естественнее всего ему было перейти к сенатской партии,
которая весьма нуждается в популярной личности. Он и предпринял
соответствующую попытку, еще по пути в Рим посватавшись к сестре Катона.
Намекая на известную всему городу связь Ц. с Муцией, Цицерон сказал тогда:
"Я знаю, почему Помпей снова решил жениться: Цезарю надоела Муция, он уже
зарится на сестру Катона". Катон отказал Помпею, и тот примирился с мыслью
поставить свою популярность на службу демократии. Некоторое время Сити
распространяло слухи, что его можно купить. Теперь уже никто об этом не
говорит - Сити купило его. Дело это было обстряпано следующим образом: еще
во время похода несколько откупщиков и банкиров решили доказать полководцу,
как несправедливо с ними обращается сенат. И Помпея уговорили пойти на
обычную для Сити сделку. С помощью банка Оппия он предоставил сирийскому
царю Никемеду довольно крупный заем, чтобы тот мог выплатить Риму военные
долги. Иными словами, Помпей-финансист ссудил сирийскому двору те самые
деньги, которые Помпей-полководец должен был с него взыскать в виде
контрибуции. При этом он драл до 50 процентов, но вскоре "на своей
собственной шкуре" почувствовал, как сенатская администрация вставляет
деловому человеку палки в колеса. Из-за постоянных грабежей, разбойничьих
налетов и налагаемых римскими наместниками на города даней, увода рабов и
конфискации урожаев царь оказался не в состоянии выплатить Помпею проценты.
Но Оппий-то требовал проценты от Помпея! К денежным затруднениям прибавился
страх: вдруг сделка выплывет наружу и выйдет скандал! Короче говоря, у Сити
были все основания смотреть на полководца как на зависимого от него
человека.
Ц., откинувшись в креслах, не без удовольствия прислушивался к этому
словоизвержению - потоку осторожных намеков, свидетельствовавших о
поразительной осведомленности испанца.
Каких только людей не откапывает Ц.!
Несколько высокомерный Матий, очевидно, ни в какой мере не разделял
симпатий Ц. к испанцу, да и на изрубленном лице Мацера ни разу не показалась
улыбка, сколько бы Бальб ни острил. Но картина изменилась, когда речь зашла
о плане самого предвыборного сражения и выяснилось, что у Бальба прочные
связи с банкирским домом Оппия. Именно через Оппия еще прошлой осенью Бальб
окольным путем вел переговоры с Лукцеем относительно его совместного с Ц.
баллотирования в консулы. К предложению Бальба протащить сразу двух консулов
от демократической партии отнеслись отнюдь не отрицательно. Помпею во что бы
то ни стало надо ратифицировать свои азиатские сделки - азиатские бумаги
чудовищно упали в цене. Сити готово ассигновать на выборы до десяти
миллионов. Условие, которое выдвинули Оппий - Лукцей за поддержку
кандидатуры Ц., гласит: все должно быть строго по закону, никаких эксцессов
с чернью наподобие Катилины, никаких демократических "экспериментов", а
главное - чтобы никто и не заикался о земельном вопросе. (Оппий считает, что
постановка земельного вопроса подорвет импорт рабов из Азии.) Мацер
облегченно вздохнул. В ближайшие дни он свяжется непосредственно с Лукцеем.
Матий потребует в сенате разрешения для Ц. еще до триумфа вступить в
город, чтобы у него была возможность зарегистрировать свою кандидатуру.
Полные надежд, мы покинули Альбанские горы.
Предложение неутомимого Матия в сенате не прошло! Спицер тут же
отправился к Ц. Завтра же он передаст спорный пакет акций Пульхеру. Матий
поедет к Цицерону. Разрешения на въезд Ц. нужно добиться во что бы то ни
стало.
Еще до обеда - несмотря на невыносимую жару, я все же решил присмотреть
за тем, как в библиотеке прибивают новые гобелены - отдуваясь, явился
Спицер.
- Он был тут?
- Кто?
- Ц., конечно.
- Здесь, в Риме?
- Вот именно, здесь.
- Что за ерунда! Он же не вправе появляться в Риме до триумфа.
- Не вправе! В Альбе его сегодня ночью не было. Едем немедленно туда.
По пути он кое-что мне рассказал. Камилла, жена Матия, оказывается,
внезапно вернулась в Рим. А муж ее по поручению Ц. как раз отправился в
поместье Цицерона! Вся беда в том, что на днях Камилла поздно вечером
появилась в Альбе, чтобы "забрать своего мужа", который, разумеется, давно
уехал. И тут, конечно, выяснилось, что "возвращаться в Рим уже поздно". До
того как нам тронуться в путь, Спицер еще заехал к себе домой и захватил там
пачку счетов. В Альбе он принудил Ц. их просмотреть, но ближе к вечеру Ц.
его выставил, а с ним и меня. Спицер еще что-то бормотал относительно
необходимости "продолжить завтра утром", но Ц. только рассмеялся ему в лицо.
Однако Спицер вдруг проявил необыкновенную твердость характера, не моргнув,
взглянул на Ц. и выпалил:
- До сегодняшнего дня на триумф истрачено четыре миллиона, а скандал
обойдется еще дороже, вернее сказать, он будет стоить нам всего.
- Да, да, так оно и есть, - холодно ответил Ц., - а сейчас мне что-то
спать хочется.
Спицер повернулся и сел в повозку. Во 2-м районе, возле боен, он
приказал остановиться и вылез. Так как это довольно далеко от его дома, то и
я вылез за первым же поворотом и, в полной уверенности, что он пойдет к
Матию, на некотором расстоянии последовал за ним. Но Спицер завернул в узкий
проулок позади боен и исчез в жалком домишке, где пробыл довольно долго.
Вышел он в сопровождении какого-то опустившегося субъекта, по-видимому
старого знакомого, ведь в бытность свою судебным исполнителем ему
приходилось иметь дело только с банкротами. Тип этот довольно быстро
удалился, а Спицер пошел домой.
Нет, это будет чистое безумие, если Ц. тайно приедет в Рим. Разве можно
ради пышного бюста идти на такой риск?
Ну и дела! Ц. лежит в Альбе с перевязанной головой. Вчера ночью на
дороге неподалеку от Альбы во время верховой прогулки на него, напали.
Преступнику удалось скрыться.
Получив это сообщение, мы со Спицером поспешили в Альбу. Но Ц. нас не
принял. У Спицера озабоченный вид.
Врачи заверяют, что через два-три дня Ц. снова будет на ногах-его
ударили чем-то тяжелым, очевид-. но, это был мешок с песком. Сущие пустяки.
Вечером я заглянул в переулок позади боен. Субъект оказался бывшим
суконщиком, влачащим жалкое существование, впрочем, известным забиякой.
Вчерашнюю ночь он не спал дома и вернулся только под утро.
С Пистом и Февулой на собачьих бегах. Благодаря советам опытного в игре
Писта выиграли порядочную сумму. Обещал Февуле 8000 сестерциев, если ему
дадут участок земли. Он был очень доволен и даже проводил меня домой.
Деньги займу у Спицера.
Ц. снова на ногах.
Матий отчаянно борется, добиваясь от сената разрешения для Ц. Он уже
вернулся из поместья Цицерона. Оппий заранее обработал Цицерона, и тот
оказался сговорчивым, обещал голосовать в сенате за разрешение, но заметил,
что это вряд ли поможет делу. Матий рассказывал о нем не без сочувствия.
Цицерон сейчас не в фаворе, и он это сознает. Сенат использовал его и
бросил. Его руки обагрены кровью ремесленников. Он взял деньги "отцов",
стало быть, он взяточник; он предал их врагов, стало быть, он предатель.
Только Сити еще его поддерживает. Сити всегда питало пристрастие к людям с
нечистой совестью.
Вот ведь чертовщина! В сенате уже благополучно сколотили большинство,
готовое проголосовать за разрешение, однако Катону удалось перенести
голосование на последний день. Состоится оно завтра, и, если Ц. завтра не
зарегистрирует своей кандидатуры, ему нельзя будет баллотироваться.
Все изменилось.
С утра Ц. в Альбе ждал разрешения, с тем чтобы, получив его, тут же
отправиться на Капитолий регистрироваться.
Заседание сената началось в 11. Катон взял слово по вопросу о ходе
строительных работ, необходимых в связи с поломкой водопровода в самом
центре города. Аицо у него было красное, так как он, вероятно, вместо
обычной кружки фалернского с утра хватил две. Однако вначале он говорил
вполне разумные вещи. Никто, правда, его не слушал, все ждали голосования.
Поговорив добрый час о необходимости обеспечения центральных кварталов
водой, Катон перешел к обзору водопроводной сети всей столицы. Это заняло
все время до часу дня, и каждое ответвление было досконально разобрано.
Сенаторы стали снова собираться в зале, но тут оратор, несколько минут
задумчиво рассматривавший потолок, совершил изящный словесный пируэт я
углубился в историю римского водопровода. Часам к трем он добрался до
Гракхов. В зале, как рассказывает Матий, творилось что-то неописуемое. Крики
возмущения перемежались с остротами. Порой оратора совсем не было слышно, но
он, ничтоже сумняшеся, продолжал свою речь, кстати сказать, с
обезоруживающей невинностью во взоре.
Самому мне удалось попасть в сенат около четырех. В галереях я заметил
много сенаторов, в большинстве уже потерявших всякий интерес к
происходящему. Два-три тучных старика, прислонившись к колоннам, дремали. В
зале на скамьях сидело всего несколько сенаторов в полной прострации, а
между тем толстяк Катон, надувая круглые лоснящиеся щечки и устремив взгляд
к потолку, вел речь о приказах Суллы против раздачи муниципальных работ
через клубы. Вдруг голос его как-то странно притих, казалось, он уже
исчерпал свою тему. В зале оживились. Кто-то из сенаторов, тяжело
поднявшись, поспешил в кулуары. Зал снова стал наполняться, но не надолго.
Голос оратора вновь зазвучал в полную силу.
Мы установили курьерскую службу между Римом и Альбой. Три раза Матий
принимал решение вызвать Ц., и три раза Ц. вынужден был садиться в холодную
ванну, чтобы не влезать потным в белую тогу. К двум часам он потерял
терпение и верхом подъехал к городским воротам. Тут уже собрался всякий люд,
чтобы приветствовать его. В пять часов пополудни Ц. въехал в город, так и не
получив разрешения, конечно. В половине шестого он зарегистрировал свою
кандидатуру в Капитолии.
Сразу же после этого он в сопровождении большой толпы - его узнали -
отправился в сенат, где Катон все еще ораторствовал. Ц. не спеша прошел по
галереям, и сенаторы, державшие его сторону, оживленно болтая, устремились
за ним. Под глазом у Ц. красовался фонарь - след ночного нападения на
прошлой неделе. Одет он был в белую кандидатскую тогу, по обычаю без
карманов, дабы кандидат не мог брать с собой денег для подкупа избирателей.
Как только Катон приметил его в дверях, он тут же закончил свою речь.
Итак, триумф наш пошел прахом! Стоил он нам на сегодня четыре миллиона.
Пожалуй, это весь барыш с испанской претуры. Да, на политике много не
наживешь.
Бедняга Пист в полном отчаянии. Все его надежды получить работу в
извозной фирме рухнули. "Помпей отпраздновал свой триумф и отнял у меня
кусок хлеба, - говорит он, - а Ц. отнял у меня кусок хлеба тем, что не
отпраздновал триумфа". Февула трогателен. Он предложил те 8000 сестерциев,
которые я намеревался взять у Спицера на приобретение оливковой фермы, лучше
отдать Писту для покупки небольшого извозного дела. Но Пист и слышать об
этом не хочет.
- Выброшенные деньги! - заявил он. - Если наш брат не может купить себе
хотя бы сотню рабов, ему нечего и думать об извозном деле. - Он предпочитает
по-прежнему держаться собачьих бегов.
Последние дни зондировал настроения в городе и сегодня доложил Ц. о
результатах:
Круппул (шерсть): Политика там или не политика, а в конце концов решает
оружие. И последнее слово будет не за политиками, а за генералами. Значит,
нам нужен не Цезарь, а Помпей.
Целер (выделка кож): Если верх возьмет сенат, то это будет Катон. Если
армия - Помпей. Если мы - Цицерон. Если улица - Клодий.
- Ну а Цезарь? - спросил я.
- Что ж, за Цезаря горой все его кредиторы.
Сенатор: С Помпеем легче справиться - надо только не препятствовать ему
катиться вниз к черни. Ведь если он задумает играть на демократической
дудочке, то у демократии его песенка спета. Об этом может кое-что рассказать
Цезарь.
Другой сенатор: Азиатская война на совести у Сити. Стоимость наших
латифундий упала наполовину. А теперь они еще хотят лишить нас доходов и в
новых наместничествах. Удастся им это - нам не на что будет содержать свои
поместья в Италии. Вот в чем главная опасность.
Третий сенатор: Цезарь - это Катилина, только на легальный лад.
Четвертый сенатор: Нам нужны арендаторы, а не рабы. В этом я согласен с
демократической верхушкой. Песенка Цицерона спета.
Откупщик: Какая польза нам от Азии, если мы не выколачиваем из нее
барыша. Авантюр и авантюристов с нас хватит. Никого я так не боюсь, как
этого Цезаря.
Банкир: Нам нужна сильная личность. К сожалению, Цезарь только
пройдоха. Ну, а это мы и сами умеем.
Другой банкир: Такого шанса, как сейчас, у демократии больше не будет.
Старая аристократия обанкротилась, Она неспособна без нашей помощи перевести
свои поместья на виноградные и масличные культуры. У сената нет армии. В
Азии хаос. Только римский гражданин способен решить земельный вопрос. Если
Цезарь сумеет плюнуть на своих баб - власть будет в его руках.
Продавец битой птицы: Цезарь? А разве он не в Африке?
Портной, шьющий рабочую одежду: Этот Цезарь виноват в том, что клубы
разогнали.
Портовый рабочий: Из всех шишек он единственный за народ. Да они его
совсем затерли.
Канатчик (безработный): Гладиаторские игры, что он устраивал, смотреть
можно было.
Крестьянин: Только б не было опять войны. Заберут моего Рейя в солдаты
в погребке. Он победил царя Митридата, но одержать победу над римским
трактирщиком не так легко. За стойкой не бряцают оружием, здесь нужна
звонкая монета, и все, кого еще не выставили за дверь, с ужасом думают об
оставшихся за порогом и лихорадочно пересчитывают асы в кошельке.
Помпею проходу не дают его же легионеры. Стоит ему показаться на
Форуме, как они толпами обступают своего бывшего полководца и кричат, что он
ничего для них не делает. Недавно ему пять часов пришлось просидеть в бане -
все выходы осадили ветераны. Вот он без конца и твердит, как уверяют
председатели избирательных комиссий, что народное собрание, которому
предстоит голосовать его предложение, нужно хорошо смазать. Но так как сам
Помпей старый скряга, то, по словам Мацера, он урезает эти суммы где только
может.
Ц. все еще не отплыл из Испании. Он просит сообщить ему подробно об
одном инциденте, имевшем место в борьбе Помпея за свой аграрный
законопроект. По указке Помпея один из народных трибунов посадил в тюрьму
консула Метелла, отказавшегося обсуждать этот законопроект в сенате. Когда
сенаторы решили навестить консула в заточении, трибун поставил свою скамью
перед входом и уселся на нее. Как известно, закон грозит смертью каждому,
кто поднимет руку на народного трибуна. Метелл изнутри крикнул, чтобы
позвали каменщиков и чтоб те проломили стену рядом с дверью, тогда сенаторы
смогут войти. Так и поступили. Весь Рим целую неделю смеялся над этой
историей. Кажется, Ц. придает большое значение такому новому образу
действия: и закон соблюден, и ты своего добился. Мы послали ему самый
подробный отчет.
То была идея Ц. - гвоздем триумфального шествия сделать серебро. "Пусть
говорят - серебряный!" - написал он. Наверное, он думал, что Пульхер с
радостью согласится на это, так как очень важно зарекомендовать на Форуме
испанские серебряные рудники. Но сегодня банкир зашел к нам и ужасно
раскричался именно из-за этого серебра. "Ну и придумали! - набросился он на
Спицера. - Сколько раз мне говорить вам, что в Испании мы вели войну, а не
обстряпывали свои делишки. А Ц., видите ли, собирается явиться к нам
коммивояжером по сбыту серебряных ложек. Где у него вкус? Где солидность?
Такт? Вы что, не знаете, что такое война? Война - это трупы, дымящиеся
развалины, лишения походной жизни, железная поступь легионов. Клянусь
Юпитером, неужели это так трудно смекнуть?" Нам пришлось согласиться, что
кое-какая доля правды в этом есть. Ведь как легко поскользнуться в такого
рода делах!
Чудовищный скандал. Весь город говорит о том, что вчера после обеда
Помпей расставил у себя в саду столы и принялся открыто раздавать
избирателям деньги. Вот олух-то! Недавно я впервые встретился с ним лицом к
лицу на Форуме. Это грузный человек с бледной нежной кожей и очень черными
глазами. Лоб весь в поперечных морщинах, брови сдвинуты - видно, хочет сойти
за мыслителя. Волосы искусно завиты и как бы нечаянно всклокочены, но и тут
чувствуется рука цирюльника; походка спокойная; он, как я слышал, обожает,
когда говорят о его непоколебимом спокойствии в любых обстоятельствах. С ним
был вольноотпущенник Деметрий - набеленный и нарумяненный малый. По слухам,
Помпей сейчас живет с ним.
Ц. намерен в середине апреля прибыть в Италию.
Предложение Помпея о раздаче земли ветеранам провалилось - он опять
поскаредничал. Теперь ясно, почему он открыто подкупал избирателей: хотел,
чтобы солдаты думали, будто он что-то для них делает. Беднягам - как это ни
смешно и ни дико - приходится расплачиваться за то, что всякое напоминание о
войне сейчас крайне непопулярно. Все проклинают азиатский поход. Война
расстроила торговлю, бессмысленным ввозом рабов разорила сельское хозяйство,
из-за нее Рим месяцами лихорадило, страна была на краю гражданской войны.
Арендатор и мелкий крестьянин, бьющийся как рыба об лед, чтобы
перевести свое хозяйство на виноградарство и масличные культуры, ничего так
не боится, как новой войны. Для него война - это солдатчина, налоги и, в
довершение всего, гражданская война. Война всем так ненавистна, что сенат
вынужден утаивать некоторые тревожные вести, поступающие из Галлии, и
проводить там политику уступок.
Ц. вернется только в конце апреля. Если триумф состоится в конце мая,
то это не слишком рано.
Ц. все еще ведет какие-то деловые переговоры в Испании. Придется
перенести триумф на июнь. Опять выкладывай денежки!
Гай Матий вернулся из Испании. Ц., несмотря на все попытки, никак не
может столковаться с Пульхером и испанскими купцами. Матий говорит:
"Испанцев легче победить, чем римлян".
Спицер получил письмо, в котором Ц. пишет: "Какой прок нам от самого
пышного торжества, если над нами торжествует господин Пульхер?" Золотые
слова! Но каково нам, которым без конца приходится то разворачивать, то
снова сворачивать колоссальный аппарат и продлевать безумно дорогие
контракты! Помимо этого, в городе пошли разговоры, будто Ц. боится, как бы
его по возвращении не притянули за выступление во время процесса Каталины.
Все это, разумеется, чистейший вздор, его задерживают финансовые операции,
неизбежные после каждого похода.
Если Ц. до середины июня не вернется, триумф совпадет с предвыборной
кампанией и для регистрации кандидатуры потребуется специальное разрешение
сената. А Ц. даже еще не выехал.
Спицер уже начал терять голову. Мы пошли вместе на Форум, и вдруг он
упавшим голосом сказал мне:
- Триумф завял у меня в руках. Упорство Ц. в испанских делах я могу
объяснить только тем, что это его первое настоящее деловое начинание.
Впервые он увидел у себя под носом деньги, настоящие деньги. С ним
происходит то же, что с изголодавшимися морскими птицами: запустит когти в
чересчур крупную рыбу и вместе с ней идет ко дну.
Да, уж если Спицер заговорил, как поэт, значит, он впрямь отчаялся.
Говорят, Ц. наконец отплыл. Не опоздали ли мы с нашим триумфом?
Положение катастрофическое: сегодня, когда Спицер хотел снять в
Азиатском торговом банке обещанные для триумфа суммы, ему сухо сообщили:
переговоры господина Пульхера с Ц. еще не завершены. Что же делать? Каждый
день дорог. Судя по тому, как ныне обстоит дело, нечего и думать
подготовиться до 10-го, а это самый последний срок для триумфа. Спицер
считает, что мы уже не успеем, даже если завтра утром и удастся получить
деньги в банке. Что у Пульхера на уме? Как видно, Ц. отплыл из Испании, так
и не договорившись с ним.
Наконец-то Ц. прибыл. Давно пора: подготовка к триумфу поглощает
огромные суммы. Спицер до предела использовал новый кредит, а между тем
Азиатский торговый банк вот уже неделю как закрыл все кредиты, и нам
пришлось все приостановить. До зарезу нужны испанские деньги.
Ц. обосновался в новом дворце, специально построенном для этой цели в
Альбанских горах, ибо все оставшееся до триумфа время ему по закону нельзя
появляться в Риме. Вот уж два года как я его не видел. Интересно, изменился
ли он?
Нет, не изменился. Когда сегодня мы со Спицером прибыли к нему, он, как
всегда, быстрыми, нервными шагами устремился нам навстречу и, протянув обе
руки, воскликнул: "Деньги у вас есть? У меня - ни аса", и тут же закашлялся,
так как над одним из флигелей дворца стояло облако пыли - его уже ломают:
здание, видите ли, не понравилось хозяину.
У Спицера вся краска сошла с лица. Он онемел. Ц. лукаво взглянул на
него и тут же принялся посвящать нас в свои новые строительные планы. Даже
заставил несчастного Спицера - а каково у бедняги на душе! - лазить через
мраморные глыбы и выслушивать получасовые описания врубленных в скалах
будущих галерей.
Короче, Ц. все тот же.
После обеда Спицер сделал мне кое-какие намеки на положение дел.
Ц., оказывается, как лев, дрался с Пульхером до последнего момента за
свой пакет акций серебряных рудников в Испании. И делал он это не только
ради барыша, но и ради того, чтобы вернее заручиться обещанной ему ранее
Пульхером поддержкой Сити на консульских выборах. Контрудар Пульхера
заключался в том, что он убедил Сити настаивать на триумфе. Банкир надеялся,
что тогда-то Ц. не обойдется без него - ему нужны будут деньги для
финансирования триумфального шествия. Но Ц. взял да и заложил все свои
акции, так что контрольный пакет все еще в его руках. Правда, это настолько
задержало его, что триумф уже вряд ли может состояться ранее 20 июля, а уже
12-го Ц. должен заявить, что выставляет свою кандидатуру в консулы.
Следовательно, ему понадобится разрешение сената. Спицер теперь настаивает
на том, чтобы уступить Пуль-херу пакет, не то он еще провалит наше
ходатайство в сенате. Конечно, это тяжелый удар по карману, так как ценность
наших бумаг основательно подскочит благодаря триумфу и Ц. тогда
действительно лишится всех результатов испанской операции. Но Спицер делает
ставку на консульство и ни под каким видом не соглашается на перезакладку
земельных участков. Он считает, что они принесут самый крупный барыш.
Сегодня приехал Гай Матий, наше доверенное лицо в сенате, и Мацер. Мы
немедленно начали обсуждать детали предвыборной кампании.
В переговорах принял участие Корнелий Бальб - испанский банкир,
представитель испанских фирм, которые вместе с группой Пульхера
разрабатывают рудные месторождения на юге Пиренейского полуострова. Это
лысый, жирный человек с выпученными глазами и нервным тиком. Его считают
финансовым гением. Больше всего он заинтересован в установлении контроля
Сити над наместниками в провинциях, контроля, пока что осуществляемого
сенатом. Он утверждает, что в самом сенате тоже образовалась сильная группа,
недовольная прежними разбойничьими методами римских наместников. Это в
основном те сенаторы, которые владеют крупной недвижимостью в Малой Азии,
они же тайные держатели акций откупных кампаний. Да и вообще за последнее
время число сенаторских семей, прибегающих в своих финансовых делах к помощи
Сити, увеличивается. Немало землевладельцев в результате катастрофического
падения цен на хлеб крайне нуждается в наличных деньгах, и получить их они
могут только у банков. Все эти люди, что бы там ни говорил господин Катон,
ныне приветствовали бы осторожное проведение умеренной демократической
программы. Бальб предложил за услуги, которые члены сената оказывают Сити -
независимо от характера этих услуг, - выдавать им акции предприятий Сити.
Таким путем всего легче связать сенаторов с демократической политикой.
Испанец ни слова не сказал о Лукцее, втором кандидате в консулы от
демократической партии, но многое, о чем он говорил, прямо указывало на
него, и я впервые понял, почему вообще выставили эту кандидатуру. Будучи
легатом Помпея, Лукцей предоставлял азиатским городам крупные кредиты, чтобы
они могли уплачивать контрибуции, и, разумеется, теперь оказался целиком в
руках у банков. Каждый третий день Оппий сообщает ему, каковы его (Лукцея)
потери в результате жестких действий наместников.
Бальб намекнул, что в этом смысле и у Помпея имеется открытая рана,
которую он вовсе не хотел бы всем открывать.
Помпей, вероятно, сейчас задается вопросом, как ему использовать свою
популярность у солдат, а тем самым и у народа. Когда он прошлой осенью
вернулся из Азии, естественнее всего ему было перейти к сенатской партии,
которая весьма нуждается в популярной личности. Он и предпринял
соответствующую попытку, еще по пути в Рим посватавшись к сестре Катона.
Намекая на известную всему городу связь Ц. с Муцией, Цицерон сказал тогда:
"Я знаю, почему Помпей снова решил жениться: Цезарю надоела Муция, он уже
зарится на сестру Катона". Катон отказал Помпею, и тот примирился с мыслью
поставить свою популярность на службу демократии. Некоторое время Сити
распространяло слухи, что его можно купить. Теперь уже никто об этом не
говорит - Сити купило его. Дело это было обстряпано следующим образом: еще
во время похода несколько откупщиков и банкиров решили доказать полководцу,
как несправедливо с ними обращается сенат. И Помпея уговорили пойти на
обычную для Сити сделку. С помощью банка Оппия он предоставил сирийскому
царю Никемеду довольно крупный заем, чтобы тот мог выплатить Риму военные
долги. Иными словами, Помпей-финансист ссудил сирийскому двору те самые
деньги, которые Помпей-полководец должен был с него взыскать в виде
контрибуции. При этом он драл до 50 процентов, но вскоре "на своей
собственной шкуре" почувствовал, как сенатская администрация вставляет
деловому человеку палки в колеса. Из-за постоянных грабежей, разбойничьих
налетов и налагаемых римскими наместниками на города даней, увода рабов и
конфискации урожаев царь оказался не в состоянии выплатить Помпею проценты.
Но Оппий-то требовал проценты от Помпея! К денежным затруднениям прибавился
страх: вдруг сделка выплывет наружу и выйдет скандал! Короче говоря, у Сити
были все основания смотреть на полководца как на зависимого от него
человека.
Ц., откинувшись в креслах, не без удовольствия прислушивался к этому
словоизвержению - потоку осторожных намеков, свидетельствовавших о
поразительной осведомленности испанца.
Каких только людей не откапывает Ц.!
Несколько высокомерный Матий, очевидно, ни в какой мере не разделял
симпатий Ц. к испанцу, да и на изрубленном лице Мацера ни разу не показалась
улыбка, сколько бы Бальб ни острил. Но картина изменилась, когда речь зашла
о плане самого предвыборного сражения и выяснилось, что у Бальба прочные
связи с банкирским домом Оппия. Именно через Оппия еще прошлой осенью Бальб
окольным путем вел переговоры с Лукцеем относительно его совместного с Ц.
баллотирования в консулы. К предложению Бальба протащить сразу двух консулов
от демократической партии отнеслись отнюдь не отрицательно. Помпею во что бы
то ни стало надо ратифицировать свои азиатские сделки - азиатские бумаги
чудовищно упали в цене. Сити готово ассигновать на выборы до десяти
миллионов. Условие, которое выдвинули Оппий - Лукцей за поддержку
кандидатуры Ц., гласит: все должно быть строго по закону, никаких эксцессов
с чернью наподобие Катилины, никаких демократических "экспериментов", а
главное - чтобы никто и не заикался о земельном вопросе. (Оппий считает, что
постановка земельного вопроса подорвет импорт рабов из Азии.) Мацер
облегченно вздохнул. В ближайшие дни он свяжется непосредственно с Лукцеем.
Матий потребует в сенате разрешения для Ц. еще до триумфа вступить в
город, чтобы у него была возможность зарегистрировать свою кандидатуру.
Полные надежд, мы покинули Альбанские горы.
Предложение неутомимого Матия в сенате не прошло! Спицер тут же
отправился к Ц. Завтра же он передаст спорный пакет акций Пульхеру. Матий
поедет к Цицерону. Разрешения на въезд Ц. нужно добиться во что бы то ни
стало.
Еще до обеда - несмотря на невыносимую жару, я все же решил присмотреть
за тем, как в библиотеке прибивают новые гобелены - отдуваясь, явился
Спицер.
- Он был тут?
- Кто?
- Ц., конечно.
- Здесь, в Риме?
- Вот именно, здесь.
- Что за ерунда! Он же не вправе появляться в Риме до триумфа.
- Не вправе! В Альбе его сегодня ночью не было. Едем немедленно туда.
По пути он кое-что мне рассказал. Камилла, жена Матия, оказывается,
внезапно вернулась в Рим. А муж ее по поручению Ц. как раз отправился в
поместье Цицерона! Вся беда в том, что на днях Камилла поздно вечером
появилась в Альбе, чтобы "забрать своего мужа", который, разумеется, давно
уехал. И тут, конечно, выяснилось, что "возвращаться в Рим уже поздно". До
того как нам тронуться в путь, Спицер еще заехал к себе домой и захватил там
пачку счетов. В Альбе он принудил Ц. их просмотреть, но ближе к вечеру Ц.
его выставил, а с ним и меня. Спицер еще что-то бормотал относительно
необходимости "продолжить завтра утром", но Ц. только рассмеялся ему в лицо.
Однако Спицер вдруг проявил необыкновенную твердость характера, не моргнув,
взглянул на Ц. и выпалил:
- До сегодняшнего дня на триумф истрачено четыре миллиона, а скандал
обойдется еще дороже, вернее сказать, он будет стоить нам всего.
- Да, да, так оно и есть, - холодно ответил Ц., - а сейчас мне что-то
спать хочется.
Спицер повернулся и сел в повозку. Во 2-м районе, возле боен, он
приказал остановиться и вылез. Так как это довольно далеко от его дома, то и
я вылез за первым же поворотом и, в полной уверенности, что он пойдет к
Матию, на некотором расстоянии последовал за ним. Но Спицер завернул в узкий
проулок позади боен и исчез в жалком домишке, где пробыл довольно долго.
Вышел он в сопровождении какого-то опустившегося субъекта, по-видимому
старого знакомого, ведь в бытность свою судебным исполнителем ему
приходилось иметь дело только с банкротами. Тип этот довольно быстро
удалился, а Спицер пошел домой.
Нет, это будет чистое безумие, если Ц. тайно приедет в Рим. Разве можно
ради пышного бюста идти на такой риск?
Ну и дела! Ц. лежит в Альбе с перевязанной головой. Вчера ночью на
дороге неподалеку от Альбы во время верховой прогулки на него, напали.
Преступнику удалось скрыться.
Получив это сообщение, мы со Спицером поспешили в Альбу. Но Ц. нас не
принял. У Спицера озабоченный вид.
Врачи заверяют, что через два-три дня Ц. снова будет на ногах-его
ударили чем-то тяжелым, очевид-. но, это был мешок с песком. Сущие пустяки.
Вечером я заглянул в переулок позади боен. Субъект оказался бывшим
суконщиком, влачащим жалкое существование, впрочем, известным забиякой.
Вчерашнюю ночь он не спал дома и вернулся только под утро.
С Пистом и Февулой на собачьих бегах. Благодаря советам опытного в игре
Писта выиграли порядочную сумму. Обещал Февуле 8000 сестерциев, если ему
дадут участок земли. Он был очень доволен и даже проводил меня домой.
Деньги займу у Спицера.
Ц. снова на ногах.
Матий отчаянно борется, добиваясь от сената разрешения для Ц. Он уже
вернулся из поместья Цицерона. Оппий заранее обработал Цицерона, и тот
оказался сговорчивым, обещал голосовать в сенате за разрешение, но заметил,
что это вряд ли поможет делу. Матий рассказывал о нем не без сочувствия.
Цицерон сейчас не в фаворе, и он это сознает. Сенат использовал его и
бросил. Его руки обагрены кровью ремесленников. Он взял деньги "отцов",
стало быть, он взяточник; он предал их врагов, стало быть, он предатель.
Только Сити еще его поддерживает. Сити всегда питало пристрастие к людям с
нечистой совестью.
Вот ведь чертовщина! В сенате уже благополучно сколотили большинство,
готовое проголосовать за разрешение, однако Катону удалось перенести
голосование на последний день. Состоится оно завтра, и, если Ц. завтра не
зарегистрирует своей кандидатуры, ему нельзя будет баллотироваться.
Все изменилось.
С утра Ц. в Альбе ждал разрешения, с тем чтобы, получив его, тут же
отправиться на Капитолий регистрироваться.
Заседание сената началось в 11. Катон взял слово по вопросу о ходе
строительных работ, необходимых в связи с поломкой водопровода в самом
центре города. Аицо у него было красное, так как он, вероятно, вместо
обычной кружки фалернского с утра хватил две. Однако вначале он говорил
вполне разумные вещи. Никто, правда, его не слушал, все ждали голосования.
Поговорив добрый час о необходимости обеспечения центральных кварталов
водой, Катон перешел к обзору водопроводной сети всей столицы. Это заняло
все время до часу дня, и каждое ответвление было досконально разобрано.
Сенаторы стали снова собираться в зале, но тут оратор, несколько минут
задумчиво рассматривавший потолок, совершил изящный словесный пируэт я
углубился в историю римского водопровода. Часам к трем он добрался до
Гракхов. В зале, как рассказывает Матий, творилось что-то неописуемое. Крики
возмущения перемежались с остротами. Порой оратора совсем не было слышно, но
он, ничтоже сумняшеся, продолжал свою речь, кстати сказать, с
обезоруживающей невинностью во взоре.
Самому мне удалось попасть в сенат около четырех. В галереях я заметил
много сенаторов, в большинстве уже потерявших всякий интерес к
происходящему. Два-три тучных старика, прислонившись к колоннам, дремали. В
зале на скамьях сидело всего несколько сенаторов в полной прострации, а
между тем толстяк Катон, надувая круглые лоснящиеся щечки и устремив взгляд
к потолку, вел речь о приказах Суллы против раздачи муниципальных работ
через клубы. Вдруг голос его как-то странно притих, казалось, он уже
исчерпал свою тему. В зале оживились. Кто-то из сенаторов, тяжело
поднявшись, поспешил в кулуары. Зал снова стал наполняться, но не надолго.
Голос оратора вновь зазвучал в полную силу.
Мы установили курьерскую службу между Римом и Альбой. Три раза Матий
принимал решение вызвать Ц., и три раза Ц. вынужден был садиться в холодную
ванну, чтобы не влезать потным в белую тогу. К двум часам он потерял
терпение и верхом подъехал к городским воротам. Тут уже собрался всякий люд,
чтобы приветствовать его. В пять часов пополудни Ц. въехал в город, так и не
получив разрешения, конечно. В половине шестого он зарегистрировал свою
кандидатуру в Капитолии.
Сразу же после этого он в сопровождении большой толпы - его узнали -
отправился в сенат, где Катон все еще ораторствовал. Ц. не спеша прошел по
галереям, и сенаторы, державшие его сторону, оживленно болтая, устремились
за ним. Под глазом у Ц. красовался фонарь - след ночного нападения на
прошлой неделе. Одет он был в белую кандидатскую тогу, по обычаю без
карманов, дабы кандидат не мог брать с собой денег для подкупа избирателей.
Как только Катон приметил его в дверях, он тут же закончил свою речь.
Итак, триумф наш пошел прахом! Стоил он нам на сегодня четыре миллиона.
Пожалуй, это весь барыш с испанской претуры. Да, на политике много не
наживешь.
Бедняга Пист в полном отчаянии. Все его надежды получить работу в
извозной фирме рухнули. "Помпей отпраздновал свой триумф и отнял у меня
кусок хлеба, - говорит он, - а Ц. отнял у меня кусок хлеба тем, что не
отпраздновал триумфа". Февула трогателен. Он предложил те 8000 сестерциев,
которые я намеревался взять у Спицера на приобретение оливковой фермы, лучше
отдать Писту для покупки небольшого извозного дела. Но Пист и слышать об
этом не хочет.
- Выброшенные деньги! - заявил он. - Если наш брат не может купить себе
хотя бы сотню рабов, ему нечего и думать об извозном деле. - Он предпочитает
по-прежнему держаться собачьих бегов.
Последние дни зондировал настроения в городе и сегодня доложил Ц. о
результатах:
Круппул (шерсть): Политика там или не политика, а в конце концов решает
оружие. И последнее слово будет не за политиками, а за генералами. Значит,
нам нужен не Цезарь, а Помпей.
Целер (выделка кож): Если верх возьмет сенат, то это будет Катон. Если
армия - Помпей. Если мы - Цицерон. Если улица - Клодий.
- Ну а Цезарь? - спросил я.
- Что ж, за Цезаря горой все его кредиторы.
Сенатор: С Помпеем легче справиться - надо только не препятствовать ему
катиться вниз к черни. Ведь если он задумает играть на демократической
дудочке, то у демократии его песенка спета. Об этом может кое-что рассказать
Цезарь.
Другой сенатор: Азиатская война на совести у Сити. Стоимость наших
латифундий упала наполовину. А теперь они еще хотят лишить нас доходов и в
новых наместничествах. Удастся им это - нам не на что будет содержать свои
поместья в Италии. Вот в чем главная опасность.
Третий сенатор: Цезарь - это Катилина, только на легальный лад.
Четвертый сенатор: Нам нужны арендаторы, а не рабы. В этом я согласен с
демократической верхушкой. Песенка Цицерона спета.
Откупщик: Какая польза нам от Азии, если мы не выколачиваем из нее
барыша. Авантюр и авантюристов с нас хватит. Никого я так не боюсь, как
этого Цезаря.
Банкир: Нам нужна сильная личность. К сожалению, Цезарь только
пройдоха. Ну, а это мы и сами умеем.
Другой банкир: Такого шанса, как сейчас, у демократии больше не будет.
Старая аристократия обанкротилась, Она неспособна без нашей помощи перевести
свои поместья на виноградные и масличные культуры. У сената нет армии. В
Азии хаос. Только римский гражданин способен решить земельный вопрос. Если
Цезарь сумеет плюнуть на своих баб - власть будет в его руках.
Продавец битой птицы: Цезарь? А разве он не в Африке?
Портной, шьющий рабочую одежду: Этот Цезарь виноват в том, что клубы
разогнали.
Портовый рабочий: Из всех шишек он единственный за народ. Да они его
совсем затерли.
Канатчик (безработный): Гладиаторские игры, что он устраивал, смотреть
можно было.
Крестьянин: Только б не было опять войны. Заберут моего Рейя в солдаты