верховные жрецы. Но наши дельцы никогда не были особенно от него в восторге.
Его использовали, когда он мог пригодиться, а затем посылали ему в
конверте чек. А если можно было без него обойтись, то его обходили. Все
считали, что он не та лошадь, на которую стоило бы ставить. Его не
подпускали к большой политике. А он со своей стороны очень мало сперва
интересовался как обеими Азиями, так и Катилиной.
Я очень хорошо помню те отнюдь не политические переговоры, которые чуть
ли не ежедневно вынужден был с ним вести. Судебный исполнитель был у него
тогда самым частым гостем. Ц. побывал на двух курульных должностях, эдила и
квестора, и по уши сидел в долгах. Должности эти не имели ни малейшего
отношения к политике. Господа отбывали их как повинность, чтобы после
претуры получить наконец в управление провинцию. Провинция - вот что сулило
настоящий барыш. Итак, с квестурой и эдилатом он благополучно покончил, но
выборы на эти должности поглотили целое состояние, и теперь у него ничего не
оставалось, чтобы покрыть расходы на претуру. Значит, вложенные до сих пор в
карьеру деньги были все равно что брошены псу под хвост. Великие боги,
двадцать пять миллионов сестерциев долгу! Это составляло значительно большую
сумму, чем теперь. Римский ремесленник зарабатывал три сестерция в день.
Он мне не раз говорил: "Катилина сведет меня в могилу. Кто станет
ссужать мне деньги, когда этот фрукт вооружает подонки Италии, чтобы списать
все долги! Половина Сити сидит на чемоданах".
А ведь ему было уже сорок лет!
В конце концов, не мудрено, если в крайности он хватался за любое
предложение, политическое и неполитическое, которое помогло бы ему как-то
выкарабкаться. Он и всегда-то брал деньги там, где их можно было добыть.
Даже при самом беглом знакомстве с записками его секретаря вы увидите, что
он наконец, с большим запозданием, начал понимать, что к чему. Не ищите в
них описаний геройских подвигов в духе древних, но если вы станете читать с
открытыми глазами, то, быть может, обнаружите кое-что о том, как
устанавливаются диктатуры и основываются империи.
С этими словами он тяжело поднялся, взял с полки шкатулку ясеневого
дерева и вручил мне "Записки Papa".
Берегись, мошенник
Книга вторая
Наш господин "Ц"
Двенадцатилетняя война на Востоке близится к своему завершению.
Одержана победа над двадцатью двумя царями, среди которых трое
могущественнейших в Азии, покорено двенадцать миллионов человек, завоевано
1538 городов и крепостей. Римский орел водружен на берегах Меотийского,
Каспийского и Красного морей. Рим осваивает новый континент. Прибыли планы
нового манежа, который Ц. собирается строить в глубине сада, против
гимнастического зала. Сорок тысяч сестерциев. Строительная фирма на сей раз
требует аванса в двадцать пять тысяч. И не приводит для этого никаких
оснований. А господин из дирекции рассмеялся мне в лицо, когда я заметил,
что у такого человека, как Ц., не принято требовать аванса. Явная
бессмыслица строить этот манеж, когда здесь на Субуре нам осталось жить
очень недолго. Ведь скоро мы переберемся в большой особняк, который уже
несколько месяцев, со времени избрания Ц. в верховные жрецы, наново
обставляют для нас на Священной улице. Ему все вынь да положь. Меня просто
страх берет, когда я думаю, во сколько нам встанет новая обстановка. А
представишь ему счета - злится. И всякий раз начинает экономить на питании
прислуге. Словно на этом можно что-то выгадать!
Вечером гулял с моим ненаглядным Цебионом в садах над Тибром. Он никак
не может найти работу, Цебион парфюмер, но и в этой отрасли используют
теперь почти исключительно рабов. Помпей шлет их из Сирии тысячами, и все
обученных, которые имели там собственные лавки. Цебиону всюду отказывают,
ссылаясь на то, что нет никакого расчета нанимать человека, которого завтра
же могут призвать в армию. Цебион - римский гражданин. Он в полном отчаянии.
Говорит, что просто не знал бы, что делать, если бы не моя поддержка.
Никто из мало-мальски приличных людей еще не вернулся в город. Жарко и
пыльно. Стараюсь не думать об утреннем ветерке в Альбанских горах. Конечно,
мы остались в Риме исключительно из-за Цинтии, а вовсе не "из-за
политического положения", как утверждает Ц. Он ни с кем не встречается,
кроме нее.
Главк, новый учитель фехтования, которого Помпея купила за пятнадцать
тысяч сестерциев в Капуе, говорит, что Ц. в прекрасной форме. Ни унции жира,
и это в тридцать восемь лет. Здешний климат на него, как видно, не
действует. Просто стыд и позор, что такой человек болтается без дела. С его
способностями он должен был бы давно добиться успеха. Если б он еще как-то
себя связал политически, можно было бы понять, почему его держат на отшибе.
Ну, пускай он демократ, но ведь он с открытой душой готов ухватиться за
любое предложение, сулящее хоть небольшую выгоду, а как он гибок в своих
принципах, как лишен малейшей предвзятости в политических вопросах - просто
диву даешься, почему его так третируют. Человека из именитой семьи, с местом
в сенате!
Главк просто восхитителен, к тому же образован. Видел его на утренней
гимнастике. Эдакая пружинистая легкость. Пожалуй, возьму у него несколько
уроков фехтования, не вредно для здоровья; климат здесь, особенно сейчас, в
это время года, отвратителен.
Я чувствую себя физически не на высоте - переутомлен. С клиентами
сплошное мучение. Их впускают в девять утра, но уже в семь они выстраиваются
в очередь перед домом и подымают такой шум, как овцы, когда их в пять часов
утра гонят по Аппиевой дороге на бойню. Ц. принимает их за завтраком в
атриуме. На сандалиях у них грязь, на языке - сплетни. И начинаются
бесконечные вопросы: не следует ли заложить участок, отлупить жену, сменить
адвоката. Подавай им должности и деньги. У многих дырявые подошвы, а иные
богаче, чем мы, держат собственных телохранителей, которые не спускают с
меня глаз, словно я прячу нож за пазухой. Ветераны домогаются патента на
продажу спиртных напитков, места банщика, парфюмеры приносят образцы своих
изделий, литераторы - книги, жулики - приказ явиться в полицию, чиновники -
служебные тайны. Меньшинство - конверты с чеками. Ц. разговаривает с каждым
по-разному, но всегда остается Ц., тогда как Красс, которого я однажды видел
в приемные часы, пытается говорить на всех диалектах и меняет тысячи личин,
но никогда не бывает Крассом. Цицерон - тот не скупится на длиннющие
периоды, зато не даст тебе ни одной драхмы.
Первый урок фехтования. Утомительно.
Как ни странно, но город не так пуст, как можно бы ожидать в это время
года. Многие уже вернулись. Кое-кто из господ сенаторов вчера у нас ужинал.
Говорили о войне на Востоке.
Торговая палата через Цицерона представила сенату докладную записку,
предлагая послать Помпею благодарственный, адрес. Наряду с восхвалениями, в
которых сказано, что он "победоносно водрузил римских орлов в глубине Азии",
будто бы осторожно, но недвусмысленно вкраплены требования допустить Сити к
азиатским делам. Господа, потешались на этот счет. Они питают весьма
обоснованное недоверие к покорителю Востока. Если благодарность перехлестнет
какие-то границы, он, со своими победоносными легионами. легко может
статься, сядет им на шею. Во дворцах на Авентинском холме вот уже два года
звучат зловещие слова: "Помпей рвется к диктатуре".
Невыносимая жара.
Приехал Помпоний Целер. Он воротился из Байи, чтобы провернуть свои
дела на Востоке. Заправила кожевенного треста, он главный поставщик армии
Помпея. Кожевенный трест представляет тридцать четыре шорные мастерские,
которые на время войны целиком переключились на изготовление ремней и
ранцев. Целер тоже поднял на смех благодарственный адрес. Он рассказал много
интересного об отношении Сити к войне на Востоке. Несмотря на военные
поставки, Сити долго не проявляло особого энтузиазма по поводу этого похода.
До того как Помпей получил главное командование, одна римская армия за
другой терпела поражения. Но все, что мы тогда слышали о "бесталанных
полководцах", о том, что "римская армия уже не та, что прежде", и "легионер
бежит, как заяц", - все это была чепуха. Истинная причина поражений, по
словам Целера, заключалась в том, что Сити вначале не желало финансировать
поход. Сенат отнял у него откупа на налоги и пошлины. Лишь когда их снова
ввели, даже в той урезанной форме, в какой они существуют сейчас, Сити стало
в какой-то мере интересоваться войной на Востоке и ссудило Помпея деньгами.
Сити сейчас только и занимается Азией. Без откупов на налоги в Азии не может
быть демократии в Риме! - говорит Целер. Помпею, дали нажить двадцать
миллионов. А теперь он не желает и пальцем пошевельнуть для банков, а те не
желают довольствоваться ничтожной долей дохода по откупам на налоги и
пошлины. А кроме того, ведь предстоит крупное дело - финансирование
репараций! Римские банки, естественно, хотят ссудить завоеванным провинциям
под соответствующие проценты деньги на репарации, которые те обязаны будут
выплачивать римскому государству. Но и тут Помпей действует очень вяло.
Отсюда и результат: Сити против Помпея. Ц. даже позеленел, когда услышал о
двадцати миллионах.
Финансовое наше положение плачевно. От судебного исполнителя теперь не
отобьешься. Составил сегодня список мелких долгов, которых тоже накопилось
немало. Ц. поразился итогу.
Размышлял о загадочности любви. Дивлюсь тому, что люблю Цебиона, а
между тем не в силах противиться низменным плотским влечениям (Главк!). Быть
может, это разные вещи? Странно.
Не только Сити, но и моя скромная особа страдает от несговорчивости
великого Помпея. Моя маленькая акция Азиатского коммерческого банка,
откупившего киликийские налоги, котируется очень низко.
Рабов, которых Помпей шлет из Азии, обычно, чтобы не привлекать
внимания, гонят через город на торги, едва начинает светать. Я видел сегодня
такую партию, тысячи две тащились по Субуре в самом жалком виде, большинство
босиком - и это по нашим ужасным мостовым! Несмотря на ранний час, вокруг
толпилось много ремесленников и безработных (первые на заре принимаются за
работу, чтобы использовать дневной свет, последние спешат пораньше попасть
на рынок, чтобы по дешевке купить гнилых овощей). Все хмуро провожали
глазами длинное шествие. Они понимали, что каждый из этих рабов отнимает у
них работу или заказчика.
19.8. (вечером)
Был с Ц. на обеде у Лукулла. Он и летом живет в своих тенистых садах
над Тибром. Приглашенные им господа сенаторы нарочно для этого случая
прибыли в город из своих загородных вилл. Я видел хозяина дома в атриуме;
маленький сухонький человечек, который ходит прихрамывая, опираясь на палку.
Он все еще пользуется большим влиянием; в последнее время в сенате опять
стали поговаривать, что Восток был им, собственно, уже завоеван, когда
Помпей, получив неограниченные полномочия и деньги, сменил его на посту
главнокомандующего. Слава его пиршеств, будто бы съязвил Цицерон, затмила
славу его побед.
Ц. хотел переговорить с городским претором, который тоже был в числе
приглашенных, и я дожидался с бумагами в атриуме. Купол так высок, что
вечером его невозможно осветить. Дворец по существу состоит из пяти
построенных анфиладой дворцов и так велик, что обойти его невозможно, разве
что объехать на квадриге.
В то время как господа пировали во внутренних покоях, я слушал
разговоры челяди. Битых два часа они толковали о новых приобретениях
сенаторов (поместьях, виллах, лошадях, статуях). Вся азиатская добыча опять
потекла в карманы этих господ. Не удивительно, что Сити рвет и мечет.
Приглашено было всего человек сорок - помещики, военные, чиновники. Однако
Ц., как видно, так и не удалось втянуть претора в деловую беседу. Мы хотели
получить для одного из наших клиентов, посулившего нам хороший куш,
концессию на постройку линии городского водопровода. Секретарь претора
нахально заявил мне:
- Вы можете с тем же успехом отправляться домой со своей папкой. За
трапезой мы не торгуем.
А затем я видел, как он с другими смеялся над Ц. Всем известно, в каком
мы сейчас положении.
Я размышлял над тем, почему Ц. пользуется несравненно большим успехом у
дам, чем у мужчин. Половина сенаторов вообще с ним не здоровается.
Меня, в самом деле, так и не позвали; позднее, когда гости стали
расходиться, я узнал, что Ц. давно ушел.
Неприятное происшествие во время приема клиентов. Контора помещается
рядом с атриумом. Там было полным-полно посетителей, дожидавшихся Ц., когда
бакалейщик Гор, став в дверях, поднял страшный крик, требуя, чтобы ему
уплатили его четыре тысячи сестерциев. Ц. еще не спускался. Я спросил его,
как быть. Он в свою очередь спросил, не могу ли я уплатить из своих денег. Я
уплатил четыре тысячи. (Точнее, у меня нашлось всего три тысячи двести,
остальные восемьсот ссудил мне Главк.)
Людские потери в азиатской войне огромны. Списки убитых вывешивают на
Форуме, между двумя банковскими конторами. Тонкая цепочка людей медленно
движется мимо. Женщины с детьми на руках ищут в длинном перечне имена своих
близких. Они нанимают для этого безработных, которые, учитывая подобный
спрос, выучились читать. Много народу приезжает из окрестных селений.
Убедившись, что их родные не значатся в списках, они садятся где-нибудь в
уголке Форума и гложут прихваченную из дому корку. Большинство еще засветло
возвращается обратно; ночевка в городе им не по карману, и рано утром надо
приниматься за работу. В Кампании самый разгар молотьбы.
Словно ниспосланные богами, появились сегодня наши купцы с берегов По
во главе с добрым толстяком Фавеллой из Кремоны. Торговые круги
Цизальпинской Галлии непременно хотят воспользоваться предстоящими выборами
консула, чтобы этой осенью развернуть новую кампанию за распространение прав
римского гражданства на равнину реки По. Ц. три года назад, по приглашению
тамошних торговых палат, выступал во всех крупных городах с докладами, что
принесло нам немалые деньги. Красс был тогда цензором, и Ц. заморочил головы
этим простакам, которым не терпится стать римскими гражданами. Они хорошо
заплатили. Со своей несчастной любовью к римскому гражданству эта публика с
давних пор представляет постоянный и надежный источник дохода для
демократии. Правда, бедняги потом на какое-то время приуныли, оттого что
Крассу не удалось внести их в списки граждан, и утверждали, что Ц. слишком
много им наобещал. Но Ц. тут ни при чем. Если бы Красс отвалил своему
коллеге цензору, старому Катуллу, сколько надо, тот при огромных своих
долгах не подумал бы возражать. Но так как его обделили, то он, естественно,
раскрыл всю аферу, и с римским гражданством для городов равнины По ничего не
получилось. Ну, а теперь купцы вновь сюда пожаловали. Кроме демократов,
никто их знать не желает; всех отпугивает демократизм подобной идеи. Они
готовы предоставить Ц. крупные суммы на проведение кампании. Когда они ушли,
Ц., потирая руки, сказал: "И гуманная политика все же подчас окупается!"
Вновь просматривали планы манежа. Они в самом деле превосходны.
Контракт заключен.
Как назло, именно сегодня Цебион признался мне, что от денег, которые я
дал ему в прошлый месяц, у него не осталось ни аса. А ему надо внести
квартирную плату за полгода, иначе его вышвырнут на улицу. Мать его очень
расстроена. Угораздило же меня кинуть все свои сбережения в ненасытную пасть
бакалейщика, который, кстати сказать, опять обнаглел. И не только он один.
Не могу же я напомнить Ц. о долге. Как быть?
Каменщики, которые, обливаясь потом, трудятся у нас в саду на постройке
манежа, только и говорят что о боевых отрядах Катилины; отряды эти растут
как грибы. Каждый вновь вступивший получает табличку с номером. Отряды
прочно обосновались во многих погребках на окраине. А ведь считали, что с
Катилиной после его прошлогоднего провала на консульских выборах навсегда
покончено. Повсюду трубили о том, что его боевые отряды распускаются из-за
недостатка средств. И правда, летом их почти не видать было на улице. Но
теперь они снова появились. Ремесленники относятся к ним по-разному. Подряд
на постройку сдан крупной фирме, использующей в основном рабов, но для
некоторых специальных работ они нанимают также и свободных
мастеров-ремесленников. Последние чуть ли не поголовно за Катилину, ведь тот
обещает в своей программе дешевый хлеб и списание долгов, а владельцы
небольших мастерских задолжали банкам. Рабам же все равно.
Цебион снова зашел вечером узнать, не могу ли я раздобыть денег на
квартирную плату. Досадно. Что же, мне самому остаться без гроша? Все же дал
ему на половину квартирной платы (шестьдесят сестерциев). Люди действительно
голодают. Раньше безработные получали хлеб от государства по низким ценам. А
как им теперь жить? Непременно потребую с Ц. свои четыре тысячи.
Консул, господин Цицерон, как говорят, тоже вернулся в город.
Вот уже две недели, как я все чаще слышу имя Катилины, последние дни
все только о нем и говорят. Я узнал, что в третьем районе будто бы
состоялось собрание, на котором он под бурные овации присутствующих громил
ростовщиков и спекулянтов. Он требует, чтобы не только сенат и Сити, но и
последний римский гражданин получил свою долю азиатской добычи.
Помпея внезапно вернулась в город. Бурная сцена в первом этаже. Видимо,
она пронюхала что-нибудь о Цинтии. Не думаю, чтобы она знала имя своей
соперницы, просто Ц. опять завел себе кого-то. Ц. удалось ее успокоить,
показав ей строящийся манеж. Я видел их вместе в саду, они перелезали через
камни. Он, конечно, сказал ей, что строит манеж для нее и только потому
остался в городе. Не зря, значит, затеяли мы эту стройку. (Да благословят
боги наших купцов с По!) Именно сейчас размолвка с женой была бы Ц. очень
некстати. Если бы не влиятельные связи ее родственников, нас, чего доброго,
еще вычеркнули бы за долги из списка сенаторов. Завтра Помпея отправляется
обратно в горы.
Мокрица {Мокрица - прозвище Красса, владельца многочисленных доходных
домов в Риме. В этих домах, славившихся своей сыростью, водилось множество
мокриц.} тоже в городе. Он долго беседовал с Ц. в библиотеке. Когда Ц. пошел
его провожать, явился торговец шерстью Круппул. Я слышал, как Красс на
вопрос Круппула, что он думает о Катилине, ответил: "Катилина - способный
малый из старой знатной семьи, стало быть, совершенно разорен. Сити пять раз
спасало его от банкротства. Он подпишет любой вексель, который подсунут ему
банкиры, а как глава государства, подпишет любой угодный им указ. На наше
несчастье, он весьма красноречив. Мои квартиранты из беднейших кварталов,
наслушавшись его речей, перестали платить за жилье. Он доставит нам еще
немало хлопот".
Ц. потом язвительно заметил, что не столько красноречие Катилины,
сколько красноречивые пятна сырости в домах Красса толкают малоимущих к
революции. И добавил: "Не говоря уже о красноречивых ценах, по которым
Круппул продает свои сукна". Такие речи Ц. перенял у Александра,
библиотекаря Красса.
Деньги от купцов с По, к сожалению, еще не поступили. А конверт,
который наш добрый Фавелла передал лично, конечно, давно пуст. Судебный
исполнитель Мумлий Спицер сегодня пригрозил описать мебель. И это в часы
приема клиентов! Ц. толковал с ним целые четверть часа. Он разговаривает с
такими людьми, словно они ровня ему, что просто непристойно. А когда ему на
это намекаешь, отвечает: "Надо быть демократичнее, милейший Рар". Похоже,
что интрига с тощей Цинтией идет на спад. Встретил в прихожей расфуфыренную
даму (волосы в красной пудре). Хотел узнать, кто она такая, и выглянул на
улицу. Самые обыкновенные наемные носилки (!). Ужинали они целых три часа.
Вздорожание жизни и утечка капиталов. Мера зерна стоит полтора динария
вместо одного в июне. Каждый выходящий в море корабль увозит груз золота и
серебра. А между тем урожай в Сицилии нынешний год превосходный.
Об утечке капиталов один из наших виднейших судовых маклеров во время
приема клиентов выразился так: "Золотые слитки покрепче стягивают туникой
свои увесистые телеса и мрачно вступают на корабль. Они не доверяют
нынешнему правительству".
А ведь в правительстве сидит само Сити - господин Цицерон.
Зато азиатские акции поднялись на несколько пунктов.
Главк - катилинарий! Уже больше года. Он мне сам сегодня признался. Его
прежний господин оттого его и продал. По его словам, он лишь обучает отряды
фехтованию, на самом-то деле он разделяет их взгляды. Отряды разбиты
по-военному на подразделения и регулярно собираются. Главк говорит, что они
хотят более сильного правительства и борьбы с всеобщей продажностью.
Проспорил с ним до рассвета. "Демократический" консул Цицерон будто бы
всего-навсего приказчик зерновых фирм - еще с того времени, как он побывал
проквестором в Сицилии, этой "житнице метрополии". А Катилина-де идеалист и
народолюбец. Решил расспросить Александра, библиотекаря Красса.
Он всех лучше знает, что думает простой народ. Александр родом грек, он
раб Красса (тот заплатил за него восемьдесят тысяч сестерциев) и самый
порядочный человек в Риме.
Вечером отправился к нему.
Он живет на Палат_и_нском холме в огромном доме, где того и гляди
заблудишься. Контора на конторе, сущий пчелиный улей. По коридорам с утра до
вечера снуют секретари, посетители, слуги, и все это перекликается и галдит
на всех языках мира! Мне пришлось пересечь несколько двориков, где
помещаются ремесленные школы. Было невыносимо душно, двери стояли настежь, и
я видел рабов, сидевших на низеньких скамейках, вылупив глаза на учителя.
Мокрица наживает бешеные деньги на этих ремесленниках, которых отдает в
обучение купленным в Греции и Азии архитекторам и инженерам, а затем продает
или отпускает напрокат.
В одном из дворов проводила учение пожарная команда, которую Красс
набрал из галлов. У него по всему городу расставлены посты, и если случается
пожар, галлы спешат на место происшествия с пожарным обозом. Однако во главе
их едет агент, который покупает горящий дом, а часто и смежные за бесценок,
но за наличные. Лишь после этого галлы вступают в действие и тушат пожар.
Маленькая, чисто побеленная каморка Александра скудно обставлена: койка
с кожаными ремнями вместо матраца, старый стол, два стула; в ней всегда
царит полумрак, потому что единственное, выходящее во двор окно забрано
решеткой. Книги сложены на полу штабелем, и эта вторая стена лишь не намного
ниже каменной.
Он среднего роста, крепко сложен, лицо большое, розовое, с мясистым
носом и светлыми в коричневых крапинах, как черепаший панцирь, круглыми
спокойными глазами. Александр почитатель философа Эпикура, и Ц., который
часто под предлогом, что ему требуется какая-нибудь книга из библиотеки
Красса, вызывает его к себе и часами с ним спорит, - говорит, что он
единственный подлинный демократ на италийской земле.
Я сразу же завел разговор о Катилине.
- Катилина, - сказал он спокойно, - это проблема безработицы, а
проблема безработицы - это земельная проблема. Знаете, что сказал Тиберий
Гракх семьдесят лет назад? - И порывшись в груде книг, он вытащил тоненькую
брошюрку и вслух прочел мне слова великого народного трибуна:
"Даже у диких зверей в Италии есть свое пристанище, у одного - логово,
у другого - нора. А вот у людей, которые сражаются и умирают за Италию, нет
ничего, кроме воздуха и солнца; их выбрасывают с женами и детьми на улицу, и
в поисках работы они бродят по дорогам, вместо того чтобы возделывать свое
поле. Полководцы лгут, когда перед сражением заклинают солдат защищать от
врагов очаги и гробницы, ибо у большинства римлян нет своего очага и они не
знают, где гробницы их предков. Ради чужого богатства и чужой славы
проливают они свою кровь и отдают жизнь. Владыки мира, они не владеют и
клочком земли".
Он положил книжку на место.
- Крестьянин, - продолжал он, - которого оторвали от его пашни, чтобы
он победил пунийцев, испанцев, сирийцев, вернувшись домой, оказывается
побежденным рабами, в которых он превратил врага. Земля его отходит к
крупным помещикам, а сам он бежит в столицу в напрасной надежде получить в
виде подачки пригоршню сицилийского зерна. Полмиллиона человек задыхается на
клочке земли в пятьсот гектаров за Сервийской городской стеной. А Цицерон
весной этого года провалил проект демократов о заселении Италии римскими
безработными, напомнив им, что, получив землю, они лишатся доходов от
продажи голосов на выборах. И эти униженные, отчаявшиеся, исполненные страха
перед завтрашним днем бедняки проголосовали против плана расселения. Я сам
слышал речь Цицерона. Это было все равно как если бы он уговаривал
потаскушек Субуры не разрешать дарить себе винных лавок, потому что у них-де
Его использовали, когда он мог пригодиться, а затем посылали ему в
конверте чек. А если можно было без него обойтись, то его обходили. Все
считали, что он не та лошадь, на которую стоило бы ставить. Его не
подпускали к большой политике. А он со своей стороны очень мало сперва
интересовался как обеими Азиями, так и Катилиной.
Я очень хорошо помню те отнюдь не политические переговоры, которые чуть
ли не ежедневно вынужден был с ним вести. Судебный исполнитель был у него
тогда самым частым гостем. Ц. побывал на двух курульных должностях, эдила и
квестора, и по уши сидел в долгах. Должности эти не имели ни малейшего
отношения к политике. Господа отбывали их как повинность, чтобы после
претуры получить наконец в управление провинцию. Провинция - вот что сулило
настоящий барыш. Итак, с квестурой и эдилатом он благополучно покончил, но
выборы на эти должности поглотили целое состояние, и теперь у него ничего не
оставалось, чтобы покрыть расходы на претуру. Значит, вложенные до сих пор в
карьеру деньги были все равно что брошены псу под хвост. Великие боги,
двадцать пять миллионов сестерциев долгу! Это составляло значительно большую
сумму, чем теперь. Римский ремесленник зарабатывал три сестерция в день.
Он мне не раз говорил: "Катилина сведет меня в могилу. Кто станет
ссужать мне деньги, когда этот фрукт вооружает подонки Италии, чтобы списать
все долги! Половина Сити сидит на чемоданах".
А ведь ему было уже сорок лет!
В конце концов, не мудрено, если в крайности он хватался за любое
предложение, политическое и неполитическое, которое помогло бы ему как-то
выкарабкаться. Он и всегда-то брал деньги там, где их можно было добыть.
Даже при самом беглом знакомстве с записками его секретаря вы увидите, что
он наконец, с большим запозданием, начал понимать, что к чему. Не ищите в
них описаний геройских подвигов в духе древних, но если вы станете читать с
открытыми глазами, то, быть может, обнаружите кое-что о том, как
устанавливаются диктатуры и основываются империи.
С этими словами он тяжело поднялся, взял с полки шкатулку ясеневого
дерева и вручил мне "Записки Papa".
Берегись, мошенник
Книга вторая
Наш господин "Ц"
Двенадцатилетняя война на Востоке близится к своему завершению.
Одержана победа над двадцатью двумя царями, среди которых трое
могущественнейших в Азии, покорено двенадцать миллионов человек, завоевано
1538 городов и крепостей. Римский орел водружен на берегах Меотийского,
Каспийского и Красного морей. Рим осваивает новый континент. Прибыли планы
нового манежа, который Ц. собирается строить в глубине сада, против
гимнастического зала. Сорок тысяч сестерциев. Строительная фирма на сей раз
требует аванса в двадцать пять тысяч. И не приводит для этого никаких
оснований. А господин из дирекции рассмеялся мне в лицо, когда я заметил,
что у такого человека, как Ц., не принято требовать аванса. Явная
бессмыслица строить этот манеж, когда здесь на Субуре нам осталось жить
очень недолго. Ведь скоро мы переберемся в большой особняк, который уже
несколько месяцев, со времени избрания Ц. в верховные жрецы, наново
обставляют для нас на Священной улице. Ему все вынь да положь. Меня просто
страх берет, когда я думаю, во сколько нам встанет новая обстановка. А
представишь ему счета - злится. И всякий раз начинает экономить на питании
прислуге. Словно на этом можно что-то выгадать!
Вечером гулял с моим ненаглядным Цебионом в садах над Тибром. Он никак
не может найти работу, Цебион парфюмер, но и в этой отрасли используют
теперь почти исключительно рабов. Помпей шлет их из Сирии тысячами, и все
обученных, которые имели там собственные лавки. Цебиону всюду отказывают,
ссылаясь на то, что нет никакого расчета нанимать человека, которого завтра
же могут призвать в армию. Цебион - римский гражданин. Он в полном отчаянии.
Говорит, что просто не знал бы, что делать, если бы не моя поддержка.
Никто из мало-мальски приличных людей еще не вернулся в город. Жарко и
пыльно. Стараюсь не думать об утреннем ветерке в Альбанских горах. Конечно,
мы остались в Риме исключительно из-за Цинтии, а вовсе не "из-за
политического положения", как утверждает Ц. Он ни с кем не встречается,
кроме нее.
Главк, новый учитель фехтования, которого Помпея купила за пятнадцать
тысяч сестерциев в Капуе, говорит, что Ц. в прекрасной форме. Ни унции жира,
и это в тридцать восемь лет. Здешний климат на него, как видно, не
действует. Просто стыд и позор, что такой человек болтается без дела. С его
способностями он должен был бы давно добиться успеха. Если б он еще как-то
себя связал политически, можно было бы понять, почему его держат на отшибе.
Ну, пускай он демократ, но ведь он с открытой душой готов ухватиться за
любое предложение, сулящее хоть небольшую выгоду, а как он гибок в своих
принципах, как лишен малейшей предвзятости в политических вопросах - просто
диву даешься, почему его так третируют. Человека из именитой семьи, с местом
в сенате!
Главк просто восхитителен, к тому же образован. Видел его на утренней
гимнастике. Эдакая пружинистая легкость. Пожалуй, возьму у него несколько
уроков фехтования, не вредно для здоровья; климат здесь, особенно сейчас, в
это время года, отвратителен.
Я чувствую себя физически не на высоте - переутомлен. С клиентами
сплошное мучение. Их впускают в девять утра, но уже в семь они выстраиваются
в очередь перед домом и подымают такой шум, как овцы, когда их в пять часов
утра гонят по Аппиевой дороге на бойню. Ц. принимает их за завтраком в
атриуме. На сандалиях у них грязь, на языке - сплетни. И начинаются
бесконечные вопросы: не следует ли заложить участок, отлупить жену, сменить
адвоката. Подавай им должности и деньги. У многих дырявые подошвы, а иные
богаче, чем мы, держат собственных телохранителей, которые не спускают с
меня глаз, словно я прячу нож за пазухой. Ветераны домогаются патента на
продажу спиртных напитков, места банщика, парфюмеры приносят образцы своих
изделий, литераторы - книги, жулики - приказ явиться в полицию, чиновники -
служебные тайны. Меньшинство - конверты с чеками. Ц. разговаривает с каждым
по-разному, но всегда остается Ц., тогда как Красс, которого я однажды видел
в приемные часы, пытается говорить на всех диалектах и меняет тысячи личин,
но никогда не бывает Крассом. Цицерон - тот не скупится на длиннющие
периоды, зато не даст тебе ни одной драхмы.
Первый урок фехтования. Утомительно.
Как ни странно, но город не так пуст, как можно бы ожидать в это время
года. Многие уже вернулись. Кое-кто из господ сенаторов вчера у нас ужинал.
Говорили о войне на Востоке.
Торговая палата через Цицерона представила сенату докладную записку,
предлагая послать Помпею благодарственный, адрес. Наряду с восхвалениями, в
которых сказано, что он "победоносно водрузил римских орлов в глубине Азии",
будто бы осторожно, но недвусмысленно вкраплены требования допустить Сити к
азиатским делам. Господа, потешались на этот счет. Они питают весьма
обоснованное недоверие к покорителю Востока. Если благодарность перехлестнет
какие-то границы, он, со своими победоносными легионами. легко может
статься, сядет им на шею. Во дворцах на Авентинском холме вот уже два года
звучат зловещие слова: "Помпей рвется к диктатуре".
Невыносимая жара.
Приехал Помпоний Целер. Он воротился из Байи, чтобы провернуть свои
дела на Востоке. Заправила кожевенного треста, он главный поставщик армии
Помпея. Кожевенный трест представляет тридцать четыре шорные мастерские,
которые на время войны целиком переключились на изготовление ремней и
ранцев. Целер тоже поднял на смех благодарственный адрес. Он рассказал много
интересного об отношении Сити к войне на Востоке. Несмотря на военные
поставки, Сити долго не проявляло особого энтузиазма по поводу этого похода.
До того как Помпей получил главное командование, одна римская армия за
другой терпела поражения. Но все, что мы тогда слышали о "бесталанных
полководцах", о том, что "римская армия уже не та, что прежде", и "легионер
бежит, как заяц", - все это была чепуха. Истинная причина поражений, по
словам Целера, заключалась в том, что Сити вначале не желало финансировать
поход. Сенат отнял у него откупа на налоги и пошлины. Лишь когда их снова
ввели, даже в той урезанной форме, в какой они существуют сейчас, Сити стало
в какой-то мере интересоваться войной на Востоке и ссудило Помпея деньгами.
Сити сейчас только и занимается Азией. Без откупов на налоги в Азии не может
быть демократии в Риме! - говорит Целер. Помпею, дали нажить двадцать
миллионов. А теперь он не желает и пальцем пошевельнуть для банков, а те не
желают довольствоваться ничтожной долей дохода по откупам на налоги и
пошлины. А кроме того, ведь предстоит крупное дело - финансирование
репараций! Римские банки, естественно, хотят ссудить завоеванным провинциям
под соответствующие проценты деньги на репарации, которые те обязаны будут
выплачивать римскому государству. Но и тут Помпей действует очень вяло.
Отсюда и результат: Сити против Помпея. Ц. даже позеленел, когда услышал о
двадцати миллионах.
Финансовое наше положение плачевно. От судебного исполнителя теперь не
отобьешься. Составил сегодня список мелких долгов, которых тоже накопилось
немало. Ц. поразился итогу.
Размышлял о загадочности любви. Дивлюсь тому, что люблю Цебиона, а
между тем не в силах противиться низменным плотским влечениям (Главк!). Быть
может, это разные вещи? Странно.
Не только Сити, но и моя скромная особа страдает от несговорчивости
великого Помпея. Моя маленькая акция Азиатского коммерческого банка,
откупившего киликийские налоги, котируется очень низко.
Рабов, которых Помпей шлет из Азии, обычно, чтобы не привлекать
внимания, гонят через город на торги, едва начинает светать. Я видел сегодня
такую партию, тысячи две тащились по Субуре в самом жалком виде, большинство
босиком - и это по нашим ужасным мостовым! Несмотря на ранний час, вокруг
толпилось много ремесленников и безработных (первые на заре принимаются за
работу, чтобы использовать дневной свет, последние спешат пораньше попасть
на рынок, чтобы по дешевке купить гнилых овощей). Все хмуро провожали
глазами длинное шествие. Они понимали, что каждый из этих рабов отнимает у
них работу или заказчика.
19.8. (вечером)
Был с Ц. на обеде у Лукулла. Он и летом живет в своих тенистых садах
над Тибром. Приглашенные им господа сенаторы нарочно для этого случая
прибыли в город из своих загородных вилл. Я видел хозяина дома в атриуме;
маленький сухонький человечек, который ходит прихрамывая, опираясь на палку.
Он все еще пользуется большим влиянием; в последнее время в сенате опять
стали поговаривать, что Восток был им, собственно, уже завоеван, когда
Помпей, получив неограниченные полномочия и деньги, сменил его на посту
главнокомандующего. Слава его пиршеств, будто бы съязвил Цицерон, затмила
славу его побед.
Ц. хотел переговорить с городским претором, который тоже был в числе
приглашенных, и я дожидался с бумагами в атриуме. Купол так высок, что
вечером его невозможно осветить. Дворец по существу состоит из пяти
построенных анфиладой дворцов и так велик, что обойти его невозможно, разве
что объехать на квадриге.
В то время как господа пировали во внутренних покоях, я слушал
разговоры челяди. Битых два часа они толковали о новых приобретениях
сенаторов (поместьях, виллах, лошадях, статуях). Вся азиатская добыча опять
потекла в карманы этих господ. Не удивительно, что Сити рвет и мечет.
Приглашено было всего человек сорок - помещики, военные, чиновники. Однако
Ц., как видно, так и не удалось втянуть претора в деловую беседу. Мы хотели
получить для одного из наших клиентов, посулившего нам хороший куш,
концессию на постройку линии городского водопровода. Секретарь претора
нахально заявил мне:
- Вы можете с тем же успехом отправляться домой со своей папкой. За
трапезой мы не торгуем.
А затем я видел, как он с другими смеялся над Ц. Всем известно, в каком
мы сейчас положении.
Я размышлял над тем, почему Ц. пользуется несравненно большим успехом у
дам, чем у мужчин. Половина сенаторов вообще с ним не здоровается.
Меня, в самом деле, так и не позвали; позднее, когда гости стали
расходиться, я узнал, что Ц. давно ушел.
Неприятное происшествие во время приема клиентов. Контора помещается
рядом с атриумом. Там было полным-полно посетителей, дожидавшихся Ц., когда
бакалейщик Гор, став в дверях, поднял страшный крик, требуя, чтобы ему
уплатили его четыре тысячи сестерциев. Ц. еще не спускался. Я спросил его,
как быть. Он в свою очередь спросил, не могу ли я уплатить из своих денег. Я
уплатил четыре тысячи. (Точнее, у меня нашлось всего три тысячи двести,
остальные восемьсот ссудил мне Главк.)
Людские потери в азиатской войне огромны. Списки убитых вывешивают на
Форуме, между двумя банковскими конторами. Тонкая цепочка людей медленно
движется мимо. Женщины с детьми на руках ищут в длинном перечне имена своих
близких. Они нанимают для этого безработных, которые, учитывая подобный
спрос, выучились читать. Много народу приезжает из окрестных селений.
Убедившись, что их родные не значатся в списках, они садятся где-нибудь в
уголке Форума и гложут прихваченную из дому корку. Большинство еще засветло
возвращается обратно; ночевка в городе им не по карману, и рано утром надо
приниматься за работу. В Кампании самый разгар молотьбы.
Словно ниспосланные богами, появились сегодня наши купцы с берегов По
во главе с добрым толстяком Фавеллой из Кремоны. Торговые круги
Цизальпинской Галлии непременно хотят воспользоваться предстоящими выборами
консула, чтобы этой осенью развернуть новую кампанию за распространение прав
римского гражданства на равнину реки По. Ц. три года назад, по приглашению
тамошних торговых палат, выступал во всех крупных городах с докладами, что
принесло нам немалые деньги. Красс был тогда цензором, и Ц. заморочил головы
этим простакам, которым не терпится стать римскими гражданами. Они хорошо
заплатили. Со своей несчастной любовью к римскому гражданству эта публика с
давних пор представляет постоянный и надежный источник дохода для
демократии. Правда, бедняги потом на какое-то время приуныли, оттого что
Крассу не удалось внести их в списки граждан, и утверждали, что Ц. слишком
много им наобещал. Но Ц. тут ни при чем. Если бы Красс отвалил своему
коллеге цензору, старому Катуллу, сколько надо, тот при огромных своих
долгах не подумал бы возражать. Но так как его обделили, то он, естественно,
раскрыл всю аферу, и с римским гражданством для городов равнины По ничего не
получилось. Ну, а теперь купцы вновь сюда пожаловали. Кроме демократов,
никто их знать не желает; всех отпугивает демократизм подобной идеи. Они
готовы предоставить Ц. крупные суммы на проведение кампании. Когда они ушли,
Ц., потирая руки, сказал: "И гуманная политика все же подчас окупается!"
Вновь просматривали планы манежа. Они в самом деле превосходны.
Контракт заключен.
Как назло, именно сегодня Цебион признался мне, что от денег, которые я
дал ему в прошлый месяц, у него не осталось ни аса. А ему надо внести
квартирную плату за полгода, иначе его вышвырнут на улицу. Мать его очень
расстроена. Угораздило же меня кинуть все свои сбережения в ненасытную пасть
бакалейщика, который, кстати сказать, опять обнаглел. И не только он один.
Не могу же я напомнить Ц. о долге. Как быть?
Каменщики, которые, обливаясь потом, трудятся у нас в саду на постройке
манежа, только и говорят что о боевых отрядах Катилины; отряды эти растут
как грибы. Каждый вновь вступивший получает табличку с номером. Отряды
прочно обосновались во многих погребках на окраине. А ведь считали, что с
Катилиной после его прошлогоднего провала на консульских выборах навсегда
покончено. Повсюду трубили о том, что его боевые отряды распускаются из-за
недостатка средств. И правда, летом их почти не видать было на улице. Но
теперь они снова появились. Ремесленники относятся к ним по-разному. Подряд
на постройку сдан крупной фирме, использующей в основном рабов, но для
некоторых специальных работ они нанимают также и свободных
мастеров-ремесленников. Последние чуть ли не поголовно за Катилину, ведь тот
обещает в своей программе дешевый хлеб и списание долгов, а владельцы
небольших мастерских задолжали банкам. Рабам же все равно.
Цебион снова зашел вечером узнать, не могу ли я раздобыть денег на
квартирную плату. Досадно. Что же, мне самому остаться без гроша? Все же дал
ему на половину квартирной платы (шестьдесят сестерциев). Люди действительно
голодают. Раньше безработные получали хлеб от государства по низким ценам. А
как им теперь жить? Непременно потребую с Ц. свои четыре тысячи.
Консул, господин Цицерон, как говорят, тоже вернулся в город.
Вот уже две недели, как я все чаще слышу имя Катилины, последние дни
все только о нем и говорят. Я узнал, что в третьем районе будто бы
состоялось собрание, на котором он под бурные овации присутствующих громил
ростовщиков и спекулянтов. Он требует, чтобы не только сенат и Сити, но и
последний римский гражданин получил свою долю азиатской добычи.
Помпея внезапно вернулась в город. Бурная сцена в первом этаже. Видимо,
она пронюхала что-нибудь о Цинтии. Не думаю, чтобы она знала имя своей
соперницы, просто Ц. опять завел себе кого-то. Ц. удалось ее успокоить,
показав ей строящийся манеж. Я видел их вместе в саду, они перелезали через
камни. Он, конечно, сказал ей, что строит манеж для нее и только потому
остался в городе. Не зря, значит, затеяли мы эту стройку. (Да благословят
боги наших купцов с По!) Именно сейчас размолвка с женой была бы Ц. очень
некстати. Если бы не влиятельные связи ее родственников, нас, чего доброго,
еще вычеркнули бы за долги из списка сенаторов. Завтра Помпея отправляется
обратно в горы.
Мокрица {Мокрица - прозвище Красса, владельца многочисленных доходных
домов в Риме. В этих домах, славившихся своей сыростью, водилось множество
мокриц.} тоже в городе. Он долго беседовал с Ц. в библиотеке. Когда Ц. пошел
его провожать, явился торговец шерстью Круппул. Я слышал, как Красс на
вопрос Круппула, что он думает о Катилине, ответил: "Катилина - способный
малый из старой знатной семьи, стало быть, совершенно разорен. Сити пять раз
спасало его от банкротства. Он подпишет любой вексель, который подсунут ему
банкиры, а как глава государства, подпишет любой угодный им указ. На наше
несчастье, он весьма красноречив. Мои квартиранты из беднейших кварталов,
наслушавшись его речей, перестали платить за жилье. Он доставит нам еще
немало хлопот".
Ц. потом язвительно заметил, что не столько красноречие Катилины,
сколько красноречивые пятна сырости в домах Красса толкают малоимущих к
революции. И добавил: "Не говоря уже о красноречивых ценах, по которым
Круппул продает свои сукна". Такие речи Ц. перенял у Александра,
библиотекаря Красса.
Деньги от купцов с По, к сожалению, еще не поступили. А конверт,
который наш добрый Фавелла передал лично, конечно, давно пуст. Судебный
исполнитель Мумлий Спицер сегодня пригрозил описать мебель. И это в часы
приема клиентов! Ц. толковал с ним целые четверть часа. Он разговаривает с
такими людьми, словно они ровня ему, что просто непристойно. А когда ему на
это намекаешь, отвечает: "Надо быть демократичнее, милейший Рар". Похоже,
что интрига с тощей Цинтией идет на спад. Встретил в прихожей расфуфыренную
даму (волосы в красной пудре). Хотел узнать, кто она такая, и выглянул на
улицу. Самые обыкновенные наемные носилки (!). Ужинали они целых три часа.
Вздорожание жизни и утечка капиталов. Мера зерна стоит полтора динария
вместо одного в июне. Каждый выходящий в море корабль увозит груз золота и
серебра. А между тем урожай в Сицилии нынешний год превосходный.
Об утечке капиталов один из наших виднейших судовых маклеров во время
приема клиентов выразился так: "Золотые слитки покрепче стягивают туникой
свои увесистые телеса и мрачно вступают на корабль. Они не доверяют
нынешнему правительству".
А ведь в правительстве сидит само Сити - господин Цицерон.
Зато азиатские акции поднялись на несколько пунктов.
Главк - катилинарий! Уже больше года. Он мне сам сегодня признался. Его
прежний господин оттого его и продал. По его словам, он лишь обучает отряды
фехтованию, на самом-то деле он разделяет их взгляды. Отряды разбиты
по-военному на подразделения и регулярно собираются. Главк говорит, что они
хотят более сильного правительства и борьбы с всеобщей продажностью.
Проспорил с ним до рассвета. "Демократический" консул Цицерон будто бы
всего-навсего приказчик зерновых фирм - еще с того времени, как он побывал
проквестором в Сицилии, этой "житнице метрополии". А Катилина-де идеалист и
народолюбец. Решил расспросить Александра, библиотекаря Красса.
Он всех лучше знает, что думает простой народ. Александр родом грек, он
раб Красса (тот заплатил за него восемьдесят тысяч сестерциев) и самый
порядочный человек в Риме.
Вечером отправился к нему.
Он живет на Палат_и_нском холме в огромном доме, где того и гляди
заблудишься. Контора на конторе, сущий пчелиный улей. По коридорам с утра до
вечера снуют секретари, посетители, слуги, и все это перекликается и галдит
на всех языках мира! Мне пришлось пересечь несколько двориков, где
помещаются ремесленные школы. Было невыносимо душно, двери стояли настежь, и
я видел рабов, сидевших на низеньких скамейках, вылупив глаза на учителя.
Мокрица наживает бешеные деньги на этих ремесленниках, которых отдает в
обучение купленным в Греции и Азии архитекторам и инженерам, а затем продает
или отпускает напрокат.
В одном из дворов проводила учение пожарная команда, которую Красс
набрал из галлов. У него по всему городу расставлены посты, и если случается
пожар, галлы спешат на место происшествия с пожарным обозом. Однако во главе
их едет агент, который покупает горящий дом, а часто и смежные за бесценок,
но за наличные. Лишь после этого галлы вступают в действие и тушат пожар.
Маленькая, чисто побеленная каморка Александра скудно обставлена: койка
с кожаными ремнями вместо матраца, старый стол, два стула; в ней всегда
царит полумрак, потому что единственное, выходящее во двор окно забрано
решеткой. Книги сложены на полу штабелем, и эта вторая стена лишь не намного
ниже каменной.
Он среднего роста, крепко сложен, лицо большое, розовое, с мясистым
носом и светлыми в коричневых крапинах, как черепаший панцирь, круглыми
спокойными глазами. Александр почитатель философа Эпикура, и Ц., который
часто под предлогом, что ему требуется какая-нибудь книга из библиотеки
Красса, вызывает его к себе и часами с ним спорит, - говорит, что он
единственный подлинный демократ на италийской земле.
Я сразу же завел разговор о Катилине.
- Катилина, - сказал он спокойно, - это проблема безработицы, а
проблема безработицы - это земельная проблема. Знаете, что сказал Тиберий
Гракх семьдесят лет назад? - И порывшись в груде книг, он вытащил тоненькую
брошюрку и вслух прочел мне слова великого народного трибуна:
"Даже у диких зверей в Италии есть свое пристанище, у одного - логово,
у другого - нора. А вот у людей, которые сражаются и умирают за Италию, нет
ничего, кроме воздуха и солнца; их выбрасывают с женами и детьми на улицу, и
в поисках работы они бродят по дорогам, вместо того чтобы возделывать свое
поле. Полководцы лгут, когда перед сражением заклинают солдат защищать от
врагов очаги и гробницы, ибо у большинства римлян нет своего очага и они не
знают, где гробницы их предков. Ради чужого богатства и чужой славы
проливают они свою кровь и отдают жизнь. Владыки мира, они не владеют и
клочком земли".
Он положил книжку на место.
- Крестьянин, - продолжал он, - которого оторвали от его пашни, чтобы
он победил пунийцев, испанцев, сирийцев, вернувшись домой, оказывается
побежденным рабами, в которых он превратил врага. Земля его отходит к
крупным помещикам, а сам он бежит в столицу в напрасной надежде получить в
виде подачки пригоршню сицилийского зерна. Полмиллиона человек задыхается на
клочке земли в пятьсот гектаров за Сервийской городской стеной. А Цицерон
весной этого года провалил проект демократов о заселении Италии римскими
безработными, напомнив им, что, получив землю, они лишатся доходов от
продажи голосов на выборах. И эти униженные, отчаявшиеся, исполненные страха
перед завтрашним днем бедняки проголосовали против плана расселения. Я сам
слышал речь Цицерона. Это было все равно как если бы он уговаривал
потаскушек Субуры не разрешать дарить себе винных лавок, потому что у них-де