Страница:
Я начал плакать. Я всегда был чересчур раним, иногда слезы навертывались мне на глаза перед телеэкраном в момент счастливой развязки самой наибанальнейшей мелодрамы. Даже индийской. Но в подобных случаях старался прятать свою сентиментальность от окружающих. Здесь же скрываться было не от кого. Да и основания для расстройства были более чем серьезные. Так что поревел я вволю.
Самое ужасное, кстати, состояло в том, что я понял: оказывается, не отдавая себе отчета, я разработал для себя схему, благодаря которой мог без слез вспоминать о родителях, о друзьях, об Ольге... Она заключалась в том, что, не появись пришельцы из будущего и не спаси они меня, я бы погиб. И никому от этого было бы не лучше. А отсюда то, что я спасся, радость. Жаль, что об этом не знают мои близкие, но, если бы узнали, это была бы радость и для них. Так что можно считать, что живу я теперь и для них тоже и род наш продолжу. А раз так, то и горевать глупо.
Но теперь эта схема не работала. Все тщетно. Пусть и не по своей воле, но выходит, что я снова всех подвел...
Я плакал навзрыд, когда почувствовал, что кто-то коснулся моей ноги. Я протер глаза. Передо мной сидела здоровенная крыса. Я брезгливо отдернул ногу. Крыса отскочила в сторону, но уходить не собиралась. И смотрела она на меня как-то нехорошо. То есть, наоборот, уж слишком торжествующе. Если бы она умела говорить, она бы, наверное, восклицала: "Как много еды! Как мне повезло!.."
Тут я подумал: раз эта крыса откуда-то пришла, значит, выход есть! Я схватил металлическую болванку и запустил в крысу, стараясь не упускать ее из виду. Но чуда не случилось. Крыса юркнула в ту самую отдушину в полу, о существовании которой я прекрасно знал и без нее.
Я вновь прикрыл глаза. И понял, что хочу спать. Что ж, это хорошо. Во сне хотя бы не чувствуешь голода. Время пройдет незаметно, и, кто знает, может быть, за мной все-таки придут... Но крыса!
Я встал и заложил вход в ее нору несколькими железяками. Отодвинуть их грызуну будет не под силу.
Вернувшись на место, я почти сразу уснул, отметив, что с начала моего заточения прошло уже больше двенадцати часов.
Проснулся я от того, что почувствовал, как кто-то легонько теребит меня за плечо. Я вскочил, но, где нахожусь, сообразил не сразу. А в еще большее замешательство привело меня то, кого я увидел прямо перед собой.
Это была женщина. Похоже, молодая. Но ужасно безвкусно одетая и размалеванная. От ее цветастых юбок исходил кисловатый запах давно не мытого тела. И она прижимала к губам палец, призывая меня молчать.
- Тс-с, - прошептала она. И добавила с сильным акцентом: - Роман Михайлович.
При этом в моем отчестве она сделала ударение на "о".
- Да? - так же шепотом отозвался я.
- Роман Михайлович, - повторила она так, словно пробовала эти слова на вкус. А затем протянула мне сверток, который до этого держала под мышкой.
Это была одежда и провизия. В первую очередь, я конечно же, накинулся на пищу, разрывая упаковки из тонкого пластика, доставая и жадно запихивая в рот хлеб, вареное мясо, сыр, какие-то фрукты и что-то еще, природы чего я не понял. Но это и не имело значения. Главное, что это была еда!
Утолив голод, я развернул одежду. Какой-то клоунский наряд. Мятые зеленые штаны с золотыми лампасами и черная, покрытая аляпистыми красными цветами рубаха с кружевами на рукавах и на воротнике, Женщина умоляюще свела брови, и я понял, что надеть все это необходимо, иначе она не станет меня спасать.
Я переоделся. Но "красотка" никуда меня не повела, а присела передо мной на корточки и вновь прошептала:
- Тс-с... - показав пальцем вверх. И добавила: - дядья Сэм.
Это имя окончательно успокоило меня. Если нужно подождать, то я подожду. Я опустился на пол рядом с женщиной, и некоторое время мы сидели молча, почти не шевелясь. Но время от времени она касалась меня - то руки, то щеки, словно проверяя, каков я на ощупь. Или убеждаясь, что я существую. Внезапно она положила руку мне между ног и слегка погладила ею. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности, а она залилась смехом, но тут же оборвала себя сама, повторив: "Тсс!"
Прошло еще около получаса, как вдруг сверху раздался шорох. Женщина, которую, как я к тому времени выяснил, зовут Ляля, потянула меня за рукав к скобам лестницы. Почва у нас над головами расступилась, и через трубу колодца засияли звезды корабельного потолка-карты.
Она поползла вверх первой, я двинулся за ней, и вскоре мы выбрались наверх. Ощутив, как по моему телу пробежал знакомый жар, я, воспользовавшись гравитатом, слегка приподнялся над травой. Ляля испуганно охнула, но при этом крепко ухватила меня за руку и поволокла за собой. Оглядевшись вокруг, я сообразил, что идти ногами будет безопаснее.
На лужайке, которая вчера еще была буквально стерильной, царил форменный бедлам. Здесь появилось человек тридцать мужчин и женщин, одетых примерно так же, как Ляля и я. Большинство из них валялись прямо на траве, сваленные, по-видимому, доброй дозой спиртного. Волны перегара и дружный храп подтверждали это.
Неподалеку от того места, где мы, осторожно оглядываясь по сторонам, выбрались на свет, был разбит латаный-перелатаный шатер. Что может быть нелепее, чем шатер на звездолете? Разве что костры. Они дымили. Да - костры на космическом корабле! Нелепость еще большая, чем шатры. (Позднее я узнал, что и то и другое абсолютно нефункционально, что это - дань традиции и особый шик.) Посередине поляны-пола, прямо в бесценную "умную" траву был вбит толстенный ржавый кол, и возле него, прикованный к нему цепями, сидел дядюшка Сэм.
Я не верил своим глазам. Ляля обняла меня за плечи и, имитируя пьяную походку, поволокла к дядюшке Сэму. Он тоже нас видел, но никак не реагировал, по всей вероятности, чтобы ничем не привлечь к себе и к нам внимания окружающих. Мы подошли к нему вплотную, и Ляля усадила меня на траву спиной к пленнику и к пьяному в стельку охраннику, которого я заметил только сейчас.
- Мой государь, слушайте меня внимательно, - тихо и монотонно заговорил дядюшка Сэм. - Мы в опасности, поэтому, чтобы не привлекать к нам лишнего внимания, не откликайтесь и не спрашивайте меня ни о чем. Я постараюсь сам объяснить вам все - исчерпывающе подробно. Делайте вид, что целуетесь с этой девушкой, а еще лучше, целуйтесь на самом деле.
От такой перспективы меня покоробило, но я послушался его и, стараясь не дышать носом, приник лицом к густым волосам девушки.
Дядюшка вещал:
- Итак, мы захвачены джипси. Это грязное бродячее племя звездокрадов, (услышав такое словечко, я вздрогнул), - которое не имеет своей планеты и кочует по галактике на ворованных звездолетах...
- Цыгане! - догадавшись, не удержался я.
- Тише. Молчите. Ни слова больше. Да, правильно, теперь я вспомнил, это племя упоминается еще в литературе вашего времени и именно под этим названием... Итак, мы захвачены. Когда мы освободимся и вы взойдете на престол, я лично подам вам прошение о том, чтобы вы со всею строгостью наказали меня за проявленную неосмотрительность. Их табор кружил вокруг заправочной станции, и это должно было насторожить меня. Но никогда доселе я не слышал, чтобы джипси нападали на звездолеты, не покинутые командой. Джипси - отъявленные воры, но не грабители... Однако в этот раз все произошло по-другому. Они напали на нас сразу после того, как мы заправились. Видно, добыча показалась им достаточно легкой и лакомой...
Семецкий убит кинжалом, Синицын сбежал на шлюпке, но и ему в открытом космосе долго не протянуть. Похоже, кто-то из персонала станции находится в сговоре с джипси, и свидетелей они не оставят. За меня они могут просить крупный выкуп, ведь мой код социальной значимости чрезвычайно высок. У вас этого кода нет совсем, в ваш организм даже не вживлен соответствующий детектор, так что, если бы я проговорился о вашем существовании и вас нашли, они просто убили бы вас. А если бы я сумел убедить их в том, что вы наследник престола, они бы потребовали выкуп и за вас. И тогда бы, уверен, вас выкупили не наши друзья, а Рюрик, ведь он на несколько порядков богаче всей нашей фракции. В этом случае вы неминуемо будете уничтожены. Есть опасность, что и меня выкупят не друзья, а враги, но это менее вероятно.
Дядюшка замолчал и тяжело вздохнул. Да, картину он нарисовал невеселую. Но я молчал, уверенный, что у него есть какие-то варианты выхода из столь запутанной ситуации. И он, действительно, продолжил:
- Теперь о спасении. Сейчас мы ничего сделать не можем. Но я рискнул открыться этой девушке, пообещав, что, взойдя на престол, вы женитесь на ней...
Дядюшка заметил, как меня передернуло при этих словах, и заговорил еще поспешнее:
- Молчите. Потом что-нибудь придумаем. Сейчас джипси погонят корабль в какое-нибудь укромное местечко. А так как слушается он только меня, с требованием выкупа они пока что повременят. Искать его тоже, кстати, никто не будет, так как создан он был незаконно и тайно, специально для операции по поиску наследника трона. Он не числится ни в каких жандармских реестрах, не имеет опознавательных знаков и радиомаяка. Наши похитители не будут сильно торопиться еще и потому, что только меня слушается и синтезатор провизии, а есть и пить они хотят непрерывно. Так что я для них, как это у вас в сказках... Тише, я вспомню сам! Ага! "Скатерть-самобранка". Так вот. Вы должны сидеть все это время в подземелье и ждать, когда звездолет куда-нибудь прибудет, и тогда эта женщина вас выведет. До тех пор она будет кормить вас. Сидите и ждите своего часа. Эта женщина, как я уже сказал, тайно выведет вас, а затем приведет обратно, назвав своим мужем. Это нужно затем, чтобы я смог найти вас, когда освобожусь сам. Вне табора вам находиться нельзя, так как в нашем мире без детектора социальной значимости вам не пройти и шага. Только в воровских притонах да тут, в племени изгоев, не имеющих вышеназванных детекторов, вы можете чувствовать себя более или менее спокойно. Разумеется, если будете осторожны и осмотрительны.
А теперь идите. Мой болван-часовой может проснуться в любой момент. Наши шансы на спасение малы. Но они есть, мой государь. Не отчаивайтесь. Да поможет нам Бог.
* * *
Цыган я всегда недолюбливал. Нет, мне, конечно, нравился фильм "Табор уходит в небо" (знал бы режиссер Латяну, какое пророческое название дал он своей картине! Табор и впрямь ушел в небо...) Песни, пляски, красавцы-скакуны, любовные страсти и свободолюбие... Короче, красота. Да только все это - не более чем кино. И даже актриса Светлана Тома, играющая главную роль прелестную цыганку Раду, сама и не цыганка вовсе. Я по телевизору видел интервью с ней...
А на деле цыгане - это воровство, псевдогадание, хамство, грязь и полный рот золотых коронок. Это паленая водка и анаша в любое время года. И тогда, и сейчас. Пять веков прошло, а тут ничегошеньки не изменилось! Были конокрады, стали звездокрады! (Хотя словечко это, как я понял потом, придумал для меня сам дядюшка Сэм, пользуясь продуктивными формами русского языка моего времени.) А вот Пушкин цыган любил.
Цыганы шумною толпою
Толкали жопой паровоз
И только к вечеру узнали,
Что паровоз был без колес...
Это такая школьная переделка. Пелась на мелодию "Как много девушек хороших". Переделка эта нравится мне больше, чем оригинал. Во всяком случае, тот, кто ее сочинил, был менее безответственно сентиментален, нежели Александр Сергеевич.
...В своей мрачной келье я просидел около месяца, одичав совершенно. Почему так долго? Да потому, что в таборе не было больше ни одного звездолета, снабженного гиперпространственным двигателем, и все они тащились на "поглотителях". Это и многое другое я узнал из записок. Их я находил в свертках с едой, которые Ляля раз в день сбрасывала мне.
Пищу из свертка я растягивал на сутки, прикармливая, между прочим, и крысу, нареченную мною Сволочью. (Днем я освобождал проем ее "норы", и она разгуливала по каморке, привыкнув ко мне и совершенно меня не боясь. Лишь на ночь, загнав ее обратно, я вновь закрывал дыру болванками. Крыса, знаете ли, есть крыса, даже если ты с ней и подружился.)
Чуть ли не самым отвратительным в моем положении было то, что и справлять свои естественные нужды мне приходилось здесь же. Надо сказать, пища, которую приносила и спускала мне с помощью веревки Ляля, была незнакомой и непривычной. А, как гласит народная мудрость, "каков стол, таков и стул..." Потому сами собой сложились в моей голове и постоянно вертелись в ней строки хокку (японское трехстишие - тема одной из моих курсовых):
Что-то не очень
Дружу я сегодня с кишкою.
Огурцы с молоком...
Печаль моя была глубокой, а вонь вокруг неописуемой. То ли поэтому, то ли из опасения быть разоблаченной Ляля больше ни разу не спускалась ко мне. Но меня это вполне устраивало. Зато, как я позже узнал, она часы напролет проводила возле скованного дядюшки Сэма, обучаясь русским словам образца двадцатого столетия.
Чего я только не передумал за этот месяц... Не утешало меня и вино, недурное, кстати, которое время от времени спускала мне Ляля вместе с едой.
Наконец, мы прибыли на космостанцию контрабандистов, где за умеренную плату можно было укрыть под не проницаемым для зондирования силовым колпаком все что угодно, вплоть до звездолета.
Ночью, проведя через автоматические шлюзы станции, Ляля вывела меня наружу. Несмотря на мои уговоры, крыса Сволочь со мной не пошла, а только выползла проститься. Но оно и хорошо: значит, этот корабль еще не тонет.
- Подарок дядьи Сэма, - сказала Ляля, сунув мне в руку пачку блестящих кредиток. Как бы ни оскорбляло это мое славянское самолюбие, но нынешние русские деньги называются тугриками.
- Как мы встретимся?
- Завтра в десьять часов вечера, Роман Михайлович, - она все так же делала ударение на "о", но говорила, на удивление мне, достаточно связно. - В корчме "Ганджа", в баре.
Возможно, это слово произносится и не совсем так, как я расслышал, но вместе с деньгами Ляля сунула мне в руку пластиковую карточку, на которой печатными буквами было написано: "ОашкЗжаг". (Слово это цыганское и означает как раз то, что дядюшка Сэм назвал "звездокрадом". То есть человек, ворующий космические корабли.)
- Не летать! - добавила она, но в тот момент я не понял, что она имеет в виду.
А понял я это несколько позже, войдя в первый же уличный тоннель станции, когда по телу моему прошла знакомая горячая волна... Выходит, я мог бы передвигаться тут, управляя гравитационными генераторами. Но Ляля предупредила - "не летать!", и я послушно не рискнул воспользоваться своими способностями. А потом понял, почему этого не следовало делать. Ведь одет-то я был, как простой джипси, отщепенец, человек вне закона. Стоило мне воспарить, как я был бы моментально разоблачен.
По слабо освещенным тоннелям улиц сновали приспособления, отдаленно смахивающие на автомобили, и я припомнил фильм "Пятый элемент". Примерно на таком транспорте и работал таксистом персонаж Брюса Уиллиса. Кажется, в фантастике эти штуковины называют "флаерами".
Прежде всего мне следовало найти место ночлега.
Заметив, как одну такую машину человек рядом со мной тормознул привычным взмахом руки, я поступил так же. Машина остановилась, я забрался в нее и обнаружил, что водителя нет. Живому шоферу я еще как-то объяснил бы, что мне надо, но киберу... Пришлось выбираться из такси обратно на тротуар. Позже я убедился, что такси бывают и автоматические, и управляемые живым шофером. Но тогда-то я этого не знал.
И я начал приставать к пешеходам, но они шарахались от меня, как когда-то шарахался я сам, лишь услышав вкрадчивое: "Молодой человек, дай руку, всю правду скажу..."
Наконец, какая-то доверчивая девушка с обнаженной грудью (большинство девушек тут ходили именно так) внимательно меня выслушала. Я эмоционально произносил: "Hotel! Гостиница! Спать! Sleep!.." - и изображал, что я, как на подушку, прикладываюсь на свою руку, закрываю глаза, смачно похрапываю...
Девушка, улыбнувшись, сделала недвусмысленный жест, ткнув себя большим пальцем между ног и вопросительно посмотрела на меня ясными глазами. То ли она хотела узнать, правильно ли она поняла, что я хочу спать с ней, то ли уточняла, бордель мне нужен или что-то другое... Я интенсивно замотал головой и вновь, закрыв глаза, усиленно захрапел, чтобы уж точно было ясно, что я хочу спать, спать и только спать.
Когда же я открыл глаза, девушки рядом со мной не было.
Наконец, до меня дошло, что дядюшка Сэм и Ляля, скорее всего, предусмотрели подобные сложности, и в "Гандже" наверняка имеются спальные номера. Показывая карточку тем, кто не шарахался от меня, словно от прокаженного, я довольно скоро добрался до этого заведения и с грехом пополам объяснил администраторше, что мне нужно.
Это была дама лет пятидесяти, одетая строго, почти по моде двадцатого века. Слушала она меня сперва подозрительно, то и дело оглядывая с головы до ног и даже принюхиваясь. Но когда я достал пачку кредиток, она расцвела, как маков цвет, и мы скоренько обо всем договорились.
Апартаменты были прекрасными, постель просто роскошной. Я растянулся на ней, но совсем ненадолго. Я ведь уже знал, что лучший отдых - висение в невесомости. Повозившись с замком и уяснив, как он закрывается, я заперся, а затем завис над кроватью и уснул мертвым сном. Это вам не валяться на жестком полу тесной каморки.
...Чтобы оградить себя от случайностей, я не выходил из номера до самого вечера. Наконец, в половине десятого я отправился в вестибюль и нашел бар.
Я уселся на порхающее без всяких ножек сиденье, взял меню и ткнул пальцем в первые попавшиеся на глаза названия. Официантка, девушка в прозрачном, соблазнительно открывающем взору ажурное белье, комбинезоне, записав заказ, почему-то продолжала стоять возле меня, натянуто улыбаясь. Наконец я сообразил, что она, так же, как давешняя администраторша, не доверяет мне, и протянул кредитку. Вежливо кивнув, она удалилась, и вскоре мой столик был уставлен знакомыми и незнакомыми яствами. А в качестве сдачи я получил целую гору кредиток других цветов.
Я принялся за дегустацию. И так увлекся этим, что и не заметил, как ко мне за столик подсела девушка. Почти совсем голая. Весь ее туалет составляла узкая желтая лента, заменяющая юбку, и нечто вроде жилетика того же цвета, но с круглыми прорезями для груди...
Хотя сперва я увидел ее ноги. И ноги эти были хороши. Потом я, сам того не желая, уткнулся взглядом в соблазнительно правильной формы отнюдь не миниатюрную грудь. Затем, не без усилия оторвав взгляд от этого предмета, я поднял голову и посмотрел девушке в лицо. И обалдел окончательно. Она была почти точной копией Ольги. Те же полные губы, те же брови дугой, те же черные с поволокой глаза... И она, поймав мой взгляд, чуть заметно улыбнулась мне.
А что у нее творилось на голове! Это был какой-то застывший фейерверк... Хотя нет, не застывший. Что-то там порхало, переливалось и перемигивалось...
Но в конце концов это первая девушка в этом мире, которую я мог внимательно разглядеть. Наверное, все они тут не менее прекрасны. И нечего мне таращиться на нее, это в конце концов неприлично... Мне сейчас не до девушек: "Первым делом мы испортим самолеты, ну а девушек... А девушек - потом!.." У меня здесь деловая встреча. От которой зависит вся моя дальнейшая жизнь, а возможно, и судьба этого мира...
- Ты не узнавать меня, Роман Михайлович? - вдруг услышал я знакомый насмешливый голос и, подскочив как ошпаренный, принялся озираться по сторонам. Но никого, кроме юного создания в желтом, рядом не было.
- Ляля?! - продолжал я не верить очевидному. - Ты?!
- Я, - просто ответила она.
Почему же она так уродовала себя до сих пор?
- Зачем... было все это? - все еще продолжая стоять, я стал показывать, как будто повязываю на себя одну за другой юбки.
Она поняла меня и не очень-то весело усмехнулась:
- Я - джипси. Мусор. Вор. Так мне надо...
Я понял ее и был тронут. Как часто молодые люди вынуждены подчиняться идиотским традициям своего народа... И на ум пришел бородатый анекдот про двух анальных паразитов: "Папа, тут так хорошо - воздух, травка, солнышко, что же мы-то все в заднице да в заднице?" "Там наша родина, сынок..."
Но я действительно понял ее. Есть обычаи племени, и она не может не соблюдать их, нравится ей это или нет. Ей жить в таборе, и только в нем... А я - ее единственный шанс стать чем-то большим. Что ж, я не против. Такая девушка достойна быть царицей всея Руси. А что цыганка... Так когда ж у нас царицы были русскими?
И тут я испугался, что опять, как когда-то на Ольгином крыльце, не найду нужных слов, не решусь поцеловать, вновь буду выглядеть полным идиотом... И последствия могут быть не менее чудовищными... "Ну уж нет! - решил я. - Нужно брать быка за рога. Тут, в будущем, похоже, отброшены нелепые условности. Я вспомнил давешнюю девчонку на тротуаре. И, подавив в себе робость, показал так, как показала мне она, - большим пальцем между ног. А потом указал вверх, туда, где была моя комната. И предложил:
- Пойдем?
Ляля холодно отстранилась от меня:
- Я джипси, а не бльядь, Роман Михайлович. Есть закон. Нет мужчин до свадьбы.
Вот так. Я снова облажался.
* * *
В далеком двадцатом веке был у меня приятель, прекрасный поэт, звали его Макс Батурин. Он покончил с собой. Заперся в общежитской комнатке и проглотил несколько упаковок снотворного, запивая его водкой... Талантлив он был до гениальности. Однажды, когда он был еще жив и здоров, мы, попивая пивко, разговорились о его стихах. И он признался, что у него есть кое-какие технические приемы, наработки, которые он скрывает от коллег по Музе и Пегасу. Я засмеялся, а он никак не мог понять, что я вижу в этом смешного... А это было как...
Как если бы мнящая себя хитрой улитка скрывала от окружающих свои приемы изготовления больших жемчужин. Что, например, надо для этого брать не обыкновенную средненькую песчинку, а большую, не гладкую, а шершавую и обязательно белую... Но те, от кого сия наивная улитка прятала этот прием, просто-напросто не умели вырабатывать драгоценную перламутровую слизь, и жемчужины у них не получились бы, бери они хоть большие песчинки, хоть самые маленькие, хоть гладкие, хоть шершавые...
А на самом деле Макс был ярым жизнелюбом, остряком и весельчаком. И было у него такое стихотворение:
Меня повстречали Оля и Ляля
заверещали они о-ля-ля
меня не чая встретить
гуляли они скучая и тихо скуля
меня они крепко облобызали
ведь мы не виделись с февраля
и бросив в урну букет азалий
который им подарил спекулянт
мне описали свои страданья
мол тра-ля-ля и еще тополя
беседа в пивном закончилась зале
попойкой на двадцать четыре рубля
а потом мне добрые люди сказали
что Оля блядь да и Ляля блядь
и как мне быть теперь я не знаю
смеяться или же хохотать.
Вот и я не знал, "смеяться мне или же хохотать". Но могу ли я на самом деле в чем-то винить Ольгу? Такие были у нас времена. А у цыган нет "времен", у них есть только традиция. И я ощутил, что уже за одно это начал уважать столь глубоко презираемое мною доселе племя.
... Но она не обиделась, и мы весь вечер просидели с ней в "Гандже", болтая, "мол, тра-ля-ля и еще тополя"... Например, я поинтересовался, зачем тут, на станции, принадлежащей контрабандистам, улицы оснащены специальными гравитационными генераторами.
- Здесь что, бывают важные государственные персоны? - спросил я.
- Нет, никогда, - отрицательно покачала она головой. - Тут есть свои большой шишки.
- И это законно? - продолжал удивляться я.
- Нет, тут нет закона, - развела она руками. - Свой закон. Тут порядок, добавила она. - Он больше, чем там. - Ляля показала рукой в потолок. - Тут покой.
Я не сразу понял, что она имеет в виду. Но потом дошло. Вот как. Мы - в мире организованной преступности. И, как это бывало и в России конца двадцатого века, мафиози тут умеют поддерживать порядок не хуже, а возможно, и получше, чем официальные власти.
Хотя говорил в основном я. А она слушала меня, затаив дыхание. Я рассказывал ей о Земле двадцатого века, о родителях, об армии, об институте... Ляля, казалось, понимала почти все. Она, как выяснилось, была весьма способной к языкам и уже к концу вечера говорила на моем русском заметно лучше, чем в начале. Хотя этого следовало ожидать, ведь цыгане всегда схватывали на лету... Особенно то, что плохо лежит.
Какой-то пожилой невысокий человек прервал наш разговор, перекинувшись с Лялей несколькими фразами.
- Что ему нужно? - спросил я, когда он удалился.
- Он говорил, что плохо сидеть красивая девушка с джипси. - Она засмеялась, и от звука ее смеха у меня блаженно засосало под ложечкой. Какого черта старый хрыч ходит тогда в "Ганджу", если не любит цыган? А Ляля закончила: - Сказал, сесть к нему, потом спать с ним.
Я почувствовал, что багровею, что готов вскочить, догнать и вытрясти из старого козла душу. А Ляля продолжала тихонько посмеиваться и, похоже, уже надо мной. Что, интересно, забавного видит она в этой грязной ситуации?.. Но смех ее был таким искренним и заразительным, что я почти сразу успокоился и даже хохотнул ей в тон. И подумал, что всегда был туповат в отношениях с женщинами, принимая жеманство за скромность, а прямодушие за испорченность.
Она спросила, умею ли я драться, и я хотел было уже расписать свои вымышленные подвиги, но вовремя осадил себя. Искренность так искренность. И я признался, что драться по-настоящему, как профессионал, не умею. Приходилось, конечно, участвовать в пьяных разборках, но ни самбо, ни боксу, ни тем паче восточным боевым искусствам я не обучался.
Самое ужасное, кстати, состояло в том, что я понял: оказывается, не отдавая себе отчета, я разработал для себя схему, благодаря которой мог без слез вспоминать о родителях, о друзьях, об Ольге... Она заключалась в том, что, не появись пришельцы из будущего и не спаси они меня, я бы погиб. И никому от этого было бы не лучше. А отсюда то, что я спасся, радость. Жаль, что об этом не знают мои близкие, но, если бы узнали, это была бы радость и для них. Так что можно считать, что живу я теперь и для них тоже и род наш продолжу. А раз так, то и горевать глупо.
Но теперь эта схема не работала. Все тщетно. Пусть и не по своей воле, но выходит, что я снова всех подвел...
Я плакал навзрыд, когда почувствовал, что кто-то коснулся моей ноги. Я протер глаза. Передо мной сидела здоровенная крыса. Я брезгливо отдернул ногу. Крыса отскочила в сторону, но уходить не собиралась. И смотрела она на меня как-то нехорошо. То есть, наоборот, уж слишком торжествующе. Если бы она умела говорить, она бы, наверное, восклицала: "Как много еды! Как мне повезло!.."
Тут я подумал: раз эта крыса откуда-то пришла, значит, выход есть! Я схватил металлическую болванку и запустил в крысу, стараясь не упускать ее из виду. Но чуда не случилось. Крыса юркнула в ту самую отдушину в полу, о существовании которой я прекрасно знал и без нее.
Я вновь прикрыл глаза. И понял, что хочу спать. Что ж, это хорошо. Во сне хотя бы не чувствуешь голода. Время пройдет незаметно, и, кто знает, может быть, за мной все-таки придут... Но крыса!
Я встал и заложил вход в ее нору несколькими железяками. Отодвинуть их грызуну будет не под силу.
Вернувшись на место, я почти сразу уснул, отметив, что с начала моего заточения прошло уже больше двенадцати часов.
Проснулся я от того, что почувствовал, как кто-то легонько теребит меня за плечо. Я вскочил, но, где нахожусь, сообразил не сразу. А в еще большее замешательство привело меня то, кого я увидел прямо перед собой.
Это была женщина. Похоже, молодая. Но ужасно безвкусно одетая и размалеванная. От ее цветастых юбок исходил кисловатый запах давно не мытого тела. И она прижимала к губам палец, призывая меня молчать.
- Тс-с, - прошептала она. И добавила с сильным акцентом: - Роман Михайлович.
При этом в моем отчестве она сделала ударение на "о".
- Да? - так же шепотом отозвался я.
- Роман Михайлович, - повторила она так, словно пробовала эти слова на вкус. А затем протянула мне сверток, который до этого держала под мышкой.
Это была одежда и провизия. В первую очередь, я конечно же, накинулся на пищу, разрывая упаковки из тонкого пластика, доставая и жадно запихивая в рот хлеб, вареное мясо, сыр, какие-то фрукты и что-то еще, природы чего я не понял. Но это и не имело значения. Главное, что это была еда!
Утолив голод, я развернул одежду. Какой-то клоунский наряд. Мятые зеленые штаны с золотыми лампасами и черная, покрытая аляпистыми красными цветами рубаха с кружевами на рукавах и на воротнике, Женщина умоляюще свела брови, и я понял, что надеть все это необходимо, иначе она не станет меня спасать.
Я переоделся. Но "красотка" никуда меня не повела, а присела передо мной на корточки и вновь прошептала:
- Тс-с... - показав пальцем вверх. И добавила: - дядья Сэм.
Это имя окончательно успокоило меня. Если нужно подождать, то я подожду. Я опустился на пол рядом с женщиной, и некоторое время мы сидели молча, почти не шевелясь. Но время от времени она касалась меня - то руки, то щеки, словно проверяя, каков я на ощупь. Или убеждаясь, что я существую. Внезапно она положила руку мне между ног и слегка погладила ею. Я чуть не подпрыгнул от неожиданности, а она залилась смехом, но тут же оборвала себя сама, повторив: "Тсс!"
Прошло еще около получаса, как вдруг сверху раздался шорох. Женщина, которую, как я к тому времени выяснил, зовут Ляля, потянула меня за рукав к скобам лестницы. Почва у нас над головами расступилась, и через трубу колодца засияли звезды корабельного потолка-карты.
Она поползла вверх первой, я двинулся за ней, и вскоре мы выбрались наверх. Ощутив, как по моему телу пробежал знакомый жар, я, воспользовавшись гравитатом, слегка приподнялся над травой. Ляля испуганно охнула, но при этом крепко ухватила меня за руку и поволокла за собой. Оглядевшись вокруг, я сообразил, что идти ногами будет безопаснее.
На лужайке, которая вчера еще была буквально стерильной, царил форменный бедлам. Здесь появилось человек тридцать мужчин и женщин, одетых примерно так же, как Ляля и я. Большинство из них валялись прямо на траве, сваленные, по-видимому, доброй дозой спиртного. Волны перегара и дружный храп подтверждали это.
Неподалеку от того места, где мы, осторожно оглядываясь по сторонам, выбрались на свет, был разбит латаный-перелатаный шатер. Что может быть нелепее, чем шатер на звездолете? Разве что костры. Они дымили. Да - костры на космическом корабле! Нелепость еще большая, чем шатры. (Позднее я узнал, что и то и другое абсолютно нефункционально, что это - дань традиции и особый шик.) Посередине поляны-пола, прямо в бесценную "умную" траву был вбит толстенный ржавый кол, и возле него, прикованный к нему цепями, сидел дядюшка Сэм.
Я не верил своим глазам. Ляля обняла меня за плечи и, имитируя пьяную походку, поволокла к дядюшке Сэму. Он тоже нас видел, но никак не реагировал, по всей вероятности, чтобы ничем не привлечь к себе и к нам внимания окружающих. Мы подошли к нему вплотную, и Ляля усадила меня на траву спиной к пленнику и к пьяному в стельку охраннику, которого я заметил только сейчас.
- Мой государь, слушайте меня внимательно, - тихо и монотонно заговорил дядюшка Сэм. - Мы в опасности, поэтому, чтобы не привлекать к нам лишнего внимания, не откликайтесь и не спрашивайте меня ни о чем. Я постараюсь сам объяснить вам все - исчерпывающе подробно. Делайте вид, что целуетесь с этой девушкой, а еще лучше, целуйтесь на самом деле.
От такой перспективы меня покоробило, но я послушался его и, стараясь не дышать носом, приник лицом к густым волосам девушки.
Дядюшка вещал:
- Итак, мы захвачены джипси. Это грязное бродячее племя звездокрадов, (услышав такое словечко, я вздрогнул), - которое не имеет своей планеты и кочует по галактике на ворованных звездолетах...
- Цыгане! - догадавшись, не удержался я.
- Тише. Молчите. Ни слова больше. Да, правильно, теперь я вспомнил, это племя упоминается еще в литературе вашего времени и именно под этим названием... Итак, мы захвачены. Когда мы освободимся и вы взойдете на престол, я лично подам вам прошение о том, чтобы вы со всею строгостью наказали меня за проявленную неосмотрительность. Их табор кружил вокруг заправочной станции, и это должно было насторожить меня. Но никогда доселе я не слышал, чтобы джипси нападали на звездолеты, не покинутые командой. Джипси - отъявленные воры, но не грабители... Однако в этот раз все произошло по-другому. Они напали на нас сразу после того, как мы заправились. Видно, добыча показалась им достаточно легкой и лакомой...
Семецкий убит кинжалом, Синицын сбежал на шлюпке, но и ему в открытом космосе долго не протянуть. Похоже, кто-то из персонала станции находится в сговоре с джипси, и свидетелей они не оставят. За меня они могут просить крупный выкуп, ведь мой код социальной значимости чрезвычайно высок. У вас этого кода нет совсем, в ваш организм даже не вживлен соответствующий детектор, так что, если бы я проговорился о вашем существовании и вас нашли, они просто убили бы вас. А если бы я сумел убедить их в том, что вы наследник престола, они бы потребовали выкуп и за вас. И тогда бы, уверен, вас выкупили не наши друзья, а Рюрик, ведь он на несколько порядков богаче всей нашей фракции. В этом случае вы неминуемо будете уничтожены. Есть опасность, что и меня выкупят не друзья, а враги, но это менее вероятно.
Дядюшка замолчал и тяжело вздохнул. Да, картину он нарисовал невеселую. Но я молчал, уверенный, что у него есть какие-то варианты выхода из столь запутанной ситуации. И он, действительно, продолжил:
- Теперь о спасении. Сейчас мы ничего сделать не можем. Но я рискнул открыться этой девушке, пообещав, что, взойдя на престол, вы женитесь на ней...
Дядюшка заметил, как меня передернуло при этих словах, и заговорил еще поспешнее:
- Молчите. Потом что-нибудь придумаем. Сейчас джипси погонят корабль в какое-нибудь укромное местечко. А так как слушается он только меня, с требованием выкупа они пока что повременят. Искать его тоже, кстати, никто не будет, так как создан он был незаконно и тайно, специально для операции по поиску наследника трона. Он не числится ни в каких жандармских реестрах, не имеет опознавательных знаков и радиомаяка. Наши похитители не будут сильно торопиться еще и потому, что только меня слушается и синтезатор провизии, а есть и пить они хотят непрерывно. Так что я для них, как это у вас в сказках... Тише, я вспомню сам! Ага! "Скатерть-самобранка". Так вот. Вы должны сидеть все это время в подземелье и ждать, когда звездолет куда-нибудь прибудет, и тогда эта женщина вас выведет. До тех пор она будет кормить вас. Сидите и ждите своего часа. Эта женщина, как я уже сказал, тайно выведет вас, а затем приведет обратно, назвав своим мужем. Это нужно затем, чтобы я смог найти вас, когда освобожусь сам. Вне табора вам находиться нельзя, так как в нашем мире без детектора социальной значимости вам не пройти и шага. Только в воровских притонах да тут, в племени изгоев, не имеющих вышеназванных детекторов, вы можете чувствовать себя более или менее спокойно. Разумеется, если будете осторожны и осмотрительны.
А теперь идите. Мой болван-часовой может проснуться в любой момент. Наши шансы на спасение малы. Но они есть, мой государь. Не отчаивайтесь. Да поможет нам Бог.
* * *
Цыган я всегда недолюбливал. Нет, мне, конечно, нравился фильм "Табор уходит в небо" (знал бы режиссер Латяну, какое пророческое название дал он своей картине! Табор и впрямь ушел в небо...) Песни, пляски, красавцы-скакуны, любовные страсти и свободолюбие... Короче, красота. Да только все это - не более чем кино. И даже актриса Светлана Тома, играющая главную роль прелестную цыганку Раду, сама и не цыганка вовсе. Я по телевизору видел интервью с ней...
А на деле цыгане - это воровство, псевдогадание, хамство, грязь и полный рот золотых коронок. Это паленая водка и анаша в любое время года. И тогда, и сейчас. Пять веков прошло, а тут ничегошеньки не изменилось! Были конокрады, стали звездокрады! (Хотя словечко это, как я понял потом, придумал для меня сам дядюшка Сэм, пользуясь продуктивными формами русского языка моего времени.) А вот Пушкин цыган любил.
Цыганы шумною толпою
Толкали жопой паровоз
И только к вечеру узнали,
Что паровоз был без колес...
Это такая школьная переделка. Пелась на мелодию "Как много девушек хороших". Переделка эта нравится мне больше, чем оригинал. Во всяком случае, тот, кто ее сочинил, был менее безответственно сентиментален, нежели Александр Сергеевич.
...В своей мрачной келье я просидел около месяца, одичав совершенно. Почему так долго? Да потому, что в таборе не было больше ни одного звездолета, снабженного гиперпространственным двигателем, и все они тащились на "поглотителях". Это и многое другое я узнал из записок. Их я находил в свертках с едой, которые Ляля раз в день сбрасывала мне.
Пищу из свертка я растягивал на сутки, прикармливая, между прочим, и крысу, нареченную мною Сволочью. (Днем я освобождал проем ее "норы", и она разгуливала по каморке, привыкнув ко мне и совершенно меня не боясь. Лишь на ночь, загнав ее обратно, я вновь закрывал дыру болванками. Крыса, знаете ли, есть крыса, даже если ты с ней и подружился.)
Чуть ли не самым отвратительным в моем положении было то, что и справлять свои естественные нужды мне приходилось здесь же. Надо сказать, пища, которую приносила и спускала мне с помощью веревки Ляля, была незнакомой и непривычной. А, как гласит народная мудрость, "каков стол, таков и стул..." Потому сами собой сложились в моей голове и постоянно вертелись в ней строки хокку (японское трехстишие - тема одной из моих курсовых):
Что-то не очень
Дружу я сегодня с кишкою.
Огурцы с молоком...
Печаль моя была глубокой, а вонь вокруг неописуемой. То ли поэтому, то ли из опасения быть разоблаченной Ляля больше ни разу не спускалась ко мне. Но меня это вполне устраивало. Зато, как я позже узнал, она часы напролет проводила возле скованного дядюшки Сэма, обучаясь русским словам образца двадцатого столетия.
Чего я только не передумал за этот месяц... Не утешало меня и вино, недурное, кстати, которое время от времени спускала мне Ляля вместе с едой.
Наконец, мы прибыли на космостанцию контрабандистов, где за умеренную плату можно было укрыть под не проницаемым для зондирования силовым колпаком все что угодно, вплоть до звездолета.
Ночью, проведя через автоматические шлюзы станции, Ляля вывела меня наружу. Несмотря на мои уговоры, крыса Сволочь со мной не пошла, а только выползла проститься. Но оно и хорошо: значит, этот корабль еще не тонет.
- Подарок дядьи Сэма, - сказала Ляля, сунув мне в руку пачку блестящих кредиток. Как бы ни оскорбляло это мое славянское самолюбие, но нынешние русские деньги называются тугриками.
- Как мы встретимся?
- Завтра в десьять часов вечера, Роман Михайлович, - она все так же делала ударение на "о", но говорила, на удивление мне, достаточно связно. - В корчме "Ганджа", в баре.
Возможно, это слово произносится и не совсем так, как я расслышал, но вместе с деньгами Ляля сунула мне в руку пластиковую карточку, на которой печатными буквами было написано: "ОашкЗжаг". (Слово это цыганское и означает как раз то, что дядюшка Сэм назвал "звездокрадом". То есть человек, ворующий космические корабли.)
- Не летать! - добавила она, но в тот момент я не понял, что она имеет в виду.
А понял я это несколько позже, войдя в первый же уличный тоннель станции, когда по телу моему прошла знакомая горячая волна... Выходит, я мог бы передвигаться тут, управляя гравитационными генераторами. Но Ляля предупредила - "не летать!", и я послушно не рискнул воспользоваться своими способностями. А потом понял, почему этого не следовало делать. Ведь одет-то я был, как простой джипси, отщепенец, человек вне закона. Стоило мне воспарить, как я был бы моментально разоблачен.
По слабо освещенным тоннелям улиц сновали приспособления, отдаленно смахивающие на автомобили, и я припомнил фильм "Пятый элемент". Примерно на таком транспорте и работал таксистом персонаж Брюса Уиллиса. Кажется, в фантастике эти штуковины называют "флаерами".
Прежде всего мне следовало найти место ночлега.
Заметив, как одну такую машину человек рядом со мной тормознул привычным взмахом руки, я поступил так же. Машина остановилась, я забрался в нее и обнаружил, что водителя нет. Живому шоферу я еще как-то объяснил бы, что мне надо, но киберу... Пришлось выбираться из такси обратно на тротуар. Позже я убедился, что такси бывают и автоматические, и управляемые живым шофером. Но тогда-то я этого не знал.
И я начал приставать к пешеходам, но они шарахались от меня, как когда-то шарахался я сам, лишь услышав вкрадчивое: "Молодой человек, дай руку, всю правду скажу..."
Наконец, какая-то доверчивая девушка с обнаженной грудью (большинство девушек тут ходили именно так) внимательно меня выслушала. Я эмоционально произносил: "Hotel! Гостиница! Спать! Sleep!.." - и изображал, что я, как на подушку, прикладываюсь на свою руку, закрываю глаза, смачно похрапываю...
Девушка, улыбнувшись, сделала недвусмысленный жест, ткнув себя большим пальцем между ног и вопросительно посмотрела на меня ясными глазами. То ли она хотела узнать, правильно ли она поняла, что я хочу спать с ней, то ли уточняла, бордель мне нужен или что-то другое... Я интенсивно замотал головой и вновь, закрыв глаза, усиленно захрапел, чтобы уж точно было ясно, что я хочу спать, спать и только спать.
Когда же я открыл глаза, девушки рядом со мной не было.
Наконец, до меня дошло, что дядюшка Сэм и Ляля, скорее всего, предусмотрели подобные сложности, и в "Гандже" наверняка имеются спальные номера. Показывая карточку тем, кто не шарахался от меня, словно от прокаженного, я довольно скоро добрался до этого заведения и с грехом пополам объяснил администраторше, что мне нужно.
Это была дама лет пятидесяти, одетая строго, почти по моде двадцатого века. Слушала она меня сперва подозрительно, то и дело оглядывая с головы до ног и даже принюхиваясь. Но когда я достал пачку кредиток, она расцвела, как маков цвет, и мы скоренько обо всем договорились.
Апартаменты были прекрасными, постель просто роскошной. Я растянулся на ней, но совсем ненадолго. Я ведь уже знал, что лучший отдых - висение в невесомости. Повозившись с замком и уяснив, как он закрывается, я заперся, а затем завис над кроватью и уснул мертвым сном. Это вам не валяться на жестком полу тесной каморки.
...Чтобы оградить себя от случайностей, я не выходил из номера до самого вечера. Наконец, в половине десятого я отправился в вестибюль и нашел бар.
Я уселся на порхающее без всяких ножек сиденье, взял меню и ткнул пальцем в первые попавшиеся на глаза названия. Официантка, девушка в прозрачном, соблазнительно открывающем взору ажурное белье, комбинезоне, записав заказ, почему-то продолжала стоять возле меня, натянуто улыбаясь. Наконец я сообразил, что она, так же, как давешняя администраторша, не доверяет мне, и протянул кредитку. Вежливо кивнув, она удалилась, и вскоре мой столик был уставлен знакомыми и незнакомыми яствами. А в качестве сдачи я получил целую гору кредиток других цветов.
Я принялся за дегустацию. И так увлекся этим, что и не заметил, как ко мне за столик подсела девушка. Почти совсем голая. Весь ее туалет составляла узкая желтая лента, заменяющая юбку, и нечто вроде жилетика того же цвета, но с круглыми прорезями для груди...
Хотя сперва я увидел ее ноги. И ноги эти были хороши. Потом я, сам того не желая, уткнулся взглядом в соблазнительно правильной формы отнюдь не миниатюрную грудь. Затем, не без усилия оторвав взгляд от этого предмета, я поднял голову и посмотрел девушке в лицо. И обалдел окончательно. Она была почти точной копией Ольги. Те же полные губы, те же брови дугой, те же черные с поволокой глаза... И она, поймав мой взгляд, чуть заметно улыбнулась мне.
А что у нее творилось на голове! Это был какой-то застывший фейерверк... Хотя нет, не застывший. Что-то там порхало, переливалось и перемигивалось...
Но в конце концов это первая девушка в этом мире, которую я мог внимательно разглядеть. Наверное, все они тут не менее прекрасны. И нечего мне таращиться на нее, это в конце концов неприлично... Мне сейчас не до девушек: "Первым делом мы испортим самолеты, ну а девушек... А девушек - потом!.." У меня здесь деловая встреча. От которой зависит вся моя дальнейшая жизнь, а возможно, и судьба этого мира...
- Ты не узнавать меня, Роман Михайлович? - вдруг услышал я знакомый насмешливый голос и, подскочив как ошпаренный, принялся озираться по сторонам. Но никого, кроме юного создания в желтом, рядом не было.
- Ляля?! - продолжал я не верить очевидному. - Ты?!
- Я, - просто ответила она.
Почему же она так уродовала себя до сих пор?
- Зачем... было все это? - все еще продолжая стоять, я стал показывать, как будто повязываю на себя одну за другой юбки.
Она поняла меня и не очень-то весело усмехнулась:
- Я - джипси. Мусор. Вор. Так мне надо...
Я понял ее и был тронут. Как часто молодые люди вынуждены подчиняться идиотским традициям своего народа... И на ум пришел бородатый анекдот про двух анальных паразитов: "Папа, тут так хорошо - воздух, травка, солнышко, что же мы-то все в заднице да в заднице?" "Там наша родина, сынок..."
Но я действительно понял ее. Есть обычаи племени, и она не может не соблюдать их, нравится ей это или нет. Ей жить в таборе, и только в нем... А я - ее единственный шанс стать чем-то большим. Что ж, я не против. Такая девушка достойна быть царицей всея Руси. А что цыганка... Так когда ж у нас царицы были русскими?
И тут я испугался, что опять, как когда-то на Ольгином крыльце, не найду нужных слов, не решусь поцеловать, вновь буду выглядеть полным идиотом... И последствия могут быть не менее чудовищными... "Ну уж нет! - решил я. - Нужно брать быка за рога. Тут, в будущем, похоже, отброшены нелепые условности. Я вспомнил давешнюю девчонку на тротуаре. И, подавив в себе робость, показал так, как показала мне она, - большим пальцем между ног. А потом указал вверх, туда, где была моя комната. И предложил:
- Пойдем?
Ляля холодно отстранилась от меня:
- Я джипси, а не бльядь, Роман Михайлович. Есть закон. Нет мужчин до свадьбы.
Вот так. Я снова облажался.
* * *
В далеком двадцатом веке был у меня приятель, прекрасный поэт, звали его Макс Батурин. Он покончил с собой. Заперся в общежитской комнатке и проглотил несколько упаковок снотворного, запивая его водкой... Талантлив он был до гениальности. Однажды, когда он был еще жив и здоров, мы, попивая пивко, разговорились о его стихах. И он признался, что у него есть кое-какие технические приемы, наработки, которые он скрывает от коллег по Музе и Пегасу. Я засмеялся, а он никак не мог понять, что я вижу в этом смешного... А это было как...
Как если бы мнящая себя хитрой улитка скрывала от окружающих свои приемы изготовления больших жемчужин. Что, например, надо для этого брать не обыкновенную средненькую песчинку, а большую, не гладкую, а шершавую и обязательно белую... Но те, от кого сия наивная улитка прятала этот прием, просто-напросто не умели вырабатывать драгоценную перламутровую слизь, и жемчужины у них не получились бы, бери они хоть большие песчинки, хоть самые маленькие, хоть гладкие, хоть шершавые...
А на самом деле Макс был ярым жизнелюбом, остряком и весельчаком. И было у него такое стихотворение:
Меня повстречали Оля и Ляля
заверещали они о-ля-ля
меня не чая встретить
гуляли они скучая и тихо скуля
меня они крепко облобызали
ведь мы не виделись с февраля
и бросив в урну букет азалий
который им подарил спекулянт
мне описали свои страданья
мол тра-ля-ля и еще тополя
беседа в пивном закончилась зале
попойкой на двадцать четыре рубля
а потом мне добрые люди сказали
что Оля блядь да и Ляля блядь
и как мне быть теперь я не знаю
смеяться или же хохотать.
Вот и я не знал, "смеяться мне или же хохотать". Но могу ли я на самом деле в чем-то винить Ольгу? Такие были у нас времена. А у цыган нет "времен", у них есть только традиция. И я ощутил, что уже за одно это начал уважать столь глубоко презираемое мною доселе племя.
... Но она не обиделась, и мы весь вечер просидели с ней в "Гандже", болтая, "мол, тра-ля-ля и еще тополя"... Например, я поинтересовался, зачем тут, на станции, принадлежащей контрабандистам, улицы оснащены специальными гравитационными генераторами.
- Здесь что, бывают важные государственные персоны? - спросил я.
- Нет, никогда, - отрицательно покачала она головой. - Тут есть свои большой шишки.
- И это законно? - продолжал удивляться я.
- Нет, тут нет закона, - развела она руками. - Свой закон. Тут порядок, добавила она. - Он больше, чем там. - Ляля показала рукой в потолок. - Тут покой.
Я не сразу понял, что она имеет в виду. Но потом дошло. Вот как. Мы - в мире организованной преступности. И, как это бывало и в России конца двадцатого века, мафиози тут умеют поддерживать порядок не хуже, а возможно, и получше, чем официальные власти.
Хотя говорил в основном я. А она слушала меня, затаив дыхание. Я рассказывал ей о Земле двадцатого века, о родителях, об армии, об институте... Ляля, казалось, понимала почти все. Она, как выяснилось, была весьма способной к языкам и уже к концу вечера говорила на моем русском заметно лучше, чем в начале. Хотя этого следовало ожидать, ведь цыгане всегда схватывали на лету... Особенно то, что плохо лежит.
Какой-то пожилой невысокий человек прервал наш разговор, перекинувшись с Лялей несколькими фразами.
- Что ему нужно? - спросил я, когда он удалился.
- Он говорил, что плохо сидеть красивая девушка с джипси. - Она засмеялась, и от звука ее смеха у меня блаженно засосало под ложечкой. Какого черта старый хрыч ходит тогда в "Ганджу", если не любит цыган? А Ляля закончила: - Сказал, сесть к нему, потом спать с ним.
Я почувствовал, что багровею, что готов вскочить, догнать и вытрясти из старого козла душу. А Ляля продолжала тихонько посмеиваться и, похоже, уже надо мной. Что, интересно, забавного видит она в этой грязной ситуации?.. Но смех ее был таким искренним и заразительным, что я почти сразу успокоился и даже хохотнул ей в тон. И подумал, что всегда был туповат в отношениях с женщинами, принимая жеманство за скромность, а прямодушие за испорченность.
Она спросила, умею ли я драться, и я хотел было уже расписать свои вымышленные подвиги, но вовремя осадил себя. Искренность так искренность. И я признался, что драться по-настоящему, как профессионал, не умею. Приходилось, конечно, участвовать в пьяных разборках, но ни самбо, ни боксу, ни тем паче восточным боевым искусствам я не обучался.