— Точнее, — прервал его Смолин. Кузьмич, на миг сбившись с торжественной маршировки, сказал простецким бытовым тоном:
— Да дуру гнала, Василий Яковлевич, точно. То санитарам кидается физиономии царапать, то, впечатление такое, что-то декламирует с большим пафосом, мотает ее туда-сюда, дергает, ломает... Как, прости господи, в белой горячке. Доводилось мне наблюдать со стороны эти процессы — крайне напоминает...
— Потом?
— Гражданочка была погружена в машину и отправлена, — вновь перешел Кузьмич на казенный тон. — Дарья с тех пор так и оставалась в квартире. Одна она там или нет, судить затруднительно — за это время многие входили, но никто из них в прежних посещениях квартиры не замечен, так что утверждать не берусь... Свет там, во всяком случае, горит во всех доступных обозрению помещениях, сами видите...
Смолин посмотрел на часы: шло к полуночи. Отсюда им, как обычно, были прекрасно видны окна кухни и двух комнат из трех — свет там ни на секунду не гас. Отправленный полчаса назад на разведку к противоположной стороне дома Шварц прилежно отрапортовал, что свет горит и в третьей комнате, шторы там так же плотно задернуты...
— Когда «скорая» уехала, я сходил к подъезду, —- продолжал Кузьмич. — Там наблюдалось некоторое скопление граждан, привлеченных происходящим. Среди таковых, состоявших главным образом из соседей, преобладали высказывания, сочувствующие старушке, — а так-же циркулировали слухи, что бабушка, придя в умоисступление, мужнины картины резала на мелкие клочки-полосы, чуть ли не все покромсала. Информация данная, как меня заверили, поступила от родственницы, которая врачей и вызвала... Речь, надо полагать, может идти только о гражданке Дарье... Более доложить нечего.
— Свет, — страшным шепотом распорядился Смолин. — Свет вырубите!
Оказавшийся ближе всех Фельдмаршал ударил по выключателю, и свет погас. Смолин приник к окну, отдернув выцветшую занавеску. У подъезда остановился микроавтобус, кажется, «тойотовский», выпрыгнули двое парней, откатили боковую дверцу, выдернули объемистый, но, судя по их движениям, очень легкий мешок...
Смолин непроизвольно оскалился. Уличный фонарь помещался у самого подъезда, света было достаточно, и он моментально опознал двоих из тех, что сегодня пытались ему хамить в парке. У одного башка была украшена аккуратной белой повязкой, укутывавшей главным образом ухо. Он первым и вошел в подъезд, а второй, без усилий вскинув мешок на плечо, подался следом.
— Фельдмаршал, — распорядился Смолин, не поворачивая головы. — Давай туда быстренько, проткни ему покрышку, а лучше две...
Технической стороны дела он не касался, прекрасно зная, что Фельдмаршал всегда с собой таскает отличный многофункциональный
ножик — из тех, что представляют собой раскладные плоскогубцы с массой других полезных штучек. Фельдмаршал кивнул и проворно выскользнул из квартиры.
— Ну вот, — сказал Смолин, поудобнее усаживаясь на подоконнике. — Тут не нужно быть гением — информации столько, что выводы кто угодно сделает... Бабульке наверняка наша стерва подсыпала или подлила какой-нибудь дури, достаточно быстродействующей. Вот крыша и поехала, шифером шурша... Так, что у эскулапов и сомнений не было насчет немедленной госпитализации. И кто тут докажет, что Дашка — не родственница, а сбоку припека... Обратите внимание, джентльмены и товарищи, что сценарий не лишен определенного изящества... Бабушка Фаина, изволите ли видеть, картины рвала в мелкую лапшу... Под это дело можно все вынести... А в мешке у них, вероятнее всего, как раз и напиханы обрывочки-лоскуточки, которыми потом вся квартира усыпана будет... Изящно, согласен, есть выдумка и фантазия у наших долбаных конкурентов... Когда бабуля выйдет на волю, веры ей не будет никакой, что бы ни твердила... Нет, положительно, с фантазией сволочи...
Кузьмич, переставший наконец расхаживать по комнате, словно журавль, откашлялся и озабоченно сказал:
— Следовало бы поставить в известность органы...
— Органы, Кузьмич, в известность уже поставлены, — сказал Смолин чистую правду.
Он понятия не имел, где притаились местные правоохранители, — но рекомендованный ему Равилем здешний подполковник произвел самое хорошее впечатление. Понятно было, что он, как человек многоопытный, светиться раньше времени не станет и появится на сцене, когда окончательно уверится, что ему не соврали и дело в самом деле насквозь криминальное.... Битый жизнью и службой мужичок, сразу видно.
Смолин оглянулся. Кузьмич, присев на краешек обшарпанного стула, прямо-таки извивался от нетерпения, очень ему хотелось тряхнуть стариной и немедленно пресечь нечто противозаконное. Так и содрогался от нешуточного охотничьего азарта, хрен старый. Шварц же, устроившись гораздо более уютно — в единственном мягком кресле времен пребывания здесь Гагарина и Че, — внешних признаков нетерпения не выказывал, он просто покручивал на колене небольшой немецкий револьверчик, заряженный солидными «резинками». Как самый молодой в команде, не наигравшийся еще дурами, он вечно таскал кучу всевозможных стрелялок, то газовик у него драл карман, то «Оса» с лазерным прицелом, то разнообразные «резины». Впрочем, сегодня эти его цацки могли и пригодиться...
— Ясно, что ночевать они там не будут, — сказал Смолин. — Рано или поздно уйдут. Короче говоря... Кузьмич, ты у нас будешь бдительный сосед, вредный пенсионер, который просто не может не поинтересоваться, что это ночной порой в машину грузят. Усек?
— А чего тут не усечь...
— В общем, подойдешь первым и наедешь на них со всей возможной вредностью. Только, я тебя умоляю, если они что-то такое достанут, не геройствуй, а падай, мы будем за спиной...
— Знал бы ты, Василий Яковлевич, в каких переделках бывали, — с достоинством изрек Кузьмич.
— Все равно, — сказал Смолин. — Если появится нечто стреляющее — не искушай судьбу... Мы их в таком случае будем крутить с особенной заботой... Шварц, а Вадик что, так и не объявился?
— Мобильник отключен напрочь, пропал...
— Ну, дело житейское, — сказал Смолин. — Оттягивается где-нибудь, декадент... Итак, если... Опа!
Свет в одной из комнат погас — а почти сразу же и в другой.
— Быстро! — приказал Смолин, спрыгивая с подоконника. — Они уходят, бля буду, уходят...
Он первым выскочил из барака и быстрыми шагами направился к подъезду. Спохватившись, пропустил вперед Кузьмича, схватил за локоть бульдозером прущего Шварца. Кузьмич, обогнав их — он был все в той же гимнастерке, галифе и начищенных до блеска сапогах, — одним махом оказался возле машины, к которой уже преспокойно подходила Дашенька в компании двух парней (все трое нагруженные толстенными свертками, в которых моментально угадывались свернутые полотна), заступил дорогу честной компании и командирским голосом, источавшим как железо, так и яд, рявкнул:
— Па-астаим, молодые люди! Что это вы тут на ночь глядя перетаскиваете?
Смолин успел прикинуть: всех картин они за одну ходку не смогли бы прихватить, наверняка собирались возвращаться еще раз, то-то свет в кухне остался — там, надо полагать, и остальное дожидается, столь же тщательно свернутое, ну, тем лучше, улики налицо...
Он достал из кармана брелок, парный к тому, что оставил Фаине, нажал кнопочку и убедился по миганию красного огонька, что штучка работает. Тем временем произошло то, чего и следовало ожидать: тот, у которого оба уха остались здоровехонькими, даже не замедляя шага, ленивым голосом посоветовал Кузьмичу убираться по семиэтажному адресу — и хладнокровно двинулся к машине.
— Нет, вы постойте, гражданин! — ухватил его Кузьмич за локоть.
Парень высвободился сильным рывком и процедил:
— Ты что, старый, давно мордой об забор не прикладывался?
Самое время было вступать в игру. Смолин быстро сделал четыре шага, непреклонно отодвинул в сторону разохотившегося Кузьмича, явно намеренного продолжать склоку не игры ради, а по велению души. Сказал с расстановочкой:
— Нехорошо, ребятки, оскорблять такими словами заслуженного человека... Нехорошо...
Дашенька, узнавшая его моментально, издала нечто вроде испуганного писка. Парнишки реагировали гораздо более шустро, оба отпустили свертки, упавшие на асфальт, собрались было что-то предпринять...
Используя преимущество в пару секунд, Смолин кулаком влепил доброму знакомому аккурат по прикрывавшей ухо повязке — что есть мочи и качественно, так что раздался чрезвычайно болезненный вопль. Тогда Смолин с большим удовольствием пнул ценителя прекрасного пониже пупа, но повыше причиндалов и, когда тот согнулся, добавил кулаком по макушке. Второй тоже не успел рыпнуться: за спиной у него возник Фельдмаршал, пнул в сгиб колена и сложенными ладонями врезал по затылку, так что обормот головой вперед улетел в кусты, в каковых и увяз с превеликим треском.
За спиной уже скрипели тормоза, и Смолин, спокойно обернувшись, узрел, как из размалеванного соответствующими надписями и эмблемами жигуля выскакивают доблестные частные охраннички, на совесть экипированные и вооруженные. Показав им безоружные руки, он произнес внятно:
— Все в порядке, ребята, это я вас вызывал, объект шестнадцать тире семь, на гражданочку Бедрыгину оформленный...
Вся его команда, включая Кузьмича, тоже вела себя чрезвычайно примерно и законопослушно: стояли смирнехонько — как, впрочем, и Дашенька, настолько ошеломленная калейдоскопической сменой эпизодов, что замерла на бетонной приступочке подъезда с двумя толстенными рулонами под мышками. В кустах все еще ворочался, пытаясь оттуда выбраться, ударенный Фельдмаршалом — а тот, которого приласкал Смолин, так и сидел на корточках, согнувшись в три погибели и издавая непритворные стоны.
Охранники бдительно присматривались к ним, целя из «Сайги» и двух пистолетов непонятного пока предназначения. Один, видимо, старший наряда, наконец скомандовал:
— Всем не двигаться! Сейчас разберемся...
Совсем неподалеку вдруг вспыхнуло ожесточенное мельтешение огней, красных и синих. Две милицейских машины, заливая ночную улицу вспышками, подлетели с двух сторон, затормозили с визгом и скрежетом — потрепанные луноходы, видавшие виды, — и оттуда повалили целеустремленные стражи порядка, по своей милой привычке вопившие, дабы их, паче чаяния, не перепутали с пожарными:
— Милиция! Всем стоять!
Давненько уж Смолин не помнил, чтобы он при виде милиционера испытывал такую радость. Он стоял, блаженно ухмыляясь, уже понимая, что первый раунд он все-таки выиграл.
Подполковник Пряхин, кряжистый и степенный, показался из-за спин своих подчиненных, успевших взять в кольцо всех присутствующих (в том числе и частных охранников). Неторопливо, вразвалочку, подошел к Дашеньке и вкрадчиво осведомился:
— А что это у вас, девушка, такое? Дашенька таращилась на него с несказанным ужасом, как птичка на гипнотизирующую змеюку, ее смазливое личико не отражало и тени мыслительных процессов — один нерассуждающий страх. Жаль, что телепатии на свете не существует и она не могла услышать обращенную к ней мысленную реплику Смолина: «Ну что, сучонка? Думала, это такая веселая и выгодная игра? Вот и побарахтайся теперь, паскуда...»
Что бы там ни было, а первый раунд он выиграл.
...Уже давным-давно рассвело, и время приближалось к шести утра, когда Смолин медленно ехал по узкой улице своей «деревеньки». Временами он отчаянно зевал — но имел все основания собой чуточку гордиться. В милицейский протокол вся эта история попала именно
в том виде, какой он предварительно и запланировал: добропорядочные граждане, числом трое, засиделись в гостях у своего старого знакомого, военного пенсионера Кузьмича — и, заметив нехорошее шевеление в квартире их общей знакомой гражданки Бедрыгиной — каковая, о чем им было прекрасно известно, находится в больнице, — встревожились и решили исполнить свой гражданский долг, то есть проверить, что это за личности ночной порой болтаются по старушкиной квартире. Ну, и оказалось, что личности данные (две — мужского пола и одна — женского) в первом часу ночи выносили из квартиры помянутой гражданки немалое число картин, представлявших немалую материальную, а также культурную ценность. Что было засвидетельствовано как сотрудниками частного охранного предприятия, так и сотрудниками милиции, по чистой случайности оказавшимися на месте происшествия. Другими словами, почти ничего и не пришлось придумывать — следовало лишь кое о чем умолчать. Как там у Сименона? Судья не солгал, но просто не сказал всей правды...
По совести говоря, Смолин и не надеялся, что хоть кто-то из троицы будет посажен или хотя бы судим. Наверняка тот, кто их послал на дело, заранее позаботился о «легенде» — и теперь будет отмазывать своих со страшной силой. Этот кто-то — человек, следует думать, неглупый...
Польза тут в другом. Во-первых, выручая завалившихся, наш неизвестный в той или иной степени себя засветит — появятся ниточки, следочки и тому подобное. Во-вторых, этот Пряхин, по заверениям Равиля, мент толковый, а троица наверняка в жизни не сидела напротив хваткого мента, умеющего раскручивать и не таких щенков. Сгоряча, растерянные и перепуганные, они обязательно сболтнут что-то лишнее — отсюда тоже может произойти некоторая польза...
Одним словом, ситуация перестала напоминать шараханья вслепую в густейшем тумане. Хоть какая-то, да определенность появится и...
Смолин, аккуратно притормозив у своих ворот, прямо-таки вытаращил глаза. Нет, ему не примерещилось — на лавочке у палисадника и в самом деле сидел не кто иной, как Кот Ученый, еще с вечера напрочь пропавший из поля зрения команды. Выглядел он не просто безмятежным — довольным жизнью, прямо-таки кайфующим. Рядом с ним стояла туго набитая сумка, а в руках у ученого мужа был двухлитровый баллон пива, из коего он со смаком прихлебывал. Из машины Смолин видел через невысокий боковой забор палисадничка, что Катька разлеглась напротив ворот, вытянулась в струнку, задумчиво и бдительно наблюдая за странным гостем, оккупировавшим лавочку.
Поначалу Смолин предположил худшее — что Ирка, прознав об очередной эскападе муженька по части женского пола, безжалостно его выставила за дверь, так что Кот Ученый вынужден скитаться по знакомым в поисках ночлега, пока супружница не успокоится. Однако вид на сей раз у Вадика был ничуть не понурый, наоборот, походило, что он на седьмом небе...
Смолин присел рядом на зеленую лавочку, достал сигареты и поинтересовался:
— Тебя каким ветром?
— Ну, у тебя телефон не отвечал... Смолин вспомнил, что совершенно забыл включить телефон, покинув наконец с рассветом милицейское заведение.
— Да, точно... — сказал он. — Но что за спешка?
Надолго присосавшись к баллону, Кот Ученый какое-то время определенно блаженствовал. Потом, загадочно ухмыляясь, изрек:
— Не смог я дотерпеть до более подходящего времени. Распирает меня, Вася...
— И что ж тебя распирает, болезный? — фыркнул Смолин.
— Законная гордость победителя, торжество и триумф... — протянул Кот Ученый.
— А точнее? То есть по какому поводу?
— Пива хочешь?
— А давай, — сказал Смолин. — У нас, чтоб ты знал, тоже маленький триумф...
Он поднял к губам горлышко и отхлебнул изрядную дозу. Небо было синее, стояла утренняя прохлада, вокруг — тишина. Жизнь казалась не такой уж скверной, а до старости было еще далеко.
— Выдалось у меня свободное время, и решил я заняться делом товарища Кутеванова, — сообщил Кот Ученый, ухмыляясь во весь рот. — То есть зарылся в Кащеевы бумаги... Помнишь, был такой фильм — «Весь мир в кармане»?
— Что-то такое...
— Там уркаганы угнали банковский броневик... Увели в горы и думали, как открыть... Там еще играла совершенно потрясающая прибалтийская сучка, от которой лично у меня зубы сводило. Они потом с хахалем прыгнули в пропасть, долго так летели, красиво, грустно...
— Теперь вспомнил, — сказал Смолин, от усталости не испытывая ровным счетом никакого любопытства. — И что?
— Там был броневик, и у нас — броневик... А теперь — внимание! — Кот Ученый поднял палец. — В конце одной серии пацан произнес коронную фразочку. Под которой и я подписываюсь...
— Ну?
— А фразочка была такая: папа, кажется, я знаю, где броневик...
Красноярск, 2008 г.
— Да дуру гнала, Василий Яковлевич, точно. То санитарам кидается физиономии царапать, то, впечатление такое, что-то декламирует с большим пафосом, мотает ее туда-сюда, дергает, ломает... Как, прости господи, в белой горячке. Доводилось мне наблюдать со стороны эти процессы — крайне напоминает...
— Потом?
— Гражданочка была погружена в машину и отправлена, — вновь перешел Кузьмич на казенный тон. — Дарья с тех пор так и оставалась в квартире. Одна она там или нет, судить затруднительно — за это время многие входили, но никто из них в прежних посещениях квартиры не замечен, так что утверждать не берусь... Свет там, во всяком случае, горит во всех доступных обозрению помещениях, сами видите...
Смолин посмотрел на часы: шло к полуночи. Отсюда им, как обычно, были прекрасно видны окна кухни и двух комнат из трех — свет там ни на секунду не гас. Отправленный полчаса назад на разведку к противоположной стороне дома Шварц прилежно отрапортовал, что свет горит и в третьей комнате, шторы там так же плотно задернуты...
— Когда «скорая» уехала, я сходил к подъезду, —- продолжал Кузьмич. — Там наблюдалось некоторое скопление граждан, привлеченных происходящим. Среди таковых, состоявших главным образом из соседей, преобладали высказывания, сочувствующие старушке, — а так-же циркулировали слухи, что бабушка, придя в умоисступление, мужнины картины резала на мелкие клочки-полосы, чуть ли не все покромсала. Информация данная, как меня заверили, поступила от родственницы, которая врачей и вызвала... Речь, надо полагать, может идти только о гражданке Дарье... Более доложить нечего.
— Свет, — страшным шепотом распорядился Смолин. — Свет вырубите!
Оказавшийся ближе всех Фельдмаршал ударил по выключателю, и свет погас. Смолин приник к окну, отдернув выцветшую занавеску. У подъезда остановился микроавтобус, кажется, «тойотовский», выпрыгнули двое парней, откатили боковую дверцу, выдернули объемистый, но, судя по их движениям, очень легкий мешок...
Смолин непроизвольно оскалился. Уличный фонарь помещался у самого подъезда, света было достаточно, и он моментально опознал двоих из тех, что сегодня пытались ему хамить в парке. У одного башка была украшена аккуратной белой повязкой, укутывавшей главным образом ухо. Он первым и вошел в подъезд, а второй, без усилий вскинув мешок на плечо, подался следом.
— Фельдмаршал, — распорядился Смолин, не поворачивая головы. — Давай туда быстренько, проткни ему покрышку, а лучше две...
Технической стороны дела он не касался, прекрасно зная, что Фельдмаршал всегда с собой таскает отличный многофункциональный
ножик — из тех, что представляют собой раскладные плоскогубцы с массой других полезных штучек. Фельдмаршал кивнул и проворно выскользнул из квартиры.
— Ну вот, — сказал Смолин, поудобнее усаживаясь на подоконнике. — Тут не нужно быть гением — информации столько, что выводы кто угодно сделает... Бабульке наверняка наша стерва подсыпала или подлила какой-нибудь дури, достаточно быстродействующей. Вот крыша и поехала, шифером шурша... Так, что у эскулапов и сомнений не было насчет немедленной госпитализации. И кто тут докажет, что Дашка — не родственница, а сбоку припека... Обратите внимание, джентльмены и товарищи, что сценарий не лишен определенного изящества... Бабушка Фаина, изволите ли видеть, картины рвала в мелкую лапшу... Под это дело можно все вынести... А в мешке у них, вероятнее всего, как раз и напиханы обрывочки-лоскуточки, которыми потом вся квартира усыпана будет... Изящно, согласен, есть выдумка и фантазия у наших долбаных конкурентов... Когда бабуля выйдет на волю, веры ей не будет никакой, что бы ни твердила... Нет, положительно, с фантазией сволочи...
Кузьмич, переставший наконец расхаживать по комнате, словно журавль, откашлялся и озабоченно сказал:
— Следовало бы поставить в известность органы...
— Органы, Кузьмич, в известность уже поставлены, — сказал Смолин чистую правду.
Он понятия не имел, где притаились местные правоохранители, — но рекомендованный ему Равилем здешний подполковник произвел самое хорошее впечатление. Понятно было, что он, как человек многоопытный, светиться раньше времени не станет и появится на сцене, когда окончательно уверится, что ему не соврали и дело в самом деле насквозь криминальное.... Битый жизнью и службой мужичок, сразу видно.
Смолин оглянулся. Кузьмич, присев на краешек обшарпанного стула, прямо-таки извивался от нетерпения, очень ему хотелось тряхнуть стариной и немедленно пресечь нечто противозаконное. Так и содрогался от нешуточного охотничьего азарта, хрен старый. Шварц же, устроившись гораздо более уютно — в единственном мягком кресле времен пребывания здесь Гагарина и Че, — внешних признаков нетерпения не выказывал, он просто покручивал на колене небольшой немецкий револьверчик, заряженный солидными «резинками». Как самый молодой в команде, не наигравшийся еще дурами, он вечно таскал кучу всевозможных стрелялок, то газовик у него драл карман, то «Оса» с лазерным прицелом, то разнообразные «резины». Впрочем, сегодня эти его цацки могли и пригодиться...
— Ясно, что ночевать они там не будут, — сказал Смолин. — Рано или поздно уйдут. Короче говоря... Кузьмич, ты у нас будешь бдительный сосед, вредный пенсионер, который просто не может не поинтересоваться, что это ночной порой в машину грузят. Усек?
— А чего тут не усечь...
— В общем, подойдешь первым и наедешь на них со всей возможной вредностью. Только, я тебя умоляю, если они что-то такое достанут, не геройствуй, а падай, мы будем за спиной...
— Знал бы ты, Василий Яковлевич, в каких переделках бывали, — с достоинством изрек Кузьмич.
— Все равно, — сказал Смолин. — Если появится нечто стреляющее — не искушай судьбу... Мы их в таком случае будем крутить с особенной заботой... Шварц, а Вадик что, так и не объявился?
— Мобильник отключен напрочь, пропал...
— Ну, дело житейское, — сказал Смолин. — Оттягивается где-нибудь, декадент... Итак, если... Опа!
Свет в одной из комнат погас — а почти сразу же и в другой.
— Быстро! — приказал Смолин, спрыгивая с подоконника. — Они уходят, бля буду, уходят...
Он первым выскочил из барака и быстрыми шагами направился к подъезду. Спохватившись, пропустил вперед Кузьмича, схватил за локоть бульдозером прущего Шварца. Кузьмич, обогнав их — он был все в той же гимнастерке, галифе и начищенных до блеска сапогах, — одним махом оказался возле машины, к которой уже преспокойно подходила Дашенька в компании двух парней (все трое нагруженные толстенными свертками, в которых моментально угадывались свернутые полотна), заступил дорогу честной компании и командирским голосом, источавшим как железо, так и яд, рявкнул:
— Па-астаим, молодые люди! Что это вы тут на ночь глядя перетаскиваете?
Смолин успел прикинуть: всех картин они за одну ходку не смогли бы прихватить, наверняка собирались возвращаться еще раз, то-то свет в кухне остался — там, надо полагать, и остальное дожидается, столь же тщательно свернутое, ну, тем лучше, улики налицо...
Он достал из кармана брелок, парный к тому, что оставил Фаине, нажал кнопочку и убедился по миганию красного огонька, что штучка работает. Тем временем произошло то, чего и следовало ожидать: тот, у которого оба уха остались здоровехонькими, даже не замедляя шага, ленивым голосом посоветовал Кузьмичу убираться по семиэтажному адресу — и хладнокровно двинулся к машине.
— Нет, вы постойте, гражданин! — ухватил его Кузьмич за локоть.
Парень высвободился сильным рывком и процедил:
— Ты что, старый, давно мордой об забор не прикладывался?
Самое время было вступать в игру. Смолин быстро сделал четыре шага, непреклонно отодвинул в сторону разохотившегося Кузьмича, явно намеренного продолжать склоку не игры ради, а по велению души. Сказал с расстановочкой:
— Нехорошо, ребятки, оскорблять такими словами заслуженного человека... Нехорошо...
Дашенька, узнавшая его моментально, издала нечто вроде испуганного писка. Парнишки реагировали гораздо более шустро, оба отпустили свертки, упавшие на асфальт, собрались было что-то предпринять...
Используя преимущество в пару секунд, Смолин кулаком влепил доброму знакомому аккурат по прикрывавшей ухо повязке — что есть мочи и качественно, так что раздался чрезвычайно болезненный вопль. Тогда Смолин с большим удовольствием пнул ценителя прекрасного пониже пупа, но повыше причиндалов и, когда тот согнулся, добавил кулаком по макушке. Второй тоже не успел рыпнуться: за спиной у него возник Фельдмаршал, пнул в сгиб колена и сложенными ладонями врезал по затылку, так что обормот головой вперед улетел в кусты, в каковых и увяз с превеликим треском.
За спиной уже скрипели тормоза, и Смолин, спокойно обернувшись, узрел, как из размалеванного соответствующими надписями и эмблемами жигуля выскакивают доблестные частные охраннички, на совесть экипированные и вооруженные. Показав им безоружные руки, он произнес внятно:
— Все в порядке, ребята, это я вас вызывал, объект шестнадцать тире семь, на гражданочку Бедрыгину оформленный...
Вся его команда, включая Кузьмича, тоже вела себя чрезвычайно примерно и законопослушно: стояли смирнехонько — как, впрочем, и Дашенька, настолько ошеломленная калейдоскопической сменой эпизодов, что замерла на бетонной приступочке подъезда с двумя толстенными рулонами под мышками. В кустах все еще ворочался, пытаясь оттуда выбраться, ударенный Фельдмаршалом — а тот, которого приласкал Смолин, так и сидел на корточках, согнувшись в три погибели и издавая непритворные стоны.
Охранники бдительно присматривались к ним, целя из «Сайги» и двух пистолетов непонятного пока предназначения. Один, видимо, старший наряда, наконец скомандовал:
— Всем не двигаться! Сейчас разберемся...
Совсем неподалеку вдруг вспыхнуло ожесточенное мельтешение огней, красных и синих. Две милицейских машины, заливая ночную улицу вспышками, подлетели с двух сторон, затормозили с визгом и скрежетом — потрепанные луноходы, видавшие виды, — и оттуда повалили целеустремленные стражи порядка, по своей милой привычке вопившие, дабы их, паче чаяния, не перепутали с пожарными:
— Милиция! Всем стоять!
Давненько уж Смолин не помнил, чтобы он при виде милиционера испытывал такую радость. Он стоял, блаженно ухмыляясь, уже понимая, что первый раунд он все-таки выиграл.
Подполковник Пряхин, кряжистый и степенный, показался из-за спин своих подчиненных, успевших взять в кольцо всех присутствующих (в том числе и частных охранников). Неторопливо, вразвалочку, подошел к Дашеньке и вкрадчиво осведомился:
— А что это у вас, девушка, такое? Дашенька таращилась на него с несказанным ужасом, как птичка на гипнотизирующую змеюку, ее смазливое личико не отражало и тени мыслительных процессов — один нерассуждающий страх. Жаль, что телепатии на свете не существует и она не могла услышать обращенную к ней мысленную реплику Смолина: «Ну что, сучонка? Думала, это такая веселая и выгодная игра? Вот и побарахтайся теперь, паскуда...»
Что бы там ни было, а первый раунд он выиграл.
...Уже давным-давно рассвело, и время приближалось к шести утра, когда Смолин медленно ехал по узкой улице своей «деревеньки». Временами он отчаянно зевал — но имел все основания собой чуточку гордиться. В милицейский протокол вся эта история попала именно
в том виде, какой он предварительно и запланировал: добропорядочные граждане, числом трое, засиделись в гостях у своего старого знакомого, военного пенсионера Кузьмича — и, заметив нехорошее шевеление в квартире их общей знакомой гражданки Бедрыгиной — каковая, о чем им было прекрасно известно, находится в больнице, — встревожились и решили исполнить свой гражданский долг, то есть проверить, что это за личности ночной порой болтаются по старушкиной квартире. Ну, и оказалось, что личности данные (две — мужского пола и одна — женского) в первом часу ночи выносили из квартиры помянутой гражданки немалое число картин, представлявших немалую материальную, а также культурную ценность. Что было засвидетельствовано как сотрудниками частного охранного предприятия, так и сотрудниками милиции, по чистой случайности оказавшимися на месте происшествия. Другими словами, почти ничего и не пришлось придумывать — следовало лишь кое о чем умолчать. Как там у Сименона? Судья не солгал, но просто не сказал всей правды...
По совести говоря, Смолин и не надеялся, что хоть кто-то из троицы будет посажен или хотя бы судим. Наверняка тот, кто их послал на дело, заранее позаботился о «легенде» — и теперь будет отмазывать своих со страшной силой. Этот кто-то — человек, следует думать, неглупый...
Польза тут в другом. Во-первых, выручая завалившихся, наш неизвестный в той или иной степени себя засветит — появятся ниточки, следочки и тому подобное. Во-вторых, этот Пряхин, по заверениям Равиля, мент толковый, а троица наверняка в жизни не сидела напротив хваткого мента, умеющего раскручивать и не таких щенков. Сгоряча, растерянные и перепуганные, они обязательно сболтнут что-то лишнее — отсюда тоже может произойти некоторая польза...
Одним словом, ситуация перестала напоминать шараханья вслепую в густейшем тумане. Хоть какая-то, да определенность появится и...
Смолин, аккуратно притормозив у своих ворот, прямо-таки вытаращил глаза. Нет, ему не примерещилось — на лавочке у палисадника и в самом деле сидел не кто иной, как Кот Ученый, еще с вечера напрочь пропавший из поля зрения команды. Выглядел он не просто безмятежным — довольным жизнью, прямо-таки кайфующим. Рядом с ним стояла туго набитая сумка, а в руках у ученого мужа был двухлитровый баллон пива, из коего он со смаком прихлебывал. Из машины Смолин видел через невысокий боковой забор палисадничка, что Катька разлеглась напротив ворот, вытянулась в струнку, задумчиво и бдительно наблюдая за странным гостем, оккупировавшим лавочку.
Поначалу Смолин предположил худшее — что Ирка, прознав об очередной эскападе муженька по части женского пола, безжалостно его выставила за дверь, так что Кот Ученый вынужден скитаться по знакомым в поисках ночлега, пока супружница не успокоится. Однако вид на сей раз у Вадика был ничуть не понурый, наоборот, походило, что он на седьмом небе...
Смолин присел рядом на зеленую лавочку, достал сигареты и поинтересовался:
— Тебя каким ветром?
— Ну, у тебя телефон не отвечал... Смолин вспомнил, что совершенно забыл включить телефон, покинув наконец с рассветом милицейское заведение.
— Да, точно... — сказал он. — Но что за спешка?
Надолго присосавшись к баллону, Кот Ученый какое-то время определенно блаженствовал. Потом, загадочно ухмыляясь, изрек:
— Не смог я дотерпеть до более подходящего времени. Распирает меня, Вася...
— И что ж тебя распирает, болезный? — фыркнул Смолин.
— Законная гордость победителя, торжество и триумф... — протянул Кот Ученый.
— А точнее? То есть по какому поводу?
— Пива хочешь?
— А давай, — сказал Смолин. — У нас, чтоб ты знал, тоже маленький триумф...
Он поднял к губам горлышко и отхлебнул изрядную дозу. Небо было синее, стояла утренняя прохлада, вокруг — тишина. Жизнь казалась не такой уж скверной, а до старости было еще далеко.
— Выдалось у меня свободное время, и решил я заняться делом товарища Кутеванова, — сообщил Кот Ученый, ухмыляясь во весь рот. — То есть зарылся в Кащеевы бумаги... Помнишь, был такой фильм — «Весь мир в кармане»?
— Что-то такое...
— Там уркаганы угнали банковский броневик... Увели в горы и думали, как открыть... Там еще играла совершенно потрясающая прибалтийская сучка, от которой лично у меня зубы сводило. Они потом с хахалем прыгнули в пропасть, долго так летели, красиво, грустно...
— Теперь вспомнил, — сказал Смолин, от усталости не испытывая ровным счетом никакого любопытства. — И что?
— Там был броневик, и у нас — броневик... А теперь — внимание! — Кот Ученый поднял палец. — В конце одной серии пацан произнес коронную фразочку. Под которой и я подписываюсь...
— Ну?
— А фразочка была такая: папа, кажется, я знаю, где броневик...
Красноярск, 2008 г.