Ничтожно малым и слабым кажется человек, понуро бредущий по необозримой тропической чаще! Медленно его продвижение среди гигантов, - и, несмотря ни на что, он пробирается вперед, с компасом в одной руке, с крепким ножом - в другой, напоминая муравья, отважно буравящего почву горы своим стрекалом.
   Двое наших героев жили после двойного несчастья, которое их постигло, в растительных катакомбах*, утеряв всякий счет времени. Им недоставало воздуха и света. Ни одна птица не нарушала своим пением могильную тишину: пернатые обитатели леса опасаются жить в таких местах, где им труднее уберечься от хищников. Ни травинки, ни цветка на лоснящихся от влаги корневищах, похожих на основания колонн готического собора**. Только зеленоватые мхи, напитанные водой, как губки, а под ними - кишащий мир ящериц, змей, сколопендр, жаб, гигантских пауков и скорпионов.
   ______________
   * Катакомбы - система подземных пещер, естественных или искусственных, в переносном смысле слова - мрачное подземное обиталище.
   ** Готический собор. - Готические витражи - мозаичные картины из цветных стекол, особенно распространенные в старинных зданиях так называемой готической архитектуры - с высокими остроконечными крышами, башнями и сводами, узкими стрельчатыми окнами.
   Робен и Казимир около месяца скрывались в этом рассаднике лихорадки, где жить было необычайно тяжко. Даже пламя костра разгоралось с трудом из-за недостатка кислорода в воздухе.
   Раз в два дня парижанин отправлялся за провиантом и приносил с пепелища бананы, маис, плоды ямса, батат. Скудного пропитания хватало только, чтобы заглушить сосущую боль в желудке, приостановить смертельную работу голода. К счастью, человеческий организм таит в себе некий запас прочности, скрытые жизненные ресурсы.
   Лесные отшельники с часу на час ждали нужного сигнала, но пока ожидания их были тщетны. Однажды утром Робен вышел по обыкновению постоять возле мутной речки - и вдруг подскочил словно ужаленный. Легкая лодка с четырьмя веслами болталась перед ним на воде, привязанная к толстому корню. Это оказалась та самая пирога, которую построили они с Казимиром и назвали "Эсперанс" и которая так неожиданно исчезла.
   Откуда она взялась - и к тому же готовая к отплытию? Большая связка спелых бананов лежала в ней, еще ямс, печеные бататы и - самое удивительное! - сухари и бутылка можжевеловой водки. Стало быть, лодка оставалась затопленной со дня исчезновения... скорее всего так, потому что ее влажные и грязные борта успели обрасти водорослями.
   Инженер не стал размышлять о необычности происшествия, озабоченный лишь тем, как вырваться из заточения. Разгадку Шарль отложил на будущее. Бегом он бросился к их с чернокожим убежищу.
   - Казимир! Мы едем!
   - Куда, друг?..
   - Наша пирога нашлась! Она там, совсем близко! Значит, выход через залив свободен, и мы можем покинуть это гиблое место и прорваться к Марони!
   - Хорошо, друг, я еду с вами!
   Нет возможности воспроизвести здесь восторженные восклицания и поток недоуменных вопросов добряка. Но если Казимир говорил много, то и делал не меньше. Пораженная слоновой болезнью нога, казалось, весила не больше другой. Старик двигался так быстро, так ловко управлялся с последними приготовлениями, что ему удалось занять место в лодке почти одновременно с компаньоном. Детская радость осветила изуродованное лицо негра, когда он крепко ухватился за рукоятку весла.
   Челнок, направляемый двумя гребцами, медленно скользил между водорослей, которые с легким шорохом терлись о борта, и устремлял свой бег к широкой бухте.
   Ничего подозрительного вокруг, никаких помех. Перед ними снова открылся светлый простор. Зорко глядя по сторонам, навострив слух и напрягая мышцы, беглецы бесшумно погружали весла в воду, стараясь не стучать о борт.
   Они миновали место, где велись лесоразработки, теперь совершенно безлюдное. Пирога то и дело проплывала мимо огромных бревен, привязанных к пустым бочкам, по воле волн и течения бревна медленно влеклись в сторону Марони. Все складывалось как нельзя удачнее. Еще несколько минут - и они выйдут из опасной зоны. Спарвайн становился все шире, приближаясь к месту впадения в Марони, которая уже показалась вдали.
   Друзья приостановили пирогу, внимательно огляделись по сторонам, осмотрели берег, заводи, торчащие корни, поваленные стволы. Ничто не внушало подозрений.
   - Вперед, как можно быстрее вперед! - негромко скомандовал француз.
   Суденышко заскользило стрелой по глади широкой Марони; противоположный берег стал виден, хотя до него было километра три, не меньше.
   Спутники готовы были поверить в свое спасение. Они уже отплыли от опасных берегов метров на четыреста, когда позади послышались громкие крики и ругань. Грянул выстрел. Неточно направленная пуля взметнула воду метрах в двадцати от лодки.
   - Вперед!.. Казимир, вперед! - выдохнул Робен, налегая на весла.
   Отраженные от поверхности воды, крики четко доносились до ушей беглецов:
   - Стой! Стрелять буду! Стой!..
   Второй выстрел, а затем и третий подтвердили вполне серьезные намерения кричавших.
   Робен оглянулся и увидел, что четырехвесельная шлюпка отделилась от берега и преследует их.
   - Держись, Казимир, держись, дружище! Мы опередили их намного. Бандиты! Живым я им не дамся!
   - Да, да, друг! Я жму изо всех сил! Плохие люди нас не догонят, нет!
   - Греби к островку, вот там, впереди... Как будто мы решили высадиться!
   - Да, да, хорошо... Это хорошо!
   - У самого берега сделаем поворот и обогнем остров... Тогда нам пули не страшны.
   Расстояние между "Эсперанс" и островком быстро сокращалось, но и погоня наддала. Пули сыпались дождем, к счастью - все мимо. И вдруг одна из них расщепила весло в руках у Робена. Он чертыхнулся и схватил запасное. В эту секунду и раздался отчаянный крик женщины, которая узнала мужа.
   Робен увидел фигуру в черном, рухнувшую на песок, взбудораженных и растерянных детей, негров, махавших руками. Какой-то человек в европейской одежде бросился навстречу пироге...
   Нет, это не могли быть враги. Душераздирающий крик не таил в себе угрозы.
   Но эта женщина... И дети... Здесь!
   Боже правый!
   До берега оставалось не более восьмидесяти метров. Мышцы Робена напряглись до того предела, за которым человек падает замертво. Пирога неслась как на крыльях. Еще минута - и нос ее глубоко врезался в песок. Одним неистовым прыжком бургундец выскочил на берег, поднял свою бесчувственную жену и застыл на месте, глядя широко раскрытыми глазами на безмолвных и перепуганных детей.
   Враги приближались. Быстро опомнившийся Шарль узнал Никола, увидел негра бони, опершегося на ружье, заметил и большую лодку с навесом из пальмовых листьев.
   - Месье Робен!.. - не выговорил, а скорее простонал молодой человек.
   - Никола!.. Ко мне! Быстрее в лодку!.. А вы, друзья, оставайтесь здесь! - крикнул Робен голландским матросам.
   Левой рукой поддерживая жену, еще не пришедшую в себя, правой он ухватил за рубашку самого младшего сына, бросился с ними к лодке и кое-как усадил их туда. Никола прибежал с остальными тремя мальчиками. Казимир спешил за ними.
   - Скорее! - торопил Робен. - Отплываем!
   Негр бони молча повиновался.
   - Весла!
   Один из голландских матросов подал весла. Казимир занял переднее место, Робен сел посредине, бони - на корме.
   - Толкай!
   Лодка отвалила от берега. Два негра из Суринама, пораженные разыгравшейся сценой, остались на островке возле увязшей в песке "Эсперанс".
   Бони понял маневр. Он вырулил и обогнул остров. Нападающие скрылись из виду. Робен выиграл время: преследователи не сразу сообразят, что на островке остались только двое с "Тропик Бэрд".
   Погоня, конечно, возобновилась, но без особой надежды на успех. Лодка, правда, нагружена потяжелее, чем пирога с беглецами, но присутствие негра бони - большое преимущество. Он один стоит целой команды гребцов.
   К сожалению, пассажиры лодки оставались в пределах досягаемости карабинов. Неустрашимый Робен, безразличный к собственной гибели, дрожал при мысли о жене и детях, которых вновь обрел таким неожиданным, необыкновенным образом. Согнувшись над веслом, он все силы и помыслы сосредоточил на спасительном для преследуемых маневре. Он не мог даже бросить взгляд на детей, оцепеневших от страха. Мадам Робен медленно приходила в чувство. Никола прижимал смоченный холодной водой платок ей то ко лбу, то к вискам.
   - Спасен!.. Он спасен! - прошептала наконец женщина.
   - Папа, папа! - вдруг закричал Анри. - Они снова хотят стрелять!
   В ту же секунду пуля чиркнула о борт лодки и упала в воду, подняв фонтанчик брызг.
   Неистовая ярость охватила инженера. Эти люди не знают ни совести, ни чести, они готовы убить детей! Он, Робен, сохранил жизнь своему палачу Бенуа, мало того - спас ему жизнь. Но сегодня преследователи угрожали его детям, его бесстрашной, преданной жене, которую он не успел еще обнять после долгой разлуки. Ее и детей могли убить у него на глазах.
   Кровь хлынула смельчаку в лицо, ненависть перехватила дыхание. Рискуя замедлить движение лодки, он выхватил у негра длинное ружье. Тот сразу понял его намерение и вынул из-за щеки (вполне надежное хранилище!) две пули... Инженер ловко, твердой, привычной рукой загнал пули в оба ствола.
   - Негодяи без сердца и совести! - крикнул Робен. - Остановитесь, или я вас прикончу!
   Озадаченные его решительным видом и опасаясь взрыва отчаяния у такого человека, охранники опустили карабины. Теперь они волей-неволей должны были прервать свою охоту: вскипающая бурунами вода говорила о приближении порога.
   Лодка направлялась к водопаду Гермина.
   Бони Ангоссо единственный мог преодолеть полосу камней, вокруг которых бешено крутились и хлестали волны. Двумя точными ударами весла он развернулся на месте и очутился впереди.
   Казимир и Робен пересели на скамьях так, чтобы плыть лицом вперед, и отец увидел наконец перед собой своих милых сыновей и их отважную мать. Маленький Шарль, не подозревая об опасности, в полном восторге хлопал в ладоши.
   Оставим их на время и попытаемся объяснить, почему Робен и прокаженный оказались поблизости от водопада Гермина, тогда как, по их предположениям, они должны были достичь его только через четыре часа после выхода из бухты.
   Это произошло из-за ошибки в географических названиях. Гонде был вполне уверен, что перед ними речка Спарвайн, однако дело обстояло совсем иначе. Территория, по которой Гонде бродил в поисках нужных деревьев, находилась гораздо дальше от колонии, чем он думал, - километрах в пятнадцати вверх по течению. Разработчики с двух участков лесозаготовок редко общались между собой. Каторжник вообще не знал о существовании первого из них. А поскольку меньший участок также назывался Спарвайн, то старатель распространил это имя и на протекавшую здесь речку. На самом деле то был водоем Сакура.
   Отсюда и ошибка Гонде в определении места, где находился речной порог. Островок Суанти-Казаба лежит в пятнадцати километрах от Спарвайна и связан с другой рекой, протекающей по голландской территории. В те времена эта река была еще безымянной, только в 1879 году два француза, Казальс и Лабурдет, исследовавшие золотоносный район на левом берегу Марони, нанесли ее на карту как залив Рейтер.
   Приливное течение, которое ощущается за восемьдесят километров от морского побережья, повлекло беглецов к водопаду Гермина. Преследователи не могли близко подойти к нему на управляемой рулем килевой лодке. Затея была обречена на неуспех с самого начала, и все, что осталось охранникам, - это с досадой следить, как пирога ловко, словно рыба, лавирует среди волн, и посылать ей вслед бессильные проклятия.
   Водопад Гермина - самый простой из всех порогов на Марони. Каменные завалы образуют нечто вроде естественного шлюза* шириной около восьмисот метров и с перепадом воды не более пяти метров. Наклон не слишком крутой. Не требуется даже особой ловкости, чтобы на местной лодке - без киля и без руля, с высоко приподнятыми носом и кормой - выполнить такой переход.
   ______________
   * Шлюз - особое сооружение для перемещения судов на участках реки с разным уровнем воды.
   Бони Ангоссо, с детских лет знакомый с этим трудным маневром, огибал острые выступы темных скал, уверенно и точно выбирая нужный проход. Время от времени бурлящая вода, к ужасу детей, грозила перевернуть утлую пирогу, но своевременный удар весла выравнивал положение суденышка и позволял ему благополучно продолжить путь.
   Ангоссо, немного говоривший на креольском наречии, объяснил Робену, что в верховьях реки есть куда более грозные и опасные пороги, например, Синга-Тетей, который находится чуть выше того места, где реки Ава и Тапанаони, сливаясь, образуют полноводную Марони. Спуск там особенно страшен. Вода ревет и клокочет в узких проходах среди скал, пенится, рассыпается шумными каскадами и вырывается с адским грохотом на простор, образуя множество опасных водоворотов.
   Синга-Тетей на языке негров бони означает "Смерть человеку". Мало кто может преодолеть этот порог. Гребцы бросают весла. Работают только двое длинными и крепкими шестами-такари - один впереди, другой сзади. Каждый из этой пары становится, уперев конец шеста себе в грудь. Все остальные ложатся на дно лодки, крепко уцепившись обеими руками за борта. Радужно сверкающая водяная пыль слепит глаза, лодка легким перышком летит по гребню волны. Мощное течение швыряет ее во все стороны, удары о камни так сильны, что, кажется, хрупкая посудина вот-вот разлетится в щепки. Передний гребен, полусогнувшись, направляет конец своего такари на скалу и, не дрогнув, грудью принимает удар, на который она откликается гулко, словно туземный барабан тамтам. Гибель грозит каждую минуту. Маневр выполняется снова и снова, то одним, то другим гребцом, и, как правило, с одинаковым успехом. Наконец, после нескольких минут мучительного напряжения, люди в лодке, промокшие, оглушенные, полной грудью вдыхают воздух на спокойной глади воды, а те, кто преодолевали порог в качестве пассажиров, на всю жизнь сохраняют воспоминание о головокружительном маршруте, отмеченном поминутными глухими ударами такари в грудь тех, кто проводил лодку сквозь буруны.
   Для Ангоссо еще не настал час показать способности лодочника-гимнаста. Достаточно было весла, чтобы управлять лодкой. Зорко вглядываясь в бурлящие струи, славный парень, истинное дитя природы, иногда вскрикивал от радости, заметив в воде рыбу, какой-нибудь великолепный экземпляр кумару. Он тотчас начинал ее громко восхвалять: какое нежное и сочное у нее мясо, как душист ее жир, вот была бы добыча!.. И негр поглядывал с вожделением на свой двухметровый лук, на стрелу с тройным острием - она всегда попадает в цель...
   - Увы! Белый господин, и вы, госпожа, и маленькие белые господа, все вы очень спешите, и Ангоссо не может подстрелить кумару...
   Солнце пекло нещадно. Худо было, что котелок с едой опрокинули во время внезапного появления Робена на островке, а в лодку садились так поспешно, что не прихватили с собой ни крошки съестного.
   Красноречие Никола вскоре увяло. В животе у него было пусто. Дети хныкали, изнывая от жары на дне пироги. Им давно уже хотелось есть и пить, но накормить ребят было решительно нечем, а тепловатая речная вода не столько утоляла, сколько распаляла жажду.
   Мучения делались час от часу невыносимее. Пора было причалить к берегу и сделать передышку, тем более что преследователи давно скрылись из виду, а пороги остались далеко позади. Робен первым почувствовал необходимость остановки, а когда маленький Шарль с трудом выговорил пересохшими губами: "Папа! Я хочу есть", инженер обратился к Казимиру:
   - Казимир, нам надо пристать к берегу. Нельзя плыть дальше. Дети хотят пить и есть. Посоветуй, как быть?.. Я готов ко всему. Усталость для меня не помеха, я теперь могу горы перевернуть.
   - Мы поищем место для высадки, - отвечал старик, перебросившись несколькими словами с Ангоссо.
   Пирога круто развернулась и пошла к берегу под прямым углом. Через полчаса она вошла в маленькую бухточку, затерянную под сенью густых высоких деревьев. В бухточку впадал неширокий ручей.
   - Мой добрый друг, старый Казимир доволен. Я накормлю детей молоком и яичными желтками.
   Робен взглянул на своего спутника с беспокойством: уж не тронулся ли умом добряк от жары. А Никола, который не понимал креольского наречия, разобрал только, что речь идет о молоке и почему-то о яйцах.
   - Бедный старик рехнулся, я не вижу ни птиц, ни коров, ни коз, а эти деревья вряд ли могут нестись или доиться... Хотел бы я знать, как он выйдет из положения...
   Орудуя широким ножом с ловкостью и быстротой фехтовальщика, негр бони набросал на землю кучу веток. Разложить две жерди, соединить их третьей, поперечной, на этой раме укрепить самые длинные и густые ветви - это привычное дело заняло у Ангоссо немного времени. Через три минуты была готова так называемая ажупа, нечто вроде матраца из свежей зелени. Дети вместе с матерью с удовольствием расположились на нем.
   Робен нетерпеливо вышагивал, наблюдая за спокойными, но быстрыми действиями негра. А тот уже извлек из лодки две чашки, обмазанные водонепроницаемой смолой, называемой в этих краях мани и представляющей собой сгущенный древесный сок. Затем, углядев два великолепных дерева с блестящими красноватыми стволами, высотой не меньше тридцати метров, сделал на коре глубокие надрезы почти у самой земли.
   И к великому изумлению бравого Никола, из этих надрезов тотчас выступили белые, крупные и густые капли, которые сливались воедино и сбегали тонкими струйками по наклонным разрезам в подставленные чашки.
   - Да это же молоко! Настоящее молоко! Кто бы мог подумать! - Молодой человек взял наполненную чашку и протянул ее Шарлю.
   - Держи, малыш, выпей свеженького молочка!
   Ребенок прильнул к посудине, с жадностью глотая целебную влагу.
   - Ну как, вкусно, мой милый?
   - Да, - с чувством подтвердило дитя. - А теперь дай молочка маме, а потом Эжену, а потом Эдмону, а потом Анри...
   Но второй страждущий уже хлебал вовсю. Чашки ходили по кругу, и когда все утолили жажду и отчасти голод, за дело взялся Никола с такими комическими ужимками восторга и наслаждения, что все, в том числе и Робен, смеялись от души.
   - Знаете, патрон, я никогда в жизни не пробовал ничего подобного! Древесное молоко! Это даже и вообразить не могут в Париже, где молоко разбавляют водой, не всегда чистой. Ей-богу, признаюсь вам, я начинаю верить, что они отыщут для нас и яйца. Ну ладно! Уж это дерево я теперь не спутаю с другими. Хотелось бы знать его название. Я не очень-то старательно изучал ботанику в школе.
   - Это балата, - пояснил Казимир.
   - Совершенно верно, - вмешался Робен, - это балата, молочное дерево, по-латыни mimosops balata. Я часто проходил мимо этих исполинов и не узнавал их. Видишь ли, Никола, для изучения природы одних книжек мало...
   - Сущая правда! Нужна практика. Понимаете ли, практика...
   Молодой человек внезапно осекся, и было из-за чего. Круглый предмет величиной со сливу ренклод сорвался с дерева, под которым он сидел, и плюхнулся ему прямо на шляпу.
   Юноша поднял голову и увидел Ангоссо, оседлавшего одну из толстых ветвей. Он улыбался - шире некуда, в полном восторге от собственной проделки.
   - Яичный желток! - вскричал Никола с радостью, подбирая упавший предмет - круглый, как мячик, красивого оранжевого цвета и весьма твердый на ощупь.
   - Вы можете его съесть, - заметил Казимир. - Он хороший.
   - Не откажусь! Тем более что на дереве их полно, всем хватит. Надо проверить, не насиженное ли это яичко!
   И бравый парень впился зубами в плод, собираясь разделаться с ним по-своему, но тотчас сморщился от боли.
   - Ай! Да там внутри цыпленок.
   - Какой еще цыпленок?
   - Это я так, к слову... Малыш у этой высокорослой "наседки" - косточка, и претвердая, доложу я вам! Я чуть зубы не сломал. И вот что забавно: косточка с одной стороны совсем гладкая, а с другой шероховатая... Как будто ее руками сделали.
   - Но это, по крайней мере, съедобно?
   - Не хуже чего-нибудь другого. Немного суховато, крошится, но вкусно. Ей-богу, хоть это и не настоящий желток, но мой желудок согласен и на подделку... Да вы сами попробуйте, - заключил юноша, спасаясь бегством из-под дерева, с которого бони обрушил на землю целый дождь плодов.
   "Яичный желток" - именно так называют в Гвиане этот плод - объявили замечательно вкусным все члены маленькой колонии, а дети, насытившись, тут же заснули крепким сном.
   Робен, кое-как утолив голод необычной едой, с беспокойством подумывал о завтрашнем дне. Он знал, что эта пища утоляет лишь первые позывы голода, но уже вскоре окажется недостаточной. Дети и их мать нуждались в укрепляющих продуктах, особенно в этих широтах, где анемия* правит свой мрачный бал.
   ______________
   * Анемия - сильное малокровие.
   Ангоссо, добрый гений минувшего дня, вывел инженера из раздумья.
   - Надо опьянить речку, - сказал негр без предисловий.
   - Как ты говоришь? - переспросил Робен, полагая, что недослышал.
   - Надо опьянить речку, - повторил тот, - чтобы поймать рыбу. Для этого следует собрать нику, тут ее много растет.
   - Да-да, - подтвердил Казимир. - Рыба любит нику. Она пьет, а потом становится пьяной, как индеец.
   - Ну а дальше что?
   - Мы берем ее голыми руками, вялим и коптим, а дети кушают вкусную рыбу.
   - Не понимаю, что все это значит, но опьяняй воду, если надо. Я могу помочь?
   - Оставайтесь с мадам и детьми, а бони пойдет за нику.
   Негр отсутствовал больше часа, и Робен уже считал минуты, когда появился Ангоссо, нагруженный, словно мул* контрабандиста.
   ______________
   * Мул - помесь лошади и осла; считается упрямым и "злонравным" животным.
   Но, в отличие от вполне симпатичного однокопытного, о котором сложилось несправедливое мнение как о непокорном упрямце и который таскает свою поклажу на спине, чернокожий удерживал огромную вязанку свежесрезанных лиан на голове.
   Весила эта вязанка не менее сорока килограммов. Покрытые коричневой кожурой полуметровые отрезки лиан были собраны в пучки вроде тех, что вяжут французские виноградари из виноградной лозы. Кроме того, бони держал в руке маленький букетик из листьев и желтых цветов, которые бургундец тут же узнал.
   - Это пьяное дерево! - воскликнул он.
   - Нику, - поправил сияющий Казимир.
   Старший мальчик проснулся и с любопытством приподнял голову. Отец обратился к нему:
   - Ну, мой дорогой Анри, вот благоприятный случай, чтобы заняться ботаникой. Мы проведем в этих краях много дней, а может быть, и лет, и только природа предоставит нам необходимые средства к существованию. Нам нужно хорошо изучить ее, чтобы с успехом использовать ее дары. Потребность жить усилит нашу тягу к познанию. Ты хорошо меня понимаешь, дитя мое?
   - Да, папа, - ответил ребенок, глядя на отца с любовью и восхищением.
   - С помощью вот этого растения - я узнал его вид и семейство, но до сих пор как-то не думал о его свойствах - наши спутники собираются добыть для нас много рыбы. А это превосходная пища, и нам следует научиться добывать ее самим... Погляди на эти листья и цветы, запомни их хорошенько...
   Мальчик взял букетик из рук Ангоссо, всмотрелся внимательно, стараясь запомнить приметы растения. Робен продолжал:
   - Это растение из семейства бобовых, к которому принадлежит и акация. По странному совпадению око, призванное сохранить нашу жизнь, носит наше же имя. Это так называемая робиния, по-латыни robinia nikou, а имя ей дал наш однофамилец Робен, садовник Генриха IV*. Собственно говоря, и все семейство родственных растений называется "робиниевые"**. Туземное слово "нику" добавил ботаник Обле, для того, я думаю, чтобы выделить разновидность, которая находится перед нами. Ты все понял, сын, все запомнил?
   ______________
   * Генрих IV (1553 - 1610) - король Франции с 1589 г., первый из династии Бурбонов.
   ** Робиниевые - род деревьев и кустарников семейства бобовых, происходящих из Америки. Садовник, о котором рассказывает сыну Робен, привез в 1600 г. из Америки в Европу дерево этого рода с душистыми белыми цветами, получившее название белой акации.
   - Да, папа, теперь я всегда узнаю это растение.
   - Муше*, идите сюда, - позвал Ангоссо, который во время ученого собеседования успел перегородить течение ручья легкой запрудой из покрытых листьями веток.
   ______________
   * Муше - искаженное французское "месье" (monsieur).
   Бони уложил в лодку связки лиан. Затем усадил туда семью Робена, всех шестерых, а также Казимира и Никола, схватил весло и быстро пересек заливчик, образованный устьем ручья. Негр причалил к противоположному берегу.
   Хижину из листьев соорудили очень быстро, а затем, покончив с необходимой для лесной стоянки предварительной работой, Ангоссо взялся за выполнение главной задачи по "опьянению" ручья. К берегу подступали бурые, сильно пористые, словно губка, скалы. Ангоссо взобрался на одну из них, схватил пучок нику, подержал его в воде, уложил на соседней скале и принялся нещадно колотить по стеблям короткой и крепкой дубинкой, пока стебли не превратились в кашу.
   Сок струился вниз со скалы и окрашивал воду в красивый опаловый цвет.
   - И это все? - поинтересовался Робен.
   - Да, муше, - ответил негр, продолжая орудовать дубинкой.
   - Тогда я могу тебе помочь, это вовсе не так трудно!
   И французский инженер с усердием последовал примеру своего туземного наставника. Они "переработали" таким образом все пучки лиан. Ставшие молочно-белыми, воды ручья постепенно смешивались с водой маленького залива, которая в свою очередь приобретала перламутровый оттенок.