Страница:
…Он вышел из-за кафедры, одетый подчеркнуто не-по военному: в потертые джинсы и раздолбайский черный свитер на голое тело — только дорогие и ухоженные замшевые туфли отличали его от рядового московского итээра.
Щелкнул включатель проектора, высветилась карта. Крымский комдив достал из кармана световую указку и с красным лучом в руке стал похож на рыцаря Джедай — как раз сейчас идут по столице на большом экране «Звездные войны» и генералы, посещая с внуками сеансы, диву даются: эту сказочку у нас столько лет запрещали? Да тьфу ты!
— У нас шутят, что Сила похожа на тряпочку для мела, — лектор поднял с полочки названный предмет. — Имеет темную сторону, светлую сторону и находится неизвестно где…
Легкий хохоток — словно сквознячок из открытой форточки. Чувствовалось, что господину полковнику не впервой овладевать вниманием аудитории, удерживать его, то предельно концентрируя информацию, то разбавляя ее шуткой. Наверное, точно так же он читал эту лекцию где-нибудь в Лэнгли или в Сандхерсте. Пес войны. Злой дух. Враг номер один — здесь, в сердце Москвы, в Академии Генштаба, читает лекцию по поводу своей клеветнической книжки, а советские генералы — каждый годится ему не в отцы так в дядья — старательно конспектируют или, напротив, готовят каверзные вопросы.
— Таким образом, большинство ночных боев, имеющих целью освобождение своих же военных объектов, крымцами было выиграно…
Спектакль разыграли на славу. Баррикаду белых ополченцев смели, ворота части открылись перед БМД капитана Вакуленко. Если бы Суровцев знал, что капитан — единственный представитель ВДВ СССР в этой колонне, он бы стоял до последнего.
Капитан Вакуленко не собирался героически погибать. Он вообще не собирался погибать за два года до пенсии, имея жену и троих детей. Узнав про “подвиги” Суровцева он здорово испугался, как бы белые не решили взять око за око и зуб за зуб. Вакуленке совсем не хотелось, чтобы кто-то замордовал его до смерти и перебросил к Суровцеву через забор, нацарапав на груди ультиматум. Тем более что гибель эта будет совсем зряшной, так как Вадим на такой ультиматум просто положит.
Когда Суровцев понял, что его обманули, было уже поздно. БМД въехали во двор, навели пушки и спаренные с ними пулеметы на советских десантников, после чего из-за ограды кто-то через «матюкальник» предложил сдаться.
Суровцев хотел застрелить предателя Вакуленко, но тот нырнул в люк БМД, словно его за ноги сдернули. В ответ на выстрел капитана застрочил пулемет на головной машине, и Вадим Суровцев упал с перебитыми ногами. Остальные солдаты и офицеры не стали искушать судьбу и сдались.
— Четырнадцать, сэр. Комбата, всех ротных командиров и несколько командиров взводов. — ответил Климов.
— Расстрелять, — предложил ротмистр Черкесов.
Предложение было одобрено.
Капитана Суровцева усадили под стеной. Солдаты подвесили бы его за ноги, но офицеры приказали обойтись без лишних зверств.
Такой формальностью, как пять холостых патронов для половины расстрельной команды, пренебрегли. Грех убийства капитана Суровцева взял бы на свою душу каждый.
Ранним утром остатки 217-го парашютно-десантного полка вступили в Белогвардейск. Город не предвещал ничего дурного. Хотя кругом виднелись следы боя, возле казарм стояли целехонькие советские БМД, на одной из которых сидел живой и здоровый Вакуленко.
«Отбились, слава тебе, Господи!» — подумал с облегчением Грибаков. Наконец-то измученные беспрерывным боем солдаты получат хоть какой-то отдых, раненых можно будет напоить и сменить им повязки, а сам Грибаков хотя бы по-человечески, без суеты сходит «побеседовать с белым братом».
Он подъехал поближе, открыл люк и выбрался на броню.
— А где Суровцев? — спросил он у Вакуленко.
Последним словом Грибакова стало имя капитана Суровцева, услышав которое, ополченцы и танкисты напрочь забыли о приказе взять батальон в плен. Ураганный огонь, открытый из всего, что способно стрелять, превратил машины Грибакова в решето, а людей — в изуродованные пулями тела.
В живых осталось только 43 человека, и все они были ранены. Уничтожение остатков 2-го и 3-го батальона получило в крымских масс-медиа название «белогвардейской бойни».
Через час в город вошел бронетанковый полк Огилви. Позади у подполковника была бессонная ночь, а впереди — бой за Сары-Булат. Фляжка «Лэфройг» сиротливо забилась в самый глубокий карман его комбинезона и валялась там невостребованной.
Подполковник собрал всех бывших пленных и на скорую руку назначил командиров. Убитых ротных он заменил взводными, взводных — прапорщиками и унтерами, унтеров — ефрейторами, и в целом получилось как бы нормально. Город он решил оставить на ополченцев.
Выстроив батальон и дивизион на плацу, он оглядел это «боевое формирование» и сказал краткую речь:
— Я тридцать лет думал, что служу в армии. Оказалось — нет. Оказалось, у нас тут отделение Союза Общей-fuck my life -Судьбы. Девятьсот здоровых мужиков позволяют сотне ублюдков держать себя в подвале, а их командиру — убивать своих офицеров по одному. Я бы за таких солдат не дал и рубля, но полковник Кутасов рассудил иначе. И ради того, чтобы спасти ваши головы, погибло полсотни казаков. По-моему, каждый из погибших парней стоил девятерых таких, как вы. На штурм Сары-Булата я бы лучше пошел с ними, чем с вами. Но вы еще можете меня убедить в том, что вы — солдаты, крымцы и алексеевцы. По машинам!
Огилви вернулся в свою машину и пригубил, наконец, «Лэфройг».
С того момента, как он увидел лужи крови на площади, ему хотелось набраться до свинячьего визга. Но было нельзя.
… Но мы отвлеклись. К семи часам утра форсиз сформулировали для себя основную стратегическую цель: аэродромы. На тот момент уже были освобождены Кача и Багерово. Вернее, Багерово и не было занято, про него просто забыли, и эта забывчивость стоила советской армии Керченского Плоуострова. Целями первоочередной важности стали Сары-Булат, Бельбек, Саки, Сарабуз и Аэро-Симфи…
Я дорого бы дал, чтобы точно узнать содержание телеконференции командиров дивизий и начальников штабов, но в общих чертах мы можем считать, что речь там шла именно об аэродромах и укрытиях «Ковчег»…
— Итак, господа, кто же из нас все-таки приказал передать в эфир «Красный пароль».
— Не я, — сказал Шевардин.
— И не я, — решительно отрекся Кутасов. — Мы полагали, что это ваш приказ, Василий Ксенофонтович…
— Нет, я здесь ни при чем. — Князю стало жарко и он расстегнул воротник. — Адамс?
— Нет, сэр. Мне жаль, но это не я.
— Странно, я грешил на вас…
— Почему?
— Потому что у вас в оперативном подчинении находится батальон радиоэлектронной борьбы. И у вас самый простой доступ к ретрансляционному центру на Роман-Кош.
— Nevertheless, я здесь ни при чем. Да так ли уж это важно?
— Однако, полковник! Мы ведем необъявленную войну вот уже восемь часов — и, оказывается, неважно, кто ее начал!
— Перейдем к более насущным вопросам, господа, — оборвал их Кутасов. — Мы должны наконец принять решение по «Ковчегам». Давно рассвело, красные могут поддерживать свои войска авиацией. Важно им помешать. Небо должно быть чистым.
— Конечно, полковник. — Василий Ксенофонтович постарался придать голосу металлическое звучание. — Но здесь очень важна своевременность. Если «Ковчеги» начнут действовать слишком рано, их собьют по одному. Я бы не рискнул выпускать их, не имея возможности поддержать истребительной авиацией…
— …Которая не взлетит, если небо будет «красным»! — перебил его Адамс. — Hell's teeth, мы бы и сейчас могли ввести в дело вертолеты, чтобы поддержать атаку на советский танковый полк!
— Что-то вы слишком вольно распоряжаетесь вертолетами!
— Капитан Голдберг выходила с нами на связь и сказала, что готова выделить уже сейчас двенадцать машин с экипажами.
Чертова баба, подумал Басманов.
— Мисс Голдберг не подчиняется вам, полковник! — громыхнул он. — И мы не можем сейчас вводить в бой вертолеты. Не раньше, чем освободим Бельбек!
— А Бельбек мы не освободим, если танковый полк дойдет до него и ударит нам в тыл! Достаточно ввести в бой «Ковчеги»! — настаивал Адамс.
— Дайте мне подумать пять минут! — взмолился князь.
— У нас нет пяти минут! — отрезал Кутасов. — Господин главнокомандующий, возьмите себя в руки! «Ковчеги» нужны не больше, чем на полчаса и только в Южном районе — связать боем патрульные самолеты на то время, пока вертолетчики и корниловцы не разделаются с танковым полком, который прет на Бельбек.
— Разве нам не хватит «Кудесников», чтобы очистить небо?
— Не хватит, — уверил его Клембовский. — Большая часть комплексов ПВО привязана к аэродромам и контролируется красными. Полковник Адамс прав: нет смысла беречь резервы. Они неминуемо атакуют нас с воздуха, если мы не атакуем в воздухе их.
— Хорошо, — вздохнул Басманов. — Мое «добро» и код. Пусть «Ковчеги» поднимаются.
Лектор ошибся. Один самолет все-таки вернулся.
Непыльная работенка — патрулировать крымское небо. Вылетаешь, делаешь несколько кругов в заданном квадрате, улетаешь. Завтракаешь, куришь у столовой, перемигиваешься с девчатами из обслуги, идешь на второй вылет. Опять — несколько кругов, и возвращаешься домой.
Правда, не обошлось без ЧП: вчера, например, какой-то долбень ухитрился врезаться в вертолет. А другой долбень, уже из местных, решил на своем «дрозде» полетать по побережью. Ему живо показали, почем фунт гороху, и больше уже никто не высовывался.
Так что капитан Александр Головин не нервничал, начиная утренний вылет. Лазурное побережье, шагреневые горы, шуточки в эфире.
А это что? Епрст! Три чужих объекта на радаре… Нет, четыре! Пять, черт возьми!
Не веря своим глазам, капитан направил самолет ниже. Уже можно установить визуальный контакт… Где они, черти?
— Третий, я первый, — сказал он. — Видишь что-то на радаре?
— Так точно, первый.
— Снижаемся.
«Объект» оказался на дистанции визуального контакта, вихрем пронесся мимо «МиГ»а, капитан не сразу рассмотрел, что же это такое…
— Саша, «Харриеры»! — выкрикнул потрясенный ведомый.
Головин и сам уже узнал силуэт, похожий на кита-нарвала. Он заложил вираж — самый крутой, на какой только был способен МиГ. «Харриеры» — значит, «Харриеры». Кто взлетит, того и будем бить.
Он был наслышан про этот новый английский истребитель. Говорили о нем совершенно фантастические вещи — чуть ли не задом летать может. Херня это все, усмехнулся в усы бравый капитан. Главное — чтобы горел он, как и все остальные.
— Днепр-два, видим чужих, летим. — доложил далекий голос командира патруля из соседнего сектора.
Головин оценил обстановку: пять «Харриеров» против трех «МиГ»ов — надо скорее идти на сближание с соседним звеном.
— Днепр-один, атакуем и отходим в квадрат пятнадцать… — сказал он.
— Есть, — слаженно отозвались ведомые.
Они круто забрали вверх, и вовремя: в наушниках Головина прозвучал сигнал радиолокационной установки, сообщивший, что по нему выпущена ракета. Советский летчик отстрелил ловушки мимоходом, и лишь краем сознания отметил другой сигнал — вражеская ракета ушла за обманкой. Он завершил «мертвую петлю» — слабо вам так, шакалы? — и оказался в хвосте у противника. А вот теперь ты, дружок, готовь попку…
«Харриер» на стал демонстрировать никаких фигур высшего пилотажа. Он просто РЕЗКО ЗАТОРМОЗИЛ НА МЕСТЕ, как будто это был не реальный воздушный бой, а мультяшка. Мимо него проскочила ракета, выпущенная МиГом Головина, а за ней — и сам советский самолет. Капитан был так потрясен увиденным, что поначалу даже не испугался, когда его машина дернулась и пошла вниз.
— Твою мать! — услышал он в шлемофоне. И увидел, как один из ведомых — МиГ лейтенанта Зорина — распадается на две части. За мгновение до того, как вспыхнули топливные баки, отлетел «фонарь» и пилот вместе с катапультным креслом вылетел из зоны взрыва.
Пытаясь выровнять самолет, Головин видел, как не повезло Зорину: парашют загорелся.
— Днепр-один, первый, я подбит, теряю высоту, ухожу домой, — сказал он. — Третий сбит, это «Харриеры», ребята!
— Поняли тебя, уходи. Сейчас мы им вставим. — донеслось из эфира.
"Вставьте им, ребята, — подумал он, направляя полет искалеченной машины к «дому». — «Вставьте и за меня, и за Юрку. А я, даст бог, вернусь, и еще добавлю.»
Он начал сливать керосин, облегчая самолет. Никак не мог понять, в чем дело: ощущение было, словно попали в двигатель из пушки, но инверсионный след не был отмечен черным дымом. Двигатель просто не работал, как будто на него порчу навели.
Он тянул кое-как, «на честном слове и на одном крыле». В принципе, можно было бы и катапультироваться, но сработало воспитание советского пилота: сам погибай, а машину спасай. Да и не так вроде все паршиво, нигде не горит, и, кажется, удастся дотянуть до Бердянска…
— Дайте полосу! — зарычал он, когда его запросили с аэродрома. — Полосу, растак вас перетак! Капитан Головин, тридцать третья истребительная!
— А почему сюда?
— Подбили меня!
— Кто?
— Конь в пальто! Или ты даешь мне полосу, курва, или я так долбану ракетами…!
— Вас понял, — ошалевший диспетчер транспортного аэродрома постарался расчистить место для посадки как можно скорее.
Самолет приземлился неуклюже, дав небольшого «козла», но из многих вариантов приземления подбитого самолета этот был лучшим. Головин откинулся в кресле, перевел дыхание, вытер лоб и открыл «фонарь».
Он уже не спешил. Спустился по крылу, не дожидаясь, пока подадут лестницу, с удовольствием ощутил под ногами твердую землю, прошелся взад-вперед по полосе, снял шлем и подставил лицо майскому ветру с родными аэродромными примесями, спокойно встретил бегущих к нему работников аэродрома, с достоинством извинился — нервы. Те покивали: понимаем, бывает.
Закурить есть?
Он попыхивал сигареткой, поддавал ногой придорожные одуванчики и радовался жизни. Просто ловил кайф от того, что может вот так идти на своих двоих, пинать одуванчики ботинком и смотреть, как разлетаются парашютики семян, дышать воздухом… Чтобы понять, какой это кайф, надо очень близко познакомиться с курносой.
Правда, капитан даже не подозревал, насколько близко он был с ней знаком.
Он обогнул свой самолет и увидел торчащий из сопла хвост «Сайдвиндера».
Что он почувствовал? Ну, как вам это понятно объяснить…
Ноги подкосились, он сел на свежую аэродромную травку и прикурил одну сигарету от другой…
— Товарищ майор, а если в Ак-Минарете то же самое, что в Евпатории? — спросил Оганесов.
— Леня, ты можешь что-то с этим сделать?
— Нет.
— Ну, и заткнись.
Оганесов высказал то, что давно мучило майора Беляева. Но он предпочитал не забивать себе голову бесполезными колебаниями и опасениями. Чей Ак-Минарет, выяснит разведка. Наш — хорошо. Не наш — отобьем. Других вариантов нет.
— Смотрите, товарищ майор!
С легким стрекотанием небо пересекал маленький, почти игрушечный самолетик с радужными знаками на крыльях.
«Белый самолет-разведчик», — Беляев вскинул бинокль, сожалея о потерянных в Евпатории зенитных установках.
— Неделю увольнения тому, кто собьет! — заорал он.
Солдаты и офицеры открыли по самолетику пальбу. Но запас летучести у таких крошек, как правило, велик. Этот самолетик не был исключением. В мотор или в блок управления никто не попал, «Стрела» ушла впустую, не поймав тепловую сигнатуру крохотного моторчика…
Самолетик растворился в тумане, вставшем к утру над озером Донузлав. Стрельба стихла. Беляев помянул мать.
Колонна продолжила свое движение по трассе. На окраине поселка Мирный они увидели контрольно-пропускной пункт: несколько БТР и караул.
Колонна встала.
— Морпехи, черные береты, — сказал Оганесов.
— Сам вижу. Пойдем, поговорим.
Командира морских пехотинцев звали Александром Коцубой, он был в звании капитана и через каждые два слова говорил «на», не развивая тему дальше. Видимо, нередко попадал в дамское общество и рефлекторно отсекал нецензурный хвост паразитного выражения:
— Со вчерашнего полдня тут, на, сидим. Скучища смертная. Послали, на, захватить базу гидросамолетов. Ну, захватили, на…
— Так это не ваш самолетик тут летал? — невинно спросил Беляев.
— Нет, наши, на, все здесь. Двенадцать штук, как один.
— А летчики?
— Тоже, на. Нормальные ребята. Сидим, на, водку пьем.
— Водку, на, пьете? — Беляев пришел в бешенство. — Нас только что из Евпатории вышибли! Раненых полроты, а вы тут с ними водку пьете?
— Так кто ж знал? — оскорбился капитан. — С кем тут воевать? Одна рота охраны, рота обслуги, на, и экипажи — вы что, на, смеетесь?
— Слушай, капитан, мне не до смеха. — сказал Беляев. — Нам нужно, раз — людей, два — взрывчатку, если она у вас есть, три — за нами погоня. Здесь мы их не задержим, хотим перерезать дамбу.
— Дамбу? — Коцуба присвистнул. — Да вам атомная бомба нужна. Здесь поперек пятьдесят метров в самом узком месте.
— Послушайте, у них же должны быть глубинные бомбы… — Оганесов в бинокль рассматривал покачивающиеся на воде самолеты. — Это же противолодочная авиация.
— Точно, — Коцуба ударил кулаком в ладонь. — Есть, на, такие. Глубинные бомбы, здесь, на складе. Ну, ты голова! Тебе в «Что? Где? Когда?» играть надо!
— А он играл, — небрежно похвастался Беляев.
Сорок минут десантники и морпехи копали землю в самом узком месте на дамбе и погрузчиками укладывали глубинные бомбы вперемежку со взрывчаткой, сапер из Коцубиной роты монтировал детонаторы и разматывал провод «адской машинки». Взрыв должен был если не вовсе перекрыть дорогу, то серьезно ее попортить.
Пока шли саперные работы, Беляев вызвал к себе сержанта Ахмерова, командира отделения разведчиков. Убедившись, что поблизости нет Лени Оганесова, майор начал разговор.
— Ахмеров, ты помнишь, как Овсепяна инвалидом сделал?
— Помню, товарищ майор.
— Кто тебя тогда отмазал?
— Вы, товарищ майор.
— Так вот, Рашид, пришло время долг отдавать. Возьмешь машину, поедешь по дамбе, узнаешь, все ли там чисто. Если чисто — даешь три ракеты и едешь дальше — до Громова. Если кто-то есть — одну и деру. Задание ясно?
— Так точно, товарищ майор!
БМД Ахмерова укатила по дамбе на самой большой скорости. На противоположный конец дамбы они выехали с ветерком, проехали немного по дороге, осмотрелись… Кругом было чисто, вражеских машин не наблюдалось. Засаду Ахмеров исключил, поскольку спрятаться здесь было негде, голая степь. Он достал ракетницу и сделал три выстрела. Потом снова забрался в люк и хлопнул водителя по спине:
— Вперед.
Они почти доехали до Громова, когда увидели впереди на дороге беляков, вернее, два десятка вражеских боевых машин.
— Назад! — заорал Ахмеров. Машина начала разворачиваться и получила в борт ПТУР «Милан». Сдетонировал боезапас, и душа сержанта Ахмерова отправилась к Аллаху, в которого сержант не верил…
Сотник Башенков выругался со всей изобретательностью, которой славились казаки. Он не собирался отправлять экипаж БМД к праотцам, ему нужен был «язык». Но кто ж знал, что «милашка» угодит в «карусель». Это рулетка…
— Давайте— ка прибавим ходу, — сказал он, закончив тираду. — Сдается мне, они в Мирном не засидятся…
Князь Волынский-Басманов возненавидел Мистера Икс заочно, но сильно. Почти так же сильно, как любил себя — а себя он любил! И сейчас надо было вытаскивать свою задницу из этой мясорубки.
Что ж, у него давно было слабое сердце. Даже особено притворяться было не надо: пот на лбу уже выступил, вполне натуральный пот, сердечко от горестных раздумий застучало сильнее, и даже зеленый интерн услышит в его ритме всхлипы и хрипы. Осталось только обратить внимание на свое состояние.
От стола, за которым проходила телефонная конференция, он повернулся к креслу Шеина.
— Так что там… у нас… в Саках?
— Булатов не успевает, — коротко ответил Шеин.
Если что-то должно случиться, оно случится обязательно…
Могло прибыть подкрепление к красным. Могли у Дэвидсона кончиться боеприпасы. Произошло и то, и другое.
Остатки десантного батальона и полроты спецназа, отступив из Качи, добрались до Сак. К ним прибавился мотострелковый батальон, выброшенный из Севастополя. Атака, предпринятая ими совместно, была отбита крымцами с большим трудом. Красные наступали так ретиво, что местами бой перешел в рукопашную.
Отбив красных, командир егерского полка подполковник Дэвидсон выслушал неутешительные новости от начальника склада боеприпасов прапорщика Игонина: следующую атаку, по всей видимости, придется отбивать штыками.
Три часа назад на помощь из Евпатории была послана бронемобильная бригада подполковника Булатова. Опасаясь засады, Булатов пошел в обход озера Сасык. Дэвидсон и сам поступил бы так же. Но осторожность Булатова теперь могла обойтись Дэвидсону дорого…
— Готовьтесь, господа. — сказал он офицерам. — In any case нам осталось полчаса. Молитесь и раздавайте гранаты.
— Слава… Богу… — выдохнул Волынский-Басманов.
Окинув критическим взором его бледное лицо и влажный лоб, Шеин встревожился:
— Вам плохо, ваше высокоблагородие?
— Пустое… — князь задохнулся и рванул ворот…
Начштаба высунулся по пояс в коридор и заорал:
— Медик!
В его голосе гремели властные модуляции, выработанные за годы службы младшим офицером. Медик не мог не появиться на такой зов. Медик не мог не сказать, что состояние князя крайне серьезно и его следовало бы госпитализировать.
Князь держался мужественно, отдавал сквозь таблетку последние распоряжения:
— Передайте командование Адамсу. И обязательно доложите мне о ситуации в Саках. Окажите Булатову любую помощь, любую… Нам нужен аэродром…
Щелкнул включатель проектора, высветилась карта. Крымский комдив достал из кармана световую указку и с красным лучом в руке стал похож на рыцаря Джедай — как раз сейчас идут по столице на большом экране «Звездные войны» и генералы, посещая с внуками сеансы, диву даются: эту сказочку у нас столько лет запрещали? Да тьфу ты!
— У нас шутят, что Сила похожа на тряпочку для мела, — лектор поднял с полочки названный предмет. — Имеет темную сторону, светлую сторону и находится неизвестно где…
Легкий хохоток — словно сквознячок из открытой форточки. Чувствовалось, что господину полковнику не впервой овладевать вниманием аудитории, удерживать его, то предельно концентрируя информацию, то разбавляя ее шуткой. Наверное, точно так же он читал эту лекцию где-нибудь в Лэнгли или в Сандхерсте. Пес войны. Злой дух. Враг номер один — здесь, в сердце Москвы, в Академии Генштаба, читает лекцию по поводу своей клеветнической книжки, а советские генералы — каждый годится ему не в отцы так в дядья — старательно конспектируют или, напротив, готовят каверзные вопросы.
— Таким образом, большинство ночных боев, имеющих целью освобождение своих же военных объектов, крымцами было выиграно…
* * *
Белогвардейск, 30 апреля, 0330 — 0415Спектакль разыграли на славу. Баррикаду белых ополченцев смели, ворота части открылись перед БМД капитана Вакуленко. Если бы Суровцев знал, что капитан — единственный представитель ВДВ СССР в этой колонне, он бы стоял до последнего.
Капитан Вакуленко не собирался героически погибать. Он вообще не собирался погибать за два года до пенсии, имея жену и троих детей. Узнав про “подвиги” Суровцева он здорово испугался, как бы белые не решили взять око за око и зуб за зуб. Вакуленке совсем не хотелось, чтобы кто-то замордовал его до смерти и перебросил к Суровцеву через забор, нацарапав на груди ультиматум. Тем более что гибель эта будет совсем зряшной, так как Вадим на такой ультиматум просто положит.
Когда Суровцев понял, что его обманули, было уже поздно. БМД въехали во двор, навели пушки и спаренные с ними пулеметы на советских десантников, после чего из-за ограды кто-то через «матюкальник» предложил сдаться.
Суровцев хотел застрелить предателя Вакуленко, но тот нырнул в люк БМД, словно его за ноги сдернули. В ответ на выстрел капитана застрочил пулемет на головной машине, и Вадим Суровцев упал с перебитыми ногами. Остальные солдаты и офицеры не стали искушать судьбу и сдались.
* * *
— Сколько человек он убил? — спросил Белоярцев.— Четырнадцать, сэр. Комбата, всех ротных командиров и несколько командиров взводов. — ответил Климов.
— Расстрелять, — предложил ротмистр Черкесов.
Предложение было одобрено.
Капитана Суровцева усадили под стеной. Солдаты подвесили бы его за ноги, но офицеры приказали обойтись без лишних зверств.
Такой формальностью, как пять холостых патронов для половины расстрельной команды, пренебрегли. Грех убийства капитана Суровцева взял бы на свою душу каждый.
* * *
Белогвардейск, 30 апреля, 0430-0630Ранним утром остатки 217-го парашютно-десантного полка вступили в Белогвардейск. Город не предвещал ничего дурного. Хотя кругом виднелись следы боя, возле казарм стояли целехонькие советские БМД, на одной из которых сидел живой и здоровый Вакуленко.
«Отбились, слава тебе, Господи!» — подумал с облегчением Грибаков. Наконец-то измученные беспрерывным боем солдаты получат хоть какой-то отдых, раненых можно будет напоить и сменить им повязки, а сам Грибаков хотя бы по-человечески, без суеты сходит «побеседовать с белым братом».
Он подъехал поближе, открыл люк и выбрался на броню.
— А где Суровцев? — спросил он у Вакуленко.
Последним словом Грибакова стало имя капитана Суровцева, услышав которое, ополченцы и танкисты напрочь забыли о приказе взять батальон в плен. Ураганный огонь, открытый из всего, что способно стрелять, превратил машины Грибакова в решето, а людей — в изуродованные пулями тела.
В живых осталось только 43 человека, и все они были ранены. Уничтожение остатков 2-го и 3-го батальона получило в крымских масс-медиа название «белогвардейской бойни».
Через час в город вошел бронетанковый полк Огилви. Позади у подполковника была бессонная ночь, а впереди — бой за Сары-Булат. Фляжка «Лэфройг» сиротливо забилась в самый глубокий карман его комбинезона и валялась там невостребованной.
Подполковник собрал всех бывших пленных и на скорую руку назначил командиров. Убитых ротных он заменил взводными, взводных — прапорщиками и унтерами, унтеров — ефрейторами, и в целом получилось как бы нормально. Город он решил оставить на ополченцев.
Выстроив батальон и дивизион на плацу, он оглядел это «боевое формирование» и сказал краткую речь:
— Я тридцать лет думал, что служу в армии. Оказалось — нет. Оказалось, у нас тут отделение Союза Общей-fuck my life -Судьбы. Девятьсот здоровых мужиков позволяют сотне ублюдков держать себя в подвале, а их командиру — убивать своих офицеров по одному. Я бы за таких солдат не дал и рубля, но полковник Кутасов рассудил иначе. И ради того, чтобы спасти ваши головы, погибло полсотни казаков. По-моему, каждый из погибших парней стоил девятерых таких, как вы. На штурм Сары-Булата я бы лучше пошел с ними, чем с вами. Но вы еще можете меня убедить в том, что вы — солдаты, крымцы и алексеевцы. По машинам!
Огилви вернулся в свою машину и пригубил, наконец, «Лэфройг».
С того момента, как он увидел лужи крови на площади, ему хотелось набраться до свинячьего визга. Но было нельзя.
* * *
— Нам долго вспоминали «Белогвардейскую бойню»: четырнадцать человек с нашей стороны, около полутора сотен — с вашей. И мы не снимаем с себя этого греха: батальон майора Грибакова был расстрелян жестоко, даже не получив предложения о сдаче. Но если бы не те четырнадцать трупов, ополченцы и танкисты не открыли бы огонь, услышав «А где Суровцев?». Так что в конечном счете тем лучше для самой же армии, чем меньше в ней серийных убийц…… Но мы отвлеклись. К семи часам утра форсиз сформулировали для себя основную стратегическую цель: аэродромы. На тот момент уже были освобождены Кача и Багерово. Вернее, Багерово и не было занято, про него просто забыли, и эта забывчивость стоила советской армии Керченского Плоуострова. Целями первоочередной важности стали Сары-Булат, Бельбек, Саки, Сарабуз и Аэро-Симфи…
Я дорого бы дал, чтобы точно узнать содержание телеконференции командиров дивизий и начальников штабов, но в общих чертах мы можем считать, что речь там шла именно об аэродромах и укрытиях «Ковчег»…
* * *
Джанкой-Евпатория-Феодосия-Чуфут-Кале, 30 апреля 1080 года, 0840 — 1030— Итак, господа, кто же из нас все-таки приказал передать в эфир «Красный пароль».
— Не я, — сказал Шевардин.
— И не я, — решительно отрекся Кутасов. — Мы полагали, что это ваш приказ, Василий Ксенофонтович…
— Нет, я здесь ни при чем. — Князю стало жарко и он расстегнул воротник. — Адамс?
— Нет, сэр. Мне жаль, но это не я.
— Странно, я грешил на вас…
— Почему?
— Потому что у вас в оперативном подчинении находится батальон радиоэлектронной борьбы. И у вас самый простой доступ к ретрансляционному центру на Роман-Кош.
— Nevertheless, я здесь ни при чем. Да так ли уж это важно?
— Однако, полковник! Мы ведем необъявленную войну вот уже восемь часов — и, оказывается, неважно, кто ее начал!
— Перейдем к более насущным вопросам, господа, — оборвал их Кутасов. — Мы должны наконец принять решение по «Ковчегам». Давно рассвело, красные могут поддерживать свои войска авиацией. Важно им помешать. Небо должно быть чистым.
— Конечно, полковник. — Василий Ксенофонтович постарался придать голосу металлическое звучание. — Но здесь очень важна своевременность. Если «Ковчеги» начнут действовать слишком рано, их собьют по одному. Я бы не рискнул выпускать их, не имея возможности поддержать истребительной авиацией…
— …Которая не взлетит, если небо будет «красным»! — перебил его Адамс. — Hell's teeth, мы бы и сейчас могли ввести в дело вертолеты, чтобы поддержать атаку на советский танковый полк!
— Что-то вы слишком вольно распоряжаетесь вертолетами!
— Капитан Голдберг выходила с нами на связь и сказала, что готова выделить уже сейчас двенадцать машин с экипажами.
Чертова баба, подумал Басманов.
— Мисс Голдберг не подчиняется вам, полковник! — громыхнул он. — И мы не можем сейчас вводить в бой вертолеты. Не раньше, чем освободим Бельбек!
— А Бельбек мы не освободим, если танковый полк дойдет до него и ударит нам в тыл! Достаточно ввести в бой «Ковчеги»! — настаивал Адамс.
— Дайте мне подумать пять минут! — взмолился князь.
— У нас нет пяти минут! — отрезал Кутасов. — Господин главнокомандующий, возьмите себя в руки! «Ковчеги» нужны не больше, чем на полчаса и только в Южном районе — связать боем патрульные самолеты на то время, пока вертолетчики и корниловцы не разделаются с танковым полком, который прет на Бельбек.
— Разве нам не хватит «Кудесников», чтобы очистить небо?
— Не хватит, — уверил его Клембовский. — Большая часть комплексов ПВО привязана к аэродромам и контролируется красными. Полковник Адамс прав: нет смысла беречь резервы. Они неминуемо атакуют нас с воздуха, если мы не атакуем в воздухе их.
— Хорошо, — вздохнул Басманов. — Мое «добро» и код. Пусть «Ковчеги» поднимаются.
* * *
— Проект «Ковчег» — двенадцать скальных укрытий для самолетов вертикального взлета и посадки «Си-Харриер», последней на тот момент английской разработки. Вам о них ничего не было известно, а это значит, что кто-то в Главштабе еще понимал, что такое «секретность». В общем, когда патрульные самолеты обнаружили, что не все в Крыму слава Богу, им не удалось вернуться и доложить об этом…Лектор ошибся. Один самолет все-таки вернулся.
* * *
30 апреля, Крым, 1045Непыльная работенка — патрулировать крымское небо. Вылетаешь, делаешь несколько кругов в заданном квадрате, улетаешь. Завтракаешь, куришь у столовой, перемигиваешься с девчатами из обслуги, идешь на второй вылет. Опять — несколько кругов, и возвращаешься домой.
Правда, не обошлось без ЧП: вчера, например, какой-то долбень ухитрился врезаться в вертолет. А другой долбень, уже из местных, решил на своем «дрозде» полетать по побережью. Ему живо показали, почем фунт гороху, и больше уже никто не высовывался.
Так что капитан Александр Головин не нервничал, начиная утренний вылет. Лазурное побережье, шагреневые горы, шуточки в эфире.
А это что? Епрст! Три чужих объекта на радаре… Нет, четыре! Пять, черт возьми!
Не веря своим глазам, капитан направил самолет ниже. Уже можно установить визуальный контакт… Где они, черти?
— Третий, я первый, — сказал он. — Видишь что-то на радаре?
— Так точно, первый.
— Снижаемся.
«Объект» оказался на дистанции визуального контакта, вихрем пронесся мимо «МиГ»а, капитан не сразу рассмотрел, что же это такое…
— Саша, «Харриеры»! — выкрикнул потрясенный ведомый.
Головин и сам уже узнал силуэт, похожий на кита-нарвала. Он заложил вираж — самый крутой, на какой только был способен МиГ. «Харриеры» — значит, «Харриеры». Кто взлетит, того и будем бить.
Он был наслышан про этот новый английский истребитель. Говорили о нем совершенно фантастические вещи — чуть ли не задом летать может. Херня это все, усмехнулся в усы бравый капитан. Главное — чтобы горел он, как и все остальные.
— Днепр-два, видим чужих, летим. — доложил далекий голос командира патруля из соседнего сектора.
Головин оценил обстановку: пять «Харриеров» против трех «МиГ»ов — надо скорее идти на сближание с соседним звеном.
— Днепр-один, атакуем и отходим в квадрат пятнадцать… — сказал он.
— Есть, — слаженно отозвались ведомые.
Они круто забрали вверх, и вовремя: в наушниках Головина прозвучал сигнал радиолокационной установки, сообщивший, что по нему выпущена ракета. Советский летчик отстрелил ловушки мимоходом, и лишь краем сознания отметил другой сигнал — вражеская ракета ушла за обманкой. Он завершил «мертвую петлю» — слабо вам так, шакалы? — и оказался в хвосте у противника. А вот теперь ты, дружок, готовь попку…
«Харриер» на стал демонстрировать никаких фигур высшего пилотажа. Он просто РЕЗКО ЗАТОРМОЗИЛ НА МЕСТЕ, как будто это был не реальный воздушный бой, а мультяшка. Мимо него проскочила ракета, выпущенная МиГом Головина, а за ней — и сам советский самолет. Капитан был так потрясен увиденным, что поначалу даже не испугался, когда его машина дернулась и пошла вниз.
— Твою мать! — услышал он в шлемофоне. И увидел, как один из ведомых — МиГ лейтенанта Зорина — распадается на две части. За мгновение до того, как вспыхнули топливные баки, отлетел «фонарь» и пилот вместе с катапультным креслом вылетел из зоны взрыва.
Пытаясь выровнять самолет, Головин видел, как не повезло Зорину: парашют загорелся.
— Днепр-один, первый, я подбит, теряю высоту, ухожу домой, — сказал он. — Третий сбит, это «Харриеры», ребята!
— Поняли тебя, уходи. Сейчас мы им вставим. — донеслось из эфира.
"Вставьте им, ребята, — подумал он, направляя полет искалеченной машины к «дому». — «Вставьте и за меня, и за Юрку. А я, даст бог, вернусь, и еще добавлю.»
Он начал сливать керосин, облегчая самолет. Никак не мог понять, в чем дело: ощущение было, словно попали в двигатель из пушки, но инверсионный след не был отмечен черным дымом. Двигатель просто не работал, как будто на него порчу навели.
Он тянул кое-как, «на честном слове и на одном крыле». В принципе, можно было бы и катапультироваться, но сработало воспитание советского пилота: сам погибай, а машину спасай. Да и не так вроде все паршиво, нигде не горит, и, кажется, удастся дотянуть до Бердянска…
— Дайте полосу! — зарычал он, когда его запросили с аэродрома. — Полосу, растак вас перетак! Капитан Головин, тридцать третья истребительная!
— А почему сюда?
— Подбили меня!
— Кто?
— Конь в пальто! Или ты даешь мне полосу, курва, или я так долбану ракетами…!
— Вас понял, — ошалевший диспетчер транспортного аэродрома постарался расчистить место для посадки как можно скорее.
Самолет приземлился неуклюже, дав небольшого «козла», но из многих вариантов приземления подбитого самолета этот был лучшим. Головин откинулся в кресле, перевел дыхание, вытер лоб и открыл «фонарь».
Он уже не спешил. Спустился по крылу, не дожидаясь, пока подадут лестницу, с удовольствием ощутил под ногами твердую землю, прошелся взад-вперед по полосе, снял шлем и подставил лицо майскому ветру с родными аэродромными примесями, спокойно встретил бегущих к нему работников аэродрома, с достоинством извинился — нервы. Те покивали: понимаем, бывает.
Закурить есть?
Он попыхивал сигареткой, поддавал ногой придорожные одуванчики и радовался жизни. Просто ловил кайф от того, что может вот так идти на своих двоих, пинать одуванчики ботинком и смотреть, как разлетаются парашютики семян, дышать воздухом… Чтобы понять, какой это кайф, надо очень близко познакомиться с курносой.
Правда, капитан даже не подозревал, насколько близко он был с ней знаком.
Он обогнул свой самолет и увидел торчащий из сопла хвост «Сайдвиндера».
Что он почувствовал? Ну, как вам это понятно объяснить…
Ноги подкосились, он сел на свежую аэродромную травку и прикурил одну сигарету от другой…
* * *
— Около десяти утра у Сак сложилась угрожающая ситуация. Если бы в свое время командир 161-го полка не принял роковое решение идти в Ак-Минарет, ситуация была бы просто катастрофической. Выбитый из Севастополя танковый батальон, два мотострелковых батальона, рота спецназа — все это присоединилось к 40-й десантно-штурмовой бригаде, осадившей авиабазу… За вами был перевес сил, даже если считать идущую егерям на помощь бронетанковую бригаду. 161-й полк мог остановить ее по дороге и связать боем. Но он выбрал другую дорогу, повернул в Ак-Минарет… Я понимаю, что это решение казалось на тот момент единственно верным… Но именно поэтому его нельзя было выбирать! Единственно верное решение на 100% просчитывается и твоим противником тоже. А если просчитывается — то именно от него противник и подстраховывается в первую очередь. Идти в Саки в обход озера Сасык — я поступил бы именно так, и так поступил Булатов. Избирать предсказуемый ход — означает уступать инициативу. Уступил инициативу — наполовину проиграл. Да, обход вокрег озера был решением рискованным. Но правильное решение оказалось гибельным.* * *
Евпатория — Мирный, 30 апреля 1980 года, 0940 — 1205— Товарищ майор, а если в Ак-Минарете то же самое, что в Евпатории? — спросил Оганесов.
— Леня, ты можешь что-то с этим сделать?
— Нет.
— Ну, и заткнись.
Оганесов высказал то, что давно мучило майора Беляева. Но он предпочитал не забивать себе голову бесполезными колебаниями и опасениями. Чей Ак-Минарет, выяснит разведка. Наш — хорошо. Не наш — отобьем. Других вариантов нет.
— Смотрите, товарищ майор!
С легким стрекотанием небо пересекал маленький, почти игрушечный самолетик с радужными знаками на крыльях.
«Белый самолет-разведчик», — Беляев вскинул бинокль, сожалея о потерянных в Евпатории зенитных установках.
— Неделю увольнения тому, кто собьет! — заорал он.
Солдаты и офицеры открыли по самолетику пальбу. Но запас летучести у таких крошек, как правило, велик. Этот самолетик не был исключением. В мотор или в блок управления никто не попал, «Стрела» ушла впустую, не поймав тепловую сигнатуру крохотного моторчика…
Самолетик растворился в тумане, вставшем к утру над озером Донузлав. Стрельба стихла. Беляев помянул мать.
Колонна продолжила свое движение по трассе. На окраине поселка Мирный они увидели контрольно-пропускной пункт: несколько БТР и караул.
Колонна встала.
— Морпехи, черные береты, — сказал Оганесов.
— Сам вижу. Пойдем, поговорим.
Командира морских пехотинцев звали Александром Коцубой, он был в звании капитана и через каждые два слова говорил «на», не развивая тему дальше. Видимо, нередко попадал в дамское общество и рефлекторно отсекал нецензурный хвост паразитного выражения:
— Со вчерашнего полдня тут, на, сидим. Скучища смертная. Послали, на, захватить базу гидросамолетов. Ну, захватили, на…
— Так это не ваш самолетик тут летал? — невинно спросил Беляев.
— Нет, наши, на, все здесь. Двенадцать штук, как один.
— А летчики?
— Тоже, на. Нормальные ребята. Сидим, на, водку пьем.
— Водку, на, пьете? — Беляев пришел в бешенство. — Нас только что из Евпатории вышибли! Раненых полроты, а вы тут с ними водку пьете?
— Так кто ж знал? — оскорбился капитан. — С кем тут воевать? Одна рота охраны, рота обслуги, на, и экипажи — вы что, на, смеетесь?
— Слушай, капитан, мне не до смеха. — сказал Беляев. — Нам нужно, раз — людей, два — взрывчатку, если она у вас есть, три — за нами погоня. Здесь мы их не задержим, хотим перерезать дамбу.
— Дамбу? — Коцуба присвистнул. — Да вам атомная бомба нужна. Здесь поперек пятьдесят метров в самом узком месте.
— Послушайте, у них же должны быть глубинные бомбы… — Оганесов в бинокль рассматривал покачивающиеся на воде самолеты. — Это же противолодочная авиация.
— Точно, — Коцуба ударил кулаком в ладонь. — Есть, на, такие. Глубинные бомбы, здесь, на складе. Ну, ты голова! Тебе в «Что? Где? Когда?» играть надо!
— А он играл, — небрежно похвастался Беляев.
Сорок минут десантники и морпехи копали землю в самом узком месте на дамбе и погрузчиками укладывали глубинные бомбы вперемежку со взрывчаткой, сапер из Коцубиной роты монтировал детонаторы и разматывал провод «адской машинки». Взрыв должен был если не вовсе перекрыть дорогу, то серьезно ее попортить.
Пока шли саперные работы, Беляев вызвал к себе сержанта Ахмерова, командира отделения разведчиков. Убедившись, что поблизости нет Лени Оганесова, майор начал разговор.
— Ахмеров, ты помнишь, как Овсепяна инвалидом сделал?
— Помню, товарищ майор.
— Кто тебя тогда отмазал?
— Вы, товарищ майор.
— Так вот, Рашид, пришло время долг отдавать. Возьмешь машину, поедешь по дамбе, узнаешь, все ли там чисто. Если чисто — даешь три ракеты и едешь дальше — до Громова. Если кто-то есть — одну и деру. Задание ясно?
— Так точно, товарищ майор!
БМД Ахмерова укатила по дамбе на самой большой скорости. На противоположный конец дамбы они выехали с ветерком, проехали немного по дороге, осмотрелись… Кругом было чисто, вражеских машин не наблюдалось. Засаду Ахмеров исключил, поскольку спрятаться здесь было негде, голая степь. Он достал ракетницу и сделал три выстрела. Потом снова забрался в люк и хлопнул водителя по спине:
— Вперед.
Они почти доехали до Громова, когда увидели впереди на дороге беляков, вернее, два десятка вражеских боевых машин.
— Назад! — заорал Ахмеров. Машина начала разворачиваться и получила в борт ПТУР «Милан». Сдетонировал боезапас, и душа сержанта Ахмерова отправилась к Аллаху, в которого сержант не верил…
Сотник Башенков выругался со всей изобретательностью, которой славились казаки. Он не собирался отправлять экипаж БМД к праотцам, ему нужен был «язык». Но кто ж знал, что «милашка» угодит в «карусель». Это рулетка…
— Давайте— ка прибавим ходу, — сказал он, закончив тираду. — Сдается мне, они в Мирном не засидятся…
* * *
Князь Волынский-Басманов задумался. Не о проблеме «Ковчегов» — для него этой проблемы не существовало. Он задумался об истории с «Красным паролем». Мерзкая получается история. Похоже, комдивы убеждены, что приказ все-таки отдал он, Главнокомандующий. Хороши дела… Ему против его воли упорно навязывают роль главаря мятежников. Но КТО? Черт возьми, и до полного ареста Генштаба, и до гибели Чернока он был не последней скотинкой в крымской армии! И приказывать ему могли считанные единицы людей! И вдруг бац — появляется Мистер Икс, который перепахивает всю историю на свой манер. Очень мило!Князь Волынский-Басманов возненавидел Мистера Икс заочно, но сильно. Почти так же сильно, как любил себя — а себя он любил! И сейчас надо было вытаскивать свою задницу из этой мясорубки.
Что ж, у него давно было слабое сердце. Даже особено притворяться было не надо: пот на лбу уже выступил, вполне натуральный пот, сердечко от горестных раздумий застучало сильнее, и даже зеленый интерн услышит в его ритме всхлипы и хрипы. Осталось только обратить внимание на свое состояние.
От стола, за которым проходила телефонная конференция, он повернулся к креслу Шеина.
— Так что там… у нас… в Саках?
— Булатов не успевает, — коротко ответил Шеин.
* * *
Саки, 0830 — 1030Если что-то должно случиться, оно случится обязательно…
Могло прибыть подкрепление к красным. Могли у Дэвидсона кончиться боеприпасы. Произошло и то, и другое.
Остатки десантного батальона и полроты спецназа, отступив из Качи, добрались до Сак. К ним прибавился мотострелковый батальон, выброшенный из Севастополя. Атака, предпринятая ими совместно, была отбита крымцами с большим трудом. Красные наступали так ретиво, что местами бой перешел в рукопашную.
Отбив красных, командир егерского полка подполковник Дэвидсон выслушал неутешительные новости от начальника склада боеприпасов прапорщика Игонина: следующую атаку, по всей видимости, придется отбивать штыками.
Три часа назад на помощь из Евпатории была послана бронемобильная бригада подполковника Булатова. Опасаясь засады, Булатов пошел в обход озера Сасык. Дэвидсон и сам поступил бы так же. Но осторожность Булатова теперь могла обойтись Дэвидсону дорого…
— Готовьтесь, господа. — сказал он офицерам. — In any case нам осталось полчаса. Молитесь и раздавайте гранаты.
* * *
— Бригада только что вышла на связь! — доложил Лобанов. — В Саках будут через десять минут!— Слава… Богу… — выдохнул Волынский-Басманов.
Окинув критическим взором его бледное лицо и влажный лоб, Шеин встревожился:
— Вам плохо, ваше высокоблагородие?
— Пустое… — князь задохнулся и рванул ворот…
Начштаба высунулся по пояс в коридор и заорал:
— Медик!
В его голосе гремели властные модуляции, выработанные за годы службы младшим офицером. Медик не мог не появиться на такой зов. Медик не мог не сказать, что состояние князя крайне серьезно и его следовало бы госпитализировать.
Князь держался мужественно, отдавал сквозь таблетку последние распоряжения:
— Передайте командование Адамсу. И обязательно доложите мне о ситуации в Саках. Окажите Булатову любую помощь, любую… Нам нужен аэродром…