Данливи Дж.. Волшебная сказка Нью-Йорка

пароходной компании, составляют почти семь сотен. Как я смогу
их выплатить.
-- Выслушайте меня, мистер Кристиан. Я уже говорил вам
прежде и скажу еще раз. Я ни из кого денег клещами не тяну. В
моем бизнесе большинство людей оплачивает свои счета. Назовите
это суеверием, но люди не любят делать долги на смерти дорогого
и близкого существа. А если существо близкое, но не так чтобы
очень дорогое, они с тем большей радостью платят за избавление
от него. Так что я не страдаю от недостатка средств и не требую
от вас немедленной уплаты. У вас есть время. Много времени.
-- Сколько.
-- Шесть месяцев. Если потребуется, то и больше. Без
процентов.
-- Восемьдесят шесть долларов в месяц.
-- Восемьдесят один, Кристиан, восемьдесят один доллар и
семь центов.
-- Да, но ко мне того и гляди заявится человек из
пароходной компании.
-- Вы можете без всяких затруднений получить аванс в счет
жалованья.
-- Я стану изгоем.
-- Я был бы менее чем чистосердечен, если бы не признал,
что люди не будут валиться один на другого, запинаясь о край
ковра в спешке пожать вам руку или познакомиться с вами. Даже
из друзей многие от вас отвернутся. Но вы бы удивились, если б
узнали, насколько более глубокие связи с людьми порой дает эта
профессия. Знаете, где я познакомился со своей женой. У
прилавка аптеки, в которой подыскивал губную помаду нужного мне
оттенка. Таковы факты. Я ходил тогда в учениках у владельца
похоронного бюро. Она спросила меня в тон каким волосам и
глазам я пытаюсь подобрать помаду. Перед этим я поднял
коробочку с бикарбонатом соды, которую она обронила. В
благодарность она указала мне нужный оттенок. Именно тот,
который я выбрал сам. Мы вместе вышли на улицу. Никогда я не
видел столь синих глаз и столь белой кожи. Я объяснил ей, зачем
мне нужна помада. Ее это немного смутило, но потом она все
поняла. Мы возвратились в аптеку и выпили по стакану содовой с
малиновым сиропом. До сих пор помню звук наших шагов, ее и
моих, на ступеньках аптеки. У нее были щиколотки, какие
встречаются разве только у ангелов. Через семь месяцев мы
поженились. И в смерти она остается мне столь же близкой.
-- Мистер Вайн.
-- Называйте меня Кларенсом, через "а". Приемные родители
дали мне имя Тобиас, но при крещении я был наречен Кларенсом.
Извините, я на минутку отвлекусь, забыл предупредить мисс
Мускус о произведенных мной изменениях в музыкальной программе.
Мисс Мускус, я счел, что семье Рикардо, четвертый покой,
подойдет нечто более энергичное, но, думается, сейчас, перед
закрытием гроба, музыку следует немного замедлить. О'кей.
Спасибо. Вот вам пример решения, требующего деликатности,
мистер Кристиан, и такие решения приходится принимать
постоянно. Я питаю уверенность, что на вас можно возложить
ответственность подобного рода.
-- Мистер Вайн, я бы не взялся решать, какая мелодия
пригодна для каких похорон.
-- Пожалуйста, называйте меня, если можете, Кларенсом. Мне
бы это было приятно.
-- Пока я не оплатил мой счет, мне было бы удобнее
называть вас мистером Вайном.
-- Что ж, если таковы ваши чувства, будь по-вашему.
Глаза Вайна мерцают в мягком желтоватом свете лампы. Палец
подталкивает вверх и вниз переключатель внутренней связи.
Трепет далекой торжественной музыки. Опрятный маленький узел
черного галстука плотно впаян в тугой воротничок. Сильная
красноватая шея, которую он поворачивает и скручивает. Я стал
бы лицом его заведения. Подпрыгивающим и хлопающим в ладоши на
холоде. Ободряя клиентов. Сюда, ребята. К мистеру Вайну. Знает
скорбь как свои пять пальцев. На пару выйдет дешевле. Его
губная помада пойдет вам куда больше той, которой вы мазались
до сих пор. Вы себе лежите в гробу, а муж прям оторваться от
ваших губ не может. Сюда, ребята, сюда. Со мной случилось то
же, что с Вайном, правда, я свою жену не бальзамировал и
повстречался с ней не в аптеке. Какие крохотные у него ступни.
Он выглядит куда более крупным, чем есть на самом деле.
Человеком, повелевающим армиями и кораблями. И побеждающим в
битвах. Глазея между тем на женские губы. Каковым манером он
теперь и достигает оргазма.
-- Вы что-то призадумались, мистер Кристиан.
-- Просто любуюсь вашими зелеными шторами.
-- Я никогда не впускаю сюда дневного света. Это
подталкивает мой разум к дальним скитаниям. Я ведь техасец,
скитания у меня в крови. Что за прекрасное слово, не правда ли.
Техасец.
-- Да.
-- Мир полон прекрасного. Сегодня ранним утром я пытался
заставить этих сукиных детей убрать машину с моей грузовой
площадки. И мимо прошли три девушки. Они направлялись в
привилегированную частную школу, расположенную чуть дальше в
этом же квартале. Молодые грациозные девушки. Что-то их
рассмешило. Это было прекрасное зрелище. Они не сознавали своей
грации. Девушки из хороших домов в верхней части Ист-Сайда, они
приезжают в этот район железной дорогой. А прямо в тени под ее
эстакадой лежат люди, потерпевшие крах. Мужчины, которые могли
быть такими же, как отцы этих девушек. Много зарабатывать,
нести груз огромной ответственности. А теперь они не
зарабатывают ничего. Я хоронил одного из них. Он все
попрошайничал на углу. Я иногда и сам приезжаю по железной
дороге. И я, бывало, подавал ему четвертак. Всего год назад он
был вице-президентом компании на Уолл-стрит. Но заглянув в
самую глубину его глаз, можно было увидеть, что он родом из
Мичигана -- просто несчастный ребенок, затерявшийся в огромном
городе. Его супруга с детишками и поныне живет в Форест-Хиллс,
в Куинсе, хороший просторный дом сельской архитектуры. И
знаете, никто из них не явился на похороны. Сказали, если
придется, они в состоянии доказать, что не знают, кто он такой.
Вот вам человеческая низость, омерзительная до тошноты. Но я
все еще не утратил веры в природу человека. Встречаются люди,
подобные им. А встречаются и подобные вам. Люди высоких
достоинств. Для определения которых мне довольно просто назвать
вас джентльменом.
-- Сколько мне будут платить.
-- Вы поразительный человек, мистер Кристиан. О'кей, вы
будете получать семьдесят пять в неделю. Плюс аннулирование
долга через шесть месяцев. Пока не набьете руку, поработаете
под началом у Фрица. У него, правда, сейчас пневмония. Но вы
всегда можете попросить совета у мистера Хардвика из нашего
вест-сайдского филиала, если, конечно, поблизости не будет
меня. Он там главный. А пока похозяйничайте здесь с мисс
Мускус. Время от времени советую вам приглашать выпить
какого-нибудь доктора или медицинскую сестру. Они могут
оказаться подспорьем в нашем бизнесе. В девять утра мы все
собираемся здесь, в холле. Так сказать, для разминки.
-- Жмуриков разминаете.
Вайн выпячивает нижнюю губу. Задирает подбородок.
Выжидающе смотрит на выжидающего Кристиана. Делает глубокий
вдох. И медленно выдыхает.
-- Мне не понравилось то, что вы сказали. И надеюсь, что
больше я подобного не услышу. Это слово здесь не в ходу. Я
сознаю, что порой люди вынужденно прибегают к цинизму. Чтобы
совладать со своим страхом. Нередко приходится слышать и
язвительные замечания по нашему адресу. Однако я не меньше
прочих люблю и уважаю занятие, которое меня кормит. Но забудем
об этом. Подождите, пока я открою отделение в фешенебельной
части Ист-Сайда, вот тогда вы сможете себя проявить. Этот
филиал будет предоставлять наилучшие в городе погребальные
услуги. Большей торжественности, способной сообщить
изысканность или внушить благоговение, приличествующее проводам
человека в последний путь, желать уже никому не придется.
Книги в стеклянном шкафу за головою Вайна, тисненые
золотом кожаные переплеты. "Современная погребальная наука",
"Анатомия и посмертная санитария", "Органическая химия",
"Анатомия для бальзамировщиков" и "Руководство по
бальзамированию" Чемпена. Вайн откидывается назад. Пальцы его
крепко сжимают карандаш. На губах улыбка.
-- И еще, мистер Кристиан, в этом костюме вам будет
жарковато. В зимние месяцы термометр у меня показывает в
точности семьдесят восемь с половиной градусов. Скорбь требует
строго выверенной температуры. Уверяю вас. Одно из тех правил,
которые я соблюдаю неукоснительно. Другое -- всегда быть на
высоте. Отсюда вы отправитесь к "Братьям Брукс", угол Мэдисон и
Сорок Четвертой. Скажете на третьем этаже, что я вас прислал.
Они знают, что делать. Это за мой счет. И поверьте, Кристиан, я
очень рад, что вы приняли это решение. Надеюсь, у вас никогда
не будет повода о нем пожалеть.
Вайн встает. Поворачивается к библиотечному шкафу.
Извлекает том "Современной погребальной науки". Сдувает немного
воображаемой пыли и вручает его Кристиану. Уже провожая его под
локоток до двери.
-- Пойдемте, я вас представлю мисс Мускус.
По канареечному ковру пересекаем тускло освещенный холл.
Вот где я буду стоять завтра утром. С тупо ноющей болью, уже
ощущаемой мною в заднице. Мне и теперь уже кажется, что я
провел здесь целую жизнь. Мимо проходят двое мужчин в черных
пальто и шляпах и холеная стройная блондинка в мехах. Вайн
мягко кивает. Губы его произносят слова, которых никто не
способен расслышать. Это, надо полагать, сочувственный шепот.
Темные дверные проемы, зашторенные двери, ведущие в зеленое
мерцание прощальных покоев. Мисс Мускус в темно-коричневом
платье. Поднимается из-за стола. В крохотном кабинетике.
Высокий зеленый конторский шкаф с двумя серебряными кубками
наверху. Колонны с каннелюрами, подпирающие марширующую
барабанщицу.
-- Мисс Мускус, мистер Кристиан будет работать у нас.
-- Я очень рада.
-- Он обладает нужными качествами.
-- Я в этом уверена. Сказать не могу, до чего я рада.
Рукопожатия. Кристиан склоняется к светловолосой мисс
Мускус. Длинные хрупкие пальцы. И мягкая влажная ладонь.
Золотой браслет спадает на запястье, когда она отнимает руку. И
синяя вена вздувается вдоль костяшек. Лицо, покрытое ровным
загаром. Говорит "до свидания" с улыбкой, в которой чувствуется
дух товарищества. Поблескивают зубы. И груди цветут под
коричневой тканью.

Вайн ведет Кристиана под руку. Мимо готически заостренных
дверей часовни. Внутри которой в стоящей на алтаре синего
стекла дарохранительнице с золотым верхом горят четыре свечи.
Вот и еще один цвет получил свой шанс. Под круглым сводом две
коленопреклоненных фигуры. Похожие на маленьких детей. Поникшие
головы, согбенные хрупкие плечи. Сердце мое колотится. Пока мы
продвигаемся в том направлении. Туда, к той самой двери.
-- А теперь сюда, Корнелиус, вас не смущает, что я назвал
вас Корнелиусом.
-- Нет.
Узенькая прихожая. Здесь холоднее. Наставление пожарного
департамента на стене. Топор с красной ручкой в стальных
зажимах. За стеклянной дверцей здоровенное медное рыло
брезентового рукава, намотанного на медное колесо. Что может
загореться в такой холодрыге. Дверь растворяется. Не могу
отвести глаз. Некуда глядеть, разве что на потолок с двумя
большими квадратами световых люков. Холодный серый свет на двух
фигурах в белых халатах и масках. Каждая склонилась над еще
более хладным телом. Головы покойников откинуты на столы из
нержавеющей стали. Еще двое под зелеными простынями. Тележки с
трубками, рулонами ваты, бутылками. И запах в воздухе. Который
въедается в легкие. Чтобы уж больше их не покинуть. Скрючивая
пальцы на ступнях. Как же я теперь выйду отсюда. Унизительно,
когда тебя так растягивают. Протыкая ноздри иголкой с ниткой.
Вкатывая целые колбы жидкости в руку. Которой ты не можешь
поднять, чтобы дать насильнику в рыло. Хватит.
Вайн резко оборачивается, ловя покачнувшегося и нырнувшего
головою вперед Кристиана. С губ его с шумом срывается воздух.
Похоронщики бегут, огибая столы. Один подхватывает Кристиана за
спину, другой за ноги. Вайн держит голову и плечи. Втроем
укладывают его на бальзамировочный стол. Распускают галстук.
Расстегивают рубашку. Отчего отлетает еще одна пуговица.
Катится по красным плиткам пола. И замирает. Пара дырочек в
перламутре -- хоть для глаз, хоть для нитки. Пришейте ее
обратно, пожалуйста.

Покуда
Не наступила
Фатальная
Трупность
Вкупе с финальным
Окоченением.

5

Утро понедельника белым-бело от снега. Повалившего ночью.
Шум машин невнятно доносится с дальнего конца улицы, оттуда,
где она пересекается с авеню. Просыпаюсь и вижу сосульки на
оконной фрамуге. Первый рабочий день, а я уже опоздал на час. В
этом доме и унцией тепла не разживешься.
Кристиан влезает в темный твидовый костюм. Чуть увлажняет
волосы. Сдержанно мочится в умывальник. Веющий мочою парок
ударяет в ноздри. Снаружи еще падают хлопья. Мужчина в куртке
из грубой шотландки, в кожаной шапочке и черных меховых
наушниках разгребает лопатой снег. К железной оградке привязан
полицейский пес. Сейчас пойду глядеть смерти в лицо. День за
днем.
Глухие звуки, указывающие на приближение мусорщиков. По
радио сообщают температуру, двадцать два градуса. Напротив
через улицу на окне открываются ставни. В воскресенье я
наблюдал, как эта девушка раздевалась. На ней красное кимоно.
Берет бутылку с молоком. Сняла с себя все до белья, а закончив
расчесывать волосы, погасила свет. Никого не волнует, что ты не
досмотрел представления до конца.
Кристиан пересекает темный холл, направляясь в ванную
комнату. Чтобы снова узреть этот цвет. Подобный волне тошноты.
В зеленом море печали. Вонь формалина. Все еще чувствую
слабость. Всякий раз, как вспомню о том холодном дне. Позже
Вайн налил мне стакан бренди из обнаружившейся в
бальзамировочной бутылки. Я поспешил убраться на улицу. Мисс
Мускус одарила меня еще одним влажным рукопожатием, надолго
приставшим к ладони. Поехал подземкой на юг. И стоял, поджидая
парома. На крайней оконечности города. Терзаясь желанием
увидеть небо и глотнуть воздуха. Которого в этом сортире днем с
огнем не сыскать. Потратил вечер пятницы на то, чтобы трижды
пересечь гавань туда и обратно. Смолол два пакета арахиса,
расфасованного в Саффолке, штат Вирджиния. Гульнул в счет
будущего жалованья. Кроме того, съел пару сосисок с горой
горчицы и кислой капустой и выпил два стакана шипучки. И поныне
бурлящей у меня в животе. Хотел сказать мистеру Вайну, до чего
я рад влиться в его дело. А кончил тем, что едва не сыграл в
ящик. Эти двое в масках смотрели на меня сверху вниз. Я на них
только раз взглянул и тут же опять отключился. Черт, ни клочка
туалетной бумаги. Использую единственный мой чистый носовой
платок. Во время последней поездки на пароме, уже на закате,
вытирал промокал им глаза, заслезившиеся от ветра. Точечки
тусклого света в высоких зданиях прямо по курсу. Пассажиры,
открывающие сдвижные двери, чтобы постоять на палубе. Холодный
воздух, хлынувший внутрь. Рвущее волны толстозадое судно. Со
множеством лиц на рядах деревянных скамей. Самым неприятным я
мельком показывал обложку погребального руководства. Те, кто
сумел разобрать слова, отворачивали морды черт знает с какой
поспешностью. Чтобы полюбоваться проплывающим мимо океанским
лайнером. Освещенные палубы. Крохотные темные фигурки, стоящие
под спасательными шлюпками. Вымпелы трепещут на тросах,
натянутых между трубами. Грустно глядеть, как проходит мимо
гигантский силуэт и дым чернее черного уплывает в небо. Потом
кто-то стукнул меня по плечу. И я увидел лицо. Улыбающегося,
машущего серой шапчонкой. Толстолицего малого из автобуса.
Которому я дружески кивнул, как это принято у него в желтом
доме. Странно довольное урчание слетало с его губ. Пока я
старательно тряс его руку. Кто-то уже лупит в дверь сортира.
Кристиан открывает. Изжелта бледная потная косоглазая
образина миссис Гроц. Седые курчавые волосы сегодня еще
курчавее и седее. Образина перекошена. Крупная костлявая лапа
придерживает на груди расшитый маргаритками халат. Или
петуньями. В общем, семейство белладоновых. Если как следует
приглядеться. Чего я лучше делать не стану. Поскольку вид у нее
такой, словно она сейчас начнет извергаться.
-- Мне нужно с вами поговорить.
-- Да.
-- Вы думаете мой дом это по-вашему что.
-- О чем вы.
-- Вы похоронщик. Я видела книгу. Похоронщик, так.
-- Нет.
-- А книга зачем.
-- По-моему это не ваше дело.
-- Вы хотите, чтобы я всех жильцов потеряла, я тут
работаю, из сил выбиваюсь. Мне следовало по вашему выговору
догадаться. А похоронная машина. Наплел мне с три короба, жена
у него умерла. А сам, небось, извращенец, потому у вас и
платья-то женские.
-- Прошу прощения.
-- Думает, влез сюда, так ему теперь все с рук сойдет,
псих ненормальный.
Кристиан протискивается вон из ванной комнаты. Минуя
взбухающие буфера миссис Гроц. У которой спрятана в складках
платья свинцовая труба. Фута примерно в два длиной. Торчит
наружу. Что за гостеприимная страна, будь она проклята.
Торопливо сматываюсь из холла. В свою комнату. И больше никогда
не оставляй дверь открытой. А то она увидит постель,
разбросанную, словно взрывом. Это мне ночью приснился сон.
Будто Кларенс Вайн открыл новую похоронную контору на верхнем
уровне вокзала Гранд-Сентрал. И народ поволок туда своих
покойников. Из Миссисипи и Бостона. Поезда, груженые трупами.
Из Бронксвилла, Крествуда и Такехо. Команды похоронщиков,
одетых в футбольную форму, чеканя шаг, проходят маршем по
пандусу Сорок Второй улицы. Вайн с балкона на Вандербилт-авеню
рычит в мегафон команды. Приказывая уложить тела нескончаемыми
рядами, чтобы он мог обозреть их в бинокль. Огромные синие
сводчатые потолки сотрясает органная музыка. Я тоже там.
Стараюсь отвечать последнему писку моды. Надел темную мягкую
шляпу. Толпы жителей пригорода безмолвно и неподвижно стоят с
газетами в руках, напуганные до усеру. А мне приятно видеть
Вайна. Подхожу к нему. Дружески пинаю локтем в спину. Спрашиваю
на лучшем моем американском языке, ну как делишки, Кларенс. Он
отвечает, ба, как поживаешь, малыш, рад тебя видеть, делишки
что надо, лучше некуда. Если есть желание побальзамировать,
бери себе любого кадавра.
Кристиан оборачивается, чтобы закрыть дверь спальни.
Миссис Гроц, всунув в щель ногу, наваливается на дверь, норовя
не дать ей закрыться. Но Кристиан в броске захлопывает ее.
Бумм. Свинцовая труба валится на пол. Кристиан задвигает
щеколду. Кулаки мымры молотят по красному дереву филенок. Добро
пожаловать на Вест-Идиот стрит.
-- Что вы себе позволяете в моем доме. Мне такие умники не
нужны. Слышите. Убирайтесь, пока я не вызвала копов. Грязный
бездельник.
Бьется всем телом о дверь. Из задвижки летят шурупы. После
очередного удара плечом. Собачье рычание. Дверь медленно
подается. Клетчатая лапа мужчины, сгребавшего снег на улице.
Кристиан прибегает к занятному, выученному в университете
приему: оттолкнувшись ногой от стены, с маху врезается в дверь,
отчего она вновь захлопывается. Горловой всхлип миссис Гроц, ее
туфелька на высоком каблуке застряла в щели. И лопнула. Жаль,
ступни внутри не было. Пожалуй, хватит проявлять
необщительность. Спрашиваю у долбаеба в клетчатой куртке, давно
ли его кастрировали, и что еще я могу для него сделать. Под вой
полицейской сирены, налетающей вдоль по улице.
-- Извращенец. Вот погоди, доберется до тебя мой
племянник, Винни Костолом.
Дыхание слегка отдает чесноком. Какая жалость, что это
чудотворное луковичное растение вынуждено разлагаться в каких
ни попадя ртах. Осеняя своим ароматом гнусные словеса. Для
граждан подобного сорта бальзамирование -- это квинтэссенция
справедливости. Сирена смолкает. Снаружи хлопают дверцы машины.
Полиция. Обвиняется в том, что завладев учебником похоронщика,
пытался выдать себя за женщину. Топот ног на лестнице. Голоса
за дверью.
-- Арестуйте его. Он вуду. Колдун. Там внутри извращенец.
-- Полегче, леди. Что происходит. Откройте.
-- Он носит женские платья.
-- Ладно, леди. Он вооружен.
-- Откуда мне знать. Но только у меня геморрой начался с
тех пор, как он въехал.
-- Вы видели револьвер или нож.
-- Я видела грязные картинки с мертвецами, вот что у него
там такое. Без одежды. Даже яйца видать.
-- О'кей, леди, это колдовство нам известно. Эй, вы там,
откройте. В последний раз говорю.
Кристиан тянет дверь на себя. Четверо ожидают в тени.
Рычит и щерится пес. Две синих фуражки, две формы. Плевать им
всем, что я недавно овдовел. Прямо на меня наставлен револьвер.
Пристрелят еще до того, как я успею выкрикнуть, что меня
подвела общая культура. Поднимаю руки. Ширинка расстегнута.
Плюс с особой злонамеренностью размахивал елдаком. Между тем
как на иллюстрированной странице красовались ничем не прикрытые
мужские яйца. Зашивать намертво рты в студии Вайна, похоже,
будет большим облегчением.
-- О'кей, приятель.
-- Это он. А платья вон там. В чемодане. Я говорила. И по
говору слыхать, что он в платьях ходит.
-- Леди, дайте нам слово вставить. О'кей, опустите руки.
Что вы можете на это сказать, приятель.
-- Это одежда моей жены.
-- А где ваша жена.
-- Умерла.
-- Он ее зарезал.
-- Заткнитесь, леди. Что вы хотите этим сказать, приятель.
-- Только то, что я сказал, -- умерла.
-- Слушай, друг, ты, давай, не умничай.
-- Я и не умничаю. Она умерла. Ее похоронили чуть больше
недели назад. А это ее одежда.
-- Ладно. Теперь насчет грязных картинок. Где они.
-- Вот здесь, я полагаю.
-- Вы полагаете.
-- Но это всего лишь руководство для погребальных дел
мастеров.
-- Это вы что ли погребальных дел мастер.
-- Да, я. Я посвятил свою жизнь этому возвышенному
служению.
-- Вы кончайте шутки шутить. Чего ж вы тогда живете в этой
дыре. Все известные нам похоронщики живут на Парк-авеню.
-- Арестуйте его.
-- В последний раз, заткнитесь леди, или мы вас арестуем.
Все, что рассказывает этот малый, совершенно нормально. Во
всяком случае, для нашего участка. И вы можете это доказать.
Там на табличке имя Корнелиус Кристиан, это ваше.
-- Да.
-- А вообще-то, кто нас сюда вызвал. О'кей, не важно.
Ну-ка умолкните все и перестаньте пихаться. Леди, у вас телефон
есть.
-- Есть. Заплатите и пользуйтесь.
-- О'кей, приятель. Куда мне позвонить, чтобы проверить
ваши слова.
-- В Погребальный дом Вайна.
-- Да ну. Это Кларенс Вайн, что ли.
-- Да. И я опаздываю на работу.
-- А, так вы у него работаете. Я раньше тот район
патрулировал. Ну как же, Кларенса я знаю. Отличный малый. И
дела у него идут что надо, скоро уже третий филиал откроет в
Ист-Сайде. На пять этажей под землю уходит. Будет на что
посмотреть. Да, кто бы мог подумать. О'кей, леди, представление
окончено.
-- Так чего, с ним все по закону что ли.
-- Вот именно.
-- Но он же похоронщик.
-- Он в своем праве, леди.
-- Тогда пусть и живет, где похоронщики. А не в доме с
нормальными людьми.
-- Это не по нашей части, леди.
-- А если это сосало заразу какую с трупов притащит.
-- Слушайте, леди, ведите себя прилично. Угомонитесь, пока
не нарвались на неприятности. Если вас что-то не устраивает,
позвоните уполномоченному по здравоохранению. Из-за таких вот
убийства и происходят. Радуйтесь, что он не заклинатель змей с
клубком кобр под кроватью. И кстати, наймите кого-нибудь, чтобы
посыпал солью лед на вашем крыльце.
-- Этим занимается мой племянник, Анджело.
Весь отряд удаляется. Оставив на полу ступневидные лужи
растаявшего снега. Кристиан надевает серое твидовое пальто,
хватает руководство. Быстро вниз по лестнице. Мимо сальной
физиономии миссис Гроц, ощерившейся из-за двери. Приятно знать,
от чего именно люди взъедаются на тебя. И обзывают сосалом. А
это, стало быть, Анджело, брат Винни Костолома. Четыре свирепых
карих глаза -- два принадлежат его псу, два других он сам
поднимает на меня от лопаты. Полицейские в патрульной машине.
Один манит рукой. Другой что-то пишет в записной книжке.
Опускает стекла. Я слишком опаздываю, придется ловить такси.
-- Эй, мистер Кристиан, идите сюда, садитесь. Мы вас
подбросим. Нам по дороге.
Прыгнув через сугробик прямо в канаву. Кристиан забирается
на заднее сиденье патрульной машины. Сквозь шелест помех голос
объявляет по радио. Двигаться к пересечению Пятой с
Пятидесятой. Вызываются все машины, на шестнадцатом этаже
мужчина грозится спрыгнуть на Пятую авеню.
Взвывает сирена. Патрульная машина срывается с места.
Заснеженной вихлявой дорогой проносится сквозь парк. Влетев в
Охотничьи Ворота, вылетает в Ворота Рудокопа и мчит по Пятой
авеню. Дама, укутанная в меха, оборачивается и смотрит, как
поднимает лапку, чтобы пописать, ее пудель в норковой шубке. С
приятностью отмечаю, что пока мы взрывали колесами снег меня
наградили парой-тройкой уважительных взглядов. Без сирены никто
бы и внимания не обратил. Этот прыгун может оказаться нашим
клиентом. Которого придется соскребать с тротуара. Если,
конечно, это не шестнадцатый этаж кукольного домика. Может,
правда, вляпаться в крышу автомобиля. Или приземлиться на
головы пятерке прохожих сразу. Тогда Вайну достанутся шестеро.
Пожарная машина. Веют флаги. А впереди всех -- я.
-- Да, мистер Кристиан. Если этот парень оттуда соскочит,
он все вокруг мозгами забрызгает. Веселая у нас работа. Скажите
Кларенсу, Дик ему кланялся. А адрес вам лучше сменить.
Шагаю по городу на восток. Навесы на остановках здесь