Страница:
темно-зеленые. И покрыты мантией снега. Из-под колес автобусов
летят серые комья талого снега. У грузового подъезда вайновский
пикап. На улице пусто. Не считая одинокой фигурки, которая
тащится куда-то, прикрыв понурую голову большим бурым
конвертом. Коммерцию не остановишь. Снег даже на поезде, с
ревом летящем над улицей. Ну давай, заходи. Тепло и уютно. В
ботинке тает.
-- Где вы были, Кристиан. Вы опоздали.
-- Простите, мистер Вайн. Квартирная хозяйка пыталась
вышвырнуть меня из дому, решив, что я похоронщик. У нее
предвзятое отношение к этой профессии. Приезжали полицейские.
Один из них знаком с вами. Дик.
Темная фигура Вайна укоренилась в самой середине
канареечного ковра. Галстучная заколка с жемчужиной.
Указательные пальцы согнуты, по ним вверх и вниз проскальзывают
большие. Он готов облаять меня, выгнать вон, вручить мне счет
за похороны жены. А я стою перед ним, оттаивая, наслаждаясь
теплом. В первый раз получил работу. В этом новом мире, полном
возможностей, от которых дыбом встают волосы, если не фаллосы.
-- О'кей. Постарайтесь, чтобы это больше не повторялось.
Извините, если я показался вам резким, но нам сейчас не хватает
рук. У Фрица уже двусторонняя пневмония. А по коротким волнам
передали сообщение, что какой-то человек того и гляди выпрыгнет
из окна на углу Пятой и Пятидесятой. Если снегу еще навалит,
число таких людей возрастет. Они сигают из окон, будто
кукурузные зерна с раскаленной докрасна сковородки. После
каждой метели.
-- Я прошу прощения, мистер Вайн. Больше не повторится.
-- Ну хорошо, тогда за дело. У нас двое усопших, мисс
Мускус во втором покое занимается семейством Бреннан. Я хочу,
чтобы вы с вашим пониманием этикета взяли на себя четвертый
покой. Соурпюссы. Там никаких хлопот не предвидится. Кортеж
будет готов через полчаса. Поедете в Зеленый Дол. Погребение в
мавзолее. Думаю, вы с этим справитесь.
-- Думаю, да.
-- Ваш водитель, Чарли, знает, что нужно сделать на
кладбище. Так, теперь снимайте пальто. Протрите туфли,
причешитесь. И тихо входите. За дверь справа регулятор
температуры, показания скорее всего нормальные, но вы все равно
сделайте вид, будто что-то там поправляете. Дает людям
ощущение, что о них заботятся. Миссис Соурпюсс ни с кем не
спутаешь, блондинка, представьтесь ей как мой ассистент.
Усопший занимался оптовой продажей женского платья, крупное
дело. Вам следует лишь приглядывать, чтобы все шло гладко. Там
никто от слез не промокнет. О цветах я сам позабочусь. А вы
поедете с Чарли и с гробом.
Блондинка в черном. Третьего дня видел ее в холле. Сидит,
читая раскрытый на коленях модный журнал. По углам застыли двое
джентльменов. Еще один, стоящий прямо за дверью, оглядывает
меня сверху донизу. У гроба преклонила колени и поникла главой
пожилая женщина. На усопшем синий деловой костюм. Видел его на
столе, когда падал в обморок. Нынче он лет на двадцать моложе.
В очках и, господи-боже, в старом итонском галстуке. Встань
здесь. Проверь термостат. Прошу прощения, сэр. Оп-ля.
Температура-то на градус ниже, чем следует. И зеленый свет
малость резковат. Музыка смахивает на замедленную польскую
польку. А ну, еще шажок вперед. Жена, должно быть, вдвое моложе
его. Масса золотых украшений на обоих запястьях. И на пальце
бриллиант размером с желудь. А садиться мне разрешается.
Пожалуй, не стоит. Экие она ноги-то отрастила. Черные чулки
мерцают в изумрудном свете. Представься.
-- Прошу меня извинить. Я мистер Кристиан. Ассистент
мистера Вайна. Надеюсь, все в порядке. Могу я что-нибудь
сделать для вас.
-- В общем, да. Вы не добудете мне пачку "Глазок".
-- Прошу прощения.
-- "Глазок".
-- А что это.
-- Сигареты.
-- О. Разумеется.
-- Вставьте их в счет.
Кристиан трусит по улице. Стараясь попадать в оставленные
кем-то следы. Мимо мрачной статуи индейца у табачной лавки,
который, прикрыв щитком ладони глаза, всматривается в решетки и
фермы, чьи перекрестья проступают сквозь неослабевающий снег.
Под рушащийся сверху железнодорожный гром кричит продавцу
"Глазки", и тот протягивает пачку. Написано, с ментолом. И
коробок спичек в придачу, задаром. В Европе пришлось бы
платить. Подумал, наверное, что я чокнутый, бегаю тут без
пальто. А я превосходно себя чувствую в эту минуту. Снег
очистил воздух, и люди как-то изменились, посвежели. У
некоторых совершенно фантастические ноги. Все это внушает
надежду. Что я смогу добиться на этой работе успеха, может быть
сногсшибательного. Глядишь, еще и Вайну нос утру по части шика
и роскоши ритуала. Заведу себе венский оркестр. И еще, поставлю
у входа двух лбов с пиками и в доспехах, пускай охраняют. А
похоронный салон уйдет у меня под землю на восемь этажей. И
ведь всего только час назад я был извращенцем. Замогильным
сосалом, разносящим заразу.
-- Мадам.
-- Спасибо. Что за любезный молодой человек. Большое
спасибо.
-- Всегда рад служить вам, мадам.
-- Я миссис Соурпюсс. Вы, наверное, читали о нас в
газетах.
-- Сожалею, но по-моему не читал.
-- Все это так ужасно. А вы не из Нью-Йорка, верно.
-- В настоящий момент нет.
-- Мне сразу так показалось. Вы говорите, как англичанин.
-- Спасибо.
-- Как это милого молодого человека вроде вас занесло в
подобное место.
-- Как вам сказать, мадам, пожалуй, это можно назвать моим
призванием.
-- Вы что же, призыв услышали. Исходящий отсюда.
-- Именно. Такова моя миссия. Надеюсь, что усердный труд
позволит мне добиться заметного положения. Быть может даже
открыть со временем собственное дело.
-- На редкость неромантическое стремление.
-- Я хочу помогать людям. И моя профессия предоставляет
такую возможность.
-- Вы говорите совершенно как мистер Вайн.
-- Мне очень лестно это слышать.
-- А вас от всего этого не тошнит.
-- Мадам, утешать осиротевших, скорбящих о своей потере,
есть необходимая предпосылка моего душевного мира.
-- Да ну вас, вы меня разыгрываете. Но произношение у вас
великолепное. Хотите сигарету.
-- Нет, благодарю вас. Вы позволите.
Кристиан вытягивает зажигалку миссис Соурпюсс из ее туго
обтянутой черной перчаткой руки. По которой каскадом спадают
золотые браслеты. У нее твердая и сильная линия челюсти.
Светлая, гладкая кожа. Зеленовато-синие глаза. Наклонись чуть
ближе. К ее духам. Глаза скорее синие, чем зеленые. А я, когда
входил сюда этим утром, ожидал, что на меня пахнет формалином.
Кабы позавтракал, могло бы и вырвать. Прямо на Вайновский
канареечный ковер. Тяжелая зажигалка. Должно быть, литое
золото. Вот, значит, валится на тебя с небес дерьмо чуть ли не
водопадом. Особенно с потолка спальни, которую ты снимаешь. И
вдруг замираешь с эрекцией, норовящей высадить тебе нижнюю
челюсть. Оттого, что углядел бедра скорбящей вдовицы. Есть от
чего офигеть.
-- Скажите, мистер Кристиан. Господи, какие у вас чудные,
изящные руки. Вы на кладбище поедете.
-- Да, поеду.
-- Я была бы вам очень признательна, если бы вы поехали в
моей машине. Мне бы хотелось иметь в дороге собеседника.
-- Я спрошу у мистера Вайна. Уверен, что он согласится. Мы
стараемся помочь нашим клиентам всем, чем только можем.
Брови Кристиана удивленно приподнимаются в изумрудной,
будто в ночном клубе, полутьме. Скромно ретируюсь.
Останавливаюсь посреди коридора, чтобы в льющемся с потолка
свете осмотреть свои руки. Да. Пожалуй, и впрямь великолепны.
Надо обождать, придумать как опустить мой налившийся кровью
перпендикуляр, а то Кларенс подумает, будто я пытался уделать
им скорбящую вдовушку. Он прав. Жизнь прекрасна. Для тех, кто
посвятил ее избавленью от мертвых. Единственное, что меня
теперь остановит, это полный провал.
Или
Помирать
Вдруг станет
Немодно
Автомобиль у мадам серый. С крохотными круглыми боковыми
окошками сзади. Вроде иллюминаторов на корабле. Длинная антенна
торчит над заснеженной крышей. Внутри меховая полость с темным
отливом. В последний раз окинул взглядом мистера Соурпюсса. Чье
спокойствие и лысина представляются безграничными. Нарумяненные
полные щеки. Денег, наверное, целую кучу огреб. Печать молчания
на устах. Иначе я бы спросил у него, как это ему удалось.
Пока мы едем по Пятьдесят Седьмой улице, миссис Соурпюсс
мурлычет неторопливую польскую польку. Порой поворачиваясь,
чтобы оглядеть витрину очередного модного ателье. Улыбается,
встречаясь со мной глазами. Малый, вначале торчавший у
термостата, стоял, из конца в конец озирая улицу, а двое других
наблюдали, как я влезаю в ее лимузин. И жевавший резинку шофер
миссис Соурпюсс, пророкотал нечто неразличимо неласковое и
захлопнул за мной дверцу.
Снег, ставший глубже, замедляет движение. Белые холмики
брошенных автомобилей. В небе темные тучи. Буксир волочет
вокруг пирса океанский лайнер с красной трубой. В
увеселительном парке за темными холодными водами Гудзона торчат
над отвесными скалами вагончики русских рельсовых горок.
Школьником заехал туда однажды, после ежегодной июньской
лодочной прогулки. Тогда это был мой город. Теперь принадлежит
Вайну. Который молча уставился на меня, когда я сообщил. О
требовании миссис Соурпюсс, чтобы я ее сопровождал. Я стоял,
ожидая. Вайн сидел. За столом, сплошь покрытым листами
архитектурных планов. Прижатых с одного угла черной книжицей,
на который красным выведено "Нью-Йоркский Светский Календарь".
Теперь он уже выяснил, что я там не значусь, и вправе спросить,
какого, собственно, дьявола ты пытаешься втереться в знакомство
к скорбящим. Но он опустил глаза на чертежи. О'кей, Кристиан. И
добавил, сию минуту по радио сообщили, будто надвигается
настоящая снежная буря, убедитесь, что Чарли надел цепи на
колеса всех машин. У Чарли, когда я к нему подошел, приятным
образом вылезли на лоб глаза. И он сказал, мистер Кристиан, а
вы-то что здесь делаете. Я сказал, работаю. И он сказал,
господи-иисусе.
Миссис Соурпюсс курит сигарету за сигаретой. Я раз за
разом щелкаю ее зажигалкой. Клубы дыма из-под черной
широкополой шляпы. Наклоняется, стряхивая пепел в выдвинутую из
ореховой спинки водительского сидения пепельницу. Общается с
ним через микрофон, похожий на чайное ситечко. Его зовут Глен.
Он все бросал на меня нехорошие взгляды в зеркальце заднего
вида и в конце концов до того увлекся сооруженьем глумливой
гримасы, что врезался в зад катафалка. Из которого, ругаясь и
размахивая кулаками, выскочил Чарли.
-- Черт тебя подери, ты что, тупорылый, не видишь, что я
впереди, ты же мог усопшего покалечить или еще что.
Миссис Соурпюсс, смеясь, прикрывает ладонью рот. И
оборачивается, уставясь прямо на мое укрытое мехом лоно. Поверх
которого я со страшной скоростью вращаю большими пальцами.
-- Вы увлекаетесь спортом, мистер Кристиан.
-- Порой надеваю перчатки. Я занимался боксом.
-- Вот как.
-- И очень хорошо умею за себя постоять.
-- Но будет просто ужасно, если что-нибудь случится с
вашими руками. Вы любите хорошие книги, музыку.
-- Да, люблю.
-- Я тоже. По-настоящему хорошие книги. Очень люблю
хорошие книги.
-- И я.
-- Я так и знала. Это у вас на лице написано.
Высоким мостом проезжаем над водами, там, где Ист-Ривер
впадает в Гудзон и тут же из него выпадает. Покидаем остров
Манхэттен. Приземляемся в Бронксе. Миссис Соурпюсс снимает
шляпу и откидывает голову назад. Приоткрывает рот, проводя
снутри языком по каждой щеке. Стряхивает с сигареты пепел и
основательно затягивается. Впереди нас везут ее мужа. На белом
атласе гроба, покрытого венками и цветами. Горе людское
снашивается быстро. Думаешь, оно не пройдет никогда. Тут-то оно
и проходит.
-- Как ваше имя. Не могу же я все время называть вас
мистером Кристианом.
-- Корнелиус.
-- У вас наверное были старомодные родители, раз они так
вас назвали.
-- Они были иммигранты и рано оставили меня сиротой.
-- Как грустно.
Машины на шоссе стараются держаться подальше от похоронной
процессии. Метель, все спешат по домам. На каменистых пригорках
притулились дома, где живут люди, которые, кажется, надежно
защитились от жизни. За этими уютными окнами. В комнатах, по
которым можно прогуливаться. С холодильниками, набитыми
мороженым, оливками, острым сыром. Кружками болонской колбасы и
кусками ростбифа, уже готовыми лечь между намазанными майонезом
ломтями ржаного хлеба. Садишься на большой диван посреди
просторной гостиной. Впиваешься зубами в еду и смываешь ее
содовой вниз. В большом камине полыхает пламя. Батареи дюжинами
тренькают по всему дому.
-- Где это мы, Корнелиус. Далеко еще.
-- Недалеко, мадам.
-- Сделайте одолжение, бросьте вы эту мадам. Я от нее я
ощущаю себя старухой.
-- Простите.
-- Меня зовут Фанни. Так где мы.
-- В Бронксе.
-- Что-то не похоже на Бронкс.
-- И все-таки это Бронкс. В нем есть и леса, где водятся
олени, рыба, ондатры, опоссумы, совы, змеи.
-- Вот не ждала от этакой дыры. Интересно, скоро сюда
доберется цивилизация. Эй, похоже мои слова задели ваши
чувства.
-- О нет.
-- Чего уж там нет.
-- Я вырос в Бронксе.
-- Шутите. Смотрите-ка. Снова лес. В точности как вы
сказали.
-- А на кладбище имеется озеро с утками.
-- Шутите.
Вьющейся по лесу дорогой кортеж взбирается по холму.
Лишенный цепей серый лимузин оскальзывается на льду. Сзади идут
еще две машины. Белые клубы выхлопных газов вырываются из-под
катафалка. В котором Элен и я, в котором мы ожидали на
перекрестках зеленого света. Посреди моего родного,
романтического Бронкса. Я был мальчишкой только что из
Бруклина, новичком в этих местах, оказавшимся вдруг на улице.
Подружился с пареньком по имени Билли, у которого только что
умерла мать. Он все упрашивал меня. Опробовать боксерские
перчатки, которые ему подарили на Рождество. Его отец, сидя в
последнем ряду, наблюдал, как мы скачем по рингу. Я думал, горе
не позволит ему драться по-настоящему, а он отмутузил меня до
икоты.
-- Что это там, Корнелиус.
-- Последняя станция городской железной дороги.
-- А вон, где "Викки" написано, бар?
-- Да.
Миссис Соурпюсс достает из черной блестящей сумочки
новенькую, еще хрустящую десятидолларовую бумажку. Приподняв
брови, берет микрофон и приказывает Глену затормозить. Катафалк
едет дальше, пересекая широкую авеню, две машины следуют за
ним. Человек в серой форме знаком велит им остановиться сразу
за воротами.
-- Корнелиус, голубчик, окажите великую милость, купите
мне бутылку виски.
-- Разумеется, конечно. Какой-нибудь определенный сорт.
-- Канадского.
Вступаю под крышу населенного призраками строения. Сколько
раз я сходил здесь с поезда или садился в него, в самом конце
линии -- или в начале, если вы направляетесь в город. Бармен с
засученными рукавами. Коммивояжеры, сгорбившиеся в круглом баре
над выпивкой. Звон бубенцов из музыкального автомата, сани
мчатся по снегу. Кто-то из посетителей говорит, вот что нам и
вправду понадобится, если через час эта штука не кончится.
Снаружи снег повалил еще гуще. Провисшие телефонные
провода над уходящей на север аллее. Черная высокая железная
изгородь по другую сторону улицы. А за ней кровли громадных
мраморных мавзолеев. Есть и гранитные, серые. Ели, заиндивевшие
клены, дубы и буки. Вся смерть, какая там есть, надежно укрыта.
Холодно, бело, одиноко. Миссис Соурпюсс открывает стеклянный
шкафчик.
-- Выпейте немного, Корнелиус, нас ожидает зверский холод.
-- Нет, спасибо. Не могу, пока я на службе.
-- Вы называете это службой.
-- Нет.
-- Ну так глотните немного.
-- Я думаю, все же не стоит.
-- Ну будьте лапушкой. Вы же не ждете, что я буду сидеть,
проливая слезы.
-- Я полагаю, что одни горюют больше, другие меньше.
-- Да идите вы. Большинство радо-радешенько. Если не
ребенка хоронят.
-- Вот сдача.
-- Оставьте себе, она ваша.
-- Прошу прощения, но я не могу ее принять.
-- Знаете, еще минута и я вам медаль повешу на грудь.
Такой вы, черт побери, замечательный. Возьмите.
-- Ну хорошо, большое спасибо.
-- Было бы о чем говорить. Ради чего же я замуж-то
выходила. Ну, за встречу.
Фанни основательно отхлебывает виски, глотает так, что
кадык ходит вверх-вниз. А мне не терпится снова увидеть ее ноги
в черных чулках. Вайн не сказал ни слова о чаевых. Как о части
того, что составляет мой фантастический оклад жалованья. Если
прибегнуть к старомодному обороту. Бросить их Вайну, дабы он
еще пуще уверовал в могущество своего красноречия. Фанни
достало двух фраз и гаргантюанской щедрости, чтобы избавить
меня от пожизненного самоуважения. Почти на семь долларов
богаче. Хватит, чтобы купить шипучки и груду сосисок и кататься
целый день на пароме, да еще и на пиццу останется.
-- Корнелиус, вы ведь сильный, правда. Не позволяйте
никому прикоснуться ко мне.
Теперь она хочет знать, похож ли я на Самсона. Глен на
переднем сидении опять ухмыляется. Думает, что уже все насквозь
знает. Как он сейчас подвезет нас к дверям мавзолея Соурпюссов.
Давя встречных покойников. Как замельтешат перед ним служители.
И как он даст мне возможность отойти в сторонку и пересчитать
деньги.
-- Я была замужем за футболистом, Корнелиус. Он мог
держать меня над головой на одной ладони. Но не мог и гроша
заработать. Плакал, как дитя, когда я его бросила. И вроде как
немного повредился в уме. Пытался убить меня, когда я
отказалась вернуться. Если он ждет где-нибудь здесь, дайте ему
как следует, ладно.
Дорога вьется, спадая и поднимаясь, перебирая вид за
видом. Проезжаем статую мальчика, сидящего на скамье, скрестив
ноги в бриджах. С красной гвоздикой в руке. Я был одет точно
так же, когда проиграл мой первый бой. Меня за тупость оставили
на второй год. И я решил что смогу побить второго по силе
малого в классе. А у него оказались под свитером книги, о
которые я только кулаки отбил. Вколотил меня в живую изгородь,
так что я даже расплакался. Теперь вот миссис Соурпюсс желает,
чтобы я звезданул по чугунной челюсти какого-то здоровенного
живоглота.
-- Скажу вам правду, миссис Соурпюсс. Я очень силен. Но
этот ваш первый муж.
-- Второй.
-- Пусть будет второй. Судя по описанию, он человек не
маленький. Вы действительно полагаете, что он может нас здесь
поджидать. Я к тому, что мы, конечно, стремимся по возможности
во всем идти навстречу клиенту. Однако я бы не отказался от
чьей-либо помощи.
-- Со мной три частных детектива. Но мне хотелось бы
обойтись без стрельбы.
-- Без стрельбы. Миссис Соурпюсс. Это почтенное кладбище.
Здесь имеются определенные правила. Если начнется стрельба,
меня просто уволят. Толкотня и давка -- вещи на похоронах
обычные. Но применения огнестрельного оружия мистер Вайн
безусловно одобрить не сможет.
Вон в ту сторону мы ехали с Элен. Дешевые могилы. Ряд за
рядом. А если свернуть сюда, дело может кончиться тем, что наши
зубы заскачут по всей гробнице, будто игральные кости. Если нам
их прежде не высадят пули. Кругом расступаются в заснеженном
изяществе величественные строения. За любым из которых может
сидеть второй муж миссис Соурпюсс. Глядя в оптический прицел
здоровенной винтовки. Остаток футбольной команды вылетает
сбоку, размахивая томагавками. Мало переменились эти места с
той поры, когда здесь охотились индейцы.
Прямо по курсу восемь человек в зеленом. Уходит вверх
накрытая тентом тропа. Купол мавзолея покоится на колоннах,
арочные витражные окна. Кедры у входа. Кортеж останавливается.
Вот те на. К похоронной процессии добавились еще две машины.
Кларенс несомненно предпочел бы, чтобы я действовал,
основываясь на собственном суждении. Залечь на полу лимузина. И
после того, как бойня окончится, доставить уцелевших в
больницу. А Чарли свезет покойников к Вайну.
-- Миссис Соурпюсс, я не хотел бы показаться вам
негалантным, но, прежде чем мы выйдем. Замечаете ли вы
где-нибудь вашего второго мужа. Вон в той машине. В ней кто-то
сидит. Ради вашей же безопасности нам следует удостовериться,
прежде чем выходить.
-- Вилли пробитый. Врежьте ему покрепче и все. Вы боитесь,
Корнелиус.
-- Нет, я не боюсь. Просто немного встревожен. Я к тому,
что мне придется поговорить с кем-то из кладбищенской
администрации. Всякий прискорбный инцидент дурно отражается на
величественности ритуала. Обычно они здесь подобного не
допускают.
Чарли выкручивает и дергает ручку на дверце катафалка.
Которую заело после наезда глумливого Глена. Присутствуй здесь
Вайн, он бы уже с воплями лез на стену мавзолея. Тем временем
Чарли наваливается на гаечный ключ. И плюхается задницей в
снег. Отчего на лице представителя администрации выражается
серьезное недовольство. Возможно, это не только первое, но и
последнее мое погребение. Тянут-потянут, уже втроем. Хлоп. Еще
один рюхнулся. Представитель все больше мрачнеет. Так, давайте
теперь вчетвером. Сдвинулась. Взвыла. Открылась. Всю дверцу
перекосило. Фанни стискивает мою руку. Я вылезаю из лимузина,
хером вперед.
-- Боже мой, Корнелиус. Что за дуболомы.
Сопровождающие собирают цветы, зачерпывая их прямо
охапками. Шестеро из них, все в зеленых шапочках, вытягивают
гроб. Аккуратно прилаживают его себе на плечи. Чарли стоит,
наблюдая за ними, лицо у него пепельно-серое, в седых космах
застревают снежинки. Указатель на зеленом столбике гласит:
"Райская Авеню". Вместо: "Для тех, кто еще не вляпался по самые
уши". Фанни прихорашивается. Щелкает золотой пудреницей. Тонкий
запах пудры ударяет мне в нос. Вот туда и пойдем. Тщеславие
впереди. Насилие сзади.
-- Пожалуйста, скажите мне, если увидите его, миссис
Соурпюсс.
-- Кого.
-- Вилли.
-- Не беспокойтесь, вы его сразу заметите, в нем шесть
футов росту.
Миссис Соурпюсс в черных резиновых ботиках с высокими
каблуками. Кристиана трясет. Задерживаемся под навесом, точь в
точь таким же, как у Вайна на входе. А пальто-то я на работе
оставил. Здесь, на свежем воздухе, запах ее духов усиливается.
Черные ноги на белом фоне. Все ждут. Из двух других машин
выбирается странная компания. Четыре женщины в черных шляпах и
длинных вуалях. Троица дотемна смуглых мужчин, один в
ниспадающей рясе. Три детектива: двое стоят на верхней
ступеньке, один по другую сторону дороги.
-- Кто эти люди в черном, миссис Соурпюсс.
-- Крестьяне. Мужнины родственники. Я позволила им немного
развлечься на свой манер. Потому что больше им ничего не
обломится. Кучка иммигрантов. Им придется вернуться в свою
Болгарию.
Возьми ее за пушистый локоть. Ветра пронизывают мой твид.
Вместе с ощущением ее правой груди. Охлаждая мой перпендикуляр.
Который встает всякий раз, как встает она. Ступеньки чисто
выметены. Самое время сказать ей любезность. Пока тут не
запахло неподобающим поведением.
-- Вы очень привлекательно выглядите, миссис Соурпюсс.
-- Держу пари, что вы говорите это всем вашим клиентам.
Холодный мглистый интерьер. Запах цемента и штукатурки.
Едва не ответил миссис Соурпюсс. Что она -- первый клиент, с
которым я познакомился. Она неподвижно стоит рядом со мной.
Пока вокруг потеснее сбиваются люди. У рослого бородача в
черной рясе оказался с собой небольшой алтарь. В витражных
окнах коленопреклоненные ангелицы с венками. Под одной написано
"Pax Vobiscum<$F Мир с вами (лат.) -- Прим. пер.>". Все, что
мне следует сделать, это восстановить членство в атлетическом
клубе, где меня когда-то научили махать кулаками, и поскорее
вернуть себе прежнюю форму. Трагедиям свойственно случаться так
же нежданно, как часам останавливаться именно в тот самый миг,
когда ты на них поглядишь. Тут-то и ударяет гонг, и ты
основательно получаешь по морде, и начинается раунд. Выходи и
дерись. Особенно приветствуются удары ниже пояса. Так что
ничьим яйцам у нас спокойно повисеть не дают. Мои так и вообще
раскачиваются в благоговейном трепете. Свисая с очень крутого
рога. Восставшего в честь Фанни.
С потемневших небес по-прежнему сыплются хлопья. По
дорогам кладбища ползут снегоочистители. Мистера Соурпюсса в
его водонепроницаемом, со свинцовыми швами гробу поднимают,
чтобы навек упокоить под огромной плитой розоватого мрамора.
Пока иммигранты бормочут молитвы. А мы спускаемся по ступеням.
Кто-то хлопает меня по плечу. На правой руке сам собою
сжимается кулак. Самое верное -- двинуть эту орясину Вилли по
корпусу так, чтобы из него пыль полетела. Поразительно, до чего
я, оказывается, храбрый. Впрочем это был Чарли, негромко и
грустно спросивший меня, поеду ли я назад в катафалке. Я
ответил да. Миссис Соурпюсс ответила нет. И утянула меня,
закостеневшего, в свою машину. Где пальчиками сжала мое колено.
-- Ах вы, бедный мальчик. Давайте я вам руки разотру.
И бедный старый Чарли. В карих глазах которого достаточно
горя, чтобы открыть ссудную кассу печалей. Остался раздавать
чаевые, между тем как мы отчалили. И не торопясь, покатили по
петлистым дорожкам. Снабдить один из этих мавзолеев кроватью и
очагом, хорошая бы вышла квартирка. При том, что на ночь ворота
здесь запираются, можно было бы выходить гулять по вечерней
тиши. В валенках. В окружении красоты. Вдали от квартирных
хозяек. Резать коньками лед замерзшего озера. Избегая лишь
проруби посередке, вкруг которой замерли утки и гуси. Каменный
мостик. Синяя сойка, заверещав, взлетает на ветку дерева. Там,
за участком небольших надгробий просвечивает сквозь изгородь
красный фасад пожарного депо. Судя по его виду, внутри тепло и
летят серые комья талого снега. У грузового подъезда вайновский
пикап. На улице пусто. Не считая одинокой фигурки, которая
тащится куда-то, прикрыв понурую голову большим бурым
конвертом. Коммерцию не остановишь. Снег даже на поезде, с
ревом летящем над улицей. Ну давай, заходи. Тепло и уютно. В
ботинке тает.
-- Где вы были, Кристиан. Вы опоздали.
-- Простите, мистер Вайн. Квартирная хозяйка пыталась
вышвырнуть меня из дому, решив, что я похоронщик. У нее
предвзятое отношение к этой профессии. Приезжали полицейские.
Один из них знаком с вами. Дик.
Темная фигура Вайна укоренилась в самой середине
канареечного ковра. Галстучная заколка с жемчужиной.
Указательные пальцы согнуты, по ним вверх и вниз проскальзывают
большие. Он готов облаять меня, выгнать вон, вручить мне счет
за похороны жены. А я стою перед ним, оттаивая, наслаждаясь
теплом. В первый раз получил работу. В этом новом мире, полном
возможностей, от которых дыбом встают волосы, если не фаллосы.
-- О'кей. Постарайтесь, чтобы это больше не повторялось.
Извините, если я показался вам резким, но нам сейчас не хватает
рук. У Фрица уже двусторонняя пневмония. А по коротким волнам
передали сообщение, что какой-то человек того и гляди выпрыгнет
из окна на углу Пятой и Пятидесятой. Если снегу еще навалит,
число таких людей возрастет. Они сигают из окон, будто
кукурузные зерна с раскаленной докрасна сковородки. После
каждой метели.
-- Я прошу прощения, мистер Вайн. Больше не повторится.
-- Ну хорошо, тогда за дело. У нас двое усопших, мисс
Мускус во втором покое занимается семейством Бреннан. Я хочу,
чтобы вы с вашим пониманием этикета взяли на себя четвертый
покой. Соурпюссы. Там никаких хлопот не предвидится. Кортеж
будет готов через полчаса. Поедете в Зеленый Дол. Погребение в
мавзолее. Думаю, вы с этим справитесь.
-- Думаю, да.
-- Ваш водитель, Чарли, знает, что нужно сделать на
кладбище. Так, теперь снимайте пальто. Протрите туфли,
причешитесь. И тихо входите. За дверь справа регулятор
температуры, показания скорее всего нормальные, но вы все равно
сделайте вид, будто что-то там поправляете. Дает людям
ощущение, что о них заботятся. Миссис Соурпюсс ни с кем не
спутаешь, блондинка, представьтесь ей как мой ассистент.
Усопший занимался оптовой продажей женского платья, крупное
дело. Вам следует лишь приглядывать, чтобы все шло гладко. Там
никто от слез не промокнет. О цветах я сам позабочусь. А вы
поедете с Чарли и с гробом.
Блондинка в черном. Третьего дня видел ее в холле. Сидит,
читая раскрытый на коленях модный журнал. По углам застыли двое
джентльменов. Еще один, стоящий прямо за дверью, оглядывает
меня сверху донизу. У гроба преклонила колени и поникла главой
пожилая женщина. На усопшем синий деловой костюм. Видел его на
столе, когда падал в обморок. Нынче он лет на двадцать моложе.
В очках и, господи-боже, в старом итонском галстуке. Встань
здесь. Проверь термостат. Прошу прощения, сэр. Оп-ля.
Температура-то на градус ниже, чем следует. И зеленый свет
малость резковат. Музыка смахивает на замедленную польскую
польку. А ну, еще шажок вперед. Жена, должно быть, вдвое моложе
его. Масса золотых украшений на обоих запястьях. И на пальце
бриллиант размером с желудь. А садиться мне разрешается.
Пожалуй, не стоит. Экие она ноги-то отрастила. Черные чулки
мерцают в изумрудном свете. Представься.
-- Прошу меня извинить. Я мистер Кристиан. Ассистент
мистера Вайна. Надеюсь, все в порядке. Могу я что-нибудь
сделать для вас.
-- В общем, да. Вы не добудете мне пачку "Глазок".
-- Прошу прощения.
-- "Глазок".
-- А что это.
-- Сигареты.
-- О. Разумеется.
-- Вставьте их в счет.
Кристиан трусит по улице. Стараясь попадать в оставленные
кем-то следы. Мимо мрачной статуи индейца у табачной лавки,
который, прикрыв щитком ладони глаза, всматривается в решетки и
фермы, чьи перекрестья проступают сквозь неослабевающий снег.
Под рушащийся сверху железнодорожный гром кричит продавцу
"Глазки", и тот протягивает пачку. Написано, с ментолом. И
коробок спичек в придачу, задаром. В Европе пришлось бы
платить. Подумал, наверное, что я чокнутый, бегаю тут без
пальто. А я превосходно себя чувствую в эту минуту. Снег
очистил воздух, и люди как-то изменились, посвежели. У
некоторых совершенно фантастические ноги. Все это внушает
надежду. Что я смогу добиться на этой работе успеха, может быть
сногсшибательного. Глядишь, еще и Вайну нос утру по части шика
и роскоши ритуала. Заведу себе венский оркестр. И еще, поставлю
у входа двух лбов с пиками и в доспехах, пускай охраняют. А
похоронный салон уйдет у меня под землю на восемь этажей. И
ведь всего только час назад я был извращенцем. Замогильным
сосалом, разносящим заразу.
-- Мадам.
-- Спасибо. Что за любезный молодой человек. Большое
спасибо.
-- Всегда рад служить вам, мадам.
-- Я миссис Соурпюсс. Вы, наверное, читали о нас в
газетах.
-- Сожалею, но по-моему не читал.
-- Все это так ужасно. А вы не из Нью-Йорка, верно.
-- В настоящий момент нет.
-- Мне сразу так показалось. Вы говорите, как англичанин.
-- Спасибо.
-- Как это милого молодого человека вроде вас занесло в
подобное место.
-- Как вам сказать, мадам, пожалуй, это можно назвать моим
призванием.
-- Вы что же, призыв услышали. Исходящий отсюда.
-- Именно. Такова моя миссия. Надеюсь, что усердный труд
позволит мне добиться заметного положения. Быть может даже
открыть со временем собственное дело.
-- На редкость неромантическое стремление.
-- Я хочу помогать людям. И моя профессия предоставляет
такую возможность.
-- Вы говорите совершенно как мистер Вайн.
-- Мне очень лестно это слышать.
-- А вас от всего этого не тошнит.
-- Мадам, утешать осиротевших, скорбящих о своей потере,
есть необходимая предпосылка моего душевного мира.
-- Да ну вас, вы меня разыгрываете. Но произношение у вас
великолепное. Хотите сигарету.
-- Нет, благодарю вас. Вы позволите.
Кристиан вытягивает зажигалку миссис Соурпюсс из ее туго
обтянутой черной перчаткой руки. По которой каскадом спадают
золотые браслеты. У нее твердая и сильная линия челюсти.
Светлая, гладкая кожа. Зеленовато-синие глаза. Наклонись чуть
ближе. К ее духам. Глаза скорее синие, чем зеленые. А я, когда
входил сюда этим утром, ожидал, что на меня пахнет формалином.
Кабы позавтракал, могло бы и вырвать. Прямо на Вайновский
канареечный ковер. Тяжелая зажигалка. Должно быть, литое
золото. Вот, значит, валится на тебя с небес дерьмо чуть ли не
водопадом. Особенно с потолка спальни, которую ты снимаешь. И
вдруг замираешь с эрекцией, норовящей высадить тебе нижнюю
челюсть. Оттого, что углядел бедра скорбящей вдовицы. Есть от
чего офигеть.
-- Скажите, мистер Кристиан. Господи, какие у вас чудные,
изящные руки. Вы на кладбище поедете.
-- Да, поеду.
-- Я была бы вам очень признательна, если бы вы поехали в
моей машине. Мне бы хотелось иметь в дороге собеседника.
-- Я спрошу у мистера Вайна. Уверен, что он согласится. Мы
стараемся помочь нашим клиентам всем, чем только можем.
Брови Кристиана удивленно приподнимаются в изумрудной,
будто в ночном клубе, полутьме. Скромно ретируюсь.
Останавливаюсь посреди коридора, чтобы в льющемся с потолка
свете осмотреть свои руки. Да. Пожалуй, и впрямь великолепны.
Надо обождать, придумать как опустить мой налившийся кровью
перпендикуляр, а то Кларенс подумает, будто я пытался уделать
им скорбящую вдовушку. Он прав. Жизнь прекрасна. Для тех, кто
посвятил ее избавленью от мертвых. Единственное, что меня
теперь остановит, это полный провал.
Или
Помирать
Вдруг станет
Немодно
Автомобиль у мадам серый. С крохотными круглыми боковыми
окошками сзади. Вроде иллюминаторов на корабле. Длинная антенна
торчит над заснеженной крышей. Внутри меховая полость с темным
отливом. В последний раз окинул взглядом мистера Соурпюсса. Чье
спокойствие и лысина представляются безграничными. Нарумяненные
полные щеки. Денег, наверное, целую кучу огреб. Печать молчания
на устах. Иначе я бы спросил у него, как это ему удалось.
Пока мы едем по Пятьдесят Седьмой улице, миссис Соурпюсс
мурлычет неторопливую польскую польку. Порой поворачиваясь,
чтобы оглядеть витрину очередного модного ателье. Улыбается,
встречаясь со мной глазами. Малый, вначале торчавший у
термостата, стоял, из конца в конец озирая улицу, а двое других
наблюдали, как я влезаю в ее лимузин. И жевавший резинку шофер
миссис Соурпюсс, пророкотал нечто неразличимо неласковое и
захлопнул за мной дверцу.
Снег, ставший глубже, замедляет движение. Белые холмики
брошенных автомобилей. В небе темные тучи. Буксир волочет
вокруг пирса океанский лайнер с красной трубой. В
увеселительном парке за темными холодными водами Гудзона торчат
над отвесными скалами вагончики русских рельсовых горок.
Школьником заехал туда однажды, после ежегодной июньской
лодочной прогулки. Тогда это был мой город. Теперь принадлежит
Вайну. Который молча уставился на меня, когда я сообщил. О
требовании миссис Соурпюсс, чтобы я ее сопровождал. Я стоял,
ожидая. Вайн сидел. За столом, сплошь покрытым листами
архитектурных планов. Прижатых с одного угла черной книжицей,
на который красным выведено "Нью-Йоркский Светский Календарь".
Теперь он уже выяснил, что я там не значусь, и вправе спросить,
какого, собственно, дьявола ты пытаешься втереться в знакомство
к скорбящим. Но он опустил глаза на чертежи. О'кей, Кристиан. И
добавил, сию минуту по радио сообщили, будто надвигается
настоящая снежная буря, убедитесь, что Чарли надел цепи на
колеса всех машин. У Чарли, когда я к нему подошел, приятным
образом вылезли на лоб глаза. И он сказал, мистер Кристиан, а
вы-то что здесь делаете. Я сказал, работаю. И он сказал,
господи-иисусе.
Миссис Соурпюсс курит сигарету за сигаретой. Я раз за
разом щелкаю ее зажигалкой. Клубы дыма из-под черной
широкополой шляпы. Наклоняется, стряхивая пепел в выдвинутую из
ореховой спинки водительского сидения пепельницу. Общается с
ним через микрофон, похожий на чайное ситечко. Его зовут Глен.
Он все бросал на меня нехорошие взгляды в зеркальце заднего
вида и в конце концов до того увлекся сооруженьем глумливой
гримасы, что врезался в зад катафалка. Из которого, ругаясь и
размахивая кулаками, выскочил Чарли.
-- Черт тебя подери, ты что, тупорылый, не видишь, что я
впереди, ты же мог усопшего покалечить или еще что.
Миссис Соурпюсс, смеясь, прикрывает ладонью рот. И
оборачивается, уставясь прямо на мое укрытое мехом лоно. Поверх
которого я со страшной скоростью вращаю большими пальцами.
-- Вы увлекаетесь спортом, мистер Кристиан.
-- Порой надеваю перчатки. Я занимался боксом.
-- Вот как.
-- И очень хорошо умею за себя постоять.
-- Но будет просто ужасно, если что-нибудь случится с
вашими руками. Вы любите хорошие книги, музыку.
-- Да, люблю.
-- Я тоже. По-настоящему хорошие книги. Очень люблю
хорошие книги.
-- И я.
-- Я так и знала. Это у вас на лице написано.
Высоким мостом проезжаем над водами, там, где Ист-Ривер
впадает в Гудзон и тут же из него выпадает. Покидаем остров
Манхэттен. Приземляемся в Бронксе. Миссис Соурпюсс снимает
шляпу и откидывает голову назад. Приоткрывает рот, проводя
снутри языком по каждой щеке. Стряхивает с сигареты пепел и
основательно затягивается. Впереди нас везут ее мужа. На белом
атласе гроба, покрытого венками и цветами. Горе людское
снашивается быстро. Думаешь, оно не пройдет никогда. Тут-то оно
и проходит.
-- Как ваше имя. Не могу же я все время называть вас
мистером Кристианом.
-- Корнелиус.
-- У вас наверное были старомодные родители, раз они так
вас назвали.
-- Они были иммигранты и рано оставили меня сиротой.
-- Как грустно.
Машины на шоссе стараются держаться подальше от похоронной
процессии. Метель, все спешат по домам. На каменистых пригорках
притулились дома, где живут люди, которые, кажется, надежно
защитились от жизни. За этими уютными окнами. В комнатах, по
которым можно прогуливаться. С холодильниками, набитыми
мороженым, оливками, острым сыром. Кружками болонской колбасы и
кусками ростбифа, уже готовыми лечь между намазанными майонезом
ломтями ржаного хлеба. Садишься на большой диван посреди
просторной гостиной. Впиваешься зубами в еду и смываешь ее
содовой вниз. В большом камине полыхает пламя. Батареи дюжинами
тренькают по всему дому.
-- Где это мы, Корнелиус. Далеко еще.
-- Недалеко, мадам.
-- Сделайте одолжение, бросьте вы эту мадам. Я от нее я
ощущаю себя старухой.
-- Простите.
-- Меня зовут Фанни. Так где мы.
-- В Бронксе.
-- Что-то не похоже на Бронкс.
-- И все-таки это Бронкс. В нем есть и леса, где водятся
олени, рыба, ондатры, опоссумы, совы, змеи.
-- Вот не ждала от этакой дыры. Интересно, скоро сюда
доберется цивилизация. Эй, похоже мои слова задели ваши
чувства.
-- О нет.
-- Чего уж там нет.
-- Я вырос в Бронксе.
-- Шутите. Смотрите-ка. Снова лес. В точности как вы
сказали.
-- А на кладбище имеется озеро с утками.
-- Шутите.
Вьющейся по лесу дорогой кортеж взбирается по холму.
Лишенный цепей серый лимузин оскальзывается на льду. Сзади идут
еще две машины. Белые клубы выхлопных газов вырываются из-под
катафалка. В котором Элен и я, в котором мы ожидали на
перекрестках зеленого света. Посреди моего родного,
романтического Бронкса. Я был мальчишкой только что из
Бруклина, новичком в этих местах, оказавшимся вдруг на улице.
Подружился с пареньком по имени Билли, у которого только что
умерла мать. Он все упрашивал меня. Опробовать боксерские
перчатки, которые ему подарили на Рождество. Его отец, сидя в
последнем ряду, наблюдал, как мы скачем по рингу. Я думал, горе
не позволит ему драться по-настоящему, а он отмутузил меня до
икоты.
-- Что это там, Корнелиус.
-- Последняя станция городской железной дороги.
-- А вон, где "Викки" написано, бар?
-- Да.
Миссис Соурпюсс достает из черной блестящей сумочки
новенькую, еще хрустящую десятидолларовую бумажку. Приподняв
брови, берет микрофон и приказывает Глену затормозить. Катафалк
едет дальше, пересекая широкую авеню, две машины следуют за
ним. Человек в серой форме знаком велит им остановиться сразу
за воротами.
-- Корнелиус, голубчик, окажите великую милость, купите
мне бутылку виски.
-- Разумеется, конечно. Какой-нибудь определенный сорт.
-- Канадского.
Вступаю под крышу населенного призраками строения. Сколько
раз я сходил здесь с поезда или садился в него, в самом конце
линии -- или в начале, если вы направляетесь в город. Бармен с
засученными рукавами. Коммивояжеры, сгорбившиеся в круглом баре
над выпивкой. Звон бубенцов из музыкального автомата, сани
мчатся по снегу. Кто-то из посетителей говорит, вот что нам и
вправду понадобится, если через час эта штука не кончится.
Снаружи снег повалил еще гуще. Провисшие телефонные
провода над уходящей на север аллее. Черная высокая железная
изгородь по другую сторону улицы. А за ней кровли громадных
мраморных мавзолеев. Есть и гранитные, серые. Ели, заиндивевшие
клены, дубы и буки. Вся смерть, какая там есть, надежно укрыта.
Холодно, бело, одиноко. Миссис Соурпюсс открывает стеклянный
шкафчик.
-- Выпейте немного, Корнелиус, нас ожидает зверский холод.
-- Нет, спасибо. Не могу, пока я на службе.
-- Вы называете это службой.
-- Нет.
-- Ну так глотните немного.
-- Я думаю, все же не стоит.
-- Ну будьте лапушкой. Вы же не ждете, что я буду сидеть,
проливая слезы.
-- Я полагаю, что одни горюют больше, другие меньше.
-- Да идите вы. Большинство радо-радешенько. Если не
ребенка хоронят.
-- Вот сдача.
-- Оставьте себе, она ваша.
-- Прошу прощения, но я не могу ее принять.
-- Знаете, еще минута и я вам медаль повешу на грудь.
Такой вы, черт побери, замечательный. Возьмите.
-- Ну хорошо, большое спасибо.
-- Было бы о чем говорить. Ради чего же я замуж-то
выходила. Ну, за встречу.
Фанни основательно отхлебывает виски, глотает так, что
кадык ходит вверх-вниз. А мне не терпится снова увидеть ее ноги
в черных чулках. Вайн не сказал ни слова о чаевых. Как о части
того, что составляет мой фантастический оклад жалованья. Если
прибегнуть к старомодному обороту. Бросить их Вайну, дабы он
еще пуще уверовал в могущество своего красноречия. Фанни
достало двух фраз и гаргантюанской щедрости, чтобы избавить
меня от пожизненного самоуважения. Почти на семь долларов
богаче. Хватит, чтобы купить шипучки и груду сосисок и кататься
целый день на пароме, да еще и на пиццу останется.
-- Корнелиус, вы ведь сильный, правда. Не позволяйте
никому прикоснуться ко мне.
Теперь она хочет знать, похож ли я на Самсона. Глен на
переднем сидении опять ухмыляется. Думает, что уже все насквозь
знает. Как он сейчас подвезет нас к дверям мавзолея Соурпюссов.
Давя встречных покойников. Как замельтешат перед ним служители.
И как он даст мне возможность отойти в сторонку и пересчитать
деньги.
-- Я была замужем за футболистом, Корнелиус. Он мог
держать меня над головой на одной ладони. Но не мог и гроша
заработать. Плакал, как дитя, когда я его бросила. И вроде как
немного повредился в уме. Пытался убить меня, когда я
отказалась вернуться. Если он ждет где-нибудь здесь, дайте ему
как следует, ладно.
Дорога вьется, спадая и поднимаясь, перебирая вид за
видом. Проезжаем статую мальчика, сидящего на скамье, скрестив
ноги в бриджах. С красной гвоздикой в руке. Я был одет точно
так же, когда проиграл мой первый бой. Меня за тупость оставили
на второй год. И я решил что смогу побить второго по силе
малого в классе. А у него оказались под свитером книги, о
которые я только кулаки отбил. Вколотил меня в живую изгородь,
так что я даже расплакался. Теперь вот миссис Соурпюсс желает,
чтобы я звезданул по чугунной челюсти какого-то здоровенного
живоглота.
-- Скажу вам правду, миссис Соурпюсс. Я очень силен. Но
этот ваш первый муж.
-- Второй.
-- Пусть будет второй. Судя по описанию, он человек не
маленький. Вы действительно полагаете, что он может нас здесь
поджидать. Я к тому, что мы, конечно, стремимся по возможности
во всем идти навстречу клиенту. Однако я бы не отказался от
чьей-либо помощи.
-- Со мной три частных детектива. Но мне хотелось бы
обойтись без стрельбы.
-- Без стрельбы. Миссис Соурпюсс. Это почтенное кладбище.
Здесь имеются определенные правила. Если начнется стрельба,
меня просто уволят. Толкотня и давка -- вещи на похоронах
обычные. Но применения огнестрельного оружия мистер Вайн
безусловно одобрить не сможет.
Вон в ту сторону мы ехали с Элен. Дешевые могилы. Ряд за
рядом. А если свернуть сюда, дело может кончиться тем, что наши
зубы заскачут по всей гробнице, будто игральные кости. Если нам
их прежде не высадят пули. Кругом расступаются в заснеженном
изяществе величественные строения. За любым из которых может
сидеть второй муж миссис Соурпюсс. Глядя в оптический прицел
здоровенной винтовки. Остаток футбольной команды вылетает
сбоку, размахивая томагавками. Мало переменились эти места с
той поры, когда здесь охотились индейцы.
Прямо по курсу восемь человек в зеленом. Уходит вверх
накрытая тентом тропа. Купол мавзолея покоится на колоннах,
арочные витражные окна. Кедры у входа. Кортеж останавливается.
Вот те на. К похоронной процессии добавились еще две машины.
Кларенс несомненно предпочел бы, чтобы я действовал,
основываясь на собственном суждении. Залечь на полу лимузина. И
после того, как бойня окончится, доставить уцелевших в
больницу. А Чарли свезет покойников к Вайну.
-- Миссис Соурпюсс, я не хотел бы показаться вам
негалантным, но, прежде чем мы выйдем. Замечаете ли вы
где-нибудь вашего второго мужа. Вон в той машине. В ней кто-то
сидит. Ради вашей же безопасности нам следует удостовериться,
прежде чем выходить.
-- Вилли пробитый. Врежьте ему покрепче и все. Вы боитесь,
Корнелиус.
-- Нет, я не боюсь. Просто немного встревожен. Я к тому,
что мне придется поговорить с кем-то из кладбищенской
администрации. Всякий прискорбный инцидент дурно отражается на
величественности ритуала. Обычно они здесь подобного не
допускают.
Чарли выкручивает и дергает ручку на дверце катафалка.
Которую заело после наезда глумливого Глена. Присутствуй здесь
Вайн, он бы уже с воплями лез на стену мавзолея. Тем временем
Чарли наваливается на гаечный ключ. И плюхается задницей в
снег. Отчего на лице представителя администрации выражается
серьезное недовольство. Возможно, это не только первое, но и
последнее мое погребение. Тянут-потянут, уже втроем. Хлоп. Еще
один рюхнулся. Представитель все больше мрачнеет. Так, давайте
теперь вчетвером. Сдвинулась. Взвыла. Открылась. Всю дверцу
перекосило. Фанни стискивает мою руку. Я вылезаю из лимузина,
хером вперед.
-- Боже мой, Корнелиус. Что за дуболомы.
Сопровождающие собирают цветы, зачерпывая их прямо
охапками. Шестеро из них, все в зеленых шапочках, вытягивают
гроб. Аккуратно прилаживают его себе на плечи. Чарли стоит,
наблюдая за ними, лицо у него пепельно-серое, в седых космах
застревают снежинки. Указатель на зеленом столбике гласит:
"Райская Авеню". Вместо: "Для тех, кто еще не вляпался по самые
уши". Фанни прихорашивается. Щелкает золотой пудреницей. Тонкий
запах пудры ударяет мне в нос. Вот туда и пойдем. Тщеславие
впереди. Насилие сзади.
-- Пожалуйста, скажите мне, если увидите его, миссис
Соурпюсс.
-- Кого.
-- Вилли.
-- Не беспокойтесь, вы его сразу заметите, в нем шесть
футов росту.
Миссис Соурпюсс в черных резиновых ботиках с высокими
каблуками. Кристиана трясет. Задерживаемся под навесом, точь в
точь таким же, как у Вайна на входе. А пальто-то я на работе
оставил. Здесь, на свежем воздухе, запах ее духов усиливается.
Черные ноги на белом фоне. Все ждут. Из двух других машин
выбирается странная компания. Четыре женщины в черных шляпах и
длинных вуалях. Троица дотемна смуглых мужчин, один в
ниспадающей рясе. Три детектива: двое стоят на верхней
ступеньке, один по другую сторону дороги.
-- Кто эти люди в черном, миссис Соурпюсс.
-- Крестьяне. Мужнины родственники. Я позволила им немного
развлечься на свой манер. Потому что больше им ничего не
обломится. Кучка иммигрантов. Им придется вернуться в свою
Болгарию.
Возьми ее за пушистый локоть. Ветра пронизывают мой твид.
Вместе с ощущением ее правой груди. Охлаждая мой перпендикуляр.
Который встает всякий раз, как встает она. Ступеньки чисто
выметены. Самое время сказать ей любезность. Пока тут не
запахло неподобающим поведением.
-- Вы очень привлекательно выглядите, миссис Соурпюсс.
-- Держу пари, что вы говорите это всем вашим клиентам.
Холодный мглистый интерьер. Запах цемента и штукатурки.
Едва не ответил миссис Соурпюсс. Что она -- первый клиент, с
которым я познакомился. Она неподвижно стоит рядом со мной.
Пока вокруг потеснее сбиваются люди. У рослого бородача в
черной рясе оказался с собой небольшой алтарь. В витражных
окнах коленопреклоненные ангелицы с венками. Под одной написано
"Pax Vobiscum<$F Мир с вами (лат.) -- Прим. пер.>". Все, что
мне следует сделать, это восстановить членство в атлетическом
клубе, где меня когда-то научили махать кулаками, и поскорее
вернуть себе прежнюю форму. Трагедиям свойственно случаться так
же нежданно, как часам останавливаться именно в тот самый миг,
когда ты на них поглядишь. Тут-то и ударяет гонг, и ты
основательно получаешь по морде, и начинается раунд. Выходи и
дерись. Особенно приветствуются удары ниже пояса. Так что
ничьим яйцам у нас спокойно повисеть не дают. Мои так и вообще
раскачиваются в благоговейном трепете. Свисая с очень крутого
рога. Восставшего в честь Фанни.
С потемневших небес по-прежнему сыплются хлопья. По
дорогам кладбища ползут снегоочистители. Мистера Соурпюсса в
его водонепроницаемом, со свинцовыми швами гробу поднимают,
чтобы навек упокоить под огромной плитой розоватого мрамора.
Пока иммигранты бормочут молитвы. А мы спускаемся по ступеням.
Кто-то хлопает меня по плечу. На правой руке сам собою
сжимается кулак. Самое верное -- двинуть эту орясину Вилли по
корпусу так, чтобы из него пыль полетела. Поразительно, до чего
я, оказывается, храбрый. Впрочем это был Чарли, негромко и
грустно спросивший меня, поеду ли я назад в катафалке. Я
ответил да. Миссис Соурпюсс ответила нет. И утянула меня,
закостеневшего, в свою машину. Где пальчиками сжала мое колено.
-- Ах вы, бедный мальчик. Давайте я вам руки разотру.
И бедный старый Чарли. В карих глазах которого достаточно
горя, чтобы открыть ссудную кассу печалей. Остался раздавать
чаевые, между тем как мы отчалили. И не торопясь, покатили по
петлистым дорожкам. Снабдить один из этих мавзолеев кроватью и
очагом, хорошая бы вышла квартирка. При том, что на ночь ворота
здесь запираются, можно было бы выходить гулять по вечерней
тиши. В валенках. В окружении красоты. Вдали от квартирных
хозяек. Резать коньками лед замерзшего озера. Избегая лишь
проруби посередке, вкруг которой замерли утки и гуси. Каменный
мостик. Синяя сойка, заверещав, взлетает на ветку дерева. Там,
за участком небольших надгробий просвечивает сквозь изгородь
красный фасад пожарного депо. Судя по его виду, внутри тепло и