Торп заметил, что Уэст не слушает его, и слегка тронул Николаса за руку.
— Хорошо, не будем о делах. Когда ты летишь в Мюнхен на встречу со своей невестой?
— Не могу получить разрешение. Скорее, Энн прилетит сюда в отпуск в конце июня или начале июля.
— Когда же настанет ваш великий день?
— Пока неизвестно.
— Наверное, тяжело жить на таком расстоянии от любимой? Как бы то ни было, я хочу стать твоим свояком. Тогда ты будешь доверять мне.
— А когда собираешься жениться ты?
— Что, если нам организовать двойное бракосочетание четвертого июля? Это устроило бы всех патриотов и шпионов. Было бы здорово использовать для этого виллу в Глен-Коуве.
Уэст улыбнулся:
— Ты имеешь в виду виллу ван Дорна, не так ли? Надеюсь, не виллу русских?
Официанты принесли десерт, и Уэст уткнулся в шоколадное суфле. Наконец он оторвался от тарелки.
— Хоть я сам и нарушаю свою же просьбу не касаться дел, но это дело «Талбота» выглядит весьма мрачно. Надеюсь только, что оно не вызовет очередную кампанию охоты на ведьм в конторе.
Торп пожал плечами:
— О Боже, что бы все эти люди делали без такого призрака? «Талбот». Чепуха! Если бы «Талбот» действительно существовал, ему было бы уже не менее ста пяти лет. — Торп перегнулся через стол к Уэсту. — Знаешь, кто такой «Талбот»? Это дьявол в наших умах. Это злодей, это монстр, это кошмар… — Торп понизил голос. — Он не существует в природе, Ник. Его никогда не было в природе. Просто наши старики хотели бы свалить на него все свои неудачи.
— Может быть, ты и прав.
Торп собирался продолжить свою мысль, но к столу подошла Кэтрин.
— Мы обзвонили весь город, но следов Карбури нигде нет, — взволнованно сказала она.
Торп, казалось, не придал ее словам особого значения:
— Я свяжусь со своими людьми, а они выйдут на ФБР.
— Я хотела бы также, чтобы Тони использовал свои связи в полиции, — сказала Кэтрин. — Кстати, а где он?
— Сегодня пятница, разве не так? Видимо, он отправился в синагогу.
В голосе Кэтрин послышались жесткие нотки:
— Ты весь вечер всем грубишь! Какого черта ты завелся?
Торп изобразил на лице покаяние:
— Просто у меня был нелегкий день. Я перед всеми извинюсь.
Она тяжело вздохнула.
— Этим делу не поможешь. А вы с Энн часто пикируетесь? — обратилась она к Уэсту. Тот был явно смущен сценой, свидетелем которой стал.
Николас выдавил улыбку:
— Случается.
— Тогда дело, видимо, в нас, женщинах семейства Кимберли, — произнесла Кэтрин. Она повернулась к Торпу. — Я принимаю твои извинения.
Торп просиял и поднял свой бокал:
— Один за всех и все за одного!
Они чокнулись и выпили. Уэст внимательно посмотрел сначала на Кэтрин, потом на Питера. По своему положению Николас знал о Питере Торпе больше, чем его невеста. Уэст читал личное дело Торпа и его кадровые характеристики. Он сделал это под предлогом служебной необходимости в связи со своими исследованиями. Но главной причиной его интереса к материалам на Торпа была забота о Кэтрин Кимберли.
В одной из характеристик Торп назывался «активным гетеросексуалом». Кто-то написал на полях: «Имеется в виду, что он бегает за женщинами». Уэст полагал, что Кэтрин это известно.
Уэст пригляделся к выражению глаз Питера, когда тот обращался к Кэтрин. Ему показалось, что на какие-то доли секунды во взгляде Торпа то вспыхивает, то гаснет искра сумасшествия. Это было похоже на то, как в открывающихся и закрывающихся створках паровозной топки вспыхивают проблески пламени. У вас остается впечатление, что вы только что видели огнедышащий вихрь, но материально вы его не ощущаете.
Николас вспомнил строчки акта психофизиологического обследования Торпа. Оно, видимо, проводилось штатным психиатром из ЦРУ, так как документ был написан ясным английским языком, а не запутанными наукообразными фразами, свойственными гражданским психоаналитикам. После длительной беседы с Торпом (не исключено, что к нему в тот момент применялись психотропные средства) врач написал: «В его поведении и высказываниях наблюдаются моменты, свидетельствующие о том, что в мыслях он все еще остается членом закрытого студенческого кружка в Йеле. Он любит секретную работу, но подходит даже к самым секретным заданиям так, будто они не более чем студенческие шалости».
Психиатр сделал еще одно наблюдение, серьезно обеспокоившее Уэста: «Торп страдает внутренней апатией. Он должен жить на грани смертельного риска, чтобы ощущать в себе душевный подъем. Он уверен в своем превосходстве над другими людьми только потому, что имеет доступ к важной секретной информации и принадлежит к закрытой элитарной организации. Это признак незрелой личности. Его отношения с коллегами формальны, он не склонен к мужской дружбе. Что касается его отношения к женщинам, то, хотя внешне он старается им нравиться, на самом деле презирает их».
Уэст продолжал пристально смотреть на Торпа. Для него было совершенно очевидно, что в душе Питера происходит какая-то серьезная борьба. Мысли этого человека, несомненно, были заняты каким-то важным для него событием.
Уэст делал для себя такой вывод не впервые. Он уже как-то намекал Кэтрин о странном состоянии Торпа. Она, однако, не придала особого значения словам Николаса, и он прекратил эти разговоры. Зато Энн восприняла его наблюдения с интересом. У нее была по этому поводу и своя информация — неформальные беседы с оперативниками, обрывки чьих-то фраз, — поэтому размышления Николаса, наложившись на них, вызвали у Энн даже что-то похожее на беспокойство.
Уэст знал, что он должен был сделать: запросить все оперативные отчеты Торпа и анализ всех операций, к которым Питер имел отношение. На время он отложил это мероприятие, но сегодня понял, что осуществить его необходимо.
Неожиданно Торп повернулся к Уэсту:
— Что ты такой задумчивый, Ник? Обдумываешь ситуацию?
Уэст почувствовал, что его лицо покраснело, но не смог уйти от изучающего взгляда Торпа. У него вдруг возникла мысль, что Питер Торп знает, о чем он думает. Уэст откашлялся и сказал:
— Просто думаю: если Карбури найдут мертвым, поверишь ли ты в существование «Талбота»?
Глаза у Торпа сузились. Наклонившись очень близко к Уэсту, он тихо сказал:
— А если бы ты нашел в лесу овцу с разодранным горлом, Ник, то на кого бы подумал — на волка или на оборотня? — Питер улыбнулся, медленно растянув губы. «Волчья ухмылка», — подумал Уэст. — Нью-Йорк такой город, в котором не столь уж сложно словить свинцовую сливу в сердце, — добавил он.
Уэст пытался заставить себя не смотреть на Питера, но его взгляд помимо воли Николаса был прикован к манжете Торпа.
Торп еще шире растянул рот в улыбке, явно намеренно показав свои крупные белые зубы.
Извинившись, Уэст встал и вышел из-за стола.
Торп вновь повернулся к Кэтрин, которая наливала себе кофе.
— Этот парень какой-то взвинченный. Он действует мне на нервы.
— Вот уж не знала, что кто-то может действовать тебе на нервы.
— Николас Уэст достал в конторе очень многих.
— В твоем тоне слышится комплекс вины.
— У меня нет никаких комплексов.
— Значит, ты просто пытаешься что-то скрыть, — улыбнулась Кэтрин.
Торп не принял шутки:
— Если бы я пытался что-то скрыть, думаю, он бы заметил. Разве не так?
— Так.
Торп кивнул сам себе, будто принял какое-то важное решение.
— Знаешь, я беспокоюсь за него. За ним слишком многие охотятся. — Он закурил и выпустил длинную струю дыма. — Если провести жизненную аналогию, то Николас Уэст похож на быка, который слишком далеко забрался в тучные поля секретных архивов. На них он разжирел. И вот уже и фермер считает, что пора пускать его на мясо, да и волки смотрят на него плотоядно из леса, горя желанием слопать. — Торп взглянул на Кэтрин. — Бедный Ник.
19
За столом Патрика О'Брайена вновь все были в сборе. Уэст говорил что-то Кэтрин, О'Брайен беседовал с Китти и Джорджем ван Дорнами, Клаудия разговаривала с Абрамсом. Торп молчал. Несколько пар танцевали под музыку 30-х годов. Абрамс взглянул на Торпа. Питер много пил в этот вечер, но, похоже, не пьянел.
Тони перевел взгляд на Клаудию и ответил на ее вопрос:
— Нет, мои родители не обучали меня русскому специально.
— Жаль. Я знаю русский. Мы могли бы вести на нем конфиденциальные разговоры.
— О чем?
— О чем-нибудь. Я научу вас нескольким словам и уверена, этот язык вернется к вам.
Абрамс не ответил, и Клаудия сменила тему. Она оживленно рассказывала о своей жизни в Америке, время от времени касаясь руки Тони. Посреди рассказа она вдруг спросила:
— Я вас не слишком часто трогаю?
— Дело не в том, что часто, а в том, что трогаете не там, где надо.
Клаудия рассмеялась. Абрамс еще раз мысленно восстановил в памяти картину того, как О'Брайен повел его по главному залу и представлял некоторым из своих друзей и клиентов. Большинство из них, как, например, Джон Вайтс, Джулия Чайлд и Уолт Ростоу, были либо богаты, либо знамениты, либо могущественны, либо же соединяли все эти качества. Абрамс не удивлялся решению О'Брайена познакомить его с этими людьми. Во всех закрытых организациях, начиная с мафии и кончая ФБР, были общие способы привлекать сообщников. Сначала вам дают небольшие поручения, затем приобщают к открытым делам. Потом вводят в свой узкий круг и знакомят с известными людьми, которые с организацией могут быть и не связаны, но производят на вас впечатление, так что вы убеждаетесь в огромных связях организации. Наконец, когда вы психологически созрели, вам поручают настоящее задание. Задание, о котором вам намекали, но в отношении которого вам и в голову не приходило, что его можно получить так скоро. В случае с Тони таким заданием становился Глен-Коув. На нем, как говаривали его итальянские друзья, ему предстояло «сделать себе костяк».
Размышления Абрамса прервала Клаудия:
— Мне кажется, на эту ночь вам следовало бы остаться в представительском доме фирмы.
— Вы так считаете? Но мне может не хватить места. Я полагаю, там останутся Гренвилы.
Клаудия задорно улыбнулась ему:
— Забудьте Джоан. Эта глупышка не для вас.
— Вот как?
Вдруг все в зале стихли: на трибуну поднялся президент союза ветеранов УСС Джефри Смит. Он поприветствовал всех собравшихся, представил находящихся на сцене и в заключение сказал:
— Господа, разрешите представить Президента Соединенных штатов и Главнокомандующего вооруженными силами.
Гости, большинство из которых в какой-то период жизни имели отношение к армии, по традиции выпили за главнокомандующего. Когда президент поднимался на трибуну, его сопровождали аплодисменты. Он произнес небольшую речь и завершил ее словами:
— И наконец я решил направить президентское послание руководителям ЦРУ. В нем выражается мое желание видеть боевой дух и самоотверженность, которые были присущи личному составу УСС, в новой организации.
Абрамс огляделся. Билл Кейси, находившийся недалеко от президента, улыбался. Абрамс посчитал эту улыбку знаком удовлетворения тем, что возвращаются хорошие времена.
Уильям Колби, председатель Наградного комитета, поднялся на трибуну и сказал:
— Главная цель нашего мероприятия — почтить память основателя Управления стратегических служб и вручить очередному ветерану «Медаль генерала Донована», что я имею честь сделать. — Колби сверился с текстом и продолжил: — Комитет ветеранов УСС награждает «Медалью Донована» лиц, отличившихся в службе Соединенным Штатам, всему мировому сообществу и делу свободы. В этом году нам особенно приятно вручить «Медаль Донована» человеку, стоявшему у самых истоков УСС, человеку, чья карьера шла параллельно с карьерой генерала Донована, — Колби взглянул налево, — Джеймсу Аллертону, основателю юридической фирмы «Аллертон, Стоктон и Эванс» на Уолл-стрит. Он был другом и советником генерала Донована, а также всех последних американских президентов, начиная с Рузвельта и кончая нынешним.
Президент Рузвельт во время войны произвел Джеймса Аллертона в звание полковника, и в том же звании он служил у генерала Донована. После войны президент Трумэн назначил его в группу по разработке Закона о национальной безопасности, на основании которого было создано ЦРУ. Эйзенхауэр назначил его послом в Венецию.
В 1961 году президент Кеннеди направил его в комиссию конгресса по финансам. Но в душе Джеймс Аллертон оставался разведчиком, и это пристрастие к делу плаща и кинжала, которое нам всем прекрасно известно, — он переждал легкий смех в зале, — заставило Джеймса Аллертона предложить свои услуги мистеру Кеннеди именно в этом качестве, и в результате он был назначен советником президента по военной разведке. С того времени каждый последующий президент спрашивал мнение Джеймса Аллертона по чрезвычайно важным вопросам, касающимся разведки и национальной безопасности.
Сейчас Джеймс Аллертон служит в группе экспертов, известных в Вашингтоне как «Мудрецы», консультируя президента по приоритетным внутренним и международным проблемам. — Колби подошел к заключительной части своего выступления: — Карьера Джеймса Аллертона олицетворяет сплав гражданского долга и личной инициативы. Ветераны УСС считают, что за свою долгую службу на благо государства Джеймс Аллертон достоин награждения «Медалью Донована». Господа, позвольте представить вам моего дорогого друга, уважаемого Джеймса Аллертона.
Гости поднялись, и по всему залу прокатилась буря аплодисментов. Аллертон встал и подошел к трибуне. Высокий и сухощавый, чуть сутулый, он держался с большим достоинством. Возраст, а ему было восемьдесят с лишним лет, почти не тронул его румяного лица, обрамленного густыми седыми волосами, и лишь неторопливые движения ветерана выдавали его годы.
Колби надел медаль на голубой ленте на шею Аллертона. Они пожали друг другу руки, и Аллертон остался на трибуне.
На его ясные синие глаза навернулись слезы. Он вытер их платком. Аплодисменты смолкли, и все вновь уселись на свои места.
Джеймс Аллертон поблагодарил Колби и Наградной комитет, особо отметив президента и находившихся на сцене.
Абрамс внимательно смотрел на Торпа, пока говорил его отец. В речи Аллертона проступал явный акцент, наводивший на мысль о престижных школах и колледжах, о том особом мирке, существовавшем до войны в таких местах, как Бар-Харбор, Ньюпорт и Саутгемптон. Абрамс подумал, что быть сыном знаменитости само по себе хлопотно, а уж следовать по служебному пути такого отца сопряжено со значительными опасностями, в том числе и психологического порядка.
Когда Аллертону было столько, сколько сейчас Торпу, он уже был полковником и работал у Донована, помогая победить в этой гигантской войне и изменить весь мир. Он был хозяином своей собственной судьбы и судьбы многих других людей. Но то были иные времена. В те же исторические периоды, которые не предполагают необходимости проявления великих способностей, даже люди, обладающие ими, обречены на забвение. Так, или почти так, по мнению Абрамса, рассуждает Питер Торп.
Внимание Тони вновь обратилось на помост, с которого Джеймс Аллертон пространно и прочувствованно говорил о годах, проведенных в УСС. Абрамс видел, что аудитория была искренне захвачена его воспоминаниями.
Неожиданно Аллертон умолк и на несколько секунд склонил свою седую голову. Подняв наконец глаза, он медленно обвел ими ветеранов разведки и гостей и сказал:
— В те ужасные шесть лет войны мир потерял миллионы человеческих жизней. Потеряли многих друзей и мы. Но мы помним их и скорбим… Скорбим каждый по-своему… Мы помним их и сегодня.
Джеймс Аллертон глубоко вздохнул, затем слегка наклонился, дотронулся рукой до своей медали и тихо произнес:
— Спасибо.
Он резко повернулся, быстро прошел на свое место и сел. Присутствующие в зале почти одновременно встали. Несколько мгновений царило молчание, затем раздался гром аплодисментов. Президент встал, подошел к Аллертону и обнял его. В эти секунды аплодисменты усилились. Все находившиеся на помосте повернулись к Аллертону и продолжали аплодировать. Гости пожимали друг другу руки.
Абрамс не часто бывал на подобных мероприятиях, но полагал, что вечер оказался одним из самых успешных из числа состоявшихся до сих пор. Тони попробовал представить себе то, что чувствовали в эти часы ветераны, — триумф, подъем, возвращение молодости? Но сам он не мог знать наверняка. Для этого нужно быть одним из них.
Наверное, самое близкое к тому, что испытывали сейчас ветераны УСС, Абрамс ощущал во время двадцатой ежегодной встречи своего класса. В тот день в газетах как раз были опубликованы статьи, восхваляющие Тони за удачное завершение дела, связанного с поимкой убийцы. По этому случаю в итальянском ресторане, где они собрались, в адрес Абрамса звучали прочувствованные тосты. Он сам выступил с короткой речью. Потом он отправился домой с одной подружкой школьных лет, которая недавно развелась, и переспал с ней. Воспоминания о том вечере прочно врезались яркой строкой в память Тони. Ничего сверхъестественного не произошло, и событие это к разряду имеющих мировое значение не отнесешь, но Абрамс всегда вспоминал его с удовольствием.
Он сел на свое место и допил то, что оставалось в его бокале. Он, конечно, ощущал себя здесь посторонним. Но каким посторонним? Стремившимся войти в это общество или согласным остаться в стороне? Абрамс еще раз оглядел окружающих его людей. Его внимание сконцентрировалось на Патрике О'Брайене. Ведь именно он совсем недавно приоткрыл для Тони щелочку в двери, ведущей в другой мир — мир заговоров, интриг и секретов. Абрамсу всегда казалось, что в жизни он был обречен на связь с иными общественно-социальными мирами: сначала это были «Красные дьяволы», потом — работа в полиции…
Теперь в зале наблюдалось оживление. Люди переходили от стола к столу, пожимали знакомым руки и улыбались. Фаланга сотрудников Секретной службы, окружив президента плотным кольцом, вывела его через боковой выход.
Питер Торп поймал взгляд Абрамса и кивнул в сторону двери.
Настало время их операции.
20
Питер Торп стоял у двери номера Рандольфа Карбури. Он тихо спросил:
— Ты войдешь первым?
— Не сегодня, — ответил Абрамс.
— Даже мне было трудно договориться с этими ребятами. — Торп держал в руке ключ, взятый у портье, стоявшего немного поодаль. — Там внутри работает радио. И табличка висит «Не беспокоить».
— Ладно, побеспокой его.
Торп отомкнул замок и приоткрыл дверь.
— Закрыта на цепочку, — сказал он. Абрамс взглянул на цепочку, которую он сам закреплял скотчем после своего недавнего визита.
— Похоже, что он внутри, — проговорил он.
— Полковник Карбури! — позвал Торп.
— Надавите-ка плечом, — предложил Абрамс.
Торп отошел немного и обрушился плечом на Дверь. Цепочка отскочила, и Торп влетел в комнату, потерял равновесие и упал на пол.
Абрамс улыбнулся и вошел в номер. Указав на безжизненно висящую цепочку, он заметил:
— Он закрепил ее скотчем, когда уходил. Старый трюк. С вами все в порядке?
Торп поднялся на ноги. Лицо у него покраснело. Абрамс взял ключи и бросил их портье:
— Погуляй-ка.
Торп посмотрел на Абрамса так, будто силился понять, не разыграли ли его. Абрамс в свою очередь внимательно разглядывал Торпа, задаваясь вопросом: «Догадался ли Торп о цепочке, и если да, то зачем продолжал играть свою роль?»
Они огляделись.
— Никаких признаков насилия, — заявил Торп направившись в ванную. Оттуда он крикнул: — Здесь тоже ничего нет.
Абрамс заметил на кровати коробку из-под смокинга.
— Карбури одевался к вечеру.
Торп вернулся в спальню и встал на колени перед кроватью.
— Единственное место, где в комнате можно было бы спрятать труп. — Он заглянул под кровать. — Карбури, вы здесь? Кажется, он все же ушел.
— Не расхаживайте слишком, чтобы не наследить, а я обыщу номер.
— Тони в действии. А вам не нужна шляпа и лупа, как у Шерлока Холмса?
Абрамс обыскивал комнату уже второй раз за этот вечер. Торп сделал пару замечаний, но Абрамс на них не реагировал. Закончив обыск, он неожиданно спросил:
— Вы были в клубе сегодня вечером?
— А вы?
— Был. Но сюда попасть не смог бы. Отвечайте на мой вопрос.
Торп подошел к окну и выглянул на улицу.
— Да, действительно, сегодня я был здесь. Взял книгу в библиотеке, выпил в баре. Можете проверить.
— Это что, совпадение?
Торп обернулся и улыбнулся Абрамсу:
— Ни один из нас не верит в совпадения. Мы — люди дела. Я был здесь за тем же, за чем и вы.
Абрамс надолго замолчал.
— О чем задумались? — спросил Торп.
— Вы сами знаете, — ответил Абрамс.
— Так о чем же, Тони?
— О крови на манжете, Пит.
— Я знаю, знаю, — покачал головой Торп, будто размышлял о какой-то проблеме, совершенно его не касающейся. — Ну и что мы придумали?
— Мы придумали, что сделано это небрежно и очень непрофессионально. — Абрамс начал приближаться к Торпу.
— Держитесь от меня подальше, — предостерег тот.
Абрамс остановился и улыбнулся:
— Может, это и глупо, но мне нужна ваша манжета. Оторвите ее.
Торп в ответ тоже улыбнулся.
— Подойдите и возьмите. — Он сбросил с себя плащ.
Абрамс пожал плечами, тоже сбросил плащ и подошел к Торпу поближе, думая, что хорошо бы оторвать не только манжету, но и кусок от самого Торпа.
Торп поднял кулаки:
— Я входил в боксерскую команду Йеля, так что будьте осторожнее.
Абрамс повернулся к Торпу левым плечом, защищая кулаками лицо. Торп сделал то же самое. Абрамс и не думал, что Торп всерьез собирался боксировать, так что когда Торп нанес удар левой ногой, целясь Тони в пах, он был к этому готов: опустив руки, он схватил Торпа за ногу. Но удар был таким мощным, что Абрамс свалился на пол, продолжая сжимать ботинок и лодыжку Торпа. Тот выдернул ногу из ботинка и скинул второй. Абрамс быстро поднялся и сделал шаг назад.
Торп усмехнулся:
— Молодец. Если бы я застал тебя врасплох, ты бы месяц орал благим матом. Ну что, все еще хочешь заполучить мою манжету?
Абрамс кивнул. Торп изобразил на лице разочарование:
— Как же я потом объясню Кэтрин, почему ты оказался в больнице? — Он приближался к Тони.
Абрамс отступил к двери.
Правую руку Абрамс держал за спиной, на дверной ручке. Торп усмехнулся и сделал быстрый выпад вперед, намереваясь нанести Тони удар. Неожиданно Тони ухватился за ручку и второй рукой. Торп разгадал его задумку, но было поздно: Абрамс оторвал ноги от пола и нанес ими мощный удар в грудь Торпу. Тот отлетел на кровать, а с нее свалился на пол. Абрамс знал, что удар не был сокрушительным, и быстро подступил к поверженному Торпу, остановившись недалеко от него. Торп встал. В руке у него оказался длинный и тонкий черный нож. Он заговорил, переводя дыхание:
— Это эбеновое дерево… Его не обнаружат ни металлодетектор, ни рентгеновские лучи. Но этим можно свободно проткнуть твое сердце. Хочешь попробовать?
Глаза Абрамса обежали комнату и остановились на тяжелой настольной лампе. Торп покачал головой.
— Не надо. Смотри! — Он вытянул руку с ножом и немного засучил рукав пиджака. — Пятна нет. У служителя в туалете был бензол, храни Господь его испанскую душу. Военный истеблишмент очень заботится о том, как выглядит.
Абрамс не сводил глаз с ножа. Торп опустил его и сунул в специальный шов в своих брюках.
— Ну что, мир?
Абрамс кивнул. Торп похлопал по шву, куда спрятал нож, и сказал:
— Пойдем. Я куплю тебе что-нибудь выпить, да и сам не откажусь. — Он надел ботинки.
Взяв свои плащи, они вышли в коридор. Пока они ждали лифта, Торп закурил и заговорил как бы сам с собой:
— Полицейские все время ищут мотивы и улики, вроде, например, манжеты. В нашем деле все по-другому. Нам не обязательно знать имя преступника, это бесполезно. Нам нужно знать имя того, кто его нанял. Мы не стремимся завести дело на убийцу. Мы обычно сталкиваемся с тем, что мотивы убийства или похищения вполне логичны… с нашей точки зрения. Так что мы не говорим о законности. Полиция оперирует понятиями преступления и наказания, а мы — греха и возмездия.
Абрамс ничего не сказал. Торп продолжал:
— Закон о национальной безопасности, принятый в 1947 году, не дает нам права арестовывать и наказывать. Это якобы должно сдерживать нас. Глупая идея. Что же делать с людьми, которых мы не можем арестовать и предать суду?
Абрамс закурил.
— По идее, — не умолкал Торп, — мы должны передавать дела этих людей ФБР, а потом наблюдать за тем, как федеральный прокурор мучается с ними, заставляя адвоката выуживать всю информацию, имеющую отношение к национальной безопасности. Но мы не идем по этому пути.
Подошел лифт. Торп жестом пригласил Абрамса войти. Тот покачал головой. Торп пожал плечами и зашел один. Двери лифта закрылись, а Абрамс остался ждать следующего лифта. Он размышлял: «Если именно Торп убил Карбури, то почему он это сделал?» Абрамс был уверен, что Торп из тех, кто и глазом не моргнет, убивая, и назовет это обычной работой, даже не задумываясь о причинах, побудивших отдать такой приказ. Торп убьет также любого, кто встанет на его пути, кто хоть в малейшей степени будет угрожать его, Питера Торпа, благополучию. Что же это было: официально санкционированное убийство или простое преступление?
Абрамс встретился с Торпом на втором этаже, и Питер повел его в обшитый дубом холл.