— А Джеймс Аллертон тоже приехал сегодня к ван Дорнам?
— Нет, он вернулся в Вашингтон. Почему ты спрашиваешь?
— Этот уик-энд он проводит с президентом?
Марк пожевал губами.
— Не уверен. Судя по газетам, президент на уик-энд отправился в Кэмп-Дэвид. Зачем тебе знать, поехал ли с ним Аллертон?
— Дело в том, что может возникнуть необходимость выйти на президента. Если Аллертон у него, то ван Дорн может быстро с ним связаться.
— Случилось что-то экстраординарное?
— Думаю, да. Но ведь тебя такие вещи не интересуют.
Наконец они оказались у ворот виллы ван Дорнов. Охранник, сидящий в припаркованной здесь машине, узнал Пемброука и приветливо махнул ему рукой. Абрамс последовал за Марком по идущей на подъем дорожке. За поворотом показался ярко освещенный дом. Откуда-то из глубины сада взлетел очередной сноп ракет, которые разорвались и расцвели в безоблачном небе красными, белыми и голубыми цветами.
— Ван Дорну можно доверять? — спросил Абрамс.
— Бог мой, надеюсь, да, — ответил Пемброук. — Ну, вот он и устроил это свое шоу.
— А почему бы мне не пойти в ФБР?
— Да ради бога. Или в ЦРУ. Оба учреждения рядом. Если решишь, куда идти, я тебя подброшу. — Пемброук засмеялся.
Абрамс взглянул на него и все понял.
— Ладно, давай поговорим с ван Дорном.
47
Виктор Андров стоял лицом к окну, наблюдая за домом Джорджа ван Дорна. Огненные шары время от времени появлялись над деревьями и разрывались в освещенном луной небе. Андров представил себе, что это миниатюрные варианты взрыва, который вскоре осветит большую часть Северной Америки на несколько коротких, но судьбоносных секунд, и сказал:
— По крайней мере, он не врубил музыку. Ну, ничего. После сегодняшней ночи он навсегда перестанет нас тревожить.
Отвернувшись от окна, он оказался лицом к лицу с Алексеем Калиным, настороженно следившим за шефом в слабом свете большой мансарды.
— Ну что ж, дружок, где же ты ошибся? В туннеле с тобой были три опытных человека, у тебя в распоряжении были две машины, по два человека в каждой. Итого получается восемь. Вашей задачей было доставить сюда всего одного еврея. Я ничего не перепутал?
Калин напряженно кивнул:
— Все верно.
— Так что задача была не такой уж и сложной. А, Алексей?
— Да, вы правы.
— Но вместо еврея ты привез мне покойника, а бедная жена этого парня ждет тебя внизу, чтобы услышать, что произошло с ее мужем. Ты представил мне несчастного Феликса, которого, насколько я понял, избили и порезали ножами собственные товарищи… А в придачу — Василия, который тронулся умом от страха. И посмотри на себя. Ты отвратительно выглядишь.
Калин, не моргая, смотрел на Андрова.
— Ты сможешь объяснить мне, как еврею удалось этого добиться?
— Не могу.
— Неужели? — спросил Андров, и голос его был полон сарказма. — Значит, никакого логического объяснения этому позорному провалу нет? Тогда хоть скажи, что еврею помогло Божественное провидение. Наверное, его прикрывал Моисей. Я скорее бы поверил в это, чем в то, что один жид переиграл четверых сотрудников КГБ. Алексей, ничего, если я сообщу в Москву, что Бог действительно существует и работает он на евреев?
Лицо у Калина оставалось абсолютно бесстрастным, как и полагалось при подобных разносах. Калин знал, что в любом случае в Москве его и Андрова в конце концов оправдают, а вот Феликсу и Василию легко не отделаться. Калин потом, конечно, будет целиком во власти Андрова, пока не рассчитается за должок. Так работает система.
В это время Андров закончил свою гневную речь и добавил:
— Я весьма сожалею, что свидетелем этого позора был наш высокий гость.
Генри Кимберли сидел на пластмассовом вращающемся стуле, положив ногу на ногу и сцепив пальцы. На нем были слаксы, синий блейзер и мокасины.
— Пожалуйста, не переоценивайте меня. Я всего лишь рядовой член партии, — сказал он по-русски.
— Вы не правы, — запротестовал Андров. — Совсем скоро вы будете самым известным человеком в Америке. Может, даже в мире. Ведь вы станете новым американским президентом.
Генри Кимберли ничего не ответил на это. Андров опять обернулся к Калину:
— Ладно, Алексей, присаживайся. К нам сейчас присоединится еще один неудачник, твой друг Торп. — Он посмотрел на Кимберли. — Хотите увидеть возлюбленного своей дочери?
Кимберли, казалось, был удивлен вопросом.
— Не особенно, — ответил он.
Андров плюхнулся на другой крутящийся стул.
— Если вы хотите, Генри, мы могли бы привезти ее сюда сегодня вечером.
Генри Кимберли неподвижно сидел на своем стуле. Последний раз он видел Кэтрин, когда ей было два года. Он вдруг вспомнил фотографию с надписью, которую послал ей прямо перед своей «смертью», а также то, что кто-то, вроде бы Торп, сказал Калину, что эта фотография висит на стене у нее в кабинете. Он вспомнил свою вторую дочь, Энн. Вспомнил их письма друг другу. Ему пришлось оставить все свои вещи в Бромптон-Холле, когда он уезжал в Берлин. Ему пришлось покинуть и Элинор. Их прощание было страстным. Тогда он сказал ей:
— Увидимся недели через две. К тому времени война уже закончится, и мы откроем заветную бутылку «Моэт» тридцать седьмого года.
Он привел в порядок свои бумаги, но так, как это делают люди, отправляющиеся на рискованное задание. Он не хотел, чтобы хоть кто-нибудь мог заподозрить, будто он знает, что не вернется. С легкой улыбкой Кимберли вспомнил, что перед отъездом одолжил у ван Дорна сто долларов, и теперь, вместе с процентами, это составляло четыре тысячи… Андров откашлялся и сказал:
— Решение относительно вашей дочери зависит только от вас лично, Генри. Но вам следует знать, что к данному моменту все в соседнем доме уже отравлены Карлом Ротом.
Казалось, что Кимберли это совершенно не взволновало.
Тогда Андров продолжил:
— Мы выбрали для этого очень редкий яд, противоядие от которого неизвестно на Западе. Но наше оперативно-техническое управление такое противоядие разработало. Если мы доставим вашу дочь сюда в течение четырех часов, ее можно будет спасти. — Он взглянул на Генри Кимберли. — Посоветуйте мне, как поступить в данной ситуации?
— А как считает ее жених? — поинтересовался Кимберли.
— Ах, молодые люди так переменчивы! — усмехнулся Андров. — Он ее больше не любит, но готов показать ей, как волны будущего способны разрушить ее песочные замки. Я думаю, он хочет оставить ее при себе в качестве служанки. Очень своенравный молодой человек.
— Если вы можете спасти ее без ущерба для всей операции или, — Кимберли кивнул на Калина, — для других сотрудников, тогда действуйте. Но у меня нет желания видеть ее. Если доставите Кэтрин сюда, держите ее от меня подальше.
— Да, встреча с ней может сильно вас расстроить, а вас ждут важные дела, — сказал Андров.
— Пожалуйста, не надо играть на моих чувствах.
— Прошу прощения. — Андров некоторое время внимательно рассматривал Кимберли. После целого месяца, проведенного под одной крышей, бок о бок, Андров так и не смог понять этого человека — его желаний, потребностей, страхов и устремлений. И в то же время Кимберли во многом походил на других западных перебежчиков, которых Андров встречал в Москве: чужие люди в чужой стране, увязшие в своем прошлом. Кимберли отвернулся от Андрова и обратился к Алексею Калину:
— Насколько хорошо вы знаете Питера Торпа?
— Я занимаюсь его делом.
— Он вам нравится? У него действительно ужасный характер, как утверждает Виктор?
Калин ответил уклончиво:
— Видите ли, он немного странный… Но может быть очень обходительным с дамами.
— Это у него наследственное, я имею в виду его настоящего отца, — сказал Кимберли, — а вот его приемный отец, Джеймс Аллертон, к числу дамских угодников не относится. — Он улыбнулся. — Одним словом, мог бы этот человек стать моим помощником?
Калин перевел взгляд на Андрова, и тот ответил:
— Этого человека, в принципе, следовало бы ликвидировать. Но решать его судьбу вам. Давайте вызовем его. И еще нескольких людей, которых вы мельком видели. — Андров нажал кнопку переговорного устройства. — Пошлите их наверх. — Затем широким жестом Андров обвел рукой обширную мансарду, вдоль стен которой располагались различные электронные приборы с мигающими экранами и лампочками. — Мистер Кимберли, — сказал он, — мне неизвестно точное время «Удара», но думаю, что это случится еще до восхода солнца. Видите те два зеленых огонька? Они означают, что в настоящее время мы находимся в высшей степени мобилизационной готовности. То есть «Удар» будет вот-вот нанесен. Когда начнется часовой отсчет, станет мигать третья лампочка. Когда она перестанет мигать и будет гореть постоянно, знайте: до «Удара» остались считанные минуты.
48
Тяжелая металлическая дверь открылась, и в мансарду зашел очень высокий человек в военной форме. За ним следовал еще один русский, с гладко зачесанными назад волосами, в коричневом костюме. Последним вошел Питер Торп. Русские расступились, пропуская его вперед.
Андров встал и торжественно объявил:
— Майор Генри Кимберли, разрешите представить вам майора Питера Торпа.
Кимберли поднялся и пожал Торпу руку:
— Здравствуйте.
Питер с трудом скрывал удивление. Ведь он полагал, что это человек вот уже сорок лет мертв. Однако ему удалось справиться со своими чувствами. Торп взглянул прямо в голубые глаза Кимберли:
— Очень приятно познакомиться.
Андров бесцеремонно произнес:
— Это может быть последнее приятное событие в твоей жизни, Торп. — На лице у Питера отразились одновременно злоба и страх, но он промолчал.
Андров обратился к Кимберли:
— Генри, вы, видимо, помните этих двух людей. Вот этот — полковник Михаил Карпенко из 8-го управления КГБ, которое, как вы знаете, занимается вопросами обеспечения шифрованной связи. Помещение, в котором мы сейчас находимся, это царство Михаила.
Карпенко, высокий мужчина с лысым черепом, слегка склонил голову в знак приветствия.
— Второй — это Валентин Метков, — продолжил Андров. — Он из системы ПГУ, которое неофициально называют «управление мокрых дел».
Андров жестом пригласил Карпенко, Меткова и Торпа садиться. От его внимания не ускользнуло то, что Карпенко и Метков бросили взгляды на зеленые огоньки, горевшие на дисплее в дальней части комнаты.
— Да, время неумолимо приближается, — сказал он.
Торп заметил, что Алексей Калин, который никак не среагировал на появление Питера, выглядел угрюмым и расстроенным. Он был каким-то помятым, а на щеке у него красовался синяк. Если бы это было в Лэнгли, Торп заключил бы, что Калин попал в переделку при исполнении служебных обязанностей. Здесь же это могло означать, что Калина просто избил его начальник. Питер уже привык к тому, что нравы у русских достаточно крутые. От этих мыслей непривычный комок страха подкатил к горлу.
Андров откинулся на спинку своего кресла. Он нахмурился:
— Итак, Питер, ты пришел сюда, несмотря на то, что тебе было строго-настрого приказано никогда в наших официальных зданиях не появляться. В обычных условиях это можно было бы расценить, как серьезнейшее нарушение правил безопасности. Но, поскольку выяснилось, что «Удар» будет нанесен сегодня ночью, я могу рассмотреть вопрос о снисхождении по отношению к тебе. В том случае, конечно, если ты логично объяснишь причины своего поступка.
Торп покраснел. Во всех предыдущих тайных контактах с русскими именно он всегда занимал наступательную позицию. Его единственная встреча с Андровым два года назад закончилась тем, что Торп прочитал этому русскому нотацию относительно необходимости соблюдения его связными правил личной гигиены. Но теперь ситуация изменилась. Сегодня была последняя ночь, когда Торп был нужен русским и, соответственно, мог выпросить себе право на будущее.
Андров с издевкой продолжил:
— Для человека, который так любит повыступать, ты сегодня что-то очень тихий.
Торп осознавал, что должен держать себя в руках. В то же время, ему нельзя пресмыкаться перед ними. С хорошо взвешенной долей недовольства он произнес:
— Я хотел бы узнать, почему вы не проинформировали меня об изменении времени операции? Я также хотел бы узнать, какие вы приняли меры по обеспечению моей безопасности?
Андров ответил:
— Первое. Время операции сдвинуто в связи с последними событиями, в том числе с полученной тобой от Уэста информацией. Второе. Если бы ты действовал в соответствии с планом и пошел бы на вечеринку к ван Дорнам, то встретился бы там с Клаудией и получил от нее необходимые инструкции. Ты удовлетворен ответами?
Торп кивнул.
— Полагаю, — добавил Андров, — что ты не явился бы сюда, если бы тебя к этому не вынудили какие-то чрезвычайные обстоятельства. Так что это за обстоятельства?
Питер положил ногу на ногу.
— Николас Уэст мертв. Его убила Ева. Я убил ее.
Андров обвел взглядом комнату, посмотрел на Генри Кимберли, затем на Торпа.
— Это прискорбно, но уже не имеет значения. Скажи мне, где ты был сегодня после обеда?
Торп облизнул губы.
— Есть еще одна причина. После смерти Уэста я посчитал необходимым до конца разобраться с той информацией, которую он мне сообщил… В общем… я решил похитить… Кэтрин Кимберли. — Он взглянул на Генри Кимберли, однако лицо его оставалось непроницаемым. — Но она была с Тони Абрамсом, поскольку теперь он тоже влез в это дело…
— Теперь это тоже не имеет значения, — сказал Андров. — Судя по всему, твоя попытка похищения окончилась неудачей? Абрамс был здесь сегодня. А мисс Кимберли находится сейчас у ван Дорна.
Торп почувствовал, что, несмотря на работающий в комнате кондиционер, на лбу у него выступила испарина. Он откашлялся и пробормотал:
— Я не подозревал, что вы…
— Ты о многом не подозревал, Питер, — жестко сказал Андров. — Насколько я понимаю, нет ни политических, ни личных мотивов, которые заставляли бы тебя верить в социализм. Ты же индивидуалист до мозга костей. К тому же ты еще и не очень умен: ведь ты способствовал разрушению системы, которая породила тебя и которая единственная может обеспечить тебе выживание. Поверь мне, в том мире, который ты помогаешь создать, ты долго не протянешь.
Торп вспомнил вдруг то, что говорил ему перед смертью О'Брайен. И предостережения Уэста. Значит, они оба были правы?
Андров вновь откинулся в кресле, сложив руки на животе.
— Но ты прикончил О'Брайена. Это лучшее из того, что ты когда-либо сделал. Ладно, мы, может быть, оставим тебя в живых, если придумаем тебе какое-нибудь занятие.
— Джеймс Аллертон — это второй «Талбот»? — неожиданно спросил Торп.
— Да, — улыбнулся Андров. — И, как ни странно, он тебя любит, хотя ты явно не испытываешь к нему высоких сыновних чувств. Сейчас он обижен на тебя: ты забыл послать ему открытку на День отцов. Видишь, какой неожиданной стороной оборачиваются твои мелкие прегрешения? Ведь одной этой открыткой ты купил бы себе право на некоторую защиту в нынешней чрезвычайной ситуации.
Торп понимал, что Андров издевается над ним, но по тону русского он почувствовал, что смертный приговор еще не вынесен. Более спокойным, чем минуту назад, тоном он спросил:
— Где сейчас мой отец?
— В Кэмп-Дэвиде, — ответил Андров. — И еще до восхода солнца он сообщит президенту кое-что весьма интересное. — Андров перегнулся к стоящему у стены столу и достал кожаный саквояж. — А теперь приступим к следующему вопросу повестки дня. — Он повернул саквояж к Генри Кимберли. — Как утверждает мистер Торп, это принадлежит вам.
Кимберли уставился на старый саквояж. Андров сунул руку внутрь, вытащил перевязанную пачку бумажных листков и передал их Кимберли. Тот внимательно рассмотрел пожелтевшие бумаги. Это были письма, написанные на ходивших во время войны специальных листах, которые складывались в конверты. Адрес был выведен взрослой рукой, а дальше шли детские каракули и рисунки — цветочки, сердечки и буквы "X", означавшие поцелуй. Кимберли прочел наугад несколько строчек:
«Когда ты победишь и вернешься? Папочка, я люблю тебя. ХХХХ, Энн».
Генри Кимберли взглянул на Андрова.
— Где вы это взяли?
Андров протянул американцу три плотных листа фотокопий.
— Это все вам объяснит.
Кимберли развернул листы и увидел надпись:
«Леди Элинор Уингэйт, Бромптон-Холл, Тонгэйт, Кент».
Под надписью начинался текст.
«Дорогая мисс Кимберли. Писать вам меня заставляет необычное и, судя по всему, весьма знаменательное событие».
Кимберли не стал читать дальше. Невидящими глазами он уставился в глубину мансарды.
— Вскоре после прибытия в Москву мне сказали, чтобы я не задавал вопросов о своих близких, — задумчиво произнес он. — Мне сказали, что так будет легче для меня самого… Если я умер для них, то и они должны умереть для меня. Правда, на первых порах раз в год мне сообщали о моих дочерях, но со временем я потерял к ним интерес… Мертвых ведь не интересуют дела живых… — Кимберли взглянул на Андрова. — А в последний месяц на меня почему-то нахлынули воспоминания. Я, конечно, не знал, что Элинор еще жива.
Андров коротко заметил:
— Уже нет. Она погибла во время пожара в Бромптон-Холле.
Кимберли никак не отреагировал на это замечание, только склонил голову над письмом и продолжил чтение. Закончив, он сложил листы и вернул их Андрову.
— А где дневник?
— Здесь же, в саквояже.
— Я могу посмотреть его?
— Конечно. Но прежде позвольте вас спросить: вы помните британского офицера по фамилии Карбури?
— Да. Рандольф Карбури служил в советском отделе. Он участвовал в проводившейся О'Брайеном операции «Вольфбэйн». Он, кстати, искал меня тогда.
Андров улыбнулся:
— Видите ли, Генри, Карбури и О'Брайен никогда не переставали вас искать. И настойчивость эта привела их к одинаковому концу. А конец этот наступил от одной и той же руки. — Андров кивнул на Торпа.
— Информация об их гибели, конечно, успокаивает, но когда это условия игры могли меняться настолько, чтобы пешкам было позволено уничтожать королей? — Кимберли посмотрел на Торпа.
— Я и сам иногда этому удивляюсь, — пробормотал Андров. Он вынул из саквояжа дневник и протянул его Кимберли. Тот осмотрел обложку, открыл тетрадь и пролистал ее. По его губам поползла медленная улыбка. — Отличная подделка, — заметил Андров.
— Чья же это работа? — спросил Кимберли, закрывая дневник.
— Думаю, О'Брайена, — пожал плечами Андров. — И выполнена относительно недавно. У вас правда был дневник?
— Да. И я действительно хранил его в той кладовке. Но эта вещь к нему отношения не имеет.
— Бедный О'Брайен, как ему не повезло! — усмехнулся Андров. — Угораздило же его нарваться с этим дневником именно на «Талбота».
— Он редко допускал ошибки, но тут серьезно просчитался, — сказал Кимберли. — Иногда его способности казались мне сверхъестественными. Но он был обыкновенным человеком.
— И к тому же смертным, — добавил Андров. Кимберли кивнул.
— И чего в конце концов добился О'Брайен со всем своим умом? — продолжил Андров. — Этот дневник не заставил нас раскрыться. О'Брайен погиб. А мы сохранили всех трех «Талботов». Да, он вынудил нас ускорить проведение судьбоносной операции, но мы от этого только выиграем. Так что же в результате? Эти старые джентльмены из УСС проиграли свой последний бой КГБ.
49
Тони Абрамс стоял у большого окна в кабинете ван Дорна и смотрел на лужайку, где шумела вечеринка. Его взгляд отыскал Кэтрин. Она разговаривала с каким-то мужчиной, и Тони охватило незнакомое ему прежде чувство ревности. Через несколько секунд Кэтрин отошла от мужчины и присоединилась к двум пожилым женщинам, сидевшим на скамейке. Абрамс отвернулся от окна.
Он подошел к противоположной стене и стал изучать висевшие на ней старые фотографии в красивых рамках. Вот групповое фото: около десятка молодых мужчин в летних костюмах. Тони узнал возвышающегося над всеми ван Дорна. Справа стоит Патрик О'Брайен, совсем молодой, почти юный. Его рука покоится на плече Генри Кимберли.
Марк Пемброук подлил виски в свой бокал и бросил Абрамсу:
— Ничто так не заставляет задуматься о будущем, как старые фотографии.
— Или одно-другое прикосновение к собственной смерти, — в тон ему ответил Тони.
Он перешел к другой фотографии — увеличенному зернистому снимку времен войны. Трое мужчин в военной форме: Джеймс Аллертон, элегантный даже в кителе; Генри Кимберли, выглядящий здесь уже утомленным жизнью человеком, и кто-то третий, очень знакомый. Абрамс всмотрелся в его лицо и подумал, что наверняка много раз видел его на экране телевизора, но кто это, вспомнить так и не смог. Его размышления прервал Пемброук:
— Когда шла война, я был еще мальчишкой. Хотя хорошо помню, как падали бомбы. Через некоторое время меня эвакуировали из Лондона, к тетке в деревню. А ты помнишь войну?
— Плохо.
Он продолжал разглядывать фотографии. Некоторые были подписаны. На одной он узнал отца Тома Гренвила. Тот позировал с Хо Ши Мином. Несколько левее висел настоящий фотопортрет с цветной ретушью. На нем был изображен маленький плотный человек с глубоко посаженными черными глазами. Он был одет в какой-то яркий национальный костюм. Подпись гласила, что этот человек — граф Илие Лепеску. Абрамс вспомнил, что он должен приходиться дедушкой Клаудии Лепеску, хотя особого семейного сходства он не заметил.
В ряду фотопортретов были изображения выдающихся деятелей своего времени, включая Эйзенхауэра, Аллена Даллеса и генерала Донована. Имелась также слегка выцветшая фотография, на которой был изображен сидящий в джипе капитан УСС Джон Берг. Абрамс сообразил, что, очевидно, это его именем названа известная крайне правая организация. Висели на стенах и групповые фото членов различных групп Сопротивления, от чернявых французов до высоких блондинистых скандинавов. Все они выглядели воодушевленными и какими-то светлыми. А может, просто в их глазах отражались единство целей и чистота помыслов.
Марк Пемброук устроился в кожаном кресле и оглядел Абрамса:
— Ты недурно выглядишь в моем сафари.
— Откуда такой прикид? — поинтересовался Абрамс, продолжая рассматривать фотографии.
— Это египетский хлопок. А сшито в Гонконге.
— Какой-нибудь Чарли Чан?
Пемброук сказал несколько обиженно:
— Знаешь, по правде говоря, на мне этот костюм сидит лучше, чем на тебе.
Абрамс обернулся к Марку:
— Извини, я не хотел показаться неблагодарным.
— Ладно, я понимаю, — несколько мягче проговорил Пемброук. — Как сандалии? Не жмут? А повязка в порядке?
— Все отлично, спасибо.
Ранее Марк промыл, продезинфицировал и перевязал глубокую рану на стопе у Абрамса, и в движениях его чувствовались навыки, присущие солдатам, полицейским, пожарным — людям, чья профессия связана с неприятностями, выпадающими на долю человеческой плоти.
Пемброук сказал:
— При ранении ног необходимо принимать антибиотики. Пойду посмотрю, что есть у Джорджа в аптечке.
— Только законченный педант станет думать накануне атомного апокалипсиса о том, как опасно занести инфекцию в рану.
Марк усмехнулся:
— И все же мы рабы своих привычек, устоявшихся стереотипов и безбрежного оптимизма. Ведь мы же бреемся и моемся перед решающими сражениями.
— Это точно. — Тони снова повернулся к фотографиям. На одной он увидел Арнольда Брина. Арнольд был в офицерской форме. Да, эти люди легко манипулируют своими именами и званиями.
Абрамсу хотелось найти фото Элинор Уингэйт, но он все не мог его отыскать, хотя на стене висело большое фотографическое изображение монументального поместья с надписью: «Бромптон-Холл». Рядом с фото располагался портрет симпатичной молодой женщины с темными волосами и задумчивыми глазами.
— Это Элинор Уингэйт? — спросил Тони.
Пемброук оторвал взгляд от журнала.
— Где? Ах, это. Да, думаю, что она. Конечно. Поэтому портрет и висит рядом с изображением дома. Жаль! Прекрасное было поместье.
— Да, действительно жаль.
Абрамс стал разглядывать большую фотографию в серебряной рамке. На ней был запечатлен какой-то военный банкет. Присмотревшись, Тони смог различить американскую и советскую офицерскую форму. Русские и американцы сидели вперемешку, наверное, праздновали какую-то победу. Среди американцев Абрамс узнал Джорджа ван Дорна. Его не то обнимал, не то хлопал по спине ухмыляющийся советский офицер. Судя по выражению лица ван Дорна, этот жест русского не доставлял ему удовольствия. Пемброук отложил журнал.
— Ты уже добрался до предков этого ублюдка? Там, правее. В соответствующей черной рамке.
На несколько передержанной фотографии прежде всего бросался в глаза фюзеляж большого самолета. Перед ним стояли (некоторые на коленях) двенадцать парашютистов, восемь мужчин и четыре женщины. Очевидно, снимок был сделан перед казнью: методичное гестапо перед расстрелом всегда фотографировало пойманных иностранных агентов. Среди имен на надписи под фотографией Абрамс разобрал имена Жанны Бруле и Питера Торпа.
Тони пригляделся к матери Торпа. Даже полицейская фотография не могла скрыть броской красоты этой женщины — высокой блондинки с эффектной фигурой, угадывающейся и под мешковатым комбинезоном парашютиста. Отец Торпа тоже был светловолосым и высоким, определенно красивым, с несколько надменным взглядом.