— Нам нужно заняться делами… Первоочередными делами — в первую очередь.
— Черт с ней, с этой третьей мировой войной или чем там еще… Все это может подождать.
Кэтрин открыто улыбнулась ему:
— Не надо сейчас… Пойдемте. В данный момент нам следует утопить в напряжении мучающие нас проблемы.
Абрамс последовал за ней к двери. На сегодня его главной проблемой был Питер Торп. Тони подумал, что действительно с радостью отдастся бегу, чтобы хоть на время забыть об этой проблеме.
34
Николас Уэст почувствовал, что кто-то приближается к нему, и, сощурившись, попытался присмотреться. По очертаниям фигуры Уэст понял, что над ним склонился Питер Торп.
— Ну, как ты, приятель? — спросил Торп.
— Мне больно. — Уэст покачал головой.
— Все это относительно, — спокойно заметил Торп. Он пододвинул табурет и сел. — Ну что же, начнем.
Уэст повертел головой в обе стороны.
— А Кэтрин?
— Пока еще нет, — улыбнулся Торп. — Но скоро, очень скоро она будет здесь. — Он выдохнул сигаретный дым в лицо Уэсту. — Чем занималась Энн в Агентстве национальной безопасности?
Уэст провел языком по сухим потрескавшимся губам:
— Воды…
— Боже, Ник… если ты еще будешь притворяться… — Торп встал и пошел к холодильнику. Обратно он пришел с бумажным стаканчиком в руке. В стаканчике были кубики льда. Торп сунул несколько кубиков в рот Уэсту. — Так в чем же состояла работа Энн в АНБ?
Ник что-то пробормотал, и Торп наклонился к нему поближе.
— Что?
Уэст плюнул Торпу в лицо.
Тот дернулся назад и вытер лицо платком.
— Ах ты, сукин сын!
Николас произнес:
— За ложь — боль, за правду — удовольствие.
Торп было покраснел от ярости, но вдруг рассмеялся:
— Ну ладно, ты, говнюк, вывернулся.
Уэст сказал, как бы продолжая начатую фразу:
— Твоя методика дурацкая. А тебя я ненавижу и презираю. И буду сопротивляться тебе.
Торп взглянул на стрелки приборов.
— Правдивое заявление. Но тебе лучше не хамить. Ты со своим геройством долго не протянешь. Так ты расскажешь мне об Энн?
Уэст поколебался несколько секунд.
— Она занимается раскрытием шифров.
— Русских шифров, — уточнил Торп. — Тех из них, которые используются в радиосвязи Москвы с советскими миссиями в Вашингтоне и Нью-Йорке, а также с русским объектом в Глен-Коуве. Так?
— Так, — отозвался Уэст.
— Примерно шесть недель назад отдел, в котором работает Энн Кимберли, уведомил ЦРУ и другие американские разведывательные ведомства об интересном явлении: вечером двенадцатого апреля этого года весь радиообмен между Москвой и Глен-Коувом вдруг прекратился на шесть секунд. Затем он возобновился. — Торп вгляделся в лицо Уэста и продолжил: — Как ты, конечно же, знаешь, радиообмен между Москвой и ее важнейшими зарубежными точками не прерывается ни на секунду, даже если смысловой нагрузки кодированная передача в данный момент на несет. Делается это по соображениям дополнительной конспирации, чтобы иностранные службы радиоперехвата не могли сделать никаких заключений из роста или снижения интенсивности радиосвязи. В этом смысле тот шестисекундный перерыв был весьма знаменателен. Однако на соответствующий сигнал АНБ ФБР тогда ответило, что в тот вечер на Лонг-Айленде были отмечены сильные электрические возмущения. В дом же русской миссии в Глен-Коуве вообще ударила молния. Вот тебе и разгадка.
Уэст облизал пересохшие губы, но ничего не сказал.
— Но спешить с выводами здесь не стоит. АНБ, хорошо знакомое с современной радиоэлектроникой, посчитало, что в этом объяснении не все в порядке. Расследование было продолжено. И вот удалось найти военного моряка, который бежал на свой корабль из увольнения и видел, как в русскую усадьбу ударила молния. После этого он отметил яркую вспышку. — Торп склонился к Уэсту и небрежно положил локти на край операционного стола. — Только ударила она, оказывается, не в сам дом, а в антенну, установленную на площадке неподалеку от здания. Более того, этот моряк утверждал, что молния попала не в каркас антенны (он и раньше видел ее и хорошо запомнил очертания), а в какой-то длинный штырь, который торчал над антенной и которого раньше там не было. Итак, твой вывод, Ник?
— Это был громоотвод, — сказал Уэст.
— Правильно. Русские намеренно старались, чтобы молния ударила в громоотвод. Так?
— Так.
— Откуда вспышка, Ник? Почему молния не ушла в землю? Ведь даже глупые русские знают, что громоотводы нужно заземлять.
Уэст молчал.
— Я доложил своим русским друзьям, что это событие не прошло незамеченным, и они очень занервничали. Они попросили меня следить за перипетиями этого расследования. И придали этому вопросу огромную важность.
Уэст по-прежнему молчал.
Торп щелчком отбросил сигарету на пол.
— Примечательна одна вещь. Они зачем-то целенаправленно привлекли колоссальный заряд энергии, и при этом их электрическая сеть и радиосредства не пострадали, они заработали через шесть секунд! Итак, они уподобились Бенджамину Франклину с его опытами с электричеством. Но для чего? Говори, Ник!
Уэст с видимым усилием произнес:
— Агентство национальной безопасности сделало собственное заключение… Всем остальным разведывательным службам посоветовали об этом инциденте забыть… Заключение было определено, как государственный секрет особой важности…
— Это я знаю, черт тебя подери! — с раздражением прервал Уэста Торп. — А вот само заключение мне увидеть не удалось. Может, ты его видел? Может, Энн имела к нему доступ? Ведь ты же встречался с ней в Вашингтоне, хотя и накоротке, двадцать девятого апреля. И она наверняка рассказала тебе о содержании этого документа в перерыве между вашими страстными объятиями. Так что же она сказала?
Уэст молчал.
Торп протянул руку к реостату.
— Задержка в ответе означает, что человек собирается солгать. Три секунды, две, одна…
— Подожди! — хрипло выдохнул Уэст. — Она сказала, что… они испытывали блокираторы большой мощности… Это как пробки в электросети… По-видимому, они хотят защитить свои электрические сети и электронное оборудование от мощных электрических возмущений… Чтобы не допустить каких бы то ни было перерывов в радиообмене с Москвой…
Торп некоторое время внимательно вглядывался в стрелки приборов. Наконец он сказал:
— Судя по всему, ты до сих пор говорил правду. Но в этом деле есть ведь еще что-то, разве не так? Иначе мои друзья в Глен-Коуве не нервничали бы. Что еще тебе известно?
— Ничего.
Торп резко повернул ручку реостата. Тело Уэста выгнулось над столом дугой, рот у него конвульсивно открылся в беззвучном стоне, пульс резко упал.
Торп вернул ручку в прежнее положение.
Уэст бессильно упал на стол. Мышцы у него подергивались, кожа сильно побледнела и стала сухой, глаза закатились, и видны были только белки.
— Я абсолютно уверен, что этот эксперимент в Глен-Коуве имеет какое-то отношение к схеме «Удар» — этим названием русские определяют свой план по уничтожению Америки, или, как они выражаются, по обеспечению мира во всем мире… Ник?
Лицо у Уэста посерело, дыхание стало прерывистым. Торп посмотрел на экран кардиографа.
— О, черт!
Он быстро встал, взял со столика с инструментом шприц и точным движением вонзил иглу в плечо Уэста.
— Ну вот. Это должно вернуть тебя на грешную землю. — В течение нескольких минут Торп озабоченно смотрел на экран кардиографа. — Надеюсь, твое куриное сердечко все же не остановится. И давай без этих конвульсий, Уэст! Ты слышишь меня?
Уэст медленно кивнул.
— Хорошо. Ты готов продолжить разговор?
Николас отрицательно повел головой.
— Ты… ты… чуть… не убил меня…
— «Чуть» в данном случае не считается. Кстати, выходная мощность этого аппарата недостаточна для того, чтобы убить человека. Я говорю это потому, что знаю. Однажды я пытался проделать такой эксперимент. Не волнуйся. Когда придет время, ты умрешь от пули. Это я тебе обещаю.
— Сейчас. Я хочу умереть сейчас…
— О нет. Ты просто трус. — Торп вновь сел на табурет. — Хорошо. Я буду говорить, а ты слушай. — Он потрогал рычажки на полиграфе. — Подумай над следующими моими заявлениями. Первое. Москва опасается, что частично ее планы могли быть раскрыты. Одной из возможных причин утечки информации является применение АНБ современных средств электронной разведки. Ты должен рассказать мне все о том, что Энн говорила тебе по этому поводу.
— Энн… не… погибла… Ты бы не… допустил этого… Ты бы… похитил ее…
— Да, мы пытались сделать это. Но она погибла. Самоубийство. Плохая работа. Исполнители отправятся в Сибирь.
— Это… тебя надо… в Сибирь.
— Заткнись, Ник! Другая возможная причина — использование Центральным разведывательным управлением своих агентурных методов. Кстати, в настоящее время, благодаря твоему личному кодовому сигналу, мой компьютер просматривает файлы Лэнгли на предмет поиска в них каких-либо данных или фамилий, способных послужить доказательством наличия в ЦРУ подозрений относительно операции «Удар». Компьютер найдет что-нибудь в этих файлах?
— Да… Там много… Много всего о тебе… — с хрипом выдавил из себя Уэст.
— Да, мой друг. Я с интересом ищу и это. Если мои поиски увенчаются успехом, я вскорости позволю себе весьма продолжительный отпуск.
— Ты… как я… Ты слишком много знаешь… У тебя нет друзей… Тебе негде спрятаться.
Торп рассмеялся:
— Ну, на худой конец, у меня всегда есть в запасе Китай. Однако вернемся к нашим делам. Еще одна причина для беспокойства у русских — возня организации ветеранов, сгруппировавшихся вокруг О'Брайена. Эти ребята что-то нащупали. Их пытались навести на арабский след, подбросить им идею о том, что некие арабские террористы планируют уничтожить Уолл-стрит с помощью небольшого атомного взрыва. Неплохая задумка, хотя и не слишком оригинальная. — Торп потянулся. — Ты знаешь, у меня, как и у тебя, что-то побаливают мышцы. Да. Так вот, Ник. Я не думаю, что О'Брайен и его люди купились на эту идею. Вряд ли ее восприняли всерьез и в моей конторе. Что же касается русских, то ты, наверное, слышал, что исторически они очень любят число «три» — Святая Троица, тройка лошадей, революционная тройка, и так далее.
Уэст пристально смотрел на Торпа. Он старался отогнать физическую боль и привести свои мысли в порядок. Так же как Торп недооценивал его из-за его физической слабости, он, Уэст, видимо, недооценивал способности физически сильного Торпа к логическому анализу.
— Так вот, Николас. — Торп хрустнул костяшками пальцев и посмотрел вниз на Уэста. — Русские разработали три независимых друг от друга плана по уничтожению или, по крайней мере, обескровливанию Америки. Первый — это ядерный удар по финансовому сердцу страны. Второй — получение единовременного доступа ко всем американским компьютерам — и гражданским, и военным — с целью разрушения их банков памяти, порчи или перекачки всей содержащейся в них информации. — Торп задумчиво потер подбородок и продолжал: — Но мы с тобой, Ник, нащупали и третий план, который, как я полагаю, является наиболее реальным. Два первых же, в силу разных, в том числе и субъективных, причин, кажутся раскрывшим их людям вполне вероятными, и вот все силы западных разведывательных служб, включая меня и тебя, Ник, включая глубоко закрытые организации вроде фирмы О'Брайена, бросаются на вскрытие деталей этих двух планов, но О'Брайен оказывается прозорливее. Он приходит к мысли, что существует некий третий план. Он начинает разрабатывать эту версию. Он добывает сведения о том, что русские пытаются получить доступ к некоторым новейшим западным образцам электронного оборудования. Он предупреждает об этом администрацию, но информация о предупреждении каким-то образом поступает к русским. И вот все мы оказываемся в некоем лабиринте. Советы пытаются выяснить, что реально знают об их планах Штаты. Соединенные Штаты пытаются просчитать возможные варианты и направления удара: будет ли он нанесен в лицо, солнечное сплетение или в пах. Или не будет нанесен вовсе. — Торп вновь посмотрел вниз на Уэста. — Когда все это будет позади, Ник, мы узнаем: кто, как и где? Мы уже знаем когда — четвертого июля. Мы уже знаем почему — потому что история привела нас к политическому дарвинизму. В нынешнем мире остались только две страны, заслуживающие быть отнесенными к числу сильных социально-политических особей. По закону естественного отбора выжить должна только одна из них, действительно сильнейшая…
Уэст сделал глубокий вдох:
— Ты… сумасшедший… Неужели ты веришь в это?.. Почему кто-то должен добиваться доминирования за счет уничтожения целой страны и народа?
Торп закурил и с наслаждением затянулся.
— Ты этого никогда не поймешь. Ладно, пойдем дальше. В общем, для Москвы важнейшей является сейчас эта проблема «Талбота». — Он нагнулся и поднял с пола кожаный саквояж. — Это было у полковника Карбури. — Торп перевернул саквояж и высыпал его содержимое на Уэста. — Дневник майора Кимберли и его письма покойной Энн Кимберли. Мистер О'Брайен и его люди сочли бы этот дневник весьма полезным для поисков «Талбота». Ведь он, в конце концов, был одним из них. Или, точнее, трое из них были «Талботом». Да-да, именно так. Ведь Генри Кимберли, как и ты, предполагал, что в наших высших сферах у русских имеется не один, а три источника. Мы почитаем с тобой дневник и постараемся понять и подкрепить те заключения, которые делает в нем Генри Кимберли.
— Иди ты к черту, — простонал Уэст.
Как ни в чем не бывало, Торп продолжал:
— Судя по всему, Кимберли хорошо знал этих троих предателей, но он нигде не упоминает их имена. Он обозначает их только кличками «Талбот-1», «Талбот-2» и «Талбот-3». Совсем как какой-нибудь древний иудейский священник, который не имел права открыто упоминать имя Господне ни устно, ни письменно.
Питер взял дневник с груди Уэста, открыл его и начал читать с первой фразы:
«Я сузил наконец до минимума круг офицеров УСС, подозреваемых мною в том, что они могли стать предателями, переметнувшись на сторону русских. Один из них является ближайшим помощником генерала Донована. Я его хорошо знаю. Другой занимает ответственный пост в контрразведывательном подразделении УСС. Он мой близкий друг. Третий также служит в УСС и курирует вопросы связи управления с политическим истеблишментом США. После окончания войны его ожидает блестящая политическая карьера. Кто из них „Талбот“? Возможно, все трое».
Торп поднял глаза на Уэста:
— Я думаю. Ник, что, если бы этот дневник попал в руки О'Брайена или в ЦРУ, он вызвал бы такие массированные следственные мероприятия, которые в результате вывели бы на след «Талбота», но в данном случае Господь оказался на стороне атеистов, и это послание из могилы не достигло своего адресата. — Питер посмотрел на стрелки приборов. — Ты следил за моей мыслью?
— Да.
— Мог ли мой отец, Джеймс Аллертон, быть тем самым «близким другом»?
— Да.
— У тебя есть какие-нибудь идеи насчет двух других? Живы ли оба или кто-то один из них?
— Тот, кого Кимберли определяет как ответственного сотрудника контрразведки УСС.
— А тот, про которого он пишет, как про будущего политического деятеля?
— Не знаю… У меня о нем не было информации.
— Так каково же имя того ответственного лица из контрразведки?
— Я не знаю точно… Я видел несколько имен тех людей, которые подходят под описание, данное Кимберли.
— Назови эти имена.
— Хорошо, но после поощрения, — проговорил Уэст.
— А-а, ты хочешь, чтобы я дал тебе твою трубку, — рассмеялся Торп.
— Да.
Торп взял трубку Николаса, лежавшую на столике с инструментами, и плотно набил ее табаком. Он сунул мундштук в рот Уэсту и поднес к трубке зажигалку.
Николас глубоко затянулся.
— Ну, как вкус табака, приятель? — с издевкой спросил Торп. — Это, конечно, не твой отравленный. Я его подменил, это настоящий табак, так что не удивляйся, что не умираешь. Я не допущу этого.
Уэст сощурившись смотрел на Торпа, все еще затягиваясь трубкой.
— Ты пытался меня обмануть, ты, хитрый ублюдок, — продолжал Торп. — Ведь я же спрашивал тебя насчет яда.
Уэст неожиданно сильно закусил мундштук трубки, крепко зажав его в зубах. Торп выдернул трубку у Николаса изо рта.
— Нет, нет, Ник, мундштук я тоже сменил. Ты думаешь, я такой же идиот, как и ты? Учти, я всегда на шаг впереди тебя. Отныне ты лишаешься привилегии курить.
Тело Уэста содрогалось от рыданий, по его щекам текли слезы. Торп схватил Уэста за ухо и притянул его лицо к своему.
— Послушай, ты, придурок, я ведь профессионал. А ты жалкий любитель. Тебе не провести меня, так что забудь об этом. Ты беззащитен, ты полностью в моей власти. Здесь ты оставишь свои душу и сердце. Когда я закончу работу с тобой, ты перестанешь существовать как личность. У тебя уже не будет остатков воли даже на то, чтобы совершить самоубийство. Но я тебе в этом помогу. Кейт повезет меньше. Я планирую продлить ее существование в качестве большого домашнего животного.
Уэст с трудом поднял голову и задыхаясь проговорил:
— Ты заплатишь за это… Не знаю, как, но заплатишь… Ты понесешь наказание…
— Когда клиент начинает мыслить мистическими и религиозными категориями, это означает, что он постепенно созревает, — с улыбкой проговорил Торп. — Я не ожидал, что ты так быстро сломаешься.
Уэст бессильно уронил голову на стол, продолжая беззвучно всхлипывать.
Торп собрал саквояж и выключил приборы полиграфа.
— Боюсь, мне снова надо бежать, но я скоро вернусь. Не скучай.
— Пошел ты… — процедил Уэст сквозь зубы.
Торп протянул руку к рычажку реостата.
— Нет, нет! Пожалуйста, не надо! — закричал Уэст. У него застучали зубы, по телу пробежала дрожь, когда Питер включил реостат на малую мощность.
— Видел бы ты себя, — с издевкой произнес Торп. — Это очень смешно. Впрочем, ты и вправду увидишь себя на мониторе. И Кейт увидит. И Ева. И русские посмеются. О Боже, Ник, у тебя вид полоумного. — Торп выключил реостат. — Значит, так. Когда я вернусь, ты расскажешь мне все, что знаешь о «Талботе» и Энн Кимберли. Ты выложишь мне все об О'Брайене и его друзьях, включая Кэтрин Кимберли, Джорджа ван Дорна и остальных ублюдков. Ты расскажешь все, что знаешь о русских в Глен-Коуве. И, возможно, именно твои ответы определят, не будет ли предстоящее Четвертое июля последним праздником в истории Америки.
35
Абрамс смотрел на Кэтрин, которая бежала впереди него. Он любовался ее движениями, легкими и элегантными.
Тони огляделся вокруг. Ничего подозрительного он не заметил. Их никто не преследовал ни бегом, ни на велосипеде. Сейчас они находились на южной оконечности Четвертой авеню. Добрались они сюда на метро. Разработанный Кэтрин маршрут, который она сообщила и Торпу, включал в себя длинные пробежки по паркам, проезды от одного из них до другого на метро и короткие отрезки бегом по улицам. Абрамс подумал, что маршрут явно составлен Кэтрин с таким расчетом, чтобы спровоцировать возможных противников на атаку. И в этом он не ошибался.
Парадокс заключался в том, что ни один из них не признавался другому в том, что прекрасно отдает себе отчет в истинной цели мероприятия. Невинная пробежка, о которой они договорились в субботу, сегодня, в понедельник, превращалась в то, что полиция называет операцией приманки. Возможно, это отчасти объяснялось важностью и деликатностью дела, в которое они ввязались, но Абрамс полагал, что подобные приемы вообще свойственны адвокатам, высокопоставленным сотрудникам крупных фирм и другим представителям того, что он называл «светом». Сам он предпочитал манеру общения, принятую среди полицейских.
Тони почувствовал, как кровь быстро забегала у него в жилах. Он любил пробежки по Бруклину. Невысокие кирпичные дома стояли в тихих жилых кварталах. Бруклин славится также обилием церквей. По силуэтам их колоколен легко ориентироваться. Кроме того, на здании почти каждого собора имеются часы, так что нет проблем с контролем графика движения.
Они свернули на Шестьдесят седьмую улицу и направились к Оул Хэд-Парк. Это первая точка, где возможна встреча с Торпом. Абрамс поднял глаза. Кэтрин была в ста ярдах впереди. Тони крикнул:
— Не отрывайтесь!
— Бегите быстрее! — отозвалась она.
«Вот ведь штучка!» — подумал он и прибавил скорость.
По своему первоначальному плану Абрамс хотел протащить ее по настоящим еврейским кварталам, где мужчины отворачивались при виде женщин-джоггеров, чтобы не смотреть на их голые ноги. Тони и сам не мог объяснить себе, зачем ему это было нужно. Он хотел также предложить ей проследовать по одному из новых кварталов, где селятся эмигранты из числа советских евреев, где много рекламы на русском языке и где слышна смешанная речь на идиш и славянских языках. Почему он хотел сделать это? Потому что считал, что здесь у него есть какие-то корни, потому что любил этот живописный и наполненный жизнью район.
Тони догнал Кэтрин у самого входа в парк. Он проследовал за ней по траве на тропинку, ведущую к вершине холма, располагавшегося в центре лесистого массива. Они начали подъем на холм. Абрамс почувствовал, что под кобурой у него стало мокро от пота, кожаные лямки больно ерзали по спине и плечам. Он попытался представить себе, как именно произойдет эта их встреча с Торпом. Питер, видимо, прибегнет к своей любимой тактике — обставит их гибель как несчастный случай.
Абрамс поднял голову. Кэтрин стояла на вершине холма, ее силуэт четко прорисовывался на фоне ясного голубого неба. Вверху над ней кружили чайки, а еще выше, над чайками, кружил вертолет. Тони проделал двадцать пять ярдов, отделявших его от Кэтрин, и встал рядом с ней на вершине холма. Он согнулся пополам и потряс руками, стараясь восстановить дыхание. Одновременно он внимательно оглядел видимую ему часть склона, покрытую зеленой травой и посаженными через равные промежутки кустами и деревцами.
Никого.
— Кажется, мы одни, — сказал он.
Кэтрин кивнула, учащенно дыша. Она оглянулась и осмотрела другие склоны.
— Мы прибыли рановато… Подождем десять минут…
— Хорошо.
На севере раскинулась нью-йоркская бухта и виднелись статуя Свободы и небоскребы Нижнего Манхэттена, которые словно вырастали из воды. Тони покосился на Кэтрин. Волосы у нее спутались, по лицу струился пот, приоткрытым ртом она жадно ловила воздух.
— Вы очень красивая, — сказал Абрамс.
Кэтрин засмеялась и шутливо шлепнула его по мокрому пятну на груди.
— Вы тоже выглядите очень привлекательно.
Они медленно зашагали по круговой тропинке, обвивавшей вершину холма.
— Ну и беспорядок здесь, — заметила Кэтрин.
Действительно, парк представлял собой довольно жалкое зрелище: кругом валялись битые бутылки, стояли неработающие питьевые фонтанчики и разбитые мусорницы, повсюду виднелись собачьи экскременты. Деревья были неухоженными. В огромном изобилии были представлены самые немыслимые надписи, покрывавшие, казалось, каждый дюйм заборов, строений и скамеек. Тони подумал, что так, наверное, выглядели римские парки после того, как империя пала под натиском варваров.
Кэтрин, казалось, прочла его мысли.
— Этот парк надо как следует почистить. Ему необходима хорошая полицейская защита. Всю эту работу нужно поставить под надлежащий контроль.
Абрамс посмотрел на нее. Снова эта непонятная, неискренняя манера выражаться, и этот парк — всего лишь пример.
— Может быть, — ответил Тони. — Но нынешнее состояние парка отражает состояние души окружающих микрорайонов. Они живут своей жизнью, не допуская вмешательства в нее государства. А абсолютная свобода иногда близка к анархии.
— Я думаю, что закон и порядок здесь не помешали бы.
— Какой закон? И какой порядок? Фашисты и коммунисты имеют общую черту: они хотят всех загнать в аккуратные одинаковые стойла. А я не хочу в стойло.
Кэтрин улыбнулась:
— Ну хорошо, не нужно больше политики. Вы готовы бежать дальше?
— Нет. Давайте чуть пройдемся.
Она начала спускаться с холма.
— Я приведу вас в форму еще до конца лета.
Абрамс сбоку посмотрел на нее долгим взглядом, но ничего не сказал. Некоторое время они шли молча, затем Кэтрин проговорила:
— Следующая точка, где нас может ждать Питер, — это мост Веррадзано.
Они двигались на юг по узкой асфальтовой дорожке, шедшей параллельно береговой линии. С залива потянул крепкий ветер, волны закурчавились барашками.
Кэтрин, будто продолжая только что прерванный разговор, произнесла:
— Я имею в виду, что твердых доказательств у нас нет. А те моменты, что нам известны, окажется легко объяснить тем фактом, что он работает в ЦРУ. А ваши предположения могут иметь под собой и субъективные основания.
— Мои предположения основываются на пятнадцатилетнем опыте работы в полиции, — возразил Абрамс. — Вы и ваши друзья попросили меня найти похитителя или убийцу Рандольфа Карбури. Думаю, я это сделал. А теперь я просто пытаюсь остаться в живых.
Тони посмотрел в сторону залива. Несколько частных катеров курсировали недалеко от берега, вертолет над головой совершал очередной круг. Абрамс махнул в сторону парашютной вышки, торчавшей над Кони-Айлендом.
— В детстве я проводил там в тире долгие часы. Мне так нравилось сбивать этих маленьких игрушечных уток, которые плыли чередой в небольшом искусственном водоемчике.