Страница:
Игорь спешился примерно через полчаса, окончательно убедившись в том, что Вороной смирился со своей участью и если не до конца поверил в лидерство всадника, то, по крайней мере, перестал считать его чем-то из ряда вон выходящим. Несмотря на кажущуюся легкость, с какой покорился ему жеребец, Игорь слезал с него вымотанным и разбитым. Как будто конь вытянул из него все силы. Оказывается, все это время он пребывал в непроходящем нервном напряжении – у него дрожали руки, и пустота внутри настойчиво требовала отдыха.
Только тогда он вспомнил про белых кобылиц, разбежавшихся по лесу при появлении медведя…
К усталости прибавилась тоска, смешанная со страхом: не уберег! Прошло слишком много времени, где теперь их искать? Может, они вернулись домой, в конюшню? Все лошади, которых он знал, стремились вернуться туда, где их кормили, поили и холили. Но кто же знает этих лошадей?
Он привязал Вороного к дереву толстой волосатой веревкой, не вполне уверенный в том, что тяжеловоз не сможет ее разорвать. Сесть на Сивку и поискать? Но по лесу на лошади двигаться тяжело, лучше уж пойти пешком.
Поиски ничего не дали – кобылицы и вправду забрались очень далеко. Игорь вернулся на поляну с тяжелым сердцем, проклиная свою нерасторопность. Да, он не мог так просто слезть с Вороного, иначе бы тот не позволил ему снова сесть себе на спину. Но он же просто забыл про них, увлекся трудной и необычной для него задачей. Просто забыл!
Сивка не имел ничего против того, чтобы прокатиться, и Игорь решил съездить к избушке и посмотреть, не вернулись ли лошадки домой. Ему очень не хотелось признаваться в своем провале старухе, и он постарался не попадаться ей на глаза, оставив Сивку в лесу.
Крыльцо избы смотрело на юг, и не было никаких сомнений – старуха дома. Она бы не оставила Маринку одну, предоставив ей возможность спокойно выйти во двор. Игорь укрылся за густыми кустами перед пустошью и решил немного понаблюдать за двором. Если кобылицы там, он должен это заметить, даже издалека.
Из-за своего легкомыслия он запросто потеряет возможность забрать оттуда Маринку, и уж тем более речь не зайдет о третьей службе, которая поможет спасти Светланку. Игорем потихоньку овладевало отчаянье, и, как бы ему не хотелось думать о спасении их жизней, мысли сами собой упирались в три ремня из спины, и страх сводил челюсти воображаемыми все четче подробностями этого процесса и его последствий. Ну не бежать же, честное слово! Это как-то низко, как-то уж больно трусливо. Игорь всегда отвечал за свои поступки, для него это было непреложным правилом, может быть, даже принципом. Он сам дал согласие на поставленные старухой условия, и поздно менять правила, если игра уже началась, несмотря на то, что правила эти при ближайшем рассмотрении оказались чрезмерно жестокими.
Кобылиц в конюшне не было, он давно понял это, но все равно продолжал наблюдать за двором, надеясь неизвестно на что. Пока не увидел старуху, спускающуюся с крыльца. Сейчас она, как и вчера, пойдет взглянуть на своих лошадок, и что она обнаружит на поляне? Разве что привязанного к дереву взнузданного Вороного. Не велико достижение по сравнению с его последствиями. Игорь сжал губы и зажмурился.
Но старуха не собиралась на поляну. Она выкатила из-под избушки странный предмет, похожий на бочонок, и развернула домик крыльцом к северу. Ее ловкость и легкость движений и до этого поражали Игоря, но тут она превзошла все его ожидания: словно юная девушка, она буквально вспорхнула вверх и оказалась сидящей в бочонке на коленях. Видеть это было и странно и боязно одновременно. Как будто должно было произойти нечто необыкновенное. Игорь слегка подался вперед, рискуя быть замеченным. А старуха ударила посохом в землю, выбивая из нее пыльный вращающийся вихрь, мгновенно образовавший воронку. Наверное, именно такой закрученный узлом ветер за считанные минуты отбросил его и Сергея на далекое болото. Воронка росла на глазах, окутывая странный бочонок и старуху в нем пеленой серой пыли. Порыв ветра, оторванный от воронки, долетел до Игоря и ударил в лицо. Кусты дрогнули и согнулись под тяжестью ветра, а потом и вовсе расстелились по земле. Игорю пришлось уцепиться за них руками, чтобы не упасть. Если бы он стоял, ветер запросто мог его опрокинуть.
В бешено вертящейся пыли мелькнул старухин посох и снова ударил в землю, как будто отталкиваясь от нее, и воронка серым смерчем полетела вперед и вверх, увлекая за собой бочонок и старуху, сидящую в нем. Двигался смерч в сторону разлома в земле, благополучно его миновал, поднялся над лесом и быстро превратился в темную точку на фоне выцветшего неба.
Ветер утих не сразу, Игорь еще долго глотал пыль, принесенную со двора. И в его шуме ему послышалось далекое знакомое ржание. Да, в прошлый раз перед появлением старухи тоже дул ветер, и лошади плакали в конюшне. Только на этот раз ржание доносилось с другой стороны, значит, не так уж далеко кобылицы ушли, если можно расслышать их голоса.
Ему очень захотелось подойти к избушке и посмотреть на Маринку, но от этой идеи пришлось отказаться – если кобылицы не очень далеко, значит, есть надежда их найти. Жаль, ветер сносит звуки, и точно определить направление не получится.
Игорь вернулся к Сивке и похлопал его шею:
– Ну что? Поищем твоих сестренок? Может, ты чуешь, где их надо искать?
Он сел коняшке на спину, но тот, забрав себе управление, понес его не в лесную глушь, а легкой рысцой поехал по нахоженной тропе, обратно на поляну. Игорь сильно сомневался, что Сивка верно выбрал направление поиска, но конь отказался его слушаться, и спорить с ним было бесполезно. Разве что спрыгнуть на ходу и пойти пешком.
Однако, не доехав до поляны, Игорь услышал нервное ржание, хруст ветвей и приглушенный топот множества копыт: лошади ломились через лес, как будто на поляну их гнал ужас. Сивка почему-то не ускорял темпа и оставался спокойным и равнодушным. Меж деревьев мелькнули ослепительно белые пятна, Игорь, наконец, увидел кобылиц и вздохнул бы с облегчением, если бы вслед за их невероятной белизной из-за леса не показались резвые серые тени волков.
Из огня да в полымя? Наверное, растерять лошадок все же лучше, чем позволить их сожрать – не остается надежды на то, что они рано или поздно вернутся в конюшню.
– Эй, Сивый! Остановись! Остановись! – крикнул Игорь, но Сивка его не послушал.
Волки боятся человека. Обычно. Но не тогда, когда их целая стая, а человек только один и безоружен. Да они разорвут его на клочки за несколько секунд! Надо быть безумцем, чтобы выйти на них в одиночку. Но что-то же надо делать? Не смотреть же, как звери режут беззащитных лошадок!
Сивка вынес его на поляну в ту секунду, когда на нее выскочила первая кобылица, впрочем, остальные не заставили себя ждать. Лошади метнулись к реке и сбились в кучу на краю берега, от страха прижимаясь друг к другу. Вороной, почуяв волков, рвался с привязи, неистово ржал и бил копытами, отчего на поляне ощутимо подрагивала земля. Только Сивка оставался невозмутимым, остановился посреди поляны и, видимо, предложил Игорю спешиться.
Ни один из волков из лесу не вышел. Они оцепили поляну со всех сторон и расселись неподвижными столбиками, образуя широкий полукруг. Игорь, готовый кинуться на защиту кобылиц, немного опешил и долго крутил головой, глядя, как волки окружают вверенный ему табун.
Он бы недоумевал и дальше, если бы в одном из серых хищников не узнал своего давнего знакомого – того, который подарил ему оберег из медвежьего когтя. А когда лошади и сам Игорь немного успокоились, он легко различил и спокойную уверенность хищников, и отсутствие стремления убивать лошадей, и ту самую неприсущую животным благодарность. Ничего не бойся, кобылицы никуда не уйдут. Мы уберемся подальше в лес, чтобы они перестали нервничать, и чтобы никто не увидел, кто тебе помогает. Но мы будем рядом.
Игорю стоило немалых трудов успокоить Вороного, но, как ни странно, это сослужило ему хорошую службу: агрессивный, свободолюбивый жеребец оказался падким на ласку, как маленький котенок. Соленый сухарик, от которого он еще пару часов назад гордо воротил нос, завершил процесс укрощения. Игорь часа полтора обучал его слушаться поводьев и пяток и хотел сделать перерыв до вечера, потому что почувствовал, как конь устал. Животные, будто маленькие дети, быстро устают от учебы: про собак Игорь знал это наверняка, и нисколько не удивился, обнаружив такое же свойство у лошадей.
Он не заметил, что старуха давно стоит на поляне и с каменным лицом разглядывает его упражнения. Игорь подъехал к ней поближе, слез с жеребца и вежливо поздоровался. Вороной, отвечая на ласковое поглаживание шеи, доверчиво потерся носом о щеку Игоря. Старуха нахмурилась и чмокнула губами.
– Если бы своими глазами не увидела, ни за что бы не поверила. Окоротил, значит, Вороного?
Игорь довольно кивнул и не смог скрыть улыбки.
– Ничего. Завтра Огонька пришлю. Огонек-то резвее будет.
– Но я хотел… – начал Игорь, но старуха его перебила:
– Не надо. Дальше и дурак может. Лучше садись поешь, я вот принесла кой-чего. А Вороного заберу от греха подальше, ну как покроет кого из моих белянок.
Старуха снова исчезла до того, как Игорь успел доесть принесенный обед.
Маринка. 23 – 25 сентября
Маринка не знала, радоваться ей или печалиться. Уроки домоводства, которые давала ей старуха, усваивались легко, играючи. Про себя она назвала это простейшей бытовой магией, и обнаружила в себе недюжинные к ней способности. Авдотья Кузьминична объяснила это очень просто: недаром Маринкину бабушку считали немножко колдуньей, а способности эти передаются по наследству. Но она сразу предупредила, что за несколько дней ничему толковому ее не выучит, а на три года оставаться уже не предлагала.
В каждом ее слове Маринка искала злой умысел. Зачем учит? Хочет обмануть, усыпить тревогу и недоверие. Зачем кормит? Так на убой, в прямом смысле на убой! Почему не зовет учиться дальше? Так Маринке жить осталось несколько дней, какие уж тут три года!
Притворялась старуха очень искусно, иногда Маринка даже сомневалась в правильности своих выводов, настолько ей бывало интересно и в некоторой степени уютно. Авдотья Кузьминична знала очень много, некоторые ее фразы становились для Маринки откровением, хотя и были высказаны простыми незамысловатыми словами.
Прорывом в их отношениях стала, как ни странно, именно Маринкина идея. Нет, ей не надоедало смотреть в блюдечко на Игоря, она могла бы часами наблюдать за ним и нисколько при этом не скучать. Но старуха замучила ее едкими насмешками, да и природное любопытство пересилило иллюзию того, что Игорь рядом: Маринка решила испытать волшебное зеркальце по полной программе. Египетские пирамиды и джунгли Амазонки не долго ее развлекали, родительский дом вообще не тронул ее воображения, и собственная пустая квартира не вызвала тоски и желания вернуться домой. Единственное, что остро ее кольнуло – это вид выключенного компьютера, одинокого и уже покрытого легким слоем пыли. Вот чего ей здесь не хватало! Так захотелось пробежаться пальцами по клавишам, посмотреть, как медленно начинает светиться монитор, проверить почту, заглянуть в Интернет…
Правы те, кто считает компьютер чем-то вроде наркотика, эта штука привязывает к себе, становится незаменимым инструментом на все случаи жизни. Конечно, каждому свое, и просиживать ночи напролет за игрушками Маринка для себя интересным не считала, но все остальное – от кулинарных рецептов и новостей, до профессиональных проблем и их решений – было связано с компьютером. Отправляясь в магазин, она список продуктов печатала на принтере, а не писала на листочке. Она не покупала книг, а читала их с экрана, слушала радио и смотрела фильмы только через компьютер, общалась с друзьями по ICQ и звонила по телефону, используя Skipe.
«Эх, сейчас бы увидеть окошко Рамблера!» – отчетливо подумала она, и очень удивилась, когда блюдечко вместо унылого интерьера ее комнаты высветило знакомый логотип поисковика, мелкие, едва различимые буквы и рекламные баннеры. Маринка подпрыгнула от неожиданности и чуть не вскрикнула от радости.
– А ну-ка сделай мне разрешение шестьсот сорок на четыреста восемьдесят! – не особенно рассчитывая на успех, потребовала она.
Картинка увеличилась в размерах, так что буквы стали вполне читаемыми.
– А теперь покажи страничку с поиском… ну, скажем, «свадебные обряды».
Блюдечко задумалось на пару секунд, и выдало список найденных Рамблером страниц… Это невозможно. Маринка отлично знала, как работают поисковые системы, такой страницы, которую она получила на странном круглом экране, в природе не существует. Это не египетские пирамиды и не Ниагарский водопад. Поисковик должен получить сигнал и произвести выбор, это не односторонняя система! Значит, блюдечко умеет посылать сигналы на вход компьютерной программы?
Ни сияние перелет-травы, ни загадочное вращение избушки, ни даже изображение Игоря на серебряной амальгаме не казались Маринке НАСТОЛЬКО волшебными, как этот виртуальный, мысленный сигнал, переданный железному мозгу неизвестного сервера, находящегося за тысячи километров отсюда.
– А открой мне ссылку под номером три… – замирая от удивления, попросила Маринка.
И ссылка открылась! Это было уже не так невероятно, все же показать готовую страницу не сложней, чем Вестминстерский мост через Темзу, но все равно – это здорово!
– И-есс! – Маринка потрясла сжатым кулаком, и ее радостный вопль старуха не оставила незамеченным.
– Что это ты такое там обнаружила? – она свесилась с печи и насупила брови, стараясь рассмотреть изображение в блюдечке.
Маринку распирало от удивительного открытия, и она не стала скрывать его от старухи.
– Отсюда можно выходить в инет! Вы и представить себе не можете, как это круто!
Авдотья Кузьминична ловко спустилась с печки и присела рядом с Маринкой.
– Ну-ка, показывай, что такое твой инет… – проворчала она, как будто недовольно, но Маринка успела привыкнуть к ее бурчанию, и давно поняла: за недовольным тоном прячется любопытство, а иногда и искреннее, почти детское восхищение. О возрасте старухи она боялась даже подумать, но для нее было удивительным, что живость, интерес к жизни и к людям не проходят с годами. Маринкина бабушка тоже не слыла занудой, но до задора Авдотьи Кузьминичны не дотягивала.
Маринка честно рассказала об инете, что знала и что о нем думала, показывая примеры в волшебном зеркальце. Старуха качала головой и чмокала губами, а в конце непродолжительной лекции выдала:
– Да, надо же, какую вещь сотворили! Весь шарик паутиной оплели…
Маринка на секунду задумалась, и вспомнила, что слов «всемирная паутина» не упоминала…
– А вы… знаете английский язык? – спросила она старуху.
– Я знаю все языки. Но имела в виду не название. Просто похоже на паутину, где-то дергают за нитку, а на другом ее конце она отзывается. Ты бы назвала это информационным полем, но я-то таких слов не знаю. Да, если в это поле сунуться, да еще грубыми руками… Большие дела можно делать и больших бед натворить… Спасибо за науку, теперь знаю, чего опасаться и где ответы на вопросы искать.
Маринка очень гордилась собой – ей казалось, что старуха знает все на свете, и ничего нового сообщить ей нельзя.
– А сама-то ты чего там искала? – неожиданно спросила Авдотья Кузьминична, и Маринка решила, что это тот самый повод для расспросов, которого она так долго ждала. Но как спросить и не выдать себя? Не показать, что ей известны старухины планы?
– Нам сказали… нам объяснили, будто есть способ избежать неминуемой смерти…
– Неминуемой смерти? Это интересно! Ну, и что же вам объяснили?
– Что смерть можно обмануть, провести обряд «умирания». Для девушек это свадьба, а для мужчин – инициация…
Старуха хохотала. Она хохотала до слез, которые путались в ее многочисленных морщинах на щеках, и она вытирала лицо высохшей рукой. Маринка хотела оскорбиться, но старуха вдруг стала абсолютно серьезной и немного злой.
– Да, есть такие обряды. И кто же вам об этом рассказал?
– Один колдун.
Глаза старухи сузились и губы расползлись то ли в улыбке, то ли в оскале. Она подумала немного, ничего на это не сказала, но про обряды продолжила без напоминания:
– Ну так что, чем же тебе свадебный обряд не угодил? Или думаешь, какое-нибудь особенное волшебство для этого требуется? Ты ж замуж собираешься!
– Я? – Маринка смутилась, – я как-то об этом и не думала… Сейчас это не модно… И потом, я уже была замужем однажды. Да и не сватал меня пока никто.
Маринка потупилась, а старуха усмехнулась своим неизменным «Ха!».
– Не сватал, так посватает, не боись. Вот и справим свадебку, хочешь? Я тебе платье сошью, никто такого в жизни не видывал. Гостей позовем, столы накроем.
– Ну… разве так можно… – Маринке вовсе не хотелось, чтобы Игоря кто-то принуждал на ней жениться. Да, она когда-то считала, что замужество не для нее. Когда-то – это еще неделю назад. Но бабушка нагадала ей свадьбу, и мысль об этом прочно поселилась у нее в голове. И жить с медвежонком – таким надежным, таким умным и таким дорогим – это, наверное, очень здорово. Но как жить?
– Я тебе так скажу, – прервала ее размышления старуха, – у тебя выбора-то нет. Или замуж пойдешь, или сгинешь. Так что не думай много-то. И никто твоего ненаглядного неволить не станет, сам прибежит, даже если про ребеночка ничего знать не будет.
– А… – Маринка поперхнулась, – а про какого ребеночка?
– Вот через пару недель узнаешь, про какого, – хихикнула старуха.
Маринка не успела переварить этого сообщения, как неожиданно вспомнила: Игорь! Ему, как и ей, грозит смерть. И одной свадьбой дело не обойдется. Обрадовавшись разговорчивости старухи, она не побоялась задать и этот вопрос:
– А для мужчины? Нужен этот самый обряд инициации?
– Да, и такой обряд имеется. Жестокий обряд, не всякий в живых остается, но после него охотник становится бесстрашным и неуязвимым. А некоторые начинают понимать язык зверей и птиц. Только сейчас мужчины уж больно хилые пошли, трусливые и духом слабые. Какие из них бесстрашные охотники?
– И как? Чтобы избежать смерти, нужен именно этот обряд? – испуганно спросила Маринка. Медвежье Ухо, конечно, вовсе не хилый, не трусливый и не слабый духом, но ей совсем не хотелось, чтобы его кто-то мучил, пусть и с самой благородной целью.
– Вот оттого, что женщины вроде тебя решают за мужчин, какими им быть, они хлипкими и становятся, – уклончиво ответила старуха, – сначала мужей бережете, потом сыновей, и растут в результате тухлые куски мяса вместо отважных воинов.
Старуха определенно читала мысли, иначе откуда она взяла придуманное Маринкой выражение «Тухлый Кусок Мяса»?
После этого разговора Маринка едва не поверила, что Авдотья Кузьминична не собирается ее убивать, да и отношения у них изменились в лучшую сторону. Старуха сама взялась колдовать над блюдцем, разглядывая Интернет в подробностях, и время от времени надолго покидала избушку, поворачивая ее крыльцом к пропасти. Как Маринка не прислушивалась, нужных слов так и не расслышала.
Теперь все ее мысли сосредоточились на Игоре – вместо того, чтобы спасать свою жизнь, он пасет старухиных кобылиц, чтобы вытащить ее из плена. И если предположить, что убивать ее старуха не собирается, то ему надо брать перелет-траву и бежать к Волоху. Жаль, она не может даже предположить, какой срок установлен ему, раньше ее или позже? Он пока ничем не показал, что срок приближается, а сказать об этом не мог, Маринка лучше других понимала, почему: как только ей хотелось назвать дату вслух, или намекнуть на нее, к горлу подкатывал тугой ком, ей казалось, что, сообщив об этом кому-то, она умрет немедленно, этот тугой ком в горле ее сразу же задушит.
Она смотрела на медвежонка в блюдечко, но ни поговорить с ним, ни передать ему весточку не могла. Убегать от старухи ей теперь не хотелось, хотя в глубине души еще оставалось сомнение в том, что Авдотья Кузьминична ее не обманывает, и действительно собирается выдать замуж, а не убить.
В «Рамблере» она уже не искала свадебные обряды, а обряды инициации мальчиков – и у северо-американских индейцев, и у папуасов, и у сибирских шаманов – были практически одинаковыми, и никак для медвежонка не подходили. И потом, какой же он мальчик! У него уже есть настоящее индейское имя! Маринка вычитала на одном сайте, что такое имя называется обережным и имеет глубокий смысл. Ее несерьезная игра, оказывается, дала медвежонку сильного покровителя.
Теперь она искала русские народные сказки про избушку на курьих ножках. Но сколько не повторяла смешные формулировки, вроде «Встань ко мне передом, а к лесу – задом», повернуть избушку ей не удалось. Видимо, с тех времен пароль успели поменять.
На пятую ночь в избушке ей приснился страшный сон. Начинался он вполне счастливо: Игорь вез ее по лесной тропинке на белом коне, вокруг пели птицы, зеленели весенние листья и светило солнце. Сон был таким ясным, что Маринка чувствовала, как Игорь прижимает к груди ее спину, чувствовала его руки по обе стороны от плеч, его теплое дыхание и легкое прикосновение губ к волосам. Ей хотелось повернуться и обнять его, но медвежонок боялся, что она упадет с лошади, и оборачиваться не разрешил. И ощущение счастья от этой невозможности только усиливалось, становилось острей и чувственней, и сердце замирало в ожидании, когда Игорь снова дотронется губами до ее волос.
Они подъехали к озеру, и на землю неожиданно опустились густые сумерки. Маринка не заметила, как они оказались стоящими на земле, взявшись за руки.
– Я привел ее! – крикнул Игорь, сложив руки рупором, и отошел на шаг. Маринка хотела последовать за ним, но ноги ее не послушались. Медвежонок ушел в темноту, растворился в серой пелене, как призрак, и она осталась одна у самой кромки воды.
Озерная гладь в полутьме казалась черной и маслянистой, как нефть. Тишина вокруг оглушала звоном в ушах, безветрие не шелохнуло ни веточки, ни травинки. И зеркало черной воды, гладкое, неподвижное, смотрело в небо, подобно огромному мертвому глазу. Только сумерки сползались со всех сторон, похожие на клубы темно-серого тумана, словно пылинки ночной сажи выкристаллизовывались из воздуха и заполняли собой пространство все плотнее и плотнее.
И перед тем, как наступила полная темнота, из сумеречного мрака на середине озера вдруг выступила черная фигура в широком балахоне с островерхим капюшоном. И изнутри бархатно-черного провала на месте лица матово вспыхнули два бледно-зеленых зрачка. Маринка хотела вскрикнуть, но голос отказал ей. Она хотела бежать, но ноги замерли на месте – тело сковало странное оцепенение, она не могла двинуть и кончиком пальца, не могла шевельнуть губами: их уголки безвольно опустились вниз, и зубы разжались, приоткрывая рот.
Черная фигура бесшумно шла к берегу, и полы балахона двигались в такт ее широким шагам. Мерцающие холодным светом зрачки не были похожи на звериные, Маринке показалось, что под капюшоном прячутся очертания треугольной головы огромного змея. Ужас выступил на лбу мелкими каплями пота, она силилась зажмуриться, но веки ей не подчинялись. Не доходя до Маринки пары шагов, некто вскинул руки: широкие рукава развернулись, как крылья черного ворона, и окутали Маринку с обеих сторон. Только вместо человеческих рук в рукавах пряталось нечто очень гибкое и мускулистое. Оно обвило ее шею, как хвост удава, перекрывая дыхание; капюшон сполз назад, и змеиная голова глянула ей в глаза неподвижными фосфоресцирующими зрачками. Из еле заметной прорези рта змей выбросил вибрирующую раздвоенную ленту языка, и она коснулась Маринкиного лица – холодная, влажная, мгновенно ощупавшая кожу.
Она хрипло кричала и хлестала по лицу руками, пытаясь стереть с лица кошмарный поцелуй, содрать кожу, до которой дотрагивался раздвоенный язык. Футболка, ладони, лицо, волосы – все промокло от пота, стало отвратительно клейким, спальник облепил тело, и ей казалось, что змеи все еще опутывают ее со всех сторон.
Старуха на руках вытащила извивающуюся Маринку во двор и окатила водой из ведра. Вода была не холодной, а приятно прохладной, чистой, смывающей с кожи душный кошмар.
– Еще… – выдохнула Маринка, догадываясь, что не спит.
Авдотья Кузьминична повторила процедуру отрезвления. И откуда в ведре бралась вода? До колодца-то оставалось не меньше двадцати шагов!
– Что ж ты, детонька… – пробормотала старуха и взяла Маринку на руки, как ребенка, – пойдем-ка скорей обратно…
В избушке уже горели свечи, Авдотья Кузьминична усадила ее на сундук, раздела догола и завернула в шубу вместо липкого спальника. И вовремя – после обливания Маринку начал бить озноб, и воспоминание о кошмаре его только усиливали. Лицо горело и саднило.
– Посмотри, что с личиком-то сделала… – бабка сунула ей в руки блюдечко, и Маринка с ужасом увидела широкие кровоточащие царапины, располосовавшие щеки, и губы и нос.
– Ой, мамочка! Что же теперь делать? – стуча зубами, выговорила она.
– Да ничего. Сейчас, тряпочку приложим, и все пройдет. Не бойся.
Только тогда он вспомнил про белых кобылиц, разбежавшихся по лесу при появлении медведя…
К усталости прибавилась тоска, смешанная со страхом: не уберег! Прошло слишком много времени, где теперь их искать? Может, они вернулись домой, в конюшню? Все лошади, которых он знал, стремились вернуться туда, где их кормили, поили и холили. Но кто же знает этих лошадей?
Он привязал Вороного к дереву толстой волосатой веревкой, не вполне уверенный в том, что тяжеловоз не сможет ее разорвать. Сесть на Сивку и поискать? Но по лесу на лошади двигаться тяжело, лучше уж пойти пешком.
Поиски ничего не дали – кобылицы и вправду забрались очень далеко. Игорь вернулся на поляну с тяжелым сердцем, проклиная свою нерасторопность. Да, он не мог так просто слезть с Вороного, иначе бы тот не позволил ему снова сесть себе на спину. Но он же просто забыл про них, увлекся трудной и необычной для него задачей. Просто забыл!
Сивка не имел ничего против того, чтобы прокатиться, и Игорь решил съездить к избушке и посмотреть, не вернулись ли лошадки домой. Ему очень не хотелось признаваться в своем провале старухе, и он постарался не попадаться ей на глаза, оставив Сивку в лесу.
Крыльцо избы смотрело на юг, и не было никаких сомнений – старуха дома. Она бы не оставила Маринку одну, предоставив ей возможность спокойно выйти во двор. Игорь укрылся за густыми кустами перед пустошью и решил немного понаблюдать за двором. Если кобылицы там, он должен это заметить, даже издалека.
Из-за своего легкомыслия он запросто потеряет возможность забрать оттуда Маринку, и уж тем более речь не зайдет о третьей службе, которая поможет спасти Светланку. Игорем потихоньку овладевало отчаянье, и, как бы ему не хотелось думать о спасении их жизней, мысли сами собой упирались в три ремня из спины, и страх сводил челюсти воображаемыми все четче подробностями этого процесса и его последствий. Ну не бежать же, честное слово! Это как-то низко, как-то уж больно трусливо. Игорь всегда отвечал за свои поступки, для него это было непреложным правилом, может быть, даже принципом. Он сам дал согласие на поставленные старухой условия, и поздно менять правила, если игра уже началась, несмотря на то, что правила эти при ближайшем рассмотрении оказались чрезмерно жестокими.
Кобылиц в конюшне не было, он давно понял это, но все равно продолжал наблюдать за двором, надеясь неизвестно на что. Пока не увидел старуху, спускающуюся с крыльца. Сейчас она, как и вчера, пойдет взглянуть на своих лошадок, и что она обнаружит на поляне? Разве что привязанного к дереву взнузданного Вороного. Не велико достижение по сравнению с его последствиями. Игорь сжал губы и зажмурился.
Но старуха не собиралась на поляну. Она выкатила из-под избушки странный предмет, похожий на бочонок, и развернула домик крыльцом к северу. Ее ловкость и легкость движений и до этого поражали Игоря, но тут она превзошла все его ожидания: словно юная девушка, она буквально вспорхнула вверх и оказалась сидящей в бочонке на коленях. Видеть это было и странно и боязно одновременно. Как будто должно было произойти нечто необыкновенное. Игорь слегка подался вперед, рискуя быть замеченным. А старуха ударила посохом в землю, выбивая из нее пыльный вращающийся вихрь, мгновенно образовавший воронку. Наверное, именно такой закрученный узлом ветер за считанные минуты отбросил его и Сергея на далекое болото. Воронка росла на глазах, окутывая странный бочонок и старуху в нем пеленой серой пыли. Порыв ветра, оторванный от воронки, долетел до Игоря и ударил в лицо. Кусты дрогнули и согнулись под тяжестью ветра, а потом и вовсе расстелились по земле. Игорю пришлось уцепиться за них руками, чтобы не упасть. Если бы он стоял, ветер запросто мог его опрокинуть.
В бешено вертящейся пыли мелькнул старухин посох и снова ударил в землю, как будто отталкиваясь от нее, и воронка серым смерчем полетела вперед и вверх, увлекая за собой бочонок и старуху, сидящую в нем. Двигался смерч в сторону разлома в земле, благополучно его миновал, поднялся над лесом и быстро превратился в темную точку на фоне выцветшего неба.
Ветер утих не сразу, Игорь еще долго глотал пыль, принесенную со двора. И в его шуме ему послышалось далекое знакомое ржание. Да, в прошлый раз перед появлением старухи тоже дул ветер, и лошади плакали в конюшне. Только на этот раз ржание доносилось с другой стороны, значит, не так уж далеко кобылицы ушли, если можно расслышать их голоса.
Ему очень захотелось подойти к избушке и посмотреть на Маринку, но от этой идеи пришлось отказаться – если кобылицы не очень далеко, значит, есть надежда их найти. Жаль, ветер сносит звуки, и точно определить направление не получится.
Игорь вернулся к Сивке и похлопал его шею:
– Ну что? Поищем твоих сестренок? Может, ты чуешь, где их надо искать?
Он сел коняшке на спину, но тот, забрав себе управление, понес его не в лесную глушь, а легкой рысцой поехал по нахоженной тропе, обратно на поляну. Игорь сильно сомневался, что Сивка верно выбрал направление поиска, но конь отказался его слушаться, и спорить с ним было бесполезно. Разве что спрыгнуть на ходу и пойти пешком.
Однако, не доехав до поляны, Игорь услышал нервное ржание, хруст ветвей и приглушенный топот множества копыт: лошади ломились через лес, как будто на поляну их гнал ужас. Сивка почему-то не ускорял темпа и оставался спокойным и равнодушным. Меж деревьев мелькнули ослепительно белые пятна, Игорь, наконец, увидел кобылиц и вздохнул бы с облегчением, если бы вслед за их невероятной белизной из-за леса не показались резвые серые тени волков.
Из огня да в полымя? Наверное, растерять лошадок все же лучше, чем позволить их сожрать – не остается надежды на то, что они рано или поздно вернутся в конюшню.
– Эй, Сивый! Остановись! Остановись! – крикнул Игорь, но Сивка его не послушал.
Волки боятся человека. Обычно. Но не тогда, когда их целая стая, а человек только один и безоружен. Да они разорвут его на клочки за несколько секунд! Надо быть безумцем, чтобы выйти на них в одиночку. Но что-то же надо делать? Не смотреть же, как звери режут беззащитных лошадок!
Сивка вынес его на поляну в ту секунду, когда на нее выскочила первая кобылица, впрочем, остальные не заставили себя ждать. Лошади метнулись к реке и сбились в кучу на краю берега, от страха прижимаясь друг к другу. Вороной, почуяв волков, рвался с привязи, неистово ржал и бил копытами, отчего на поляне ощутимо подрагивала земля. Только Сивка оставался невозмутимым, остановился посреди поляны и, видимо, предложил Игорю спешиться.
Ни один из волков из лесу не вышел. Они оцепили поляну со всех сторон и расселись неподвижными столбиками, образуя широкий полукруг. Игорь, готовый кинуться на защиту кобылиц, немного опешил и долго крутил головой, глядя, как волки окружают вверенный ему табун.
Он бы недоумевал и дальше, если бы в одном из серых хищников не узнал своего давнего знакомого – того, который подарил ему оберег из медвежьего когтя. А когда лошади и сам Игорь немного успокоились, он легко различил и спокойную уверенность хищников, и отсутствие стремления убивать лошадей, и ту самую неприсущую животным благодарность. Ничего не бойся, кобылицы никуда не уйдут. Мы уберемся подальше в лес, чтобы они перестали нервничать, и чтобы никто не увидел, кто тебе помогает. Но мы будем рядом.
Игорю стоило немалых трудов успокоить Вороного, но, как ни странно, это сослужило ему хорошую службу: агрессивный, свободолюбивый жеребец оказался падким на ласку, как маленький котенок. Соленый сухарик, от которого он еще пару часов назад гордо воротил нос, завершил процесс укрощения. Игорь часа полтора обучал его слушаться поводьев и пяток и хотел сделать перерыв до вечера, потому что почувствовал, как конь устал. Животные, будто маленькие дети, быстро устают от учебы: про собак Игорь знал это наверняка, и нисколько не удивился, обнаружив такое же свойство у лошадей.
Он не заметил, что старуха давно стоит на поляне и с каменным лицом разглядывает его упражнения. Игорь подъехал к ней поближе, слез с жеребца и вежливо поздоровался. Вороной, отвечая на ласковое поглаживание шеи, доверчиво потерся носом о щеку Игоря. Старуха нахмурилась и чмокнула губами.
– Если бы своими глазами не увидела, ни за что бы не поверила. Окоротил, значит, Вороного?
Игорь довольно кивнул и не смог скрыть улыбки.
– Ничего. Завтра Огонька пришлю. Огонек-то резвее будет.
– Но я хотел… – начал Игорь, но старуха его перебила:
– Не надо. Дальше и дурак может. Лучше садись поешь, я вот принесла кой-чего. А Вороного заберу от греха подальше, ну как покроет кого из моих белянок.
Старуха снова исчезла до того, как Игорь успел доесть принесенный обед.
Маринка. 23 – 25 сентября
«Один течет волной живою,
По камням весело журча,
Тот льется мертвою водою…»
А.С.Пушкин. «Руслан и Людмила»
Маринка не знала, радоваться ей или печалиться. Уроки домоводства, которые давала ей старуха, усваивались легко, играючи. Про себя она назвала это простейшей бытовой магией, и обнаружила в себе недюжинные к ней способности. Авдотья Кузьминична объяснила это очень просто: недаром Маринкину бабушку считали немножко колдуньей, а способности эти передаются по наследству. Но она сразу предупредила, что за несколько дней ничему толковому ее не выучит, а на три года оставаться уже не предлагала.
В каждом ее слове Маринка искала злой умысел. Зачем учит? Хочет обмануть, усыпить тревогу и недоверие. Зачем кормит? Так на убой, в прямом смысле на убой! Почему не зовет учиться дальше? Так Маринке жить осталось несколько дней, какие уж тут три года!
Притворялась старуха очень искусно, иногда Маринка даже сомневалась в правильности своих выводов, настолько ей бывало интересно и в некоторой степени уютно. Авдотья Кузьминична знала очень много, некоторые ее фразы становились для Маринки откровением, хотя и были высказаны простыми незамысловатыми словами.
Прорывом в их отношениях стала, как ни странно, именно Маринкина идея. Нет, ей не надоедало смотреть в блюдечко на Игоря, она могла бы часами наблюдать за ним и нисколько при этом не скучать. Но старуха замучила ее едкими насмешками, да и природное любопытство пересилило иллюзию того, что Игорь рядом: Маринка решила испытать волшебное зеркальце по полной программе. Египетские пирамиды и джунгли Амазонки не долго ее развлекали, родительский дом вообще не тронул ее воображения, и собственная пустая квартира не вызвала тоски и желания вернуться домой. Единственное, что остро ее кольнуло – это вид выключенного компьютера, одинокого и уже покрытого легким слоем пыли. Вот чего ей здесь не хватало! Так захотелось пробежаться пальцами по клавишам, посмотреть, как медленно начинает светиться монитор, проверить почту, заглянуть в Интернет…
Правы те, кто считает компьютер чем-то вроде наркотика, эта штука привязывает к себе, становится незаменимым инструментом на все случаи жизни. Конечно, каждому свое, и просиживать ночи напролет за игрушками Маринка для себя интересным не считала, но все остальное – от кулинарных рецептов и новостей, до профессиональных проблем и их решений – было связано с компьютером. Отправляясь в магазин, она список продуктов печатала на принтере, а не писала на листочке. Она не покупала книг, а читала их с экрана, слушала радио и смотрела фильмы только через компьютер, общалась с друзьями по ICQ и звонила по телефону, используя Skipe.
«Эх, сейчас бы увидеть окошко Рамблера!» – отчетливо подумала она, и очень удивилась, когда блюдечко вместо унылого интерьера ее комнаты высветило знакомый логотип поисковика, мелкие, едва различимые буквы и рекламные баннеры. Маринка подпрыгнула от неожиданности и чуть не вскрикнула от радости.
– А ну-ка сделай мне разрешение шестьсот сорок на четыреста восемьдесят! – не особенно рассчитывая на успех, потребовала она.
Картинка увеличилась в размерах, так что буквы стали вполне читаемыми.
– А теперь покажи страничку с поиском… ну, скажем, «свадебные обряды».
Блюдечко задумалось на пару секунд, и выдало список найденных Рамблером страниц… Это невозможно. Маринка отлично знала, как работают поисковые системы, такой страницы, которую она получила на странном круглом экране, в природе не существует. Это не египетские пирамиды и не Ниагарский водопад. Поисковик должен получить сигнал и произвести выбор, это не односторонняя система! Значит, блюдечко умеет посылать сигналы на вход компьютерной программы?
Ни сияние перелет-травы, ни загадочное вращение избушки, ни даже изображение Игоря на серебряной амальгаме не казались Маринке НАСТОЛЬКО волшебными, как этот виртуальный, мысленный сигнал, переданный железному мозгу неизвестного сервера, находящегося за тысячи километров отсюда.
– А открой мне ссылку под номером три… – замирая от удивления, попросила Маринка.
И ссылка открылась! Это было уже не так невероятно, все же показать готовую страницу не сложней, чем Вестминстерский мост через Темзу, но все равно – это здорово!
– И-есс! – Маринка потрясла сжатым кулаком, и ее радостный вопль старуха не оставила незамеченным.
– Что это ты такое там обнаружила? – она свесилась с печи и насупила брови, стараясь рассмотреть изображение в блюдечке.
Маринку распирало от удивительного открытия, и она не стала скрывать его от старухи.
– Отсюда можно выходить в инет! Вы и представить себе не можете, как это круто!
Авдотья Кузьминична ловко спустилась с печки и присела рядом с Маринкой.
– Ну-ка, показывай, что такое твой инет… – проворчала она, как будто недовольно, но Маринка успела привыкнуть к ее бурчанию, и давно поняла: за недовольным тоном прячется любопытство, а иногда и искреннее, почти детское восхищение. О возрасте старухи она боялась даже подумать, но для нее было удивительным, что живость, интерес к жизни и к людям не проходят с годами. Маринкина бабушка тоже не слыла занудой, но до задора Авдотьи Кузьминичны не дотягивала.
Маринка честно рассказала об инете, что знала и что о нем думала, показывая примеры в волшебном зеркальце. Старуха качала головой и чмокала губами, а в конце непродолжительной лекции выдала:
– Да, надо же, какую вещь сотворили! Весь шарик паутиной оплели…
Маринка на секунду задумалась, и вспомнила, что слов «всемирная паутина» не упоминала…
– А вы… знаете английский язык? – спросила она старуху.
– Я знаю все языки. Но имела в виду не название. Просто похоже на паутину, где-то дергают за нитку, а на другом ее конце она отзывается. Ты бы назвала это информационным полем, но я-то таких слов не знаю. Да, если в это поле сунуться, да еще грубыми руками… Большие дела можно делать и больших бед натворить… Спасибо за науку, теперь знаю, чего опасаться и где ответы на вопросы искать.
Маринка очень гордилась собой – ей казалось, что старуха знает все на свете, и ничего нового сообщить ей нельзя.
– А сама-то ты чего там искала? – неожиданно спросила Авдотья Кузьминична, и Маринка решила, что это тот самый повод для расспросов, которого она так долго ждала. Но как спросить и не выдать себя? Не показать, что ей известны старухины планы?
– Нам сказали… нам объяснили, будто есть способ избежать неминуемой смерти…
– Неминуемой смерти? Это интересно! Ну, и что же вам объяснили?
– Что смерть можно обмануть, провести обряд «умирания». Для девушек это свадьба, а для мужчин – инициация…
Старуха хохотала. Она хохотала до слез, которые путались в ее многочисленных морщинах на щеках, и она вытирала лицо высохшей рукой. Маринка хотела оскорбиться, но старуха вдруг стала абсолютно серьезной и немного злой.
– Да, есть такие обряды. И кто же вам об этом рассказал?
– Один колдун.
Глаза старухи сузились и губы расползлись то ли в улыбке, то ли в оскале. Она подумала немного, ничего на это не сказала, но про обряды продолжила без напоминания:
– Ну так что, чем же тебе свадебный обряд не угодил? Или думаешь, какое-нибудь особенное волшебство для этого требуется? Ты ж замуж собираешься!
– Я? – Маринка смутилась, – я как-то об этом и не думала… Сейчас это не модно… И потом, я уже была замужем однажды. Да и не сватал меня пока никто.
Маринка потупилась, а старуха усмехнулась своим неизменным «Ха!».
– Не сватал, так посватает, не боись. Вот и справим свадебку, хочешь? Я тебе платье сошью, никто такого в жизни не видывал. Гостей позовем, столы накроем.
– Ну… разве так можно… – Маринке вовсе не хотелось, чтобы Игоря кто-то принуждал на ней жениться. Да, она когда-то считала, что замужество не для нее. Когда-то – это еще неделю назад. Но бабушка нагадала ей свадьбу, и мысль об этом прочно поселилась у нее в голове. И жить с медвежонком – таким надежным, таким умным и таким дорогим – это, наверное, очень здорово. Но как жить?
– Я тебе так скажу, – прервала ее размышления старуха, – у тебя выбора-то нет. Или замуж пойдешь, или сгинешь. Так что не думай много-то. И никто твоего ненаглядного неволить не станет, сам прибежит, даже если про ребеночка ничего знать не будет.
– А… – Маринка поперхнулась, – а про какого ребеночка?
– Вот через пару недель узнаешь, про какого, – хихикнула старуха.
Маринка не успела переварить этого сообщения, как неожиданно вспомнила: Игорь! Ему, как и ей, грозит смерть. И одной свадьбой дело не обойдется. Обрадовавшись разговорчивости старухи, она не побоялась задать и этот вопрос:
– А для мужчины? Нужен этот самый обряд инициации?
– Да, и такой обряд имеется. Жестокий обряд, не всякий в живых остается, но после него охотник становится бесстрашным и неуязвимым. А некоторые начинают понимать язык зверей и птиц. Только сейчас мужчины уж больно хилые пошли, трусливые и духом слабые. Какие из них бесстрашные охотники?
– И как? Чтобы избежать смерти, нужен именно этот обряд? – испуганно спросила Маринка. Медвежье Ухо, конечно, вовсе не хилый, не трусливый и не слабый духом, но ей совсем не хотелось, чтобы его кто-то мучил, пусть и с самой благородной целью.
– Вот оттого, что женщины вроде тебя решают за мужчин, какими им быть, они хлипкими и становятся, – уклончиво ответила старуха, – сначала мужей бережете, потом сыновей, и растут в результате тухлые куски мяса вместо отважных воинов.
Старуха определенно читала мысли, иначе откуда она взяла придуманное Маринкой выражение «Тухлый Кусок Мяса»?
После этого разговора Маринка едва не поверила, что Авдотья Кузьминична не собирается ее убивать, да и отношения у них изменились в лучшую сторону. Старуха сама взялась колдовать над блюдцем, разглядывая Интернет в подробностях, и время от времени надолго покидала избушку, поворачивая ее крыльцом к пропасти. Как Маринка не прислушивалась, нужных слов так и не расслышала.
Теперь все ее мысли сосредоточились на Игоре – вместо того, чтобы спасать свою жизнь, он пасет старухиных кобылиц, чтобы вытащить ее из плена. И если предположить, что убивать ее старуха не собирается, то ему надо брать перелет-траву и бежать к Волоху. Жаль, она не может даже предположить, какой срок установлен ему, раньше ее или позже? Он пока ничем не показал, что срок приближается, а сказать об этом не мог, Маринка лучше других понимала, почему: как только ей хотелось назвать дату вслух, или намекнуть на нее, к горлу подкатывал тугой ком, ей казалось, что, сообщив об этом кому-то, она умрет немедленно, этот тугой ком в горле ее сразу же задушит.
Она смотрела на медвежонка в блюдечко, но ни поговорить с ним, ни передать ему весточку не могла. Убегать от старухи ей теперь не хотелось, хотя в глубине души еще оставалось сомнение в том, что Авдотья Кузьминична ее не обманывает, и действительно собирается выдать замуж, а не убить.
В «Рамблере» она уже не искала свадебные обряды, а обряды инициации мальчиков – и у северо-американских индейцев, и у папуасов, и у сибирских шаманов – были практически одинаковыми, и никак для медвежонка не подходили. И потом, какой же он мальчик! У него уже есть настоящее индейское имя! Маринка вычитала на одном сайте, что такое имя называется обережным и имеет глубокий смысл. Ее несерьезная игра, оказывается, дала медвежонку сильного покровителя.
Теперь она искала русские народные сказки про избушку на курьих ножках. Но сколько не повторяла смешные формулировки, вроде «Встань ко мне передом, а к лесу – задом», повернуть избушку ей не удалось. Видимо, с тех времен пароль успели поменять.
На пятую ночь в избушке ей приснился страшный сон. Начинался он вполне счастливо: Игорь вез ее по лесной тропинке на белом коне, вокруг пели птицы, зеленели весенние листья и светило солнце. Сон был таким ясным, что Маринка чувствовала, как Игорь прижимает к груди ее спину, чувствовала его руки по обе стороны от плеч, его теплое дыхание и легкое прикосновение губ к волосам. Ей хотелось повернуться и обнять его, но медвежонок боялся, что она упадет с лошади, и оборачиваться не разрешил. И ощущение счастья от этой невозможности только усиливалось, становилось острей и чувственней, и сердце замирало в ожидании, когда Игорь снова дотронется губами до ее волос.
Они подъехали к озеру, и на землю неожиданно опустились густые сумерки. Маринка не заметила, как они оказались стоящими на земле, взявшись за руки.
– Я привел ее! – крикнул Игорь, сложив руки рупором, и отошел на шаг. Маринка хотела последовать за ним, но ноги ее не послушались. Медвежонок ушел в темноту, растворился в серой пелене, как призрак, и она осталась одна у самой кромки воды.
Озерная гладь в полутьме казалась черной и маслянистой, как нефть. Тишина вокруг оглушала звоном в ушах, безветрие не шелохнуло ни веточки, ни травинки. И зеркало черной воды, гладкое, неподвижное, смотрело в небо, подобно огромному мертвому глазу. Только сумерки сползались со всех сторон, похожие на клубы темно-серого тумана, словно пылинки ночной сажи выкристаллизовывались из воздуха и заполняли собой пространство все плотнее и плотнее.
И перед тем, как наступила полная темнота, из сумеречного мрака на середине озера вдруг выступила черная фигура в широком балахоне с островерхим капюшоном. И изнутри бархатно-черного провала на месте лица матово вспыхнули два бледно-зеленых зрачка. Маринка хотела вскрикнуть, но голос отказал ей. Она хотела бежать, но ноги замерли на месте – тело сковало странное оцепенение, она не могла двинуть и кончиком пальца, не могла шевельнуть губами: их уголки безвольно опустились вниз, и зубы разжались, приоткрывая рот.
Черная фигура бесшумно шла к берегу, и полы балахона двигались в такт ее широким шагам. Мерцающие холодным светом зрачки не были похожи на звериные, Маринке показалось, что под капюшоном прячутся очертания треугольной головы огромного змея. Ужас выступил на лбу мелкими каплями пота, она силилась зажмуриться, но веки ей не подчинялись. Не доходя до Маринки пары шагов, некто вскинул руки: широкие рукава развернулись, как крылья черного ворона, и окутали Маринку с обеих сторон. Только вместо человеческих рук в рукавах пряталось нечто очень гибкое и мускулистое. Оно обвило ее шею, как хвост удава, перекрывая дыхание; капюшон сполз назад, и змеиная голова глянула ей в глаза неподвижными фосфоресцирующими зрачками. Из еле заметной прорези рта змей выбросил вибрирующую раздвоенную ленту языка, и она коснулась Маринкиного лица – холодная, влажная, мгновенно ощупавшая кожу.
Она хрипло кричала и хлестала по лицу руками, пытаясь стереть с лица кошмарный поцелуй, содрать кожу, до которой дотрагивался раздвоенный язык. Футболка, ладони, лицо, волосы – все промокло от пота, стало отвратительно клейким, спальник облепил тело, и ей казалось, что змеи все еще опутывают ее со всех сторон.
Старуха на руках вытащила извивающуюся Маринку во двор и окатила водой из ведра. Вода была не холодной, а приятно прохладной, чистой, смывающей с кожи душный кошмар.
– Еще… – выдохнула Маринка, догадываясь, что не спит.
Авдотья Кузьминична повторила процедуру отрезвления. И откуда в ведре бралась вода? До колодца-то оставалось не меньше двадцати шагов!
– Что ж ты, детонька… – пробормотала старуха и взяла Маринку на руки, как ребенка, – пойдем-ка скорей обратно…
В избушке уже горели свечи, Авдотья Кузьминична усадила ее на сундук, раздела догола и завернула в шубу вместо липкого спальника. И вовремя – после обливания Маринку начал бить озноб, и воспоминание о кошмаре его только усиливали. Лицо горело и саднило.
– Посмотри, что с личиком-то сделала… – бабка сунула ей в руки блюдечко, и Маринка с ужасом увидела широкие кровоточащие царапины, располосовавшие щеки, и губы и нос.
– Ой, мамочка! Что же теперь делать? – стуча зубами, выговорила она.
– Да ничего. Сейчас, тряпочку приложим, и все пройдет. Не бойся.