Страница:
Рано или поздно руки бы разжались. Никакая мертвая вода не помогла бы выдержать таких ударов, и такого бешеного головокружения. Звон в ушах заглушил все прочие звуки, Игорь даже не чувствовал боли – только тошноту, тяжесть в голове и пустоту в легких.
Змей извивался, и, отчаявшись избавиться от противника, сжавшего горло, собирался захлестнуть его своим телом, стиснуть в объятиях, сминая кости, как яичную скорлупу, но вдруг, как сквозь вату, Игорь услышал ржание Сивки. Он не мог увидеть коня, но понял, что тот пришел ему на выручку, потому что змей не сумел извернуться, движения его стали судорожными, и Игорь сжал его горло еще сильней: должен же он когда-нибудь задохнуться? Или нет? Здесь нет смерти, но что-то же есть?
Последний удар об землю едва не сломал ему ног – он висел на шее колдуна, глубоко впившись пальцами в кожу и пригибая его голову к земле. Волох выпрямился и приложил Игоря кулаком чуть ниже уха – прямой удар наверняка лишил бы его сознания, а нанесенный сбоку только выбросил сноп искр из глаз. Но маг на этом не остановился – серия точных хлестких толчков ребром ладони по рукам и мощный пинок коленом в пах отбросили Игоря назад, задыхаться от боли.
Мертвая вода за несколько минут заживила сломанную грудину, и болевые приемы колдуна дали кратковременный результат. Не монстр, не морок, не фантастическое чудовище – убийца стоял перед Игорем и насмешливо смотрел ему в глаза. И эта насмешка, и вернувшаяся реальность, и перелет-трава, радугой мелькнувшая в полах красной мантии, прибавили Игорю силы ничуть не меньше, чем мертвая вода. Он выпрямил дрожащие от усталости колени и хотел пойти вперед, но колдун сплел пальцы в замок и резко вывернул их ладонями наружу, будто толкнул воздух впереди себя.
Игорь увидел узкую плотную волну, которая покатилась на него, послушная воле мага, и, наверняка, снесла бы ему голову, если бы достигла своей цели. Игорь выставил скрещенные руки перед лицом, и, как только сжатый жгутом воздух докатился до них, с силой рванул этот жгут в стороны. Но колдун уже послал в него еще одну волну, и Игорь едва успел отразить ее, когда заметил следующую. Пришлось просто присесть, и два упругих жгута пронеслись над головой, только шевельнув на ней волосы, но третий, направленный ниже, достиг своей цели, полоснув его поперек груди.
Наверное, так чувствует себя мотоциклист, наехавший на натянутую веревку: хрустнули ребра, голова с размаху ударилась об землю, и Игорь инстинктивно поднял руки, когда тугой комок воздуха, посланный ему в лицо, как увесистый камень, раскрошился об его пальцы. Второй такой же ударил в живот, и опять по рукам, закрывающим лицо: Игорь видел, что колдун, стоя над ним, посылает эти удары одной рукой с растопыренными пальцами, как будто с силой вбивает воображаемые волейбольные мячи в землю. Мертвая вода не справлялась с прессингом – каменные сгустки воздуха падали сверху градом.
Ну нет! Игорь заметил, что они, хотя и травмируют руки, но разбиваются об них, как стеклянные шары, и осыпаются вниз безобидными осколками. Кто здесь защищается, а кто нападает? Если он эти стеклянные шары видит, то почему бы не отправить один из них назад? Игорь раскрыл ладони сеткой, и оттолкнул от себя комок воздуха, направленный в лицо.
Колдун не ожидал, никак не ожидал такого! Он даже не успел прикрыться, когда каменный сгусток тяжело ударил его в подбородок и опрокинул на землю. Маг растерялся! Успех окрылил Игоря, и прибавил сил мертвой воде – он поднялся на ноги, но Волох уже взял себя в руки и снова, лежа, вывернув сцепленные замком ладони, послал вперед скрученный жгутом воздух. Игорь принял его на грудь, как штангу, и оттолкнул вниз, целясь магу в горло. Маг защитился ровно так же, как это минуту назад делал Игорь – скрестил руки и разорвал жгут надвое. Но перед этим успел послать еще одну узкую волну, которую Игорь заметил слишком поздно. Она бросила его на землю, ударив на уровне пояса, и согнула пополам. Не выйдет! Он уже почувствовал удачу, он не позволит колдуну так просто расправиться с ним!
Они встали на ноги одновременно: Игорь – тяжело дыша, с трясущимися руками, а маг – легко и с улыбкой. Лучше бы он не улыбался, это подействовало на Игоря, как красная тряпка быка.
– Ну? Давай! Давай сюда свои камни и веревки! – прорычал Игорь и протянул вперед согнутые руки, и даже изобразил ими жест, притягивающий эти камни и веревки к себе. Жест получился не вполне приличным, как вдруг он почувствовал, что его пальцы зацепили нечто и действительно тянут это нечто к себе. Маг уперся ногами в землю, и между ними натянулось полотно из невидимых струн. Эти струны резали пальцы, резали в прямом смысле, потому что Игорь увидел, как с рук на землю закапала кровь. И на миг ему показалось, что это не его кровь: нечто кровавое, отвратительное, похожее на тонкую колючую проволоку, к узлам которой пристали куски мертвой плоти, он вытаскивал из колдуна на свет. Он даже почувствовал тяжелый запах этой крови и мертвой плоти.
Сильнее! С лица мага сползла улыбка, он побледнел, на висках его надулись синие жилы, контрастирующие с серо-белой кожей, рот оскалился, и Игорь заметил, как в зрачках колдуна меркнет зеленое свечение, хотя они из узких полосок постепенно превращаются в круги, заполняющие радужку до краев. Вот оно! Это победа! Еще немного, и это станет победой!
Тело тряслось от напряжения, мышцы на руках свело болезненной судорогой, кровь с пальцев не капала, а ручейками текла в траву, в голове часто и невпопад стучали молотки – сердце тоже сейчас сведет судорогой, оно уже не может биться ровно, а конвульсивно сокращается, потеряв ритм. Игорь отступал назад, и полотно из грязной колючей проволоки тянулось за ним, тянулось, просачивалось, прорывалось, продергивалось сквозь руки колдуна.
Еще немного, и это станет победой! Игорь чувствовал, как темнеет в глазах, оскаленное лицо мага расплывается, раздваивается и кружится в воздухе отдельно от красной мантии. Последний рывок.
Игорь откатился назад по инерции: все, он выдернул из колдуна все это отвратительное, острое полотно! Это победа! Но в ту же секунду маг с утробным криком кинулся вперед, и оказался сверху, и стиснул каменными руками горло Игоря. Отчаянная слабость во всем теле не позволила быстро отреагировать, но Игорь устало подумал, что посылать вперед сгустки воздуха маг не сможет уже никогда. Свет начал меркнуть, Игорь выставил руки вперед, упершись магу в подбородок, но сил оттолкнуть его не хватило, и ослабить хватку на горле он не сумел.
Мертвая вода не поможет втянуть воздух сквозь зажатую трахею. Игорь собрал последние силы и хотел наотмашь ударить колдуна по лицу, как вдруг почувствовал, что перед ладонью собирается твердый ком, и надо только немного распрямить пальцы, потянуть воздух к себе, чтобы он превратился в камень, и легко толкнуть вперед.
Маг с воплем откинулся назад и невольно закрыл в кровь разбитое лицо руками. Игорь захрипел, пытаясь протолкнуть в легкие хоть немного воздуха: кадык глубоко ушел в горло, и отчаянная боль мешала вдыхать. Он провел по шее влажным рукавом: ну же, мертвая вода! И метнул в поднимающегося мага еще один стеклянный шар, не позволяя ему встать на ноги. Это было нетрудно, совсем нетрудно.
Игорь выпрямился, кашляя и отплевываясь: ноги почти не держали его, и норовили подогнуться, если он опирался на согнутое колено. Он послал в голову мага новый шар из воздуха, тело у его ног конвульсивно дернулось и обмякло.
– Это моя травка… – прохрипел Игорь и упал на колени перед распростертым телом.
Она была спрятана под мантией в сетку из серебряных нитей, и он с удовольствием разодрал тонкие нити дрожащими руками, как будто сорвал с цветка гадкую паутину.
– Моя травка… – шепнул он еще раз, надеясь этими словами закрепить свои права на нее. И в тот миг, когда ее стебель оказался у него в руках и обвился вокруг запястья, тело мага исчезло, словно провалилось сквозь землю. Его просто не стало.
Игорь со стоном опустился на траву, обеими руками прижимая к себе цветок. Его била дрожь, пальцы подергивались, как лапы собаки во сне, и никакое усилие воли не могло заставить его встать. Странное лихорадочное забытье охватило его и стиснуло в объятьях.
Она уходила от него навсегда. Ее стройная фигурка в длинной белой рубахе, с развивающимися на ветру длинными, густыми черными волосами, становилась меньше и меньше. Нежные бледные босые пяточки ступали по колючей стерне, и холодные тонкие руки висели как плети. И не было смысла просить ее оглянуться: он никогда больше не увидит Ее лица. Она никогда не обернется. Бесконечное скошенное поле скукожилось, смялось, почернело, подобно листу бумаги, попавшему в костер. Он никогда не возьмет ее за руку и не приведет обратно. И смех Ее не рассыплется по полю звоном колокольчиков, и румянец не тронет ее бледных щек, и сила жизни останется дремать в полумгле, которую не озарит Ее чистое свечение.
Он убил Ее и не смог исправить непоправимого. Он четверть века шел к Ней, а когда дошел, Она оказалась совсем не той, кого он вспоминал все эти годы. И сам он оказался совсем не тем, за кого себя принимал.
Выжженная чернота окружала его со всех сторон, могущество покинуло его, но краски не вернулись в его сердце: он потерял последнюю страсть, которая им двигала.
Черное поле лежало вокруг, выжженная земля… И обгорелый Калинов мост поникшей веткой свисал над черным руслом сгоревшей реки. Вот какой мир ему достался… Что ж, наверное именно так выглядит самая его сущность – выжженная земля. И ветер носит над ней черный пепел мертвых трав. Если что-то и может шевельнуться в этом мире, то только по воле ветра: даже река умерла, выгорела дотла, и обнаженное ее дно покрыто сажей, и оплавленный кисельный берег застыл и потрескался, как огромная головешка. Углерод – основа жизни – сам по себе ничего не рождает. Сам по себе он всего лишь прах, к которому все возвращается.
Он поднялся и шагнул к мертвой реке, лишенной мертвой воды. Обгоревший берег хрустнул под ногами и ополз вниз, опуская его на черное дно. Тому, кто ничего не желает, все равно, по какую сторону Смородины стоять и смотреть на выжженную землю.
Черная жирная пыль прилипала к босым ступням, ветер ноющей поземкой скользил по пустому руслу, поднимал сажу в воздух и свивал ее нестойкими спиралями. Маленькие смерчи змеились под ногами, и беспомощно опадали, стоило порыву ветра чуть ослабнуть. Там, где прежде стеной стоял высокий лес, из земли торчали обугленные колья бывших стволов. Он поднялся по крутому берегу наверх, к подножью сгоревшего леса, и посмотрел по сторонам.
Пустота и прах, из которого ничего не возродится. Бессмысленная вечность впереди, вечность среди пустоты и праха. Это обещал Будда своим последователям? Ни боль, ни радость его не потревожат, скука не коснется его души, не дотянется тоска. Пресная сытость, сонное удовлетворение. Почему же тогда на самом дне шевелится червь, и точит его изнутри, точит надсадно, муторно? Уничтожить этого – последнего – червя, и наступит обещанный покой и благодать?
Бледный конь, сияющая, но бесплодная Oenothera libertus, и счасливец-Орфей со спасенной Эвридикой…
И зовется этот червь – зависть. Самая бесплодная из страстей. Если ему и осталась какая-то страсть, то самая бесплодная.
Медведь украл у него Oenothera libertus, украл, отобрал, завладел… Медведь всего две недели как узнал о ее существовании, и уже решил, что имеет на нее какие-то права.
Красная мантия на черном фоне выжженной земли полыхнула неживым, непрозрачным пламенем, ветер приподнял ее широкие полы и дохнул в лицо свежестью жизни. Напиться, чтобы больше не чувствовать жажды. Как глупо устроен человек – он не может жить без желаний. Но лишь только долгожданное желание загорается у него в груди, он немедленно спешит от него избавиться.
Игорь. 2 октября, утро
– Медвежонок… Медвежонок, скажи мне только: ты жив?
– Я не знаю… – шепнул Игорь, приоткрывая глаза.
– У тебя что-то болит? Тебе плохо?
– Нет, я просто устал. Правда, просто устал.
– Прости меня… прости, что я не верила… Ты победил его, медвежонок, ты победил, ты слышишь?
Холодная слеза упала ему на лицо.
– Чего ж ты теперь-то плачешь?.. – он улыбнулся краем губ.
– От радости… – Маринка положила руку ему под голову, и провела пальцами по щеке, – мой медвежонок…
– Я сейчас встану… Пока никто нас не видел, надо уезжать.
Игорь сел и огляделся. Зелень травы, и белизна березовых стволов на горизонте уже не радовали глаз. Это чужой мир, чужой, непонятный, пугающий… Он тряхнул головой: все это сон, или на самом деле с ним все это только что произошло? Реальность ускользала.
Перелет-трава, обвившаяся вокруг запястья стеблем, тихо позванивала и переливалась.
– Я не могу больше жить, как во сне, – сказал он Маринке, – поехали отсюда.
– Ты сможешь? – встревожено спросила она.
Игорь пожал плечами и медленно поднялся, пошире расставляя ноги, чтобы не упасть. Сивка, щиплющий травку неподалеку, поднял голову, будто понял, что его сейчас позовут.
– Да, Каурка, нам пора… – кивнул Игорь коню, когда тот подошел поближе, и долго на него взбирался, цепляясь за гриву плохо гнущимися пальцами.
– А я? – спросила Маринка, подняв голову.
– А теперь ты, – улыбнулся он, нагнулся и взял ее подмышки. Если он не сможет ее поднять, придется слезать и подсаживать ее снизу. А потом карабкаться на Сивку снова. Но Маринка была легкой, и Игорь осторожно усадил ее перед собой. Самая красивая девушка на свете, на этом, и на том…
– Мне досталась самая красивая невеста из всех невест, – шепнул он ей, разбирая поводья.
Маринка повернулась к нему боком и обняла его за пояс.
– А мне – самый отважный и непобедимый индеец. Тебе нравится мое платье?
– Да. Но ты в этом платье нравишься мне гораздо больше, – Игорь потихоньку тронулся с места.
– Знаешь, ради этого стоило умереть… – она улыбнулась и заглянула ему в лицо, – чтобы ты увез меня отсюда, в этом чудесном платье, на этом замечательном коне.
Река горела под ними, облизывая Сивкины копыта, но Игорь не спешил. Наверное, эти минуты он будет долго вспоминать, но сил радоваться не осталось.
– Почему ты дрожишь, медвежонок? – Маринка положила голову ему на плечо и погладила рукой по спине.
– Это от усталости. Я очень устал. А еще так много надо сделать…
– Развязать узелок?
– Да. И… Сивка не повезет нас через провал, нам придется спускаться вниз по веревке.
– Как? Медвежье Ухо, это не честно! Это…
– Я сделаю тебе удобное сидение, и опущу вниз, ничего не бойся…
– Я не боюсь. Я ничего не боюсь!
– Знаешь, я, наверное, тоже уже не боюсь, – он улыбнулся, – я же самый отважный индеец. И непобедимый, забыла? Жаль, что сломался мой настоящий индейский лук…
– Ты был… ты был настоящим героем, Медвежье Ухо. Я всю жизнь буду вспоминать, как ты бился со змеем. Тебе было очень трудно?
– Нет, совсем нет.
– Ты мне врешь!
– Да.
Он помолчал, всматриваясь вперед. Где-то там, между рекой и провалом, натянуты нити судьбы – то, ради чего он отправился в это путешествие, даже не подозревая, куда оно его заведет. Сивка, подходя к берегу, тоже поднял голову и зашагал быстрей.
– Держись-ка покрепче, и сядь поудобней, – велел Игорь Маринке, – сейчас мы поедем быстрей и выше…
– Как это – «выше»? – Маринка вцепилась в него обеими руками.
– Увидишь, – улыбнулся Игорь, – не бойся.
Он подобрал повод и толкнул Сивку вперед. Тот только этого и ждал, срываясь в галоп, и каждый его прыжок поднимал их вверх, как будто конь начал взбираться по крутой невидимой лестнице.
– Ой, мамочка! – вскрикнула Маринка, и спрятала лицо у Игоря на груди.
Свежий ветер принес запах настоящего, не иллюзорного, леса, и Игорю показалось, что он просыпается после долгого, путаного кошмара. И хотя окружающая действительность не могла иметь ничего общего с реальностью, ощущение обманчивости происходящего пропадало, уступая место спокойной радостной уверенности.
Под ними всходило солнце, настоящее солнце, успевшее обернуться вокруг Земли, пока Игорь блуждал по закоулкам мира, в котором нет ночи. А может быть, оно успело обернуться не один, а несколько раз? Игорь потерял счет времени. То ему казалось, что прошло несколько часов, а то – несколько дней.
– Не бойся, я держу тебя! Смотри! – шепнул он Маринке в ухо, – смотри, мы поднялись над лесом!
Она осторожно повернула лицо и приоткрыла один глаз.
– Ты же боишься высоты, Медвежье Ухо! Как тебе не страшно?
– Это не та высота, которой я боюсь. Это – полет, разве можно бояться высоты в полете?
– Летают не так! Когда летают, никто тебя не подбрасывает вверх, как раскидайчик!
– Я тебя держу.
Глухой топот копыт, отталкивающихся от ветра, вдруг сменился стеклянным звоном, под ногами блеснула гладкая прозрачная поверхность, Сивка замедлил бег и, наконец, остановился.
– Ой, мамочка… – на всякий случай повторила Маринка, – мне было очень страшно…
Игорь осмотрелся: впереди, на фоне голубого неба, ему почудилось какое-то странное искривление пространства. То ли воздух там был чуть прозрачней, чем вокруг, то ли от этого места исходило тепло, и над ним поднималось марево, как в жаркий день от земли.
Сивка перешагнул с ноги на ногу, и звону копыт отозвалось выразительное эхо, хотя вокруг не было ничего, откуда мог бы отразиться звук. Игорь слез с коня на гладкий, абсолютно прозрачный пол и снял Маринку. Под ними расстилался темный еловый лес, а далеко на горизонте еще виднелась молочная река между красных берегов.
– Как страшно смотреть вниз… – прошептала Маринка, и ее голосу тоже ответило гулкое эхо, – а главное – не видно, где кончается стекло…
– Держись за мою руку, – предложил Игорь.
Он шагнул вперед, туда, где ему почудилось странное искажение воздуха, стараясь взглянуть на него с разных сторон. И увидел! Увидел большую беседку, островерхую крышу которой подпирали шесть круглых колонн. Беседку окружала витая, вычурная балюстрада, а основание приподнималось вверх тремя широкими ступенями. Только все это было сделано из такого чистого, незамутненного стекла, что оно казалось прозрачней воздуха.
– Ты видишь? – спросил он у Маринки.
– Теперь вижу… – восторженно шепнула она.
– Я думаю, нам туда.
Они медленно, осматриваясь по сторонам, поднялись по ступеням – это место не располагало к суете. И только перешагнув невидимый порог, Игорь увидел то, за чем пришел: широкое полотно из тонюсеньких паутинок. Настолько тонких, что они, как и стекло вокруг, тоже казались прозрачными, почти невидимыми. Где нити брали свое начало, и где заканчивались, было не разглядеть – они сливались с пространством, растворялись в нем.
Игорь не заметил движения, но догадался: нити не стоят на месте, они медленно скользят вперед, от прошлого к будущему, и в центре перекатываются через лежащее поперек беседки острое лезвие. Он подошел поближе: и как найти ту, узелок на которой он должен развязать?
Маринка отступила на шаг:
– Мне кажется, на них нельзя даже дышать, – еле слышно произнесла она.
Игорь кивнул: ему тоже так казалось. Как же дотронуться до нитей руками? Как Волох посмел вторгнуться сюда? Неужели он не понимал: ни один из смертных не имеет права прикасаться к ним, это нарушает какой-то высший неписанный закон…
Он присмотрелся к ниточкам в поисках узелка, и вдруг увидел за каждой ниткой человека… Это было неожиданно, и напугало, и заставило растеряться на несколько долгих минут: люди, знакомые и незнакомцы, их судьбы, их прошлое и будущее… И в этой веренице людей он отчетливо разглядел Светланку. И ее ниточку, чуть тоньше и чуть светлей остальных, и грубый узел с петлей – несомненно, такой узел мог завязать только человек. Он видел узелки и на чужих судьбах – они были не такими: маленькими, едва заметными. Только два узла, завязанных человеком, Игорь обнаружил среди видимых им судеб, второй был завязан на прочной нитке героя спецназа.
Что ж, с нее и надо начинать. Тем более что узел на судьбе Сергея стоял гораздо ближе к лезвию, чем узел Светланки. Игорь протянул руку: она дрожала слишком сильно. Еще одну долгую минуту он старался успокоиться, и только после этого рискнул…
Нитка оказалась гораздо прочней, чем ему показалось вначале: Игорь просто взял ее с обеих сторон от узла и легко потянул в разные стороны. Петелька распалась, как будто ее и не было. Над головой не грянул гром, и даже дуновение ветра не донеслось до его лица. Игорь, уже смелей, дотронулся до Светланкиной нити и развязал узелок. Вот и все? Так просто? Наверное, завязывать узелки тоже было не трудно, особенно если не знаешь, чью судьбу ты только что решил. Но как после этого смотреть в глаза тем, кто приходит к тебе и говорит: «Я знаю, когда я умру»?
Игорь вспомнил первую встречу с Волохом: он знал, что Ленка умрет еще до заката. Знал, и совершенно спокойно убеждал Игоря, что ничем не может помочь, что и у его возможностей есть предел…
И тут Игорь увидел свою судьбу. Нитка его ничем не отличалась от остальных: обычная, тонкая, прозрачная. Только на подходе к лезвию она становилась заметно тоньше, словно вот-вот должна была разорваться. Как перетершаяся веревка. Наверное, так и должно быть… Это для мертвых он живой, но для живых-то он – мертвый. Он повернулся к Маринке и пожал плечами:
– Поехали?
Она молча кивнула и отступила еще дальше: ей было неуютно здесь, и Игорь поспешил взять ее за руку. Он и сам считал, что его присутствие здесь в лучшем случае неуместно.
Перелет-трава в рукаве вдруг зашевелилась и зазвенела, щекоча руку. Игорь выпустил ее на свет, и ее стебель соскользнул с запястья.
– Тебе пора? – спросил он травку.
Она кувыркнулась в воздухе, на несколько секунд зависла напротив его лица, потом облетела вокруг головы и взвилась под стеклянный потолок. Радужные блики отразились от потолка, и от пола, и от круглых колонн – вся беседка заиграла разноцветьем, и тонкий перезвон, похожий на легкие переборы нежных струн, заполнил ее многократным эхом.
Вот теперь точно все – травка больше не понадобится. И, наверное, это самое красивое место, которое она могла себе подобрать. Игорь направился к выходу, увлекая Маринку за собой.
– Надеюсь, никакого волшебства нам больше не встретится… – пробормотал он, спустившись с трех широких ступеней на гладкий стеклянный пол.
– Тебе не нравится волшебство? – улыбнулась Маринка, все еще восхищенно оглядываясь на беседку.
– Что-то я от него устал… – Игорь тоже оглянулся – в последний раз, – мне очень хочется домой. Надо позвонить Светланке…
Слабость, мучившая его за Калиновым мостом, почти прошла, видно, сюда долетал целебный ветер мира живых. Он залезал на Сивку вполне бодро, и уже не думал о том, что не сможет поднять Маринку ему на спину.
– Держи меня крепче, – она прижалась к Игорю, и сердце его забилось чаще – как хорошо… Все сделано, все закончилось на удивление удачно, он прижимает к себе самую красивую девушку на свете, и она счастлива от этого. Разве мог он мечтать о таком, когда встретил ее впервые, на переходе через железную дорогу?
– Я вспомнила, как увидела тебя в первый раз, – сказала она, как только Сивка тронулся с места, позвякивая копытами, – как ты помог мне поднять велосипед…
– Правда? И я тоже подумал об этом.
– Как здорово, что все так случилось. Поехали скорей! Я тоже хочу домой. К тебе домой.
Игорь посильней сжал пятками Сивкино брюхо, и вскоре звонкий цокот копыт сменился приглушенным размеренным топотом – конь поскакал над лесом. Маринка сначала снова спрятала голову у него на груди, но постепенно выглянула у него из-за плеча, раскрыла глаза, вдохнула поглубже и крикнула:
– Как хорошо жить, медвежонок! Как хорошо жить! Мы будем жить сто лет, и умрем вместе, через сто лет, в один день!
– Я согласен, – тихо ответил он.
Маринка попыталась прошептать ему что-то на ухо, но на спине коня, скачущего галопом, это было не так просто.
– Ты ничего не услышал? – разочаровано спросила она.
– Увы.
– Тогда я скажу потом. Когда мы остановимся.
Сивка опустил их на землю мягко и легко, и встал на самом краю провала. Игорь посмотрел на другую его сторону – высокий многоглавый терем стоял так близко, что казалось, достаточно шагнуть, и окажешься на его крыльце, рядом с цветущими сиренями. Но это только казалось – даже если срубить самое высокое дерево в лесу, оно все равно не достанет верхушкой до другого берега.
Игорь опустил на землю Маринку и спешился сам. Бледный конь каурой масти опустил голову, словно чувствовал себя виноватым.
– Иди. Иди в свой мир, – улыбнулся Игорь и вздохнул, – ты был верным конем, ты был самым умным конем, которого я знал.
Он снял с коня узду, и тут отчетливо уловил мысли лошади, хотя никогда раньше не понимал, о чем думает Сивка. А думал он о том, что стоит только позвать, и он придет, где бы Игорь не находился.
Змей извивался, и, отчаявшись избавиться от противника, сжавшего горло, собирался захлестнуть его своим телом, стиснуть в объятиях, сминая кости, как яичную скорлупу, но вдруг, как сквозь вату, Игорь услышал ржание Сивки. Он не мог увидеть коня, но понял, что тот пришел ему на выручку, потому что змей не сумел извернуться, движения его стали судорожными, и Игорь сжал его горло еще сильней: должен же он когда-нибудь задохнуться? Или нет? Здесь нет смерти, но что-то же есть?
Последний удар об землю едва не сломал ему ног – он висел на шее колдуна, глубоко впившись пальцами в кожу и пригибая его голову к земле. Волох выпрямился и приложил Игоря кулаком чуть ниже уха – прямой удар наверняка лишил бы его сознания, а нанесенный сбоку только выбросил сноп искр из глаз. Но маг на этом не остановился – серия точных хлестких толчков ребром ладони по рукам и мощный пинок коленом в пах отбросили Игоря назад, задыхаться от боли.
Мертвая вода за несколько минут заживила сломанную грудину, и болевые приемы колдуна дали кратковременный результат. Не монстр, не морок, не фантастическое чудовище – убийца стоял перед Игорем и насмешливо смотрел ему в глаза. И эта насмешка, и вернувшаяся реальность, и перелет-трава, радугой мелькнувшая в полах красной мантии, прибавили Игорю силы ничуть не меньше, чем мертвая вода. Он выпрямил дрожащие от усталости колени и хотел пойти вперед, но колдун сплел пальцы в замок и резко вывернул их ладонями наружу, будто толкнул воздух впереди себя.
Игорь увидел узкую плотную волну, которая покатилась на него, послушная воле мага, и, наверняка, снесла бы ему голову, если бы достигла своей цели. Игорь выставил скрещенные руки перед лицом, и, как только сжатый жгутом воздух докатился до них, с силой рванул этот жгут в стороны. Но колдун уже послал в него еще одну волну, и Игорь едва успел отразить ее, когда заметил следующую. Пришлось просто присесть, и два упругих жгута пронеслись над головой, только шевельнув на ней волосы, но третий, направленный ниже, достиг своей цели, полоснув его поперек груди.
Наверное, так чувствует себя мотоциклист, наехавший на натянутую веревку: хрустнули ребра, голова с размаху ударилась об землю, и Игорь инстинктивно поднял руки, когда тугой комок воздуха, посланный ему в лицо, как увесистый камень, раскрошился об его пальцы. Второй такой же ударил в живот, и опять по рукам, закрывающим лицо: Игорь видел, что колдун, стоя над ним, посылает эти удары одной рукой с растопыренными пальцами, как будто с силой вбивает воображаемые волейбольные мячи в землю. Мертвая вода не справлялась с прессингом – каменные сгустки воздуха падали сверху градом.
Ну нет! Игорь заметил, что они, хотя и травмируют руки, но разбиваются об них, как стеклянные шары, и осыпаются вниз безобидными осколками. Кто здесь защищается, а кто нападает? Если он эти стеклянные шары видит, то почему бы не отправить один из них назад? Игорь раскрыл ладони сеткой, и оттолкнул от себя комок воздуха, направленный в лицо.
Колдун не ожидал, никак не ожидал такого! Он даже не успел прикрыться, когда каменный сгусток тяжело ударил его в подбородок и опрокинул на землю. Маг растерялся! Успех окрылил Игоря, и прибавил сил мертвой воде – он поднялся на ноги, но Волох уже взял себя в руки и снова, лежа, вывернув сцепленные замком ладони, послал вперед скрученный жгутом воздух. Игорь принял его на грудь, как штангу, и оттолкнул вниз, целясь магу в горло. Маг защитился ровно так же, как это минуту назад делал Игорь – скрестил руки и разорвал жгут надвое. Но перед этим успел послать еще одну узкую волну, которую Игорь заметил слишком поздно. Она бросила его на землю, ударив на уровне пояса, и согнула пополам. Не выйдет! Он уже почувствовал удачу, он не позволит колдуну так просто расправиться с ним!
Они встали на ноги одновременно: Игорь – тяжело дыша, с трясущимися руками, а маг – легко и с улыбкой. Лучше бы он не улыбался, это подействовало на Игоря, как красная тряпка быка.
– Ну? Давай! Давай сюда свои камни и веревки! – прорычал Игорь и протянул вперед согнутые руки, и даже изобразил ими жест, притягивающий эти камни и веревки к себе. Жест получился не вполне приличным, как вдруг он почувствовал, что его пальцы зацепили нечто и действительно тянут это нечто к себе. Маг уперся ногами в землю, и между ними натянулось полотно из невидимых струн. Эти струны резали пальцы, резали в прямом смысле, потому что Игорь увидел, как с рук на землю закапала кровь. И на миг ему показалось, что это не его кровь: нечто кровавое, отвратительное, похожее на тонкую колючую проволоку, к узлам которой пристали куски мертвой плоти, он вытаскивал из колдуна на свет. Он даже почувствовал тяжелый запах этой крови и мертвой плоти.
Сильнее! С лица мага сползла улыбка, он побледнел, на висках его надулись синие жилы, контрастирующие с серо-белой кожей, рот оскалился, и Игорь заметил, как в зрачках колдуна меркнет зеленое свечение, хотя они из узких полосок постепенно превращаются в круги, заполняющие радужку до краев. Вот оно! Это победа! Еще немного, и это станет победой!
Тело тряслось от напряжения, мышцы на руках свело болезненной судорогой, кровь с пальцев не капала, а ручейками текла в траву, в голове часто и невпопад стучали молотки – сердце тоже сейчас сведет судорогой, оно уже не может биться ровно, а конвульсивно сокращается, потеряв ритм. Игорь отступал назад, и полотно из грязной колючей проволоки тянулось за ним, тянулось, просачивалось, прорывалось, продергивалось сквозь руки колдуна.
Еще немного, и это станет победой! Игорь чувствовал, как темнеет в глазах, оскаленное лицо мага расплывается, раздваивается и кружится в воздухе отдельно от красной мантии. Последний рывок.
Игорь откатился назад по инерции: все, он выдернул из колдуна все это отвратительное, острое полотно! Это победа! Но в ту же секунду маг с утробным криком кинулся вперед, и оказался сверху, и стиснул каменными руками горло Игоря. Отчаянная слабость во всем теле не позволила быстро отреагировать, но Игорь устало подумал, что посылать вперед сгустки воздуха маг не сможет уже никогда. Свет начал меркнуть, Игорь выставил руки вперед, упершись магу в подбородок, но сил оттолкнуть его не хватило, и ослабить хватку на горле он не сумел.
Мертвая вода не поможет втянуть воздух сквозь зажатую трахею. Игорь собрал последние силы и хотел наотмашь ударить колдуна по лицу, как вдруг почувствовал, что перед ладонью собирается твердый ком, и надо только немного распрямить пальцы, потянуть воздух к себе, чтобы он превратился в камень, и легко толкнуть вперед.
Маг с воплем откинулся назад и невольно закрыл в кровь разбитое лицо руками. Игорь захрипел, пытаясь протолкнуть в легкие хоть немного воздуха: кадык глубоко ушел в горло, и отчаянная боль мешала вдыхать. Он провел по шее влажным рукавом: ну же, мертвая вода! И метнул в поднимающегося мага еще один стеклянный шар, не позволяя ему встать на ноги. Это было нетрудно, совсем нетрудно.
Игорь выпрямился, кашляя и отплевываясь: ноги почти не держали его, и норовили подогнуться, если он опирался на согнутое колено. Он послал в голову мага новый шар из воздуха, тело у его ног конвульсивно дернулось и обмякло.
– Это моя травка… – прохрипел Игорь и упал на колени перед распростертым телом.
Она была спрятана под мантией в сетку из серебряных нитей, и он с удовольствием разодрал тонкие нити дрожащими руками, как будто сорвал с цветка гадкую паутину.
– Моя травка… – шепнул он еще раз, надеясь этими словами закрепить свои права на нее. И в тот миг, когда ее стебель оказался у него в руках и обвился вокруг запястья, тело мага исчезло, словно провалилось сквозь землю. Его просто не стало.
Игорь со стоном опустился на траву, обеими руками прижимая к себе цветок. Его била дрожь, пальцы подергивались, как лапы собаки во сне, и никакое усилие воли не могло заставить его встать. Странное лихорадочное забытье охватило его и стиснуло в объятьях.
* * *
Carpe diem [7]
Латинская поговорка
Она уходила от него навсегда. Ее стройная фигурка в длинной белой рубахе, с развивающимися на ветру длинными, густыми черными волосами, становилась меньше и меньше. Нежные бледные босые пяточки ступали по колючей стерне, и холодные тонкие руки висели как плети. И не было смысла просить ее оглянуться: он никогда больше не увидит Ее лица. Она никогда не обернется. Бесконечное скошенное поле скукожилось, смялось, почернело, подобно листу бумаги, попавшему в костер. Он никогда не возьмет ее за руку и не приведет обратно. И смех Ее не рассыплется по полю звоном колокольчиков, и румянец не тронет ее бледных щек, и сила жизни останется дремать в полумгле, которую не озарит Ее чистое свечение.
Он убил Ее и не смог исправить непоправимого. Он четверть века шел к Ней, а когда дошел, Она оказалась совсем не той, кого он вспоминал все эти годы. И сам он оказался совсем не тем, за кого себя принимал.
Выжженная чернота окружала его со всех сторон, могущество покинуло его, но краски не вернулись в его сердце: он потерял последнюю страсть, которая им двигала.
Черное поле лежало вокруг, выжженная земля… И обгорелый Калинов мост поникшей веткой свисал над черным руслом сгоревшей реки. Вот какой мир ему достался… Что ж, наверное именно так выглядит самая его сущность – выжженная земля. И ветер носит над ней черный пепел мертвых трав. Если что-то и может шевельнуться в этом мире, то только по воле ветра: даже река умерла, выгорела дотла, и обнаженное ее дно покрыто сажей, и оплавленный кисельный берег застыл и потрескался, как огромная головешка. Углерод – основа жизни – сам по себе ничего не рождает. Сам по себе он всего лишь прах, к которому все возвращается.
Он поднялся и шагнул к мертвой реке, лишенной мертвой воды. Обгоревший берег хрустнул под ногами и ополз вниз, опуская его на черное дно. Тому, кто ничего не желает, все равно, по какую сторону Смородины стоять и смотреть на выжженную землю.
Черная жирная пыль прилипала к босым ступням, ветер ноющей поземкой скользил по пустому руслу, поднимал сажу в воздух и свивал ее нестойкими спиралями. Маленькие смерчи змеились под ногами, и беспомощно опадали, стоило порыву ветра чуть ослабнуть. Там, где прежде стеной стоял высокий лес, из земли торчали обугленные колья бывших стволов. Он поднялся по крутому берегу наверх, к подножью сгоревшего леса, и посмотрел по сторонам.
Пустота и прах, из которого ничего не возродится. Бессмысленная вечность впереди, вечность среди пустоты и праха. Это обещал Будда своим последователям? Ни боль, ни радость его не потревожат, скука не коснется его души, не дотянется тоска. Пресная сытость, сонное удовлетворение. Почему же тогда на самом дне шевелится червь, и точит его изнутри, точит надсадно, муторно? Уничтожить этого – последнего – червя, и наступит обещанный покой и благодать?
Бледный конь, сияющая, но бесплодная Oenothera libertus, и счасливец-Орфей со спасенной Эвридикой…
И зовется этот червь – зависть. Самая бесплодная из страстей. Если ему и осталась какая-то страсть, то самая бесплодная.
Медведь украл у него Oenothera libertus, украл, отобрал, завладел… Медведь всего две недели как узнал о ее существовании, и уже решил, что имеет на нее какие-то права.
Красная мантия на черном фоне выжженной земли полыхнула неживым, непрозрачным пламенем, ветер приподнял ее широкие полы и дохнул в лицо свежестью жизни. Напиться, чтобы больше не чувствовать жажды. Как глупо устроен человек – он не может жить без желаний. Но лишь только долгожданное желание загорается у него в груди, он немедленно спешит от него избавиться.
Игорь. 2 октября, утро
«В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно»
А.С.Пушкин. «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях»
– Медвежонок… Медвежонок, скажи мне только: ты жив?
– Я не знаю… – шепнул Игорь, приоткрывая глаза.
– У тебя что-то болит? Тебе плохо?
– Нет, я просто устал. Правда, просто устал.
– Прости меня… прости, что я не верила… Ты победил его, медвежонок, ты победил, ты слышишь?
Холодная слеза упала ему на лицо.
– Чего ж ты теперь-то плачешь?.. – он улыбнулся краем губ.
– От радости… – Маринка положила руку ему под голову, и провела пальцами по щеке, – мой медвежонок…
– Я сейчас встану… Пока никто нас не видел, надо уезжать.
Игорь сел и огляделся. Зелень травы, и белизна березовых стволов на горизонте уже не радовали глаз. Это чужой мир, чужой, непонятный, пугающий… Он тряхнул головой: все это сон, или на самом деле с ним все это только что произошло? Реальность ускользала.
Перелет-трава, обвившаяся вокруг запястья стеблем, тихо позванивала и переливалась.
– Я не могу больше жить, как во сне, – сказал он Маринке, – поехали отсюда.
– Ты сможешь? – встревожено спросила она.
Игорь пожал плечами и медленно поднялся, пошире расставляя ноги, чтобы не упасть. Сивка, щиплющий травку неподалеку, поднял голову, будто понял, что его сейчас позовут.
– Да, Каурка, нам пора… – кивнул Игорь коню, когда тот подошел поближе, и долго на него взбирался, цепляясь за гриву плохо гнущимися пальцами.
– А я? – спросила Маринка, подняв голову.
– А теперь ты, – улыбнулся он, нагнулся и взял ее подмышки. Если он не сможет ее поднять, придется слезать и подсаживать ее снизу. А потом карабкаться на Сивку снова. Но Маринка была легкой, и Игорь осторожно усадил ее перед собой. Самая красивая девушка на свете, на этом, и на том…
– Мне досталась самая красивая невеста из всех невест, – шепнул он ей, разбирая поводья.
Маринка повернулась к нему боком и обняла его за пояс.
– А мне – самый отважный и непобедимый индеец. Тебе нравится мое платье?
– Да. Но ты в этом платье нравишься мне гораздо больше, – Игорь потихоньку тронулся с места.
– Знаешь, ради этого стоило умереть… – она улыбнулась и заглянула ему в лицо, – чтобы ты увез меня отсюда, в этом чудесном платье, на этом замечательном коне.
Река горела под ними, облизывая Сивкины копыта, но Игорь не спешил. Наверное, эти минуты он будет долго вспоминать, но сил радоваться не осталось.
– Почему ты дрожишь, медвежонок? – Маринка положила голову ему на плечо и погладила рукой по спине.
– Это от усталости. Я очень устал. А еще так много надо сделать…
– Развязать узелок?
– Да. И… Сивка не повезет нас через провал, нам придется спускаться вниз по веревке.
– Как? Медвежье Ухо, это не честно! Это…
– Я сделаю тебе удобное сидение, и опущу вниз, ничего не бойся…
– Я не боюсь. Я ничего не боюсь!
– Знаешь, я, наверное, тоже уже не боюсь, – он улыбнулся, – я же самый отважный индеец. И непобедимый, забыла? Жаль, что сломался мой настоящий индейский лук…
– Ты был… ты был настоящим героем, Медвежье Ухо. Я всю жизнь буду вспоминать, как ты бился со змеем. Тебе было очень трудно?
– Нет, совсем нет.
– Ты мне врешь!
– Да.
Он помолчал, всматриваясь вперед. Где-то там, между рекой и провалом, натянуты нити судьбы – то, ради чего он отправился в это путешествие, даже не подозревая, куда оно его заведет. Сивка, подходя к берегу, тоже поднял голову и зашагал быстрей.
– Держись-ка покрепче, и сядь поудобней, – велел Игорь Маринке, – сейчас мы поедем быстрей и выше…
– Как это – «выше»? – Маринка вцепилась в него обеими руками.
– Увидишь, – улыбнулся Игорь, – не бойся.
Он подобрал повод и толкнул Сивку вперед. Тот только этого и ждал, срываясь в галоп, и каждый его прыжок поднимал их вверх, как будто конь начал взбираться по крутой невидимой лестнице.
– Ой, мамочка! – вскрикнула Маринка, и спрятала лицо у Игоря на груди.
Свежий ветер принес запах настоящего, не иллюзорного, леса, и Игорю показалось, что он просыпается после долгого, путаного кошмара. И хотя окружающая действительность не могла иметь ничего общего с реальностью, ощущение обманчивости происходящего пропадало, уступая место спокойной радостной уверенности.
Под ними всходило солнце, настоящее солнце, успевшее обернуться вокруг Земли, пока Игорь блуждал по закоулкам мира, в котором нет ночи. А может быть, оно успело обернуться не один, а несколько раз? Игорь потерял счет времени. То ему казалось, что прошло несколько часов, а то – несколько дней.
– Не бойся, я держу тебя! Смотри! – шепнул он Маринке в ухо, – смотри, мы поднялись над лесом!
Она осторожно повернула лицо и приоткрыла один глаз.
– Ты же боишься высоты, Медвежье Ухо! Как тебе не страшно?
– Это не та высота, которой я боюсь. Это – полет, разве можно бояться высоты в полете?
– Летают не так! Когда летают, никто тебя не подбрасывает вверх, как раскидайчик!
– Я тебя держу.
Глухой топот копыт, отталкивающихся от ветра, вдруг сменился стеклянным звоном, под ногами блеснула гладкая прозрачная поверхность, Сивка замедлил бег и, наконец, остановился.
– Ой, мамочка… – на всякий случай повторила Маринка, – мне было очень страшно…
Игорь осмотрелся: впереди, на фоне голубого неба, ему почудилось какое-то странное искривление пространства. То ли воздух там был чуть прозрачней, чем вокруг, то ли от этого места исходило тепло, и над ним поднималось марево, как в жаркий день от земли.
Сивка перешагнул с ноги на ногу, и звону копыт отозвалось выразительное эхо, хотя вокруг не было ничего, откуда мог бы отразиться звук. Игорь слез с коня на гладкий, абсолютно прозрачный пол и снял Маринку. Под ними расстилался темный еловый лес, а далеко на горизонте еще виднелась молочная река между красных берегов.
– Как страшно смотреть вниз… – прошептала Маринка, и ее голосу тоже ответило гулкое эхо, – а главное – не видно, где кончается стекло…
– Держись за мою руку, – предложил Игорь.
Он шагнул вперед, туда, где ему почудилось странное искажение воздуха, стараясь взглянуть на него с разных сторон. И увидел! Увидел большую беседку, островерхую крышу которой подпирали шесть круглых колонн. Беседку окружала витая, вычурная балюстрада, а основание приподнималось вверх тремя широкими ступенями. Только все это было сделано из такого чистого, незамутненного стекла, что оно казалось прозрачней воздуха.
– Ты видишь? – спросил он у Маринки.
– Теперь вижу… – восторженно шепнула она.
– Я думаю, нам туда.
Они медленно, осматриваясь по сторонам, поднялись по ступеням – это место не располагало к суете. И только перешагнув невидимый порог, Игорь увидел то, за чем пришел: широкое полотно из тонюсеньких паутинок. Настолько тонких, что они, как и стекло вокруг, тоже казались прозрачными, почти невидимыми. Где нити брали свое начало, и где заканчивались, было не разглядеть – они сливались с пространством, растворялись в нем.
Игорь не заметил движения, но догадался: нити не стоят на месте, они медленно скользят вперед, от прошлого к будущему, и в центре перекатываются через лежащее поперек беседки острое лезвие. Он подошел поближе: и как найти ту, узелок на которой он должен развязать?
Маринка отступила на шаг:
– Мне кажется, на них нельзя даже дышать, – еле слышно произнесла она.
Игорь кивнул: ему тоже так казалось. Как же дотронуться до нитей руками? Как Волох посмел вторгнуться сюда? Неужели он не понимал: ни один из смертных не имеет права прикасаться к ним, это нарушает какой-то высший неписанный закон…
Он присмотрелся к ниточкам в поисках узелка, и вдруг увидел за каждой ниткой человека… Это было неожиданно, и напугало, и заставило растеряться на несколько долгих минут: люди, знакомые и незнакомцы, их судьбы, их прошлое и будущее… И в этой веренице людей он отчетливо разглядел Светланку. И ее ниточку, чуть тоньше и чуть светлей остальных, и грубый узел с петлей – несомненно, такой узел мог завязать только человек. Он видел узелки и на чужих судьбах – они были не такими: маленькими, едва заметными. Только два узла, завязанных человеком, Игорь обнаружил среди видимых им судеб, второй был завязан на прочной нитке героя спецназа.
Что ж, с нее и надо начинать. Тем более что узел на судьбе Сергея стоял гораздо ближе к лезвию, чем узел Светланки. Игорь протянул руку: она дрожала слишком сильно. Еще одну долгую минуту он старался успокоиться, и только после этого рискнул…
Нитка оказалась гораздо прочней, чем ему показалось вначале: Игорь просто взял ее с обеих сторон от узла и легко потянул в разные стороны. Петелька распалась, как будто ее и не было. Над головой не грянул гром, и даже дуновение ветра не донеслось до его лица. Игорь, уже смелей, дотронулся до Светланкиной нити и развязал узелок. Вот и все? Так просто? Наверное, завязывать узелки тоже было не трудно, особенно если не знаешь, чью судьбу ты только что решил. Но как после этого смотреть в глаза тем, кто приходит к тебе и говорит: «Я знаю, когда я умру»?
Игорь вспомнил первую встречу с Волохом: он знал, что Ленка умрет еще до заката. Знал, и совершенно спокойно убеждал Игоря, что ничем не может помочь, что и у его возможностей есть предел…
И тут Игорь увидел свою судьбу. Нитка его ничем не отличалась от остальных: обычная, тонкая, прозрачная. Только на подходе к лезвию она становилась заметно тоньше, словно вот-вот должна была разорваться. Как перетершаяся веревка. Наверное, так и должно быть… Это для мертвых он живой, но для живых-то он – мертвый. Он повернулся к Маринке и пожал плечами:
– Поехали?
Она молча кивнула и отступила еще дальше: ей было неуютно здесь, и Игорь поспешил взять ее за руку. Он и сам считал, что его присутствие здесь в лучшем случае неуместно.
Перелет-трава в рукаве вдруг зашевелилась и зазвенела, щекоча руку. Игорь выпустил ее на свет, и ее стебель соскользнул с запястья.
– Тебе пора? – спросил он травку.
Она кувыркнулась в воздухе, на несколько секунд зависла напротив его лица, потом облетела вокруг головы и взвилась под стеклянный потолок. Радужные блики отразились от потолка, и от пола, и от круглых колонн – вся беседка заиграла разноцветьем, и тонкий перезвон, похожий на легкие переборы нежных струн, заполнил ее многократным эхом.
Вот теперь точно все – травка больше не понадобится. И, наверное, это самое красивое место, которое она могла себе подобрать. Игорь направился к выходу, увлекая Маринку за собой.
– Надеюсь, никакого волшебства нам больше не встретится… – пробормотал он, спустившись с трех широких ступеней на гладкий стеклянный пол.
– Тебе не нравится волшебство? – улыбнулась Маринка, все еще восхищенно оглядываясь на беседку.
– Что-то я от него устал… – Игорь тоже оглянулся – в последний раз, – мне очень хочется домой. Надо позвонить Светланке…
Слабость, мучившая его за Калиновым мостом, почти прошла, видно, сюда долетал целебный ветер мира живых. Он залезал на Сивку вполне бодро, и уже не думал о том, что не сможет поднять Маринку ему на спину.
– Держи меня крепче, – она прижалась к Игорю, и сердце его забилось чаще – как хорошо… Все сделано, все закончилось на удивление удачно, он прижимает к себе самую красивую девушку на свете, и она счастлива от этого. Разве мог он мечтать о таком, когда встретил ее впервые, на переходе через железную дорогу?
– Я вспомнила, как увидела тебя в первый раз, – сказала она, как только Сивка тронулся с места, позвякивая копытами, – как ты помог мне поднять велосипед…
– Правда? И я тоже подумал об этом.
– Как здорово, что все так случилось. Поехали скорей! Я тоже хочу домой. К тебе домой.
Игорь посильней сжал пятками Сивкино брюхо, и вскоре звонкий цокот копыт сменился приглушенным размеренным топотом – конь поскакал над лесом. Маринка сначала снова спрятала голову у него на груди, но постепенно выглянула у него из-за плеча, раскрыла глаза, вдохнула поглубже и крикнула:
– Как хорошо жить, медвежонок! Как хорошо жить! Мы будем жить сто лет, и умрем вместе, через сто лет, в один день!
– Я согласен, – тихо ответил он.
Маринка попыталась прошептать ему что-то на ухо, но на спине коня, скачущего галопом, это было не так просто.
– Ты ничего не услышал? – разочаровано спросила она.
– Увы.
– Тогда я скажу потом. Когда мы остановимся.
Сивка опустил их на землю мягко и легко, и встал на самом краю провала. Игорь посмотрел на другую его сторону – высокий многоглавый терем стоял так близко, что казалось, достаточно шагнуть, и окажешься на его крыльце, рядом с цветущими сиренями. Но это только казалось – даже если срубить самое высокое дерево в лесу, оно все равно не достанет верхушкой до другого берега.
Игорь опустил на землю Маринку и спешился сам. Бледный конь каурой масти опустил голову, словно чувствовал себя виноватым.
– Иди. Иди в свой мир, – улыбнулся Игорь и вздохнул, – ты был верным конем, ты был самым умным конем, которого я знал.
Он снял с коня узду, и тут отчетливо уловил мысли лошади, хотя никогда раньше не понимал, о чем думает Сивка. А думал он о том, что стоит только позвать, и он придет, где бы Игорь не находился.