Страница:
— Ну, конечно, — заявил Том, — сударыня, будьте добры, дорогая моя, присядьте на минутку.
Вдова, казалось, была очень удивлена, однако села; Том также присел рядом с нею.
Не знаю, как это случилось, джентльмены, — да и дядя, бывало, говорил мне, что даже Том Смарт не знал, как это случилось, — но, как бы то ни было, ладонь Тома опустилась на руку вдовы, где и оставалась, пока он разговаривал.
— Сударыня, дорогая моя, — начал Том Смарт — он был мастер любезничать, — сударыня, вы заслуживаете самого превосходного супруга… в этом я уверен.
— Ах, боже мой, сэр! — вскрикнула вдова, да и как ей было не вскрикнуть: такая манера вести разговор была довольно необычной, чтобы не сказать — ошеломляющей, в особенности если не упускать из виду того факта, что вплоть до вчерашнего вечера Том в глаза ее не видал. — Ах, боже мой, сэр!
— Я презираю лесть, сударыня, — продолжал Том Смарт. — Вы заслуживаете идеального супруга, и кто бы это ни был, он будет счастливейшим человеком.
С этими словами Том невольно перевел взгляд с лица вдовы на окружавшую обстановку.
Вдова была озадачена еще больше и хотела встать. Том нежно пожал ей руку, словно желая удержать, и она осталась сидеть. Мой дядя, джентльмены, говаривал, что вдовы редко бывают пугливы.
— Право же, я вам очень признательна, сэр, за ваше доброе мнение, — усмехнувшись, сказала пригожая хозяйка, — и если я когда-нибудь выйду еще раз замуж…
— Если, — перебил Том Смарт, пронзительно поглядывая на нее уголком левого глаза. — Если…
— Ну, ладно, — сказала вдова и, не выдержав, рассмеялась. — Когда я выйду замуж, надеюсь, муж у меня будет такой, какого вы мне желаете.
— То есть Джинкинс? — вставил Том.
— Ах, боже мой, сэр! — воскликнула вдова.
— О, не говорите мне, я его знаю, — объявил Том.
— Я уверена, что те, кто его знает, ничего дурного о нем сказать не могут, — заметила вдова, задетая таинственным тоном собеседника.
— Гм!.. — отозвался Том Смарт.
Вдова решила, что настало время расплакаться, и поэтому вынула носовой платок и пожелала узнать, имеет ли Том намерение ее оскорбить и считает ли он достойным джентльмена порочить репутацию другого джентльмена за его спиной; почему — если у него есть что сказать — он не скажет ему этого прямо в лицо, как мужчина мужчине, вместо того чтобы пугать бедную, слабую женщину, и так далее.
— Я и ему успею сказать, — ответил Том, — но сначала хочу, чтобы вы меня выслушали.
— Что же это такое? — осведомилась вдова, пристально глядя в лицо Тому.
— Я вас удивлю, — предупредил Том, опуская руку в карман.
— Если вы скажете, что у него нет денег, — перебила вдова, — мне это известно, и вы можете не трудиться.
— Вздор, чепуха, это мелочь, — возразил Том Смарт, — у меня у самого нет денег. Не в этом дело.
— Ах, боже мой, что же это может быть! — воскликнула бедная вдова.
— Не пугайтесь, — сказал Том Смарт.
Он медленно вытащил письмо, развернул его и недоверчиво спросил:
— Визжать не будете?
— Нет, нет! — отвечала вдова. — Покажите мне.
— В обморок не упадете и никаких глупостей делать не будете? продолжал Том.
— Нет, нет! — поспешно сказала вдова.
— И не побежите расправляться с ним? — добавил Том. — Я сделаю это за вас, а вы поберегите свои силы.
— Хорошо, хорошо! — перебила вдова. — Покажите.
— Извольте! — сказал Том Смарт и вручил письмо вдове.
Джентльмены, дядя рассказывал, что, по словам Тома Смарта, вопли вдовы, узнавшей содержание письма, могли пронзить каменное сердце. А Том был очень мягкосердечен, и они пронзили его насквозь. Вдова качалась из стороны в сторону и заламывала руки.
— Ох, какие обманщики и негодяи мужчины! — восклицала она.
— Ужасные обманщики, сударыня, но вы не волнуйтесь, дорогая моя, успокаивал Том Смарт.
— Как мне не волноваться! — вопила вдова. — Никогда не найду я человека, которого могла бы так сильно полюбить!
— О, конечно, найдете, душенька, — отвечал Том Смарт, проливая крупные слезы из жалости к злополучной вдове.
В порыве сострадания он обвил рукою стан вдовы, а вдова, вне себя от горя, сжала ему руку. Потом посмотрела ему в лицо и улыбнулась сквозь слезы. Том наклонился, заглянул ей в глаза и тоже улыбнулся сквозь слезы.
Так никогда и не удалось мне узнать, джентльмены, поцеловал Том вдову в этот знаменательный момент или не поцеловал. Дяде моему он всегда говорил, что не поцеловал, ну, а я все-таки сомневаюсь. Говоря между нами, джентльмены, я склонен думать, что он ее поцеловал.
Как бы там ни было, по полчаса спустя Том вытолкал за дверь очень рослого мужчину, а месяц спустя женился на вдове. Много лет подряд разъезжал он по округе на своей норовистой кобыле, запряженной в двуколку цвета глины, с красными колесами, а потом бросил свое дело и уехал с женой во Францию; старый дом был тогда снесен».
— Разрешите спросить вас, — осведомился любознательный старый джентльмен, — что сталось с креслом?
— Видите ли, — ответил одноглазый агент, — известно только то, что оно сильно трещало в день свадьбы, но Том Смарт так и не мог узнать, трещало оно от удовольствия или от телесной немощи. Впрочем, он склонен был предположить последнее, так как с тех пор кресло не проронило ни слова.
— И этой истории все поверили? — спросил грязнолицый субъект, набивая трубку.
— Все, кроме врагов Тома, — ответил торговый агент. — Одни утверждали, что Том все выдумал; другие говорили, будто он был пьян, и это ему почудилось, и будто он по ошибке взял чужие штаны, но врагам его никто не верил.
— Том настаивал, что все это правда?
— Все до последнего слова.
— А ваш дядя?
— Верил всему.
— Должно быть, славные были ребята — они оба, — заметил грязнолицый.
— Да, что и говорить, — согласился торговый агент, — ребята были очень славные!
Вдова, казалось, была очень удивлена, однако села; Том также присел рядом с нею.
Не знаю, как это случилось, джентльмены, — да и дядя, бывало, говорил мне, что даже Том Смарт не знал, как это случилось, — но, как бы то ни было, ладонь Тома опустилась на руку вдовы, где и оставалась, пока он разговаривал.
— Сударыня, дорогая моя, — начал Том Смарт — он был мастер любезничать, — сударыня, вы заслуживаете самого превосходного супруга… в этом я уверен.
— Ах, боже мой, сэр! — вскрикнула вдова, да и как ей было не вскрикнуть: такая манера вести разговор была довольно необычной, чтобы не сказать — ошеломляющей, в особенности если не упускать из виду того факта, что вплоть до вчерашнего вечера Том в глаза ее не видал. — Ах, боже мой, сэр!
— Я презираю лесть, сударыня, — продолжал Том Смарт. — Вы заслуживаете идеального супруга, и кто бы это ни был, он будет счастливейшим человеком.
С этими словами Том невольно перевел взгляд с лица вдовы на окружавшую обстановку.
Вдова была озадачена еще больше и хотела встать. Том нежно пожал ей руку, словно желая удержать, и она осталась сидеть. Мой дядя, джентльмены, говаривал, что вдовы редко бывают пугливы.
— Право же, я вам очень признательна, сэр, за ваше доброе мнение, — усмехнувшись, сказала пригожая хозяйка, — и если я когда-нибудь выйду еще раз замуж…
— Если, — перебил Том Смарт, пронзительно поглядывая на нее уголком левого глаза. — Если…
— Ну, ладно, — сказала вдова и, не выдержав, рассмеялась. — Когда я выйду замуж, надеюсь, муж у меня будет такой, какого вы мне желаете.
— То есть Джинкинс? — вставил Том.
— Ах, боже мой, сэр! — воскликнула вдова.
— О, не говорите мне, я его знаю, — объявил Том.
— Я уверена, что те, кто его знает, ничего дурного о нем сказать не могут, — заметила вдова, задетая таинственным тоном собеседника.
— Гм!.. — отозвался Том Смарт.
Вдова решила, что настало время расплакаться, и поэтому вынула носовой платок и пожелала узнать, имеет ли Том намерение ее оскорбить и считает ли он достойным джентльмена порочить репутацию другого джентльмена за его спиной; почему — если у него есть что сказать — он не скажет ему этого прямо в лицо, как мужчина мужчине, вместо того чтобы пугать бедную, слабую женщину, и так далее.
— Я и ему успею сказать, — ответил Том, — но сначала хочу, чтобы вы меня выслушали.
— Что же это такое? — осведомилась вдова, пристально глядя в лицо Тому.
— Я вас удивлю, — предупредил Том, опуская руку в карман.
— Если вы скажете, что у него нет денег, — перебила вдова, — мне это известно, и вы можете не трудиться.
— Вздор, чепуха, это мелочь, — возразил Том Смарт, — у меня у самого нет денег. Не в этом дело.
— Ах, боже мой, что же это может быть! — воскликнула бедная вдова.
— Не пугайтесь, — сказал Том Смарт.
Он медленно вытащил письмо, развернул его и недоверчиво спросил:
— Визжать не будете?
— Нет, нет! — отвечала вдова. — Покажите мне.
— В обморок не упадете и никаких глупостей делать не будете? продолжал Том.
— Нет, нет! — поспешно сказала вдова.
— И не побежите расправляться с ним? — добавил Том. — Я сделаю это за вас, а вы поберегите свои силы.
— Хорошо, хорошо! — перебила вдова. — Покажите.
— Извольте! — сказал Том Смарт и вручил письмо вдове.
Джентльмены, дядя рассказывал, что, по словам Тома Смарта, вопли вдовы, узнавшей содержание письма, могли пронзить каменное сердце. А Том был очень мягкосердечен, и они пронзили его насквозь. Вдова качалась из стороны в сторону и заламывала руки.
— Ох, какие обманщики и негодяи мужчины! — восклицала она.
— Ужасные обманщики, сударыня, но вы не волнуйтесь, дорогая моя, успокаивал Том Смарт.
— Как мне не волноваться! — вопила вдова. — Никогда не найду я человека, которого могла бы так сильно полюбить!
— О, конечно, найдете, душенька, — отвечал Том Смарт, проливая крупные слезы из жалости к злополучной вдове.
В порыве сострадания он обвил рукою стан вдовы, а вдова, вне себя от горя, сжала ему руку. Потом посмотрела ему в лицо и улыбнулась сквозь слезы. Том наклонился, заглянул ей в глаза и тоже улыбнулся сквозь слезы.
Так никогда и не удалось мне узнать, джентльмены, поцеловал Том вдову в этот знаменательный момент или не поцеловал. Дяде моему он всегда говорил, что не поцеловал, ну, а я все-таки сомневаюсь. Говоря между нами, джентльмены, я склонен думать, что он ее поцеловал.
Как бы там ни было, по полчаса спустя Том вытолкал за дверь очень рослого мужчину, а месяц спустя женился на вдове. Много лет подряд разъезжал он по округе на своей норовистой кобыле, запряженной в двуколку цвета глины, с красными колесами, а потом бросил свое дело и уехал с женой во Францию; старый дом был тогда снесен».
— Разрешите спросить вас, — осведомился любознательный старый джентльмен, — что сталось с креслом?
— Видите ли, — ответил одноглазый агент, — известно только то, что оно сильно трещало в день свадьбы, но Том Смарт так и не мог узнать, трещало оно от удовольствия или от телесной немощи. Впрочем, он склонен был предположить последнее, так как с тех пор кресло не проронило ни слова.
— И этой истории все поверили? — спросил грязнолицый субъект, набивая трубку.
— Все, кроме врагов Тома, — ответил торговый агент. — Одни утверждали, что Том все выдумал; другие говорили, будто он был пьян, и это ему почудилось, и будто он по ошибке взял чужие штаны, но врагам его никто не верил.
— Том настаивал, что все это правда?
— Все до последнего слова.
— А ваш дядя?
— Верил всему.
— Должно быть, славные были ребята — они оба, — заметил грязнолицый.
— Да, что и говорить, — согласился торговый агент, — ребята были очень славные!
Глава XV,
в которой даются верные, портреты двух выдающихся особ и точное описание парадного завтрака в их доме и владения, каковой парадный завтрак приводит ко встрече со старыми знакомыми и к началу следующей главы
Мистер Пиквик начал уже испытывать некоторые угрызения совести, вследствие того что позабыл о своих друзьях, находившихся в «Павлине», и на третье утро после выборов он только-только собрался пойти и навестить их, но тут верный слуга подал ему визитную карточку, на которой было выгравировано:
— Именно меня, Сэм? — осведомился мистер Пиквик.
— Ему нужны только вы, больше никто ему не нужен, как говорил личный секретарь дьявола, уволакивая доктора Фауста, — ответил мистер Уэллер.
— Ему? Разве это джентльмен? — спросил мистер Пиквик.
— Если не джентльмен, то очень хорошая подделка под пего, — ответил мистер Уэллер.
— Но эта визитная карточка принадлежит леди, — сказал мистер Пиквик.
— Во всяком случае, мне ее дал джентльмен, — возразил Сэм, — он ждет в гостиной, говорит, что готов ждать целый день, только бы вас увидеть.
Узнав о такой решимости, мистер Пиквик спустился в гостиную, где сидел степенный человек, который при его появлении вскочил и с глубоким почтением произнес:
— Если не ошибаюсь, мистер Пикник?
— Он самый.
— Разрешите мне, сэр, удостоиться чести пожать вам руку. Вашу руку! сказал посетитель.
— Очень приятно! — ответил мистер Пиквик.
Незнакомец пожал протянутую руку и продолжал:
— Сэр, мы слышали о вашей славе. Шум, поднятый вокруг вашей археологической дискуссии, достиг слуха миссис Лио Хантер — моей жены, сэр. Я — мистер Лио Хантер…
Незнакомец приостановился, словно ждал, что мистер Пиквик будет ошеломлен этим сообщением; но тот хранил полное спокойствие, и незнакомец снова заговорил:
— Моя жена, сэр, миссис Лио Хантер, почитает за честь поддерживать знакомство с теми, кто прославился своими трудами и талантами. Разрешите мне, сэр, поместить на почетном месте в этом списке имена мистера Пиквика и его собратьев — членов клуба, им основанного.
— Я буду чрезвычайно рад познакомиться с такой достойной леди, сэр, отвечал мистер Пиквик.
— Сэр. вы с нею познакомитесь, — отвечал степенный человек. — Завтра, сэр, мы устраиваем торжественный завтрак — une fete champetre — для большого числа лиц, прославившихся своими трудами и талантами. Сэр, доставьте миссис Лио Хантер удовольствие видеть вас в Логовище.
— Весьма охотно, — ответил мистер Пиквик.
— Миссис Лио Хантер часто устраивает такие завтраки, сэр, — продолжал новый знакомый, — «пиры ума», сэр, — «души веселье», как выразился весьма прочувственно и оригинально поэт, поднесший миссис Лио Хантер сонет, посвященный ее завтракам.
— Он тоже прославился своими трудами и талантами? — полюбопытствовал мистер Пиквик.
— Конечно, сэр! — ответил степенный человек. — Все знакомые миссис Лио Хантер — знаменитости. Других знакомых у нее нет — в этом проявляется ее честолюбие.
— Благородное честолюбие, — заметил мистер Пиквик.
— Когда я сообщу миссис Лио Хантер, что эти слова сорвались с ваших уст, сэр, она будет гордиться, — заявил степенный человек. — Кажется, сэр, вас сопровождает джентльмен, создавший несколько прекрасных стихотворений?
— Мой друг мистер Снодграсс питает большое пристрастие к поэзии, ответил мистер Пиквик.
— Как и миссис Лио Хантер. Поэзию она любит до безумия, сэр, она обожает ее… Могу сказать, что мысли и душа ее проникнуты и насыщены поэзией. Она сама создала несколько восхитительных стихотворений, сэр. Быть может, вам, сэр, встречалась ее «Ода издыхающей лягушке»?
— Боюсь, что… не встречалась, — сказал мистер Пиквик.
— Это удивительно, сэр! — заявил мистер Лио Хантер. — Она произвела сенсацию. Она была подписана буквою «Л» и восемью звездочками и в первый раз напечатана в «Журнале для леди». Начинается она так:
— Восхитительно! — подхватил мистер Лио Хантер. — Так просто!
— Очень просто, — сказал мистер Пиквик.
— Следующая строфа еще трогательнее. Прочесть?
— Пожалуйста, — сказал мистер Пиквик.
— Вот как она звучит, — продолжал степенный мистер Хантер еще более степенным тоном,
— Безукоризненно, сэр! — сказал мистер Лио Хантер. — Но вы бы послушали, как читает эту оду миссис Лио Хантер! Она умеет показать ее с лучшей стороны. Завтра утром, сэр, она будет декламировать ее в костюме.
— В костюме?
— В костюме Минервы. Ах, да! Я забыл сказать: завтрак будет костюмированный.
— Ах, боже мой! — сказал мистер Пиквик, бросив взгляд на собственную фигуру. — Право же, я никак не могу…
— Почему, сэр, почему? — воскликнул мистер Лио Хантер. — У Соломона Лукаса, еврея с Хай-стрит, множество маскарадных костюмов. Подумайте, сэр, предоставляется вам на выбор: Платон, Зенон, Эпикур, Пифагор. Все они основатели клубов.
— Мне это известно, — сказал мистер Пиквик, — но так как я не могу соперничать с этими великими людьми, то и не смею облачаться в их одежды.
Степенный человек глубоко задумался на несколько секунд и затем сказал:
— Поразмыслив, сэр, я готов допустить, что миссис Лио Хантер приятнее будет, если ее гости увидят столь знаменитого джентльмена в его собственном костюме, а не в маскарадном. Я беру на себя смелость сделать для вас исключение… Да, я не сомневаюсь, что могу обещать вам это от имени миссис Лио Хантер.
— В таком случае, — сказал мистер Пиквик, — я приду с величайшим удовольствием.
— Но я отнимаю у вас время, сэр, — спохватился вдруг степенный гость. Я знаю, сколь оно драгоценно, сэр. Не буду вас задерживать. Значит, я скажу миссис Лио Хантер, что она может ждать вас и ваших знаменитых друзей! До свиданья, сэр. Я горжусь тем, что удостоился лицезреть столь выдающуюся особу. Ни шагу, сэр, ни слова!
И, не давая мистеру Пикнику времени протестовать или возражать, мистер Лио Хантер степенно удалился.
Мистер Пиквик взял шляпу и направил свои стопы к «Павлину». Мистер Уинкль уже успел принести туда весть о костюмированном бале.
— Миссис Потт тоже там будет, — этими словами встретил он своего наставника.
— Вот как! — отозвался мистер Пиквик.
— В костюме Аполлона, — продолжал мистер Уинкль. — Но Потт возражает против тупики.
— Он прав… он совершенно прав, — решительно сказал мистер Пиквик.
— Да, и потому она наденет белое атласное платье с золотыми блестками.
— Пожалуй, никто не догадается, кого она изображает. Как вы думаете? спросил мистер Снодграсс.
— Конечно, догадаются! — с негодованием возразил мистер Уинкль. — Ведь в руках у нее будет лира.
— Верно, я об этом забыл, — сказал мистер Снодграсс.
— А я оденусь разбойником, — вмешался мистер Тапмен.
— Что?! — сказал мистер Пиквик и даже привскочил.
— Разбойником, — робко повторил мистер Тапмен.
— Неужели вы хотите сказать, — начал мистер Пиквик, внушительно и строго взирая на своего друга, — неужели вы хотите сказать, мистер Тапмен, что намерены нарядиться в зеленую бархатную куртку с двухдюймовыми фалдочками?
— Да, я намерен, сэр, — с жаром ответил мистер Тапмен. — И почему бы мне не нарядиться?
— Потому, сэр, — сказал мистер Пиквик, заметно разгорячившись, потому, что вы слишком стары, сэр.
— Слишком стар! — воскликнул мистер Тапмен.
— А если нужны еще основания, — продолжал мистер Пиквик, — потому, что вы слишком толсты, сэр.
— Сэр! — побагровев, сказал мистер Тапмен. — Это оскорбление.
— Сэр, — тем же тоном отвечал мистер Пиквик, — если вы появитесь передо мной в зеленой бархатной куртке с двухдюймовыми фалдами, это будет более серьезное оскорбление.
— Сэр, вы грубиян, — сказал мистер Таимся.
— Сэр, — сказал мистер Пиквик, — вы сами грубиян!
Мистер Тапмен шагнул вперед и в упор посмотрел па мистера Пиквика. Мистер Пиквик отвечал таким же взглядом, сосредоточенным в фокус благодаря очкам, и смело бросил вызов. Мистер Снодграсс и мистер Уинкль безмолвствовали, потрясенные столкновением двух таких мужей.
— Сэр. — низким, глухим голосом сказал мистер Тапмен, помолчав несколько секунд, — вы меня назвали старым.
— Назвал, — подтвердил мистер Пиквик.
— И толстым.
— Могу повторить.
— И грубияном.
— Вы и есть грубиян!
Зловещая пауза.
— Моя привязанность к вашей особе, сэр, — голосом, дрожащим от волнения, заговорил мистер Тапмен, засучивая в то же время рукава, — велика… очень велика… однако этой самой особе я должен отомстить немедленно.
— Начинайте, сэр! — ответил мистер Пиквик.
Возбужденный этим диалогом, героический муж поспешил встать в позу человека, разбитого параличом, предполагая, вероятно, как заключили двое свидетелей, что таковой должна быть оборонительная позиция.
— Как! — воскликнул мистер Снодграсс, внезапно обретая дар речи, утраченный было под влиянием крайнего изумления, и бросаясь между двумя противниками с риском получить от каждого по удару в висок. — Как! Мистер Пиквик, ведь на вас взирает весь мир! Мистер Тапмен! Ведь вы наравне со всеми нами озарены блеском его бессмертного имени! Стыдитесь, джентльмены, стыдитесь!
Пока говорил его юный друг, непривычные морщины, проведенные мимолетной вспышкой гнева на ясном и открытом челе мистера Пиквика, постепенно исчезали, как исчезают следы карандаша от мягкого прикосновения резинки. Друг еще не умолк, а на лице мистера Пиквика уже появилось свойственное ему благожелательное выражение.
— Я погорячился, — сказал мистер Пиквик, — слишком погорячился. Тапмен, вашу руку.
Темное облако сбежало с лица мистера Тапмена, когда он крепко пожимал руку своему Другу.
— Я тоже погорячился, — заявил он.
— Нет! — перебил мистер Пиквик. — Вина моя. Вы наденете зеленую бархатную куртку?
— Нет! — отвечал мистер Тапмен.
— Наденьте, сделайте такое одолжение, — возразил мистер Пиквик.
— Хорошо, хорошо, надену, — сказал мистер Тапмен.
В результате было решено, что мистер Тапмен, мистер Уинкль и мистер Снодграсс — все трое наденут маскарадные костюмы. Таким образом, растаявший под влиянием своего добросердечия, мистер Пиквик дал согласие на то, против чего восставал его здравый смысл. Более разительную иллюстрацию его доброты вряд ли можно было бы придумать, даже если бы события, изложенные на этих страницах, были целиком вымышлены.
Мистер Лио Хантер не преувеличил ресурсов мистера Соломона Лукаса. Гардероб у него был разнообразный, весьма разнообразный, пожалуй не строго классический, не совсем новый, и не содержал он ни одного костюма, сделанного в стиле какой-либо эпохи, но зато все костюмы были более или менее усеяны блестками; а что может быть красивее блесток! Можно выдвинуть возражение: блестки не приспособлены к дневному свету, но всем известно, что они сверкали бы при лампах; и, стало быть, яснее ясного, что если люди дают костюмированные балы днем и костюмы имеют не такой красивый вид, как при вечернем освещении, то вина лежит исключительно на тех, кто дает костюмированный бал, и блестки тут ни в чем не повинны. Таковы были убедительные доводы мистера Соломона Лукаса, и под влиянием таких рассуждений мистер Тапмен, мистер Уинкль и мистер Снодграсс начали облекаться в костюмы, которые мистер Лукас, руководствуясь своим вкусом и опытом, рекомендовал как наиболее соответствующие данным обстоятельствам.
Экипаж для пиквикистов нанят был в «Городском Гербе»; из той же сокровищницы была вытребована коляска, чтобы доставить мистера и миссис Потт во владения миссис Лио Хантер, о которых мистер Потт, деликатно выражая свою признательность за полученное приглашение, уже писал в «Итенсуиллской газете», с уверенностью предсказывая, что «явлено будет зрелище восхитительное и чарующее, ослепительный блеск красоты и таланта, гостеприимство щедрое и безграничное, а главное — великолепие, смягченное изысканнейшим вкусом, и пышность, утонченная благодаря полной гармонии и целомудреннейшему содружеству, — пышность, по сравнению с которой баснословная роскошь восточной сказочной страны покажется столь же темной и мрачной, как и умонастроение того желчного и жалкого существа, которое осмелилось запятнать ядом зависти приготовления, сделанные добродетельной и весьма выдающейся леди, на чей алтарь возлагаем мы эту смиренную дань восхищения». Этот последний пассаж, полный сарказма, был направлен против «Независимого», который, не получив приглашения, высмеивал на протяжении четырех номеров всю затею, прибегая к самому крупному шрифту и печатая все прилагательные с прописной буквы.
Настало утро.
Приятно было созерцать мистера Тапмена в полном костюме разбойника: в очень узкой куртке, которая делала его плечи и спину похожими на подушечки для булавок; верхняя часть его ног была упакована в бархатные штанишки, нижняя — хитро обмотана сложной сетью бинтов, к которой все разбойники питают особое пристрастие. Приятно было видеть его честную, простодушную физиономию, высовывающуюся из открытого воротника рубашки, украшенную великолепными усами и разрисованную жженой пробкой, и созерцать шляпу и форме сахарной головы, декорированную разноцветными лентами, которую он был вынужден держать на коленях, ибо ни в один нам известный крытый экипаж не вошел бы человек, задумавший поместить такую шляпу в пространстве между своею головой и крышею экипажа. Не менее забавен и мил был мистер Снодграсс в голубых атласных буфах и плаще, в белом шелковом трико и туфлях и в греческом шлеме, каковой костюм, как всякому известно (а если не всякому, то мистеру Соломону Лукасу), являлся несомненным, подлинным и повседневным одеянием трубадуров с древнейших времен и до окончательного их исчезновения с лица земли. Все это было приятно видеть, но каково же было ликование толпы, когда крытый экипаж остановился позади колесницы мистера и миссис Потт, которая в свою очередь остановилась перед дверью мистера Потта, а эта последняя распахнулась, и показался великий Потт, наряженный русским приставом, со страшным кнутом в руке — изящный символ суровой и непреклонной мощи «Итенсуиллской газеты» и страшных ударов, наносимых ею врагам общества.
— Браво! — воскликнули из коридора мистер Тапмен и мистер Снодграсс при виде ходячей аллегории.
— Браво! — раздался в коридоре голос мистера Пиквика.
— Ура! Да здравствует Потт! — орала толпа.
Под эти приветственные возгласы мистер Потт сел в коляску, улыбаясь с видом благосклонного достоинства, явно свидетельствовавшим о том, что он сознает свою мощь и умеет ею пользоваться.
Затем вышла из дома миссис Потт, которая была бы очень похожа на Аполлона, если бы на ней не было платья; ее сопровождал мистер Уинкль, который в своем светло-красном фраке мог бы быть безошибочно принят за спортсмена, если бы у него не было столь же разительного сходства с почтмейстером. Последним шествовал мистер Пиквик, которого мальчишки приветствовали столь же бурно, предполагая, быть может, что его панталоны в обтяжку и гетры относятся к средневековым реликвиям.
Наконец, оба экипажа покатили к владениям миссис Лио Хантер. Мистер Уэллер (который должен был прислуживать за завтраком) помещался на козлах того экипажа, в котором находился его хозяин.
Все до единого — мужчины, женщины, мальчики, девочки и младенцы, собравшиеся поглазеть на гостей в маскарадных костюмах, — завизжали от восторга, когда мистер Пиквик торжественно проследовал в сад под руку с разбойником и трубадуром. А какие раздались ликующие возгласы, когда мистер Тапмен стал водружать на голову конусообразную шляпу, дабы в полном блеске появиться в саду!
Приготовления были сделаны в самом восхитительном стиле, они вполне оправдывали пророческие слова Потта о роскоши восточной сказочной страны и явно опровергали злостные замечания пресмыкающегося «Независимого». Сад размером не меньше акра с четвертью — был переполнен приглашенными. Никто никогда еще не видывал такою изобилия красоты, элегантности и литературных талантов! Здесь была молодая леди к костюме султанши, «делавшая» поэзию в «Итенсуиллской газете»; она опиралась на руку молодого джентльмена, который «делал» критику и, как подобает, нарядился в фельдмаршальскую форму — только без фельдмаршальских сапог. Здесь был сонм гениев, и каждый рассудительный человек почел бы за честь встретиться с ними. Мало того, здесь было с полдюжины львов[56] из Лондона — писателей, настоящих писателей, которые написали целые книги и затем напечатали, а здесь вы могли их созерцать; они прогуливались, как простые смертные, улыбались и болтали, да, болтали порядочный вздор, несомненно с благим намерением быть понятыми окружающей их вульгарной толпой. Кроме того, здесь был музыкальный ансамбль в картонных шляпах: четыре певца из неведомой страны, одетых в свои национальные костюмы, да дюжина наемных лакеев в своих национальных костюмах — и к тому же очень грязных. И, главное, здесь была миссис Хантер, одетая Минервой, принимавшая гостей и сиявшая от гордости и удовольствия при виде такого изысканного общества.
— Мистер Пиквик, сударыня, — доложил слуга, когда этот джентльмен приблизился к руководившей торжеством богине, держа шляпу в руке и в сопровождении разбойника и трубадура по бокам.
— Как! Где?! — вскакивая с места, вскричала миссис Лио Хантер с притворным восторгом и изумлением.
— Здесь, — сказал мистер Пиквик. — Неужели я имею счастье лицезреть самого мистера Пиквика! — воскликнула миссис Лио Хантер.
— Он самый, сударыня, — с низким поклоном ответил мистер Пиквик. — Разрешите мне представить автору «Издыхающей лягушки» моих друзей — мистер Тапмен, мистер Уинкль, мистер Снодграсс.
Очень немногие, кроме тех, кто испытал это на себе, знают, как трудно кланяться в зеленых бархатных штанишках, узкой куртке и высокой шапке, или в голубых атласных буфах и белом шелковом трико, или в коротких вельветовых штанах и сапогах с отворотами, когда все эти принадлежности туалета сшиты не по мерке и нимало не приспособлены друг к другу и к фигуре, которую облекают. Никто еще не видывал таких судорог, от которых скрючился мистер Тапмен, старавшийся держаться свободно и грациозно, и таких замысловатых поз, какие принимали его костюмированные друзья.
— Мистер Пиквик, — сказала миссис Лио Хантер, — вы должны дать мне слово, что не будете отходить от меня в течение всего дня. Здесь сотни людей, которых я во что бы то ни стало должна вам представить.
— Вы очень любезны, сударыня, — отвечал мистер Пиквик.
— Во-первых, вот мои девчурки, я о них почти забыла, — продолжала Минерва, небрежно указывав на двух великовозрастных девиц, одну лет двадцати, другую года на два старше, одетых в детские платьица — для того ли чтобы им казаться юными, или для того, чтобы их мамаша казалась моложе, этого пункта мистер Пиквик нам не разъясняет.
Мистер Пиквик начал уже испытывать некоторые угрызения совести, вследствие того что позабыл о своих друзьях, находившихся в «Павлине», и на третье утро после выборов он только-только собрался пойти и навестить их, но тут верный слуга подал ему визитную карточку, на которой было выгравировано:
Миссис Лио Хантер.— Там ждут, — лаконически доложил Сэм.
Логовище Итенсуилл.
— Именно меня, Сэм? — осведомился мистер Пиквик.
— Ему нужны только вы, больше никто ему не нужен, как говорил личный секретарь дьявола, уволакивая доктора Фауста, — ответил мистер Уэллер.
— Ему? Разве это джентльмен? — спросил мистер Пиквик.
— Если не джентльмен, то очень хорошая подделка под пего, — ответил мистер Уэллер.
— Но эта визитная карточка принадлежит леди, — сказал мистер Пиквик.
— Во всяком случае, мне ее дал джентльмен, — возразил Сэм, — он ждет в гостиной, говорит, что готов ждать целый день, только бы вас увидеть.
Узнав о такой решимости, мистер Пиквик спустился в гостиную, где сидел степенный человек, который при его появлении вскочил и с глубоким почтением произнес:
— Если не ошибаюсь, мистер Пикник?
— Он самый.
— Разрешите мне, сэр, удостоиться чести пожать вам руку. Вашу руку! сказал посетитель.
— Очень приятно! — ответил мистер Пиквик.
Незнакомец пожал протянутую руку и продолжал:
— Сэр, мы слышали о вашей славе. Шум, поднятый вокруг вашей археологической дискуссии, достиг слуха миссис Лио Хантер — моей жены, сэр. Я — мистер Лио Хантер…
Незнакомец приостановился, словно ждал, что мистер Пиквик будет ошеломлен этим сообщением; но тот хранил полное спокойствие, и незнакомец снова заговорил:
— Моя жена, сэр, миссис Лио Хантер, почитает за честь поддерживать знакомство с теми, кто прославился своими трудами и талантами. Разрешите мне, сэр, поместить на почетном месте в этом списке имена мистера Пиквика и его собратьев — членов клуба, им основанного.
— Я буду чрезвычайно рад познакомиться с такой достойной леди, сэр, отвечал мистер Пиквик.
— Сэр. вы с нею познакомитесь, — отвечал степенный человек. — Завтра, сэр, мы устраиваем торжественный завтрак — une fete champetre — для большого числа лиц, прославившихся своими трудами и талантами. Сэр, доставьте миссис Лио Хантер удовольствие видеть вас в Логовище.
— Весьма охотно, — ответил мистер Пиквик.
— Миссис Лио Хантер часто устраивает такие завтраки, сэр, — продолжал новый знакомый, — «пиры ума», сэр, — «души веселье», как выразился весьма прочувственно и оригинально поэт, поднесший миссис Лио Хантер сонет, посвященный ее завтракам.
— Он тоже прославился своими трудами и талантами? — полюбопытствовал мистер Пиквик.
— Конечно, сэр! — ответил степенный человек. — Все знакомые миссис Лио Хантер — знаменитости. Других знакомых у нее нет — в этом проявляется ее честолюбие.
— Благородное честолюбие, — заметил мистер Пиквик.
— Когда я сообщу миссис Лио Хантер, что эти слова сорвались с ваших уст, сэр, она будет гордиться, — заявил степенный человек. — Кажется, сэр, вас сопровождает джентльмен, создавший несколько прекрасных стихотворений?
— Мой друг мистер Снодграсс питает большое пристрастие к поэзии, ответил мистер Пиквик.
— Как и миссис Лио Хантер. Поэзию она любит до безумия, сэр, она обожает ее… Могу сказать, что мысли и душа ее проникнуты и насыщены поэзией. Она сама создала несколько восхитительных стихотворений, сэр. Быть может, вам, сэр, встречалась ее «Ода издыхающей лягушке»?
— Боюсь, что… не встречалась, — сказал мистер Пиквик.
— Это удивительно, сэр! — заявил мистер Лио Хантер. — Она произвела сенсацию. Она была подписана буквою «Л» и восемью звездочками и в первый раз напечатана в «Журнале для леди». Начинается она так:
— Превосходно! — сказал мистер Пиквик.
О лягушка! Припадая
На живот и замирая,
Возлежишь ты, издыхая,
На бревне,
О, горе мне!
— Восхитительно! — подхватил мистер Лио Хантер. — Так просто!
— Очень просто, — сказал мистер Пиквик.
— Следующая строфа еще трогательнее. Прочесть?
— Пожалуйста, — сказал мистер Пиквик.
— Вот как она звучит, — продолжал степенный мистер Хантер еще более степенным тоном,
— Тонко выражено, — сказал мистер Пиквик.
Детский шум и детский крик
До твоих болот проник.
И конец тебя настиг
На бревне,
О, горе мне!
— Безукоризненно, сэр! — сказал мистер Лио Хантер. — Но вы бы послушали, как читает эту оду миссис Лио Хантер! Она умеет показать ее с лучшей стороны. Завтра утром, сэр, она будет декламировать ее в костюме.
— В костюме?
— В костюме Минервы. Ах, да! Я забыл сказать: завтрак будет костюмированный.
— Ах, боже мой! — сказал мистер Пиквик, бросив взгляд на собственную фигуру. — Право же, я никак не могу…
— Почему, сэр, почему? — воскликнул мистер Лио Хантер. — У Соломона Лукаса, еврея с Хай-стрит, множество маскарадных костюмов. Подумайте, сэр, предоставляется вам на выбор: Платон, Зенон, Эпикур, Пифагор. Все они основатели клубов.
— Мне это известно, — сказал мистер Пиквик, — но так как я не могу соперничать с этими великими людьми, то и не смею облачаться в их одежды.
Степенный человек глубоко задумался на несколько секунд и затем сказал:
— Поразмыслив, сэр, я готов допустить, что миссис Лио Хантер приятнее будет, если ее гости увидят столь знаменитого джентльмена в его собственном костюме, а не в маскарадном. Я беру на себя смелость сделать для вас исключение… Да, я не сомневаюсь, что могу обещать вам это от имени миссис Лио Хантер.
— В таком случае, — сказал мистер Пиквик, — я приду с величайшим удовольствием.
— Но я отнимаю у вас время, сэр, — спохватился вдруг степенный гость. Я знаю, сколь оно драгоценно, сэр. Не буду вас задерживать. Значит, я скажу миссис Лио Хантер, что она может ждать вас и ваших знаменитых друзей! До свиданья, сэр. Я горжусь тем, что удостоился лицезреть столь выдающуюся особу. Ни шагу, сэр, ни слова!
И, не давая мистеру Пикнику времени протестовать или возражать, мистер Лио Хантер степенно удалился.
Мистер Пиквик взял шляпу и направил свои стопы к «Павлину». Мистер Уинкль уже успел принести туда весть о костюмированном бале.
— Миссис Потт тоже там будет, — этими словами встретил он своего наставника.
— Вот как! — отозвался мистер Пиквик.
— В костюме Аполлона, — продолжал мистер Уинкль. — Но Потт возражает против тупики.
— Он прав… он совершенно прав, — решительно сказал мистер Пиквик.
— Да, и потому она наденет белое атласное платье с золотыми блестками.
— Пожалуй, никто не догадается, кого она изображает. Как вы думаете? спросил мистер Снодграсс.
— Конечно, догадаются! — с негодованием возразил мистер Уинкль. — Ведь в руках у нее будет лира.
— Верно, я об этом забыл, — сказал мистер Снодграсс.
— А я оденусь разбойником, — вмешался мистер Тапмен.
— Что?! — сказал мистер Пиквик и даже привскочил.
— Разбойником, — робко повторил мистер Тапмен.
— Неужели вы хотите сказать, — начал мистер Пиквик, внушительно и строго взирая на своего друга, — неужели вы хотите сказать, мистер Тапмен, что намерены нарядиться в зеленую бархатную куртку с двухдюймовыми фалдочками?
— Да, я намерен, сэр, — с жаром ответил мистер Тапмен. — И почему бы мне не нарядиться?
— Потому, сэр, — сказал мистер Пиквик, заметно разгорячившись, потому, что вы слишком стары, сэр.
— Слишком стар! — воскликнул мистер Тапмен.
— А если нужны еще основания, — продолжал мистер Пиквик, — потому, что вы слишком толсты, сэр.
— Сэр! — побагровев, сказал мистер Тапмен. — Это оскорбление.
— Сэр, — тем же тоном отвечал мистер Пиквик, — если вы появитесь передо мной в зеленой бархатной куртке с двухдюймовыми фалдами, это будет более серьезное оскорбление.
— Сэр, вы грубиян, — сказал мистер Таимся.
— Сэр, — сказал мистер Пиквик, — вы сами грубиян!
Мистер Тапмен шагнул вперед и в упор посмотрел па мистера Пиквика. Мистер Пиквик отвечал таким же взглядом, сосредоточенным в фокус благодаря очкам, и смело бросил вызов. Мистер Снодграсс и мистер Уинкль безмолвствовали, потрясенные столкновением двух таких мужей.
— Сэр. — низким, глухим голосом сказал мистер Тапмен, помолчав несколько секунд, — вы меня назвали старым.
— Назвал, — подтвердил мистер Пиквик.
— И толстым.
— Могу повторить.
— И грубияном.
— Вы и есть грубиян!
Зловещая пауза.
— Моя привязанность к вашей особе, сэр, — голосом, дрожащим от волнения, заговорил мистер Тапмен, засучивая в то же время рукава, — велика… очень велика… однако этой самой особе я должен отомстить немедленно.
— Начинайте, сэр! — ответил мистер Пиквик.
Возбужденный этим диалогом, героический муж поспешил встать в позу человека, разбитого параличом, предполагая, вероятно, как заключили двое свидетелей, что таковой должна быть оборонительная позиция.
— Как! — воскликнул мистер Снодграсс, внезапно обретая дар речи, утраченный было под влиянием крайнего изумления, и бросаясь между двумя противниками с риском получить от каждого по удару в висок. — Как! Мистер Пиквик, ведь на вас взирает весь мир! Мистер Тапмен! Ведь вы наравне со всеми нами озарены блеском его бессмертного имени! Стыдитесь, джентльмены, стыдитесь!
Пока говорил его юный друг, непривычные морщины, проведенные мимолетной вспышкой гнева на ясном и открытом челе мистера Пиквика, постепенно исчезали, как исчезают следы карандаша от мягкого прикосновения резинки. Друг еще не умолк, а на лице мистера Пиквика уже появилось свойственное ему благожелательное выражение.
— Я погорячился, — сказал мистер Пиквик, — слишком погорячился. Тапмен, вашу руку.
Темное облако сбежало с лица мистера Тапмена, когда он крепко пожимал руку своему Другу.
— Я тоже погорячился, — заявил он.
— Нет! — перебил мистер Пиквик. — Вина моя. Вы наденете зеленую бархатную куртку?
— Нет! — отвечал мистер Тапмен.
— Наденьте, сделайте такое одолжение, — возразил мистер Пиквик.
— Хорошо, хорошо, надену, — сказал мистер Тапмен.
В результате было решено, что мистер Тапмен, мистер Уинкль и мистер Снодграсс — все трое наденут маскарадные костюмы. Таким образом, растаявший под влиянием своего добросердечия, мистер Пиквик дал согласие на то, против чего восставал его здравый смысл. Более разительную иллюстрацию его доброты вряд ли можно было бы придумать, даже если бы события, изложенные на этих страницах, были целиком вымышлены.
Мистер Лио Хантер не преувеличил ресурсов мистера Соломона Лукаса. Гардероб у него был разнообразный, весьма разнообразный, пожалуй не строго классический, не совсем новый, и не содержал он ни одного костюма, сделанного в стиле какой-либо эпохи, но зато все костюмы были более или менее усеяны блестками; а что может быть красивее блесток! Можно выдвинуть возражение: блестки не приспособлены к дневному свету, но всем известно, что они сверкали бы при лампах; и, стало быть, яснее ясного, что если люди дают костюмированные балы днем и костюмы имеют не такой красивый вид, как при вечернем освещении, то вина лежит исключительно на тех, кто дает костюмированный бал, и блестки тут ни в чем не повинны. Таковы были убедительные доводы мистера Соломона Лукаса, и под влиянием таких рассуждений мистер Тапмен, мистер Уинкль и мистер Снодграсс начали облекаться в костюмы, которые мистер Лукас, руководствуясь своим вкусом и опытом, рекомендовал как наиболее соответствующие данным обстоятельствам.
Экипаж для пиквикистов нанят был в «Городском Гербе»; из той же сокровищницы была вытребована коляска, чтобы доставить мистера и миссис Потт во владения миссис Лио Хантер, о которых мистер Потт, деликатно выражая свою признательность за полученное приглашение, уже писал в «Итенсуиллской газете», с уверенностью предсказывая, что «явлено будет зрелище восхитительное и чарующее, ослепительный блеск красоты и таланта, гостеприимство щедрое и безграничное, а главное — великолепие, смягченное изысканнейшим вкусом, и пышность, утонченная благодаря полной гармонии и целомудреннейшему содружеству, — пышность, по сравнению с которой баснословная роскошь восточной сказочной страны покажется столь же темной и мрачной, как и умонастроение того желчного и жалкого существа, которое осмелилось запятнать ядом зависти приготовления, сделанные добродетельной и весьма выдающейся леди, на чей алтарь возлагаем мы эту смиренную дань восхищения». Этот последний пассаж, полный сарказма, был направлен против «Независимого», который, не получив приглашения, высмеивал на протяжении четырех номеров всю затею, прибегая к самому крупному шрифту и печатая все прилагательные с прописной буквы.
Настало утро.
Приятно было созерцать мистера Тапмена в полном костюме разбойника: в очень узкой куртке, которая делала его плечи и спину похожими на подушечки для булавок; верхняя часть его ног была упакована в бархатные штанишки, нижняя — хитро обмотана сложной сетью бинтов, к которой все разбойники питают особое пристрастие. Приятно было видеть его честную, простодушную физиономию, высовывающуюся из открытого воротника рубашки, украшенную великолепными усами и разрисованную жженой пробкой, и созерцать шляпу и форме сахарной головы, декорированную разноцветными лентами, которую он был вынужден держать на коленях, ибо ни в один нам известный крытый экипаж не вошел бы человек, задумавший поместить такую шляпу в пространстве между своею головой и крышею экипажа. Не менее забавен и мил был мистер Снодграсс в голубых атласных буфах и плаще, в белом шелковом трико и туфлях и в греческом шлеме, каковой костюм, как всякому известно (а если не всякому, то мистеру Соломону Лукасу), являлся несомненным, подлинным и повседневным одеянием трубадуров с древнейших времен и до окончательного их исчезновения с лица земли. Все это было приятно видеть, но каково же было ликование толпы, когда крытый экипаж остановился позади колесницы мистера и миссис Потт, которая в свою очередь остановилась перед дверью мистера Потта, а эта последняя распахнулась, и показался великий Потт, наряженный русским приставом, со страшным кнутом в руке — изящный символ суровой и непреклонной мощи «Итенсуиллской газеты» и страшных ударов, наносимых ею врагам общества.
— Браво! — воскликнули из коридора мистер Тапмен и мистер Снодграсс при виде ходячей аллегории.
— Браво! — раздался в коридоре голос мистера Пиквика.
— Ура! Да здравствует Потт! — орала толпа.
Под эти приветственные возгласы мистер Потт сел в коляску, улыбаясь с видом благосклонного достоинства, явно свидетельствовавшим о том, что он сознает свою мощь и умеет ею пользоваться.
Затем вышла из дома миссис Потт, которая была бы очень похожа на Аполлона, если бы на ней не было платья; ее сопровождал мистер Уинкль, который в своем светло-красном фраке мог бы быть безошибочно принят за спортсмена, если бы у него не было столь же разительного сходства с почтмейстером. Последним шествовал мистер Пиквик, которого мальчишки приветствовали столь же бурно, предполагая, быть может, что его панталоны в обтяжку и гетры относятся к средневековым реликвиям.
Наконец, оба экипажа покатили к владениям миссис Лио Хантер. Мистер Уэллер (который должен был прислуживать за завтраком) помещался на козлах того экипажа, в котором находился его хозяин.
Все до единого — мужчины, женщины, мальчики, девочки и младенцы, собравшиеся поглазеть на гостей в маскарадных костюмах, — завизжали от восторга, когда мистер Пиквик торжественно проследовал в сад под руку с разбойником и трубадуром. А какие раздались ликующие возгласы, когда мистер Тапмен стал водружать на голову конусообразную шляпу, дабы в полном блеске появиться в саду!
Приготовления были сделаны в самом восхитительном стиле, они вполне оправдывали пророческие слова Потта о роскоши восточной сказочной страны и явно опровергали злостные замечания пресмыкающегося «Независимого». Сад размером не меньше акра с четвертью — был переполнен приглашенными. Никто никогда еще не видывал такою изобилия красоты, элегантности и литературных талантов! Здесь была молодая леди к костюме султанши, «делавшая» поэзию в «Итенсуиллской газете»; она опиралась на руку молодого джентльмена, который «делал» критику и, как подобает, нарядился в фельдмаршальскую форму — только без фельдмаршальских сапог. Здесь был сонм гениев, и каждый рассудительный человек почел бы за честь встретиться с ними. Мало того, здесь было с полдюжины львов[56] из Лондона — писателей, настоящих писателей, которые написали целые книги и затем напечатали, а здесь вы могли их созерцать; они прогуливались, как простые смертные, улыбались и болтали, да, болтали порядочный вздор, несомненно с благим намерением быть понятыми окружающей их вульгарной толпой. Кроме того, здесь был музыкальный ансамбль в картонных шляпах: четыре певца из неведомой страны, одетых в свои национальные костюмы, да дюжина наемных лакеев в своих национальных костюмах — и к тому же очень грязных. И, главное, здесь была миссис Хантер, одетая Минервой, принимавшая гостей и сиявшая от гордости и удовольствия при виде такого изысканного общества.
— Мистер Пиквик, сударыня, — доложил слуга, когда этот джентльмен приблизился к руководившей торжеством богине, держа шляпу в руке и в сопровождении разбойника и трубадура по бокам.
— Как! Где?! — вскакивая с места, вскричала миссис Лио Хантер с притворным восторгом и изумлением.
— Здесь, — сказал мистер Пиквик. — Неужели я имею счастье лицезреть самого мистера Пиквика! — воскликнула миссис Лио Хантер.
— Он самый, сударыня, — с низким поклоном ответил мистер Пиквик. — Разрешите мне представить автору «Издыхающей лягушки» моих друзей — мистер Тапмен, мистер Уинкль, мистер Снодграсс.
Очень немногие, кроме тех, кто испытал это на себе, знают, как трудно кланяться в зеленых бархатных штанишках, узкой куртке и высокой шапке, или в голубых атласных буфах и белом шелковом трико, или в коротких вельветовых штанах и сапогах с отворотами, когда все эти принадлежности туалета сшиты не по мерке и нимало не приспособлены друг к другу и к фигуре, которую облекают. Никто еще не видывал таких судорог, от которых скрючился мистер Тапмен, старавшийся держаться свободно и грациозно, и таких замысловатых поз, какие принимали его костюмированные друзья.
— Мистер Пиквик, — сказала миссис Лио Хантер, — вы должны дать мне слово, что не будете отходить от меня в течение всего дня. Здесь сотни людей, которых я во что бы то ни стало должна вам представить.
— Вы очень любезны, сударыня, — отвечал мистер Пиквик.
— Во-первых, вот мои девчурки, я о них почти забыла, — продолжала Минерва, небрежно указывав на двух великовозрастных девиц, одну лет двадцати, другую года на два старше, одетых в детские платьица — для того ли чтобы им казаться юными, или для того, чтобы их мамаша казалась моложе, этого пункта мистер Пиквик нам не разъясняет.