Страница:
— Не годится? — переспросил мистер Уэллер-младший.
Мистер Уэллер-старший покачал головой и ответил со вздохом:
— Я проделал это на один раз больше, чем следовало, — Сэмми, на один раз. Бери пример с твоего отца, мой мальчик, и всю жизнь остерегайся вдов, в особенности — если они держат трактир.
Подав с большим пафосом этот отеческий совет, мистер Уэллер-старший набил трубку табаком из жестянки, которую носил в кармане, и, раскурив новую трубку от прежней, начал весьма энергически дымить.
— Прошу прощенья, сэр, — сказал он после длительной паузы, возобновляя разговор и обращаясь к мистеру Пиквику. — Надеюсь, я вас не задел, сэр, надеюсь, вы не женаты на вдове, сэр?
— Нет, я не женат на вдове, — смеясь, ответил мистер Пиквик.
Пока мистер Пиквик смеялся, Сэм Уэллер шепотом уведомил своего родителя о том, в каких отношениях он состоит с этим джентльменом.
— Прошу прощенья, сэр! — сказал мистер Уэллер-старший, снимая шляпу. Надеюсь, вам не в чем упрекнуть Сэмми?
— Решительно не в чем, — ответил мистер Пиквик.
— Очень рад это слышать, сэр, — заявил старик, — я отпускал его одного бегать по улицам, когда он был малышом, чтобы он сам выпутывался из беды. Это единственный способ сделать мальчика сметливым, сэр.
— Довольно опасный прием, сказал бы я, — с улыбкой заметил мистер Пиквик.
— И вдобавок не такой уж надежный, — присовокупил мистер Уэллер-младший, — на днях меня, регулярно, провели.
— Да ну! — воскликнул отец.
— Провели! — подтвердил сын и рассказал по возможности кратко, как он был одурачен Джобом Троттером.
Мистер Уэллер-старший выслушал рассказ с глубочайшим вниманием и по окончании его спросил:
— Один из этих молодцов тощий и высокий, с длинными волосами, а язык у него так и скачет в галоп?
Мистер Пиквик не совсем понял последнюю часть описания, но, уразумев первую, сказал наугад: «Да».
— А другой — черноволосый, в шелковичной ливрее и с очень большой головой?
— Да, да, это он! — с живостью воскликнул мистер Пиквик и Сэм.
— Ну, так я знаю, где они, можете не сомневаться, — объявил мистер Уэллер, — они в Ипсуиче, в целости и сохранности оба.
— Быть не может! — воскликнул мистер Пиквик.
— Факт! — сказал мистер Уэллер. — И я вам расскажу, как я это узнал. Иной раз я езжу с ипсуичской каретой вместо одного приятеля. Я работал как раз после той ночи, когда вы схватили ревматизм, и в «Черном Парне» в Чемсфорде[78] — самое подходящее для них место — они сели в мою карету, и я их повез прямо в Ипсуич, а слуга — тот, что в шелковичном, — сказал мне, что они думают остаться там надолго.
— Я еду за ним! — сказал мистер Пиквик. — Мы можем посетить Ипсуич, как и всякое другое место. Я поеду за ним.
— Вы твердо уверены, что это были они, командир? — осведомился мистер Уэллер-младший.
— Твердо, Сэмми, твердо, — отвечал отец, — потому что вид у них очень чудной, а вдобавок я подивился, что джентльмен запанибрата со своим слугой, и вот еще что: они сидели как раз позади козел, и я слышал — они смеялись и толковали о том, что обработали старую петарду.
— Старую… что? — переспросил мистер Пиквик.
— Старую петарду, сэр, и я ничуть не сомневаюсь — они говорили о вас, сэр.
Нет в сущности ничего оскорбительного или чудовищного в прозвище «старая петарда», однако оно отнюдь не является почтительным или лестным наименованием. Все обиды, нанесенные Джинглем, всплыли в памяти мистера Пиквика, как только заговорил мистер Уэллер; не хватало одного-единственного перышка, чтобы опустилась чаша весов, и таким перышком оказалась «старая петарда».
— Я догоню его! — сказал мистер Пиквик, энергически стукнув по столу.
— Послезавтра я еду в Ипсуич, сэр, — сказал мистер Уэллер-старший, карета отправляется из «Быка» в Уайтчепле[79]. И если вы и в самом деле хотите ехать, поезжайте со мной.
— Так мы и сделаем, — сказал мистер Пиквик. — Отлично! Я могу написать в Бери и встретиться с друзьями в Ипсуиче. Мы поедем с вами. Но не торопитесь, мистер Уэллер. Не хотите ли чего-нибудь выпить?
— Вы очень добры, сэр! — сказал мистер Уэллер, тотчас же останавливаясь. — Пожалуй, стаканчик бренди за ваше здоровье, сэр, и за успехи Сэмми окажется не лишним.
— Разумеется, — отозвался мистер Пиквик. — Подайте стаканчик бренди.
Подали бренди, и мистер Уэллер, поклонившись мистеру Пиквику и кивнув Сэму, сразу опрокинул в свою поместительную глотку все содержимое стаканчика, точно тот был величиною с наперсток.
— Здорово, отец! — сказал Сэм. — старина, как бы вас опять не скрутила болезнь — подагра.
— Я нашел верное средство от нее, Сэмми, — объявил мистер Уэллер.
— Верное средство от подагры? — сказал мистер Пиквик, поспешно извлекая записную книжку. — Какое же это средство?
— Подагра, сэр, — отвечал мистер Уэллер, — это напасть, которая, приключается от слишком покойной жизни со всеми удобствами. Если когда-нибудь вас скрутит подагра, сэр, тотчас женитесь на вдове, у которое голос очень зычный и которая понимает, как им пользоваться, и у вас подагры как не бывало. Чудесное лекарство, сэр. Я принимаю его регулярно и могу поручиться, что оно прогоняет всякую болезнь, которая происходит от слишком веселой жизни.
Открыв этот бесценный секрет, мистер Уэллер осушил второй стаканчик, подмигнул, глубоко вздохнул и медленно удалился.
— Ну, какого вы мнения, Сэм, о том, что сказал ваш отец? — улыбаясь, полюбопытствовал мистер Пиквик.
— Какого я мнения, сэр? — отозвался мистер Уэллер. — Да я того мнения, что он — жертва супружеской жизни, как сказал капеллан Синей Бороды, прослезившись от жалости на его похоронах.
На это весьма уместное заключение ответить было нечего, и посему мистер Пиквик, расплатившись, снова направил свои стопы к Грейз-Инну.[80] Но когда он добрался до его уединенных садов, пробило восемь, и непрерывный поток джентльменов в грязных башмаках, испачканных светлых шляпах и порыжевших костюмах, который устремлялся к проездам, ведущим к выходу, возвестил ему, что большая часть контор уже закрыта.
Поднявшись по крутой и грязной лестнице на третий. этаж, он убедился, что его предположение оправдалось. «Парадная дверь» мистера Перкера была заперта, и мертвое молчание в ответ на повторный стук Сэма свидетельствовало о том, что клерки ушли, закончив свой рабочий день.
— Досадно, Сэм, — сказал мистер Пиквик, — не хотелось бы откладывать свидание с ним, я уверен, что ночью не засну ни на секунду, если не успокоюсь на мысли, что передал это дело в руки человека опытного.
— А вот какая-то старуха поднимается по лестнице, сэр, — отозвался Сэм, — быть может, она знает, где нам кого-нибудь найти. Послушайте, старая леди, где клерки мистера Перкера?
— Клерки мистера Перкера… — повторила чахлая, жалкая на вид старуха, останавливаясь, чтобы перевести дух, — клерки мистера Перкера ушли, а я иду убирать контору.
— Вы — служанка мистера Перкера? — осведомился мистер Пиквик.
— Я — прачка у мистера Перкера, — ответила старуха.
— Подумайте! — тихо сказал Сэму мистер Пиквик. — Любопытное обстоятельство, Сэм: старух в этих домах называют прачками. Хотел бы я знать почему?
— Должно быть, потому, что они смертельно не любят что-нибудь мыть, сэр, — отозвался мистер Уэллер.
— Меня бы это не удивило, — сказал мистер Пиквик, глядя на старуху, чья внешность, равно как и вид конторы, которую она к тому времени открыла, указывали на закоренелую антипатию к применению мыла и воды. — Не знаете ли вы, моя милая, где я могу найти мистера Перкера?
— Нет, не знаю, — ответила старуха хриплым голосом, — его нет сейчас в городе.
— Досадно, — сказал мистер Пиквик. — Где его клерк? Вы не знаете?
— Да, знаю, но он меня не поблагодарит, если я вам скажу, — ответила прачка.
— У меня очень важное дело, — заметил мистер Пиквик.
— А подождать до утра нельзя? — спросила старуха.
— Не хотелось бы, — ответил мистер Пиквик.
— Ну, раз дело очень важное, — промолвила старуха, — мне приказано сказать, где он, и, значит, беды не будет, коли я вам скажу. Если вы пойдете в «Сороку и Пень» и спросите в буфетной мистера Лаутена, вас проведут к нему, а он и есть клерк мистера Перкера.
Получив эти указания и узнав также, что гостиница, о которой шла речь, расположена в переулке и пользуется двумя преимуществами — находится по соседству с Клейр-маркет и вплотную примыкает к заднему фасаду Нью-Инна, мистер Пиквик и Сэм благополучно спустились по шаткой лестнице и отправились на поиски «Сороки и Пня».
Эту излюбленную таверну, освященную вечерними оргиями мистера Лаутена и его приятелей, люди заурядные назвали бы трактиром. О склонности содержателя трактира зарабатывать деньги свидетельствовал в достаточной мере тот факт, что маленькая пристройка под окном распивочной, размером и формой слегка напоминающая портшез, была сдана башмачнику, чинившему старую обувь; а его филантропический дух проявлялся в той протекции, какую он оказывал пирожнику, который, не опасаясь помехи, продавал свои лакомства у самой двери. В нижних окнах, украшенных занавесками шафранного цвета, висело два-три печатных объявления о девонширском сидре в данцигском пиве, а большая черная доска, возвещая белыми буквами просвещенной публике о пятистах тысячах бочек портера, находящегося в погребах заведения, поселяла в уме довольно приятные сомнения и неуверенность относительно точного направления, в каком тянется в недрах земли эта гигантская пещера. Если мы добавим, что пострадавшая от непогоды вывеска хранила полустертое подобие сороки, пристально созерцающей кривую полосу коричневой краски, которую соседи научились с детства считать «пнем», — мы скажем все, что следует сказать о внешнем виде здания.
Когда мистер Пиквик вошел в буфетную, из-за перегородки появилась пожилая особа женского пола.
— Мистер Лаутен здесь, сударыня? — осведомился у нее мистер Пиквик.
— Здесь, сэр, — ответила хозяйка. — Эй, Чарли, проводите джентльмена к мистеру Лаутену.
— Джентльмен не может войти туда сейчас, — сказал неуклюжий слуга с рыжими волосами, — потому что мистер Лаутен исполнят комические куплеты и он ему помешает. Мистер Лаутен скоро кончит, сэр.
Рыжеволосый слуга едва успел договорить, как дружные удары по столу и звон стаканов возвестили, что песня допета, и мистер Пиквик, посоветовав Сэму утешаться в буфетной, отправился вслед за слугой.
Когда было доложено о «джентльмене, который хочет говорить с вами, сэр», молодой человек с одутловатым лицом, занимавший председательское место во главе стола, досмотрел не без удивления в ту сторону, откуда раздался голос, и удивление, казалось, отнюдь не рассеялось, когда его взгляд упал на человека, которого он видел впервые.
— Прошу прощенья, сэр, — сказал мистер Пиквик, — а также очень сожалею, что помешал остальным джентльменам, но я пришел по весьма важному делу, несли вы разрешите мне отвлечь вас на пять минут, не покидая этой комнаты, я буду вам очень признателен.
Одутловатый молодой человек встал и, придвинув к мистеру Пиквику стул в темном углу комнаты, внимательно выслушал его печальный рассказ.
— О! — сказал он, когда мистер Пиквик умолк. — Додсон и Фогг ловко обделывают дела… превосходные дельцы Додсон и Фогг, сэр.
Мистер Пиквик признал ловкость Додсона и Фогга, а Лаутен продолжал:
— Перкера в городе нет и не будет до конца будущей недели, но если вы желаете поручить ему защиту ваших интересов, оставьте мне копию, и я приготовлю все, что нужно, до его возвращения.
— Для этого-то я и пришел сюда, — сказал мистер Пиквик, передавая бумагу. — Если случится что-нибудь важное, вы можете мне написать до востребования в Ипсуич.
— Отлично! — ответил клерк мистера Перкера, а затем, видя, что мистер Пиквик с любопытством перевел взгляд на стол, он добавил: — Не хотите ли присоединиться к нам на полчасика? Сегодня здесь собралась чудесная компания. Тут старший клерк Семкина и Грина, заведующий канцелярией у Смитерса и Прайса, делопроизводитель Пимкина и Томаса — он знает чудесную песню — и Джек Бембер, и много еще народу. Вы, кажется, вернулись недавно в город. Не хотите ли присоединиться к нам?
Мистер Пиквик не мог устоять перед столь соблазнительной возможностью изучения человеческой природы. Он позволил увлечь себя к столу, где его должным образом представили собранию и усадили рядом с председателем, после чего он заказал стакан своего любимого напитка.
Вопреки ожиданиям мистера Пиквика наступило глубокое молчание.
— Надеюсь, сэр, вас это не беспокоит? — осведомился его сосед справа, джентльмен с сигарой во рту и с мозаичными запонками в клетчатой рубашке.
— Нисколько, — ответил мистер Пиквик, — мне очень приятно, хотя я сам не курю.
— К сожалению, не могу сказать того же о себе, — вмешался другой джентльмен, сидевший напротив. — Для меня куренье — это и стол и квартира.
Мистер Пиквик взглянул на говорившего джентльмена и подумал, что было бы еще лучше, если бы оно служило ему также и умыванием.
Снова наступила пауза. Мистер Пиквик был человеком посторонним, и, очевидно, его приход подействовал угнетающе на собрание.
— Мистер Гранди сейчас порадует общество пением, — сказал председатель.
— Нет, не порадует, — сказал мистер Гранди.
— Почему? — спросил председатель.
— Потому что не может, — сказал мистер Гранди.
— Скажите лучше — не хочет, — возразил председатель.
— Ну, значит, не хочет, — отрезал мистер Гранди.
Категорический отказ мистера Гранди доставить удовольствие собравшимся вызвал новую паузу.
— Неужели никто нас не расшевелит? — уныло спросил председатель.
— Почему вы сами не расшевелите нас, председатель? — заметил сидевший в конце стола молодой человек с бакенбардами, косоглазый и с открытым воротом рубашки (грязным).
— Правильно! — крикнул джентльмен-курильщик с мозаичными украшениями.
— Потому что я знаю только одну песню, и я ее уже спел, а петь одно и то же дважды в один вечер — прекрасный повод уплатить штраф.
На это нечего было возразить, и снова воцарилось молчание.
— Я побывал сегодня вечером, джентльмены, — начал мистер Пиквик, надеясь затронуть тему, в обсуждении которой могут участвовать все присутствующие, — я побывал сегодня вечером в одном месте, которое вам всем, несомненно, прекрасно знакомо, но где я не бывал уже несколько лет и знаю о нем очень мало; я говорю о Грейз-Инне, джентльмены. Эти старинные Инны любопытные закоулки в таком огромном городе, как Лондон.
— Клянусь Юпитером, — прошептал председатель, обращаясь через стол к мистеру Пиквику, — вы затронули тему, на которую один из нас во всяком случае готов говорить без конца. Вы развяжете язык старому Джеку Бемберу. Никто не слыхал, чтобы он говорил о чем-либо другом, он сам жил там в полном одиночестве, пока у него не помутился рассудок.
Субъект, о котором говорил Лаутен, был маленький желтый сутулый человек, которого мистер Пиквик сначала не заметил, потому что тот имел привычку сидеть сгорбившись, когда, молчал. Но вот старик поднял сморщенное лицо и устремил на него серые глаза, проницательные и испытующие, и мистер Пиквик удивился, как могло такое незаурядное лицо ускользнуть хотя бы на секунду от его внимания. Напряженная мрачная улыбка не сходила с этого лица; человек сидел, опираясь подбородком на длинную костлявую руку с необычайно длинными ногтями; а когда он склонил голову набок и зорко посмотрел из-под косматых седых бровей, в его хитрой физиономии можно было уловить какое-то странное, дикое лукавство, которое производило отталкивающее впечатление.
Этот человек теперь встрепенулся и разразился неудержимым потоком слов. Но так как эта глава затянулась и так как старик был замечательной личностью, то будет более почтительно по отношению к нему и более удобно для нас предоставить ему говорить самому за себя в новой главе.
Мистер Уэллер-старший покачал головой и ответил со вздохом:
— Я проделал это на один раз больше, чем следовало, — Сэмми, на один раз. Бери пример с твоего отца, мой мальчик, и всю жизнь остерегайся вдов, в особенности — если они держат трактир.
Подав с большим пафосом этот отеческий совет, мистер Уэллер-старший набил трубку табаком из жестянки, которую носил в кармане, и, раскурив новую трубку от прежней, начал весьма энергически дымить.
— Прошу прощенья, сэр, — сказал он после длительной паузы, возобновляя разговор и обращаясь к мистеру Пиквику. — Надеюсь, я вас не задел, сэр, надеюсь, вы не женаты на вдове, сэр?
— Нет, я не женат на вдове, — смеясь, ответил мистер Пиквик.
Пока мистер Пиквик смеялся, Сэм Уэллер шепотом уведомил своего родителя о том, в каких отношениях он состоит с этим джентльменом.
— Прошу прощенья, сэр! — сказал мистер Уэллер-старший, снимая шляпу. Надеюсь, вам не в чем упрекнуть Сэмми?
— Решительно не в чем, — ответил мистер Пиквик.
— Очень рад это слышать, сэр, — заявил старик, — я отпускал его одного бегать по улицам, когда он был малышом, чтобы он сам выпутывался из беды. Это единственный способ сделать мальчика сметливым, сэр.
— Довольно опасный прием, сказал бы я, — с улыбкой заметил мистер Пиквик.
— И вдобавок не такой уж надежный, — присовокупил мистер Уэллер-младший, — на днях меня, регулярно, провели.
— Да ну! — воскликнул отец.
— Провели! — подтвердил сын и рассказал по возможности кратко, как он был одурачен Джобом Троттером.
Мистер Уэллер-старший выслушал рассказ с глубочайшим вниманием и по окончании его спросил:
— Один из этих молодцов тощий и высокий, с длинными волосами, а язык у него так и скачет в галоп?
Мистер Пиквик не совсем понял последнюю часть описания, но, уразумев первую, сказал наугад: «Да».
— А другой — черноволосый, в шелковичной ливрее и с очень большой головой?
— Да, да, это он! — с живостью воскликнул мистер Пиквик и Сэм.
— Ну, так я знаю, где они, можете не сомневаться, — объявил мистер Уэллер, — они в Ипсуиче, в целости и сохранности оба.
— Быть не может! — воскликнул мистер Пиквик.
— Факт! — сказал мистер Уэллер. — И я вам расскажу, как я это узнал. Иной раз я езжу с ипсуичской каретой вместо одного приятеля. Я работал как раз после той ночи, когда вы схватили ревматизм, и в «Черном Парне» в Чемсфорде[78] — самое подходящее для них место — они сели в мою карету, и я их повез прямо в Ипсуич, а слуга — тот, что в шелковичном, — сказал мне, что они думают остаться там надолго.
— Я еду за ним! — сказал мистер Пиквик. — Мы можем посетить Ипсуич, как и всякое другое место. Я поеду за ним.
— Вы твердо уверены, что это были они, командир? — осведомился мистер Уэллер-младший.
— Твердо, Сэмми, твердо, — отвечал отец, — потому что вид у них очень чудной, а вдобавок я подивился, что джентльмен запанибрата со своим слугой, и вот еще что: они сидели как раз позади козел, и я слышал — они смеялись и толковали о том, что обработали старую петарду.
— Старую… что? — переспросил мистер Пиквик.
— Старую петарду, сэр, и я ничуть не сомневаюсь — они говорили о вас, сэр.
Нет в сущности ничего оскорбительного или чудовищного в прозвище «старая петарда», однако оно отнюдь не является почтительным или лестным наименованием. Все обиды, нанесенные Джинглем, всплыли в памяти мистера Пиквика, как только заговорил мистер Уэллер; не хватало одного-единственного перышка, чтобы опустилась чаша весов, и таким перышком оказалась «старая петарда».
— Я догоню его! — сказал мистер Пиквик, энергически стукнув по столу.
— Послезавтра я еду в Ипсуич, сэр, — сказал мистер Уэллер-старший, карета отправляется из «Быка» в Уайтчепле[79]. И если вы и в самом деле хотите ехать, поезжайте со мной.
— Так мы и сделаем, — сказал мистер Пиквик. — Отлично! Я могу написать в Бери и встретиться с друзьями в Ипсуиче. Мы поедем с вами. Но не торопитесь, мистер Уэллер. Не хотите ли чего-нибудь выпить?
— Вы очень добры, сэр! — сказал мистер Уэллер, тотчас же останавливаясь. — Пожалуй, стаканчик бренди за ваше здоровье, сэр, и за успехи Сэмми окажется не лишним.
— Разумеется, — отозвался мистер Пиквик. — Подайте стаканчик бренди.
Подали бренди, и мистер Уэллер, поклонившись мистеру Пиквику и кивнув Сэму, сразу опрокинул в свою поместительную глотку все содержимое стаканчика, точно тот был величиною с наперсток.
— Здорово, отец! — сказал Сэм. — старина, как бы вас опять не скрутила болезнь — подагра.
— Я нашел верное средство от нее, Сэмми, — объявил мистер Уэллер.
— Верное средство от подагры? — сказал мистер Пиквик, поспешно извлекая записную книжку. — Какое же это средство?
— Подагра, сэр, — отвечал мистер Уэллер, — это напасть, которая, приключается от слишком покойной жизни со всеми удобствами. Если когда-нибудь вас скрутит подагра, сэр, тотчас женитесь на вдове, у которое голос очень зычный и которая понимает, как им пользоваться, и у вас подагры как не бывало. Чудесное лекарство, сэр. Я принимаю его регулярно и могу поручиться, что оно прогоняет всякую болезнь, которая происходит от слишком веселой жизни.
Открыв этот бесценный секрет, мистер Уэллер осушил второй стаканчик, подмигнул, глубоко вздохнул и медленно удалился.
— Ну, какого вы мнения, Сэм, о том, что сказал ваш отец? — улыбаясь, полюбопытствовал мистер Пиквик.
— Какого я мнения, сэр? — отозвался мистер Уэллер. — Да я того мнения, что он — жертва супружеской жизни, как сказал капеллан Синей Бороды, прослезившись от жалости на его похоронах.
На это весьма уместное заключение ответить было нечего, и посему мистер Пиквик, расплатившись, снова направил свои стопы к Грейз-Инну.[80] Но когда он добрался до его уединенных садов, пробило восемь, и непрерывный поток джентльменов в грязных башмаках, испачканных светлых шляпах и порыжевших костюмах, который устремлялся к проездам, ведущим к выходу, возвестил ему, что большая часть контор уже закрыта.
Поднявшись по крутой и грязной лестнице на третий. этаж, он убедился, что его предположение оправдалось. «Парадная дверь» мистера Перкера была заперта, и мертвое молчание в ответ на повторный стук Сэма свидетельствовало о том, что клерки ушли, закончив свой рабочий день.
— Досадно, Сэм, — сказал мистер Пиквик, — не хотелось бы откладывать свидание с ним, я уверен, что ночью не засну ни на секунду, если не успокоюсь на мысли, что передал это дело в руки человека опытного.
— А вот какая-то старуха поднимается по лестнице, сэр, — отозвался Сэм, — быть может, она знает, где нам кого-нибудь найти. Послушайте, старая леди, где клерки мистера Перкера?
— Клерки мистера Перкера… — повторила чахлая, жалкая на вид старуха, останавливаясь, чтобы перевести дух, — клерки мистера Перкера ушли, а я иду убирать контору.
— Вы — служанка мистера Перкера? — осведомился мистер Пиквик.
— Я — прачка у мистера Перкера, — ответила старуха.
— Подумайте! — тихо сказал Сэму мистер Пиквик. — Любопытное обстоятельство, Сэм: старух в этих домах называют прачками. Хотел бы я знать почему?
— Должно быть, потому, что они смертельно не любят что-нибудь мыть, сэр, — отозвался мистер Уэллер.
— Меня бы это не удивило, — сказал мистер Пиквик, глядя на старуху, чья внешность, равно как и вид конторы, которую она к тому времени открыла, указывали на закоренелую антипатию к применению мыла и воды. — Не знаете ли вы, моя милая, где я могу найти мистера Перкера?
— Нет, не знаю, — ответила старуха хриплым голосом, — его нет сейчас в городе.
— Досадно, — сказал мистер Пиквик. — Где его клерк? Вы не знаете?
— Да, знаю, но он меня не поблагодарит, если я вам скажу, — ответила прачка.
— У меня очень важное дело, — заметил мистер Пиквик.
— А подождать до утра нельзя? — спросила старуха.
— Не хотелось бы, — ответил мистер Пиквик.
— Ну, раз дело очень важное, — промолвила старуха, — мне приказано сказать, где он, и, значит, беды не будет, коли я вам скажу. Если вы пойдете в «Сороку и Пень» и спросите в буфетной мистера Лаутена, вас проведут к нему, а он и есть клерк мистера Перкера.
Получив эти указания и узнав также, что гостиница, о которой шла речь, расположена в переулке и пользуется двумя преимуществами — находится по соседству с Клейр-маркет и вплотную примыкает к заднему фасаду Нью-Инна, мистер Пиквик и Сэм благополучно спустились по шаткой лестнице и отправились на поиски «Сороки и Пня».
Эту излюбленную таверну, освященную вечерними оргиями мистера Лаутена и его приятелей, люди заурядные назвали бы трактиром. О склонности содержателя трактира зарабатывать деньги свидетельствовал в достаточной мере тот факт, что маленькая пристройка под окном распивочной, размером и формой слегка напоминающая портшез, была сдана башмачнику, чинившему старую обувь; а его филантропический дух проявлялся в той протекции, какую он оказывал пирожнику, который, не опасаясь помехи, продавал свои лакомства у самой двери. В нижних окнах, украшенных занавесками шафранного цвета, висело два-три печатных объявления о девонширском сидре в данцигском пиве, а большая черная доска, возвещая белыми буквами просвещенной публике о пятистах тысячах бочек портера, находящегося в погребах заведения, поселяла в уме довольно приятные сомнения и неуверенность относительно точного направления, в каком тянется в недрах земли эта гигантская пещера. Если мы добавим, что пострадавшая от непогоды вывеска хранила полустертое подобие сороки, пристально созерцающей кривую полосу коричневой краски, которую соседи научились с детства считать «пнем», — мы скажем все, что следует сказать о внешнем виде здания.
Когда мистер Пиквик вошел в буфетную, из-за перегородки появилась пожилая особа женского пола.
— Мистер Лаутен здесь, сударыня? — осведомился у нее мистер Пиквик.
— Здесь, сэр, — ответила хозяйка. — Эй, Чарли, проводите джентльмена к мистеру Лаутену.
— Джентльмен не может войти туда сейчас, — сказал неуклюжий слуга с рыжими волосами, — потому что мистер Лаутен исполнят комические куплеты и он ему помешает. Мистер Лаутен скоро кончит, сэр.
Рыжеволосый слуга едва успел договорить, как дружные удары по столу и звон стаканов возвестили, что песня допета, и мистер Пиквик, посоветовав Сэму утешаться в буфетной, отправился вслед за слугой.
Когда было доложено о «джентльмене, который хочет говорить с вами, сэр», молодой человек с одутловатым лицом, занимавший председательское место во главе стола, досмотрел не без удивления в ту сторону, откуда раздался голос, и удивление, казалось, отнюдь не рассеялось, когда его взгляд упал на человека, которого он видел впервые.
— Прошу прощенья, сэр, — сказал мистер Пиквик, — а также очень сожалею, что помешал остальным джентльменам, но я пришел по весьма важному делу, несли вы разрешите мне отвлечь вас на пять минут, не покидая этой комнаты, я буду вам очень признателен.
Одутловатый молодой человек встал и, придвинув к мистеру Пиквику стул в темном углу комнаты, внимательно выслушал его печальный рассказ.
— О! — сказал он, когда мистер Пиквик умолк. — Додсон и Фогг ловко обделывают дела… превосходные дельцы Додсон и Фогг, сэр.
Мистер Пиквик признал ловкость Додсона и Фогга, а Лаутен продолжал:
— Перкера в городе нет и не будет до конца будущей недели, но если вы желаете поручить ему защиту ваших интересов, оставьте мне копию, и я приготовлю все, что нужно, до его возвращения.
— Для этого-то я и пришел сюда, — сказал мистер Пиквик, передавая бумагу. — Если случится что-нибудь важное, вы можете мне написать до востребования в Ипсуич.
— Отлично! — ответил клерк мистера Перкера, а затем, видя, что мистер Пиквик с любопытством перевел взгляд на стол, он добавил: — Не хотите ли присоединиться к нам на полчасика? Сегодня здесь собралась чудесная компания. Тут старший клерк Семкина и Грина, заведующий канцелярией у Смитерса и Прайса, делопроизводитель Пимкина и Томаса — он знает чудесную песню — и Джек Бембер, и много еще народу. Вы, кажется, вернулись недавно в город. Не хотите ли присоединиться к нам?
Мистер Пиквик не мог устоять перед столь соблазнительной возможностью изучения человеческой природы. Он позволил увлечь себя к столу, где его должным образом представили собранию и усадили рядом с председателем, после чего он заказал стакан своего любимого напитка.
Вопреки ожиданиям мистера Пиквика наступило глубокое молчание.
— Надеюсь, сэр, вас это не беспокоит? — осведомился его сосед справа, джентльмен с сигарой во рту и с мозаичными запонками в клетчатой рубашке.
— Нисколько, — ответил мистер Пиквик, — мне очень приятно, хотя я сам не курю.
— К сожалению, не могу сказать того же о себе, — вмешался другой джентльмен, сидевший напротив. — Для меня куренье — это и стол и квартира.
Мистер Пиквик взглянул на говорившего джентльмена и подумал, что было бы еще лучше, если бы оно служило ему также и умыванием.
Снова наступила пауза. Мистер Пиквик был человеком посторонним, и, очевидно, его приход подействовал угнетающе на собрание.
— Мистер Гранди сейчас порадует общество пением, — сказал председатель.
— Нет, не порадует, — сказал мистер Гранди.
— Почему? — спросил председатель.
— Потому что не может, — сказал мистер Гранди.
— Скажите лучше — не хочет, — возразил председатель.
— Ну, значит, не хочет, — отрезал мистер Гранди.
Категорический отказ мистера Гранди доставить удовольствие собравшимся вызвал новую паузу.
— Неужели никто нас не расшевелит? — уныло спросил председатель.
— Почему вы сами не расшевелите нас, председатель? — заметил сидевший в конце стола молодой человек с бакенбардами, косоглазый и с открытым воротом рубашки (грязным).
— Правильно! — крикнул джентльмен-курильщик с мозаичными украшениями.
— Потому что я знаю только одну песню, и я ее уже спел, а петь одно и то же дважды в один вечер — прекрасный повод уплатить штраф.
На это нечего было возразить, и снова воцарилось молчание.
— Я побывал сегодня вечером, джентльмены, — начал мистер Пиквик, надеясь затронуть тему, в обсуждении которой могут участвовать все присутствующие, — я побывал сегодня вечером в одном месте, которое вам всем, несомненно, прекрасно знакомо, но где я не бывал уже несколько лет и знаю о нем очень мало; я говорю о Грейз-Инне, джентльмены. Эти старинные Инны любопытные закоулки в таком огромном городе, как Лондон.
— Клянусь Юпитером, — прошептал председатель, обращаясь через стол к мистеру Пиквику, — вы затронули тему, на которую один из нас во всяком случае готов говорить без конца. Вы развяжете язык старому Джеку Бемберу. Никто не слыхал, чтобы он говорил о чем-либо другом, он сам жил там в полном одиночестве, пока у него не помутился рассудок.
Субъект, о котором говорил Лаутен, был маленький желтый сутулый человек, которого мистер Пиквик сначала не заметил, потому что тот имел привычку сидеть сгорбившись, когда, молчал. Но вот старик поднял сморщенное лицо и устремил на него серые глаза, проницательные и испытующие, и мистер Пиквик удивился, как могло такое незаурядное лицо ускользнуть хотя бы на секунду от его внимания. Напряженная мрачная улыбка не сходила с этого лица; человек сидел, опираясь подбородком на длинную костлявую руку с необычайно длинными ногтями; а когда он склонил голову набок и зорко посмотрел из-под косматых седых бровей, в его хитрой физиономии можно было уловить какое-то странное, дикое лукавство, которое производило отталкивающее впечатление.
Этот человек теперь встрепенулся и разразился неудержимым потоком слов. Но так как эта глава затянулась и так как старик был замечательной личностью, то будет более почтительно по отношению к нему и более удобно для нас предоставить ему говорить самому за себя в новой главе.
Глава XXI,
в которой старик обращается и излюбленной теме и рассказывает повесть о странном клиенте
— Так! — сказал старик, кратким описанием манер и внешности которого заканчивается предыдущая глава. Кто говорит об Иннах?
— Я, сэр, — ответил мистер Пиквик. — Я упомянул о том, как своеобразны эти старые дома.
— Вы! — презрительно воскликнул старик. — Что знаете вы о том времени, когда молодые люди запирались в этих уединенных комнатах и читали, читали, час за часом и ночь за ночью, пока рассудок их не мутился от полуночных занятий, пока духовные силы не истощались, пока утренний свет не отказывал им в бодрости и здоровье, и они погибали, неразумно посвятив молодую энергию своим сухим старым книгам? Обратимся к более позднему времени и к совсем иной эпохе. Что знаете вы о медленном умирании от чахотки или о быстром угасании от нервного расстройства — об этих потрясающих результатах «жизни» и разгула, которые выпадают на долю обитателям этих самых комнат? Как вы думаете, сколько людей, тщетно моливших о милосердии, уходило с разбитым сердцем из адвокатских контор, чтобы найти успокоение в Темзе или пристанище в тюрьме? О, это не простые дома! Нет доски в этих старых, обшитых панелями стенах, которая, будь она наделена даром речи и памятью, не могла бы рассказать своей ужасной повести! Романтика жизни, сэр, романтика жизни! Быть может, теперь они и производят впечатление заурядных домов, но я вам говорю, что это странные старые дома, и я бы предпочел прослушать много легенд с устрашающими названиями, чем подлинную историю одной из этих квартир.
Было нечто столь странное в неожиданной вспышке старика и в теме, вызвавшей эту вспышку, что у мистера Пиквика не нашлось готового ответа, а старик, подавив волнение и вновь обретя хитрую усмешку, которая исчезла было во время его возбужденной речи, сказал:
— Посмотрите на них с другой точки зрения, более обыденной, и отнюдь не романтической. Какие это удивительные места, где люди подвергаются медленным пыткам! Подумайте о бедняке, растратившем все, что у него было, дошедшем до нищеты, обобравшем друзей, чтобы заняться профессией, которая не даст ему куска хлеба. Ожидание… надежда… разочарование… страх… горе… бедность… разбитые надежды и конец карьеры… быть может, самоубийство или нищета и пьянство. Разве я говорю неправду?
И старик потер руки в усмехнулся, словно радуясь, что ему удалось по-своему осветить излюбленную тему.
Мистер Пиквик с большим любопытством разглядывал старика, а остальные улыбались и помалкивали.
— Толкуют о немецких университетах, — продолжал маленький старте. Вздор! У нас здесь романтики достаточно, даже на полмили незачем отходить, только об этом никогда не думают.
— Об этой романтике я действительно никогда еще не думал, — смеясь, сказал мистер Пиквик.
— Конечно, не думали, — отозвался маленький старик. — Как говорил мне один мой друг: «В сущности, что особенного в этих помещениях?» — «Странные старые дома», — отвечал я. «Нисколько», — говорил он. «Уединенные», продолжал я. «Ничуть не бывало», — говорил он. Как-то утром он умер от апоплексического удара, когда собирался открыть свою выходную дверь. Он упал головой на свой собственный ящик для писем и так пролежал полтора года. Все думали, что он уехал из города.
— А как же его в конце концов нашли? — полюбопытствовал мистер Пиквик.
— Старейшины решили взломать дверь, потому что он два года не платил за квартиру. Так и сделали. Взломали замок, и покрытый пылью скелет в синем фраке, черных коротких штанах и шелковых чулках упад в объятия швейцара, который открыл дверь. Странно! Пожалуй, довольно странно, а?
Старичок еще ниже склонил голову к плечу и с невыразимым удовольствием потер руки.
— Я знаю другой случай, — сказал старичок, когда хихиканье его постепенно стихло. — Это произошло в Клиффордс-Инне. Жилец верхнего этажа человек дурной репутации — заперся в стенном шкафу в своей спальне и принял мышьяку. Управляющий подумал, что он сбежал, отпер его дверь и вывесил объявление. Явился другой человек, нанял квартиру, меблировал ее и переехал туда. Почему-то он не мог спать — ему было тревожно и неуютно. «Странно, сказал он. — Устрою спальню в другой комнате, а здесь будет моя гостиная». Он произвел эту перемену в очень хорошо спал ночью, но вдруг обнаружил, что почему-то не может читать по вечерам: он начал нервничать, беспокоиться, все время снимал нагар со свечей и осматривался по сторонам. «Ничего не понимаю», — сказал он, когда вернулся как-то вечером из театра и пил холодный грог, прислонившись спиной к стене, чтобы не могло ему почудиться, будто кто-то стоит у него за спиной. «Ничего не понимаю», — сказал он, и как раз в эту секунду его взгляд упал на маленький стенной шкаф, который всегда был заперт, и дрожь пробежала по всему его телу с головы до пят. «Это странное чувство я испытывал раньше, — сказал он, — я невольно думаю о том, что с этим шкафом связано что-то неладное». Он сделал над собой усилие, собрался с духом, сбил замок двумя ударами кочерги, открыл дверцу и… да, сомнений быть не могло: в углу, выпрямившись во весь рост, стоял прежний жилец, крепко сжимая в руке маленькую бутылочку, а лицо его… ну, ладно!..
Закончив рассказ, маленький старик с мрачной торжествующей улыбкой обвел глазами внимательные лица своей изумленной аудитории.
— Какие странные вещи вы рассказываете, сэр, — заметил мистер Пиквик, пристально разглядывая сквозь очки физиономию старика.
— Странные! — повторил маленький старик. — Нисколько! Вам они кажутся странными, потому что вы ничего об этом не знаете. Они забавны, но заурядны.
— Забавны! — невольно воскликнул мистер Пиквик.
— Да, забавны, не правда ли? — с дьявольской усмешкой отозвался маленький старик, а затем, не дожидаясь ответа, продолжал:
— Так! — сказал старик, кратким описанием манер и внешности которого заканчивается предыдущая глава. Кто говорит об Иннах?
— Я, сэр, — ответил мистер Пиквик. — Я упомянул о том, как своеобразны эти старые дома.
— Вы! — презрительно воскликнул старик. — Что знаете вы о том времени, когда молодые люди запирались в этих уединенных комнатах и читали, читали, час за часом и ночь за ночью, пока рассудок их не мутился от полуночных занятий, пока духовные силы не истощались, пока утренний свет не отказывал им в бодрости и здоровье, и они погибали, неразумно посвятив молодую энергию своим сухим старым книгам? Обратимся к более позднему времени и к совсем иной эпохе. Что знаете вы о медленном умирании от чахотки или о быстром угасании от нервного расстройства — об этих потрясающих результатах «жизни» и разгула, которые выпадают на долю обитателям этих самых комнат? Как вы думаете, сколько людей, тщетно моливших о милосердии, уходило с разбитым сердцем из адвокатских контор, чтобы найти успокоение в Темзе или пристанище в тюрьме? О, это не простые дома! Нет доски в этих старых, обшитых панелями стенах, которая, будь она наделена даром речи и памятью, не могла бы рассказать своей ужасной повести! Романтика жизни, сэр, романтика жизни! Быть может, теперь они и производят впечатление заурядных домов, но я вам говорю, что это странные старые дома, и я бы предпочел прослушать много легенд с устрашающими названиями, чем подлинную историю одной из этих квартир.
Было нечто столь странное в неожиданной вспышке старика и в теме, вызвавшей эту вспышку, что у мистера Пиквика не нашлось готового ответа, а старик, подавив волнение и вновь обретя хитрую усмешку, которая исчезла было во время его возбужденной речи, сказал:
— Посмотрите на них с другой точки зрения, более обыденной, и отнюдь не романтической. Какие это удивительные места, где люди подвергаются медленным пыткам! Подумайте о бедняке, растратившем все, что у него было, дошедшем до нищеты, обобравшем друзей, чтобы заняться профессией, которая не даст ему куска хлеба. Ожидание… надежда… разочарование… страх… горе… бедность… разбитые надежды и конец карьеры… быть может, самоубийство или нищета и пьянство. Разве я говорю неправду?
И старик потер руки в усмехнулся, словно радуясь, что ему удалось по-своему осветить излюбленную тему.
Мистер Пиквик с большим любопытством разглядывал старика, а остальные улыбались и помалкивали.
— Толкуют о немецких университетах, — продолжал маленький старте. Вздор! У нас здесь романтики достаточно, даже на полмили незачем отходить, только об этом никогда не думают.
— Об этой романтике я действительно никогда еще не думал, — смеясь, сказал мистер Пиквик.
— Конечно, не думали, — отозвался маленький старик. — Как говорил мне один мой друг: «В сущности, что особенного в этих помещениях?» — «Странные старые дома», — отвечал я. «Нисколько», — говорил он. «Уединенные», продолжал я. «Ничуть не бывало», — говорил он. Как-то утром он умер от апоплексического удара, когда собирался открыть свою выходную дверь. Он упал головой на свой собственный ящик для писем и так пролежал полтора года. Все думали, что он уехал из города.
— А как же его в конце концов нашли? — полюбопытствовал мистер Пиквик.
— Старейшины решили взломать дверь, потому что он два года не платил за квартиру. Так и сделали. Взломали замок, и покрытый пылью скелет в синем фраке, черных коротких штанах и шелковых чулках упад в объятия швейцара, который открыл дверь. Странно! Пожалуй, довольно странно, а?
Старичок еще ниже склонил голову к плечу и с невыразимым удовольствием потер руки.
— Я знаю другой случай, — сказал старичок, когда хихиканье его постепенно стихло. — Это произошло в Клиффордс-Инне. Жилец верхнего этажа человек дурной репутации — заперся в стенном шкафу в своей спальне и принял мышьяку. Управляющий подумал, что он сбежал, отпер его дверь и вывесил объявление. Явился другой человек, нанял квартиру, меблировал ее и переехал туда. Почему-то он не мог спать — ему было тревожно и неуютно. «Странно, сказал он. — Устрою спальню в другой комнате, а здесь будет моя гостиная». Он произвел эту перемену в очень хорошо спал ночью, но вдруг обнаружил, что почему-то не может читать по вечерам: он начал нервничать, беспокоиться, все время снимал нагар со свечей и осматривался по сторонам. «Ничего не понимаю», — сказал он, когда вернулся как-то вечером из театра и пил холодный грог, прислонившись спиной к стене, чтобы не могло ему почудиться, будто кто-то стоит у него за спиной. «Ничего не понимаю», — сказал он, и как раз в эту секунду его взгляд упал на маленький стенной шкаф, который всегда был заперт, и дрожь пробежала по всему его телу с головы до пят. «Это странное чувство я испытывал раньше, — сказал он, — я невольно думаю о том, что с этим шкафом связано что-то неладное». Он сделал над собой усилие, собрался с духом, сбил замок двумя ударами кочерги, открыл дверцу и… да, сомнений быть не могло: в углу, выпрямившись во весь рост, стоял прежний жилец, крепко сжимая в руке маленькую бутылочку, а лицо его… ну, ладно!..
Закончив рассказ, маленький старик с мрачной торжествующей улыбкой обвел глазами внимательные лица своей изумленной аудитории.
— Какие странные вещи вы рассказываете, сэр, — заметил мистер Пиквик, пристально разглядывая сквозь очки физиономию старика.
— Странные! — повторил маленький старик. — Нисколько! Вам они кажутся странными, потому что вы ничего об этом не знаете. Они забавны, но заурядны.
— Забавны! — невольно воскликнул мистер Пиквик.
— Да, забавны, не правда ли? — с дьявольской усмешкой отозвался маленький старик, а затем, не дожидаясь ответа, продолжал: