Страница:
— Вот, сэр! — добавил Потт, в изнеможении складывая газету. — Таково положение дел.
Так как в эту минуту хозяин гостиницы и лакей принесли обед, мистер Потт приложил палец к губам, давая понять, что его жизнь находится в руках мистера Пиквика и он рассчитывает на его осторожность. Мистеры Боб Сойер и Бенджемин Эллен, непочтительно заснувшие во время чтения заметки из «Итенсуиллской газеты», проснулись от одного магического слова «обед», произнесенного шепотом. Они сели за обед; к услугам их аппетита было хорошее пищеварение, здоровье — к услугам аппетита, и пищеварения, и лакей — к услугам всех этих трех свойств.
За обедом и во время последовавшей беседы мистер Потт, снизойдя до житейских тем, сообщил мистеру Пиквику, что итенсуиллский климат оказался вреден для его супруги, и она решила побывать на различных модных курортах, чтобы восстановить здоровье и душевные силы. Этими словами он деликатно маскировал тот факт, что миссис Потт, приводя в исполнение часто повторяемую угрозу о разводе, уехала навсегда вместе с верным телохранителем и, благодаря договору, заключенному ее братом лейтенантом с мистером Поттом, обеспечила себе половину редакторского жалованья и годовой, прибыли от «Итенсуиллской газеты».
Пока великий мистер Потт распространялся на эту и другие темы, время от времени, освежая беседу цитатами из своих собственных произведений, какой-то угрюмый на вид незнакомец, выглянув из окна кареты, направлявшейся. в Бирмингем и остановившейся перед гостиницей, чтобы сдать пакеты, пожелал узнать, может ли он рассчитывать, на такие удобства, как кровать и постель, если вздумает здесь переночевать.
— Разумеется, сэр, — ответил хозяин гостиницы.
— Могу? В самом деле? — спросил незнакомец, которому, судя по тону и манере, была свойственна подозрительность.
— Несомненно, сэр, — ответил хозяин.
— Хорошо, — сказал незнакомец. — Кучер, я здесь выхожу. Кондуктор, мой саквояж!
Отрывисто пожелав остальным пассажирам спокойной ночи, незнакомец вылез из кареты. Это был невысокий джентльмен с очень жесткими черными волосами, остриженными под дикобраза или под сапожную щетку и стоявшими дыбом. Он держал себя сурово и величаво; манеры были повелительные, глаза, зоркие, а вся осанка свидетельствовала о безграничной самоуверенности; и сознании неизмеримого превосходства над остальными смертными.
Этого джентльмена ввели в комнату, первоначально предназначенную для патриотически настроенного мистера Потта, и лакей с немым изумлением отметил странное совпадение: едва он зажег свечи, как незнакомец, запустив руку в свою шляпу, вытащил оттуда газету и начал читать ее с тем же негодующим презрением, какое час назад, отражаясь на величавой физиономии Потта, парализовало энергию лакея. Он заметил также, что презрение мистера Потта было вызвано газетой, называвшейся «Итенсуиллский независимый», тогда как возмущение этого джентльмена пробудила «Итенсуиллская газета».
— Позовите хозяина! — приказал незнакомец.
— Слушаю, сэр, — ответил лакей.
Хозяина позвали, и он явился.
— Вы хозяин? — осведомился джентльмен.
— Я, сэр, — отвечал хозяин.
— Вы меня знаете? — спросил джентльмен.
— Не имею этого удовольствия, сэр, — ответил хозяин.
— Моя фамилия Слерк, — сообщил джентльмен.
Хозяин слегка поклонился.
— Слерк, сэр! — высокомерно повторил джентльмен. — Теперь, любезный, вы знаете, кто я такой?
Хозяин почесал в затылке, посмотрел на потолок, на незнакомца и слегка улыбнулся.
— Любезный, вы знаете, кто я такой? — сердито повторил незнакомец.
Хозяин тщетно напрягал память и, наконец, ответил:
— Не знаю, сэр.
О небо! — воскликнул незнакомец, ударяя кулаком по столу. — Вот она, слава!
Хозяин попятился к двери. Незнакомец, не спуская с него глаз, продолжал:
— Вот она — благодарность за годы упорного труда на благо народа! Я не вижу ликующих толп, которые стекаются, чтобы приветствовать своего вождя. Не слышу колокольного звона. И даже имя мое не вызывает ни малейшего отклика в бесчувственных сердцах! От этого могут замерзнуть чернила, — говорил мистер Слерк, шагая взад и вперед, и хочется навеки уйти от трудов.
— Вы заказали грог, сэр? — робко осведомился хозяин.
— Ром! — заявил мистер Слерк, грозно поворачиваясь к нему. — Топится у вас где-нибудь камин?
— Можно сейчас же растопить, сэр, — сказал хозяин.
— А комната, конечно, до ночи не согреется, — перебил мистер Слерк. Есть кто-нибудь в кухне?
Там не было ни души. Огонь пылал. Все разошлись, и дверь была заперта на ночь.
— Я буду пить ром у кухонного очага, — объявил мистер Слерк.
Взяв шляпу и газету, он торжественно последовал за хозяином в это скромное помещение и, опустившись на скамью возле очага, состроил презрительную гримасу и молча, с достоинством начал читать и пить.
Случилось так, что в этот самый момент над «Головой Сарацина» пролетал некий демон раздора и, посмотрев из праздного любопытства вниз, узрел Слерка, комфортабельно расположившегося у кухонного очага, — а в другой комнате — Потта, слегка возбужденного вином. Злобный демон, ворвавшись с непостижимой быстротой в упомянутую комнату, тотчас же проник в голову мистера Боба Сойера и, преследуя свои пагубные цели, побудил его сказать следующие слова:
— А ведь мы позабыли о камине, и огонь потух. — Как холодно стало после дождя!
— Совершенно верно, — зябко ежась, отозвался мистер Пиквик.
— Не худо было бы выкурить сигару возле кухонного очага, — предложил Боб Сойер, все еще подстрекаемый вышеупомянутым демоном.
— Мне кажется, это будет чрезвычайно приятно, — ответил мистер Пиквик. — А вы что скажете, мистер Потт?
Мистер Потт охотно согласился, и четверо путешественников, каждый со стаканом в руке, немедленно прошествовали в кухню под предводительством Сэма Уэллера, показывавшего им дорогу.
Незнакомец все еще читал. Он поднял голову и вздрогнул. Мистер Потт тоже вздрогнул.
— Что случилось? — шепотом спросил мистер Пиквик.
— Этот гад! — ответил Потт.
— Какой гад? — спросил мистер Пиквик, пугливо озираясь, как бы не наступить на какого-нибудь гигантского таракана или чудовищного паука.
— Этот гад… — прошептал Потт, хватая мистера Пиквика за рукав и указывая на незнакомца. — Этот гад… Слерк из «Независимого»!
— Не лучше ли нам уйти? — шепнул мистер Пиквик.
— Ни за что на свете, сэр! — возразил храбрый во хмелю Потт. — Ни за что на свете!
С этими словами мистер Потт расположился на противоположной скамье и, выбрав один номер из пачки газет, начал читать, повернувшись лицом к своему врагу.
Мистер Потт, конечно, читал «Независимого», а мистер Слерк, конечно, читал «Итенсуиллскую газету», и каждый джентльмен выражал свое презрение к творчеству другого горьким смехом и саркастическим фырканьем. Затем они начали высказывать свои мнения более открыто, пользуясь такими критическими замечаниями, как «нелепо», «гнусно», «возмутительно», «вздор», «мошенничество», «мерзость», «грязь», «гниль», «помои».
И мистер Боб Сойер и мистер Бей Эллен наблюдали эти симптомы, показательные для соперничества и ненависти, с большим восторгом, придававшим особый смак их сигарам, которыми они энергически затягивались. Когда противники начали выдыхаться, проказник Боб Сойер весьма учтиво обратился к Слерку:
— Разрешите посмотреть вашу газету, сэр, когда вы ее прочтете.
— Вы найдете очень мало стоящего в этом презренном листке, сэр, — отвечал Слерк, бросая сатанинский взгляд на Потта.
— Сейчас я вам передам вот эту, — сказал Потт, поднимая голову; он побледнел от бешенства, и голос у него дрожал по той же причине. — Ха-ха! Вас позабавит наглость этого субъекта.
Слова «листок» и «субъект» были произнесены с резким ударением, и лица обоих редакторов раскраснелись от гнева.
— Сквернословие этого презренного — человека гнусно и отвратительно, сказал Потт, якобы обращаясь к Бобу Сойеру, но устремляя грозный взгляд на Слерка.
Тут мистер Слерк громко захохотал и, складывая газету так, чтобы перейти к чтению следующего столбца, заявил, что этот болван, право же, его забавляет.
— Какой бесстыдный враль этот субъект! — продолжал Потт, из красного делаясь багровым.
— Случалось ли вам, сэр, читать дурацкую болтовню этого человека? — осведомился Слерк у Боба Сойера.
— Нет, — отвечал Боб. — А что, очень плохо?
— О, ужасно, ужасно! — воскликнул Слерк.
— Ах, боже мой, это просто чудовищно! — возопил в этот момент Потт, все еще делая вид, будто поглощен чтением.
— Если вам удастся одолеть эти фразы, пропитанные желчью, подлостью, фальшью, обманом, предательством и ханжеством, — сказал Слерк, протягивая газету Бобу, — вы, быть может, получите некоторое удовольствие, посмеявшись над стилем этого безграмотного болтуна.
— Что вы сказали, сэр? — осведомился Потт, поднимая голову и дрожа от ярости.
— А вам какое дело, сэр? — отозвался Слерк.
— Безграмотный болтун, не так ли, сэр? — продолжал Потт.
— Да, сэр, именно так, — отвечал Слерк, — и «синяя скука», сэр, если это вам больше по вкусу. Ха-ха!
Мистер Потт не ответил ни слова на эту оскорбительную остроту. Он медленно сложил номер «Независимого», бросил его на пол, придавил ногой, плюнул на него весьма торжественно и препроводил в огонь.
— Вот, сэр! — сказал Потт, отступая от очага. И точно так же я проучил бы ехидну, породившую эту газету, если бы, к счастью для нее, меня не удерживали законы моей страны.
— Так проучите же ее, сэр! — вскочив, крикнул Слерк. — В такого рода делах она никогда не прибегнет к защите закона. Проучите ее, сэр!
— Правильно! Правильно! — провозгласил Боб Сойер.
— Вызов по всем правилам, — заметил мистер Бен Эллен.
— Проучите ее, сэр! — повысив голос, крикнул Слерк.
Мистер Потт бросил презрительный взгляд, который мог бы испепелить якорь.
— Проучите ее, сэр! — еще громче крикнул Слерк.
— Не желаю, сэр! — отвечал Потт.
— О, вот как, вы не желаете, сэр? — насмешливо переспросил Слерк. — Вы слышите, джентльмены? Он не желает? Он не боится, — о нет, он не желает!. Ха-ха!
— Сэр! — сказал Потт, задетый этим саркастическим замечанием. — Сэр, я считаю вас ехидной. Я смотрю на вас, сэр, как на человека, который благодаря своему дерзкому, позорному и отвратительному поведению потерял свое место в обществе. Я считаю вас, сэр, как человека и политика, самой настоящей ехидной.
Возмущенный «независимый» не ждал конца этой обличительной речи. Схватив свой саквояж, туго набитый движимым имуществом, он замахнулся им в тот момент, когда. Потт отвернулся, и, описав полукруг, опустил саквояж ему на голову как раз тем углом, где лежала большая щетка. Треск разнесся по всей кухне, и Потт был немедленно повержен на пол.
— Джентльмены! — закричал мистер Пиквик, когда Потт, вскочив, схватил совок. — Джентльмены! Опомнитесь, ради бога!.. Сэм!.. Прошу вас, джентльмены!.. Да разнимите же их!
Выкрикивая эти бессвязные слова, мистер Пиквик бросился между взбешенными бойцами как раз вовремя, чтобы получить с одной стороны удар саквояжем, а с другой — удар совком. То ли представители общественного мнения Итенсуилла были ослеплены ненавистью, то ли они учли, сколь выгодно им иметь между собой третье лицо, принимающее на себя все удары, — как бы то ни было, но они не обратили ни малейшего внимания на мистера Пиквика и, с большим воодушевлением вызывая друг друга на бой, бесстрашно орудовали саквояжем и совком. Несомненно, мистер Пиквик жестоко поплатился бы за свое человеколюбивое вмешательство, если бы не мистер Уэллер, который, заслышав вопли хозяина, ворвался в кухню, схватил мешок из-под муки и положил конец драке, набросив мешок на голову могущественному Потту и крепко обхватив его за плечи.
— Отнимите саквояж у другого сумасшедшего! — крикнул Сэм Бену Эллену и Бобу Сойеру, которые ровно ничего не делали и только приплясывали вокруг, вооруженные ланцетами с черепаховой ручкой и готовые пустить кровь первому, кто будет оглушен ударом. — Отдайте саквояж, негодник вы этакий, или я вас самого туда запрячу!
Устрашенный этой угрозой и совсем запыхавшийся «независимый» дал себя обезоружить, а мистер Уэллер, сняв гасильник с Потта, освободил его с таким предостережением: — Сейчас же отправляйтесь спать, или я вас обоих уложу в одну постель, завяжу вам рты, деритесь сколько угодно. Я справлюсь с дюжиной таких, как вы, если они полезут в драку. А вы сэр, будьте добры, пожалуйте сюда.
Обратившись с такими словами к мистеру Пиквику, Сэм взял его под руку и увел, а хозяин гостиницы под наблюдением мистера Боба Сойера и мистера Бенджемина Эллена препроводил обоих враждующих редакторов в их комнаты. Уходя, они выкрикивали свирепые угрозы и в туманных выражениях договаривались выйти завтра на смертный бой. Впрочем, поразмыслив, они пришли к тому заключению, что гораздо разумнее будет продолжать бой в печати. Поэтому они вскоре возобновили враждебные действия, и весь Итенсуилл был потрясен их храбростью — на бумаге.
На следующее утро они уехали спозаранку в разных каретах, пока остальные путешественники еще спали. А так как погода прояснилась, то мистер Пиквик со своими спутниками устремился в Лондон.
Глава LII,
повествующая о важном событии в семействе Уэллера и о безвременном падении красноносого мистера Стиггинса
Считая неделикатным представить молодой чете Боба Сойера или Бена Эллена, не предупредив ее об их прибытии, и желая щадить по мере сил чувства Арабеллы, мистер Пиквик сказал, что он с Сэмом поедет в гостиницу «Джордж и Ястреб», а молодые люди временно остановятся где-нибудь в другом месте. На это они охотно согласились, и план был приведен в исполнение: мистер Бен Эллен и мистер Боб Сойер отправились на окраину Боро в уединенный трактир, где в былые дни их имена частенько красовались за дверью буфетной, возглавляя написанные мелом длинные и запутанные вычисления.
— Ах, боже мой, мистер Уэллер! — воскликнула хорошенькая горничная, встретив Сэма у двери.
— Лучше бы вы сказали: «Ах, Сэмми мой», милочка, — отвечал Сэм, отставая от своего хозяина, чтобы тот не слышал их беседы. — Мэри, какая вы красотка!
— Ах, мистер Уэллер, какие глупости вы говорите! — сказала Мэри. — Ах, мистер Уэллер, не надо!
— Чего не надо, моя милая? — осведомился Сэм.
— Вот этого, — отвечала хорошенькая горничная. Да отстаньте вы от меня!
После такого увещания хорошенькая горничная оттолкнула Сэма к стене, заявив, что он измял ей чепчик и растрепал локоны.
— И вдобавок помешали мне сказать то, что я хотела, — сказала Мэри. Вас уже четыре дня ждет письмо. Получаса не прошло после вашего отъезда, как оно было получено, а на обертке написано: «Спешно».
— Где оно, моя милочка? — спросил Сэм.
— Я его припрятала для вас, а то бы оно давным-давно пропало, — отвечала Мэри. — Вот оно, берите, хотя вы этого не заслуживаете.
С этими словами, мило кокетничая и выражая сомнения и опасения, не потерялось ли письмо, Мэри извлекла его из-под изящнейшей муслиновой пелеринки и протянула Сэму, который тотчас же поцеловал его с превеликой галантностью и нежностью.
— Ах, боже мой! — воскликнула Мэри, поправляя пелеринку и притворяясь ничего не понимающей. — Почему вы так его полюбили?
На это Сэм ответил одним только подмигиванием, глубочайший смысл коего не поддается никаким описаниям, и, усевшись рядом с Мэри на подоконник, распечатал письмо и заглянул в его содержимое.
— Вот те на! — воскликнул Сэм. — Что это значит?
— Надеюсь, ничего не случилось? — осведомилась Мэри, заглядывая ему через плечо.
— Да благословит бог ваши глазки! — сказал Сэм, поднимая голову..
— Забудьте о моих глазах, читайте-ка лучше письмо, — посоветовала хорошенькая горничная, и при этом глаза у нее смотрели так лукаво и чарующе, что перед ними никак нельзя было устоять.
Сэм освежился поцелуем и прочел следующее:
— Должно быть, он попросил кого-нибудь написать за него, а сам подписался, — предположила хорошенькая горничная.
— Подождите минутку, — сказал Сэм, снова пробегая письмо и останавливаясь, чтобы обдумать некоторые места. — Вы угадали. Джентльмен, который это писал, изложил все, как полагается, о случившейся беде, а потом мой отец заглянул ему через плечо, сунул свой нос и запутал все дело. Это очень на него похоже. Вы правы, Мэри, милочка.
Уяснив себе этот пункт, Сэм еще раз прочел послание от начала и до конца и, как будто только теперь уразумев его содержание, задумчиво сложил письмо и воскликнул:
— Стало быть, бедняжка умерла! Мне ее жаль. Она была бы неплохой женщиной, если бы эти пастыри оставили ее в покое. Мне ее очень жаль.
Мистер Уэллер с такой серьезностью произнес эти слова, что хорошенькая горничная опустила глазки и призадумалась.
— А впрочем, — продолжал Сэм, со вздохом пряча письмо в карман, сделанного не переделаешь, как сказала старая леди, выйдя замуж за лакея. Теперь уж не исправишь дела, — не правда ли, Мэри?
Мэри покачала головой и тоже вздохнула.
— Придется попросить отпуск у командира, — сказал Сэм. Мэри еще раз вздохнула. Письмо было такое трогательное.
— До свиданья, — сказал Сэм.
— До свиданья, — отозвалась хорошенькая служанка и отвернулась.
— Позвольте пожать вашу ручку, — сказал Сэм.
Мэри протянула руку — очень маленькую, хотя это и была рука горничной, — и встала, собираясь уйти.
— Я скоро вернусь, — проговорил Сэм.
— Вы всегда в разъездах, — сказала Мэри, чуть заметно качнув головой. Не успеете приехать и опять уезжаете.
Мистер Уэллер привлек к себе красавицу и начал ей что-то нашептывать. Через минуту она повернулась и нему и соблаговолила на него взглянуть. Когда они расстались, оказалось, что ей необходимо зайти в свою комнату и поправить чепчик и локоны, раньше чем явиться к хозяйке. Поднимаясь по лестнице, чтобы совершить эту предварительную процедуру, она кивала Сэму через перила и расточала ему улыбки.
— Я вернусь не позже чем через два дня, сэр, — сказал Сэм, сообщив мистеру Пиквику о несчастье, постигшем его отца.
— Оставайтесь, сколько понадобится, Сэм, — отвечал мистер Пиквик, — я вам разрешаю.
Сэм поклонился.
— Скажите отцу, Сэм, что, если я могу быть чем-нибудь полезен, я с величайшей готовностью сделаю для него все, что в моих силах.
— Благодарю вас, сэр, — отвечал Сэм. — Я передам.
И, заверив друг друга во взаимном расположении, хозяин и слуга расстались.
Было ровно семь часов, когда Сэмюел Уэллер, спустившись с козел пассажирской кареты, проезжавшей через Доркинг, очутился на расстоянии нескольких сот ярдов от «Маркиза Гренби». Был холодный, пасмурный вечер, маленькая улица производила гнетущее впечатление, а красная физиономия благородного и доблестного Маркиза, качавшегося и скрипевшего на ветру, казалась еще более печальной и меланхолической, чем обычно. Шторы были опущены и ставни прикрыты. Никого не виднелось у входа, где всегда собирались гуляки. Было тихо и безлюдно.
Не встретив никого, к кому бы он мог обратиться за сведениями, Сэм не спеша вошел в дом; оглянувшись, он тотчас заметил своего родителя.
Вдовец сидел за круглым столиком в комнате за буфетной и курил трубку, пристально глядя на огонь. Похороны состоялись, по-видимому, сегодня, ибо к его шляпе, которую он почему-то не снял, была прикреплена лента длиной ярда в полтора, небрежно переброшенная через спинку стула и спускавшаяся до полу. Мистер Уэллер был погружен в свои мысли и настроен созерцательно, ибо, несмотря на то, что Сэм окликнул его несколько раз, он продолжал курить все так же задумчиво и спокойно и очнулся только тогда, когда сын положил руку ему на плечо.
— Сэмми, — сказал мистер Уэллер, — добро пожаловать.
— Я несколько раз вас окликал, а вы не слыхали, — сообщил Сэм, вешая шляпу на гвоздь.
— Совершенно верно, Сэмми, — отозвался мистер Уэллер, снова устремив задумчивый взгляд на огонь, — я был в мечтательности, Сэмми.
— В чем? — осведомился Сэм, подсаживаясь к камину.
— В мечтательности, Сэмми, — повторил мистер Уэллер-старший. — Я думал о ней, Сэмивел.
Тут мистер Уэллер мотнул головой в сторону Доркингскго кладбища, поясняя, что его слова относятся к усопшей миссис Уэллер.
— Я вот о чем думал, Сэмми, — продолжал мистер Уэллер, с большой серьезностью взирая на сына поверх своей трубки, словно заверяя его, что, каким бы удивительным и невероятным ни показалось такое признание, оно тем не менее высказано спокойно и обдуманно. Я вот о чем думал, Сэмми: в общем, мне очень жаль что она померла.
— Ну что ж, так оно и должно быть, — отозвался Сэм.
Мистер Уэллер кивнул в знак согласия и, снова уставившись на огонь, скрылся в облаке табачного дыма и глубоко задумался.
— Очень разумные слова она мне сказала, Сэмми, — произнес мистер Уэллер после долгого молчания, отгоняя дым рукой.
— Какие слова? — полюбопытствовал Сэм.
— Которые она говорила, когда расхворалась, — отвечал старый джентльмен.
— Что же она говорила?
— А вот что: «Веллер, говорит, боюсь, что я с тобою обходилась не так, как бы оно полагалось. Ты человек очень добрый, и я могла бы позаботиться о том, чтобы тебе было хорошо у себя дома. Теперь, говорит, когда уже поздно, я начинаю понимать, что, если замужняя женщина хочет быть религиозной, она прежде всего должна подумать о своих домашних обязанностях и позаботиться, чтобы вокруг нее все были довольны и счастливы. А если она ходит в церковь, в часовню или еще куда-нибудь, то пусть остерегается, чтобы не прикрывать этим лень и не потакать своим слабостям. А я, говорит, это делала и тратила время и деньги на людей, которые жили еще хуже моего. Но, надеюсь, Веллер, когда я умру, ты меня будешь поминать такой, какой я была, пока не сошлась с этими людьми, и какая я есть на самом деле». — «Сьюзен, — говорю я: она меня врасплох застала, Сэмивел, сказать по правде, мой мальчик, — Сьюзен, говорю, ты мне была хорошей женой, нечего толковать об этом. Держись, моя милая, и ты еще увидишь, как я расправлюсь с этим-вот Стиггинсом». Тут она улыбнулась, Сэмивел, — добавил старый джентльмен, затягиваясь трубкой, чтобы подавить вздох, — а потом все-таки померла.
— Да, папаша… — начал Сэм, решив высказать простое и утешительное соображение, после того как старый джентльмен минуты три-четыре покачивал головой и задумчиво курил. — Да, папаша, рано или поздно все мы туда отправимся.
— Отправимся, Сэмми, — подтвердил мистер Уэллер-старший.
— Так угодно провидению, — продолжал Сэм.
— Разумеется, — согласился отец, одобрительно кивнув головой. — Не будь этого, что оставалось бы делать гробовщикам, Сэмми?
Растерявшись среди бесконечных выводов, вытекающих из такого соображения, мистер Уэллер-старший положил трубку на стол и с задумчивой физиономией начал размешивать угли в камине.
Считая неделикатным представить молодой чете Боба Сойера или Бена Эллена, не предупредив ее об их прибытии, и желая щадить по мере сил чувства Арабеллы, мистер Пиквик сказал, что он с Сэмом поедет в гостиницу «Джордж и Ястреб», а молодые люди временно остановятся где-нибудь в другом месте. На это они охотно согласились, и план был приведен в исполнение: мистер Бен Эллен и мистер Боб Сойер отправились на окраину Боро в уединенный трактир, где в былые дни их имена частенько красовались за дверью буфетной, возглавляя написанные мелом длинные и запутанные вычисления.
— Ах, боже мой, мистер Уэллер! — воскликнула хорошенькая горничная, встретив Сэма у двери.
— Лучше бы вы сказали: «Ах, Сэмми мой», милочка, — отвечал Сэм, отставая от своего хозяина, чтобы тот не слышал их беседы. — Мэри, какая вы красотка!
— Ах, мистер Уэллер, какие глупости вы говорите! — сказала Мэри. — Ах, мистер Уэллер, не надо!
— Чего не надо, моя милая? — осведомился Сэм.
— Вот этого, — отвечала хорошенькая горничная. Да отстаньте вы от меня!
После такого увещания хорошенькая горничная оттолкнула Сэма к стене, заявив, что он измял ей чепчик и растрепал локоны.
— И вдобавок помешали мне сказать то, что я хотела, — сказала Мэри. Вас уже четыре дня ждет письмо. Получаса не прошло после вашего отъезда, как оно было получено, а на обертке написано: «Спешно».
— Где оно, моя милочка? — спросил Сэм.
— Я его припрятала для вас, а то бы оно давным-давно пропало, — отвечала Мэри. — Вот оно, берите, хотя вы этого не заслуживаете.
С этими словами, мило кокетничая и выражая сомнения и опасения, не потерялось ли письмо, Мэри извлекла его из-под изящнейшей муслиновой пелеринки и протянула Сэму, который тотчас же поцеловал его с превеликой галантностью и нежностью.
— Ах, боже мой! — воскликнула Мэри, поправляя пелеринку и притворяясь ничего не понимающей. — Почему вы так его полюбили?
На это Сэм ответил одним только подмигиванием, глубочайший смысл коего не поддается никаким описаниям, и, усевшись рядом с Мэри на подоконник, распечатал письмо и заглянул в его содержимое.
— Вот те на! — воскликнул Сэм. — Что это значит?
— Надеюсь, ничего не случилось? — осведомилась Мэри, заглядывая ему через плечо.
— Да благословит бог ваши глазки! — сказал Сэм, поднимая голову..
— Забудьте о моих глазах, читайте-ка лучше письмо, — посоветовала хорошенькая горничная, и при этом глаза у нее смотрели так лукаво и чарующе, что перед ними никак нельзя было устоять.
Сэм освежился поцелуем и прочел следующее:
«Маркиз Грен» в Доркин середа— Что за бестолковое письмо! — воскликнул Сэм. Как тут разобрать, что оно значит, со всеми этими «он» да «я»! И почерк не отцовский, вот только подпись печатными буквами — это его рука.
Мой дорогой Сэмми!
Мне очень жалко что имею удовольствие доставить тебе дурные новости твоя мачеха схватила простуду по случаю легкомысленово сидения слишком долго на мокрой траве под дождем слушая пастыря а тот не мог убратся до позней ночи потому как накачался грогом и не мог заткнуть глотку пока малость не очухался а на это понадобилось много времени дохтор гаварит что ежлибы она глатнула теплового грогу не доэтого а после она былаб теперь здоровехонка тотже час ей подмазали колеса и все сделали чтоб она опять покатила ваш отец надеялся что она выкрутится но заворачивая за угол сынок она попала не на ту дорогу и покатила пот гору сломя голову и хоть медицына тотже час схватилась затормас все было без толку и проехала последним заставу без двадцати шесть вчера вечером прикатиф на место гораздо раньше регулярново часу может потому как при ней было очень мало поклажы ваш отец говорит если вы прябудете и навестите меня Сэмми он будет очен рат потому как я очен одинок Сэмивел примечание он говорит нужно писать это так а я говорю нетак и потому как нужно порешить всякие дела он уверен что хазяин вас одпустит конешно одпустит потому как я его хорошо знаю, и опять же он кланяеться и я тож и остаюс Сэмивел преданный тебе
Тони Веллер».
— Должно быть, он попросил кого-нибудь написать за него, а сам подписался, — предположила хорошенькая горничная.
— Подождите минутку, — сказал Сэм, снова пробегая письмо и останавливаясь, чтобы обдумать некоторые места. — Вы угадали. Джентльмен, который это писал, изложил все, как полагается, о случившейся беде, а потом мой отец заглянул ему через плечо, сунул свой нос и запутал все дело. Это очень на него похоже. Вы правы, Мэри, милочка.
Уяснив себе этот пункт, Сэм еще раз прочел послание от начала и до конца и, как будто только теперь уразумев его содержание, задумчиво сложил письмо и воскликнул:
— Стало быть, бедняжка умерла! Мне ее жаль. Она была бы неплохой женщиной, если бы эти пастыри оставили ее в покое. Мне ее очень жаль.
Мистер Уэллер с такой серьезностью произнес эти слова, что хорошенькая горничная опустила глазки и призадумалась.
— А впрочем, — продолжал Сэм, со вздохом пряча письмо в карман, сделанного не переделаешь, как сказала старая леди, выйдя замуж за лакея. Теперь уж не исправишь дела, — не правда ли, Мэри?
Мэри покачала головой и тоже вздохнула.
— Придется попросить отпуск у командира, — сказал Сэм. Мэри еще раз вздохнула. Письмо было такое трогательное.
— До свиданья, — сказал Сэм.
— До свиданья, — отозвалась хорошенькая служанка и отвернулась.
— Позвольте пожать вашу ручку, — сказал Сэм.
Мэри протянула руку — очень маленькую, хотя это и была рука горничной, — и встала, собираясь уйти.
— Я скоро вернусь, — проговорил Сэм.
— Вы всегда в разъездах, — сказала Мэри, чуть заметно качнув головой. Не успеете приехать и опять уезжаете.
Мистер Уэллер привлек к себе красавицу и начал ей что-то нашептывать. Через минуту она повернулась и нему и соблаговолила на него взглянуть. Когда они расстались, оказалось, что ей необходимо зайти в свою комнату и поправить чепчик и локоны, раньше чем явиться к хозяйке. Поднимаясь по лестнице, чтобы совершить эту предварительную процедуру, она кивала Сэму через перила и расточала ему улыбки.
— Я вернусь не позже чем через два дня, сэр, — сказал Сэм, сообщив мистеру Пиквику о несчастье, постигшем его отца.
— Оставайтесь, сколько понадобится, Сэм, — отвечал мистер Пиквик, — я вам разрешаю.
Сэм поклонился.
— Скажите отцу, Сэм, что, если я могу быть чем-нибудь полезен, я с величайшей готовностью сделаю для него все, что в моих силах.
— Благодарю вас, сэр, — отвечал Сэм. — Я передам.
И, заверив друг друга во взаимном расположении, хозяин и слуга расстались.
Было ровно семь часов, когда Сэмюел Уэллер, спустившись с козел пассажирской кареты, проезжавшей через Доркинг, очутился на расстоянии нескольких сот ярдов от «Маркиза Гренби». Был холодный, пасмурный вечер, маленькая улица производила гнетущее впечатление, а красная физиономия благородного и доблестного Маркиза, качавшегося и скрипевшего на ветру, казалась еще более печальной и меланхолической, чем обычно. Шторы были опущены и ставни прикрыты. Никого не виднелось у входа, где всегда собирались гуляки. Было тихо и безлюдно.
Не встретив никого, к кому бы он мог обратиться за сведениями, Сэм не спеша вошел в дом; оглянувшись, он тотчас заметил своего родителя.
Вдовец сидел за круглым столиком в комнате за буфетной и курил трубку, пристально глядя на огонь. Похороны состоялись, по-видимому, сегодня, ибо к его шляпе, которую он почему-то не снял, была прикреплена лента длиной ярда в полтора, небрежно переброшенная через спинку стула и спускавшаяся до полу. Мистер Уэллер был погружен в свои мысли и настроен созерцательно, ибо, несмотря на то, что Сэм окликнул его несколько раз, он продолжал курить все так же задумчиво и спокойно и очнулся только тогда, когда сын положил руку ему на плечо.
— Сэмми, — сказал мистер Уэллер, — добро пожаловать.
— Я несколько раз вас окликал, а вы не слыхали, — сообщил Сэм, вешая шляпу на гвоздь.
— Совершенно верно, Сэмми, — отозвался мистер Уэллер, снова устремив задумчивый взгляд на огонь, — я был в мечтательности, Сэмми.
— В чем? — осведомился Сэм, подсаживаясь к камину.
— В мечтательности, Сэмми, — повторил мистер Уэллер-старший. — Я думал о ней, Сэмивел.
Тут мистер Уэллер мотнул головой в сторону Доркингскго кладбища, поясняя, что его слова относятся к усопшей миссис Уэллер.
— Я вот о чем думал, Сэмми, — продолжал мистер Уэллер, с большой серьезностью взирая на сына поверх своей трубки, словно заверяя его, что, каким бы удивительным и невероятным ни показалось такое признание, оно тем не менее высказано спокойно и обдуманно. Я вот о чем думал, Сэмми: в общем, мне очень жаль что она померла.
— Ну что ж, так оно и должно быть, — отозвался Сэм.
Мистер Уэллер кивнул в знак согласия и, снова уставившись на огонь, скрылся в облаке табачного дыма и глубоко задумался.
— Очень разумные слова она мне сказала, Сэмми, — произнес мистер Уэллер после долгого молчания, отгоняя дым рукой.
— Какие слова? — полюбопытствовал Сэм.
— Которые она говорила, когда расхворалась, — отвечал старый джентльмен.
— Что же она говорила?
— А вот что: «Веллер, говорит, боюсь, что я с тобою обходилась не так, как бы оно полагалось. Ты человек очень добрый, и я могла бы позаботиться о том, чтобы тебе было хорошо у себя дома. Теперь, говорит, когда уже поздно, я начинаю понимать, что, если замужняя женщина хочет быть религиозной, она прежде всего должна подумать о своих домашних обязанностях и позаботиться, чтобы вокруг нее все были довольны и счастливы. А если она ходит в церковь, в часовню или еще куда-нибудь, то пусть остерегается, чтобы не прикрывать этим лень и не потакать своим слабостям. А я, говорит, это делала и тратила время и деньги на людей, которые жили еще хуже моего. Но, надеюсь, Веллер, когда я умру, ты меня будешь поминать такой, какой я была, пока не сошлась с этими людьми, и какая я есть на самом деле». — «Сьюзен, — говорю я: она меня врасплох застала, Сэмивел, сказать по правде, мой мальчик, — Сьюзен, говорю, ты мне была хорошей женой, нечего толковать об этом. Держись, моя милая, и ты еще увидишь, как я расправлюсь с этим-вот Стиггинсом». Тут она улыбнулась, Сэмивел, — добавил старый джентльмен, затягиваясь трубкой, чтобы подавить вздох, — а потом все-таки померла.
— Да, папаша… — начал Сэм, решив высказать простое и утешительное соображение, после того как старый джентльмен минуты три-четыре покачивал головой и задумчиво курил. — Да, папаша, рано или поздно все мы туда отправимся.
— Отправимся, Сэмми, — подтвердил мистер Уэллер-старший.
— Так угодно провидению, — продолжал Сэм.
— Разумеется, — согласился отец, одобрительно кивнув головой. — Не будь этого, что оставалось бы делать гробовщикам, Сэмми?
Растерявшись среди бесконечных выводов, вытекающих из такого соображения, мистер Уэллер-старший положил трубку на стол и с задумчивой физиономией начал размешивать угли в камине.