Страница:
Марии. Недели тоски и унылого однообразия для него.
Найэл повернулся на бок и натянул на уши лоскутное одеяло. Оно пахло
чем-то неопределенным, похожим на смолу. Наверное, Фрида душится такими
духами. Запах имеет большое значение. Если вам нравится как от кого-то
пахнет, значит, вам нравится и сам человек. Так говорил Папа, а Папа всегда
прав.
Огонь в камине угас, и, несмотря на ворох одежды, на диване было
холодно, холодно и уныло. Единственное, что в нем было приятного, так это
лоскутное одеяло, пахнувшее смолой. Если бы Найэлу удалось забыть обо всем,
кроме этого запаха смолы, он бы уснул. Тогда его бы ничто не тревожило.
Тогда бы он согрелся. С каждой минутой ему становилось все холоднее, комната
погружалась все в большую темноту, в ней становилось все неприветливей, все
мрачнее. Словно в гробнице. Словно его погребли в гробнице и низкие своды
навсегда сомкнулись над ним. Он скинул с себя ворох одежды, все, кроме
лоскутного одеяла, которое прижимал к лицу, отчего запах смолы казался
сильнее, чем прежде, нежный, ласкающий.
Найэл встал с дивана и ощупью пошел по темной комнате к двери. Он
открыл дверь и остановился на пороге. Он слышал, как Фрида шевельнулась в
темноте, повернулась на кровати и сказала:
- В чем дело? Тебе не спится?
Найэл не знал, что ответить. Не знал, почему поднялся с дивана, подошел
к двери и открыл ее. Если он скажет, что ему не уснуть, она встанет и даст
ему аспирина. Он терпеть не мог аспирин. Принимать его совершенно
бесполезно.
- Ни в чем, - сказал он. - Просто... просто там очень одиноко.
Какое-то время она молчала. Казалось, она лежит во тьме и думает. Свет
она не зажгла.
Затем она сказала:
- Тогда иди сюда. Я о тебе позабочусь.
И в голосе ее было столько глубины, доброты и отзывчивости... как в тот
давний день, когда она подарила ему пачку миндального печенья.
Папа был очень пьян. Теперь, около трех часов ночи, большинство
приглашенных разъехались, и за столом оставалось лишь несколько осоловелых
женщин и усталых мужчин. Папа уже не был забавен. Он достиг стадии слез.
Внешне он совсем не изменился, не каверкал слов, не падал. Он просто плакал.
Левой рукой он обнимал за плечи Селию, правой какую-то незнакомую женщину,
которой очень хотелось домой.
- Все они ушли и бросили меня, - говорил он, - все, кроме вот этого
ребенка. Мария вылетела из гнезда, Найэл вылетел из гнезда, а этот ребенок
остался. Она украшение семьи. Я всегда это говорил, говорил еще тогда, когда
она трехлетней малышкой бродила по дому, засунув в рот палец, как младенец
Самуил*. Она украшение семьи.
На лице женщины справа от Папы застыла скука. Она очень хотела домой,
но ей никак не удавалось поймать взгляд своего мужа. Если то был ее муж.
Селия не знала. Никто не знал.
- У Марии все в порядке, - сказал Папа. - Она поднимется на самую
вершину, в ней достаточно моей крови, чтобы подняться на самую вершину. Вы
видели, что произошло сегодня? У Марии все в порядке. Но ей ни до кого нет
дела, кроме себя. - По его щекам текли слезы. Он даже не пытался смахнуть
их. Он упивался утишительной роскошью горя. - Взгляните на этого мальчика, -
продолжал он, - взгляните на Найэла. Он не моя плоть и кровь, но я его
вырастил. Чего бы он не достиг в будущем, все это будет благодаря мне. Он
мой приемный сын. И я считаю его своим. Я знаю каждую его мысль. Взгляните
на него. Взгляните на этого мальчика. Придет время и он кое-кого удивит.
Но меня ему не удивить. И где же он? Ушел и бросил меня. Ушел, как и
Мария. Остался только этот ребенок. Украшение семьи.
Он достал носовой платок и высморкался. Селия видела как соседка Папы
делает отчаянные знаки сидящему напротив мужчине. Она отвела взгляд. Ей было
невыносимо тяжело думать, что они могут догадаться, что она заметила жесты
этой женщины. Официанты устали и даже не старались скрыть, что им все давно
надоело. К столу подошел метрдотель и положил на тарелку перед Папой
аккуратно сложенный счет.
- Что это? - спросил Папа. - Кто-то хочет взять у меня автограф? У кого
есть карандаш? Есть у кого-нибудь карандаш?
Официант кашлянул. Он старался не смотреть на Селию.
- Это счет, Папа, - шепнула Селия. - Официант хочет, чтобы ты оплатил
счет.
Молодой официант, стоявший рядом с метрдотелем, хихикнул. То была
агония.
- Право, нам надо идти, - сказала женщина и, встав из-за стола,
отодвинула стул. - Прекрасный вечер. Мы получили огромное удовольствие.
Мужчина, сидевший напротив, наконец-то понял. Он тоже встал. Селия
догадывалась, что, поскольку Папа пьян, они боятся, как бы им не пришлось
разбираться со счетом. Чего доброго, так и будет - поэтому надо срочно
уходить.
- Мы все уходим, - сказал Папа. - Оставаться никто не желает. Скоро во
всем этом чертовом мире никого не останется. Пока у тебя есть наличные, они
тут как тут, но где они, когда ты разорен? Мне придется подписать это. Я не
могу заплатить наличными. Придется подписать его.
- Все в порядке, сэр, - любезным тоном сказал метрдотель.
- Грандиозный вечер, - сказал Папа. - Грандиозный. Благодарю вас.
Благодарю всех. Чудесный ужин. Чудесное обслуживание. Благодарю.
Он поднялся со стула и величавой походкой медленно направился к двери.
- Очаровательный малый, - сказал он Селии. - Просто очаровательный. -
Он грациозно поклонился паре, выходившей из зала вместе с ним. - Благодарю
вас за то, что пришли, - сказал он, - мы должны снова встретиться в самое
ближайшее время. Это был чудесный вечер.
Мужчина и женщина с удивлением посмотрели на Папу. Они не были из числа
его гостей. Селия прошла мимо них; ее голова была высоко поднята, щеки
пылали. С шубкой в руках она остановилась в дверях и стала ждать Папу.
В гардеробе он провел целую вечность, и Селия подумала, что он никогда
не придет. Наконец, он появился в пальто, накинутом на плечи наподобие
канидки, и в своей оперной шляпе, сдвинутой набок.
- Куда мы идем? - спросил он. - Дают еще один банкет. Мы все
встречаемся где-нибудь еще?
Селия заметила, что швейцар старается скрыть улыбку.
- Нет, Папа, - сказала она. - Уже очень поздно. Мы едем домой.
- Как скажешь, дорогая. Как скажешь.
Они вышли на улицу; машина стояла на противоположной стороне. Держа
Папу под руку, Селия перевела его через улицу. Кругом лежал снег. Зачем Папа
отпустил шофера? Он всегда отпускал его. Нелепая совестливость не позволяла
Папе допоздна задерживать шофера, и он отправлял его домой спать. Папа стал
шарить в карманах в поисках ключа, но не мог его найти.
...
- начал он и далее без единой ошибки прочел все стихотворение, а,
произнеся последние слова, вынул из кармана ключ.
- Садись, моя дорогая, - сказал Папа. - Твои маленькие ножки совсем
замерзли.
Селия села на переднее сиденье, и он опустился рядом.
- Холодная ручонка, - вполголоса пропел Папа и нажал на стартер.
Никакого результата. Он снова и снова нажимал на стартер.
- Он промерз, - сказала Селия. - Все из-за снега.
Казалось, Папа не слышал и продолжал петь куски из "Богемы".
- Надо завести снаружи, - сказала Селия.
- Пора восстать и в Иннесфри идти*, - сказал Папа.
Очень медленно, очень осторожно он вышел из машины и остановился по
щиколотки в снегу. Пальто соскользнуло с его плеч.
- Папа, надень пальто, - попросила Селия. - Очень холодно. Ты
простудишься.
Он помахал ей рукой. Затем подошел к капоту машины и склонился над ним.
Так он простоял довольно долго.
Заводной ключ не поворачивался, издавая странные, безнадежные звуки.
Наконец Папа подошел к дверце и через окно посмотрел на Селию.
- Моя дорогая, нам надо купить новую машину, - сказал он. - Похоже, эта
уже никуда не годится.
- Садись и еще раз попробуй стартер, - сказала Селия. - Ничего
страшного, просто мотор промерз.
Вдалеке она увидела полисмена. Он стоял к ним спиной, но в любую минуту
мог направиться в их сторону. Он подойдет, заметит, что Папа пьян, а значит,
не может управлять машиной и сделает что-нибудь ужасное - например,
заберет Папу на Вайн-стрит*, и сообщение об этом появится в утренних
газетах.
- Папа, сядь в машину, - настаивала Селия. - Скорее сядь в машину.
Он снова взгромоздился рядом с ней и нажал на стартер, но
безрезультатно.
Были у меня славные друзья
В детские года, в школьные года.
Все умерли теперь, и нет знакомых у меня*.
- продекламировал Папа. Потом сжался калачиком на сиденьи и
приготовился заснуть.
Селия заплакала. Но вскоре она услышала шаги по тротуару. Она опустила
стекло и увидела молодого человека, который проходил мимо.
- Будьте добры, - попросила она, - не могли бы вы подойти на минуту?
Молодой человек остановился, повернулся и подошел к дверце машины.
- Что-нибудь случилось? - спросил он.
- У нас не заводится машина, - ответила Селия. - А мой отец не совсем
здоров.
Молодой человек посмотрел на Папу, сгорбившегося на переднем сиденьи.
- Понятно, - бодро сказал он, - все ясно. И чего же вы от меня хотите?
Заняться машиной или вашим отцом?
Селия закусила губу. Она почувствовала, что на глаза ей снова
наворачиваются слезы.
- Не знаю, - ответила она. - Сделайте то, что считаете нужным...
- Сперва займусь машиной, - сказал молодой человек.
Он подошел к капоту, наклонился над ним, как недавно Папа, и через
несколько секунд мотор завелся.
Стряхивая с рук снег, молодой человек вернулся к дверце.
- Вот и все, - сказал он. - А теперь, если не возражаете, пересядьте на
заднее сиденье, а я передвину вашего отца туда, где сейчас сидите вы, и
отвезу вас домой. Жаль его будить. Сон пойдет ему на пользу.
- Вы очень любезны, - сказала Селия. - Даже не знаю, как вас
благодарить.
- Не стоит благодарности, - весело возразил молодой человек. - Днем мне
приходится заниматься тем же. Я студент-медик. Работаю в больнице Святого
Фомы.
Пока молодой человек занимался Папой, Селия пристально смотрела в окно.
Происходившее на переднем сиденьи слишком походило на связывание крыльев
индюку. Процедуре явно не хватало достоинства. Впрочем, если он
студент-медик...
- Вот мы и устроились, - сказал молодой человек. - А теперь скажите мне
ваш адрес.
Селия назвала адрес, и он повел машину к их дому.
- И часто такое случается? - спросил он.
- Ах, нет, - поспешно ответила Селия. - Просто сегодня мы были на
банкете.
- Понятно, - сказал молодой человек.
Селия боялась, что он спросит ее имя, ведь это могло бы повлечь за
собой роковые последствия - он узнал бы, кто она, что Папа это Папа и
рассказал бы своим друзьям в больнице Святого Фомы, что недурно провел
время, доставляя в стельку пьяного Делейни в его дом на Сент-Джонз Вуд в
половине четвертого ночи. Однако он больше не задавал вопросов. Он был очень
сдержан. Когда подъехали к дому и молодой человек остановил машину, Папа
проснулся. Он выпрямился на сиденьи и огляделся.
- Ночь тушит свечи: радостное утро
На цыпочки встает на горных кручах*.
- Согласен, сэр, - сказал молодой человек. - Но каким образом вы
намерены проложить курс к дому?
- Ваше лицо приятно, но мне незнакомо, - заметил Папа. - Мы раньше
встречались?
- Нет, сэр, - ответил молодой человек. - Я студент-медик и работаю в
больнице Святого Фомы.
- Ах! Мясник, - сказал Папа. - Знаю я вашего брата.
- Он очень помог нам, - начала Селия.
- Мясники, все как один мясники, - твердо объявил Папа. - Только и
думают о ноже. Это больница Святого Фомы?
- Нет, сэр. Я только что привез вас домой.
- Весьма похвально, - сказал Папа. - У меня нет ни малейшего желания
быть изрезанным на куски в больнице. Вы поможете мне выйти из машины?
Студент-медик помог Папе подняться на крыльцо. Селия шла за ними, неся
пальто и шляпу, которые Папа уронил в снег. Минутная заминка, пока Папа
искал ключ, затем:
- Вы останетесь у нас? - спросил он. - Я забыл.
- Нет, сэр. Я должен вернуться. Благодарю вас.
- Заберите машину, друг мой, заберите машину себе. Я совершенно не
разбираюсь, как работает эта чертова штука. Берите ее, она ваша. - Он
медленно вошел в холл и включил свет. - Где Труда? Скажи Труде, чтобы она
приготовила мне чай.
- Труда в больнице, Папа, - сказала Селия. - Я сама приготовлю тебе
чай.
- В больнице? Ах, да, конечно. - Он снова повернулся к студенту-медику:
- Не исключено, что вы случайно встретитесь с верной Трудой, занимаясь своей
резней. Она в одном из ваших моргов, - сказал он. - Славное преданное
существо, провела с нами годы и годы. Будьте с ней помягче.
- Да, сэр.
- Вечно нож, - пробормотал Папа. - Только и думают о ноже. Мясники, все
их племя таково.
Папа побрел в столовую и с отсутствующим видом огляделся по сторонам.
Студент-медик взял Селию за руку.
- Послушайте, - сказал он, - что еще я могу для вас сделать? Вам нельзя
оставаться с ним одной. Пожалуйста, позвольте мне помочь вам.
- Не беспокойтесь, - сказала Селия. - Наверху мой брат. Я могу
разбудить его. Все в порядке. Правда.
- Мне бы не хотелось оставлять вас, - сказал он. - Вы так молоды.
- Мне шестнадцать лет, - сказала Селия. - Я всегда ухаживаю за Папой. Я
привыкла. Прошу вас. Не беспокойтесь обо мне.
- Это неправильно, - сказал он. - Совсем неправильно. Вот что я сделаю.
Утром я позвоню вам. И вы должны обещать, что скажете мне, если я могу быть
вам чем-нибудь полезен.
- Я вам очень благодарна.
- Я позвоню около половины одиннадцатого. А сейчас поставлю машину в
гараж.
- Как вы доберетесь до дому?
- Предоставьте это мне. Я прекрасно доберусь. До свидания.
Селия закрыла за ним дверь. Она слышала звук заведенного мотора,
лязгнули двери гаража, машина въехала в него, двери захлопнулись. И больше
ничего. Должно быть, он ушел. Внезапно она почувствовала себя одинокой и
беспомощной. Она вошла в столовую. Папа все еще стоял посреди комнаты.
- Папа, поднимись наверх и ляг, - сказала она.
Папа нахмурился. Покачал головой.
- Вот и ты собираешься отвернуться от меня, - сказал он. - И ты
собираешься бросить меня. Строишь планы бегства с этим мясником из больницы
Святого Фомы.
- Нет, Папа, он ушел. Не говори глупостей. Пойдем, уже поздно, и тебе
пора спать.
- Острей зубов змеиных неблагодарность детища*, - сказал Папа. - Ты
стараешься обмануть меня, моя дорогая.
Селия побежала наверх привести Найэла. Но его комната была пуста, и все
в ней оставалось в том же виде, как перед его уходом в театр. Найэл не
вернулся... Селия растерялась и от страха не знала, что делать. Она пошла по
коридору к комнате Марии. Может быть, Марии тоже нет. Никого нет. Она
отворила дверь в комнату Марии и зажгла свет. Нет, Мария вернулась. Она
лежала на кровати и крепко спала. На туалетном столике была оставлена
записка с надписью: "Селии". Она взяла ее и прочла. "Когда вернешься, не
буди меня. Я для всех умерла. Скажи Эдит, чтобы утром она ко мне не входила.
Да еще скажи всем, чтобы не шумели". На столике лежала еще одна записка.
"Найэлу" значилось на ней. После некоторого колебания Селия взяла ее и
тоже прочла. Она была гораздо короче. "Дуться вовсе не обязательно".
Селия посмотрела на спящую Марию. Та лежала, положив голову на ладони -
привычка, сохранившаяся с детства, с тех пор, когда они вдвоем жили в одной
комнате. Она старшая, подумала Селия, она старше Найэла, старше меня, но по
какой-то непонятной причине всегда будет казаться младшей из нас троих. На
пальце Марии поблескивало подаренное Найэлом кольцо. Голубой камень оставил
слабый след на щеке. Но блестело не только кольцо: из-под подушки Марии
высовывался какой-то предмет. Селия наклонилась получше рассмотреть его и
увидела золотой портсигар. Мария глубоко вздохнула и пошевелилась во сне.
Селия на цыпочках вышла из комнаты и осторожно затворила за собой дверь.
Она спустилась вниз к Папе.
- Пожалуйста, ложись спать, - сказала она. - Папа, пожалуйста, прошу
тебя, иди спать.
Она взяла его за руку, и он позволил отвести себя наверх. Оказавшись в
своей комнате, он грузно опустился на кровать и заплакал.
- Вы все хотите бросить меня, - сказал он, - один за другим. Вы все
разъедетесь и бросите меня.
- Я никогда тебя не брошу, - успокаивала его Селия. - Обещаю тебе.
Папа, пожалуйста, разденься и ляг.
Он стал возиться со шнурками вечерних туфель.
- Я так несчастен, - сказал он, - так ужасно несчастен, дорогая.
- Знаю, - сказала Селия, - но утром все будет в порядке.
Она опустилась рядом с ним на колени и расшнуровала ему туфли. Помогла
снять смокинг, жилет, воротничок, галстук и рубашку. Дальнейшее было выше ее
сил. Он повалился на кровать и лежал, покачивая головой из стороны в
сторону. Селия укрыла его одеялом.
- Все живо в памяти, но горе позабыто.
- Да, горе позабыто.
- Да, Папа. А теперь спи.
- Ты так добра ко мне, дорогая, так добра.
Он не выпускал ее руку, а она не хотела отнимать ее, опасаясь, что он
снова заплачет. Так она и осталась стоять на коленях перед кроватью. Через
мгновение Папа заснул, и его дыхание стало таким же глубоким, как у Марии.
Оба они спали. Ничто их не волновало, ничто не заботило. Селия
попробовала выдернуть руку, но Папа крепко сжимал ее. Так и не высвободив
своей руки, она припала к полу, прислонилась головой к кровати и закрыла
глаза - она слишком устала... Я никогда не убегу, подумала она, никогда,
никогда не убегу... Чтобы хоть немного утешиться, Селия мысленно представила
себе картину, изображающую бессмертие. Ее населяли сказочные существа с
крыльями на ногах, с золотистыми волосами; их царство находилось ни на
Земле, ни на Небе. Они были облачены в радужные блестящие одежды, и над их
головой никогда не заходило солнце. Когда-нибудь я нарисую все это для
детей, сказала сама себе Селия, когда-нибудь я нарисую это так, как мне это
видится, и только дети поймут меня... Папа спал, не выпуская ее руки; было
холодно, и тьма окутывала ее непроницаемой пеленой.
Разбудил ее телефон. Она вся окоченела, руки и ноги не слушались.
Сперва она не могла пошевелиться. Телефон не умолкал. Наконец, Селия сумела
дотянуться до столика у кровати. Часы показывали половину девятого. Значит
она все-таки заснула. Она проспала три часа.
- Кто это? - шепотом спросила Селия.
Ответил женский голос:
- Могу я поговорить с мистером Делейни?
- Он спит, - также шепотом сказала Селия. - Это его дочь.
- Селия или Мария?
- Селия.
Последовала пауза, и на противоположном конце провода послышался
приглушенный разговор. И вдруг к своему удивлению Селия услышала чистый
мальчишеский голос Найэла.
- Алло, - сказал он. - Это Найэл. Надеюсь, Папа не очень обо мне
беспокоился?
- Нет, - ответила Селия. - Он ни о ком не беспокоился.
- Хорошо, - сказал Найэл. - Полагаю, он еще не пришел в себя?
- Нет.
- Ладно. Тогда нам придется позвонить позже.
- Сейчас половина девятого, Найэл. А как твой поезд?
- Я не еду. Я не собираюсь возвращаться в школу. Я остаюсь здесь, с
Фридой.
- С кем?
- С Фридой. Ты ее помнишь. Вчера она была на банкете.
- Ах. Ах, да. Что значит, остаешься с ней?
- То и значит. Я не вернусь в школу и не приду домой. Через два дня мы
уезжаем в Париж. Я позвоню позже. - И он повесил трубку.
Селия не выпускала трубку из руки, пока девушка с коммутатора не
спросила: - номер, пожалуйста. Только тогда она нажала на рычаг. Боже мой, о
чем говорил Найэл? Наверное, это шутка. Фрида, действительно, была на
банкете - высокая, приятная женщина с безумным видом, знакомая Папы и Мамы.
Но зачем так шутить в половине девятого утра? Папа крепко спал. Теперь Селия
могла спокойно оставить его. Она так устала и замерзла, что едва держалась
на ногах. Она услышала, как Эдит внизу раздергивает портьеры и спустилась
предупредить, чтобы та не заходила к Марии. Затем поднялась к себе в комнату
переодеться. Из зеркала на нее смотрело измученное, пожелтевшее лицо, платье
сильно измялось. Как ужасно выглядят утром люди в вечерних платьях.
Что Найэл имел в виду, говоря, что едет в Париж? Она слишком устала для
того, чтобы разгадывать загадки, слишком устала, чтобы беспокоиться. Хорошо
бы провести день в постели, но Труды нет, значит это невозможно. Она
понадобится Папе, понадобится Марии. К тому же... обещал позвонить
студент-медик. Она приняла ванну, позавтракала и, одевшись, снова пошла по
коридору в Папину комнату.
Он уже проснулся и, сидя на кровати в халате, ел вареное яйцо. Выглядел
он бодрым и подтянутым, словно проспал не пять, а двенадцать часов.
- Привет, моя дорогая, - сказал он. - Мне приснилось несколько
совершенно поразительных снов. И во всех них какой-то малый из больницы
старался вспороть мне живот кухонным ножом.
Селия села на край кровати.
- Должно быть, я выпил слишком много шампанского, - сказал Папа.
Зазвонил телефон.
- Займись им, дорогая, - попросил Папа и, продолжая выбирать ложкой
яйцо из скорлупы и макать кусочки тоста в желток.
- Звонит эта особа... Фрида, - сказала Селия, протягивая ему трубку. -
Она уже звонила, когда ты спал. Она хочет поговорить с тобой.
Селия и сама не смогла бы объяснить, почему она соскользнула с кровати,
подошла к двери, открыла ее и вышла в коридор. Она чувствовала беспокойство
и непонятную неловкость. Оставив Папу за разговором, она пошла посмотреть,
не проснулась ли Мария.
Мария сидела на кровати, вокруг нее были разбросаны газеты.
- Ну, наконец-то, - сказала она, - я думала, ты никогда не придешь. Все
хорошие. А в "Дейли Мейл" так просто отличная. Большая заметка и целиком обо
мне. В "Телеграф" еще одна и тоже обо мне. Только одна рецензия не слишком
доброжелательная, но и то главным образом по поводу пьесы, так что неважно.
Взгляни, ты должна их прочесть. Садись. Что говорит Папа? Папа их видел?
Папа доволен?
- Папа только что проснулся, - сказала Селия. - Он разговаривает по
телефону.
- С кем? О чем, о спектакле?
- Нет. С этой женщиной, Фридой. Знаешь, та, которая жила в Париже.
Кажется, Найэл сейчас у нее. Я ничего не понимаю.
- Как может Найэл быть у нее? Что ты имеешь в виду? Он, наверное, давно
уехал. Его поезд отходит в девять часов.
- Нет, - сказала Селия, - нет. Он еще в Лондоне.
В коридоре загремели раскаты Папиного голоса.
- Мне надо идти, - сказала Селия. - Папа зовет меня.
С сильно бьющимся сердцем она побежала по коридору. Папа еще
разговаривал по телефону.
- Проклятие, - кричал он. - Ему только восемнадцать. Повторяю, я не
позволю совращать мальчика. В жизни не слышал ничего более чудовищного. Да,
конечно, он умен, конечно, способен. Все это я твержу его чертовым учителям
уже не один год. Никто меня не слушает. Но если мальчик умен и талантлив,
это еще не значит, что я сдам его тебе на руки, чтобы ты совратила его...
Париж? Нет, клянусь Богом, нет! Мальчик восемнадцати лет! Что значит
голодает? Я никогда не морил его голодом. Он ест все, что захочет. Боже мой,
подумать только, что не кто-нибудь, а ты, один из моих ближайших друзей! И
такой удар в спину! Да, да, это изнасилование, совращение и... удар в
спину!..
Пылая гневом, он все говорил и говорил, а Селия тем временем стояла на
пороге. Наконец, он с грохотом бросил трубку.
- Что я тебе говорил? - сказал Папа. - Вот кровь его отца и дала о себе
знать. Гнилая французская кровь его отца. Мальчик восемнадцати лет уходит из
дома и спит с одной из моих самых старых знакомых.
Селия в волнении смотрела на него. Она не знала, что сделать, что
сказать.
- Я добьюсь, чтобы эту женщину выдворили из Англии, - сказал Папа. - Я
не позволю. Ее выдворят из Англии.
- Найэл сказал, что она уезжает в Париж, - заметила Селия, - и он едет
с ней.
- В нем говорит его гнилая кровь, - сказал Папа. - Я так и знал. Всегда
предвидел что-нибудь подобное. И ведь не кто-нибудь, а Фрида. Пусть это
послужит тебе уроком, моя дорогая. Никогда не доверяй ни мужчинам, ни
женщинам с карими глазами. Они обязательно подведут. Чудовищно, такого
нельзя простить. В "Гаррике" об этом обязательно узнают. Я всем расскажу. Я
расскажу всему свету...
В комнату вошла Мария; она зевала и держала руку над головой.
- Вокруг чего такой шум? В чем дело? - спросила она.
- В чем дело? - завопил Папа. - Лучше спроси, в ком. В Найэле. В моем
приемном сыне. Совращен моей старинной приятельницей. Господи! До чего я
дожил. А ты? - И он обвиняющим жестом указал на Марию. - Ты когда пришла?
Когда вернулась домой?
- Раньше тебя, - ответила Мария. - В половине первого я уже спала.
- Кто тебя привез?
- Один знакомый из театра.
- Он целовал тебя?
- Папа, я, право, не понимаю...
- Ха! Ты не понимаешь. Мою дочь привозят среди ночи и сваливают в доме,
как мешок угля, а моего приемного сына совращают. Прекрасная ночь, скажу я
вам. А тут еще один обивает пороги, притворяясь, будто работает в больнице
Св.Фомы. Прекрасная ночь для всей семьи Делейни. Ну, что скажете?
Сказать никто ничего не мог. Все и без того было сказано...
- Вот газеты, - сказала Мария. - Не хочешь почитать, что пишут о
спектакле?
Папа протянул руку и, не говоря ни слова, взял газеты. Он скрылся с
ними в ванной и с шумом захлопнул дверь. Мария пожала плечами.
- Если он и дальше будет так вести себя, - сказала она. - Это просто
нелепо... Ты ужасно выглядишь. В чем дело?
- Я почти не спала, - сказала Селия.
- Какой номер телефона? - спросила Мария. - Придется мне самой
позвонить и выяснить, в чем тут дело.
- Чей номер?
- Фриды, конечно. Я должна поговорить с Найэлом.
Она спустилась вниз и закрылась в малой гостиной, где был еще один
телефон. Там она пробыла довольно долго и вышла бледной и раздраженной.
- Это правда, - сказала она. - Найэл не вернется в школу. Со школой
покончено. Он собирается жить с Фридой в Париже.
- Но... она присмотрит за ним? - спросила Селия. - С ним все будет в
Найэл повернулся на бок и натянул на уши лоскутное одеяло. Оно пахло
чем-то неопределенным, похожим на смолу. Наверное, Фрида душится такими
духами. Запах имеет большое значение. Если вам нравится как от кого-то
пахнет, значит, вам нравится и сам человек. Так говорил Папа, а Папа всегда
прав.
Огонь в камине угас, и, несмотря на ворох одежды, на диване было
холодно, холодно и уныло. Единственное, что в нем было приятного, так это
лоскутное одеяло, пахнувшее смолой. Если бы Найэлу удалось забыть обо всем,
кроме этого запаха смолы, он бы уснул. Тогда его бы ничто не тревожило.
Тогда бы он согрелся. С каждой минутой ему становилось все холоднее, комната
погружалась все в большую темноту, в ней становилось все неприветливей, все
мрачнее. Словно в гробнице. Словно его погребли в гробнице и низкие своды
навсегда сомкнулись над ним. Он скинул с себя ворох одежды, все, кроме
лоскутного одеяла, которое прижимал к лицу, отчего запах смолы казался
сильнее, чем прежде, нежный, ласкающий.
Найэл встал с дивана и ощупью пошел по темной комнате к двери. Он
открыл дверь и остановился на пороге. Он слышал, как Фрида шевельнулась в
темноте, повернулась на кровати и сказала:
- В чем дело? Тебе не спится?
Найэл не знал, что ответить. Не знал, почему поднялся с дивана, подошел
к двери и открыл ее. Если он скажет, что ему не уснуть, она встанет и даст
ему аспирина. Он терпеть не мог аспирин. Принимать его совершенно
бесполезно.
- Ни в чем, - сказал он. - Просто... просто там очень одиноко.
Какое-то время она молчала. Казалось, она лежит во тьме и думает. Свет
она не зажгла.
Затем она сказала:
- Тогда иди сюда. Я о тебе позабочусь.
И в голосе ее было столько глубины, доброты и отзывчивости... как в тот
давний день, когда она подарила ему пачку миндального печенья.
Папа был очень пьян. Теперь, около трех часов ночи, большинство
приглашенных разъехались, и за столом оставалось лишь несколько осоловелых
женщин и усталых мужчин. Папа уже не был забавен. Он достиг стадии слез.
Внешне он совсем не изменился, не каверкал слов, не падал. Он просто плакал.
Левой рукой он обнимал за плечи Селию, правой какую-то незнакомую женщину,
которой очень хотелось домой.
- Все они ушли и бросили меня, - говорил он, - все, кроме вот этого
ребенка. Мария вылетела из гнезда, Найэл вылетел из гнезда, а этот ребенок
остался. Она украшение семьи. Я всегда это говорил, говорил еще тогда, когда
она трехлетней малышкой бродила по дому, засунув в рот палец, как младенец
Самуил*. Она украшение семьи.
На лице женщины справа от Папы застыла скука. Она очень хотела домой,
но ей никак не удавалось поймать взгляд своего мужа. Если то был ее муж.
Селия не знала. Никто не знал.
- У Марии все в порядке, - сказал Папа. - Она поднимется на самую
вершину, в ней достаточно моей крови, чтобы подняться на самую вершину. Вы
видели, что произошло сегодня? У Марии все в порядке. Но ей ни до кого нет
дела, кроме себя. - По его щекам текли слезы. Он даже не пытался смахнуть
их. Он упивался утишительной роскошью горя. - Взгляните на этого мальчика, -
продолжал он, - взгляните на Найэла. Он не моя плоть и кровь, но я его
вырастил. Чего бы он не достиг в будущем, все это будет благодаря мне. Он
мой приемный сын. И я считаю его своим. Я знаю каждую его мысль. Взгляните
на него. Взгляните на этого мальчика. Придет время и он кое-кого удивит.
Но меня ему не удивить. И где же он? Ушел и бросил меня. Ушел, как и
Мария. Остался только этот ребенок. Украшение семьи.
Он достал носовой платок и высморкался. Селия видела как соседка Папы
делает отчаянные знаки сидящему напротив мужчине. Она отвела взгляд. Ей было
невыносимо тяжело думать, что они могут догадаться, что она заметила жесты
этой женщины. Официанты устали и даже не старались скрыть, что им все давно
надоело. К столу подошел метрдотель и положил на тарелку перед Папой
аккуратно сложенный счет.
- Что это? - спросил Папа. - Кто-то хочет взять у меня автограф? У кого
есть карандаш? Есть у кого-нибудь карандаш?
Официант кашлянул. Он старался не смотреть на Селию.
- Это счет, Папа, - шепнула Селия. - Официант хочет, чтобы ты оплатил
счет.
Молодой официант, стоявший рядом с метрдотелем, хихикнул. То была
агония.
- Право, нам надо идти, - сказала женщина и, встав из-за стола,
отодвинула стул. - Прекрасный вечер. Мы получили огромное удовольствие.
Мужчина, сидевший напротив, наконец-то понял. Он тоже встал. Селия
догадывалась, что, поскольку Папа пьян, они боятся, как бы им не пришлось
разбираться со счетом. Чего доброго, так и будет - поэтому надо срочно
уходить.
- Мы все уходим, - сказал Папа. - Оставаться никто не желает. Скоро во
всем этом чертовом мире никого не останется. Пока у тебя есть наличные, они
тут как тут, но где они, когда ты разорен? Мне придется подписать это. Я не
могу заплатить наличными. Придется подписать его.
- Все в порядке, сэр, - любезным тоном сказал метрдотель.
- Грандиозный вечер, - сказал Папа. - Грандиозный. Благодарю вас.
Благодарю всех. Чудесный ужин. Чудесное обслуживание. Благодарю.
Он поднялся со стула и величавой походкой медленно направился к двери.
- Очаровательный малый, - сказал он Селии. - Просто очаровательный. -
Он грациозно поклонился паре, выходившей из зала вместе с ним. - Благодарю
вас за то, что пришли, - сказал он, - мы должны снова встретиться в самое
ближайшее время. Это был чудесный вечер.
Мужчина и женщина с удивлением посмотрели на Папу. Они не были из числа
его гостей. Селия прошла мимо них; ее голова была высоко поднята, щеки
пылали. С шубкой в руках она остановилась в дверях и стала ждать Папу.
В гардеробе он провел целую вечность, и Селия подумала, что он никогда
не придет. Наконец, он появился в пальто, накинутом на плечи наподобие
канидки, и в своей оперной шляпе, сдвинутой набок.
- Куда мы идем? - спросил он. - Дают еще один банкет. Мы все
встречаемся где-нибудь еще?
Селия заметила, что швейцар старается скрыть улыбку.
- Нет, Папа, - сказала она. - Уже очень поздно. Мы едем домой.
- Как скажешь, дорогая. Как скажешь.
Они вышли на улицу; машина стояла на противоположной стороне. Держа
Папу под руку, Селия перевела его через улицу. Кругом лежал снег. Зачем Папа
отпустил шофера? Он всегда отпускал его. Нелепая совестливость не позволяла
Папе допоздна задерживать шофера, и он отправлял его домой спать. Папа стал
шарить в карманах в поисках ключа, но не мог его найти.
...
- начал он и далее без единой ошибки прочел все стихотворение, а,
произнеся последние слова, вынул из кармана ключ.
- Садись, моя дорогая, - сказал Папа. - Твои маленькие ножки совсем
замерзли.
Селия села на переднее сиденье, и он опустился рядом.
- Холодная ручонка, - вполголоса пропел Папа и нажал на стартер.
Никакого результата. Он снова и снова нажимал на стартер.
- Он промерз, - сказала Селия. - Все из-за снега.
Казалось, Папа не слышал и продолжал петь куски из "Богемы".
- Надо завести снаружи, - сказала Селия.
- Пора восстать и в Иннесфри идти*, - сказал Папа.
Очень медленно, очень осторожно он вышел из машины и остановился по
щиколотки в снегу. Пальто соскользнуло с его плеч.
- Папа, надень пальто, - попросила Селия. - Очень холодно. Ты
простудишься.
Он помахал ей рукой. Затем подошел к капоту машины и склонился над ним.
Так он простоял довольно долго.
Заводной ключ не поворачивался, издавая странные, безнадежные звуки.
Наконец Папа подошел к дверце и через окно посмотрел на Селию.
- Моя дорогая, нам надо купить новую машину, - сказал он. - Похоже, эта
уже никуда не годится.
- Садись и еще раз попробуй стартер, - сказала Селия. - Ничего
страшного, просто мотор промерз.
Вдалеке она увидела полисмена. Он стоял к ним спиной, но в любую минуту
мог направиться в их сторону. Он подойдет, заметит, что Папа пьян, а значит,
не может управлять машиной и сделает что-нибудь ужасное - например,
заберет Папу на Вайн-стрит*, и сообщение об этом появится в утренних
газетах.
- Папа, сядь в машину, - настаивала Селия. - Скорее сядь в машину.
Он снова взгромоздился рядом с ней и нажал на стартер, но
безрезультатно.
Были у меня славные друзья
В детские года, в школьные года.
Все умерли теперь, и нет знакомых у меня*.
- продекламировал Папа. Потом сжался калачиком на сиденьи и
приготовился заснуть.
Селия заплакала. Но вскоре она услышала шаги по тротуару. Она опустила
стекло и увидела молодого человека, который проходил мимо.
- Будьте добры, - попросила она, - не могли бы вы подойти на минуту?
Молодой человек остановился, повернулся и подошел к дверце машины.
- Что-нибудь случилось? - спросил он.
- У нас не заводится машина, - ответила Селия. - А мой отец не совсем
здоров.
Молодой человек посмотрел на Папу, сгорбившегося на переднем сиденьи.
- Понятно, - бодро сказал он, - все ясно. И чего же вы от меня хотите?
Заняться машиной или вашим отцом?
Селия закусила губу. Она почувствовала, что на глаза ей снова
наворачиваются слезы.
- Не знаю, - ответила она. - Сделайте то, что считаете нужным...
- Сперва займусь машиной, - сказал молодой человек.
Он подошел к капоту, наклонился над ним, как недавно Папа, и через
несколько секунд мотор завелся.
Стряхивая с рук снег, молодой человек вернулся к дверце.
- Вот и все, - сказал он. - А теперь, если не возражаете, пересядьте на
заднее сиденье, а я передвину вашего отца туда, где сейчас сидите вы, и
отвезу вас домой. Жаль его будить. Сон пойдет ему на пользу.
- Вы очень любезны, - сказала Селия. - Даже не знаю, как вас
благодарить.
- Не стоит благодарности, - весело возразил молодой человек. - Днем мне
приходится заниматься тем же. Я студент-медик. Работаю в больнице Святого
Фомы.
Пока молодой человек занимался Папой, Селия пристально смотрела в окно.
Происходившее на переднем сиденьи слишком походило на связывание крыльев
индюку. Процедуре явно не хватало достоинства. Впрочем, если он
студент-медик...
- Вот мы и устроились, - сказал молодой человек. - А теперь скажите мне
ваш адрес.
Селия назвала адрес, и он повел машину к их дому.
- И часто такое случается? - спросил он.
- Ах, нет, - поспешно ответила Селия. - Просто сегодня мы были на
банкете.
- Понятно, - сказал молодой человек.
Селия боялась, что он спросит ее имя, ведь это могло бы повлечь за
собой роковые последствия - он узнал бы, кто она, что Папа это Папа и
рассказал бы своим друзьям в больнице Святого Фомы, что недурно провел
время, доставляя в стельку пьяного Делейни в его дом на Сент-Джонз Вуд в
половине четвертого ночи. Однако он больше не задавал вопросов. Он был очень
сдержан. Когда подъехали к дому и молодой человек остановил машину, Папа
проснулся. Он выпрямился на сиденьи и огляделся.
- Ночь тушит свечи: радостное утро
На цыпочки встает на горных кручах*.
- Согласен, сэр, - сказал молодой человек. - Но каким образом вы
намерены проложить курс к дому?
- Ваше лицо приятно, но мне незнакомо, - заметил Папа. - Мы раньше
встречались?
- Нет, сэр, - ответил молодой человек. - Я студент-медик и работаю в
больнице Святого Фомы.
- Ах! Мясник, - сказал Папа. - Знаю я вашего брата.
- Он очень помог нам, - начала Селия.
- Мясники, все как один мясники, - твердо объявил Папа. - Только и
думают о ноже. Это больница Святого Фомы?
- Нет, сэр. Я только что привез вас домой.
- Весьма похвально, - сказал Папа. - У меня нет ни малейшего желания
быть изрезанным на куски в больнице. Вы поможете мне выйти из машины?
Студент-медик помог Папе подняться на крыльцо. Селия шла за ними, неся
пальто и шляпу, которые Папа уронил в снег. Минутная заминка, пока Папа
искал ключ, затем:
- Вы останетесь у нас? - спросил он. - Я забыл.
- Нет, сэр. Я должен вернуться. Благодарю вас.
- Заберите машину, друг мой, заберите машину себе. Я совершенно не
разбираюсь, как работает эта чертова штука. Берите ее, она ваша. - Он
медленно вошел в холл и включил свет. - Где Труда? Скажи Труде, чтобы она
приготовила мне чай.
- Труда в больнице, Папа, - сказала Селия. - Я сама приготовлю тебе
чай.
- В больнице? Ах, да, конечно. - Он снова повернулся к студенту-медику:
- Не исключено, что вы случайно встретитесь с верной Трудой, занимаясь своей
резней. Она в одном из ваших моргов, - сказал он. - Славное преданное
существо, провела с нами годы и годы. Будьте с ней помягче.
- Да, сэр.
- Вечно нож, - пробормотал Папа. - Только и думают о ноже. Мясники, все
их племя таково.
Папа побрел в столовую и с отсутствующим видом огляделся по сторонам.
Студент-медик взял Селию за руку.
- Послушайте, - сказал он, - что еще я могу для вас сделать? Вам нельзя
оставаться с ним одной. Пожалуйста, позвольте мне помочь вам.
- Не беспокойтесь, - сказала Селия. - Наверху мой брат. Я могу
разбудить его. Все в порядке. Правда.
- Мне бы не хотелось оставлять вас, - сказал он. - Вы так молоды.
- Мне шестнадцать лет, - сказала Селия. - Я всегда ухаживаю за Папой. Я
привыкла. Прошу вас. Не беспокойтесь обо мне.
- Это неправильно, - сказал он. - Совсем неправильно. Вот что я сделаю.
Утром я позвоню вам. И вы должны обещать, что скажете мне, если я могу быть
вам чем-нибудь полезен.
- Я вам очень благодарна.
- Я позвоню около половины одиннадцатого. А сейчас поставлю машину в
гараж.
- Как вы доберетесь до дому?
- Предоставьте это мне. Я прекрасно доберусь. До свидания.
Селия закрыла за ним дверь. Она слышала звук заведенного мотора,
лязгнули двери гаража, машина въехала в него, двери захлопнулись. И больше
ничего. Должно быть, он ушел. Внезапно она почувствовала себя одинокой и
беспомощной. Она вошла в столовую. Папа все еще стоял посреди комнаты.
- Папа, поднимись наверх и ляг, - сказала она.
Папа нахмурился. Покачал головой.
- Вот и ты собираешься отвернуться от меня, - сказал он. - И ты
собираешься бросить меня. Строишь планы бегства с этим мясником из больницы
Святого Фомы.
- Нет, Папа, он ушел. Не говори глупостей. Пойдем, уже поздно, и тебе
пора спать.
- Острей зубов змеиных неблагодарность детища*, - сказал Папа. - Ты
стараешься обмануть меня, моя дорогая.
Селия побежала наверх привести Найэла. Но его комната была пуста, и все
в ней оставалось в том же виде, как перед его уходом в театр. Найэл не
вернулся... Селия растерялась и от страха не знала, что делать. Она пошла по
коридору к комнате Марии. Может быть, Марии тоже нет. Никого нет. Она
отворила дверь в комнату Марии и зажгла свет. Нет, Мария вернулась. Она
лежала на кровати и крепко спала. На туалетном столике была оставлена
записка с надписью: "Селии". Она взяла ее и прочла. "Когда вернешься, не
буди меня. Я для всех умерла. Скажи Эдит, чтобы утром она ко мне не входила.
Да еще скажи всем, чтобы не шумели". На столике лежала еще одна записка.
"Найэлу" значилось на ней. После некоторого колебания Селия взяла ее и
тоже прочла. Она была гораздо короче. "Дуться вовсе не обязательно".
Селия посмотрела на спящую Марию. Та лежала, положив голову на ладони -
привычка, сохранившаяся с детства, с тех пор, когда они вдвоем жили в одной
комнате. Она старшая, подумала Селия, она старше Найэла, старше меня, но по
какой-то непонятной причине всегда будет казаться младшей из нас троих. На
пальце Марии поблескивало подаренное Найэлом кольцо. Голубой камень оставил
слабый след на щеке. Но блестело не только кольцо: из-под подушки Марии
высовывался какой-то предмет. Селия наклонилась получше рассмотреть его и
увидела золотой портсигар. Мария глубоко вздохнула и пошевелилась во сне.
Селия на цыпочках вышла из комнаты и осторожно затворила за собой дверь.
Она спустилась вниз к Папе.
- Пожалуйста, ложись спать, - сказала она. - Папа, пожалуйста, прошу
тебя, иди спать.
Она взяла его за руку, и он позволил отвести себя наверх. Оказавшись в
своей комнате, он грузно опустился на кровать и заплакал.
- Вы все хотите бросить меня, - сказал он, - один за другим. Вы все
разъедетесь и бросите меня.
- Я никогда тебя не брошу, - успокаивала его Селия. - Обещаю тебе.
Папа, пожалуйста, разденься и ляг.
Он стал возиться со шнурками вечерних туфель.
- Я так несчастен, - сказал он, - так ужасно несчастен, дорогая.
- Знаю, - сказала Селия, - но утром все будет в порядке.
Она опустилась рядом с ним на колени и расшнуровала ему туфли. Помогла
снять смокинг, жилет, воротничок, галстук и рубашку. Дальнейшее было выше ее
сил. Он повалился на кровать и лежал, покачивая головой из стороны в
сторону. Селия укрыла его одеялом.
- Все живо в памяти, но горе позабыто.
- Да, горе позабыто.
- Да, Папа. А теперь спи.
- Ты так добра ко мне, дорогая, так добра.
Он не выпускал ее руку, а она не хотела отнимать ее, опасаясь, что он
снова заплачет. Так она и осталась стоять на коленях перед кроватью. Через
мгновение Папа заснул, и его дыхание стало таким же глубоким, как у Марии.
Оба они спали. Ничто их не волновало, ничто не заботило. Селия
попробовала выдернуть руку, но Папа крепко сжимал ее. Так и не высвободив
своей руки, она припала к полу, прислонилась головой к кровати и закрыла
глаза - она слишком устала... Я никогда не убегу, подумала она, никогда,
никогда не убегу... Чтобы хоть немного утешиться, Селия мысленно представила
себе картину, изображающую бессмертие. Ее населяли сказочные существа с
крыльями на ногах, с золотистыми волосами; их царство находилось ни на
Земле, ни на Небе. Они были облачены в радужные блестящие одежды, и над их
головой никогда не заходило солнце. Когда-нибудь я нарисую все это для
детей, сказала сама себе Селия, когда-нибудь я нарисую это так, как мне это
видится, и только дети поймут меня... Папа спал, не выпуская ее руки; было
холодно, и тьма окутывала ее непроницаемой пеленой.
Разбудил ее телефон. Она вся окоченела, руки и ноги не слушались.
Сперва она не могла пошевелиться. Телефон не умолкал. Наконец, Селия сумела
дотянуться до столика у кровати. Часы показывали половину девятого. Значит
она все-таки заснула. Она проспала три часа.
- Кто это? - шепотом спросила Селия.
Ответил женский голос:
- Могу я поговорить с мистером Делейни?
- Он спит, - также шепотом сказала Селия. - Это его дочь.
- Селия или Мария?
- Селия.
Последовала пауза, и на противоположном конце провода послышался
приглушенный разговор. И вдруг к своему удивлению Селия услышала чистый
мальчишеский голос Найэла.
- Алло, - сказал он. - Это Найэл. Надеюсь, Папа не очень обо мне
беспокоился?
- Нет, - ответила Селия. - Он ни о ком не беспокоился.
- Хорошо, - сказал Найэл. - Полагаю, он еще не пришел в себя?
- Нет.
- Ладно. Тогда нам придется позвонить позже.
- Сейчас половина девятого, Найэл. А как твой поезд?
- Я не еду. Я не собираюсь возвращаться в школу. Я остаюсь здесь, с
Фридой.
- С кем?
- С Фридой. Ты ее помнишь. Вчера она была на банкете.
- Ах. Ах, да. Что значит, остаешься с ней?
- То и значит. Я не вернусь в школу и не приду домой. Через два дня мы
уезжаем в Париж. Я позвоню позже. - И он повесил трубку.
Селия не выпускала трубку из руки, пока девушка с коммутатора не
спросила: - номер, пожалуйста. Только тогда она нажала на рычаг. Боже мой, о
чем говорил Найэл? Наверное, это шутка. Фрида, действительно, была на
банкете - высокая, приятная женщина с безумным видом, знакомая Папы и Мамы.
Но зачем так шутить в половине девятого утра? Папа крепко спал. Теперь Селия
могла спокойно оставить его. Она так устала и замерзла, что едва держалась
на ногах. Она услышала, как Эдит внизу раздергивает портьеры и спустилась
предупредить, чтобы та не заходила к Марии. Затем поднялась к себе в комнату
переодеться. Из зеркала на нее смотрело измученное, пожелтевшее лицо, платье
сильно измялось. Как ужасно выглядят утром люди в вечерних платьях.
Что Найэл имел в виду, говоря, что едет в Париж? Она слишком устала для
того, чтобы разгадывать загадки, слишком устала, чтобы беспокоиться. Хорошо
бы провести день в постели, но Труды нет, значит это невозможно. Она
понадобится Папе, понадобится Марии. К тому же... обещал позвонить
студент-медик. Она приняла ванну, позавтракала и, одевшись, снова пошла по
коридору в Папину комнату.
Он уже проснулся и, сидя на кровати в халате, ел вареное яйцо. Выглядел
он бодрым и подтянутым, словно проспал не пять, а двенадцать часов.
- Привет, моя дорогая, - сказал он. - Мне приснилось несколько
совершенно поразительных снов. И во всех них какой-то малый из больницы
старался вспороть мне живот кухонным ножом.
Селия села на край кровати.
- Должно быть, я выпил слишком много шампанского, - сказал Папа.
Зазвонил телефон.
- Займись им, дорогая, - попросил Папа и, продолжая выбирать ложкой
яйцо из скорлупы и макать кусочки тоста в желток.
- Звонит эта особа... Фрида, - сказала Селия, протягивая ему трубку. -
Она уже звонила, когда ты спал. Она хочет поговорить с тобой.
Селия и сама не смогла бы объяснить, почему она соскользнула с кровати,
подошла к двери, открыла ее и вышла в коридор. Она чувствовала беспокойство
и непонятную неловкость. Оставив Папу за разговором, она пошла посмотреть,
не проснулась ли Мария.
Мария сидела на кровати, вокруг нее были разбросаны газеты.
- Ну, наконец-то, - сказала она, - я думала, ты никогда не придешь. Все
хорошие. А в "Дейли Мейл" так просто отличная. Большая заметка и целиком обо
мне. В "Телеграф" еще одна и тоже обо мне. Только одна рецензия не слишком
доброжелательная, но и то главным образом по поводу пьесы, так что неважно.
Взгляни, ты должна их прочесть. Садись. Что говорит Папа? Папа их видел?
Папа доволен?
- Папа только что проснулся, - сказала Селия. - Он разговаривает по
телефону.
- С кем? О чем, о спектакле?
- Нет. С этой женщиной, Фридой. Знаешь, та, которая жила в Париже.
Кажется, Найэл сейчас у нее. Я ничего не понимаю.
- Как может Найэл быть у нее? Что ты имеешь в виду? Он, наверное, давно
уехал. Его поезд отходит в девять часов.
- Нет, - сказала Селия, - нет. Он еще в Лондоне.
В коридоре загремели раскаты Папиного голоса.
- Мне надо идти, - сказала Селия. - Папа зовет меня.
С сильно бьющимся сердцем она побежала по коридору. Папа еще
разговаривал по телефону.
- Проклятие, - кричал он. - Ему только восемнадцать. Повторяю, я не
позволю совращать мальчика. В жизни не слышал ничего более чудовищного. Да,
конечно, он умен, конечно, способен. Все это я твержу его чертовым учителям
уже не один год. Никто меня не слушает. Но если мальчик умен и талантлив,
это еще не значит, что я сдам его тебе на руки, чтобы ты совратила его...
Париж? Нет, клянусь Богом, нет! Мальчик восемнадцати лет! Что значит
голодает? Я никогда не морил его голодом. Он ест все, что захочет. Боже мой,
подумать только, что не кто-нибудь, а ты, один из моих ближайших друзей! И
такой удар в спину! Да, да, это изнасилование, совращение и... удар в
спину!..
Пылая гневом, он все говорил и говорил, а Селия тем временем стояла на
пороге. Наконец, он с грохотом бросил трубку.
- Что я тебе говорил? - сказал Папа. - Вот кровь его отца и дала о себе
знать. Гнилая французская кровь его отца. Мальчик восемнадцати лет уходит из
дома и спит с одной из моих самых старых знакомых.
Селия в волнении смотрела на него. Она не знала, что сделать, что
сказать.
- Я добьюсь, чтобы эту женщину выдворили из Англии, - сказал Папа. - Я
не позволю. Ее выдворят из Англии.
- Найэл сказал, что она уезжает в Париж, - заметила Селия, - и он едет
с ней.
- В нем говорит его гнилая кровь, - сказал Папа. - Я так и знал. Всегда
предвидел что-нибудь подобное. И ведь не кто-нибудь, а Фрида. Пусть это
послужит тебе уроком, моя дорогая. Никогда не доверяй ни мужчинам, ни
женщинам с карими глазами. Они обязательно подведут. Чудовищно, такого
нельзя простить. В "Гаррике" об этом обязательно узнают. Я всем расскажу. Я
расскажу всему свету...
В комнату вошла Мария; она зевала и держала руку над головой.
- Вокруг чего такой шум? В чем дело? - спросила она.
- В чем дело? - завопил Папа. - Лучше спроси, в ком. В Найэле. В моем
приемном сыне. Совращен моей старинной приятельницей. Господи! До чего я
дожил. А ты? - И он обвиняющим жестом указал на Марию. - Ты когда пришла?
Когда вернулась домой?
- Раньше тебя, - ответила Мария. - В половине первого я уже спала.
- Кто тебя привез?
- Один знакомый из театра.
- Он целовал тебя?
- Папа, я, право, не понимаю...
- Ха! Ты не понимаешь. Мою дочь привозят среди ночи и сваливают в доме,
как мешок угля, а моего приемного сына совращают. Прекрасная ночь, скажу я
вам. А тут еще один обивает пороги, притворяясь, будто работает в больнице
Св.Фомы. Прекрасная ночь для всей семьи Делейни. Ну, что скажете?
Сказать никто ничего не мог. Все и без того было сказано...
- Вот газеты, - сказала Мария. - Не хочешь почитать, что пишут о
спектакле?
Папа протянул руку и, не говоря ни слова, взял газеты. Он скрылся с
ними в ванной и с шумом захлопнул дверь. Мария пожала плечами.
- Если он и дальше будет так вести себя, - сказала она. - Это просто
нелепо... Ты ужасно выглядишь. В чем дело?
- Я почти не спала, - сказала Селия.
- Какой номер телефона? - спросила Мария. - Придется мне самой
позвонить и выяснить, в чем тут дело.
- Чей номер?
- Фриды, конечно. Я должна поговорить с Найэлом.
Она спустилась вниз и закрылась в малой гостиной, где был еще один
телефон. Там она пробыла довольно долго и вышла бледной и раздраженной.
- Это правда, - сказала она. - Найэл не вернется в школу. Со школой
покончено. Он собирается жить с Фридой в Париже.
- Но... она присмотрит за ним? - спросила Селия. - С ним все будет в