дю Морье Дафна. Паразиты

Вполне веселые. Им все равно. Фиброма для них пустяк. Одна женщина сидит за
столом и торопливо исписывает листы почтовой бумаги - один, второй, третий.
"Мой дорогой, единственный, пишу тебе, чтобы сообщить: то, чего мы так
боялись, правда. Мне предстоит операция. Я знаю, что это означает для нас
обоих..."
Что ж, по крайней мере, от этого она избавлена. Не надо идти домой и
писать письмо. Не надо звонить по телефону возлюбленному. Нет и мужа,
который ждет у камина.
- Что случилось? Что сказал этот человек?
Селия продолжала сидеть в комнате отдыха на ... этаже "Маршалз". Дело в
том, говорила она себе, что я поднимаю глупую шумиху вокруг всего этого,
веду себя так, словно собираюсь умирать и все потому, что врач сказал о
невозможности иметь ребенка, которого я и так не собиралась заводить.
Никогда не собиралась. А если бы и завела, то это было бы трагедией. Он бы
умер. Или всю жизнь доставлял бы мне одни неприятности. Слабый характер.
Жизнь за мой счет. Беспрерывные просьбы денег. Женитьба не на той женщине.
Невестка не любила бы меня. Никогда бы не приезжал побыть у меня.
- Неплохо бы погостить у старушки.
- Ах, нет... Опять? Какая скука.
К Селии подошел гардеробщик.
- Извините, мадам, но мы закрываемся. Ровно в половине шестого.
- Извините. Благодарю вас.
Вниз на лифте со всеми остальными. Все остальные проталкиваются во
вращающиеся двери.
- Такси, мадам?
А почему бы и нет? Разумеется, такси - непозволительное
расточительство, но сегодня такой день. Но вот незадача, у Селии не хватило
мелочи, чтобы дать комиссионеру. Такси ждало, а у нее было только десять
шиллингов на машину, для комиссионера не набралось и шести.
Она села в машину, ей было слишком стыдно пускаться в объяснения.
Комиссионер с силой захлопнул дверцу и махнул шоферу рукой. Пепельница под
окном была до отказа забита окурками. Один из них еще дымился. На самом его
конце виднелись следы губной помады. Кто она, пассажирка, уступившая свое
место Селии? Веселая, счастливая девушка, ехавшая на вечеринку? Женщина,
спешившая к любовнику? Мать, торопившаяся на свидание с сыном? Неразгаданные
тайны такси... Минуты безумия, минуты прощания... А, может быть, здесь
только что сидела такая же старая дева, как она, Селия, и к тому же с
фибромой? Тип нервной женщины, которая ищет успокоения в сигаретах.
Она была рада, что такси поехало через Ридженс парк, а не более
знакомой дорогой по Финчли-Роуд. Ей было невыносимо тяжело видеть
опустевшие, разрушенные дома Сент-Джонз Вуд. Дом, где она жила с Папой,
стоял без окон, штукатурка со стен осыпалась. Калитка висела криво, кое-как,
ограда обрушилась.
Однажды несколько лет назад она осмелилась зайти в дом в сопровождении
Найэла. Комнаты с зиявшими дырами стенами производили страшное впечатление.
Если загробная жизнь действительно существует, если Папа и Мама из своего
укромного уголка в раю иногда смотрят на мир, то Селия очень надеялась, что
Бог не даст ему увидеть их дом. В его разрушении Папа винил бы Селию, а не
войну.
- Но, моя дорогая, что случилось? Что ты наделала?
Вниз по холму. Налево по Черч-Роуд, снова направо. Немного дальше,
пожалуйста. Вон тот угловой дом. Во всяком случае, как бы он ни назывался,
это ее дом, ее убежище и приют. Весной ящики за окнами запестреют цветущими
гиацинтами. Ее ступеньки. Ее парадная дверь. Веселого яблочно-зеленого
цвета. И название "Мастерская".
Поворачивая ключ в замке и входя в дом, она всякий раз испытывала
странное удивление, словно все это было для нее не внове. Как легко. Как
просто. Как приятно. Вернуться к себе... к себе. Как приятно увидеть не
чужие, а свои, давно знакомые вещи. Стулья, письменный стол, картины в рамах
на стене, и среди них два или три ее собственных рисунка.
Селия опустилась на колени растопить камин и, пока он разгорался,
прочла письма, пришедшие с дневной почтой. Их было два.
Первым она прочла письмо, отпечатанное на машинке. Какое странное
стечение обстоятельств - по прошествии стольких лет, именно в этот день
получить письмо из издательской фирмы. От нового управляющего, который
сменил ушедшего на пенсию мистера Харрисона.

"Дорогая мисс Делейни!
Надеюсь, Вы помните нашу встречу, когда несколько лет назад Вы посетили
фирму по поводу известного и памятного всем нам случая. Как Вам, возможно,
известно, в настоящее время я являюсь управляющим вместо мистера Харрисона и
пишу Вам с целью выяснить, не располагаете ли Вы возможностью выполнить Ваш
давний контракт с нашей фирмой или, что было бы еще лучше, подписать новый.
Вы знаете, сколь высоко было мнение моего предшественника о Вашей работе,
каковое мнение, особенно относительно рисунков, я разделяю в полной мере.
Мистер Харрисон и я всегда понимали, что если Вы решитесь отдать свой талант
нам и миру в целом, то могли бы придать еще больший блеск имени Делейни,
нежели тот, что окружает его в настоящее время. Очень прошу Вас серьезно об
этом подумать. Жду Вашего ответа в самое ближайшее время.
С наилучшими пожеланиями искренне Ваш..."

Письмо нового управляющего фирмы было так же любезно, как и слова
мистера Харрисона, сказанные ей много лет тому назад. На этот раз она не
подведет. Не разочарует. Она подберет рассказы и рисунки сегодня же вечером,
завтра утром, завтра днем. С этих пор она будет планировать свою жизнь,
памятуя о том, что она не вечна. Пусть фиброма, пусть операция. Не стоит
обращать внимания. Селия распечатала второе письмо. Оно было от Кэролайн.

"Дорогая тетя Селия!
Ко мне только что приезжала мама и рассказала про себя и папу. Она
просила в школе никому об этом не рассказывать. Я знаю двух девочек, у
которых родители в разводе. Мне кажется, что от этого почти ничего не
изменится. Правда, в Фартингз во время каникул будет не слишком весело. Там
просто нечего делать, а кататься верхом мне не очень нравится. Вот я и
подумала, нельзя ли мне пожить у тебя? Конечно, если ты можешь меня принять.
Я бы так хотела приехать к тебе. Но пора готовить уроки, прозвенел звонок, и
мне надо бежать.
Любящая тебя
Кэролайн."

Селия села в кресле перед камином и перечитала письмо. Раз, другой.
Сердце ее усиленно билось, к горлу подступил комок. Глупо, но кажется, она
вот-вот расплачется. Кэролайн хочет приехать и пожить с ней. Без
приглашения. Без чьей-либо подсказки, скажем, Чарльза или Марии. Кэролайн
хочет приехать и жить у нее, у Селии.
Конечно, ей надо приехать. Обязательно надо. На следующие каникулы.
Маленькая комната наверху рядом с комнатой Селии. Превратить маленькую
комнату в комнату Кэролайн. Обставить по вкусу Кэролайн. Они будут вместе
гулять в Парке, она купит Кэролайн собаку. На то время, что Кэролайн будет в
школе она оставит собаку у себя. Они многим могут заняться. Музеи, театры -
Кэролайн недурно рисует, и Селия могла бы давать ей уроки рисования. К тому
же у нее приятный, хоть и небольшой голос; с возрастом он может развиться.
Селия могла бы водить Кэролайн на уроки пения. Подумав об этом, Селия
вспомнила, что Кэролайн всегда чем-то напоминала ей Папу. Выражением глаз,
посадкой головы. Кроме того, для своего возраста она достаточно высокого
роста.
Без сомнения, Кэролайн вылитый Папа. Такая же ласковая, ей так же
необходимы сочувствие, внимание, любовь. Все это она даст ей. Нет ничего
важнее, чем сделать ребенка счастливым. Ничего на свете.
Селия подложила в камин несколько поленьев и бросила в огонь письмо от
издателей. Как-нибудь она на него ответит. Как-нибудь подумает над их
предложением. Это не к спеху. Совсем не к спеху. У нее так много других дел.
Надо обдумать столько планов для Кэролайн. Для Кэролайн...

Глава 24

Что бы ни случилось, думала Мария, никто не должен знать, что у меня на
душе, что мне это далеко не безразлично. Даже Селия, даже Найэл. Все должны
думать, что честный, полюбовный развод подходит нам обоим, невозможно и
дальше разрываться между Лондоном и деревней. Я поняла, что не могу уделять
Чарльзу и детям столько времени, сколько хотела бы; значит, лучше
расстаться. И хотя развод разобьет Чарльзу сердце, он понимает его
необходимость, понимает, что так будет лучше для нас обоих. Если он женится
на этой женщине, то вовсе не потому, что она очень привлекательна, не
потому, что он влюблен в нее, а потому, что по ее повадкам ей только и жить
в деревне. Она умеет обращаться с лошадьми, с собаками; во всяком случае
пони мы купили детям по ее совету. Помню, как еще тогда я подумала, что у
нее хитрые глаза. Помимо всего прочего, у нее рыжие волосы, и значит с
годами она располнеет. Да и кожа у рыжих неприятно пахнет; Чарльз этого пока
не обнаружил. Ничего, со временем обнаружит. Но главное, чтобы все
непременно жалели его. Развод всегда вызывает сожаления, особенно когда есть
дети, когда столько лет прожить вместе.
Но они, действительно, никогда не подходили друг другу. Он - такой
однообразный, такой скучный, кроме имения его ничего не интересует. Мог ли
он надеяться удержать ее? Ведь она так неуловима. Да и кто вообще мог бы
удержать ее?
Через эту черту надо перешагнуть. Более того, размышляла Мария, еще
немного и я сама в это поверю, уже начинаю верить, ведь что бы я себе не
вообразила, все становится явью. Вот в чем по-настоящему везет. Вот в чем
Бог всегда на моей стороне. И чувство одиночества, которое я испытываю
сейчас, лежа здесь в темноте с выключенным приемником и с повязкой на
глазах, пройдет - всегда проходит. Как зубная боль; и как я забываю про
больной зуб, когда боль утихает, так забуду и эту боль, и эту
опустошенность.
Было около полуночи, в полночь передачи по приемнику закончатся. Даже
иностранные станции замолкнут, умрут.
Тогда, подумала Мария, станет не так легко, не так просто. Потому что в
моем воображении будет все время всплывать Чарльз, каким он был когда-то,
год за годом... Вот здесь я допустила первую ошибку. Здесь - вторую. Здесь
оказалась в глупом положении, я могла бы поступить более тактично. Там вела
себя слишком безрассудно, такого не следовало позволять себе.
Если бы я хоть иногда задумывалась. Минуты на две. Нет, на одну. Именно
это имел в виду Папа. Вот оно, наказание. Он приходит не в будущей жизни -
час расплаты. Он приходит в полночь, когда ты лежишь во тьме наедине с
молчащим приемником. Мне незачем перелистывать пьесу моей жизни, я слишком
хорошо ее знаю. Бог мудр. Бог знает все ответы. Чарльз поступил со мной так,
как я поступала с другими. Он поставил меня в глупое положение.
Бедная Мария, муж ушел от нее к другой женщине. Моложе ее. Бедная
Мария.
Сколько по всему миру женщин, брошенных мужьями. Унылая компания.
Одинокая, безликая, тупая. И теперь я одна из них. Я принадлежу к этой
компании. Божественная мудрость... Если бы я умела лицемерить, но я не умею.
Если бы я, как все эти женщины, могла бы сказать "Я отдала Чарльзу все на
свете и вот, что получила взамен", но не могу. Потому что я ничего не
отдала. И поделом мне. Мне нет оправдания. Для описания моего положения
сойдет любая избитая фраза: С ней расплатились ее же монетой. Как хотите,
чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними*. Теперь я знаю, что
это значит. Теперь знаю, что чувствовала та женщина годы и годы назад. А я
то считала ее такой занудой. Такой унылой занудой. У меня никогда не хватало
смелости звонить ему по телефону из опасения, что она снимет трубку, что
случалось не так уж редко. Я часто шутила по этому поводу.
Мне жаль. Видит Бог, жаль. Простите меня, ту, что лежит здесь во тьме.
Может быть завтра попробовать разыскать ее? "Я не понимала, сколько горя я
принесла вам. Теперь знаю. Теперь понимаю". А где она живет? Но вот я думаю
об этом, и у меня возникает странная мысль - ведь она умерла. В прошлом году
я прочла в "Таймс", что она умерла. Если она умерла, то может быть, сейчас
видит меня. Может быть злорадствует там, на небесах. И прости нам долги
наши, как мы прощаем должникам нашим*.
Но рыжеволосую женщину, что живет по соседству с Колдхаммером, я не
прощаю. Я ее ненавижу. А значит и та женщина на небесах не простит меня. Это
порочный круг... Почему здесь нет Найэла, чтобы меня утешить? Я никогда не
прощу ему, никогда. В тот единственный самый страшный час моей жизни, когда
он мне так нужен, его нет рядом. Но я должна заснуть. Если я не засну, то
завтра утром на меня будет страшно смотреть. Единственное утешение, что
завтра вечерний спектакль. Но из "Хоум Лайф" придут фотографировать мою
квартиру; чуть не забыла. Пусть приходят. Я могу уйти. Но куда могу я уйти?
Я не хочу никого видеть, ни с кем разговаривать. Я должна сама справиться с
этим. Это всего навсего зубная боль, она пройдет. Должна пройти.
- Мисс Делейни, прошу вас, поверните голову немного направо. Так,
лучше. Спокойно. Не шевелитесь. Готово.
Фотограф нажал на спуск, полыхнул вспышкой и улыбнулся.
- А если мы снимем вас в кресле? На столе, у вас за спиной фотография
вашего мужа с детьми. Вы согласны попробовать? А теперь в профиль. Да...
Очень мило. Я в восторге. Просто в восторге.
Он отвернулся и что-то шепнул своему помощнику, тот поправил экран.
Фотограф передвинул диван, чтобы он не мешал съемке. Переставил цветы.
Продолжайте, думала Мария, переверните всю квартиру. Мне все равно.
Разломайте мебель. Перебейте посуду. Что бы сегодня не произошло, все
надо сбросить со счетов. Господи, как я устала.
- Теперь, мисс Делейни, улыбнитесь, прошу вас. Замечательно. Не
двигайтесь.
Похоже, они пробудут весь день. Как быть с завтраком? Я собиралась
сварить на кухне яйцо. Не могу же я заниматься этим при них. Надо
притвориться, что у меня деловое свидание. Что я завтракаю в "Риц". Я бы и в
самом деле не прочь позавтракать в "Риц", но одна туда не пойдешь.
- Мисс Делейни, не могли бы лечь на диван и взять в руки рукопись
пьесы? Полагаю, вы часто читаете пьесы с прицелом на их будущую постановку.
- Да, вы правы.
- Вот то, что мне нужно. В чем мы вас снимем? В неглиже?
- Мне безразлично. Не могу ли я остаться в этом платье? Переодеваться
очень утомительно.
- Но читателям "Кантри Лайф" было бы так приятно увидеть вас в неглиже.
Что-нибудь не строгое.
Болван, что же по-твоему я должна надеть? Черный шелк с блестками и
эгретку в волосы. Знаю, что я сделаю. Завтракать я не буду, это не так
важно, да и для фигуры полезно. Я съезжу в школу к Кэролайн. Она моя. Она
принадлежит мне. Расскажу Кэролайн, что случилось. Она уже достаточно
взрослая, она поймет. Я все расскажу ей, пока этого не сделал Чарльз.
- Муж и дети здоровы, мисс Делейни?
- Да, все прекрасно.
- Наверное, они уже совсем большие?
- Да, они быстро растут.
- Колдхаммер превосходное место. Мне бы очень хотелось вас там
сфотографировать. Всего несколько снимков.
- Его еще не вернули. Мы, видите ли, там не живем.
- Ах, ах, понятно. А теперь, мисс Делейни, лягте, пожалуйста во всю
длину. Одна рука свисает с дивана. Да, да, вот так. Очень характерно.
Характерно для чего, скажите на милость? Все думают, будто я только и
делаю, что валяюсь на диване. Ну, дальше. Дальше.
- Пьеса идет хорошо, мисс Делейни?
- Вполне. Но время года не из лучших.
Вовсе нет. Что ни на есть лучшее. Дурак, разве он не знает?
- Видите ли, мисс Делейни, публика больше всего любит вас в ролях
мечтательных героинь. Героинь не от мира сего, понимаете? Вы, наверное,
назвали бы их бесплотными, призрачными. Вы всегда производите именно такое
впечатление. Нечто неземное и бесплотное. Подбородок чуть повыше... Не
двигайтесь... Благодарю вас.
Все, конец. Больше ни одного снимка.
- В час я завтракаю в "Риц".
- Боже мой. Нам бы очень хотелось сделать еще несколько снимков в
спальне. Вы не могли бы вернуться после завтрака?
- Совершенно невозможно. У меня очень загруженный день.
- Как жаль... Впрочем, нам надо сделать еще несколько интерьерных
снимков. У вас есть какие-нибудь любимцы, мисс Делейни? Я их не вижу.
- У меня нет любимцев.
- Читатели очень любят видеть, как их кумиры ласкают своих любимцев. Мы
можем сказать, что ваши любимцы сейчас за городом.
Да, все мои любимцы за городом, и их ласкает женщина с рыжими волосами.
Если угодно - женщина с рыжими волосами, от которой пахнет.
- Очень вам благодарен, мисс Делейни. Вы были чрезвычайно терпеливы. За
квартиру не беспокойтесь. Мы все уберем.
- Не забудьте прислать мне пробные отпечатки.
- Разумеется, мисс Делейни. Разумеется.
С улыбками и учтивыми жестами они раскланялись с мисс Делейни на пороге
ее квартиры, и наблюдали из окна, как она садится в такси на три минуты
позднее начала назначенного в "Риц" завтрака. Такси довезло мисс Делейни до
ее гаража во дворе многоквартирного дома. Так и не позавтракав, мисс Делейни
отправилась за город навестить Кэролайн. До школы был час езды к югу от
Лондона.
Слишком оживленное движение, слишком много трамвайных линий... а я
толком не решила, что сказать, когда приеду, ведь неожиданно для себя самой
я вдруг осознала, что по-настоящему не знаю Кэролайн. Сказать ей:
"Дорогая", вручить подарки - вот и все мое знакомство с собственной
дочерью. Чем я занималась в ее возрасте? Разыгрывала из себя кого-то
другого. Гримасничала перед зеркалом. Поддразнивала Найэла... Почему эта
тощая женщина смотрит на меня с таким удивлением?
- Ах! Мисс Уиндэм? Мы вас не ждали.
- Да. Я случайно проезжала мимо. Я могу видеть Кэролайн?
- Она сейчас играет в нетбол*... Однако... Жан, дорогой, сбегай,
пожалуйста, на Вторую площадку и скажи Кэролайн Уиндэм, что к ней приехала
мама.
- Хорошо, мисс Оливер.
У мальчика округлились глаза, и он вприпрыжку убежал.
- Родители обычно приезжают по субботам и воскресеньям, а в других
случаях всегда предупреждают о своем приезде. Вот новые фотографии. Не
хотите посмотреть? Сделаны в день Учредителей. Жаль, что вы не смогли
приехать. Кэролайн была очень разочарована. Да, она мне говорила. Утренний
спектакль. Такие вещи часто мешают личной жизни, не правда ли? Мне всегда
казалось, что вам приходится разрываться между домом и театром.
Да, весь персонал школы. Позвольте взглянуть, Кэролайн сидит впереди,
скрестив ноги. Младшие у нас всегда сидят.
Ряды и ряды девочек как две капли воды похожих друг на друга, и без
помощи мисс Оливер Мария никогда бы не нашла среди них Кэролайн. Это мой
ребенок?
- Да, кажется, она вполне счастлива. Видите ли, она в третьем "А". Там
собралась веселая маленькая компания. Не хотите пройтись до игровой площадки
и встретить Кэролайн там?
По правде говоря, я бы хотела сесть в машину и вернуться в Лондон. Я не
спала всю ночь и не завтракала. Одному Богу известно, зачем я здесь.
- Благодарю вас, мисс Оливер, с удовольствием. Замечательный день. Как
чудесно хоть на полчаса оказаться за городом.
Я должна играть свою роль и улыбаться. Должна оставить за собой ауру
очарования; чего же и ждут от меня, как не этого. А день вовсе не такой уж и
замечательный. Холодно. И туфли на мне неподходящие. Они будут застревать в
идиотском гравии, которым усыпаны дорожки. Что это за разгоряченная,
запыхавшаяся девочка в голубой юбке бежит к нам? Да это Кэролайн.
- Привет, мамочка.
- Привет, дорогая.
- Папа с тобой?
- Нет. Я приехала одна.
- Ах.
А что мне теперь делать? Куда пойти? Куда-нибудь по этой дорожке?
- Боюсь, я приехала в неудачный день.
- Ну, откровенно говоря, на неделе все дни неудачные. Видишь ли, мы
готовимся к соревнованиям между разными классами, которые будут в конце
семестра. Мы играем на очки. И наш третий "А" имеет такие же шансы
выиграть кубок, как шестой класс. Потому что, хоть они, конечно,
победят нас в самой игре, в финале могут проиграть нам по очкам.
- Да, понимаю.
Да ничего я не понимаю. Для меня это китайская грамота. Полная
бессмыслица.
- У тебя все в порядке, дорогая? Ты хорошо играешь?
- Ей-богу, нет. Просто ужасно. Хочешь посмотреть?
- Не очень. Дело в том...
- Тогда может быть мы посмотрим художественную выставку в Ботичелли?
- Что посмотрим?
- Художественную выставку. А Ботичелли мы называем мастерскую шестого
класса. Некоторые ребята сделали очень хорошие рисунки.
- Дорогая, я бы хотела просто куда-нибудь пойти.
- Ах, да, конечно. Я отведу тебя наверх.
Расписания на стенах. Странные девочки, пробегающие мимо. Чисто вымытые
лестницы, потертый линолеум. Почему не использовать хранящиеся на складе
запасы и не покончить с этим? Краны гудят и пропускают воду. Бачки текут.
Надо кому-нибудь сказать обэтом. Заведующей хозяйственной частью.
- Это твоя кровать? Кажется она очень жесткая.
- Нормально.
Семь одинаковых кроватей в ряд, с жесткими, твердыми подушками.
- Как папа?
- Хорошо.
Вот он, подходящий момент. Я сажусь на кровать как ни в чем не бывало,
пудрю нос. Во мне нет ни капли горечи.
- Дело в том, дорогая, я затем и приехала, чтобы рассказать тебе -
видимо, ты услышишь об этом от самого папы - он хочет со мной развестись.
- Ах.
Не знаю, чего я ожидала от нее. Возможно, думала, что она испугается,
заплачет или обнимет меня - этого мне хотелось бы больше всего - и это будет
началом чего-то нового, доселе неведомого.
- Нет. Мы не поссорились, ничего такого между нами не было. Просто он
должен жить в деревне, а я в Лондоне. А это не очень удобно ни ему, ни мне.
Гораздо лучше, если мы будем жить отдельно.
- Значит, почти ничего не изменится?
- Нет, конечно, нет. За исключением того, что я больше не буду
приезжать в Фартингз.
- Но ты и так там не часто бывала.
- Да.
- Мы будем приезжать к тебе в Лондон?
- Конечно. Когда захотите.
- Хотя в твоей квартире не так много места, правда? Мне бы больше
хотелось жить у тети Селии.
- Вот как?
Но почему эта боль? Почему эта внезапная пустота?
- У девочки, которая спит на этой кровати, родители тоже развелись. И
ее мама снова вышла замуж. У нее отчим.
- Видишь ли, по-моему, у тебя тоже, возможно, будет мачеха. Я думаю,
папа может снова жениться.
- Наверное, на Морковке.
- На ком?
- Мы всегда звали ее Морковкой. Знаешь, она учила нас ездить верхом.
Прошлым летом. Они с папой большие друзья. Я не против Морковки. Она очень
веселая. Ты тоже за кого-нибудь выйдешь замуж?
- Нет... Нет, я не хочу ни за кого выходить замуж.
- А как тот мужчина в твоей пьесе? Он очень милый.
- Он женат. Кроме того, я не хочу.
- Когда папа женится на Морковке?
- Не знаю. Это не обсуждалось. Мы еще не развелись.
- Нет. Конечно, нет. Можно мне рассказать об этом здесь?
- Нет, разумеется, нет. Это... это очень личное дело.
Мне бы следовало почувствовать облегчение, видя реакцию Кэролайн, но
это не так. Я потрясена. Я растеряна. Я не понимаю... Если бы Папа развелся
с Мамой, это был бы конец света. А ведь Мама мне не родная мать. Папа и
Мама...
- Мама, ты останешься на чай?
- Нет, не думаю. К шести мне надо быть в театре.
- Я напишу тете Селии и спрошу, нельзя ли мне приехать к ней на
каникулы.
- Да, дорогая, конечно.
Вниз по намытой лестнице, через увешанный расписаниями холл, в парадную
дверь к ожидающей ее машине.
- До свидания, дорогая. Мне жаль, что из-за меня ты пропустила игру.
- Все в порядке, мама. Я сейчас побегу. Осталось еще полчаса.
Кэролайн помахала рукой и прежде чем Мария успела тронуть машину,
скрылась из вида за ближайшим кирпичным зданием.
Вот оно, одно из тех страшных мгновений, когда мне хочется плакать. А я
не часто плачу, я не из слезливых. Селия всегда плакала, когда была
маленькой. Но сейчас слезы принесли бы мне облегчение. Сейчас мне ничего на
свете не хотелось бы так, как расплакаться. Передать кому-нибудь руль,
откинуться на спинку и расплакаться. Но я не позволю себе. Что станет тогда
с моим лицом, глазами? К шести надо быть в театре. И так, вместо того, чтобы
плакать, я буду петь. Очень громко и фальшиво. Для того и писал свои песни
Найэл, чтобы встретив свой Ватерлоо*, я могла бы петь.
А, может быть, лучше зайти в церковь и помолиться? Я могла бы
обратиться к религии. Навсегда бросить сцену, ходить по белу свету и творить
добро. Сила в Молитве. Сила в Радости. Нет - это Гитлер. Ну, тогда Сила в
Чем-То. Церковь за углом. Может быть, это символ, все равно что заглядывать
в Библию перед премьерой. Остановлю машину, войду в церковь и помолюсь? Да,
так и сделаю.
В церкви было темно и сумрачно. Скорее всего построили ее недавно.
Привычной атмосферы нет и в помине. Мария села на скамью и стала ждать.
Возможно, если она прождет достаточно долго, что-нибудь произойдет. С небес
слетит голубь. На нее снизойдут мир и покой. И она выйдет из церкви
утешенной, освеженной, готовой лицом к лицу встретиться с будущим. Возможно,
появится священник, милый, добрый старик-священник с седыми волосами и
спокойными серыми глазами. Беседа с добрым старым священником, несомненно,
поможет ей. Они, как никто, знают жизнь, им близки и понятны чужая боль,
чужое горе и страдание. Мария ждала, но голубь так и не появился. Где-то за
стенами церкви слышались смех и крики играющих в футбол школьников. За ее
спиной отворилась дверь. Она оглянулась. Да, должно быть это викарий. Но не
старик. Довольно молодой человек в очках. Не глядя ни вправо, ни влево, он
прошел по центральному проходу к ризнице. У него скрипели ботинки...
Нет, толку от него не будет. Он никого не обратит ни в какую веру. Да и
эта церковь тоже. Сидеть здесь и ждать - пустая трата времени. Назад, в
машину...
Ну что же, можно сделать прическу. Люсьен даст мне чашку чая и печенье.
Чашка чая - вот то, что мне нужно. Я могу сидеть в кресле, делая вид, что