Дюма Александр. Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 3

   Спустя десять минут появился Мольер и сделал из-за портьеры знак д'Артаньяну. Д'Артаньян поспешил вслед за ним, увлекая вместо с собой Портоса. По довольно запутанным коридорам Мольер привел их в кабинет Персерена. Старик, засучив рукава, перебирал куски роскошной парчи, затканной золотыми цветами. Он хотел посмотреть, какова игра этой ткани при том или ином освещении.
   Заметив входящего д'Артаньяна, он отложил материю и пошел навстречу ему, не изображая особых восторгов, без чрезмерных любезностей, но с соблюдением должной учтивости.
   — Господин капитан мушкетеров, — обратился он к д'Артаньяну, — вы, конечно, простите меня, не так ли, но я страшно занят.
   — Да, да, господин Персерен, слышал, знаю, — костюмами короля. Говорят, что вы шьете его величеству три новых костюма?
   — Пять, сударь, пять!
   — Три или пять, меня это нисколько не беспокоит. Ведь я знаю, что они будут самыми красивыми на всем свете.
   — Да, да, так думают все. Когда они будут закопчены, тогда и станут самыми красивыми на всем свете, по буду оспаривать. Но прежде их следует сшить, господин капитан, а для этого необходимо время.
   — О, у вас еще дна дня впереди, и времени в вашем распоряжении даже больше, чем нужно, господин Персерен, — сказал Д'Артаньян, напуская на себя полнейшее равнодушие.
   Персерен поднял голову, как человек, не привыкший к тому, чтобы ему перечили даже тогда, когда дело идет о какой-нибудь его прихоти, но д'Артаньян по обратил никакого внимания на чело прославленного портного, чародея парчи, которое начало заволакиваться тучами. Он произнес:
   — Дорогой господин Персерен, я привел к вам заказчика.
   — Что вы, что вы! — угрюмо бросил портной.
   — Господина барона дю Валлона де Брасье де Пьерфона, — продолжал Д'Артаньян.
   Персерен отвесил поклон, не вызвавший никакого чувства симпатии в грозном Портосе, который с той поры, как вошел в кабинет, не переставал искоса смотреть на портного.
   — Одного из моих ближайших друзей, — добавил в заключение Д'Артаньян.
   — К услугам господина барона, но не сейчас, а немного спустя.
   — Немного спустя? Но когда же?
   — Тогда, когда буду располагать временем.
   — То же самое вы сказали моему слуге, — проворчал с недовольным видом Портос.
   — Возможно, — ответил портной, — я почти всегда занят по горло.
   — Друг мой, — назидательно заметил Портос, — когда хочешь, время найдется.
   Персерен побагровел, что у стариков, кожа которых поблекла от старости, всегда является опасным симптомом.
   — Сударь, — буркнул он, — вы вольны заказывать себе платья у кого вам будет угодно.
   — Погодите, Персерен, погодите, — произнес примирительным тоном капитан мушкетеров, — вы сегодня не слишком любезны. Ну что ж, я произнесу одно слово, которое заставит вас покориться. Барон дружен по только со мной, он к тому же один из друзей господина Фуке.
   — Так, так! — промолвил портной. — Это меняет дело, да-да, меняет. Затем, повернувшись к Портосу, он спросил:
   — Господин барон из числа сторонников господина суперинтенданта?
   — Я сам по себе, — вскрикнул Портос, и как раз в этот момент поднялась портьера, давая проход еще одному свидетелю этой сцепы.
   Мольер наблюдал. Д'Артаньян смеялся. Портос мысленно сыпал проклятиями.
   — Дорогой Персерен, — поклонился Д'Артаньян, — вы сошьете костюм господину барону; это я прошу вас об этом.
   — Ради вас — ну что ж, не возражаю, господин капитан.
   — Но это еще не все; вы безотлагательно приметесь за этот костюм.
   — Раньше чем через неделю — немыслимо.
   — Но это все равно, как если бы вы решительно отказали: этот костюм необходим для празднества в Во.
   — Повторяю, что это немыслимо, — настаивал на своем упрямый старик.
   — Нет, нет, дорогой господин Персерен, погодите отказываться, в особенности если об этом прошу вас и я, — произнес у двери ласковый голос, заставивший д'Артаньяна насторожиться. Это был Арамис.
   — Господин д'Эрбле! — воскликнул портной.
   — Арамис! — пробормотал д'Артаньян.
   — А, наш епископ! — приветствовал его Портос.
   — Здравствуйте, д'Артаньян! Здравствуйте, милый Портос! Здравствуйте, дорогие друзья! — сказал Арамис. — Так вот, любезнейший господин Персерен, сшейте костюм господину барону, и я ручаюсь, что, сшив его, вы доставите удовольствие господину фуке.
   Произнеся эти слова, он сделал знак Персерену, гласивший: «Берите заказ и прощайтесь с ними». Арамис, по-видимому, пользовался у Персерена даже большим влиянием, чем д'Артаньян; во всяком случае, портной поклонился, показывая тем самым, что он соглашается, и, повернувшись к Портосу, сухо заметил:
   — Отправляйтесь к моим подмастерьям, они снимут с вас мерку.
   Портос покраснел так, что на него было страшно смотреть.
   Д'Артаньян понял, что вот-вот разразится гроза, и, обращаясь к Мольеру, вполголоса произнес:
   — Дорогой господин Мольер, вы видите пред собой человека, который считает, что он подвергнет поношению свою честь, если позволит снять мерку со своих костей и своей плоти, дарованных ему господом богом; присмотритесь к этой весьма примечательной личности и используйте, мой высокочтимый Аристофан, свои наблюдения.
   Мольер не нуждался в этом совете, он и так не спускал глаз с барона Портоса.
   — Сударь, — сказал он, обращаясь к последнему, — если вы соблаговолите пройти вместе со мной, я устрою так, что закройщик, снимая с вас мерку, ни разу не прикоснется к вам.
   — Но как же он это проделает, друг мой?
   — Я утверждаю, что, снимая с вас мерку, вам не будут докучать локтями, футами или дюймами. Это новый способ, придуманный нами для знатных господ, которые настолько чувствительны, что не могут позволить какой-нибудь деревенщине касаться и ощупывать их. Мы сталкивались с людьми, которые не в состоянии вынести, чтобы с них была снята мерка, — ведь и в самом деле подобная церемония оскорбляет, по-моему, естественное достоинство человека, — так вот, если и вы, сударь, случайно принадлежите к разряду таких людей…
   — Черт возьми, полагаю, что да.
   — Отлично, господин барон; в таком случае все устроится как нельзя лучше, и вы будете первым, кто испытает на себе придуманный нами способ.
   — Но как же все-таки снимут эту чертову мерку?
   — Сударь, — ответил, отвешивая поклон, Мольер, — если вы соблаговолите пройти вместе со мной, вы убедитесь в этом собственными глазами.
   Арамис наблюдал эту сцену с неослабным вниманием. Быть может, он думал, основываясь на интересе, проявляемом к ней д'Артаньяном, что и он уйдет из кабинета портного вместе с Портосом, чтобы не упустить развязки столь забавно начатой сцены. Но, несмотря на всю свою проницательность, Арамис все же ошибся. Ушли только Портос и Мольер. Д'Артаньян остался у Персерена. Почему же он там остался? Из любопытства, и только; может быть, и ради того, чтобы провести несколько лишних мгновений в обществе Арамиса, своего доброго старого друга. После того как Портос и Мольер удалились, д'Артаньян подошел к епископу, что, по-видимому, не входило в планы последнего.
   — И вам нужно новое платье, не так ли, дорогой друг?
   Арамис усмехнулся.
   — Нет.
   — Но ведь вы поедете в Во?
   — Поеду, но без нового платья. Вы забываете, дорогой д'Артаньян, что ваннский епископ не настолько богат, чтобы шить себе новое платье к каждому празднеству, — Ба, — сказал, смеясь, мушкетер, — а поэмы, разве мы их больше не пишем?
   — О д'Артаньян, — проговорил Арамис, — подобную чепуху я давно уже выбросил из головы.
   — Так, так, — произнес д'Артаньян, отнюдь не уверенный в том, что Арамис говорит правду.
   Что касается Персерена, то он снова погрузился в рассматривание своей парчи.
   — Не думаете ли вы, дорогой д'Артаньян, — улыбнулся Арамис, — что мы стесняем своим присутствием этого славного человека?
   «Так вот оно что, — проворчал про себя мушкетер, — это значит ни больше ни меньше, что я стесняю тебя».
   Затем он произнес уже вслух:
   — Ну что ж, пойдемте; и, если вы так же свободны, как я, любезный мой Арамис…
   — Нет, не совсем, я хотел…
   — Ах, вам нужно переговорить наедине с Персереном? Почему же вы сразу не предупредили меня об этом?
   — Наедине, — повторил Арамис. — Да, да, разумеется, наедине, но только вы, д'Артаньян, не в счет. Никогда, прошу вас поверить, не будет у меня тайн, которых я не мог бы открыть такому другу, как вы.
   — О нет, нет, я удаляюсь, — настаивал д'Артаньян, хотя в голосе его и слышалось любопытство; замешательство Арамиса, как бы тонко он его ни маскировал, не укрылось от д'Артаньяна, а он знал, что в непроницаемой душе этого человека решительно все, даже то, что имеет видимость сущего пустяка, подчинено заранее намеченной цели; пусть эта цель была д'Артаньяну неведома и непонятна, но, изучив характер своего давнего друга, он понимал, что она, во всяком случае, должна быть немаловажною.
   Арамис, заметив, что у д'Артаньяна появились какие-то подозрения, также стоял на своем:
   — Оставайтесь, молю вас: вот в чем, в сущности, дело…
   Затем, обернувшись к портному, он начал:
   — Дорогой господин Персерен… Я бесконечно счастлив, д'Артаньян, что вы здесь.
   — Вот как! — воскликнул капитан мушкетеров, веря в искренность Арамиса еще меньше, чем прежде.
   Персерен не пошевелился. Взяв из его рук кусок ткани, в созерцание которой он был погружен, Арамис силой возвратил его к реальной действительности.
   — Дорогой господин Персерен, — произнес он, — здесь господин Лебрен, один из живописцев господина Фуке.
   «Чудесно, — подумал д'Артаньян, — но при чем тут Лебрен?»
   Арамис посмотрел на д'Артаньяна, который сделал вид, будто рассматривает гравюры с изображением Марка Антония.
   — И вы хотите, чтобы ему сшили такой же костюм, какие заказаны эпикурейцам? — спросил Персерен.
   Произнося с отсутствующим видом эти слова, достойный портной сделал попытку отобрать у Арамиса свою парчу.
   — Костюм эпикурейца? — переспросил д'Артаньян тоном следователя.
   — Воистину, — сказал Арамис, улыбаясь своей чарующей улыбкой, — воистину самою судьбой предначертано, что д'Артаньян этим вечером проникнет во все наши тайны. Вы, конечно, слышали об эпикурейцах господина Фуке, не так ли?
   — Разумеется. Кажется, это своего рода кружок поэтов, состоящий из Лафонтена, Лоре, Пелисона, Мольера и кто его знает, кого еще, и заседающий в Сен-Манде?
   — Это верно. Так вот, мы одеваем наших поэтов в форму и зачисляем их на королевскую службу.
   — Превосходно! Догадываюсь, что это сюрприз, который господин Фуке готовит для короля. Будьте спокойны! Если тайна господина Лебрена состоит только в этом, я не выдам ее.
   — Вы очаровательны, как всегда, дорогой друг. Нот, господин Лебрен к этому непричастен; тайна, к которой он имеет касательство, гораздо значительнее, чем эта.
   — Раз она не уступает в значительности первой из ваших тайн, то я предпочитаю но быть посвященным в нее, — заметил д'Артаньян, притворяясь, будто собрался уходить.
   — Входите, Лебрен, входите, — сказал Арамис, открывая правой рукой боковую дверь и удерживая левою д'Артаньяна.
   — Честное слово, я ничего не понимаю, — буркнул Персерен.
   Как говорят в театре, Арамис выдержал паузу.
   — Дорогой господин Персерен, — начал он, — вы шьете пять костюмов его величеству, не так ли? Один из парчи, один охотничий из сукна, один из бархата, один из атласа и последний, наконец, из флорентийской ткани?
   — Верно, но откуда, монсеньер, вы все это знаете? — спросил изумленный Персерен.
   — Все это исключительно просто, сударь: предстоят охота, празднество, концерт, прогулка и прием; пять названных мною тканей предусмотрены этикетом.
   — Монсеньер, вы знаете решительно все на свете.
   — И многое другое к тому же, будьте спокойны, — пробормотал Д'Артаньян.
   — Но, — вскричал, торжествуя, портной, — чего вы все же не знаете, хоть вы и великий князь церкви, чего не знает и не узнает никто и что знаем лишь король, мадемуазель де Лавальер и я, это цвет материй и вид украшений, это покрои, это соотношение частей, это костюм в целом!
   — Вот с этим всем, — сказал Арамис, — я и хотел бы при вашей помощи ознакомиться, дорогой господин Персерен.
   — Никогда! — побледнел перепуганный насмерть портной, хотя Арамис произнес только что приведенные нами слова весьма ласково и даже медоточиво.
   Притязания Арамиса показались Персерену после того, как он подумал над ними, настолько несообразными, настолько смешными, настолько чрезмерными, что он сначала тихонечко рассмеялся, затем принялся смеяться все громче и громче и кончил взрывами неудержимого хохота.
   Д'Артаньян последовал примеру портного, но не потому, что находил эту просьбу и впрямь смешною; он имел в виду еще больше распалить Арамиса.
   Этот последний предоставил им смеяться, сколько они пожелают, и когда они наконец утихли, проговорил:
   — На первый взгляд может и в самом деле показаться, что я позволил себе нечто нелепое, — разве не так? Но Д'Артаньян, который — воплощенное благоразумие, разумеется, подтвердит, дорогой господин Персерен, что я не мог поступить иначе и должен был обратиться к вам с своей просьбою.
   — Как это? — удивился мушкетер, превращаясь в слух; благодаря своему поразительному чутью, он уже понял, что до этой поры действовали только застрельщики, как говорят военные, и что настоящее сражение впереди.
   — Как это? — недоверчиво протянул Персерен.
   — Почему, — продолжал Арамис, — господин Фуке дает празднество в честь короля? Разве не для того, чтобы сделать ему приятное?
   — Верно, — подтвердил Персерен.
   Д'Артаньян выразил свое одобрение словам Арамиса кивком головы.
   — Каким же образом он может достигнуть этого? Посредством обходительности, любезности, забавных выдумок; посредством целого ряда сюрпризов, вроде того, о котором мы только что говорили, — я имею в виду зачисление на королевскую службу поэтов.
   — Прекрасно.
   — Речь пойдет еще об одном сюрпризе, дорогой друг. Присутствующий здесь господин Лебрен — живописец, рисующий с исключительной точностью.
   — Да, да, — сказал Персерен. — Я видел картины господина Лебрена и отметил себе, что костюмы у него выписаны весьма тщательно. Вот почему я тут же согласился сделать ему костюм, будь он такой же, какой шьется эпикурейцам, или в каком-нибудь ином роде.
   — Дорогой господин Персерен, ваше обещание для нас драгоценно, но мы вспомним о нем несколько позже. А сейчас господин Лебрен имеет нужду не в новом костюме, который вы сошьете ему в скором будущем, но в костюмах, изготовленных вами для короля.
   Персерен отскочил назад, и Д'Артаньян, человек спокойный и выдержанный, привыкший размышлять над тем, что он видит, нисколько не удивился этой необычной резвости Персерена: настолько просьба, с которой Арамис рискнул обратиться к портному, была, и на взгляд капитана, странной и вызывающей.
   — Костюмы, изготовленные для короля! Дать скопировать кому бы то ни было костюмы его величества короля?! О господин епископ! Простите меня, но в своем ли уме ваше преосвященство? — закричал бедный портной, окончательно потеряв голову.
   — Помогите же, Д'Артаньян, — сказал Арамис, расплываясь в улыбке и ничем не выражая досады, — помогите же убедить этого господина. Ведь вы понимаете, в чем тут дело, не так ли?
   — Говоря по правде, не очень.
   — Как! И вы тоже не понимаете, что господин фуке хочет приготовить сюрприз королю, сюрприз, состоящий в том, чтобы король тотчас же по прибытии в Во увидел там свой новый портрет? И чтобы портрет, написанный с ошеломляющим сходством, изображал его в том же самом костюме, в каком он будет в тот день, когда увидит о гот портрет?
   — Так вот оно что, — вскричал мушкетер, почти поверивший Арамису ведь все рассказанное им было настолько правдоподобно, — да, да, дорогой Арамис, вы правы; да, да, ваша мысль просто великолепна. Готов спорить на что угодно, что она исходит от вас, Арамис!
   — Не знаю, — ответил с небрежным видом ваннский епископ, — от меня или от господина Фуке…
   Затем, обнаружив нерешительность на лице д'Артаньяна, он, наклонившись к Персерену, проговорил:
   — Ну что ж, господин Персерен, что же вы молчите? С нетерпением жду ваших слов.
   — Я говорю, что…
   — Вы хотите сказать, что в вашей воле ответить отказом. Я и сам это знаю и никоим образом не собираюсь насиловать вашу волю, мой милый; скажу больше, мне отлично понятна и та щепетильность, которая препятствует вам пойти навстречу идее господина Фуке; вы страшитесь, как бы не показалось, что вы льстите его величеству. Благородство души, господин Персерен, благородство!
   Портной пробормотал что-то невнятное.
   — Ив самом деле, это было бы откровенною лестью по отношению к нашему юному государю, — продолжал Арамис. — «Но, — сказал мне господин суперинтендант, — если Персерен откажет вам в вашей просьбе, скажите ему, что он от этого в моих глазах нисколько не потеряет и что я буду и впредь относиться к нему с большим уважением. Только…»
   — Только?.. — повторил обеспокоенный Персерен.
   — «Только, — продолжал Арамис, — мне придется сказать королю (помните, дорогой господин Персерен, что это говорит господин Фуке, а не я)… мне придется сказать королю: „Государь, у меня было намерение предложить вашему величеству ваше изображение; но щепетильность господина Персерена, быть может преувеличенная, но достойная уважения, воспротивилась этому“.
   — Воспротивилась! — вскричал портной, испуганный возлагаемой на него ответственностью. — Я противлюсь тому, чего желает господин Фуке, когда дело идет о том, чтобы доставить удовольствие королю? Ах, господин епископ, какое скверное слово сорвалось с ваших уст! Противиться! Благодарение господу, уж я-то не произносил этого слова. Призываю в свидетели капитана мушкетеров его величества. Разве я противлюсь чему-нибудь, господин д'Артаньян?
   Д'Артаньян замахал рукою, показывая, что хочет остаться нейтральным; он чувствовал всем своим существом, что тут кроется какая-то неведомая интрига, кто его знает — комедия или трагедия; он проклинал себя за то, что в этом случае так недогадлив, но пока, в ожидании дальнейшего хода событий, решил воздержаться.
   Персерен, однако, устрашаемый мыслью, что королю могут сказать, будто он, Персерен, воспротивился подготовке сюрприза, который предполагали сделать его величеству, пододвинул Лебрену кресло и принялся извлекать из шкафа четыре сверкающих золотым шитьем великолепных костюма — пятый пока еще находился в работе у подмастерьев. Он развешивал эти произведения портновского искусства одно за другим на манекенах, привезенных некогда из Бергамо, которые, попав во Францию во времена Кончини, были подарены Персерену и маршалом д'Анкром, — это случилось после поражения итальянских портных, разоренных успешною конкуренцией Персеренов.
   Художник приступил к зарисовкам, затем принялся раскрашивать их.
   Арамис, стоявший возле него и пристально наблюдавший за каждым движением его кисти, внезапно остановил Лебрена:
   — Мне кажется, что вы не вполне уловили тона, дорогой господин Лебрен. Ваши краски обманут вас, и на полотне не удастся воспроизвести полного сходства, которое нам решительно необходимо. Очевидно, чтобы передать оттенки с большей точностью, требуется работать подольше.
   — Это верно, — сказал Персерен, — но времени у нас очень мало, и тут, господин епископ, я, согласитесь, совершенно бессилен.
   — В таком случае, — спокойно заметил Арамис, — наша попытка обречена на провал, и это произойдет из-за неверной передачи оттенков.
   Между тем Лебрен срисовывал ткань и шитье очень точно, и Арамис наблюдал за его работой с плохо скрываемым нетерпением.
   «Что за чертову комедию тут разыгрывают?» — продолжал спрашивать себя мушкетер.
   — Дело у нас решительно не пойдет, — молвил Арамис. — Господин Лебрен, собирайте свои ящики и сворачивайте холсты.
   — Верно, верно! — вскричал раздосадованный художник. — Здесь ужасное освещение.
   — Это мысль, Лебрен, да, да, это мысль. А что, если б мы с вами располагали образчиком каждой ткани, и временем, и подобающим освещением…
   — О, тогда! — воскликнул Лебрен. — Тогда я готов поручиться, что все будет в порядке.
   «Так, так, — сказал себе д'Артаньян, — тут-то и есть узелок всей интриги. Ему требуется образец каждой ткани. Но, черт подери, даст ли ему эти образчики Персерен?»
   Персерен, выбитый с последних позиций и к тому же обманутый притворным добродушием Арамиса, отрезал пять образчиков, которые и отдал епископу.
   — Так будет лучше. Не правда ли? — обратился Арамис к д'Артаньяну. Ваше мнение по этому поводу?
   — Мое мнение, дорогой Арамис, — проговорил д'Артаньян, — что вы неизменно все тот же.
   — И следовательно, неизменно ваш друг, — подхватил епископ своим чарующим голосом.
   — Да, да, конечно, — громко сказал д'Артаньян. Затем про себя добавил: «Если ты, сверхиезуит, обманул меня, то я отнюдь не хочу быть одним из твоих сообщников, и, чтобы не сделаться им, теперь самое время удалиться». — Прощайте, Арамис, — продолжал д'Артаньян, громко обращаясь к епископу, — прощайте! Пойду поищу Портоса.
   — Подождите минутку, — попросил Арамис, засовывая в карман образчики, — подождите, я закончил дела и буду в отчаянии, если не перекинусь на прощание несколькими словами с нашим дорогим другом.
   Лебрен сложил свои краски и кисточки, Персерен убрал королевские костюмы в тот самый шкаф, из которого они были извлечены, Арамис ощупал карман, желая удостовериться, что образчикам не грозит опасность вывалиться оттуда, и они все вместе вышли из кабинета портного.

Глава 32. КАК У МОЛЬЕРА, БЫТЬ МОЖЕТ, ВПЕРВЫЕ ВОЗНИК ЗАМЫСЕЛ ЕГО КОМЕДИИ «МЕЩАНИН ВО ДВОРЯНСТВЕ»

   Д'Артаньян обнаружил Портоса в соседней комнате, но это был уже не прежний озадаченный и раздраженный Портос, а Портос радостно возбужденный, сияющий, любезный, очаровательный. Он оживленно болтал с Мольером, который смотрел на него с восторгом, как человек, не только никогда не видевший ничего более примечательного, но и вообще чего-либо подобного.
   Арамис направился прямо к Портосу и протянул ему свою тонкую, белую руку, которая тотчас же потонула в гигантской руке его старого друга. К этой операции Арамис неизменно приступал с некоторым страхом, но на этот раз дружеское рукопожатие не причинило ему особых страданий. Затем ваннский епископ обратился к Мольеру.
   — Так вот, сударь, — сказал он ему, — едете ли вы со мной в Сен-Манде?
   — С вами, монсеньер, я поеду куда угодно, — ответил Мольер.
   — В Сен-Манде! — воскликнул Портос, пораженный короткими отношениями между неприступным ваннским епископом и никому не ведомым подмастерьем.
   — Вы увозите, Арамис, этого господина в Сен-Манде?
   — Да, — ответил с улыбкой Арамис, — да, увожу его в Сен-Манде, и у нас мало времени.
   — И затем, мой милый Портос, — проговорил д'Артаньян, — господин Мольер не совсем то, чем кажется.
   — То есть как? — удивился Портос.
   — Господин Мольер — один из главных приказчиков Персерена, и его ждут в Сен-Манде, где он должен примерить костюмы, заказанные господином Фуке для эпикурейцев в связи с предстоящим празднеством.
   — Да, да! Совершенно верно, — подтвердил Мольер.
   — Итак, — повторил Арамис, — если вы закончили ваши дела с господином дю Валлоном, поехали, дорогой господин Мольер!
   — Мы кончили, — заявил Портос.
   — И довольны? — спросил его д'Артаньян.
   — Вполне, — ответил Портос.
   Мольер распрощался с Портосом, отвесив ему несколько почтительнейших поклонов, и пожал руку, которую капитан мушкетеров украдкой протянул ему.
   — Сударь, — сказал Портос на прощанье с преувеличенной учтивостью, сударь, прошу вас прежде всего о безукоризненной точности.
   — Завтра же вы получите ваш костюм, господин барон, — ответил Мольер.
   И он удалился вместе с ваннским епископом.
   Тогда д'Артаньян, взяв под руку Портоса, спросил его:
   — Что же проделал с вами этот портной, сумевший так поправиться вам?
   — Что он проделал со мной, мой друг, что он проделал?! — вскричал в восторге Портос.
   — Да, я спрашиваю, что же он с вами проделал?
   — Друг мой, он сумел сделать то, чего до сих пор не делал ни один из представителей всей портновской породы. Он снял мерку, ни разу не прикоснувшись ко мне.
   — Что вы! Расскажите же, друг мой!
   — Прежде всего он велел разыскать — уж право ко знаю, где — целый ряд манекенов различного роста, надеясь, что, быть может, среди них найдется что-нибудь подходящее и для меня. Но самый большой — манекен тамбурмажора швейцарцев, — и тот оказался на два дюйма ниже и на полфута меньше в объеме, чем я.
   — Вот как!
   — Это настолько же истинно, как то, что я имею честь разговаривать с вами, мой дорогой д'Артаньян. Но господин Мольер — великий человек или, по меньшей мере, великий портной, и эти затруднения его ни в малой степени не смутили.
   — Что же он сделал?
   — О, чрезвычайно простую вещь. Это неслыханно, честное слово, неслыханно! До чего же тупы все остальные, раз они сразу же не додумались до этого способа! От скольких неприятностей и унижений они могли бы избавить меня!