Дюма Александр. Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 3

   — Но ведь я схватил его не ногами, — грустно улыбнулся Портос, — а рукой.

Глава 27. СЫН БИКАРА

   Бретонцы были очень горды этой победой, но Арамис не обнадеживал их.
   — Король, — сказал он Портосу, когда все разошлись по домам, — узнав о сопротивлении, распалится безудержным гневом, и после взятия острова, что неизбежно, все эти славные люди будут уничтожены огнем и мечом.
   — Отсюда следует, что наши действия бесполезны? — опросил Портос.
   — Пока что они, несомненно, принесли пользу, так как у нас есть пленный, — ответил епископ, — и от него мы узнаем о планах наших врагов.
   — Давайте допросим этого пленного. Способ заставить его говорить весьма прост: пойдем ужинать и пригласим его с нами: за вином он не замедлит заговорить.
   Они так и сделали. Офицер сначала был явно встревожен, но, увидев, с какими людьми он имеет дело, в скором времени успокоился. Не боясь скомпрометировать себя чрезмерною откровенностью, он подробно рассказал об отставке и отбытии во Францию д'Артаньяна. Он сообщил и о том, как после отъезда мушкетера новый командующий приказал напасть на Бель-Иль.
   На этом его показания, естественно, обрывались.
   Арамис и Портос обменялись взглядом, выражавшим отчаяние. Нечего больше рассчитывать на знаменитое воображение д'Артаньяна, нечего, следовательно, надеяться, в случае поражения, на его помощь!
   Продолжая допрос, Арамис осведомился у пленного о намерениях королевских военачальников в отношении тех, кто распоряжается на Бель-Иле.
   — Приказ, — отвечал офицер, — в бою убивать, после боя вешать.
   Арамис и Портос снова переглянулись; кровь бросилась им в лицо.
   — Я слишком легок для виселицы, — усмехнулся Арамис, — таких, как я, не повесишь.
   — А я слишком тяжел, — сказал Портос, — такие, как я, обрывают веревку.
   — Я уверен, — учтиво заметил пленный, — что мы были бы снисходительны и предоставили бы род смерти вашему выбору.
   — Тысяча благодарностей, — серьезно проговорил Арамис.
   Портос поклонился.
   — Еще по стаканчику, за ваше здоровье, — предложил он и выпил.
   В таких разговорах коротали они время за ужином.
   Офицер, оказавшийся человеком умным, понемногу поддавался обаянию ума Арамиса и сердечного простодушия великана Портоса.
   — Проспите меня, — начал он, — за вопрос, который я собираюсь задать, но люди, допивающие совместно шестую бутылку, имеют, пожалуй, право немножко забыться.
   — Задавайте же ваш вопрос, задавайте! — разрешил Портос.
   — Говорите, — добавил ваннский епископ.
   — Не служили ли вы, милостивые государи, в мушкетерах покойного короля?
   — Да, сударь, мы были королевскими мушкетерами, и превосходными мушкетерами, — ответил Портос.
   — Это верно; больше того, я сказал бы, что вы были лучшими среди лучших, когда б не боялся оскорбить память моего отца.
   — Вашего отца! — воскликнул Арамис.
   — Знаете ли вы, как меня зовут?
   — Нет, сударь, но если вы скажете…
   — Меня зовут Жорж де Бикара.
   — Ах! — вскричал Портос. — Бикара! Помните ли вы, Арамис, это имя?
   — Бикара! — задумался Арамис. — Мне кажется…
   — Вспомните хорошенько, сударь, — испросил офицер.
   — Это нетрудно! — воскликнул Портос. — Бикара, по прозвищу Кардинал… один из четырех явившихся воспрепятствовать нам в тот день, когда мы со шпагой в руке познакомились с д'Артаньяном.
   — Совершенно верно, господа.
   — Это был единственный, — улыбнулся Арамис, — кого мы не ранили.
   — Из этого следует, что он был превосходным воякой.
   — Эта правда, сущая правда, — одновременно заметили оба друга. — Господин де Бикара, мы весьма рады познакомиться с сыном столь храброго человека.
   Бикара пожал руки, протянутые ему бывшими мушкетерами. Арамис взглянул на Портоса, и его взгляд говорил: «Вот человек, который поможет нам».
   — Согласитесь, сударь, — обратился он к офицеру, — что отрадно быть честным всегда и везде?
   — Мой отец, сударь, постоянно повторял то же самое.
   — Согласитесь также, что довольно печально столкнуться с людьми, которых ждет смерть от мушкета или веревки, и узнать, что эти люди — старинные знакомый вашего уважаемого отца, знакомые, доставшиеся вам от него, так сказать, по наследству.
   — О, вы не обречены на такую ужасную участь, друзья мои, — возразил молодой человек.
   — Ба! Но ведь вы сами сказали об этом.
   — Я говорил это час назад, когда совершенно не знал вас, а теперь, когда я вас знаю, я говорю: вы избегнете этой горестной участи, если сами тою пожелаете.
   — Как это, если сами того пожелаем? — вскричал Арамис, в глазах которого загорелось нетерпение. Произнося эти слова, он попеременно смотрел на Портоса и офицера.
   — Лишь бы, — сказал Портос, глядя, в свою очередь, с благородным бесстрашием на Бикара, — лишь бы от нас не потребовали чего-нибудь унизительного.
   — От вас ничего не потребуют, господа, — продолжал офицер королевской армии. — В самом деле, какие требования можно к вам предъявлять? Если вас найдут, то предадут смерти; постарайтесь же, чтобы вас не нашли.
   — Полагаю, — с достоинством проговорил Портос, — полагаю, что я нисколько не ошибусь, если скажу: чтобы найти нас, нужно сначала проникнуть сюда.
   — Вы совершенно правы, друг мой, — медленно произнес Арамис, все еще испытующе глядя на Бикара, который хранил молчание и которому было явно не по себе. — Вам хочется, господин де Бикара, рассказать нам о чем-то важном, сделать нам какое-то весьма существенное признание, но вы не решаетесь на него, разве не так?
   — Милостивые государи, друзья! Если я позволю себе полную откровенность, то нарушу присягу. И все же я слышу голос, который заглушает мои сомнения и велит решиться на это.
   — Пушки! — воскликнул Портос.
   — Пушки и мушкетная трескотня! — подтвердил Арамис.
   Откуда-то издалека, со скал, донеслись зловещие звуки боя, но уже через мгновение все затихло.
   — Что это? — спросил Портос.
   — То, чего я больше всего опасался, — ответил Арамис. — Ведь атака, произведенная вашими солдатами, сударь, — продолжал он, обращаясь к Бикара, — была всего-навсего демонстрацией? И в то время, как ваши отряды отходили, уступая нашему натиску, вы были уверены, что вам удастся высадиться на другой стороне острова?
   — Да, и в нескольких пунктах.
   — В таком случае мы погибли, — спокойно заметил ваннский епископ.
   — Погибли! Это возможно, — согласился Портос. — Но ведь нас еще не схватили и не повесили.
   И с этими словами он встал из-за стола, подошел к стене, хладнокровно снял с нее свою шпагу и пистолеты и принялся осматривать их с тщательностью старого опытного солдата, идущего в бой и понимающего, что жизнь его в значительной мере зависит от качества и состояния оружия, с которым он пойдет на врага.
   При первых же пушечных выстрелах, при известии о том, что остров может быть внезапно захвачен королевскими войсками, растерявшаяся толпа устремилась в ворота форта. Народ искал у своих вождей помощи и совета.
   В окне, выходившем на главный двор, заполненный ожидающими приказаний солдатами и растерянными, умоляющими о помощи местными жителями, между двумя ярко горящими факелами показался бледный и подавленный Арамис.
   — Друзья мои, — начал д'Эрбле с мрачной торжественностью, отчетливо произнося каждое слово, — друзья, господин Фуке, ваш покровитель, ваш друг и отец, по приказу короля арестован и брошен в Бастилию.
   Продолжительный крик, исполненный ярости и угрозы, донесся до окна, перед которым стоял епископ, и этот крик вызвал в нем ответное чувство.
   — Отомстим же за господина Фуке! — кричали в толпе наиболее пылкие. Смерть королевским солдатам!
   — Нет, друзья, нет, — сурово сказал Арамис, — нет, не надо сопротивления. Король — хозяин у себя в королевстве. Король — исполнитель божественной воли. Бог и король поразили господина Фуке. Склонитесь же пред волей господней. Любите бога и короля, поразивших господина Фуке.
   Не мстите за вашего господина, не стремитесь отомстить за него. Вы напрасно пожертвуете собой, напрасно принесете в жертву ваших жен и детей, ваше имущество, вашу свободу. Сложите оружие, друзья мои! Сложите оружие, раз таков приказ короля, и мирно расходитесь по вашим домам! Это я вас прошу об этом, это я настаиваю на этом, и, если без этого не обойтись, я приказываю вам это от имени господина Фуке.
   В толпе, собравшейся под окном, прокатился продолжительный гул, порожденный гневом и ужасом.
   — Солдаты короля Людовика Четырнадцатого проникли на остров, — продолжал Арамис. — Теперь между вами и ими было бы ужо не сражение, а резня. Идите и забудьте о мщении. На этот раз я приказываю вам это именем господа бога.
   Мятежники, безмолвные и покорные, медленно расходились.
   — Но, черт подери! Что вы сказали! — воскликнул Портос.
   — Сударь, — обратился к епископу Бикара, — сударь, вы спасаете здешних жителей, но не спасаете ни себя, ни вашего друга.
   — Господин де Бикара, — молвил с исключительным благородством и такой же учтивостью ваннский епископ, — господин де Бикара, будьте любезны считать себя с этой минуты свободным.
   — Чрезвычайно охотно, но…
   — Но вы окажете этим услугу и нам, ибо, сообщив начальнику экспедиции, представляющему здесь короля, о покорности жителей острова, вы не преминете, конечно, рассказать ему и о том, как эта покорность была достигнута, и тем самым добьетесь и для нас какой-нибудь милости.
   — Милости! — вскричал с горящими от гнева глазами Портос. — Милости!
   Но откуда вы взяли подобное слово?
   Арамис резко дернул за локоть своего давнего друга, как он делал это не раз в незабвенные дни их молодости, когда хотел показать Портосу, что он допустил или собирается допустить какой-нибудь промах. Портос понял и замолчал.
   — Я отправляюсь, — согласился Бикара, также несколько удивленный словом милость, слетевшим с уст гордого мушкетера, славные деяния которого он сам всего несколько мгновений назад так восхвалял.
   — Отправляйтесь, господин де Бикара, — сказал Арамис, раскланиваясь с ним на прощанье, — и, покидая нас, примите изъявление нашей глубокой признательности.
   — Но вы, господа, вы, кого я имею честь называть своими друзьями, поскольку вы соблаговолили даровать мне это лестное право, что станется с вами? — спросил взволнованный офицер, прощаясь со старыми знакомыми и долгими противниками своего отца.
   — Мы не уйдем отсюда.
   — Но, боже мой! Приказ в отношении вас не оставляет места сомнениям!
   — Я ваннский епископ, господин де Бикара, а в наши дни епископа не расстреливают, как не вешают дворянина.
   — Да, да, сударь, да, монсеньер, вы правы, конечно, вы правы; вы располагаете еще этой возможностью спасти свою жизнь. Итак, я отправляюсь к начальнику экспедиции. Прощайте же, господа, или, правильнее сказать, до свидания!
   С этими словами офицер вскочил на коня, оседланного для него по приказанию Арамиса, и поскакал в том направлении, откуда донеслись выстрелы, прервавшие беседу обоих друзой с их благородным пленником.
   Арамис посмотрел ему вслед и, оставшись наедине с Портосом, сказал:
   — Итак, вы понимаете?
   — Нет, клянусь честью, не понимаю.
   — Разве Бикара не стеснял нас своим присутствием?
   — Нет, ведь он славный малый.
   — Согласен. Но разве необходимо, чтобы всему свету было известно о пещере Локмария?
   — Ах, вот вы о чем! Это верно; теперь понимаю. Значит, мы спасаемся в нашей пещере.
   — Если вы понимаете, — возбужденно проговорил Арамис, — в дорогу, друг Портос! Баркас ожидает нас, и мы еще не схвачены королем.

Глава 28. ПЕЩЕРА ЛОКМАРИЯ

   От мола до пещеры Локмария было не близко, и обоим друзьям пришлось затратить немало сил, пока они добрались до нее.
   Было поздно; в форту пробило двенадцать; Портос и Арамис были обременены золотом и оружием. Они шли по прибрежной пустоши, тянувшейся от мола до самого входа в пещеру; каждый шорох заставлял их настораживаться, так как они опасались засад.
   Слева тянулась дорога, которой они тщательно избегали. Время от времени на ней появлялись беженцы, выгнанные из расположенных в глубине острова домов грозным известием о высадке королевских солдат. Укрываясь за скалами, Арамис и Портос ловили слова этих несчастных, трепетавших за свою жизнь и уносивших на себе самое ценное из своего скудного скарба, и старались извлечь, вслушиваясь в их горестные стенания, полезные для себя сведения.
   Наконец после поспешного перехода с несколькими остановками, к которым их побуждала осторожность, Арамис и Портос достигли глубоких пещер, куда предусмотрительный ваннский епископ распорядился перекатить на катках добротный баркас, способный в это спокойное время года выдержать плаванье по открытому морю.
   — Дорогой друг, — сказал Портос, отдышавшись до того шумно, что можно было подумать, будто по соседству кто-то раздувал кузнечные мехи, — вы, кажется, упоминали о трех слугах, которые должны сопутствовать нам. Я их что-то не вижу. Где же они?
   — Вы их и не могли бы увидеть, дорогой Портос. Они дожидаются нас в пещере и сейчас, надо полагать, отдыхают после столь утомительной и хлопотливой работы.
   И Арамис остановил Портоса, который собрался было спуститься в пещеру.
   — Нет, Портос! Позвольте мне пройти первому. Дело в том, что вы не знаете условного знака, о котором я договорился с моими людьми, и они, не слыша его, вынуждены будут стрелять или, пользуясь темнотой, бросят в вас нож.
   — Идите, дорогой Арамис, идите вперед, вы, как всегда, — воплощенная мудрость и осторожность. К тому же я снова ощущаю слабость в ногах, о которой я уже говорил.
   Усадив Портоса на камень у входа в пещеру, Арамис, пригнувшись, проник в нее и закричал по-совиному. Из глубины подземного хода ему ответило жалобное воркованье и едва различаемый вскрик. Арамис осторожно пошел вперед и вскоре был остановлен таким же криком совы, как тот, которым епископ первым возвестил о себе. О ют крик раздался в десяти шагах от него.
   — Вы здесь, Ив? — спросил епископ.
   — Да, монсеньер. Генек и сын также со мной.
   — Хорошо. У вас все готово?
   — Да, монсеньер.
   — Идите к выходу из пещеры, мой славный Ив. Там вы найдете господина де Пьерфона; он отдыхает, устав от ходьбы. Если окажется, что он не в силах передвигаться самостоятельно, возьмите его на плечи и принесите сюда.
   Три бретонца пошли исполнять приказание. Но предусмотрительность Арамиса оказалась излишней. Отдохнувший Портос уже начал спускаться по подземному ходу, и его тяжелые шаги гулко отдавались под сводами, опиравшимися на естественные колонны из гранита и кварца.
   Как только барон подошел к епископу, бретонцы зажгли захваченный ими с собою фонарь, и Портос уверил своего друга, что он чувствует в себе столько же сил, как всегда.
   — Осмотрим баркас, — сказал Арамис, — и прежде всего проверим, все ли туда уложено.
   — Не подносите слишком близко огня, — предупредил хозяин баркаса, которого звали Ив, — так как, следуя вашему предписанию, я поместил под кормовою скамьей бочонок пороху и заряды для наших мушкетов, которые вы прислали мне из форта.
   — Хорошо, — согласился Арамис.
   И, взяв в руки фонарь, он тщательно осмотрел баркас, с предосторожностями человека не робкого, но вместе с тем и не закрывающего глаза на опасность.
   Лодка была длинная, легкая, небольшого водоизмещения и с узким килем — одним словом, из тех, какие всегда так искусно строили на Бель-Иле. У нее был высокий борт, она была устойчива, и подвижна, и снабжена щитами, из которых во время дурной погоды сооружалась своего рода палуба, защищающая гребцов от волны.
   В двух плотно закрытых ящиках под носовой и кормовой скамьями Арамис нашел хлеб, печенье, сушеные фрукты, большой кусок сала и порядочный запас воды в бурдюках; всего этого было совершенно достаточно для людей, которые не собирались уходить далеко в открытое поре и в случае необходимости имели возможность возобновить свои продовольственные запасы.
   Оружие — восемь мушкетов и столько же пистолетов — находилось в отличном состоянии и было заранее заряжено. На всякий случай здесь были еще запасные весла и небольшой парус.
   Осмотрев все эти вещи и выразив свое удовлетворение, Арамис сказал:
   — Давайте обсудим, дорогой Портос, как нам быть с нашим баркасом: попытаемся ли мы протащить его через неизвестное нам устье пещеры, следуя по имеющемуся в ней спуску, пли, быть может, лучше перекатить его на катках под открытым небом, проложив через вереск дорогу к берегу, который образует тут невысокий обрыв — но выше двадцати футов, — причем прямо под ним хорошее дно и вода, достигающая во время прилива глубины в двадцать пять — тридцать футов.
   — Тут дело не только в этом, монсеньер, — почтительно проговорил Ив.
   — Но я думаю, что, двигаясь по спуску в полнейшей тьме, мы не сможем с такою же легкостью обращаться с нашим баркасом, как если изберем путь под открытым небом. Я хорошо знаю тот берег, о котором вы говорите, и могу вас уверить, что он гладок, как садовый газон. Пещера же забита камнями; кроме того, монсеньер, устье ее, выводящее к морю, настолько узко, что наш баркас, может статься, и не пройдет.
   — Я произвел обмер, — сказал ваннский епископ, — и знаю наверное, что он безусловно пройдет.
   — Хорошо, монсеньер, соглашаюсь с вами, но ваше преосвященство знает, разумеется, и о том, что, если мы не свалим большого камня — того самого, под которым всегда проходит лисица и который загораживает собой устье, словно огромная дверь, — нам не протащить лодки к воде.
   — Свалим, — успокоил их Портос, — это сущие пустяки.
   — О, я знаю, что монсеньер обладает силою десятерых, только это будет трудно даже ему.
   — Полагаю, что наш хозяин прав, — возразил другу Арамис, — попробуем протащить баркас по вересковой поляне.
   — Тем более, монсеньер, — продолжал рыбак, — что нам никак не выбраться в море до наступления дня — столько еще у нас дел впереди. А когда рассветет, нам придется поставить где-нибудь повыше, над нашей пещерой, зоркого караульного — это совершенно необходимо — чтобы следить за движением подстерегающих нас врагов.
   — Да, да, Ив, вы правы; действуйте, перекатываете баркас туда, куда мы решили.
   Подложив под лодку катки, трое дюжих бретонцев собрались уже тащить ее на новое место, как вдруг вдали послышался яростный лай собак. Арамис выбежал из пещеры, Портос торопливо пошел вслед за ним.
   Заря окрашивала волны и расстилающуюся пред ними равнину в пурпур и перламутр; в полусвете виднелись кривые, чахлые, грустного вида ели, умудрившиеся вырасти на голых камнях, и большие стаи ворон, медленно размахивающих черными крыльями над тощими полями гречихи. До восхода солнца оставалось не более четверти часа. Проснувшиеся птички радостно щебетали, возвещая природе наступление дня.
   Лай, прервавший работу трех рыбаков и заставивший Арамиса и Портоса выйти наружу, раздавался теперь в глубоком ущелье, приблизительно на расстоянии лье от пещеры.
   — Это свора, — заметил Портос, — собаки бегут по какому-то следу.
   — Что это значит? Кто охотится в такое тревожное время? — воскликнул Арамис.
   — И особенно здесь, — подхватил Портос, — здесь, где ожидают прихода королевских солдат.
   — А шум все приближается. Да, вы правы, Портос, собаки бегут по следу. Эй, эй! — внезапно закричал Арамис. — Ив, Ив, подите сюда!
   Бросив каток, который он собирался подложить под баркас, когда крик епископа оторвал его от этого дела, Ив явился на зов Арамиса.
   — Чья это охота, хозяин? — спросил Портос.
   — Никак не возьму в толк, монсеньер. В такой момент сеньор Локмарии не стал бы охотиться. Нет, не стал бы, и, однако, собаки…
   — Быть может, они вырвались из его псарни?
   — Нет, — сказал подошедший Генск, — это не собаки сеньора Локмарии.
   — Предосторожности ради вернемся в пещеру, — предложил Арамис, — лай приближается, и скоро мы узнаем в чем дело.
   Они вернулись, но не прошли в темноте и каких-нибудь ста шагов, как до их слуха, донесся, звук, напоминающий глухой вздох человека: стремительная, задыхающаяся, перепуганная лисица мелькнула перед беглецами, как молния, и, перескочив через лодку, скрылась, оставив за собой резкий запах, в течение нескольких секунд сохранявшийся под низкими сводами подземного хода.
   — Лисица! — крикнули бретонцы с радостным изумлением, свойственным всем охотникам.
   — Проклятие! — воскликнул епископ. — Наше убежище обнаружено.
   — Как? — спросил Портос. — Нам надо бояться лисицы?
   — Ах, друг мой, о чем вы толкуете! Разве меня тревожит лисица? Дело не в ней, черт возьми. Неужели вам не известно, что за лисицей — собаки, а за собаками — люди?
   Как бы в подтверждение слов Арамиса лай разъяренной своры, с невероятною быстротой преследовавшей зверя, стремительно приблизился. В то же мгновение на маленькой полянке перед входом в пещеру появилось свора разгоряченных собак; они наполнили ее неистовым лаем, напоминавшим победные звуки фанфар.
   — Вот и собаки, — сказал Арамис, смотревший сквозь небольшое отверстие, пробитое между двумя смыкавшимися вплотную скалами. — Сейчас мы узнаем, кто же охотники.
   — Если это сеньор Локмарии, — заметил хозяин баркаса, — то он пустит своих собак внутрь пещеры, но сам сюда не войдет, так как знает по опыту, что лисица выйдет с другой стороны. Туда-то он и отправился, чтобы подстеречь ее появление.
   — Это сеньор Локмарии, — ответил, невольно бледнея, епископ.
   — Кто же?
   — Смотрите!
   Портос прильнул глазом к отверстию и увидел на холме дюжину всадников, гнавших лошадей по следу собак и кричавших: «Ату, ату!»
   — Гвардейцы! — воскликнул Портос.
   — Да, друг мой, гвардейцы.
   — Гвардейцы, вы говорите — гвардейцы! — всполошились, в свою очередь, побледнев, бретонцы.
   — И во главе их Бикара на моем сером коне, — продолжал Арамис.
   В этот момент собаки, точно лавина стремились в пещеру и огласили ее оглушительным лаем.
   — Ах, черт! — вскричал Арамис, овладевший собою и возвративший себе при виде этой несомненной и неизбежной опасности все свое хладнокровие.
   — Я знаю, что мы погибли, но у нас остаются все же кое-какие возможности. Если гвардейцы, последовав за собаками, увидят, что у пещеры есть выход, рассчитывать больше не на что, так как, ворвавшись сюда, они обнаружат и лодку, и нас самих. Нельзя, следовательно, допустить, чтобы собаки вышли отсюда, и нужно, чтобы их хозяева сюда но вошли.
   — Это верно, — согласился Портос.
   — Вы понимаете, — отвечал епископ резко и точно, будто отдавал приказ на поле боя, — здесь шесть собак, они задержатся возле большого камня, под которым проскользнула лисица; и там, в слишком узком для них проходе, они будут остановлены и убиты.
   Бретонцы с ножами в руках устремились вперед. Через несколько минут послышались визг и предсмертные хрипы; потом все смолкло.
   — Хорошо, — холодно заметил Арамис. — Теперь очередь за хозяевами.
   — Что делать? — спросил Портос.
   — Подождать их появления, спрятаться и убить.
   — Убить? — повторил Портос.
   — Их шестнадцать… пока их только шестнадцать.
   — И хорошо вооруженных, — добавил Портос с улыбкой, свидетельствовавшей о том, что хоть в этом он находит для себя известное утешение.
   — Это займет десять минут, — сказал Арамис.
   И он с решительным видом взялся за мушкет, зажав зубами охотничий нож.
   — Ив, Генек и его сын, — продолжал Арамис, — будут подавать нам мушкеты. Мы будем стрелять в упор. Мы сможем уложить восьмерых прежде, чем остальные узнают об этом; затем все вместе — а нас все-таки пятеро — мы ножами прикончим и остальных.
   — А как же с беднягой Бикара? — поинтересовался Портос.
   Арамис на секунду задумался, затем холодно произнес:
   — Бикара первого; он знает нас, друг Портос.

Глава 29. ПЕЩЕРА

   Несмотря на своего рода пророческий дар, который был замечательной чертой в характере Арамиса, события, как и все, что подвержено превратностям случая, развернулись иначе, чем предполагал ваннский епископ.
   Бикара, конь которого был много лучше, чем кони его товарищей, доскакав раньше других до входа в пещеру, понял с первого взгляда, что и лиса и собаки — все исчезло в этой дыре. Но, пораженный тем суеверным страхом, который охватывает человека перед всяким подземным ходом, как, впрочем, и перед всякой тьмой, он остановился, решив подождать, пока соберутся все остальные.
   — В чем дело? — закричали, не понимая причины его бездействия, запыхавшиеся от скачки охотники.
   — Ничего особенного, только собак больше не слышно; надо думать, что и лисицу, и всю нашу свору поглотил этот подземный ход.
   — Собаки идут по слишком хорошему следу, чтобы сбиться с него, — сказал один из гвардейцев. — К тому же мы бы слышали, как они тычутся то в одну, то в другую сторону. Надо думать, как говорит Бикара, что они и в самом деле проникли в эту пещеру.
   — Но в таком случае, — спросил рослый молодой человек, — почему они не подают голоса?
   — Это странно, — заметил другой.
   — Ну что ж, — предложил третий, — давайте войдем в пещеру. Или, быть может, вход в нее воспрещен?
   — Нет, — возразил Бикара, — но там темно, как в печной трубе, и к тому же в ней нетрудно свернуть себе шею.