Дюма Александр. Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 3

   Арамис едва слышно вздохнул.
   — Милый друг, — ответил он, — вот потому и печально, что вы отослали эти дравшиеся у нас парусники на поиски лодок, исчезнувших двое суток назад. Если б вы их не отослали, мы бы уехали.
   — Уехали! А как же приказ, Арамис?
   — Какой приказ?
   — Черт возьми! Приказ, о котором вы мне постоянно толкуете и который по всякому поводу напоминаете: мы должны охранять Бель-Иль от возможного нападения узурпатора: вы же сами прекрасно знаете, о каком приказе я говорю.
   — Это правда, — прошептал Арамис.
   — Итак, вы видите, мы не можем уехать отсюда, и то, что я отправил парусники на поиски лодок, не может, следовательно, нам повредить.
   Арамис замолчал, и его блуждающий взгляд, зоркий, гак взгляд парящей в воздухе чайки, долго обшаривал море, всматриваясь в пространство и стремясь проникнуть за линию горизонта.
   — К тому же, Арамис, — продолжал Портос, упорно возвращавшийся к своей мысли, которую епископ счел правильной, — к тому же вы не даете мне никаких объяснений, где могли запропаститься эти несчастные лодки. А между тем, куда бы я ни пришел, меня со всех сторон осаждают воплями и стенаниями; при виде впавших в отчаянье матерей начинают хныкать и малые дети, точно я могу возвратить им отцов, а их матерям мужей. Какова же все-таки ваши предположения и что я должен говорить этим несчастным?
   — Предполагать, Портос, мы можем все что угодно, а вот говорить… ничего им, пожалуй, не говорите.
   Этот ответ не удовлетворил Портоса. Он отвернулся, пробормотав несколько слов, в которых излил свое недовольство. Арамис остановил доблестного солдата.
   — Припоминаете ли вы, дорогой друг, — сказал он с глубокою грустью в голосе, сжимая в своих руках руки гиганта, — припоминаете ли вы, что в счастливые дни нашей молодости, когда мы были доблестными и сильными вы, да я, да те двое, которые теперь вдалеке от нас, — припоминаете ли вы, мой милый Портос, что, захоти мы вернуться во Францию, эта поверхность соленой воды не могла бы служить нам препятствием.
   — О, — заметил Портос, — как-никак целых шесть лье.
   — Если бы вы увидели, что я уцепился за первую попавшуюся доску, разве вы устояли бы на твердой земле?
   — Нет, клянусь богом, Арамис, конечно, не устоял бы! Но теперь какая доска удержит нас, и особенно меня?!
   И владелец поместья Брасье, гордо усмехнувшись, окинул взглядом свои мощные округлые формы.
   — А разве и вы, Арамис, положа руку на сердце, не скучаете на Бель-Иле? И не предпочли бы вы удобств, предоставляемых вам вашим отцом, епископским дворцом в Ванне? А ну-ка, признайтесь!
   — Нет, — ответил Арамис, не смея посмотреть Портосу в глаза.
   — Ну что ж, в таком случае останемся здесь, — произнес его друг, и тяжкий вздох, несмотря на усилия, которые делал Портос, чтобы сдержать его, с шумом вырвался из его могучей груди. — Раз так, то останемся, останемся тут. И, однако, — добавил он, — если у вас является мысль, да, да, определенная, окончательно принятая, твердая мысль, — я говорю о мысли возвратиться во Францию» несмотря на отсутствие лодок…
   — Заметили ли вы еще одну не менее странную вещь, — перебил его Арамис, — со времени исчезновения наших лодок, за последние двое суток, к берегам острова не пристал ни один челнок?
   — Да, конечно, вы правы. Я это тоже заметил, так как до этого лодки и шлюпки, как мы видели, ежедневно приходили сюда десятками.
   — Надо будет хорошенько осведомиться, — помолчав, сказал Арамис. Даже если мне придется построить плот…
   — Но тут есть челноки. Если хотите, я раздобуду один…
   — Челнок, челнок!.. Вы думаете, что челнок… Челнок, чтобы перевернуться на нем? Нет, нет, — решительно возразил ваннский епископ, — не нам с вами переплывать море в скорлупке. Подождем, подождем еще.
   И Арамис принялся ходить взад и вперед, пытаясь скрыть все возрастающую тревогу Портос, уставший следить за лихорадочными движениями своего друга, Портос, доверчивый и спокойный Портос, ничего не знавший о причинах этого неистового волнения, выдававшего себя лишь внешними проявлениями, остановил Арамиса.
   — Сядем на этот камень, — попросил он. — Присядьте рядом со мной, и я умоляю вас, умоляю самым решительным образом, объясните мне, и так, чтобы я хорошенько понял, объясните мне наконец, что мы тут делаем.
   — Портос… — начал в смущении Арамис.
   — Я знаю, что мнимый король хотел сбросить с трона настоящего короля.
   Об этом вы рассказали мне, и это понятно. Я знаю, что мнимый король собирался продать Бель-Иль англичанам. И это тоже понятно. Я знаю, что мы, инженеры и военачальники, поспешно прибыли на Бель-Иль, чтобы возглавить работы по его укреплению и принять на себя командование десятью ротами, которые набраны, содержатся господином Фуке и находятся в его подчинении, или, иными словами, десятью ротами его зятя. И это мне достаточно ясно.
   Арамис нетерпеливо вскочил. Он был похож на льва, которому докучает муха.
   Портос удержал его за руку.
   — Но, несмотря на усилия, которые прилагает мой ум, несмотря на все размышления, я не могу понять и никогда не пойму, почему, вместо того чтобы направлять к нам войска, вместо того чтобы поддержать нас, прислав людей, оружие и провиант, нас оставляют без лодок, а Бель-Иль без снабжения и без помощи; почему, вместо того чтобы установить с нами связь подачей сигналов, доставкой письменных приказов или изустно, прерывают всякое сообщение с нами? Ответьте же мне, Арамис, или лучше, прежде чем отвечать, выслушайте, что я думаю, какие мысли одолевают меня.
   Епископ поднял голову.
   — Так вот, Арамис, — продолжал Портос, — я думаю, я вообразил, что во Франции произошли большие события. Мне всю ночь напролет снился Фуке, мне снились мертвые рыбы, разбитые яйца, неприбранные убогие комнаты.
   Дурные сны, д'Эрбле, они пророчат беду.
   — Портос, что там такое? — перебил Арамис, порывисто вставая и указывая своему другу черную точку на багровой полоске моря.
   — Судно! — обрадовался Портос. — Да, это судно. Ах, наконец-то мы получим известия!
   — Два! — вскричал епископ, заметив новые мачты. — Два, три, четыре!
   — Пять! — крикнул Портос. — Шесть, семь! Ах, боже мой, да тут целый флот!
   — Должно быть, возвращаются наши бель-ильские рыбаки, — уверенно проговорил Арамис, хотя внутренне он был сильно встревожен представшей пред его глазами картиной.
   — Уж очень велики эти суда; они не могут быть рыбачьими лодками. И к тому же не кажется ли вам, дорогой Арамис, что они идут с той стороны, где устье Луары?
   — Да, они идут оттуда…
   — Смотрите, их увидели все; вот женщины и дети. Они бегут на берег.
   В это время подошел старый рыбак.
   — Это наши лодки? — спросил его Арамис.
   Старик всмотрелся в морскую даль.
   — Нет, монсеньер, это суда королевского флота.
   — Суда королевского флота! — повторил Арамис, содрогнувшись в душе. Но откуда вы это знаете?
   — По флагу. На наших лодках и на торговых судах флагов никогда не бывает. На таких больших парусниках обыкновенно перевозят войска.
   — А! — сказал Арамис.
   — Ура! — воскликнул Портос. — Это идут подкрепления, не так ли, дорогой Арамис?
   — Возможно.
   — Если это только не англичане.
   — С Луары? Это было бы ужасным несчастьем! Разве им не понадобилось бы в этом случае пройти через Париж?
   — Вы правы. Это, разумеется, подкрепления или, может быть, провиант.
   Арамис закрыл руками лицо и ничего не ответил. Потом вдруг приказал:
   — Портос, объявите тревогу!
   — Тревогу? Но почему?
   — Пусть канониры вернутся на свои батареи, пусть прислуга находится возле орудий, пусть будут особенно бдительны у береговых пушек.
   Портос сделал большие глаза. Он внимательно посмотрел на своего друга, точно хотел убедиться, что тот действительно в здравом уме и твердой памяти.
   — Если вы немедленно не пойдете, мой дорогой и бесценный друг, — продолжал Арамис своим самым ласковым тоном, — то это сделаю я и лично отдам все эти необходимые распоряжения.
   — Иду, сию минуту иду, — ответил Портос и пошел выполнять приказание.
   По дороге он, впрочем, неоднократно оглядывался, чтобы выяснить, не ошибся ли ваннский епископ и не зовет ли его назад, обратившись к более здравым мыслям.
   Пробили тревогу. Раздалась барабанная дробь. Запели рожки. Разнесся глухой звон большого набатного колокола. В мгновение ока мол и дамба заполнились любопытными и солдатами. В руках у артиллеристов, стоявших у больших, поставленных на каменные лафеты орудий, дымились фитили. Когда каждый занял указанное ему боевым расписанием место, когда приготовления к обороне были завершены, Портос робко обратился к епископу, шепнув ему на ухо:
   — Позвольте, Арамис, я хочу постараться понять…
   — Погодите: вы и так вскоре поймете решительно все, — так же шепотом ответил ваннский епископ своему заместителю и помощнику.
   — Этот флот, на всех парусах направляющийся к Бель-Илю, королевский флот, так ведь?
   — Но раз во Франции два короля, которому из них принадлежит этот флот? Что вы на это ответите, друг мой Портос?
   — О, вы открываете мне глаза, — сказал гигант, пораженный этим доводом Арамиса.
   И Портос, которому ответ друга открыл глаза, а вернее сказать, сделал завесу, закрывавшую их, еще более плотной, поторопился на батареи, чтобы следить за теми, кто находился у него в подчинении, и чтобы призвать каждого честно исполнить свой долг.
   Между тем Арамис, не сводя глаз с горизонта, наблюдал за приближением кораблей. Народ и солдаты, взобравшись на выступы скал, различали сначала верхушки мачт, затем паруса и, наконец, увидели самые корабли с развевающимися на гафелях флагами короля Франции.
   Была уже ночь, когда один из этих плашкоутов, прибытие которых так взбудоражило население острова, бросил якорь на пушечный выстрел от крепости.
   Несмотря на ночную тьму, вскоре на палубе этого судна можно было заметить какую-то суету, и почти тотчас же от его борта отделилась шлюпка; три гребца, усиленно налегая на весла, погнали ее по направлению к гавани; через несколько минут они пристали у подножия бастиона. Рулевой этой шлюпки поднялся на мол. В руке у него был пакет, которым он усердно махал, давая понять, что он прибыл вести с кем-то переговоры.
   Многие солдаты узнали его. Это был хозяин одного из тех двух баркасов, которые сберегал Арамис и которые были отправлены на розыски пропавших судов Портосом, обеспокоенным двухдневным отсутствием рыбаков. Он потребовал, чтобы его проводили к г-ну д'Эрбле. Два солдата по знаку сержанта стали по обе стороны от него и повели его к Арамису.
   Арамис находился на набережной. Посланный предстал перед ваннским епископом. Было очень темно, несмотря на то что солдаты, сопровождавшие Арамиса во время обхода им укреплений и стоявшие в некотором отдалении, держали в руках горящие факелы.
   — Как, Ионатан! Откуда?
   — От имени тех, кто захватил меня в плен.
   — Но кто же захватил тебя в плен?
   — Известно ли вам, монсеньер, что мы отправились на розыски наших товарищей?
   — Да. Ну а потом?
   — Потом, монсеньер… мы были вскоре задержаны сторожевым судном его величества короля.
   — Какого короля? — вмешался Портос.
   Ионатан удивленно посмотрел на Портоса.
   — Говори, — продолжал епископ.
   — Нас схватили, монсеньер, и присоединили к задержанным вчера утром.
   — Что это за мания — хватать всех и каждого! — перебил Портос.
   — Нам, сударь, хотели помешать сообщить вам об этом, — отвечал Ионатан.
   Теперь, в свою очередь, не понял Портос.
   — И вас освободили сегодня? — спросил он.
   — Лишь для того, чтобы я мог сообщить, монсеньер, что нас задержали.
   «Все больше и больше туману», — подумал честный Портос.
   Арамис в это время пытался понять случившееся.
   — Итак, — сказал он, — выходит, что королевский флот блокирует побережье?
   — Да, монсеньер.
   — Кто им командует?
   — Капитан королевских мушкетеров.
   — Д'Артаньян! — воскликнул Портос.
   — Мне кажется, что его зовут именно так, — И он вручил тебе это письмо?
   — Да, монсеньер.
   — Поднесите ближе факелы!
   — Это его почерк, — заметил Портос.
   Арамис быстро прочел нижеследующее:
 
   «Приказ короля — захватить Бель-Иль.
   Приказ: истребить гарнизон, если будет оказано сопротивление.
   Приказ: арестовать всех солдат гарнизона.
   Подписано: д'Артаньян, который третьего дня арестовал г-на Фуке и отправил его в Бастилию».
 
   Арамис побледнел и скомкал бумагу в руке.
   — Ну что же? — спросил Портос.
   — Ничего, друг мой, ничего, — ответил Арамис и обратился к Ионатану:
   — Скажи мне…
   — Монсеньер!
   — Ты говорил с господином д'Артаньяном?
   — Да, монсеньер.
   — Что он сказал?
   — Что хотел бы сам переговорить с монсеньером.
   — Где?
   — На борту своего корабля.
   — На борту своего корабля?
   Портос повторил:
   — На борту своего корабля?
   — Господин мушкетер, — продолжал Ионатан, — приказал взять вас обоих — вас, господин д'Эрбле, и вас, господин инженер, в нашу шлюпку и доставить к нему.
   — Поедем! — обрадовался Портос. — Милый мой д'Артаньян!
   Но Арамис перебил его.
   — Вы с ума сошли! — вскричал он. — Кто поручится, что тут нет ловушки?
   — Со стороны другого короля? — таинственно зашептал Портос.
   — Одним словом, ловушка! Этим все сказано, друг мой.
   — Это возможно; но что делать? Если д'Артаньян приглашает нас, то нам все же…
   — Кто вам сказал, что это действительно д'Артаньян?
   — А, в таком случае… но ведь его почерк…
   — Почерк можно подделать. И его почерк подделали; посмотрите, как дрожала рука писавшего, — Вы и на этот раз правы; по пока мы решительно ничего не знаем.
   Арамис промолчал.
   — Правда, — заметил добродушный Портос, — мы, в сущности, и не нуждаемся в том, чтобы знать.
   — Что прикажете делать? — спросил Ионатан.
   — Ты вернешься к этому капитану и скажешь ему, что мы просим его лично приехать на остров.
   — Понимаю, — сказал Портос.
   — Слушаю, монсеньер, — отвечал Ионатан. — Но если капитан откажется отправиться на Бель-Иль?
   — Если он откажется, то поскольку у нас есть пушки, мы пустим их в дело.
   — Против д'Артаньяна?
   — Если это д'Артаньян, Портос, он приедет. Отправляйся, Ионатан, отправляйся.
   — Черт возьми! Я ничего не понимаю, — пробормотал Портос.
   — Сейчас вы поймете все, решительно все, мой дорогой; время для этого наступило. Садитесь на этот лафет, превратитесь в слух и внимательно следите за моими словами.
   — О, я слушаю, черт возьми! Не сомневайтесь!
   — Могу ли я, монсеньер, ехать? — прокричал Ионатан.
   — Поезжай и возвращайся с ответом! Пропустите шлюпку, эй, кто там!
   Шлюпка отчалила и направилась к кораблю.
   Арамис взял Портоса за руку и приступил к объяснениям.

Глава 24. ОБЪЯСНЕНИЯ АРАМИСА

   — Я должен рассказать вам, друг Портос, нечто такое, что, по всей вероятности, повергнет вас в изумление, но вместе с тем и осведомит обо всем.
   — О, мне нравится, когда что-нибудь изумляет меня, — благожелательно ответил Портос, — не стесняйтесь со мною, пожалуйста. Я нечувствителен к душевным волнениям. Итак, не останавливайтесь ни перед чем, говорите!
   — Это трудно, Портос… очень трудно, ибо — предупреждаю еще раз мне предстоит рассказать вам странные, очень странные вещи… нечто в высшей степени необычное.
   — О, вы говорите так хорошо, друг мой, что я готов слушать вас целыми днями. Итак, говорите, прошу вас… или вот что пришло мне в голову: чтобы облегчить вашу задачу и помочь вам рассказать эти странные вещи, я буду задавать вам вопросы.
   — Хорошо.
   — Ради чего мы собираемся драться?
   — Если вы будете задавать вопросы подобного рода, Портос, то вы нисколько не облегчите моей задачи и, спрашивая меня таким образом, не облегчите моей обязанности открыться пред вами во всем. Напротив, в этом и заключается мой гордиев узел. Его нужно перерубить одним махом. Знаете ли, друг мой, имея дело с таким добрым, великодушным и преданным человеком, как вы, необходимо и ради себя самого, и ради него храбро приступить к исповеди. Я вас обманул, достойный мой друг.
   — Вы меня обманули?
   — Бог мой, да, обманул.
   — Это было сделано ради моего блага?
   — По крайней мере, мне так казалось, Портос. Я искренне верил в это.
   — В таком случае, — улыбнулся славный владелец поместья Брасье, — в таком случае вы оказали мне большую услугу, и я приношу вам свою благодарность; ведь если бы вы не обманули меня, я бы и сам мог ошибиться. Но в чем, однако, вы обманули меня?
   — Я служил узурпатору, против которого Людовик Четырнадцатый в данный момент бросает все свои силы.
   — Узурпатор, — сказал Портос, почесывая в недоумении лоб, — это… Я не очень-то хорошо понимаю.
   — Это один из двух королей, которые оспаривают друг у друга корону Франции.
   — Отлично… Значит, вы служили тому, кто не Людовик Четырнадцатый?
   — Вы сразу поняли истинное положение дел.
   — Из этого следует…
   — Из этого следует, что мы с вами мятежники, мой бедный дорогой друг.
   — Черт, черт!.. — воскликнул пораженный Портос.
   — О, будьте спокойны, Портос, мы еще найдем способ спастись, поверьте.
   — Не это меня беспокоит. Меня волнует, что слово мятежник — скверное слово.
   — Увы!..
   — Значит, и герцогский титул, который мне обещали…
   — Его жаловал вам узурпатор.
   — Это совсем не то, Арамис, — величественно произнес Портос.
   — Друг мой, если б это зависело от меня, вы стали бы принцем.
   Портос принялся меланхолически покусывать ногти.
   — Обманув меня, — заговорил он, — вы поступили нехорошо, Арамис, потому что на это герцогство я очень рассчитывал. О, я серьезно рассчитывал на него, зная вас за человека, умеющего держать свое слово.
   — Бедный Портос! Простите меня, умоляю вас.
   — Значит, — настойчиво продолжал Портос, не ответив на смиренные мольбы епископа ваннского, — значит, я рассорился с Людовиком Четырнадцатым?
   — Я все улажу, дорогой друг, улажу. Я все возьму на себя.
   — Арамис!..
   — Нет, нет, Портос, заклинаю вас, позвольте мне действовать. Не нужно бессмысленного великодушия, не нужно неуместного самопожертвования! Вы ничего не знали о моих планах. Вы ничего не делали ради себя самого. Я дело другое. Я зачинщик этого заговора. Мне потребовался мой неразлучный товарищ; я вас позвал, и вы явились на зов, памятуя о нашем старом девизе: «Все за одного, один за всех». Мое преступление, Портос, состояло в том, что я поступил как отъявленный эгоист.
   — Вот слово, которое мне по сердцу, — перебил его Портос, — и раз вы действовали исключительно в своих интересах, я никак не могу сердиться на вас. Ведь это вполне естественно!
   И с этими словами Портос пожал руку старого друга.
   Столкнувшись с таким бесхитростным душевным величием, Арамис почувствовал себя ничтожным пигмеем; второй уже раз приходилось ему отступать перед неодолимой мощью сердца, которое гораздо могущественнее, чем самый блестящий ум. Безмолвным и крепким пожатием ответил он своему верному другу.
   — А теперь, — попросил Портос, — когда мы до конца объяснились, теперь, когда я окончательно отдал себе отчет в нашем положении относительно короля Людовика, я думаю, что вам следует объяснить мне политическую интригу, жертвами которой мы стали, потому что я вижу, что под этим кроется политическая интрига.
   — Все относящиеся сюда обстоятельства вам подробно разъяснит д'Артаньян, который сейчас прибудет. Простите меня, но я так измучен страданием, так озабочен, что мне нужно все мое присутствие духа, весь мой разум, чтобы исправить тот ложный шаг, который я так неосторожно заставил вас сделать; итак, наше положение определилось, оно совершенно ясно. Отныне у короля Людовика Четырнадцатого существует лишь один-единственный враг, и этот враг — я. Я сделал вас своим пленником, и вы следовали за мной по пятам. Сегодня я отпускаю вас на свободу, и вы летите к своему властелину. Как видите, Портос, во всем этом нет ни малейшей трудности.
   — Вы думаете?
   — Я в этом глубоко убежден.
   — Но в таком случае, — молвил Портос, направляемый своим поразительным здравым смыслом, — если наше положение настолько определенно и ясно, как вы говорите, в таком случае почему мы готовим пушки, мушкеты и все остальное? Гораздо проще, мне кажется, сказать д'Артаньяну: «Милый друг, мы допустили ошибку; ее нужно исправить, откройте нам выход, дайте нам выйти и „будьте здоровы“!»
   — Ах, — покачал головой Арамис.
   — Неужели вы не одобряете моего плана?
   — Я вижу в нем одну трудность.
   — Какую?
   — Трудность в том, что д'Артаньян может явиться с такими инструкциями, что нам придется пустить в ход оружие.
   — Да что вы! Оружие против д'Артаньяна? Безумие! Против нашего любимого д'Артаньяна?!
   Арамис еще раз покачал головой.
   — Портос, — вздохнул он, — если я велел зажечь фитили и навести пушки, если велел бить тревогу, если я позвал всех на стены, эти превосходные стены Бель-Иля, которые вы так замечательно укрепили, и расставил защитников по местам, то все это я сделал с известным умыслом. Подождите, не осуждайте меня, или нет, лучше не ждать…
   — Что же делать?
   — О, если б я знал!
   — Но есть вещь гораздо более легкая, чем защищаться: это — взять лодку и пуститься во Францию, где…
   — Милый друг, — сказал с грустной улыбкой Арамис, — не будем тешить себя вымыслами, как дети; давайте будем мужчинами и в наших мыслях, и в наших делах. Погодите, из гавани окликают какую-то шлюпку. Минуту внимания, друг, погодите!
   — Это, наверное, д'Артаньян, — громовым голосом произнес Портос, подходя к парапету.
   — Он самый, — ответил капитан мушкетеров, легко выскакивая из шлюпки на ступеньки причала. И он начал быстро подниматься по лестнице, которая вела на небольшую площадку, где его поджидали двое друзей. Пока д'Артаньян поднимался по лестнице, Арамис и Портос заметили какого-то офицера, который неотступно следовал за капитаном.
   Д'Артаньян остановился на полдороге. То же сделал и его спутник.
   — Удалите ваших людей! — крикнул мушкетер Портосу и Арамису. — Пусть они отойдут настолько, чтобы не могли слышать нашей беседы.
   Приказание, отданное Портосом, было мгновенно выполнено. Тогда, повернувшись к своему спутнику, д'Артаньян резко произнес:
   — Сударь, здесь не корабль королевского флота, где, следуя данному вам приказу, вы так заносчиво разговаривали со мной.
   — Сударь, — отвечал офицер. — Я не разговаривал с вами заносчиво, я просто выполнял, правда, неукоснительно, приказание, которое получил при отъезде. Мне приказали следовать за вами повсюду. Я следую. Мне приказали не допускать вас до переговоров с кем бы то ни было без того, чтоб я не был осведомлен о содержании этих переговоров, и я вмешиваюсь в — ваши переговоры.
   Д'Артаньян задрожал от гнева; вздрогнули и Портос с Арамисом, слышавшие этот диалог от слова до слова; (т наполнил их души тревогой и опасениями. Д'Артаньян яростно покусывал ус, что выдавало негодование, предвещавшее, в свою очередь, взрыв; он подошел к офицеру.
   — Сударь, — начал он, тихо, по отчетливо выговаривая слова, и его голос прозвучал тем более грозно, что под спокойною внешностью капитана таилась едва сдерживаемая буря, — сударь, когда я отправлял сюда шлюпку, вы пожелали узнать, что я пишу защитникам Бель-Иля. Вы показали мне некий приказ, и в то же мгновение я показал вам записку, которую написал.
   Когда возвратился старший отправленной мною шлюпки, когда я получил ответ от этих господ (и он указал офицеру рукою на Портоса и Арамиса), вы слышали рассказ посланного мною человека от первого и до последнего слова. Все это было предусмотрено вашим приказом, и все было неукоснительно исполнено мною без какого-либо противодействия с моей стороны. Так или не так?
   — Так, сударь, — пролепетал офицер, — разумеется, так, но…»
   — Сударь, — продолжал д'Артаньян, горячась все больше и больше, — сударь, когда я объявил о своем намерении покинуть корабль, чтобы переправиться на Бель-Иль, вы потребовали, чтобы я взял вас с собой; я ни секунды не колебался, я привез вас сюда. Ведь вы на Бель-Иле? Так или не так?
   — Так, сударь, но…
   — Но… мне нет больше дела ни до господина Кольбера, от которого вы получили этот приказ, ни до кого-либо другого, чьим указаниям вы неуклонно следуете; мне есть дело, однако, до человека, который стесняет д'Артаньяна и находится с д'Артаньяном один на один на ступенях лестницы, омываемой соленой водой, причем глубина ее здесь не меньше тридцати футов. Этот человек занимает плохую позицию, сударь, очень плохую… и я вас предупреждаю об этом.
   — Но, сударь, если я вас стесняю, — смущенно и почти застенчиво отвечал офицер, — поймите, что меня понуждает к этому моя служба…
   — Сударь, вы или те, кто послал вас, имели несчастье нанести мне оскорбление. Так или иначе, но я оскорблен. Я не могу отомстить предсказывая вам ваши действия: я их не знаю, и к тому же они — чересчур далеко.
   Но вы у меня под рукой, и, клянусь богом, если вы сделаете хотя бы еще один шаг вперед, чтобы подслушивать, о чем я буду говорить с этими господами, я размозжу вам голову и сброшу вас в воду. О! Пусть будет что будет! В течение всей моей жизни я только шесть раз был разгневан по-настоящему, и в пяти предыдущих случаях дело кончалось смертью того, кто разгневал меня.