Джордж Элизабет. Прах к праху

   Когда они притормозили перед светофором, миссис Уайтлоу заговорила:
   — Мне они тоже звонили.
   — Газетчики? — Линли посмотрел в зеркало. Она отвернулась от окна. Теперь на ней были темные очки. — Когда?
   — Сегодня утром. До вас звонили двое и после вашего звонка — трое.
   — Спрашивали о его курении?
   — Обо всем, что я захотела бы им рассказать. Правду или ложь. По-моему, им все равно. Лишь бы что-нибудь о Кене.
   — Вы не обязаны с ними разговаривать.
   — Я ни с кем не говорила. — Снова отвернувшись к окну, она продолжала, скорее для себя, чем для полицейских; — Какой смысл? Кто поймет?
   — Поймет? — небрежно переспросил Линли, якобы полностью сосредоточившись на дороге.
   Миссис Уайтлоу ответила не сразу. Когда же заговорила, голос ее звучал спокойно:
   — Кто бы мог подумать, — сказала она. — Молодой мужчина тридцати двух лет — зрелый, полный жизни, спортивный, энергичный — предпочел не какое-нибудь юное создание с упругим телом и гладкой кожей, а высохшую старуху. Женщину старше его на тридцать четыре года. Годящуюся ему в матери. На десять лет старше его настоящей матери. Это же неприлично, не так ли?
   —Скорее любопытно, я бы сказал. Необычная ситуация. Вы же это, без сомнения, понимаете.
   —Я слышала сплетни и смешки. Читала в газетах. Про него: жертва Эдипова комплекса. Неспособность разорвать предыдущие примитивные узы, о чем свидетельствует выбор местожительства и нежелание покончить со своим браком. Невозможность изжить детские комплексы с собственной матерью и, соответственно, поиск другой. Про меня: нежелание примириться с реальностью. Стремление к известности, которой была лишена в юности. Стремление утвердиться через власть над молодым мужчиной. У каждого есть свое мнение. Правды не принимает никто.
   Сержант Хейверс повернулась так, чтобы видеть миссис Уайтлоу.
   — Нам было бы интересно услышать правду, — сказала она. — Более того, она нам необходима.
   — Какое отношение к смерти Кена имеет характер наших отношений?
   — Характер отношений Флеминга с любой женщиной может иметь самое непосредственное отношение к его смерти, — ответил Линли.
   Мириам Уайтлоу принялась складывать носовой платок, пока не получилась длинная, узкая полоска.
   — Я знаю его с тех пор, как ему было пятнадцать лет. Он был моим учеником, — сказала она.
   — Вы учительница?
   —Уже нет. Тогда была. На Собачьем острове. Я преподавала в его классе английский язык. Я близко узнала его, потому что он был… — Она откашлялась. — Он был необыкновенно умен. Другие дети называли его отличным парнем и любили его, потому что он не задавался, ему было легко с собой, и те, кто был рядом, тоже чувствовали себя непринужденно. С самого начала он знал, что из себя представляет, и ему не было нужды притворяться кем-то другим. Не испытывал он и потребности утереть одноклассникам нос своей большей одаренностью. Этим он бесконечно мне нравился. И другими вещами тоже. Он был честолюбив. Меня это восхищало. Необычное в те времена качество для подростка из Ист-Энда. Между нами возникла дружба как между учителем и учеником. Я поощряла его, пыталась сориентировать в нужном направлении.
   — А именно?
   — Колледж. Потом университет.
   — И он учился там?
   — Только один год в колледже, в Суссексе, на стипендию правления школы. После этого он вернулся домой и пошел работать в типографию моего мужа. А потом вскоре женился.
   — Молодым.
   — Да. — Она развернула платок и расправила его на коленях. — Да. Кен был молод.
   — Вы знали девушку, на которой он женился?
   — Я не удивилась, когда он наконец принял решение разъехаться. У Джин доброе сердце, но не на ней Кену следовало бы остановить свой выбор.
   — А Габриэлла Пэттен?
   — Время показало бы.
   В зеркале заднего вида Линли встретился с пустым взглядом темных очков.
   — Но вы же ее знаете, не так ли? Вы знали его. Каково ваше мнение?
   — Я думаю, что Габриэлла — та же Джин, — тихо проговорила она, — только с огромными деньгами и гардеробом, приобретенным в Найтсбридже⁶. Она не ровня… не была Кену ровней. Но это не удивительно, не так ли? Вы не находите, что большинство мужчин не стремятся жениться на равных себе? Это создает трудности для их эго.
   — Вы описали мужчину, у которого проблем с эго, похоже, не было.
   — Да. Он боролся с мужской склонностью к поиску знакомого и повторению прошлого.
   — И каким же было это прошлое?
   — Женитьба на женщине из-за одной только физической страсти к ней. Искренняя и наивная вера в то, что физическая страсть и восторг, порожденный физической страстью, длятся долго.
   — Вы обсуждали с ним ваши сомнения?
   —Мы обсуждали все, инспектор. Несмотря на всякие домыслы таблоидов, я относилась к Кену, как к сыну. Более того, он был мне сыном во всех отношениях, только что не рожденным и формально не усыновленным.
   — У вас нет других детей?
   Она посмотрела на обогнавший их «порше», за которым следовал мотоциклист с длинными рыжими волосами, как знамя развевавшимися из-под шлема, формой похожего на эсесовский.
   — У меня есть дочь, — произнесла миссис Уайтлоу.
   — Она в Лондоне?
   И снова долгая пауза перед ответом, словно обгоняемые машины могли подсказать ей, какие и сколько слов выбрать.
   — Насколько мне известно. Мы не общаемся уже много лет.
   — Что должно было сделать общение с Флемингом вдвойне ценным для вас, — заметила сержант Хейверс.
   — Потому что он занял место Оливии? Если б это было так просто, сержант. Одного ребенка другим не заменишь. Это не собаку завести.
   — Но разве нельзя одни отношения сменить другими?
   — Можно развить новые отношения. Но шрам от старых остается. А на шрамах ничего не растет. Сквозь них ничто не может прорасти.
   — Но новые отношения могут стать такими же важными, как и предыдущие, — сказал Линли. — Вы не согласны?
   — Они могут стать более важными, — сказала миссис Уайтлоу.
   Они съехали на шоссе М20 и стали продвигаться на юго-восток. Следующее свое замечание Линли сделал, только когда они благополучно утвердились в крайнем правом ряду,
   — Вы владеете изрядной собственностью, — сказал он. — Типография в Степни, дом в Кенсингтоне, коттедж в Кенте. Полагаю, у вас есть и другие вложения, особенно если типография — процветающее предприятие.
   — Я не богата.
   — Но, осмелюсь заметить, в средствах не стеснены.
   — Доход от компании вкладывается в компанию же, инспектор.
   — Что увеличивает ее стоимость. Это семейный бизнес?
   — Его основал мой свекор. И унаследовал муж. Когда Гордон умер, управлять ею стала я.
   — А после вашей смерти? Вы позаботились о будущем компании?
   Сержант Хейверс, по-видимому поняв, куда клонит Линли, заерзала на сиденье, чтобы отвлечь внимание миссис Уайтлоу.
   — Что сказано о типографии в вашем завещании, миссис Уайтлоу? Кто что получает?
   Она сняла темные очки и убрала их в кожаный футляр, который достала из сумочки. Надела простые очки.
   — Мое завещание составлено в пользу Кена.
   — Понятно, — задумчиво проговорил Линли. Он увидел, что сержант Хейверс достала из сумки свой блокнот. — Флеминг об этом знал?
   — Боюсь, я не совсем понимаю цель вашего вопроса.
   — Мог ли он кому-то сказать? Вы сами говорили кому-нибудь?
   — Какое это имеет значение теперь, когда он умер?
   — Это имеет огромное значение. Если он умер из-за этого.
   — Вы полагаете,..
   — Что кому-то мог не понравиться тот факт, что Флеминг был вашим наследником. Что кто-то мог решить, будто он воспользовался… — Линли поискал эвфемизм, — нестандартными средствами, чтобы завоевать вашу симпатию и доверие.
   — Такое случается, — вставила Хейверс.
   — Уверяю вас, в данном случае этого не произошло. — Тон миссис Уайтлоу колебался между вежливым спокойствием и холодной яростью. — Как я сказала, я знаю… знала Кена Флеминга с тех пор, когда ему было пятнадцать лет. Он начинал моим учеником. Со временем он стал моим сыном и другом. Но он не был… не был.., — Голос ее задрожал, и она замолчала, пытаясь совладать с собой. —Он не был моим любовником. При этом, буду откровенна, инспектор, я в достаточной мере женщина, чтобы не раз пожалеть, что я не двадцатипятилетняя девушка, у которой впереди вся жизнь, а не смерть. Желание, я думаю, вы со мной согласитесь, резонное. Женщины остаются женщинами, а мужчины мужчинами, невзирая на свой возраст.
   — А если возраст не имеет значения? Для них обоих?
   — Кен был несчастлив в браке. Ему нужно было время, чтобы во всем разобраться. Я же была рада дать ему такую возможность. Сначала в Спрингбурнах, когда он играл за Кент. Потом в моем доме, когда команда Мидлсекса предложила ему контракт. Если со стороны кажется, будто он вел себя со мной, как жиголо, или я пыталась вцепиться своими кривыми когтями в мужчину моложе себя, ничем не могу помочь.
   — Вы стали мишенью сплетен.
   — Что не имело для нас никаких последствий. Мы знали правду. Теперь и вы ее знаете.
   Линли в этом усомнился. Он давно обнаружил, что правда редко бывает такой простой, какой выглядит на словах.
   Они свернули с шоссе и, петляя по проселочным дорогам, направились в сторону Спрингбурнов. После Большого Спрингбурна миссис Уайтлоу показывала дорогу, пока они наконец не добрались до Водной улицы и не поехали по ней. «Бентли» миновал ряд коттеджей, выстроившихся по краю засеянного льном поля. Сразу за коттеджами начинался извилистый спуск, ведущий к коттеджу, который стоял на пригорке, окруженном хвойными деревьями и стеной, подъездную дорожку перекрывала полицейская лента. У стены стояли две машины — патрульная полицейская и «ровер» цвета «синий металлик». Линли припарковался перед «ровером».
   Линли осмотрелся — поле хмеля напротив, горстка старых коттеджей дальше по улице, характерные трубы с крышами на сушилках для хмеля, поросший травой загон по соседству. Он повернулся к миссис Уайтлоу.
   — Вам нужно время?
   — Я готова.
   — Внутри коттеджу нанесен некоторый ущерб.
   — Я понимаю.
   Он кивнул. Сержант Хейверс выпрыгнула из машины и открыла дверцу для миссис Уайтлоу. Та мгновение постояла неподвижно, вдыхая крепкий, медицинский запах рапса, который гигантским желтым покрывалом застилал склон фермерских земель, вдоль которого шла улочка. В отдалении куковала кукушка. В небе носились стрижи, кругами поднимаясь все выше и выше на своих похожих на турецкую саблю крыльях.
   Линли, пригнувшись, поднырнул под полицейскую ленту, потом приподнял ее для миссис Уайтлоу. Сержант Хейверс следовала за ней с блокнотом в руке.
   Линли распахнул дверь гаража, стоявшего у начала дорожки, и миссис Уайтлоу, ступив внутрь, подтвердила, что стоявший там «астон-мартин» похож на машину Габриэллы Пэттен. Точно сказать она не могла, так как не знала номера, но знала, что Габриэлла водит «астон-мартин», так как приезжала на таком автомобиле в Кенсингтон повидаться с Кеном.
   — Хорошо, — сказал Линли, а Хейверс переписала номер. Он попросил миссис Уайтлоу осмотреться в гараже — не пропало ли что-нибудь.
   Вещей здесь было немного: три велосипеда, два из них со спущенными шинами, велосипедный насос, старинные сенные вилы с тремя зубцами, несколько корзин, висевших на крючках, сложенный шезлонг, подушки для садовой мебели.
   — Этого здесь раньше не было, — сказала миссис Уайтлоу, указывая на большой мешок наполнителя для кошачьего туалета. — Я кошек не держу. — Все остальное, по ее словам, было в порядке.
   Они вернулись на дорожку, а оттуда через решетчатые ворота прошли в сад перед домом. Инспектора Ардери они нашли на террасе за коттеджем. Она сидела за плетеным столом под навесом и разговаривала по сотовому телефону, бесцельно чиркая в блокноте.
   Закончив, Ардери подождала, пока они наденут перчатки, и, пригнувшись, вошла в кухню, приглашая гостей в коттедж. Ступив в дом, миссис Уайтлоу помедлила, трогая замок, взломанный пожарной бригадой.
   — Что мне?..
   — Не спешите, — сказал ей Линли. — Осмотрите комнаты. Замечайте все, что можете. Сравните увиденное с тем, что вы знаете об этом месте. С вами будет сержант Хейверс. Не стесняйтесь ее. Говорите все, что придет вам в голову. — Хейверс он сказал: — Начните сверху.
   — Хорошо, — ответила та и повела миссис Уайтлоу через кухню, осведомившись: — Лестница там, мэм?
   Они услышали восклицание миссис Уайтлоу, когда та увидела, в каком состоянии столовая, затем она произнесла:
   — Этот запах.
   — Копоть. Дым. Большую часть мебели, боюсь, придется выбросить.
   Голоса затихли, когда женщины поднялись по лестнице. Линли воспользовался моментом, чтобы осмотреть кухню. Самому дому было более четырехсот лет, но кухню модернизировали: в глаза бросались новый кафель на рабочем столе и на полу, кухонная плита «Ага» цвета зеленой листвы, хромированные краны раковины. В буфете со стеклянными дверцами хранилась посуда и консервы. На подоконниках стояли горшки с поникшим папоротником-адиантумом.
   — Мы изъяли находившееся в раковине, — сообщила инспектор Ардери, когда Линли нагнулся, разглядывая двойную миску для животных, стоявшую сразу у двери. — Похоже, ужинал один человек: тарелка, бокал для вина, стакан для воды, столовый прибор. Холодная свинина с салатом из холодильника. С чатни.
   — Вы не видели здесь кошку? — спросил Линли, открывая и закрывая дверцы кухонных шкафов.
   — Котят, — поправила она. — По словам молочника, их было двое. Эта Пэттен нашла их у источника брошенными. Нам удалось отыскать их у одного из соседей. Они бродили по улице рано утром в четверг. Котята, а не соседи. Кстати, по этой части у нас есть интересные новости. Еще вчера днем я направила констеблей-практикантов опросить соседей.
   Не найдя ничего примечательного в шкафах с посудой, кухонной утварью и чайными полотенцами, Линли перешел к буфетам.
   — И что услышали эти констебли?
   — На самом деле, это слышали соседи. — Она терпеливо ждала, пока Линли не повернулся к ней, не выпуская ручки буфета. — Ссору. Настоящий скандал, как сказал Джон Фристоун. Он обрабатывает участок, который начинается сразу за загоном.
   — Это добрых сорок ярдов. У него, должно быть, необыкновенный слух.
   — Гуляя, он проходил мимо коттеджа около одиннадцати вечера в среду.
   — Странное время для прогулки.
   — У него режим, предписанный для укрепления сердечно-сосудистой системы, во всяком случае, он так сказал. Похоже правда, Фристоун просто надеялся увидеть Габриэллу за вечерним туалетом. По показаниям нескольких соседей, на нее очень даже стоило посмотреть и она не слишком утруждала себя задергиванием штор, когда начинала раздеваться.
   — И что он? Увидел ее?
   — Он услышал ссору. Между мужчиной и женщиной. В основном кричала женщина. Красочный язык, в том числе несколько терминологически любопытных названий.сексуальных действий и мужских гениталий. Что-то вроде этого.
   — Он узнал ее голос? Или голос мужчины?
   — По его мнению, все женщины визжат одинаково. Он не смог с уверенностью сказать, кто это был.
   Хмыкнув, Линли открыл первый буфет, в котором находились тарелки, стаканы, чашки и блюдца.
   Открыл второй буфет. На полке лежала пачка сигарет «Силк кат», за ней рядами выстроились разнообразные консервы — от молодого картофеля до супа. Он осмотрел пачку. Целлофановая обертка так и осталась нераспечатанной.
   — Кухонные спички, — сказал он скорее себе, чем Ардери.
   — Не было, — сказала она. — В гостиной мы нашли спички в виде картонной книжечки, а в столовой — пачку длинных спичек для разжигания камина на полке слева от камина.
   — Ими не могли обложить сигарету?
   — Слишком толстые.
   Линли рассеянно перебрасывал пачку с ладони на ладонь. Прислонившись к плите, Ардери наблюдала за ним.
   — Мы взяли отпечатки пальцев, хотя не уверены в качестве. В «астон-мартине» — тоже взяли, чтобы выделить хотя бы отпечатки миссис Пэттен из числа остальных. У Флеминга взяли отпечатки, чтобы исключить его пальчики.
   — Но возможны и другие люди, которых она могла в то или иное время пригласить для дружеской беседы. Между прочим, здесь был и ее муж.
   — В настоящее время мы пытаемся очертить круг местных визитеров. И констебли ищут других невольных свидетелей ссоры.
   Положив сигареты на стойку, Линли направился в столовую. Там все было в точности так, как описала Ардери, за исключением источника пожара — кресла, которое унесли. Пригнувшись иод балкой, Линли прошел в гостиную по короткому, не длиннее глубины двух каминов, коридорчику. Как и столовая, гостиная была заставлена старинной мебелью, покрытой толстым слоем сажи.
   Изабелла Ардери наблюдала за Линли, стоя на пороге гостиной и сложив на груди руки. По ее лицу ничего нельзя было прочитать, но Линли понимал, что его вторжение на ее территорию, которую они оба признавали таковой, нисколько не радует Ардери.
   — Простите, — сказал он, — я действую автоматически.
   — Я не обижаюсь, инспектор, — невозмутимо произнесла она. — На вашем месте я бы сделала то же самое.
   — Полагаю, вы бы предпочли вести дело самостоятельно.
   — Я бы многое предпочла из того, что никогда не получу.
   — По части смирения мне за вами не угнаться. — Линли перешел к небольшой книжной полке и принялся одну за другой снимать и открывать книги.
   — У меня интересные сведения от сержанта, которая возила миссис Флеминг опознавать тело, — сказала инспектор Ардери. И терпеливо добавила, когда Линли открыл небольшой письменный стол и принялся перебирать лежавшие внутри письма, брошюры и документы: — Инспектор, мы переписали все вещи в здании, как и в других постройках. Я буду только рада предоставить вам эти списки. — Когда Линли поднял голову, она сказала с той профессиональной бесстрастностью, которая невольно привела его в восхищение: — Это сэкономит время. Наши сотрудники, выезжающие на место преступления, слывут вдумчивыми следователями.
   Он подошел к камину, такому же большому, как и в столовой, и проверил вытяжку. Она была закрыта.
   — В столовой тоже, — заметила инспектор Ардери.
   —Что?
   — Вытяжка. В камине в столовой она тоже была закрыта. Бы же это проверяете?
   — Доказательство убийства, — сказал Линли.
   — А самоубийство вы исключаете?
   — На него ничто не указывает. И Флеминг не курил. — Он вышел из гостиной, пригибаясь под балками. Инспектор Ардери последовала за ним на террасу.
   — Так что же сообщила вам сержант? — спросил Линли.
   — Она не задала ни одного вопроса, какого можно было ожидать в данной ситуации.
   — Миссис Флеминг?
   — Кстати, она настаивала, чтобы ее называли Купер, а не Флеминг. Увидев тело, она захотела узнать, почему оно такое розовое. Когда ей объяснили про угарный газ, она больше ни о чем не спросила. Большинство людей, услышав слова «отравление газом», решило бы, что речь идет о выхлопных газах. О самоубийстве, совершенном в гараже с помощью включенного автомобильного мотора. Но даже и при таком предположении они все равно задают вопросы. Где? Как? Почему? Когда? Оставил ли человек записку? Она ни о чем не спросила. Только посмотрела на тело, подтвердила, что это Флеминг, и попросила сержанта купить ей пачку «Эмбессис». Вот так.
   — Насколько мне известно, они несколько лет жили врозь. Возможно, ей все надоело, и она дошла до той точки, когда уже больше мужем не интересуешься. Если так, к чему вопросы?
   — Обычно женщины не проявляют такого безразличия к своим бывшим мужьям. Особенно, если у них общие дети.
   — Согласен, — сказал он. — Но она могла находиться в состоянии шока.
   — Согласна, — проговорила Ардери. — Но сержант Коффман так не считает. Ей уже приходилось присутствовать при опознании женами своих мужей. Коффман считает, тут что-то не так.
   — Обобщения бесполезны, — заметил Линли. — Более того, они опасны.
   — Благодарю вас. Я прекрасно об этом знаю. Но когда обобщение соединяется с фактами и имеющимися уликами, думаю, вы согласитесь, что обобщение следует рассмотреть.
   — Вы что-то нашли, — сделал вывод Линли. Доволен, что додумался хотя бы до этого, — казалось, было написано на ее лице.
   — Сюда, — проговорила она.
   Не скрывая раздражения, Линли последовал за ней. Сад был поделен на две части забором. Две трети пространства было отдано газону, клумбам, беседке из расщепленных каштановых жердей, птичьему домику, купальне для птиц и прудику с лилиями. Оставшаяся треть представляла собой полоску газона с несколькими грушами, частично занятую компостной кучей. Именно в эту, самую дальнюю, часть сада и направилась инспектор Ардери, ведя Линли в северо-восточный угол, где живая самшитовая изгородь служила демаркационной линией между садом и простиравшимся за ним загоном. Сам загон был обнесен забором из кольев, с натянутой между ними толстой проволокой.
   Инспектор Ардери указала карандашом на ближайший к самшитовой изгороди кол.
   — Здесь, на верху кола мы нашли несколько волокон. И на проволоке тоже. Синих. Возможно, это деним. А под самой изгородью сохранился, хоть и довольно слабый, отпечаток ноги.
   — Что за обувь?
   — Пока не знаем. Круглый нос, четко обозначен каблук, толстая подошва. Рисунок на подошве — зубчатый. Нога — левая. След получился глубоким, словно кто-то спрыгнул с забора в сад, приземлившись больше на левую ногу. Мы сняли слепок.
   — А другие следы были?
   — Ничего достойного внимания в этом месте. Я направила двух констеблей на поиски других таких же следов, но это будет нелегко, учитывая, сколько времени прошло с момента смерти. Мы даже не можем быть уверены, что этот отпечаток имеет отношение к событиям той ночи.
   — Тем не менее, от этого можно оттолкнуться.
   — Да. И я так думаю.
   Махнув рукой в юго-западном направлении, она объяснила, что ярдах в девяноста от коттеджа находится источник. От него берет начало ручей, вдоль которого проложена тропа. Любимая тропинка местных жителей, потому что после десятиминутной прогулки по ней можно оказаться в Малом Спрингбурне. Хотя тропинка густо засыпана прошлогодней листвой и густо поросла молодой весенней травой, местами — особенно рядом с перелазами через изгороди — есть участки голой земли. Там могли быть отпечатки, но поскольку между смертью и обнаружением тела прошло более суток, то если отпечаток, найденный рядом с самшитовой изгородью, где-то и повторился, его уже, без сомнения, затоптали.
   — Думаете, кто-то пришел из Малого Спрингбурна?
   Инспектор сказала, что это возможно.
   — Кто-то местный?
   Не обязательно, объяснила она. Любой, кто знал, где искать тропинку и куда она приведет. В Малом Спрингбурне она никак не отмечена, начинается за домами и быстро ныряет в яблоневый сад, так что, ступая на тропу, человек должен хорошо знать, что он ищет. Она признала, что не может с уверенностью сказать, что убийца выбрал именно этот маршрут, но послала еще одного констебля в деревню — поспрашивать, не видел ли кто движения или света фонаря на тропинке в среду вечером, или припаркованного где-нибудь в округе незнакомого автомобиля.
   — Еще мы нашли здесь разбросанные окурки. — Она указала на основание изгороди. — Их было шесть, все они лежали дюймах в трех-четырех друг от друга. Не раздавленные, а догоревшие до конца. И спички были. Восемнадцать. Из картонной книжечки, не кухонные.
   — Ветреная ночь? — предположил Линли.
   — Нервный курильщик с дрожащими руками? — парировала Ардери. Она указала на фасад дома, в направлении Водной улицы. — Мы думаем, что кто бы ни перепрыгнул здесь через забор и изгородь, вначале он должен был перелезть через стену со стороны улицы и пройти вдоль загона. Здесь везде трава и клевер, так что следов не осталось, но это более правдоподобно, чем предположение, что некто с подъездной дорожки вошел в ворота, пробежал по газону и спрятался здесь, чтобы какое-то время понаблюдать. А число выкуренных сигарет дает основание считать этого человека наблюдателем, вы не согласны?
   — Но не обязательно убийцей?
   — Вполне возможным убийцей. Собирающимся с духом.
   — Или собирающейся с духом?
   —Согласна. Да. Естественно. Это могла быть и женщина. — Она посмотрела в сторону коттеджа, из которого через кухонную дверь вышли в этот момент Хейверс и миссис Уайтлоу. Ардери сказала: — Все сейчас в лаборатории — волокна, спички, окурки, слепок с отпечатка. Днем начнут поступать результаты исследований. — Кивком она дала понять Линли, что профессиональное изложение имеющейся информации закончилось, и пошла к коттеджу.
   — Инспектор Ардери, — позвал Линли. Остановившись, она оглянулась. Прядь волос выскользнула из заколки, и Ардери с недовольной гримасой заново заколола волосы.
   —Да?
   — Если у вас есть минутка, я бы хотел, чтобы вы послушали сообщение моего сержанта. Был бы рад услышать ваше мнение.
   Она удостоила Линли еще одного прямого, изучающего взгляда, из тех, что так легко приводил людей в замешательство. Линли сознавал, в каком невыгодном свете он предстает перед ней. Ардери кивнула в сторону коттеджа.
   — Будь я мужчиной, вы бы так же себя там повели?
   — Думаю, да, — ответил Линли. — Но, вероятно, из осторожности делал бы это не столь явно. Прошу прощения, инспектор. Я вышел за рамки.
   Ее взгляд не дрогнул.
   — Да, — ровно произнесла она, — вышли.