Страница:
— «Док Мартене», — пояснила Ардери.
— Прогулочная обувь? Ботинки?
— Ботинки,
Линли положил рядом второй слепок. Он представлял собой отпечаток носка и примерно трех дюймов подошвы. Было видно, что отпечаток сделан тем же ботинком. Один из зубцов левого края потерял первоначальную форму, словно стерся или был срезан ножом. Этот дефект повторялся на обоих отпечатках, не являясь, как пояснила Ардери, непременным свойством этих подошв.
— Полный отпечаток снят в дальнем углу сада, — сказала Ардери. — В том месте, где кто-то перелез через забор из примыкающего загона.
— А второй? — спросил Линли. Она указала на запад.
— Тропинка вдоль ручья ведет в деревню, в Малый Спрингбурн. Примерно в трех четвертях пути отсюда есть перелаз. Отпечаток снят там.
Линли задал вопрос, который никак не мог понравиться инспектору. Он намекал на то, что она со своей группой могла что-то пропустить.
— Вы нам покажете?
— Инспектор, мы прочесали деревню. Опросили там всех. Поверьте мне, отчет…
—Вероятно, он полнее любого из написанных мною, — сказал Линли. — Тем не менее, я бы хотел взглянуть сам. Если вы не возражаете.
Она прекрасно понимала, что им не требуется ее разрешения или ее присутствия, пожелай они прогуляться по тропинке. Линли прочитал это на ее лице. Хотя его просьба не отрицала их равенства, в то же время она ставила под сомнение тщательность ее работы. Трактовка предоставлялась самой Изабелле Ардери.
— Очень хорошо, — проговорила она. — Мы можем пойти в деревню и осмотреться там. Дорога отсюда занимает всего десять минут.
Тропинка начиналась у источника, бурлящего ключа ярдах в пятидесяти от коттеджа «Чистотел». Тропинка была хорошо утоптана и мягко поднималась над ручьем, бравшим здесь начало. С одной стороны ее ограничивали выгоны для лошадей и запущенный яблоневый сад. С другой стороны заросли крапивы переплетались с кустами ежевики, и белые стебли борщевика вздымались над плющом, карабкавшимся по дубам, ольхе и ивам. Большинство деревьев вдоль тропы и ручья оделись листвой, а мелодичный щебет и громкий, чистый посвист указывали на присутствие дроздов и других певчих птиц.
Несмотря на свою обувь — босоножки на каблуках, делавшие ее одного роста с Линли, — инспектор Ардери энергично шагала по тропинке, задевая ветки живых изгородей и ежевику, пригибаясь под ветвями деревьев и на ходу говоря через плечо.
— Мы определили волокна, найденные на изгороди в дальнем углу сада. Ткань хлопчатобумажная. Стандартные синие джинсы. «Ливайсы». Еще на волокнах было масло. Мы послали их на экспертизу, чтобы знать наверняка, но один из наших старых сотрудников как следует изучил их под микроскопом и сказал, что это моторное масло. Я склонна ему верить. Он работает в лаборатории с тех времен, когда еще не было хроматографов, которые дают нам ответы на все вопросы, так что он, как правило, разбирается в том, что видит.
— А окурки сигарет? — спросил Линли. — Те, что остались в коттедже, и другие, из сада.
— Их мы еще не идентифицировали. — И поспешила прибавить: — Наш человек возвращается сегодня из Шеффилда. Он участвовал в конференции. Завтра утром он получит сигареты, а уж как только он возьмет их в руки, ответ себя ждать не заставит.
— Никаких предварительных результатов? — спросил Линли.
—Он наш эксперт, — ответила она. — Мы можем высказать свои предположения, но и только. Сигареты идентифицируются по окуркам по восьми разным признакам, и я безоговорочно предпочитаю, чтобы их определил для нас специалист, чем самой назвать марку по одному или двум признакам и — ошибиться.
Она подошла к изгороди, пересекавшей тропу, и остановилась у покрытой лишайниками выдвинутой доски, являвшейся простейшим перелазом.
— Здесь, — сказала она.
Земля вокруг перелаза была мягче, чем на тропинке, и на ней отпечаталась целая мозаика следов, в большинстве своем смазанных другими наложившимися на них отпечатками. Группе Ардери просто повезло, что они нашли отпечаток, совпавший со следом у коттеджа. Отыскать даже частичный след казалось чудом.
— Он был с краю, — сказала Ардери, словно в ответ на мысли Линли. — Здесь, где остатки гипса.
Линли кивнул и посмотрел поверх изгороди. Примерно в ста пятидесяти ярдах к северо-западу он увидел крыши домов, обозначавших границу Малого Спрингбурна. Тропинка была ясно видна — хорошо утоптанная, она уходила в сторону от ручья, пересекала железнодорожное полотно, огибала сад и упиралась в маленький населенный пункт.
Они перелезли на другую сторону. Возле домов тропинка наконец-то расширялась, позволяя всем троим идти рядом. По обе стороны от нее тянулись задние дворы аккуратных домиков. Полицейские вошли непосредственно в деревеньку — полукруг одинаковых отдельных домов с кирпичными фасадами, приземистыми трубами, эркерами и остроконечными крышами. Три детектива вызвали здесь некоторый интерес, так как на улице ребятишки прыгали через скакалку, двое мужчин-хозяев мыли из шлангов автомобили, а группа мальчишек играла в упрощенный вариант крикета.
— Мы все здесь обошли, — сказала Ардери. — Вечером в среду никто ничего необычного не видел. Но они все сидели по домам, когда он проходил.
— Вы решили, что это он, — заметил Линли.
— Марка ботинок. Их размер. Глубина отпечатка у коттеджа. Да, — подтвердила она, — я бы сказала, что мы ищем «его».
Пройдя по деревне, они достигли главной ее улицы. Извиваясь между рядов старинных, крытых тростником строений и чередой магазинчиков, она полого уходила вверх. Прямо перед ними начиналась вторая улица, застроенная обрамленными деревом коттеджами и ведущая к церкви. Слева мощенная булыжником подъездная дорожка сменялась автостоянкой при пабе «Лиса и гончая». Со своего места Линли видел, что за пабом лежит общинный луг, и дубы и ясени отбрасывали на него длинные дневные тени. По краю луга высился густой, неухоженный кустарник.
Взглянув на главную улицу и на ту, что вела к церкви, Линли выбрал последнюю.
Кустарник рос не сплошняком, в его зарослях, соединивших автостоянку паба с краем общинного луга, тут и там зияли бреши, и детективы воспользовались одной из них, нырнув под естественную арку из дубовых ветвей.
На южном краю луга шел еще один крикетный матч. Линли и его спутницы не привлекли внимания, поскольку кустарник рос вдоль северо-восточной границы луга. Почва здесь была грубая, жесткая и бугристая, тут и там поросшая плющом, усики которого тянулись не только по земле, но и вверх по осевшему деревянному забору. Вдоль него росли рододендроны, ветви которых сильно прогнулись под тяжестью огромных светло-лиловых цветов. Редкие кусты остролиста просовывали между рододендронами ветки с колючими листьями, и сержант Хейверс направилась к ним, пока Линли под неусыпным оком Ардери исследовал землю.
— Один из наших сотрудников разговаривал с Коннором О'Нилом, — сказала Ардери. — Это владелец паба. В среду вечером он вместе со своим сыном разливал пиво.
— В результате беседы что-нибудь выяснилось?
— Владелец паба показал, что они закончили около половины первого. После закрытия никто из них чужой машины на стоянке не видел. Собственно, остались только их автомобили.
— Что неудивительно, не так ли? — вставил Линли.
— Мы проверили и стоянку, — твердо продолжала Ардери. — Как видите, инспектор, земля там плотно утрамбована. Следов на ней не остается.
Линли видел, что она права. Он выпрямился, посмотрел в ту сторону, откуда они пришли. По его мнению, наиболее логичным было спрятать средство передвижения в этих кустах, если на каком-то из этапов средство передвижения преступником все же использовалось. Кусты тянулись к автостоянке, которая в свою очередь выходила на улицу, ведущую к тропинке. Тропинка же кончалась на месте, отстоявшем от коттеджа «Чистотел» не более чем на пятидесяти ярдов. Все, что требовалось убийце, которого они искали, — практическое знание местности.
— Сэр, — позвала сержант Хейверс. — Посмотрите-ка на это.
Линли увидел, что Хейверс прошла вдоль ряда рододендронов и остролиста и склонилась в том месте, где кончался кустарник и начиналась стоянка паба. Она сдвигала в сторону прошлогодние листья, высвобождая ус плюща, наверное, из дюжины других, протянувшихся к продолговатому пятну голой земли.
Линли и Ардери подошли к ней. Поверх плеча сержанта Линли увидел ее находку — неправильный круг плотной земли дюйма три в диаметре. Он был темнее земли вокруг — не орехового, но цвета кофе.
Хейверс отщипнула ус, который держала, кряхтя выпрямилась и откинула волосы со лба, потом протянула ус Линли.
— Мне кажется, что он в масле, — сказала Хейверс. — Оно натекло и на три этих листка. Видите? Вот. И в этом месте. И здесь.
— Моторное масло, — пробормотал Линли.
— Я и говорю. То же, что и на джинсах. — Хейвере махнула рукой в сторону главной улицы. — Он проехал по ней, выключил мотор и погасил фары, по краю луга закатил машину сюда. Поставил здесь и через кусты и стоянку прошмыгнул на тропинку. Дошел до коттеджа, перепрыгнул через ограду соседнего загона и ждал в глубине сада, когда все успокоится.
Ардери быстро сказала:
— Не думаете же вы, сержант, что мы проглядели бы отпечатки шин. Потому что если машина на самом деле проехала по лугу…
— Не машина, — перебила Хейверс. — Мотоциклет. Две шины, а не четыре. Легче автомобиля. Меньше вероятности оставить след. Легче маневрировать, легче спрятать.
Линли не торопился принять предложенный сценарий.
— Мотоциклист, который затем выкурил шесть или восемь сигарет, чтобы отметить свое место у коттеджа? Как это возможно, сержант? Что это за убийца, который оставляет визитную карточку?
— Убийца, который не рассчитывает быть пойманным.
— Но любой человек, хоть немного знакомый с криминалистикой, знает о том, как важно не оставить после себя улик, — сказал Линли. — Любых улик. Любого рода.
— Верно. И значит, мы ищем убийцу, который по глупости решил, что это убийство вовсе не будет похоже на убийство. Мы ищем убийцу, который прежде всего думал о конечном результате: смерти Флеминга. Ищем убийцу, который полагал, что этот коттедж, набитый старинной деревянной рухлядью, будь она неладна, инспектор, вспыхнет, как факел, если дать сигарете в кресле немного погореть. По его понятию, следов не осталось бы. Ни окурка, ни спичек, ничего, кроме фундамента.
Болельщики крикетного матча разразились криками. Детективы повернулись на шум. Бэтсмен ударил по мячу и бежал к следующей группе калиток. Боулер кричал. Игрок, охраняющий калитку, в досаде швырял на землю перчатку. Видимо, кто-то забыл главное правило крикета: пытайся поймать несмотря ни на что.
—Нам надо поговорить с этим парнем, инспектор, — сказала Хейверс. — Вы хотели улик. Инспектор нас ими обеспечила. Окурки…
— Которые еще нужно идентифицировать.
— Волокна ткани, запачканные маслом.
— Которые надо проверить на хроматографе.
— Отпечатки обуви, которые уже идентифицировали. Подошва ботинка с характерным узором. И теперь это. — Она указала на плющ, который он держал. — Чего еще вам нужно?
Линли не ответил. Он знал, как отнесется к его ответу Хейверс. Указанного было не то что меньше, чем он желал бы, его было больше, гораздо больше.
Инспектор Ардери все еще смотрела на то место возле сержанта Хейверс, где округлой кляксой растеклось масляное пятно. На лице ее застыла досада. Она тихо сказала, обращаясь, похоже, к себе самой:
— Я же велела им искать отпечатки. Мы еще не знали про масло на волокнах.
— Не важно, — сказал Линли.
— Нет, важно. Если бы вы не настояли…
Хейверс взглядом спросила у Линли, не «испариться» ли ей опять. Линли поднял руку, призывая ее остаться на месте, и сказал:
— Вы не могли предвидеть улики.
— Это моя работа.
— Масло может ничего не значить. Оно может оказаться не таким, как на волокнах.
— Проклятье, — сказала Ардери, снова обращаясь скорее к себе, чем к ним.
Почти минуту она наблюдала за ходом крикетного матча, прежде чем ее лицо вновь приняло выражение профессионального бесстрастия.
— Когда все это закончится, — с улыбкой произнес Линли, вновь встретившись с ней взглядом, — я попрошу сержанта Хейверс поделиться с вами наиболее интересными из моих ошибочных суждений в ходе этой работы.
Ардери чуть вскинула голову, ответ ее прозвучал холодно:
— Мы все совершаем ошибки, инспектор. Я предпочитаю учиться на своих. Подобное больше не повторится.
Она пошла прочь, к автостоянке, бросив на ходу:
— Вы желаете еще что-то осмотреть в деревине?, — но не остановившись, чтобы услышать ответ.
Хейверс взяла из рук начальника ус плюща, упаковала отдельные листья.
— К вопросу об ошибочных суждениях, — многозначительно проговорила она и пошла вслед за Ардери к стоянке.
Глава 15
— Прогулочная обувь? Ботинки?
— Ботинки,
Линли положил рядом второй слепок. Он представлял собой отпечаток носка и примерно трех дюймов подошвы. Было видно, что отпечаток сделан тем же ботинком. Один из зубцов левого края потерял первоначальную форму, словно стерся или был срезан ножом. Этот дефект повторялся на обоих отпечатках, не являясь, как пояснила Ардери, непременным свойством этих подошв.
— Полный отпечаток снят в дальнем углу сада, — сказала Ардери. — В том месте, где кто-то перелез через забор из примыкающего загона.
— А второй? — спросил Линли. Она указала на запад.
— Тропинка вдоль ручья ведет в деревню, в Малый Спрингбурн. Примерно в трех четвертях пути отсюда есть перелаз. Отпечаток снят там.
Линли задал вопрос, который никак не мог понравиться инспектору. Он намекал на то, что она со своей группой могла что-то пропустить.
— Вы нам покажете?
— Инспектор, мы прочесали деревню. Опросили там всех. Поверьте мне, отчет…
—Вероятно, он полнее любого из написанных мною, — сказал Линли. — Тем не менее, я бы хотел взглянуть сам. Если вы не возражаете.
Она прекрасно понимала, что им не требуется ее разрешения или ее присутствия, пожелай они прогуляться по тропинке. Линли прочитал это на ее лице. Хотя его просьба не отрицала их равенства, в то же время она ставила под сомнение тщательность ее работы. Трактовка предоставлялась самой Изабелле Ардери.
— Очень хорошо, — проговорила она. — Мы можем пойти в деревню и осмотреться там. Дорога отсюда занимает всего десять минут.
Тропинка начиналась у источника, бурлящего ключа ярдах в пятидесяти от коттеджа «Чистотел». Тропинка была хорошо утоптана и мягко поднималась над ручьем, бравшим здесь начало. С одной стороны ее ограничивали выгоны для лошадей и запущенный яблоневый сад. С другой стороны заросли крапивы переплетались с кустами ежевики, и белые стебли борщевика вздымались над плющом, карабкавшимся по дубам, ольхе и ивам. Большинство деревьев вдоль тропы и ручья оделись листвой, а мелодичный щебет и громкий, чистый посвист указывали на присутствие дроздов и других певчих птиц.
Несмотря на свою обувь — босоножки на каблуках, делавшие ее одного роста с Линли, — инспектор Ардери энергично шагала по тропинке, задевая ветки живых изгородей и ежевику, пригибаясь под ветвями деревьев и на ходу говоря через плечо.
— Мы определили волокна, найденные на изгороди в дальнем углу сада. Ткань хлопчатобумажная. Стандартные синие джинсы. «Ливайсы». Еще на волокнах было масло. Мы послали их на экспертизу, чтобы знать наверняка, но один из наших старых сотрудников как следует изучил их под микроскопом и сказал, что это моторное масло. Я склонна ему верить. Он работает в лаборатории с тех времен, когда еще не было хроматографов, которые дают нам ответы на все вопросы, так что он, как правило, разбирается в том, что видит.
— А окурки сигарет? — спросил Линли. — Те, что остались в коттедже, и другие, из сада.
— Их мы еще не идентифицировали. — И поспешила прибавить: — Наш человек возвращается сегодня из Шеффилда. Он участвовал в конференции. Завтра утром он получит сигареты, а уж как только он возьмет их в руки, ответ себя ждать не заставит.
— Никаких предварительных результатов? — спросил Линли.
—Он наш эксперт, — ответила она. — Мы можем высказать свои предположения, но и только. Сигареты идентифицируются по окуркам по восьми разным признакам, и я безоговорочно предпочитаю, чтобы их определил для нас специалист, чем самой назвать марку по одному или двум признакам и — ошибиться.
Она подошла к изгороди, пересекавшей тропу, и остановилась у покрытой лишайниками выдвинутой доски, являвшейся простейшим перелазом.
— Здесь, — сказала она.
Земля вокруг перелаза была мягче, чем на тропинке, и на ней отпечаталась целая мозаика следов, в большинстве своем смазанных другими наложившимися на них отпечатками. Группе Ардери просто повезло, что они нашли отпечаток, совпавший со следом у коттеджа. Отыскать даже частичный след казалось чудом.
— Он был с краю, — сказала Ардери, словно в ответ на мысли Линли. — Здесь, где остатки гипса.
Линли кивнул и посмотрел поверх изгороди. Примерно в ста пятидесяти ярдах к северо-западу он увидел крыши домов, обозначавших границу Малого Спрингбурна. Тропинка была ясно видна — хорошо утоптанная, она уходила в сторону от ручья, пересекала железнодорожное полотно, огибала сад и упиралась в маленький населенный пункт.
Они перелезли на другую сторону. Возле домов тропинка наконец-то расширялась, позволяя всем троим идти рядом. По обе стороны от нее тянулись задние дворы аккуратных домиков. Полицейские вошли непосредственно в деревеньку — полукруг одинаковых отдельных домов с кирпичными фасадами, приземистыми трубами, эркерами и остроконечными крышами. Три детектива вызвали здесь некоторый интерес, так как на улице ребятишки прыгали через скакалку, двое мужчин-хозяев мыли из шлангов автомобили, а группа мальчишек играла в упрощенный вариант крикета.
— Мы все здесь обошли, — сказала Ардери. — Вечером в среду никто ничего необычного не видел. Но они все сидели по домам, когда он проходил.
— Вы решили, что это он, — заметил Линли.
— Марка ботинок. Их размер. Глубина отпечатка у коттеджа. Да, — подтвердила она, — я бы сказала, что мы ищем «его».
Пройдя по деревне, они достигли главной ее улицы. Извиваясь между рядов старинных, крытых тростником строений и чередой магазинчиков, она полого уходила вверх. Прямо перед ними начиналась вторая улица, застроенная обрамленными деревом коттеджами и ведущая к церкви. Слева мощенная булыжником подъездная дорожка сменялась автостоянкой при пабе «Лиса и гончая». Со своего места Линли видел, что за пабом лежит общинный луг, и дубы и ясени отбрасывали на него длинные дневные тени. По краю луга высился густой, неухоженный кустарник.
Взглянув на главную улицу и на ту, что вела к церкви, Линли выбрал последнюю.
Кустарник рос не сплошняком, в его зарослях, соединивших автостоянку паба с краем общинного луга, тут и там зияли бреши, и детективы воспользовались одной из них, нырнув под естественную арку из дубовых ветвей.
На южном краю луга шел еще один крикетный матч. Линли и его спутницы не привлекли внимания, поскольку кустарник рос вдоль северо-восточной границы луга. Почва здесь была грубая, жесткая и бугристая, тут и там поросшая плющом, усики которого тянулись не только по земле, но и вверх по осевшему деревянному забору. Вдоль него росли рододендроны, ветви которых сильно прогнулись под тяжестью огромных светло-лиловых цветов. Редкие кусты остролиста просовывали между рододендронами ветки с колючими листьями, и сержант Хейверс направилась к ним, пока Линли под неусыпным оком Ардери исследовал землю.
— Один из наших сотрудников разговаривал с Коннором О'Нилом, — сказала Ардери. — Это владелец паба. В среду вечером он вместе со своим сыном разливал пиво.
— В результате беседы что-нибудь выяснилось?
— Владелец паба показал, что они закончили около половины первого. После закрытия никто из них чужой машины на стоянке не видел. Собственно, остались только их автомобили.
— Что неудивительно, не так ли? — вставил Линли.
— Мы проверили и стоянку, — твердо продолжала Ардери. — Как видите, инспектор, земля там плотно утрамбована. Следов на ней не остается.
Линли видел, что она права. Он выпрямился, посмотрел в ту сторону, откуда они пришли. По его мнению, наиболее логичным было спрятать средство передвижения в этих кустах, если на каком-то из этапов средство передвижения преступником все же использовалось. Кусты тянулись к автостоянке, которая в свою очередь выходила на улицу, ведущую к тропинке. Тропинка же кончалась на месте, отстоявшем от коттеджа «Чистотел» не более чем на пятидесяти ярдов. Все, что требовалось убийце, которого они искали, — практическое знание местности.
— Сэр, — позвала сержант Хейверс. — Посмотрите-ка на это.
Линли увидел, что Хейверс прошла вдоль ряда рододендронов и остролиста и склонилась в том месте, где кончался кустарник и начиналась стоянка паба. Она сдвигала в сторону прошлогодние листья, высвобождая ус плюща, наверное, из дюжины других, протянувшихся к продолговатому пятну голой земли.
Линли и Ардери подошли к ней. Поверх плеча сержанта Линли увидел ее находку — неправильный круг плотной земли дюйма три в диаметре. Он был темнее земли вокруг — не орехового, но цвета кофе.
Хейверс отщипнула ус, который держала, кряхтя выпрямилась и откинула волосы со лба, потом протянула ус Линли.
— Мне кажется, что он в масле, — сказала Хейверс. — Оно натекло и на три этих листка. Видите? Вот. И в этом месте. И здесь.
— Моторное масло, — пробормотал Линли.
— Я и говорю. То же, что и на джинсах. — Хейвере махнула рукой в сторону главной улицы. — Он проехал по ней, выключил мотор и погасил фары, по краю луга закатил машину сюда. Поставил здесь и через кусты и стоянку прошмыгнул на тропинку. Дошел до коттеджа, перепрыгнул через ограду соседнего загона и ждал в глубине сада, когда все успокоится.
Ардери быстро сказала:
— Не думаете же вы, сержант, что мы проглядели бы отпечатки шин. Потому что если машина на самом деле проехала по лугу…
— Не машина, — перебила Хейверс. — Мотоциклет. Две шины, а не четыре. Легче автомобиля. Меньше вероятности оставить след. Легче маневрировать, легче спрятать.
Линли не торопился принять предложенный сценарий.
— Мотоциклист, который затем выкурил шесть или восемь сигарет, чтобы отметить свое место у коттеджа? Как это возможно, сержант? Что это за убийца, который оставляет визитную карточку?
— Убийца, который не рассчитывает быть пойманным.
— Но любой человек, хоть немного знакомый с криминалистикой, знает о том, как важно не оставить после себя улик, — сказал Линли. — Любых улик. Любого рода.
— Верно. И значит, мы ищем убийцу, который по глупости решил, что это убийство вовсе не будет похоже на убийство. Мы ищем убийцу, который прежде всего думал о конечном результате: смерти Флеминга. Ищем убийцу, который полагал, что этот коттедж, набитый старинной деревянной рухлядью, будь она неладна, инспектор, вспыхнет, как факел, если дать сигарете в кресле немного погореть. По его понятию, следов не осталось бы. Ни окурка, ни спичек, ничего, кроме фундамента.
Болельщики крикетного матча разразились криками. Детективы повернулись на шум. Бэтсмен ударил по мячу и бежал к следующей группе калиток. Боулер кричал. Игрок, охраняющий калитку, в досаде швырял на землю перчатку. Видимо, кто-то забыл главное правило крикета: пытайся поймать несмотря ни на что.
—Нам надо поговорить с этим парнем, инспектор, — сказала Хейверс. — Вы хотели улик. Инспектор нас ими обеспечила. Окурки…
— Которые еще нужно идентифицировать.
— Волокна ткани, запачканные маслом.
— Которые надо проверить на хроматографе.
— Отпечатки обуви, которые уже идентифицировали. Подошва ботинка с характерным узором. И теперь это. — Она указала на плющ, который он держал. — Чего еще вам нужно?
Линли не ответил. Он знал, как отнесется к его ответу Хейверс. Указанного было не то что меньше, чем он желал бы, его было больше, гораздо больше.
Инспектор Ардери все еще смотрела на то место возле сержанта Хейверс, где округлой кляксой растеклось масляное пятно. На лице ее застыла досада. Она тихо сказала, обращаясь, похоже, к себе самой:
— Я же велела им искать отпечатки. Мы еще не знали про масло на волокнах.
— Не важно, — сказал Линли.
— Нет, важно. Если бы вы не настояли…
Хейверс взглядом спросила у Линли, не «испариться» ли ей опять. Линли поднял руку, призывая ее остаться на месте, и сказал:
— Вы не могли предвидеть улики.
— Это моя работа.
— Масло может ничего не значить. Оно может оказаться не таким, как на волокнах.
— Проклятье, — сказала Ардери, снова обращаясь скорее к себе, чем к ним.
Почти минуту она наблюдала за ходом крикетного матча, прежде чем ее лицо вновь приняло выражение профессионального бесстрастия.
— Когда все это закончится, — с улыбкой произнес Линли, вновь встретившись с ней взглядом, — я попрошу сержанта Хейверс поделиться с вами наиболее интересными из моих ошибочных суждений в ходе этой работы.
Ардери чуть вскинула голову, ответ ее прозвучал холодно:
— Мы все совершаем ошибки, инспектор. Я предпочитаю учиться на своих. Подобное больше не повторится.
Она пошла прочь, к автостоянке, бросив на ходу:
— Вы желаете еще что-то осмотреть в деревине?, — но не остановившись, чтобы услышать ответ.
Хейверс взяла из рук начальника ус плюща, упаковала отдельные листья.
— К вопросу об ошибочных суждениях, — многозначительно проговорила она и пошла вслед за Ардери к стоянке.
Глава 15
Залив кипятком чайные пакетики, Джинни Купер наблюдала, как они всплывают, словно буйки, потом помешала в чайнике ложкой и закрыла его. Для дневного чаепития она нарочно взяла этот сервиз — чайник в виде кролика, чашки-морковки и блюдца-салатные листья. Она всегда брала этот чайник, когда дети болели, чтобы подбодрить их и отвлечь от больного уха или разладившегося желудка.
Джинни поставила чайник на кухонный стол, с которого до этого убрала старую красную клеенку, заменив ее зеленой хлопчатобумажной скатертью с узором из фиалок. На скатерти уже были расставлены остальные предметы из сервиза: тарелки в форме салатных листьев и молочник и сахарница тоже в виде крольчат. В центре она поместила блюдо с изображением кроличьей семьи, на котором разложила сэндвичи с ливерной пастой, перемежавшиеся простыми бутербродами с маслом — корочки с хлеба были срезаны, — и окружила все это булочками с заварным кремом.
Стэн и Шэрон сидели в гостиной. Стэн смотрел по телевизору фильм о муренах, а Шэрон склонилась над своей тетрадью наблюдений за птицами и разноцветными карандашами заполняла в ней графы, относящиеся к чайке, которую зарисовала накануне днем во время прогулки с братьями. Очки у девочки сползли на кончик носа, отчего она шумно сопела, словно при сильной простуде.
— Чай готов, — объявила Джинни. — Шэр, сходи за Джимми.
Девочка подняла голову и шмыгнула носом. Тыльной стороной ладони она вернула очки на место и сказала:
— Он не пойдет.
— Откуда ты знаешь? Сейчас же сходи за ним. Джимми провел день у себя в комнате. Утром, примерно в половине двенадцатого, он хотел уйти. Спустился на кухню, уже в ветровке, достал из холодильника остатки пиццы, завернул в фольгу и сунул в карман. Джинни наблюдала за ним, стоя у раковины, где мыла посуду после завтрака.
— Что это ты затеял, Джим? — спросила она, на что он ответил одним лишь словом — «ничего».
— Похоже, ты собираешься на улицу?
Ну и что? — был ответ. Он не намерен целый день торчать дома, как двухлетний сопляк, Кроме того, он договорился о встрече в Миллуолл-Аутер-Док.
— И с кем же? — поинтересовалась Джинни. Не с Брайаном ли Джонсом?
С каким еще Брайаном Джонсом? Какого черта… Не знает он никакого Брай… Тут он понял, что попался в ловушку. Джинни с невинным видом напомнила, что это тот Брайан Джонс, из Дептфорда, с которым Джимми провел всю пятницу вместо того, чтобы пойти в школу.
Джимми закрыл холодильник и направился к задней двери, бросив, что уходит.
— Сначала выгляни в окно, — посоветовала ему Джинни, — и хорошенько подумай, стоит ли это делать.
Видя, что мальчик подозревает ее в какой-то хитрости, она посторонилась, и Джим подошел к окну осторожно, боком, словно ожидая, что мать вот-вот набросится на него, и посмотрел на улицу.
Он увидел журналистов. Их трудно было не заметить.
— Ну и что? — заявил он. — Они были здесь и вчера,
На что Джинни сказала:
— Не туда смотришь, Джим. Видишь черную «нову» перед домом Кауперов? Как думаешь, кто в ней сидит?
Он равнодушно пожал плечами.
— Полицейские, — сказала она. — Так что можешь идти, если хочешь, но не думай, что пойдешь один. Полиция будет за тобой следить.
Он пытался одолеть информацию не только разумом, но и физически — стиснув кулаки. Спросил, что нужно полицейским. Она ответила, что они хотят расспросить о его отце. Что с ним случилось, кто был с ним вечером в среду, как он умер.
И затем Джинни стала ждать. Она наблюдала, как он наблюдает за ними — полицейскими и журналистами. Джимми попытался изобразить безразличие, но обмануть ее не смог. Его выдали едва заметные признаки — то, как он переминался с ноги на ногу, сунув кулак в карман джинсов. Вскинув голову и задрав подбородок, он попробовал было сказать, что ему и дела нет, плевать, мол, но снова неуверенно переступил с ноги на ногу, и Джинни представила, как вспотели его ладони и как засосало у него под ложечкой.
Она поймала себя на том, что хочет выйти победительницей из этого поединка — небрежно поинтересоваться, по-прежнему ли он хочет пойти погулять в это дивное воскресное утро, возможно, даже открыть дверь и приказать ему идти, — чтобы заставить Джимми признать свое горе, страх, потребность в материнской помощи, в правде, какой бы она ни была, да мало ли в чем еще. Но она промолчала, вспомнив в последний момент — с ужасающей ясностью, — каково это в шестнадцать лет оказаться в критической ситуации. Поэтому она дала ему уйти из кухни и подняться к себе и с того момента не нарушала его уединения.
И когда Шэрон объявила, что Джимми отказался спуститься к столу, Джин сама пошла к нему с подносом.
Шэр не до конца закрыла дверь в комнату братьев, поэтому, окликнув сына по имени, Джин толкнула дверь бедром и вошла.
Он сидел на кровати, упираясь спиной в изголовье.
— Я принесла тебе чай. Приготовила сэндвичи с ливером. Убери ноги, Джим, я поставлю поднос.
— Я же сказал Шэр, что не голоден.
Тон его был вызывающим, но глаза смотрели настороженно. Тем не менее, ноги в ответ на просьбу матери он подвинул, и Джинни ухватилась за это, как за обнадеживающий знак. Поставила поднос на кровать рядом с коленями Джимми и сказала:
— Я забыла поблагодарить тебя за вчерашнее.
Джимми причесался пятерней, покосился на поднос но на особый сервиз никак не отреагировал. Посмотрел на мать.
— За Стэна и Шэр, — пояснила она. — Ты так хорошо погулял с ними, ты мне очень помог, Джим. Твой отец…
— К черту его.
Она перевела дух и продолжала;
— Твой отец по-настоящему гордился бы тобой, увидев, как хорошо ты относишься к брату и сестре.
— Да? А разве папа знал, что такое «хорошо относиться»?
— Теперь Стэн и Шэр будут брать пример с тебя. Ты будешь им вместо отца, особенно Стэну.
— Пусть Стэн сам за собой смотрит. Будет рассчитывать на других, окажется в дерьме.
— Нет, если будет рассчитывать на тебя. Джимми оперся о спинку кровати то ли для того, чтобы дать отдых спине, то ли для того, чтобы отодвинуться от матери. Достал из кармана джинсов мятую пачку сигарет и закурил.
— Я ему не нужен, — сказал Джимми.
— Нет, Джим, нужен.
— Пока за ним присматривает его мамочка, я тут не нужен. Ведь в этом дело?
Джинни попыталась угадать смысл вопроса, но ей это не удалось.
— Маленьким мальчикам нужно мужское общество, — сказала она.
— Да? Ну, а я не собираюсь долго здесь околачиваться. — Джимми стряхнул пепел в блюдце в форме салатного листа.
— И куда же ты собираешься уйти?
— Не знаю. Куда-нибудь. Все равно куда. Неважно, лишь бы не здесь. Ненавижу это место. Меня от него тошнит.
— А как же семья?
— А что семья?
— Теперь, когда твоего отца нет…
— Не говори о нем. Какая разница, где этот мерзавец? Его все равно и так уже не было, перед тем как он сыграл в ящик. Он не собирался возвращаться. Думаешь, Стэн или Шэр ждали, что в один прекрасный день он появится на крыльце и попросится назад, домой? — рявкнул он и затянулся сигаретой. Его пальцы были желто-оранжевыми от никотина. Тебе одной нравилось так думать, мам. Мы же знали, что папа к нам не вернется. И о ней знали. С самого начала. Даже виделись с ней. Только решили не говорить тебе, тебе и так было плохо.
— Вы виделись с папиной…
— Да. Виделись по полной программе. Два или три раза. Четыре. Не помню. Они смотрели друг на друге такими невинными глазами, разыгрывали паинек называя друг друга «мистер Флеминг» и «миссис Пэттен», а сами готовы были вцепиться друг в друга и трахаться, едва мы уйдем. — Он нервно затянула Джинни видела, как дрожит сигарета.
— Я этого не знала, — проговорила она. — В должны были сказать мне, Джим.
— Зачем? Что это изменило бы?
— Изменило?
— Да. Ты понимаешь, о чем я.
— Что же могло измениться?
— Ты могла развестись с ним. Могла бы пойти на это ради Стэна.
— Ради Стэна?
— Ему было всего четыре, когда папа ушел, так? Он бы это пережил, ведь у него оставалась бы его мама. Почему ты об этом не подумала? — Он снова стряхнул пепел в блюдце. — Ты, мама, думаешь, что все пошло прахом с самого начала. Но сейчас-то все гораздо хуже.
В душной комнате Джинни словно пробрало холодом, как будто где-то рядом открыли окно.
— Тебе лучше поговорить со мной, — сказала она сыну. — Ты бы лучше сказал мне правду.
Джимми покачал головой и затянулся.
— Мама? — На пороге комнаты стояла Шэрон.
— Подожди, — сказала Джинни. — Я разговариваю с твоим братом. Разве ты не видишь?
Девочка сделала шажок вперед. Ее глаза за стеклами очков казались лягушачьими, неестественно большими и выпученными, словно готовыми вылезти из орбит. Когда Шэрон не ушла, Джинни не сдержалась:
— Ты слышала меня, Шэр? Ты что, не только ослепла, но и оглохла? Иди пей чай.
— Я… — Она оглянулась в сторону лестницы. — Там…
— Выкладывай, Шэр, — велел ей брат.
—Полиция, — сказала она.—На крыльце. К Джимми.
Как только Линли и Хейверс вышли из «бентли», журналисты выскочили из своего импровизированного укрытия за «фордом-эскортом». И, едва убедившись, что Линли и Хейверс направляются к дому Купер-Флеминга, принялись выкрикивать вопросы. Казалось, они не ждали, что им ответят, просто хотели задать их, заявить о себе и таким образом дать почувствовать присутствие четвертой власти.
Линли не обратил на них никакого внимания и позвонил в дверь, пока Хейверс рассматривала «нову», стоявшую дальше по улице.
— Здесь наши люди, — негромко сказала она, — сидят, похоже, для устрашения.
Линли и сам их увидел.
— Не сомневаюсь, что кое-кому нервы они попортили, — заметил он.
Дверь распахнулась, и они увидели девочку — очки с толстыми стеклами, в уголках рта остались крошки, подбородок в прыщах. Линли показал свое удостоверение и сказал, что хотел бы поговорить с Джимми Флемингом.
— Купером, вы хотели сказать, — поправила девочка. — С Джимми? Вам нужен Джимми? — и, не дожидаясь ответа, она оставила их на крыльце и затопала по лестнице на второй этаж.
Полицейские прошли в дом, в гостиную, где на экране телевизора огромная белая акула тыкалась мордой в прутья клетки, в которой плавал несчастный аквалангист, жестикулируя и фотографируя морскую обитательницу. Звук был убран и казалось, что никто телевизор не смотрит. Они молча смотрели на экран, и в этот момент голос маленького мальчика произнес:
— Эта рыба, как в «Челюстях». Я один раз смотрел по видео у моего друга.
Мальчик говорил из кухни, он выдвинул стул на уровень дверного проема и, закрутив ноги вокруг ножек стула, пил чай с каким-то печеньем.
— Вы детектив? — спросил он.
— Да, — сказал Линли. — А ты Стэн?
Глаза мальчика расширились, словно Линли продемонстрировал сверхъестественные способности.
— Откуда вы знаете?
— Я видел твою фотографию. В комнате твоего отца.
— В доме миссис Уайтлоу? О, я много раз там был. Она давала мне заводить часы. Кроме тех, что в маленькой гостиной. Их не заводят. Вы об этом знали? Она сказала, что ее дедушка остановил их в ночь, когда умерла королева Виктория, и никогда больше не заводил.
— Тебе нравятся часы?
— Не особо. Но у нее в доме столько всяких штучек. Везде-везде. Когда я к ней прихожу, она разрешает…
— Хватит, Стэн. — На лестнице стояла женщина. Хейверс сказала:
— Мисс Купер, это детектив-инспектор…
— Мне не нужно его имя. — Она спустилась в гостиную и сказала, не глядя в сторону мальчика: — Стэн, возьми чай к себе в комнату.
— Но у меня ничего не болит, — забеспокоился он.
— Делай, что тебе говорят. Немедленно. И закрой дверь.
Он сполз со стула, набрал сэндвичей и печенья и быстро поднялся по лестнице. Где-то наверху закрылась дверь.
Джин Купер выключила телевизор, на экране которого акула теперь демонстрировала свои острые зубы — рядов шесть, не меньше. Джин взяла с телевизора пачку сигарет «Эмбессис», закурила и повернулась к полицейским.
— В чем дело? — спросила она.
— Мы бы хотели поговорить с вашим сыном.
— Вы же только что это делали, не так ли?
— С вашим старшим сыном, мисс Купер.
Джинни поставила чайник на кухонный стол, с которого до этого убрала старую красную клеенку, заменив ее зеленой хлопчатобумажной скатертью с узором из фиалок. На скатерти уже были расставлены остальные предметы из сервиза: тарелки в форме салатных листьев и молочник и сахарница тоже в виде крольчат. В центре она поместила блюдо с изображением кроличьей семьи, на котором разложила сэндвичи с ливерной пастой, перемежавшиеся простыми бутербродами с маслом — корочки с хлеба были срезаны, — и окружила все это булочками с заварным кремом.
Стэн и Шэрон сидели в гостиной. Стэн смотрел по телевизору фильм о муренах, а Шэрон склонилась над своей тетрадью наблюдений за птицами и разноцветными карандашами заполняла в ней графы, относящиеся к чайке, которую зарисовала накануне днем во время прогулки с братьями. Очки у девочки сползли на кончик носа, отчего она шумно сопела, словно при сильной простуде.
— Чай готов, — объявила Джинни. — Шэр, сходи за Джимми.
Девочка подняла голову и шмыгнула носом. Тыльной стороной ладони она вернула очки на место и сказала:
— Он не пойдет.
— Откуда ты знаешь? Сейчас же сходи за ним. Джимми провел день у себя в комнате. Утром, примерно в половине двенадцатого, он хотел уйти. Спустился на кухню, уже в ветровке, достал из холодильника остатки пиццы, завернул в фольгу и сунул в карман. Джинни наблюдала за ним, стоя у раковины, где мыла посуду после завтрака.
— Что это ты затеял, Джим? — спросила она, на что он ответил одним лишь словом — «ничего».
— Похоже, ты собираешься на улицу?
Ну и что? — был ответ. Он не намерен целый день торчать дома, как двухлетний сопляк, Кроме того, он договорился о встрече в Миллуолл-Аутер-Док.
— И с кем же? — поинтересовалась Джинни. Не с Брайаном ли Джонсом?
С каким еще Брайаном Джонсом? Какого черта… Не знает он никакого Брай… Тут он понял, что попался в ловушку. Джинни с невинным видом напомнила, что это тот Брайан Джонс, из Дептфорда, с которым Джимми провел всю пятницу вместо того, чтобы пойти в школу.
Джимми закрыл холодильник и направился к задней двери, бросив, что уходит.
— Сначала выгляни в окно, — посоветовала ему Джинни, — и хорошенько подумай, стоит ли это делать.
Видя, что мальчик подозревает ее в какой-то хитрости, она посторонилась, и Джим подошел к окну осторожно, боком, словно ожидая, что мать вот-вот набросится на него, и посмотрел на улицу.
Он увидел журналистов. Их трудно было не заметить.
— Ну и что? — заявил он. — Они были здесь и вчера,
На что Джинни сказала:
— Не туда смотришь, Джим. Видишь черную «нову» перед домом Кауперов? Как думаешь, кто в ней сидит?
Он равнодушно пожал плечами.
— Полицейские, — сказала она. — Так что можешь идти, если хочешь, но не думай, что пойдешь один. Полиция будет за тобой следить.
Он пытался одолеть информацию не только разумом, но и физически — стиснув кулаки. Спросил, что нужно полицейским. Она ответила, что они хотят расспросить о его отце. Что с ним случилось, кто был с ним вечером в среду, как он умер.
И затем Джинни стала ждать. Она наблюдала, как он наблюдает за ними — полицейскими и журналистами. Джимми попытался изобразить безразличие, но обмануть ее не смог. Его выдали едва заметные признаки — то, как он переминался с ноги на ногу, сунув кулак в карман джинсов. Вскинув голову и задрав подбородок, он попробовал было сказать, что ему и дела нет, плевать, мол, но снова неуверенно переступил с ноги на ногу, и Джинни представила, как вспотели его ладони и как засосало у него под ложечкой.
Она поймала себя на том, что хочет выйти победительницей из этого поединка — небрежно поинтересоваться, по-прежнему ли он хочет пойти погулять в это дивное воскресное утро, возможно, даже открыть дверь и приказать ему идти, — чтобы заставить Джимми признать свое горе, страх, потребность в материнской помощи, в правде, какой бы она ни была, да мало ли в чем еще. Но она промолчала, вспомнив в последний момент — с ужасающей ясностью, — каково это в шестнадцать лет оказаться в критической ситуации. Поэтому она дала ему уйти из кухни и подняться к себе и с того момента не нарушала его уединения.
И когда Шэрон объявила, что Джимми отказался спуститься к столу, Джин сама пошла к нему с подносом.
Шэр не до конца закрыла дверь в комнату братьев, поэтому, окликнув сына по имени, Джин толкнула дверь бедром и вошла.
Он сидел на кровати, упираясь спиной в изголовье.
— Я принесла тебе чай. Приготовила сэндвичи с ливером. Убери ноги, Джим, я поставлю поднос.
— Я же сказал Шэр, что не голоден.
Тон его был вызывающим, но глаза смотрели настороженно. Тем не менее, ноги в ответ на просьбу матери он подвинул, и Джинни ухватилась за это, как за обнадеживающий знак. Поставила поднос на кровать рядом с коленями Джимми и сказала:
— Я забыла поблагодарить тебя за вчерашнее.
Джимми причесался пятерней, покосился на поднос но на особый сервиз никак не отреагировал. Посмотрел на мать.
— За Стэна и Шэр, — пояснила она. — Ты так хорошо погулял с ними, ты мне очень помог, Джим. Твой отец…
— К черту его.
Она перевела дух и продолжала;
— Твой отец по-настоящему гордился бы тобой, увидев, как хорошо ты относишься к брату и сестре.
— Да? А разве папа знал, что такое «хорошо относиться»?
— Теперь Стэн и Шэр будут брать пример с тебя. Ты будешь им вместо отца, особенно Стэну.
— Пусть Стэн сам за собой смотрит. Будет рассчитывать на других, окажется в дерьме.
— Нет, если будет рассчитывать на тебя. Джимми оперся о спинку кровати то ли для того, чтобы дать отдых спине, то ли для того, чтобы отодвинуться от матери. Достал из кармана джинсов мятую пачку сигарет и закурил.
— Я ему не нужен, — сказал Джимми.
— Нет, Джим, нужен.
— Пока за ним присматривает его мамочка, я тут не нужен. Ведь в этом дело?
Джинни попыталась угадать смысл вопроса, но ей это не удалось.
— Маленьким мальчикам нужно мужское общество, — сказала она.
— Да? Ну, а я не собираюсь долго здесь околачиваться. — Джимми стряхнул пепел в блюдце в форме салатного листа.
— И куда же ты собираешься уйти?
— Не знаю. Куда-нибудь. Все равно куда. Неважно, лишь бы не здесь. Ненавижу это место. Меня от него тошнит.
— А как же семья?
— А что семья?
— Теперь, когда твоего отца нет…
— Не говори о нем. Какая разница, где этот мерзавец? Его все равно и так уже не было, перед тем как он сыграл в ящик. Он не собирался возвращаться. Думаешь, Стэн или Шэр ждали, что в один прекрасный день он появится на крыльце и попросится назад, домой? — рявкнул он и затянулся сигаретой. Его пальцы были желто-оранжевыми от никотина. Тебе одной нравилось так думать, мам. Мы же знали, что папа к нам не вернется. И о ней знали. С самого начала. Даже виделись с ней. Только решили не говорить тебе, тебе и так было плохо.
— Вы виделись с папиной…
— Да. Виделись по полной программе. Два или три раза. Четыре. Не помню. Они смотрели друг на друге такими невинными глазами, разыгрывали паинек называя друг друга «мистер Флеминг» и «миссис Пэттен», а сами готовы были вцепиться друг в друга и трахаться, едва мы уйдем. — Он нервно затянула Джинни видела, как дрожит сигарета.
— Я этого не знала, — проговорила она. — В должны были сказать мне, Джим.
— Зачем? Что это изменило бы?
— Изменило?
— Да. Ты понимаешь, о чем я.
— Что же могло измениться?
— Ты могла развестись с ним. Могла бы пойти на это ради Стэна.
— Ради Стэна?
— Ему было всего четыре, когда папа ушел, так? Он бы это пережил, ведь у него оставалась бы его мама. Почему ты об этом не подумала? — Он снова стряхнул пепел в блюдце. — Ты, мама, думаешь, что все пошло прахом с самого начала. Но сейчас-то все гораздо хуже.
В душной комнате Джинни словно пробрало холодом, как будто где-то рядом открыли окно.
— Тебе лучше поговорить со мной, — сказала она сыну. — Ты бы лучше сказал мне правду.
Джимми покачал головой и затянулся.
— Мама? — На пороге комнаты стояла Шэрон.
— Подожди, — сказала Джинни. — Я разговариваю с твоим братом. Разве ты не видишь?
Девочка сделала шажок вперед. Ее глаза за стеклами очков казались лягушачьими, неестественно большими и выпученными, словно готовыми вылезти из орбит. Когда Шэрон не ушла, Джинни не сдержалась:
— Ты слышала меня, Шэр? Ты что, не только ослепла, но и оглохла? Иди пей чай.
— Я… — Она оглянулась в сторону лестницы. — Там…
— Выкладывай, Шэр, — велел ей брат.
—Полиция, — сказала она.—На крыльце. К Джимми.
Как только Линли и Хейверс вышли из «бентли», журналисты выскочили из своего импровизированного укрытия за «фордом-эскортом». И, едва убедившись, что Линли и Хейверс направляются к дому Купер-Флеминга, принялись выкрикивать вопросы. Казалось, они не ждали, что им ответят, просто хотели задать их, заявить о себе и таким образом дать почувствовать присутствие четвертой власти.
Линли не обратил на них никакого внимания и позвонил в дверь, пока Хейверс рассматривала «нову», стоявшую дальше по улице.
— Здесь наши люди, — негромко сказала она, — сидят, похоже, для устрашения.
Линли и сам их увидел.
— Не сомневаюсь, что кое-кому нервы они попортили, — заметил он.
Дверь распахнулась, и они увидели девочку — очки с толстыми стеклами, в уголках рта остались крошки, подбородок в прыщах. Линли показал свое удостоверение и сказал, что хотел бы поговорить с Джимми Флемингом.
— Купером, вы хотели сказать, — поправила девочка. — С Джимми? Вам нужен Джимми? — и, не дожидаясь ответа, она оставила их на крыльце и затопала по лестнице на второй этаж.
Полицейские прошли в дом, в гостиную, где на экране телевизора огромная белая акула тыкалась мордой в прутья клетки, в которой плавал несчастный аквалангист, жестикулируя и фотографируя морскую обитательницу. Звук был убран и казалось, что никто телевизор не смотрит. Они молча смотрели на экран, и в этот момент голос маленького мальчика произнес:
— Эта рыба, как в «Челюстях». Я один раз смотрел по видео у моего друга.
Мальчик говорил из кухни, он выдвинул стул на уровень дверного проема и, закрутив ноги вокруг ножек стула, пил чай с каким-то печеньем.
— Вы детектив? — спросил он.
— Да, — сказал Линли. — А ты Стэн?
Глаза мальчика расширились, словно Линли продемонстрировал сверхъестественные способности.
— Откуда вы знаете?
— Я видел твою фотографию. В комнате твоего отца.
— В доме миссис Уайтлоу? О, я много раз там был. Она давала мне заводить часы. Кроме тех, что в маленькой гостиной. Их не заводят. Вы об этом знали? Она сказала, что ее дедушка остановил их в ночь, когда умерла королева Виктория, и никогда больше не заводил.
— Тебе нравятся часы?
— Не особо. Но у нее в доме столько всяких штучек. Везде-везде. Когда я к ней прихожу, она разрешает…
— Хватит, Стэн. — На лестнице стояла женщина. Хейверс сказала:
— Мисс Купер, это детектив-инспектор…
— Мне не нужно его имя. — Она спустилась в гостиную и сказала, не глядя в сторону мальчика: — Стэн, возьми чай к себе в комнату.
— Но у меня ничего не болит, — забеспокоился он.
— Делай, что тебе говорят. Немедленно. И закрой дверь.
Он сполз со стула, набрал сэндвичей и печенья и быстро поднялся по лестнице. Где-то наверху закрылась дверь.
Джин Купер выключила телевизор, на экране которого акула теперь демонстрировала свои острые зубы — рядов шесть, не меньше. Джин взяла с телевизора пачку сигарет «Эмбессис», закурила и повернулась к полицейским.
— В чем дело? — спросила она.
— Мы бы хотели поговорить с вашим сыном.
— Вы же только что это делали, не так ли?
— С вашим старшим сыном, мисс Купер.