Джойс Бренда. Пленница

   — Во всем Триполи есть лишь одна пленница-американка, и ее держат во дворце, — не моргнув глазом, ответил Пьер. — Вот только ее мусульманское имя не Вера, а Зохара. В исламе вообще нет имени Вера.
   — Дальше, — почти грозно потребовал Ксавье.
   — А вот ее христианское имя действительно Александра, — невозмутимо продолжал Пьер. — Александра Торнтон. Она — жена Джебаля.
   — Простите, что вы сказали? — переспросил капитан, не веря своим ушам.
   — Она — жена Джебаля. Вторая жена принца. Он влюбился по уши с первого взгляда, в тот самый день, как она появилась в Триполи, если мне не изменяет память, примерно тринадцать или четырнадцать месяцев назад.
   Ксавье остолбенел.
   — Ходят слухи, что она довольно оригинальная особа. Красавица, ростом не уступит иному мужчине и очень умна. Она уже освоила и местное наречие, и арабский язык, так что изъясняется вполне свободно. Она неразлучна с евнухом, которого Джебаль отдал ей в рабы в тот день, когда она попала во дворец. А еще ходят слухи, что Джебаль по-прежнему от нее без ума.
   Стало быть, она солгала! Она обвела его вокруг пальца! Она вовсе не была той, за кого себя выдавала. Она была невесткой паши, она была женой сына и наследника местного повелителя!
   — Капитан, вам плохо?
   — Нет, — выдохнул Ксавье, вскакивая из-за стола. — Хотя и не хорошо!

Глава 17

   Алекс внимательно разглядывала себя в зеркало.
   Стоявший у нее за спиной Мурад ничего не говорил, хотя выражение его лица было мрачным.
   Джебаль дал подробные наставления рабу по поводу того, во что и как он должен одеть свою госпожу вечером. Принц даже не поленился прислать ей новый наряд.
   Итак, на Алекс в данный момент было три слоя шелка — по понятиям мусульман, до неприличного мало. Нижняя рубашка до колен и с рукавами, свисавшими до бедер, была сшита из полупрозрачного газа цвета слоновой кости. Высокий ворот и манжеты украшала искусная разноцветная вышивка. В том же стиле были выполнены и шаровары. И хотя весь наряд был скроен просторно, Алекс он напомнил платье куртизанки, призванное обнажать, а не скрывать наготу.
   Поверх этой, как она окрестила ее, «пижамы» было надето некое подобие жилета — только длиной до пола и с рукавами — алого оттенка, переливавшегося яркой радугой при разном свете. Естественно, везде, где можно, находилась вышивка, не менее чудесная, чем на «пижаме», только она еще и поблескивала мелкими бриллиантами. Правда, Алекс решила, что это скорее всего подделки, иначе платье стоило бы целое состояние.
   Наконец она надела короткую, до бедер, жилетку из более плотного дамаскина. Она удивительным образом, словно вторая кожа, облегала ее фигуру — как будто сшитая на заказ. Застежками служили восемь пуговиц из коралла и жемчуга. Талию стягивала массивная золотая цепь с агатами.
   Привыкнув появляться перед Джебалем в гораздо более солидных одеждах, Алекс чувствовала себя едва ли не голой.
   Хуже того — он велел ей распустить волосы, и теперь роскошные локоны рассыпались по плечам. С помощью различных манипуляций с хной Алекс удалось восстановить свой природный цвет волос. Джебаль наверняка придет в восторг.
   Она отказалась от белил, румян и прочей косметики.
   Алекс еле держалась на ногах.
   — Как я смогу это сделать? — нервно спросила она, поймав в зеркале взгляд Мурада. — Я люблю другого, которого недавно обрекли на жестокую, ужасную судьбу — если не смерть! И после этого мне предлагают как ни в чем не бывало позволить воспользоваться моим телом другому мужчине?!
   — Он не «другой мужчина», Алекс. Он — твой муж.
   — Благодарю. Теперь меня точно стошнит.
   Мурад тут же всполошился и поспешил за тазом. С трудом сдерживая слезы, Алекс проковыляла к кровати и села. Время, время мчалось галопом!
   — Если тебя это может утешить, то я рад сказать, что никогда прежде ты не выглядела столь прекрасной.
   Нечто, прозвучавшее в его голосе, заставило Алекс удивленно посмотреть в серебристые глаза, пылавшие сейчас необычным пламенем. Она не верила своим ушам. Не может быть! Она ослышалась! Или нет?
   Мурад отошел в угол комнаты. Алекс осторожно перевела дыхание. Раб не мог относиться к ней так, как мужчина относится к любимой женщине. Он — ее друг, ее названый брат. Не говоря уже о том, что он евнух и на большее не способен. Ей гораздо важнее сейчас думать о сегодняшнем вечере. Как его пережить? Ну почему все случилось так не вовремя?! Когда больше всего она хотела бы в тишине придумать план вызволения Блэкуэлла!
   — Должен же быть какой-то способ расхлебать эту кашу! К примеру, если я окажусь совершенно несносной в постели, если я буду лежать там как бревно — может, он выгонит меня и больше уже не захочет?
   — По-моему, это не лучшая идея. Ты только разъяришь его еще больше.
   — Может быть, мне лучше все же принять неизбежное… — горестно прошептала Алекс. — Ведь я не девственница, а Джебаль был со мною добр. И если удастся изобразить преданную жену, он никогда не заподозрит о заговоре, который я устрою под самым его носом. Это может оказаться отличным отвлекающим маневром.
   — Что такое «отвлекающий маневр»?
   — Ну, что-то, что ты делаешь напоказ, чтобы внимание всех было обращено в другую сторону, а не на то, что ты делаешь на самом деле. — Тут Алекс заметила чашку, которую протягивал ей Мурад. — У меня нет никакого желания пить чай — разве что ты добавил туда триполитанского заменителя валиума.
   — Я понятия не имею ни про какой валиум. Но это действительно не простой чай. В нем есть травы, которые успокоят тебя и навеют сонливость. Это поможет смириться с Джебалем и позволить ему делать все, что он пожелает. — Во взгляде Мурада читались сожаление, участие и затаенная ревность.
   Пленница уставилась на зеленоватую жидкость в чашке. В ушах все еще звучали слова Мурада. И с ними пришла дерзкая мысль:
   — Дай мне что-нибудь посильнее. Дай таких трав, чтобы я вообще вырубилась.
   — Вырубилась?..
   — Да, да! — Алекс возбужденно вскочила, уперев руки в бока. — Дай мне таких трав, чтобы я заснула — быстро и крепко, так что, когда Джебаль подступится ко мне, я даже не проснусь! Но я уверена, что он не станет брать меня силой, в бессознательном состоянии.
   — Но он разозлится, — опешил Мурад.
   — Зато я получу еще один день отсрочки, — пожала плечами Алекс.
   — Да, у меня есть такие травы. Но ты вполне уверена, что именно этого и хочешь?
   Тут ее ушей коснулся женский смех, звонко разливавшийся по саду. Алекс выглянула в окно и резко развернулась.
   — Я более чем уверена. И знаешь что? Мы свалим все на Зу, Мурад, и Джебаль нас в жизни не раскусит! — Она лукаво улыбнулась и пояснила: — Скажем, что меня отравили нарочно! И Зу отлично подойдет на роль обвиняемой!
   — Алекс, — заулыбался Мурад, с обожанием глядя на госпожу, — да ты наконец-то стала одной из нас! Самой Зу никогда не придумать лучше!
   Алекс рассмеялась. И тут же замолкла: кто-то стучался в дверь. Они тревожно переглянулись.
   — Зу? — беззвучно спросила Алекс.
   Мурад прошествовал к двери с мрачным лицом. Пленница следила за ним, затаив дыхание. В коридоре стоял один из рабов Джебаля. Она слегка расслабилась.
   — Это для тебя, — сказал Мурад.
   Алекс посмотрела на красивую миниатюрную шкатулку. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что внутри находится подарок — какая-нибудь драгоценность.
   — Черт бы его побрал, — пробурчала она.
   — Не люблю, когда ты сыплешь проклятиями, как сейчас. Алекс нерешительно взяла шкатулку.
   — Он желает, чтобы ты надела сегодня то, что внутри, — сообщил Мурад.
   Она откинула крышку и ахнула от восхищения.
   Там лежало золотое ожерелье. На подвесках в середине красовались восемь рубинов невероятных размеров в форме груши. Концы отсвечивавших кроваво-алым камней увенчивали крупные бриллианты. «О Господи!» Никогда в жизни Алекс не видала таких драгоценностей — разве что в музеях. Ей не доводилось прежде прикасаться к подобной красоте — и уж тем более надевать на себя.
   — Я что-то не уверен, что тебе следует воспользоваться сонным зельем, — мрачно проворчал Мурад. — У меня нехорошее предчувствие.
   — Нет, я хочу отделаться от Джебаля и получить отсрочку, пусть она окажется длиной всего в один день! — Она уже с трудом слышала, что говорит, — ее занимала новая мысль. Да, ее осенила превосходная идея. С загадочной улыбкой она подняла ожерелье повыше.
   Даже в тусклом свете свечей оно выглядело ослепительно.
   — Мурад!
   — О Боже! — простонал он.
   — Вот за что мы получим то золото, которое купит пропуск в тюрьму!
   Мурад зажмурился. Когда он открыл глаза, в них явно читалась обреченность.
   — Если Джебаль узнает, он удавит тебя своими руками!
   Но Алекс было наплевать. Ведь теперь она располагала средствами, на которые могла купить возможность повидаться с Блэкуэллом, а может быть, и его свободу!
   — Может быть, нам следует отделаться от нее?
   — От кого? — промурлыкала Паулина, лежа на краю врытой в землю просторной ванны в укромном уголке сада. Стоял дивный тихий вечер.
   — А ты думала от кого? — Зу сидела рядом на каменных ступенях и ела финики. — От нее!
   Паулина проследила за взглядом Зу. Обе женщины увидели, как по посыпанной гравием дорожке спешит Алекс. Алый шелк играл всеми цветами радуги в отблесках факелов и бледном сиянии луны.
   — Ого, что это на ней? — не скрывая ревнивой зависти, воскликнула Паулина.
   — Джебаль выложил целый мешок денег, чтобы купить наряд для сегодняшнего вечера, — злобно прищурилась Зу.
   — Ничего не понимаю, — недоумевала пятнадцатилетняя наложница-итальянка. — Что такого особенного в этом вечере?!
   Зу живо представила себе, как душит Паулину, — у нее не в первый раз возникало такое желание. Впрочем, она понимала, что ей повезло, что господину угодно было выбрать в наложницы такую непроходимую дуру.
   — Сегодня Джебаль с Зохарой будут праздновать первую годовщину их брака. И Джебаль наконец-то собрался затащить американку в постель.
   Об этом знал весь дворец, и все развлекались шутками по столь щекотливому поводу. Кое-кто даже заключал пари — конечно, втайне — по поводу того, что случится этой ночью. Поскольку Коран запрещал азартные игры, ставки заключали в основном рабы — от лица господина.
   Зу тоже заключила пари со своим любовником. Если она проиграет — в итоге все равно окажется в выигрыше. А если выиграет… Она улыбнулась, облизывая губы и чувствуя, как между ног становится горячо и мокро.
   — А-а, — равнодушно протянула Паулина, лениво болтая в воде ладошкой.
   — Тебя это не злит?
   — С какой стати? — встряхнула итальянка влажными волосами. — Она такая старая. И тощая. Джебалю она скоро опротивеет.
   — Паулина, моя милая младшая сестричка! Да ведь Зохара — его жена!
   — Да ведь я тоже это знаю! Но он разведется, как только она ему надоест!
   — Как ты уверена в себе, — пробормотала Зу, добавив про себя: «И как тупа!» Зохара не так-то проста. И ничего хорошего от нее ждать не приходится. Зу еще узнает, какого черта ее занесло в Триполи, — и в особенности как именно она оказалась в плену у корсаров. Зу не верила, что Зохара — шпионка. Нет, скорее она что-то скрывает. Зу обладала отличной интуицией. И не сомневалась, что узнает много интересного, если сможет покопаться в прошлом соперницы. Интересного и забавного. И это наверняка разъярит Джебаля. Зохара может быть хитрой, но еще никому не удавалось перехитрить Зу — это точно!
   — Джебаль слишком добр, чтобы развестись с ней, Паулина, — протянула она. — Он пойдет на это только в крайнем случае.
   Паулина прыгнула в воду и тут же вынырнула, подняв фонтан брызг.
   — Ну а мне все равно. Он ведь может жениться еще на двух.
   Зу с ненавистью смотрела на нее. Где-то в глубине горла зародился и тут же умер дикий звериный вой.
   — Постой, дорогая, — слащаво спросила она, — но я что-то не понимаю, какое отношение это может иметь к Зохаре и Джебалю?..
   — Но я напомнила тебе об этом только потому, что это дает и мне надежду стать его женой, — улыбнулась Паулина.
   Зу едва не лопнула от хохота. Уж если в чем она и была уверена, так это в том, что принц никогда в жизни не женится на этой скудоумной итальянке. Пройдет от силы два-три месяца — и он вышвырнет ее, увлекшись какой-нибудь свежей и юной девчонкой. Так уж заведено у мужчин — и на том стоит мир.
   — Как ты думаешь, она спит со своим рабом? — вдруг спросила Паулина.
   Зу вздрогнула, посмотрела на дорожку: за Зохарой торопился Мурад. Зу удивленно спросила:
   — Что внушило тебе эту мысль? — Хотя подобные вещи сплошь и рядом случались в гареме. Многие дамы делали евнухов своими любовниками. И кое-кому, как, к примеру, Масе, рабу самой Зу, эта роль удавалась на славу.
   — Мурад такой красавчик, — томно вздохнула Паулина. — А ты никогда не обращала внимания на его глаза? Они не просто серые — это же настоящее серебро! Какой позор, что его оскопили.
   А ведь они очень дружны. Весь дворец знает, что они неразлучны. Зу снова посмотрела на дорожку, однако и Зохара, и Мурад уже ушли. И она улыбнулась.
   — Это может оказаться правдой, — прошептала Зу. — Нам нужно разузнать это. И если так оно и есть — вряд ли Джебаль сильно обрадуется.
   — Ох, ну конечно, он будет рвать и метать. — Паулина вылезла из ванны. Вода тонкими ручейками стекала по узким плечам, между пышных грудей и по стройным соблазнительным ножкам.
   — Есть хочу! — капризно заявила она. Тут же подскочила ее рабыня — молодая, на удивление уродливая немецкая девица. Паулина стояла, не двигаясь, пока расторопная рабыня вытирала ее насухо и надевала на нее халат. — Ты идешь?
   — Нет, — откликнулась Зу.
   Первая жена Джебаля с неприязнью следила, как Паулина со своей рабыней уходят прочь. И тут заметила, как появился ее собственный раб и поспешил к ней. Не в силах больше ждать, Зу вскочила, возбужденно блестя глазами.
   — Маса! Где же ты застрял? — закричала она.
   — Прости, моя госпожа, — виновато поклонился Маса. — Старуха долго копалась.
   Темное тело его лоснилось от пота. На рабе были надеты лишь простые шаровары да золотой ошейник. Африканец был на редкость рослым и сильным.
   Вперед выступила древняя старуха бедуинка. Проницательный взгляд темных глаз, казалось, прожигает Зу насквозь.
   Зу стало не по себе. Мало того, что это была старая развалина — она оказалась на удивление толстой, уродливое лицо покрыто множеством отвратительных складок. Хуже того — глубоко посаженные черные глаза казались бездонными колодцами. Но они не были пустыми, а светились тайным знанием. Маса накинул ей на плечи халат. Не в состоянии отвести взгляд от этих пронзительных глаз, Зу машинально стянула пояс, чувствуя, как учащенно забилось сердце.
   — Это правда? — наконец решилась спросить она. — И ты знаешь прошлое и способна видеть будущее?
   — Опасность. Кровь. Пожар. Смерть, — пробубнила старуха.
   — О чем это ты болтаешь? — растерялась Зу. — Не бойся, я хорошо заплачу. И расскажи все, что знаешь, про женщину по имени Александра Торнтон!
   — Тебе надо быть начеку! — отвечала старуха, вперив в красавицу пылающий взор.
   — Да пойми, я желаю знать все про вторую жену Джебаля! — сердито топнула ножкой Зу.
   — Помни, я тебя предупредила, — как заведенная, все с тем же бесстрастным лицом повторяла бедуинка. — Так тому и быть!
   Зу ухмыльнулась. Опасность? Кровь? Пожар? Смерть? Да ведь именно на этих вещах зиждется жизнь в Триполи! Старая карга болтает чушь.
   — Она называет себя Александрой Торнтон. Она не похожа ни на кого из тех, кого ты до сих пор знала. Она не из нашего времени. Она из дальних мест, из большой страны за многими морями. Она явилась в Триполи, чтобы найти мужчину.
   У Зу по спине побежали мурашки.
   — Верно, она из Америки, — прошептала Зу. — Но я не понимаю. Отчего она такая особенная? И что это значит — не из нашего времени?
   — Она из другого времени, — искоса посмотрела на нее старуха. — Она не такая, как мы. И никогда не будет. Она не останется в Триполи.
   Зу с трудом соображала, что значат эти слова.
   — Да как же она может быть из другого времени?! Ведь никакого другого времени нет и не может быть!
   — Она из будущего. Из очень далекого будущего, за много лет после нас.
   Зу охнула, но тут же закричала сердито:
   — Ты болтаешь чепуху! — Какое там будущее?! Эта ведьма и врать-то складно не умеет! — Что за мужчину она явилась сюда разыскивать?
   Колдунья тут же отвечала с поразительной уверенностью:
   — Капитана корабля из дальней страны, именуемой Америка. Этот человек сейчас находится в тюрьме. Этот человек зовет себя Ксавье Блэкуэллом!

Глава 18

   Утром в тюремный двор ворвались охранники и тут же принялись будить заключенных пинками и гневными окриками.
   Ксавье уже не спал. Несмотря на неимоверную усталость, он почти не сомкнул глаз всю ночь. Его мучила мысль о вероломстве Александры.
   А еще вопрос — почему?
   Он лежал с открытыми глазами, вслушиваясь в лающие команды, раздававшиеся во дворе. Охрана действовала весьма бесцеремонно: то и дело кто-то из узников вскрикивал от боли, получив пинок под ребра.
   Ксавье, как и большинство заключенных, растянулся прямо во дворе, подстелив под себя грубую соломенную циновку, — в отличие от немногих счастливчиков, имеющих достаточно средств, чтобы «арендовать» у Кадара клетушку возле стен или хотя бы право располагаться на террасе, где было не так душно.
   Блэкуэлл поднялся как раз в тот момент, когда спавшего Тимми пнули в плечо. Мальчик спал — и закричал от боли и неожиданности. Низкорослый турок вызывающе поглядел на Ксавье и осклабился, обнажив гнилые переломанные зубы. Блэкуэлл выпрямился во весь рост, косясь на блестящий ятаган у него в руке. Ему пришлось подавить гнев: даже если бы он бросился на этого недомерка, охрана избила бы его до бесчувствия, а он так бы ничего и не добился. Разве он сам не приказал своим людям терпеть любые провокации? Вот и пришло время дать им пример, и не важно, как трудно это дается.
   Турок издевательски захохотал и повернулся к Ксавье спиной.
   Блэкуэлл подошел к Тимми, сжимавшему ушибленное плечо, и осторожно погладил худенькую спину.
   — Очень больно, малыш? — мягко спросил он.
   Юнга только потряс головой и потупился.
   — Этим ублюдкам просто нравится нас мучить! Ведь я же ничего им не сделал!
   — Да, им нравится нас мучить, — подтвердил Ксавье, глядя за спину Тимми, туда, где за каменными арками было видно небо. Яркие южные звезды все еще сияли на чернильно-темном небосклоне, где-то вдалеке сливавшемся с покрытым мелкой рябью морем. Над толпой заключенных стоял негромкий гомон, то и дело раздавались стоны и жалобы. Здесь, кроме тридцати пяти человек из экипажа Ксавье, находилось еще не менее сотни несчастных со всех концов света.
   Подошел Таббс и протянул Ксавье и Тимми крохотный ломтик хлеба и деревянную чашку с баландой из прокисших овощей.
   — Завтрак, — с досадой произнес первый помощник.
   Ксавье посмотрел на охранников, раздававших утреннюю порцию. Эти варвары заставляли работать в каменоломне голодных людей. Ведь почти все заключенные страдали от сильнейшего истощения. Какая жестокость! Он обязан освободить этих людей. И поскорее. Но прежде всего надо уничтожить «Жемчужину».
   Все торопливо глотали скудную пищу. Блэкуэлл отдал Тимми половину своего куска хлеба и теперь мучился раскаянием, что позволил себе самому съесть суп, которым угощал его француз накануне. Пусть это всего лишь несчастный кусочек баранины и полкружки воды — его надо было отдать Тимми.
   Из темной пасти коридора выступил Кадар. Он окинул взглядом толпу и остановился на Ксавье. Блэкуэлл ничего не смог прочесть в темных провалах его глаз. Какое-то время они смотрели друг на друга, но вот Кадар отвернулся и кивнул своим подчиненным. Янычары пошли вперед, на толпу, в воздухе засвистели хлысты.
   — Всем встать! На выход!
   Ксавье, Тимми и Таббс двинулись вперед, теснимые остальными рабами, спешившими пройти через туннель. Люди шли молча, лишь иногда раздавался удар хлыста и чей-то вопль. Капитан прижал к себе Тимми, чтобы закрыть его своим телом. По молчаливому согласию Таббс прикрыл мальчика с другого бока.
   За стенами тюрьмы небо все еще оставалось темным. Вот появились первые розовые сполохи. Колонну рабов прогнали через город дальше, за городские ворота. Ксавье шел босиком, и хотя кожа на ступнях успела загрубеть от офицерских ботфортов, но не настолько, чтобы безболезненно шагать по каменистой дороге. Вскоре ноги покрылись кровавыми ссадинами. Ксавье не обращал на это внимания, хотя заметил, что Тимми болезненно охает, как и многие другие матросы.
   Шагая, как заведенный, он погрузился в свои мысли. Александра Торнтон. Вторая жена Джебаля. Может, Джебаль сам подослал ее, чтобы она соблазнила капитана и даже уговорила принять ислам? Или просто вынула из него нужные им сведения?
   Засвистел хлыст, кто-то вскрикнул.
   Ксавье обернулся. На дороге лежал высокий тощий раб, и на обожженные плечи несчастного раз за разом обрушивались жестокие удары.
   Капитан оставил Тимми и стал торопливо проталкиваться назад. Он слышал, как окликнул его охранник, но не обратил на него внимания. Оказавшись возле несчастного — жалкого подобия человека из кожи и костей, он крикнул солдату, заносившему свой кнут:
   — Не бей его!
   И тут же откуда-то сзади раздался резкий свистящий звук, и его спину обожгло нестерпимой болью. Ксавье выругался. Опять засвистел кнут, и удар по плечу сбил его с ног — на колени. Острые осколки камня безжалостно вонзились в кожу.
   — Не надо! Не надо! — тоненько закричал Тимми.
   Ксавье находился всего в нескольких ярдах от раба, кое-как стоявшего на четвереньках и явно не имевшего ни сил, ни желания двигаться дальше. Их глаза встретились. Это был испанец неопределенного возраста, из тех, чьи глаза уже стали пустыми. Со лба свисали седые спутанные волосы.
   — Я помогу тебе, — сказал Блэкуэлл.
   Однако испанец все так же смотрел на него, как на пустое место, словно ничего не слыша.
   Ксавье заставил себя подняться на ноги. Рана на спине пронзила болью, однако он удержался и не вскрикнул. Он двинулся было к рабу и тут же пожалел об этом — бич засвистел снова. И прежде чем он успел увернуться, рассек плечо и щеку. Ксавье невольно охнул и закусил губу.
   — Возвращайся к остальным, — приказал Кадар.
   — Он не может идти, — промолвил Блэкуэлл, стараясь не думать о кровоточившей щеке. — Он слишком слаб, чтобы идти, а тем более работать. Нужен доктор.
   — Возвращайся к остальным, — еще более бесцветным голосом повторил Кадар.
   — Если не хочешь посылать за доктором, — продолжал Ксавье, — то позволь хотя бы мне помочь ему. Я понесу его остаток пути.
   — Он скоро подохнет. Брось его. На его место мы сможем сразу найти другого. Возвращайся к остальным.
   — Я хочу ему помочь, — негромко произнес Ксавье.
   На сей раз Кадар промолчал.
   Ксавье отвернулся и направился к стоявшему на четвереньках испанцу. Свистнул бич, Ксавье напрягся, и все равно резкая жгучая боль оказалась неожиданной. Он знал, что на сей раз его удостоил своим бичом Кадар, но не повернулся, а упрямо шел вперед.
   И опять бич ударил его по спине.
   Ксавье пошатнулся. Боль была жуткой — как будто это не бич, а кинжал пронзает его плоть до костей. Словно во сне, услышал он тонкий вопль Тимми.
   Охая от боли, вздрагивая, Ксавье упрямо шел вперед. Удары бича становились все сильнее. Он упал на колени. На какое-то мгновение Блэкуэлл ослеп от слез и боли.
   — Капитан, капитан! — причитал Тимми.
   Когда в глазах немного прояснилось, Ксавье осторожно оглянулся через плечо. И наткнулся на все такой же бесстрастный взгляд Кадара. Если стражник и собирался продолжать побои, по нему этого понять было нельзя. И Блэкуэлл снова пошел вперед, ожидая новых ударов.
   Однако их не было.
   Чувствуя, что сердце его вот-вот лопнет от страха, боли и упрямства, Ксавье склонился над испанцем.
   — Давай я помогу тебе, — прошептал он.
   На этот раз раб заметил его, и в пустых глазах промелькнуло удивление.
   Ксавье подхватил беднягу под руки и помог выпрямиться, однако тот был так слаб, что сразу же повис на Блэкуэлле всем телом. Спина у Блэкуэлла горела, и каждое движение причиняло мучительную боль.
   Он практически нес на себе испанца. Кадар не спускал с него глаз, но и не поднимал бич. Когда Ксавье с испанцем доковыляли до колонны, из нее выступил Таббс и подставил свое плечо с другой стороны.
   Троица заняла свое место в колонне.
   — Ты не должен был этого делать, — прохрипел испанец. Снова засвистели бичи, и многие заохали: охрана подгоняла, хлеща по ногам. — Я умираю, я хочу умереть, — добавил испанец.
   — Нет, ты не умрешь, — возразил Ксавье.
   — Я слишком устал, чтобы жить. — Глаза мужчины закрылись от усталости.
   — Глупость! — упрямо рявкнул Ксавье.
   — Спасибо тебе, — еле слышно выдохнул испанец.
   По тому, как он обмяк у капитана на плече, стало ясно, что несчастный уснул прямо на ходу. Блэкуэлл взглянул в глаза Таббсу. Лицо первого помощника было мрачным.