Джойс Бренда. Пленница

   Да, не было другого объяснения ни тому, что у нее никогда не было никакого мужа в Гибралтаре, ни тому, что никто не знал, какой корабль доставил прекрасную пленницу в Триполи. Кроме того, это объясняло и ее постоянные визиты к Блэкуэллу. Но на кого она работает? Ксавье мог сказать с уверенностью лишь одно: не на Штаты.
   К несчастью, все доказательства ее предательства не способны были изгнать из ума и сердца капитана тревожные видения, посещавшие его каждую ночь. Чаще всего снилось, что они рука об руку мчатся по охваченному пожаром Триполи. Ксавье хочет спасти их обоих, добиться долгожданной свободы. Но янычары уже настигают их. И вот-вот схватят беглецов.
   А потом приходил другой сон. Ее разгоряченное, зовущее к любви тело. Изумрудные глаза сияют, и он готов раствориться в их бездонной глубине. Он протягивает к ней руки… и тут она исчезает. Выскальзывает из его объятий.
   Обливаясь потом, он просыпался от собственного крика: он звал во сне ее. И сразу понимал, что это все тот же кошмар.
   Но ведь она не переставала быть опасной шпионкой, несмотря на всю свою красоту. И об этом нельзя забывать ни на минуту.
   Ксавье потупился. Неужели Нильсен догадался? Он заставил себя посмотреть консулу в глаза.
   — У меня есть своя каморка. Правда, там совершенно нечем дышать, зато мы сможем без помех обсудить свои дела.
   Нильсен кивнул. Они уже было двинулись внутрь, как вдруг краем глаза Ксавье заметил, что по двору пробираются двое бедуинов. Кадар стоял у входа в коридор, только что впустив их внутрь, и внимательно следил за всем, что творится.
   Ксавье покачал головой.
   — Что такое? — удивился Нильсен.
   — Не сомневаюсь, что это сама миссис Торнтон, — сердито буркнул Блэкуэлл.
   — Вы ошибаетесь! — ахнул консул. — Она не посмеет! Ведь Джебаль убьет ее, если узнает про такое!
   Александра спешила к ним. Мурад следовал по пятам. Ее глаза сияли. А кроме того, в них читался вызов.
   Всякий раз ее появление действовало на Блэкуэлла, как удар ниже пояса.
   — Не понимаю, зачем вам это надо, — выдавил он.
   То, что прекрасная шпионка была одета в мужское платье, слегка облегчало его положение, так как некоторым образом скрадывало соблазнительные формы, перед которыми Блэкуэлл не мог устоять.
   — Но это же очевидно. Я сделала, как обещала. Я привела к вам Нильсена. Я доказала свою преданность? И заслужила доверие?
   — Вряд ли.
   — Я много думала о возникшем непонимании, — заторопилась она, — нам надо поговорить.
   — Я не хочу вас видеть здесь. Я не хочу ни о чем с вами говорить. Я предупреждал вас, и я снова это повторяю.
   — Но ведь это я устроила вам встречу с Нильсеном! И Бог знает чем рисковала при этом! Вы могли бы по крайней мере выслушать меня!
   — Все, что я мог бы сделать, — это поблагодарить вас, да и то еще неизвестно, стоит ли. А теперь соблаговолите покинуть нас, нам нужно обсудить важные вещи. — Ксавье повернулся к ней спиной.
   Сзади его схватили за руку:
   — Нет! Вы не можете отбросить меня! Вы ошиблись во мне! Я такая же пленница, как и вы, и точно так же мечтаю о побеге! Прошу вас!
   Он повернулся, стряхнул ее руку. Не хватало только, чтобы она прикасалась к нему. Это слишком возбуждало. И к тому же ее мольбы звучали чертовски убедительно.
   — Вы, случайно, не брали уроков сценического искусства?
   — Значит, вы уже успели вынести мне приговор, — поморщилась она. — Осудили невиновную. Разве так принято вершить правосудие в Америке?!
   Он промолчал, не в силах отвести взгляда от ее губ. Ксавье поймал себя на том, что представляет, как он целует эти губы.
   — Я настаиваю на том, чтобы вы взяли меня с собой, когда сбежите отсюда. Обещайте хотя бы это. — Ее лицо исказилось от отчаяния. — Или вы ведете себя по-джентльменски, только когда это выгодно?!
   Да, она разозлилась не на шутку. Но его настораживала паника, звучащая в ее голосе.
   — Когда мы будем готовы бежать, вам дадут знать и точно укажут, что и когда следует сделать, — пообещал Ксавье. Он успел подумать и об этом. Пусть побег станет испытанием. — А до той поры вам совершенно ни к чему знать лишнее.
   — Я могла бы помочь, — растерянно сказала она. Вы не забыли, что я живу во дворце?
   — Как я могу это забыть?
   — Черт бы тебя побрал!
   Он лишь пожал плечами. Вот когда он явится за ней и предложит бежать, а она откажется — станет окончательно ясно, что перед ним шпионка.
   — Я не могу бежать без экипажа, — заявил Блэкуэлл.
   Нильсен удивился:
   — Одно дело — устроить побег двум пленникам, и совсем другое — целой ораве! Это совершенно невозможно!
   — Нильсен, на свете нет ничего невозможного! Хотя вы правы, это будет непросто.
   — У вас уже есть какие-то идеи? — поинтересовался Нильсен, теребя свою треуголку.
   — Верно. — Ксавье сел, прислонился спиной к стене и обхватил руками колени. — Насколько я могу судить, взяточничество здесь — основной способ существования.
   Нильсен кивнул.
   — А можем мы подкупить кое-кого из тюремщиков, чтобы они помогли устроить побег?
   — Думаю, да. Хотя понадобится куча золота.
   — К счастью, у меня она есть, хотя и не здесь, — сказал капитан. — Я наследник «Корабельной компании Блэкуэлла». Если вы соберете здесь нужную сумму, я при первой же возможности перешлю эти деньги из Бостона, включая и ваше вознаграждение.
   — Мне не нужно вознаграждение, — ответил Нильсен, — я помогаю потому, что это мой долг перед нашими странами, а также перед собой.
   — Но ведь вы не откажетесь от небольшого подарка, верно? — спросил Ксавье, чувствуя, как полегчало на сердце. Судя по всему, этот датчанин — порядочный человек.
   — Там будет видно, — пожал плечами консул.
   — Кроме того, нам необходимо связаться с коммодором Моррисом, — продолжал Блэкуэлл. — Все должно быть тщательно подготовлено. После побега мы могли бы направиться на побережье, где нас будут ждать американские шлюпки. Если у побережья будет курсировать хотя бы один американский военный корабль, он прикроет наше бегство своими пушками, если янычарам удастся организовать погоню.
   — Это неплохой план, капитан, — ответил Нильсен, — хотя и не без изъянов.
   — В любом плане можно найти изъяны. Городские ворота охраняются?
   — Да. И без оружия там не прорваться.
   — Вы могли бы доставить нам оружие? К примеру, пару-тройку пистолетов и кинжалы для всех тридцати четырех матросов?
   — Для этого мне понадобится помощь. На какие сроки вы рассчитываете?
   — Это зависит от Морриса. Однако в любом случае не позднее, чем через месяц.
   — Вы ставите невыполнимые задачи!
   — Мои люди гибнут. И еще многие не доживут до побега. Чем скорее — тем лучше, — отрезал Ксавье.
   Нильсен кивнул, но лицо его помрачнело.
   — Есть еще одно важное условие, — заговорил Блэкуэлл. — Мы не можем бежать из Триполи, оставив на плаву «Жемчужину». — В его мозгу пронеслась ужасающая картина: прекрасное судно, разлетающееся на миллионы обломков над поверхностью моря. — «Жемчужина» должна быть уничтожена.
   — Прежде чем вы сбежите?! — Нильсен замотал головой. — Попытавшись уничтожить корабль, вы уничтожите всякую надежду на побег, капитан. Паша будет рвать и метать. И вы и ваши люди подвергнетесь жесточайшим пыткам.
   — Нисколько не сомневаюсь.
   — Забудьте про «Жемчужину». Я понимаю, что нельзя позволять паше включить в свой флот такое чудесное судно, но у вас нет иного выхода.
   — Никогда, — отчеканил капитан. — «Жемчужина» пойдет ко дну в ночь нашего побега.
   — Что?.. — растерянно замигал Нильсен.
   — Она прикроет наш побег, станет отвлекающим маневром, — блеснул глазами Блэкуэлл.
   — Допустим, — недоверчиво взглянул на него консул и со вздохом поинтересовался: — И вы по-прежнему надеетесь уложиться в несчастные четыре недели?
   Ксавье кивнул.
   Нильсен задумался. Наконец он поднял голову.
   — Думаю, миссис Торнтон была бы нам хорошим союзником. Она очень изобретательна. И хотя меня коробит при мысли о вовлечении женщины в столь опасное…
   — Нет.
   — Почему вы ей не доверяете?
   — В Гибралтаре нет и не было дипломата по фамилии Торнтон. Она лжет о том, кто она такая.
   Нильсен охнул. Ксавье кивнул.
   — Как по-вашему, зачем этой женщине лгать?
   — Боже правый, не могу поверить в то, что она шпионка! Однако это прекрасно объяснило бы и ее дерзость, и необычный интеллект, — пробормотал Нильсен. И тут же нахмурился: — Но тогда зачем вы собираетесь брать ее с собой?
   — Мне ненавистна всякая мысль о том, что у варваров в рабстве может находиться цивилизованная женщина. А кроме того, остается — хотя и слабая — надежда, что я ошибся.
   Алекс пришлось уйти из каморки Ксавье, хотя она была готова лопнуть от злости и обиды, получив столь позорную отставку.
   Похоже, он и не думает до безумия влюбляться в нее — если уж на то пошло, сегодня он вообще смотрел на нее с отвращением. Что же такое творится?
   Алекс вздохнула. По крайней мере он обещал взять ее с собой. Остается надеяться, что он не лгал.
   А если лгал? Так или иначе придется разузнать об их планах, чтобы успеть вовремя присоединиться. Она ни за что не собиралась здесь оставаться. От одной мысли об этом кровь стыла в жилах. Однако следить за Ксавье — тоже занятие не из приятных. Ведь если только он поймает ее, то навсегда перестанет верить ей.
   Обернувшись, она наткнулась на беспокойный взгляд Мурада — и отвела глаза. Раб отлично знал, что она переживает. А у Алекс вовсе не было настроения именно сейчас обсуждать свои отношения с Блэкуэллом. Тем более что сам капитан находился всего в нескольких футах.
   Блэкуэлл с Нильсеном вышли из каморки. Алекс внимательно посмотрела на них. Что они решили? Она ничего не могла понять, Блэкуэлл намеренно не обращал на нее внимания, а консул избегал смотреть в ее сторону. Алекс навострила уши. Датчанин сказал что-то насчет того, что свяжется с капитаном при первой же возможности.
   Но вот наконец Нильсен обернулся к ней, чопорно поклонился и молча ушел.
   Алекс поймала настороженный взгляд Ксавье. Что ей теперь делать? Мелькнула мысль о соблазнении. Алекс была уверена, что Блэкуэлл испытывает к ней физическое влечение не менее сильно, чем она к нему, — и плевать на все его опасения. Вот он подошел поближе:
   — Все еще здесь?
   — Да. — Решив взять ситуацию в свои руки, она посмотрела на его обнаженный торс. Хватит ли ей отваги коснуться его?
   Он сжал зубы. И неловко поежился.
   — Где вы должны быть сейчас — по мнению Джебаля?
   Она лишь небрежно пожала плечами. Решится ли она первая поцеловать его? От одной мысли об этом душа ушла в пятки. Ведь если он и на сей раз оттолкнет ее — все будет потеряно!
   — Сегодня вечером он опять обедает с Паулиной. Это его пятнадцатилетняя наложница-итальянка.
   — Ревнуете? — вкрадчиво спросил Блэкуэлл.
   — Вы что, шутите? — засмеялась Алекс. — Да я только рада!
   Ксавье пристально смотрел на нее. Их взгляды встретились. Она смело отвечала на его взгляд. Пусть заглянет в самую душу и прочтет то, что лежит у нее на сердце!
   — Он мучил вас? — внезапно спросил он.
   — Нет, — выдохнула Алекс, не ожидавшая такого вопроса. — Вообще-то он был добр и позволил мне почти год хранить траур по первому мужу. Но…
   — Но?..
   Она снова подняла глаза, навстречу его непроницаемому взору.
   — Но мое время все-таки подошло к концу.
   — И что же сие означает? — На его виске запульсировала жилка.
   — Джебаль собирается расторгнуть этот бесполезный брак.
   Прошло некоторое время, прежде чем Блэкуэлл сказал:
   — Ну, вы достаточно стойкая дама. И достойно выдержите любое испытание.
   Алекс захотелось дать ему пощечину.
   — Или вы полны решимости оставаться верной призраку? — Казалось, его глаза прожигают ее насквозь.
   Алекс смешалась. Ведь это правда, вот только призраком являлся сам Блэкуэлл…
   — Миссис Торнтон, — окликнул Ксавье.
   — Он умер в то время, когда я была на пути в Гибралтар, — заливаясь краской, пробормотала она.
   — То же слышал и я.
   Боже, что за странный тон. Алекс подняла глаза и вся сжалась. В душу заполз липкий страх: похоже, он знал, что это ложь!
   — И на каком же именно корабле вы плыли?
   — Какое это имеет значение? — задрожала Алекс.
   — Так, простое любопытство, — улыбнулся Блэкуэлл одними губами. — Ваш незабвенный муж был английским дипломатом, не так ли? Где вы с ним познакомились?
   Да, капитан явно не собирался развлекаться обычной светской болтовней. И она повторила то, что когда-то сочинила для Джебаля:
   — Мы познакомились в Нью-Йорк-Сити. Он тогда служил там дипломатом. И едва успели обручиться, как его отправили в Гибралтар. Мне пришлось задержаться, чтобы устроить свои дела, прежде чем присоединиться к нему.
   — Итак, вы шли на корабле к Геркулесовым столбам?
   — Да.
   Он молча ждал. Алекс набрала побольше воздуха и сказала:
   — Кажется, этот корабль назывался «Орел»…
   — Пассажирское судно под названием «Орел» вышло из Нью-Йорка, курсом на Гибралтар?
   — Нет, конечно, это было торговое судно, — торопливо сказала Алекс. Ясно — он пытается поймать ее на лжи. Ведь в начале девятнадцатого века и речи быть не могло о пассажирских судах в водах Средиземного моря! — Это было английское торговое судно.
   Ее щеки пылали. Она чувствовала на себе его внимательный взгляд. Он наконец улыбнулся, вроде бы довольный разыгранным здесь представлением.
   — И что теперь? — осторожно поинтересовалась она.
   — Но я же не сказал ни слова!
   — Блэкуэлл, пожалуйста, не грубите мне! — взмолилась она, вне себя от отчаяния. — Во всей вселенной мне меньше всего хотелось бы ссориться с вами!
   — Но тогда чего бы вам хотелось больше всего?
   Перед ней пронеслось видение собственного тела, сплетенного с его.
   — Я бы хотела помочь устроить побег.
   — Помочь? Или помешать?
   — Помочь. — Она старалась держаться как можно увереннее. — Позвольте мне кое-что рассказать вам. Я немного разбираюсь в особенностях войны на море. И я знаю, что если вы задумали побег вместе с экипажем, то тут не обойтись без поддержки с суши или с моря.
   Темные дуги бровей взметнулись вверх, он не в силах был скрыть изумления. Алекс решительно продолжала:
   — Триполи с трех сторон окружен водой. Все попытки бежать отсюда сушей кончались провалом. Таким образом, остается морской вариант. И это меня тревожит.
   — Ах, неужели?!
   — Да! Надеюсь, вам известно, что коммодор Моррис — круглый идиот? И бездарно командует флотом?
   Он уставился на Алекс так, словно у той выросли рога.
   — Что бы вы с Нильсеном ни задумали, нужно помнить о нерешительности Морриса. Ведь он никогда не был закаленным в битвах ветераном, таким, как вы, — дерзко заявила Алекс.
   — Откуда у вас все эти сведения?!
   — Прочитала! — воскликнула она.
   — Господи Боже, — только и раздалось в ответ.
   У Алекс возникло отвратительное ощущение, будто она сама роет себе яму. Зажмурившись, она прошептала:
   — Если бы только здесь был Пребл…
   — Что?! Что вы сказали?
   — Ничего, — отшатнулась она.
   — Но я же слышал: «Если бы здесь был Пребл…»
   Алекс прикусила язык. Она не могла точно вспомнить, когда Морриса сняли с командования эскадрой и когда на его место прислали Пребла, но в любом случае не следовало болтать обо всем, что ей было известно.
   — Ну, я имела в виду, что такое вполне возможно…
   Было совершенно ясно, что он не поверил.
   — И вы все еще настаиваете на том, что я должен довериться вам, миссис Торнтон? — с откровенной издевкой спросил капитан.
   — Да! И я надеюсь на наше сотрудничество.
   — Никогда, — отчеканил он. А потом решительно повернулся и ушел в каморку.
   Алекс не спускала с него глаз. Ее била дрожь. Она едва не окликнула его. Едва не выложила всю правду. Но ведь тогда он просто рассмеется ей в лицо!
   — Пойдем, Мурад, — прошептала пленница. — Больше нам здесь нечего делать!
   Казалось, что сегодня солнце стоит еще выше и печет еще беспощаднее, чем вчера. Горел каждый дюйм обожженной кожи. Пот струился по телу Блэкуэлла. На спине снова начали открываться подсохшие за ночь раны. Кровь смешивалась с потом и грязью.
   Наступил полдень. Отходя от волокуши, на которую только что неимоверными усилиями рабы взвалили очередную двадцатитонную громаду известняка, Ксавье думал, как долго может выдержать человек такой вот труд, такую жару, без достаточного питания и мало-мальского лечения. Как это жестоко, бесчеловечно! Как по-варварски!
   Таббс, громко хрипя, рухнул на землю у ног капитана. Еле отдышавшись, первый помощник посмотрел на Ксавье:
   — Богом клянусь, сэр, я больше не могу!
   — Сможешь, приятель, сможешь, — ответил Ксавье. — Вот полежишь пару минут — и поднимешься. — И он оглянулся на остальных несчастных. Те один за другим падали прямо на раскаленный песок, подставляя полуголые тела беспощадному солнцу.
   Тимми еще держался на ногах. Его лицо стало красным, таким же обожженным, как и у других, однако молодость брала свое. Он также задыхался, однако при этом казался не таким запаленным.
   Ксавье посмотрел было на небо и едва не ослеп. Боже милостивый, Пьер Куисанд говорил правду. Рабов здесь не считали за людей, их даже ценили меньше, чем рабочую скотину: дешевые рабочие руки, которым всегда можно найти замену. Триполитанцы расчетливо и упорно доводили несчастных до смерти голодом и непосильным трудом. И когда одна партия подыхала в адских муках, на смену уже привозили другую: ведь пираты в дальних морях неустанно собирали свою живую добычу. Гнев закипал в душе у Ксавье.
   Остается благодарить небо, что Роберт погиб в бою, что его не постигла такая жуткая участь.
   Впервые в жизни Блэкуэлла посетила подобная мысль. Ведь никогда прежде в жестокой, безвременной смерти брата он не видел положительных сторон, да к тому же достойных благодарности. И впервые за два с лишним года при воспоминании о младшем брате не было горечи в душе Ксавье.
   Роберту повезло, что он не попал в этот ад.
   — Встать, всем встать, — закричали турки. Засвистели бичи. Крики. Стоны. Рабы вскакивали на ноги.
   Ксавье знал, что их ждет теперь. Он прищурился, глядя на кусок скалы, уже привязанный к волокуше. Тянуть ее тоже будут они.
   Рабов погнали к волокуше, чтобы привязать к веревочным постромкам. Они толкали друг друга, никому не хотелось оказаться близко к камню. Не требовалось большого ума, чтобы понять, что опаснее всего быть в задних рядах упряжки, ближе всего к многотонной громадине. Если на каком-нибудь крутом спуске волокуша, увлекаемая собственной тяжестью, покатится сама, она просто раздавит тех, кто окажется ближе.
   А от каменоломни до Триполи путь полон таких вот крутых спусков.
   — Тимми, вы с Таббсом встанете впереди, — велел Ксавье.
   — Но я хотел бы быть рядом с вами, сэр, — жалобно сморщив веснушчатый нос, умолял Тимми.
   — В самый первый ряд, — отчеканил капитан. Он многозначительно глянул на Таббса. Мальчик и первый помощник стали прокладывать себе путь вперед, а Ксавье решительно двинулся назад.
   — Ты, Блэкуэлл, стой!
   Это был Кадар. Ксавье, не замедляя шага, обернулся. Напрягшись, он уже приготовился получить удар бичом. Но Кадар не стал его бить.
   — Иди вперед, — прорычал турок, блестя глазами. Ксавье не двинулся с места. — Вперед, — повторил Кадар, гораздо более грозно. — Кое-кто не пожалел для тебя денег, Блэкуэлл, — ну да это ты и так знаешь, верно? Вперед. Там спокойнее.
   Ксавье нехотя подчинился. Разгадал ли Кадар, что под бедуинским бурнусом прячется женщина? Знает ли он, кто она такая? На душе у капитана было тяжело. Может быть, Александра работает на англичан или французов? Но ведь Джебаль не для отвода глаз сделал ее своей женой и если узнает про ее затеи — пленнице несдобровать. Что-то уж слишком легко ей удалось подкупить Кадара. И хотя Блэкуэлл постоянно твердил, что ее судьба его не касается, он не мог отделаться от снедавшей его тревоги. Каким-то невероятным образом их судьбы все же пересеклись, и больно было представить эту красавицу мертвой, растерзанной — очередной жертвой дикого мусульманского принца.
   Он протолкался вперед и пристроился рядом с Тимми. По крайней мере теперь он сможет помочь им, если понадобится.
   Наконец все рабы оказались в упряжке из толстых веревок и кожаных ремней. Защелкали бичи. Раздались команды. Рабы со стоном навалились на веревки, чтобы сдвинуть с места волокушу. Придавленная к земле двадцатитонной глыбой, она долго не поддавалась их усилиям.
   — Навались, навались! — перекрывая свист бичей, ревел Кадар.
   Раздался дружный крик, все напряглись, и вот скрипнули огромные кругляки, служившие волокуше колесами. Громада сдвинулась с места.
   Рабы пошли быстрее — волокуша начинала набирать скорость под собственной тяжестью.
   Впереди склон становился немного круче. Ксавье прикинул про себя и решил, что рабы преодолеют его без особых затруднений, если не сбавят темпа. Он покосился на Тимми:
   — Как ты, малыш?
   — Хорошо, — пропыхтел юнга.
   Ксавье глянул на Таббса.
   — Нормально, сэр, не хуже других, — откликнулся моряк. Волокуша покатилась быстрее, и рабы тоже прибавили скорость. У Ксавье застучало в висках. Они миновали уже середину крутого участка — вроде бы все в порядке.
   И тут Тимми оступился.
   Краем глаза Ксавье заметил, как мальчик споткнулся и начал падать. Блэкуэлл действовал молниеносно. Отлично помня и про толпу рабов, и про двадцатитонную глыбу, катившуюся следом, он приостановился и наклонился, чтобы подхватить Тимми. Налетели задние ряды рабов и увлекли за собой Ксавье, который в суматохе выпустил юнгу.
   Перед глазами Блэкуэлла предстала ужасная картина: лежащий в пыли мальчик, его лицо, искаженное смертельным страхом, — и плотное людское стадо, которое невозможно остановить, неумолимо надвигающееся с каждым шагом.
   — Тимми! — Он рванулся назад.
   — Капитан! — отчаянно взвизгнул Тимми.
   Но было слишком поздно: бежавшие сзади рабы пихнули Ксавье вперед.
   Тимми затоптали насмерть.

Глава 22

   — В каменоломне снова произошел несчастный случай.
   Алекс застыла.
   Мурад обнял ее за плечи.
   — Нет, Алекс, не Блэкуэлл. Юнга. Его корабельный юнга. Он погиб.
   К Алекс постепенно возвращалась способность дышать и соображать. Она даже припомнила веснушчатое лицо мальчика, его рыжую шевелюру. Охнув, Алекс опустилась на край кровати.
   — Боже милостивый.
   А в душе у нее бушевала смесь вины и радости от того, что это не Блэкуэлл, что ему снова посчастливилось выжить.
   — Мурад, чем скорее мы вырвемся отсюда, тем лучше.
   — Это проще сказать, чем сделать, Алекс.
   — Знаю, знаю, это практически невозможно! — замахала она руками. — Конечно, у нас ничего не выйдет, если с самого начала мы будем бояться неудачи! Я должна увидеть его, Мурад. Я знаю, он сейчас очень страдает!
   — Алекс, но он же ясно сказал: он не верит тебе и вообще не желает тебя видеть!
   — Да, он сказал. — Алекс встала с кровати. — И тем не менее я должна попытаться его утешить.
   — Не делай этого! Мы и так чудом умудрились вернуться в прошлый раз незамеченными! Алекс…
   — Я нужна Блэкуэллу.
   — Нет, Алекс, — сердито выпалил Мурад, — это он тебе нужен!
   Он взял у Куисанда перо, чернила и кусок пергамента. Стараясь не думать о том, что произошло сегодня, Ксавье сел писать письма в Бостон.
   «Моя дорогая Сара!
   Надеюсь, что у тебя все в порядке и ты пребываешь в бодром настроении, пока меня нет. Как дела дома? Как отец? Беттина? Скучаете ли вы обо мне? Какой новый роман ты читаешь? Ах, как я хотел бы поскорее вернуться домой! Посидеть в гостиной с отцом, попить послеобеденный портвейн и послушать, как ты играешь на пианино… Я очень скучаю по нашему саду, наверное, он сейчас в самом цвету. Когда я закрываю глаза, то представляю себе соленый аромат чудесных бостонских летних ночей».
   Ксавье вздохнул. Ему было нелегко обращаться к своей жене, да еще в легкомысленно-приподнятом тоне. В такие минуты особенно ясно становилось, что они чужие люди, которым даже и поговорить-то не о чем. И так было всегда. С самого детства в обществе Сары он чувствовал себя неловко в отличие от Роберта.
   Каким-то образом брат всегда ухитрялся найти к ней подход, развеселить или утешить. Он угадывал любое ее желание, понимал ее с полуслова. Все трое выросли вместе, в одном доме, но Ксавье постоянно чувствовал себя в некотором смысле посторонним, даже во время детских игр.
   Господи, он до сих пор тоскует по Роберту. Неужели эта боль никогда не утихнет? Неужели его сердце всякий раз будет разрываться от горя, когда он будет вспоминать младшего брата? О, он отлично понимал, почему так тоскует Сара. Вот только не одобрял, что она так быстро сдалась.
   Он вспомнил тот вечер, когда брат с Сарой объявили о помолвке Уильяму. Отец не очень удивился, и Ксавье тоже. Сколько было радости! Они составили прекрасную пару, и перед ними открывалось блестящее будущее. Если б знать. Роберт погиб в море в стычке с варварийскими корсарами, а от Сары осталась одна оболочка, полная слез и тоски.
   До чего же жестокой и несправедливой бывает подчас жизнь!
   Он снова посмотрел на давшиеся с таким трудом скудные строчки на пергаменте, которые вдруг начали расплываться. На миг он даже испугался, что что-то случилось с глазами.