Эддингс Дэвид. Келльская пророчица

   — Вперед! — крикнул Гарион Закету, выхватывая из ножен Ривский меч. И вдруг остановился, оторопев.
   Полидра совершенно невозмутимо, словно шла по цветущему весеннему лугу, приблизилась к ужасному чудищу.
   — Твой господин — воплощение лжи, Морджа, — сказала она чудищу, которое внезапно замерло. — Но время лжи кончилось. Что надобно тебе здесь? Что надобно здесь всем, тебе подобным?
   Повелитель демонов, заключенный в чешуйчатое тело, ревел от ярости и тщетно пытался высвободиться.
   — Говори, Морджа! — приказала Полидра.
   …Неужели кто-то обладал столь великой силой? Гарион был ошеломлен.
   — Не стану говорить! — отрывисто гаркнул Морджа.
   — Нет, станешь! — пугающе тихо произнесла бабушка Гариона.
   Моржа испустил крик — крик страдания.
   — Что надобно тебе здесь? — вновь спросила Полидра.
   — Я служу Владыке Тьмы!
   — А что понадобилось здесь Владыке Тьмы?
   — Он хочет завладеть камнями, дающими власть.
   — Для чего?
   — Чтобы разорвать цепи — те цепи, которыми сковал его Ул еще задолго до сотворения мира.
   — Для чего ты тогда помогаешь Зандрамас и зачем твой враг Нахаз помогал апостолу Торака? Разве господину вашему неведомо, что каждый из них, победив, создаст нового бога? И этот новый бог сделает оковы Владыки Тьмы еще прочнее!
   — Их стремления не имеют никакого значения, — прорычал Морджа. — Да, это правда, мы с Нахазом противостояли друг другу, но плевать нам обоим и на безумного Урвона, и на подлую дрянь Зандрамас! В тот миг, когда Дитя Тьмы завладеет Сардионом, Владыка Тьмы моими руками или руками Нахаза выхватит камень. Ну, а потом с его помощью один из нас вырвет Ктраг-Яску у Богоубийцы и доставит оба камня нашему Владыке. В тот самый миг, когда узрит он оба камня, сделается он новым богом! Цепи его падут сами собой, и он вступит в схватку с Улом на равных — нет, он станет еще более могущественным богом, нежели сам Ул! А потом настоящее, прошлое и будущее станет принадлежать лишь ему одному!
   — А какая же судьба ждет Дитя Тьмы и апостола Торака?
   — Они достанутся нам — в награду за труды. Подобно тому, как Нахаз теперь терзает плоть безумного Урвона в адских безднах, так и я растерзаю Зандрамас! Высшая награда, даруемая Владыкой Тьмы, — вечные муки!
   Колдунья из Даршивы вскрикнула в ужасе, услыхав столь жестокий приговор своей душе.
   — Ты не можешь остановить меня, Полидра, — насмешливо сказал Морджа, — ибо руку мою направляет сам Владыка Тьмы.
   — Но ты, однако, сам заключил себя в тело зверя. — Полидра была непреклонна. — Ты сделал свой выбор, а в этом месте, однажды сделав выбор, ничего нельзя переменить. Ты будешь сражаться в одиночестве, а если и будет у тебя союзник, то вовсе не Владыка Тьмы, а это безмозглое создание, которое ты избрал сам!
   Демон поднял морду, разинул пасть, обнажив острые клыки, и оглушительно завыл. Он отчаянно ворочался, силясь высвободиться из оболочки, ставшей его темницей.
   — Это означает, что нам придется сразиться с ними обоими? — дрожащим голосом спросил Закет у Гариона.
   — Боюсь, что именно так.
   — Гарион, ты помешался?
   — И все же нам придется сражаться, Закет. Слава богам, Полидре удалось частично обезвредить Морджу — уж не знаю, каким образом, но она это сделала. И сейчас, когда он ослаблен, у нас есть шанс. А теперь вперед!
   Гарион опустил забрало и кинулся на врага, размахивая пылающим клинком.
   Шелк и остальные разделились и теперь подбирались к дракону с боков и с тыла.
   Приблизившись к чудищу, Гарион заметил вдруг нечто такое, что могло их выручить. Оказывается, примитивный разум дракона и тысячелетняя мудрость демона слились не вполне. Дракон с присущим ему тупым упрямством единственным глазом своим глядел лишь на тех, кто стоял прямо перед ним, и атаковал лишь их, не осознавая опасности, грозящей его бокам и хвосту. А внимание Морджи, напротив, сосредоточено было на противниках, приближающихся с боков и сзади. И это странное противоестественное раздвоение разума, руководящего огромным существом с крыльями, словно у гигантской летучей мыши, делало его медлительным и нерешительным.
   Тут Шелк, вооруженный мечом одного из поверженных гролимов, стремительно кинулся в атаку и принялся рубить извивающийся хвост гадины.
   Дракон взревел от боли, а из пасти у него вырвалось пламя. Чудище, презрев приказ вселившегося в него Морджи, руководимое природным инстинктом, тяжело и неловко обернулось, чтобы отразить нападение с тыла. Но маленький и ловкий Шелк увернулся от когтей — остальные же в это время атаковали чешуйчатые бока. Дарник размашисто наносил удары молотом по одному боку, а Тоф методично орудовал мечом с другой стороны.
   Когда Гарион понял, что дракон почти ни на что, кроме собственного хвоста, не обращает внимания, ему в голову пришел вдруг отчаянно смелый план.
   — Займись хвостом! — закричал он Закету.
   А сам отошел подальше и хорошенько разбежался — бежал он в своих тяжелых доспехах немного неуклюже, но ему удалось увернуться от извивающегося хвоста и вскочить прямо дракону на спину.
   — Гарион! — в ужасе завизжала Сенедра.
   Но он будто и не слышал ее воплей, продолжая свой путь по хребту чудовища, покуда ему не удалось оседлать его, крепко обхватив ногами основание шеи, чуть выше того места, откуда росли отвратительные кожистые крылья. Он знал, что дракон не испугается и даже не ощутит ударов его пылающего меча. Но вот Морджа — дело другое. Гарион взмахнул Ривским мечом и со всей силой нанес удар по самому основанию змеиной шеи. Дракон же, мотающий головой в разные стороны и выпуская клубы дыма и пламени в нападавших, даже не обратил на это внимания. Но Морджа отчаянно закричал, опаленный огненным дыханием Шара Алдура. В этом и состоял план Гариона. Сам по себе дракон просто не в состоянии был отразить столь многочисленные и одновременные атаки — по-настоящему грозным делал его разум Повелителя демонов. Гарион и прежде замечал, что Шар убийственно действовал на демонов, — в борьбе с ними он порой был даже могущественнее богов. Демонам иногда удавалось ускользнуть от гнева богов, но Шар Алдура разил их неумолимо.
   — Еще! — скомандовал Гарион камню, вновь замахиваясь мечом.
   Он бил и бил, не останавливаясь. И меч уже не скользил по гладким чешуйкам — нет, безжалостное лезвие вгрызалось в плоть. Гарион видел неясный образ Морджи, бьющегося в своей темнице, — тот кричал от боли всякий раз, когда Гарион ударял по змеиной шее чудовища, ибо неумолимое пылающее лезвие наносило удар одновременно и по шее демона. В очередной раз замахнувшись, Гарион повернул меч острием вниз и со всего размаха вонзил его в спину дракона, как раз между плеч.
   Морджа испустил вопль, полный смертной муки.
   Гарион безжалостно поворачивал меч в ране, расширяя ее.
   Это почувствовал даже дракон. Он взвыл.
   Гарион снова замахнулся — и вновь лезвие погрузилось в страшную рану, на теперь куда глубже.
   На сей раз Морджа и чудовище закричали одновременно.
   Гарион вдруг кое-что вспомнил и мысленно усмехнулся. В юности он наблюдал, как старый Кральто копает ямки для столбов ограды. И сейчас он принялся сознательно имитировать движения старого фермера, высоко поднимая меч, направленный острием вниз, как Кральто свою лопату, и вонзая лезвие вертикально в кровоточащую драконью плоть. С каждым ударам рана делалась все глубже, из нее хлестала темная кровь. Вскоре Гарион заметил обнажившуюся белую кость и стал наносить удары в другое место. Даже Ривский мечом ему не удалось бы перерубить позвоночник зверя толщиной в добрую сосну.
   Друзья Гариона, ошеломленные его безумной отвагой, сперва отступили, но вскоре увидели, что змеиная голова чудища поворачивается на длинной и гибкой шее, чтобы впиться зубами в мучителя, оседлавшего его. И они вновь дружно кинулись в атаку, нанося удары по горлу зверя, по его брюху и бокам, защищенным менее твердыми чешуйками. Действуя ловко и стремительно ускользая от ударов когтистых лап, Шелк, Бархотка и Сади атаковали брюхо. Дарник методично молотил по огромному боку, ломая ребра одно за другим, а Тоф свирепствовал с другой стороны. Белгарат и Полидра, обернувшись волками, остервенело грызли извивающийся скользкий хвост.
   А Гарион тем временем нашел то, что искал, — сухожилие толщиной в добрый якорный канат, приводящее в движение одно из отвратительных крыльев.
   — Действуй! — крикнул он Шару.
   Меч ослепительно вспыхнул, но на этот раз Гарион не нанес удара — он просто начал перепиливать сухожилие. И вот оно не выдержало, разорвалось, и концы его, извиваясь, словно змеи, утонули в кровавой каше, в которую превратилась спина гадины.
   Из огнедышащей пасти вырвался оглушительный вопль боли. Дракон пошатнулся и рухнул на бок, а когтистые лапы его в агонии замолотили воздух.
   Гариона подбросило в воздух. Он упал и покатился по земле, лишь чудом избегнув страшных когтей. К нему подскочил Закет и рывком поднял друга на ноги.
   — Ты ополоумел, Гарион? — заорал он. — Ты в порядке?
   — Я прекрасно себя чувствую, — с трудом ответил Гарион. — Давай кончать его!
   Но возле туши поверженного монстра уже стоял Тоф. Широко расставив ноги, он принялся рубить шею у самого основания. Из перерубленных артерий хлынули реки крови, а немой великан, напрягая свои могучие мускулы, силился добраться до дыхательного горла чудища. Невзирая на титанические усилия Гариона и его друзей, до сих пор дракон хотя и испытывал боль, но все же не был смертельно ранен. Но тактика Тофа неумолимо грозила чудищу смертью. Если бы великану удалось перерубить или хотя бы рассечь трахею, дракон тотчас погиб бы, задохнувшись или захлебнувшись собственной кровью. И окровавленный монстр последним усилием приподнялся на передних лапах и всей тушей навис над безмолвным гигантом.
   — Тоф! — отчаянно вскрикнул Дарник. — Назад! Он сейчас бросится!
   Но главная опасность таилась не в страшных клыках. В глубине окровавленного тела дракона Гарион различил неясные очертания Морджи — Повелитель демонов, собрав последние силы, уже поднимал меч Теней. Призрачное его лезвие, пройдя прямо сквозь драконью плоть, легко пронзило грудь гиганта Тофа, выйдя у него из спины. Великан замер на мгновение, а потом безжизненно осел на землю. Вечная немота не позволила ему даже вскрикнуть.
   — Нет! — зазвенел голос Дарника, полный безграничного отчаяния.
   Мысль Гариона работала четко.
   — Следи за его зубами! — с ледяным спокойствием приказал он Закету.
   А сам бросился вперед, изготовившись к удару, подобного которому еще никогда в жизни не наносил ни единому существу. Целил он прямо в грудь чудищу.
   Меч Теней попытался отпарировать удар, но тщетно. А Гарион, обеими руками сжимая рукоять Ривского меча, обжег съежившегося от ужаса демона взором, полным лютой ненависти, приставил острие к чешуйчатой груди как раз напротив сердца, и от чудовищной мощи Шара, нанесшего удар, его самого чуть было не отбросило назад.
   Меч короля Ривы легко, словно нож в масло, вошел в сердце дракона.
   Страшный двухголосый вопль сотряс небо и землю — это закричали одновременно дракон и Повелитель демонов.
   Гарион выдернул меч из груди чудища и отступил от зверя, бьющегося в конвульсиях. Подобно горящему дому, дракон зашатался и тяжело рухнул. Тело его дернулось несколько раз, и он затих.
   Гарион обернулся.
   Лицо Тофа было по-детски безмятежным. Цирадис стояла возле поверженного великана на коленях, рядом с нею преклонил колени Дарник. Оба они без стеснения рыдали.
   Высоко в небе раздался крик альбатроса — отчаянный крик горя и утраты.
   Цирадис рыдала. Повязка у нее на глазах насквозь промокла от слез.
   В грозовом ржавом небе клубились тучи, тая в своих недрах зловещую тьму, — все кружилось и перемещалось, и вдруг мрачную эту пелену разодрала надвое страшная молния, со всей силой ударив прямо в алтарь одноглазого бога на вершине горы.
   Каменные плиты, которыми выложен был амфитеатр, все еще оставались влажными после тумана и мелкого дождя, моросившего накануне, и белые искорки, мерцавшие внутри камня, твердого, словно сталь, казались мириадами звезд.
   Цирадис рыдала.
   Гарион глубоко вздохнул и огляделся. Амфитеатр теперь казался вовсе не таким уж огромным. По крайней мере, он был явно тесен, чтобы вместить все, только что произошедшее здесь, но, возможно, и вся вселенная была для этого тесна… Лица друзей, озаренные зловещим светом, льющимся с грозовых небес, то и дело освещали вспышки чудовищных молний. Все были потрясены до глубины души. Амфитеатр сплошь покрывали трупы гролимов — некоторые распростерлись на холодных камнях, напоминая черные тряпки, другие безжизненно скорчились на ступенях. Гарион услышал вдруг странный гулкий звук, напоминавший бесконечно глубокий вздох. Он кинул взор на дракона. Язык чудовища вывалился из пасти, а змеиный глаз слепо глядел на него. Звук несомненно исходил от этой огромной туши. Внутренности зверя, еще не ведая о том, что они мертвы, продолжали методично переваривать пищу. Зандрамас окаменела, потрясенная. Гадина, которую натравила она на врагов, и демон, которому наказала повергнуть их во прах, — оба были мертвы. Как ни пыталась она извернуться, чтобы не пришлось ей, беззащитной и безоружной, дожидаться Последнего выбора, но все хитроумные планы ее рассыпались, словно замок из песка, выстроенный ребенком в опасной близости от полосы прибоя. Сын Гариона глядел на отца — взгляд мальчика переполняло безграничное доверие и гордость. И этот ясный взор согрел его раненое сердце.
   Цирадис рыдала.
   И все остальное вдруг перестало существовать для Гариона. Он видел сейчас лишь сокрушенную горем прорицательницу из Келля. В этот момент она была самым важным существом во вселенной, а возможно, так было всегда. Гарион подумал вдруг, что весь мир создан был ради одной великой цели — чтобы эта хрупкая девушка сейчас стояла здесь, готовясь сделать Последний выбор. Но способна ли она теперь на это? Неужели гибель ее проводника и защитника — единственного искренне любимого ею существа во всем свете — сделала ее неспособной исполнить миссию?
   Цирадис рыдала. Минуты текли. Гарион теперь ясно видел, словно читал Книгу Небес, что выбор должен состояться не только в определенный день, но и в назначенный час, и если Цирадис, сломленная горем, не сможет в этот час выполнить предначертанное, все, что есть, было и будет на этой земле, обречено. Она должна совладать с собой — иначе все погибло.
   Неведомо откуда донесся вдруг невыразимо печальный голос, поющий песнь, в которой звучала вся глубина человеческого горя. К нему постепенно присоединялись другие голоса. Таинственная сверхдуша далазийцев, постигнув глубину печали прорицательницы из Келля, оплакивала вместе с нею ее утрату. Песнь безграничного отчаяния постепенно стихала, и вот наступила тишина, рядом с которой могильное безмолвие — ничто…
   Цирадис рыдала, но не одна. Все далазийцы плакали вместе с нею.
   И вот вновь зазвучал одинокий голос — мелодия напоминала ту, что минуту назад стихла. Неискушенному Гариону показалось, будто звучит та же самая песнь, однако вскоре он понял, что это не так. Когда зазвучал многоголосый хор, то безысходная скорбь начала тонуть в странном напеве. Финал был совсем иным…
   И вновь зазвучала песнь, но на этот раз вступил сразу огромный хор, и победное крещендо сотрясло, казалось, самые основы мироздания. Мелодия оставалась почти неизменной, но траурный реквием превратился теперь в песнь торжества.
   Цирадис нежно сложила руки Тофа на его груди, пригладила ему волосы, а потом коснулась заплаканного лица Дарника жестом трогательного утешения.
   Когда она поднялась, то уже не плакала больше, и слезы Гариона высохли сами собой — так рассеивают утренний туман лучи восходящего солнца.
   — Пойдемте, — решительно сказала она, указывая на вход в пещеру. — Время приближается. Иди, Дитя Света, и ты, Дитя Тьмы! Войдите прямо в грот, ибо всем нам надо принять решения раз и навсегда. Войдите вместе со мною в то Место, которого больше нет, — там мы решим судьбы мира.
   И твердой походкой прорицательница направилась прямо к огромной двери, над которой укреплена была каменная маска Торака.
   Гарион, всецело во власти этого чистого голоса, двинулся вслед за хрупкой девушкой. Повиновалась и Зандрамас. Они с нею шли бок о бок, а когда входили в грот, Гарион услышал, как атласный ее рукав с шелестом скользнул по стали его лат. И с изумлением он вдруг осознал, что силы, наблюдающие за тем, как проходит встреча, не вполне уверены в себе. Между ним и колдуньей из Даршивы существовал незримый, но непреодолимый барьер. Тонкое, ничем не защищенное горло Зандрамас было на расстоянии вытянутой руки, но она была так же неуязвима, как если бы находилась на обратной стороне Луны. Остальные шли за ними следом. А Зандрамас вела за ручку Гэрана, а за спиной ее, как привязанный, плелся трясущийся Отрат.
   — Этого не должно случиться, Белгарион из Ривы, — жарко зашептала Зандрамас. — Неужели мы с тобой, самые могущественные существа во вселенной, подчинимся выбору этой полоумной девки? Право выбора принадлежит лишь нам, нам одним! Так мы оба станем богами. Мы с легкостью низвергнем Ула и всех остальных и одни станем править вселенной! — Мерцающие огоньки все стремительнее перебегали у нее под кожей, а глаза пылали алым огнем. — А когда мы сделаемся божествами, ты можешь прогнать свою смертную жену — да она, в сущности, и не человек-то вовсе, — и мы с тобою станем супругами. От нас с тобою произойдет раса богов, Белгарион! Мы подарим друг другу неземные восторги! Ты найдешь меня прекрасной, восхитительной — как и все мои мужчины до сих пор, — а я наполню дни твои и ночи божественной страстью, и свет сольется с тьмою, а тьма — со светом…
   Гарион был ошеломлен и даже слегка напуган решительной целеустремленностью духа, под властью которого находилась Дитя Тьмы. Существо это было неизменно и непоколебимо, словно алмазная скала. Он понял вдруг, что оно не меняется оттого, что просто не может перемениться. В мозгу Гариона забрезжила догадка, важнее которой трудно было что-то вообразить. Свет умел изменяться. Каждый новый день служил тому доказательством. Тьма же была неизменна. Он постиг наконец истинное значение разделения, некогда постигшего вселенную. Тьма стремилась к постоянству, Свет же жаждал меняться, совершенствоваться. Тьма считала себя совершенством, Свет неуклонно стремился к совершенству. Когда Гарион заговорил, слова его не были ответом на откровенные предложения Зандрамас — он обращался к самому духу Тьмы.
   — Все переменится, уверяю тебя. И что бы ты ни делал, ты не разуверишь меня в этом. Торак предложил стать мне отцом, а Зандрамас — супругой. Я отверг Торака и отвергаю Зандрамас. Ты не властен заключить меня в оковы неподвижности. Если я переменю лишь самую малость — ты погиб! А теперь попытайся остановить морскую волну, если сумеешь, а меня оставь в покое. У меня много дел.
   Вздох, слетевший с уст Зандрамас, был совершенно нечеловеческим. Догадка Гариона поразила самое Тьму, а не только ее послушное орудие. Он ощутил, как враг едва заметно дрогнул и не намеревался отступать.
   Зандрамас зашипела, а глаза ее загорелись безумной ненавистью.
   — Разве это не то, чего ты так жаждала? — спросил ее Гарион.
   Губы Зандрамас раздвинулись, но зазвучал чужой голос — глухой и бесстрастный.
   — Тебе все равно придется сделать выбор.
   В ответ устами Гариона тоже заговорил кто-то другой, и голос его был столь же безлик и бесстрастен.
   — У нас еще много времени. Инструмент появится тогда, когда в нем возникнет надобность.
   — Блестящий ход, но это далеко еще не конец игры.
   — Разумеется, нет. Последний ход сделает прорицательница из Келля.
   — Тогда да будет так.
   Они шли по длинному пропахшему плесенью коридору.
   — Меня от всего этого просто воротит, — расслышал Гарион за спиной шепот Шелка.
   — Все будет хорошо, Хелдар, — утешала маленького человечка Бархотка. — Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.
   Внезапно коридор кончился, и они оказались в глубоком гроте. Стены его были грубы и шероховаты — все сразу поняли, что это не дело рук человеческих, а пещера естественного происхождения. По одной из стен, звонко журча, струилась вода, образуя глубокое темное озеро. Здесь явственно ощущался запах пресмыкающегося, смешивавшийся с вонью гниющего мяса, а пол усеян был обглоданными добела костями. Такова уж была жутковатая ирония судьбы — логово бога-дракона стало обиталищем дракона живого. Лучшего стража для этого зловещего места было не сыскать.
   Подле одной из стен возвышался трон, вырезанный из цельной каменной глыбы, а прямо перед ним красовался уже до тошноты знакомый всем алтарь. В самом его центре лежало нечто продолговатое, размером чуть больше человеческой головы. Это был камень, испускающий алое сияние. Этот зловещий свет озарял весь грот. На полу подле алтаря лежал человеческий скелет — одна рука все еще тянулась к камню, словно в безысходной тоске. Гарион похолодел. Кто это? Очередная жертва, принесенная Тораку? Или жертва дракона? И тут он все понял. Это был тот самый мельсенский ученый, который похитил Сардион из университета и устремился с ним сюда, где и нашел свою гибель, сгорая от восхищения перед волшебным камнем, своим хладнокровным убийцей.
   Из-за плеча Гариона раздалось вдруг совершенно звериное рычание — это пробудился Шар. Кроваво-красный Сардион, лежащий на алтаре, издал ответный рык. Послышалось невнятное лепетание на фантастическом языке — Гарион улавливал в нем слова из множества наречий, некоторые из которых звучали в самых отдаленных уголках вселенной. В глубине Сардиона замерцали голубые искорки, а Шар налился вдруг кровавым светом — сразу видно было, что два непримиримых врага сошлись в этом маленьком гроте.
   — Придержи его, Гарион! — отрывисто приказал Белгарат. — Иначе они разрушат друг друга — и всю вселенную заодно!
   Гарион протянул руку, положил ладонь с запечатленной на ней отметиной Алдура прямо на Шар и безмолвно заговорил с разъяренным камнем.
   «Не сейчас, — говорил он. — Все в свое время».
   Он не мог объяснить, почему с языка у него сорвались именно эти слова. Жалобно ворча, словно обиженное дитя, Шар умолк, и Сардион перестал рычать. Однако оба камня продолжали угрожающе светиться.
   «Ты недурно справился с задачей, — поздравил Гариона знакомый голос. — Теперь наш враг слегка озадачен. Однако не почивай на лаврах! Мы здесь не в самом выигрышном положении — Дух Тьмы слишком силен в этом гроте».
   «Почему же ты не предупредил меня заранее?»
   «А ты принял бы всерьез мои слова? Слушай внимательно, Гарион. Мой противник согласился вверить нашу общую судьбу Цирадис. Зандрамас, однако, на это не соглашается. Она, похоже, хочет еще раз испытать судьбу. Встань между нею и Сардионом. Чем бы ни пришлось тебе пожертвовать, не дай ей коснуться камня!»
   «Хорошо», — спокойно ответил Гарион.
   Про себя он рассудил, что, если будет красться дюйм за дюймом, чтобы занять позицию между Зандрамас и алтарем, ему все равно не удастся обмануть колдунью из Даршивы. И он, совершенно спокойно шагнув вперед, остановился перед алтарем, извлек из ножен Ривский меч, упер его острием в землю и оперся обеими руками на рукоять.
   — Ты что это задумал? — свистящим шепотом спросила Зандрамас, подозрительно прищурившись.
   — Ты прекрасно знаешь, что. Два духа согласились, что именно Цирадис должна принять последнее решение. Твоего же согласия я пока не слышал. Ты все еще считаешь, что тебе удастся избежать выбора?
   Испещренное искрами лицо Зандрамас исказилось от ненависти.
   — Ты заплатишь за это, Белгарион. И ты, и все, кто дорог тебе, сгинут здесь, в этом гроте!
   — Это решать Цирадис, а не тебе. А до тех пор никто не коснется Сардиона!
   Зандрамас в бессильной ярости заскрежетала зубами.
   Тут к нему присоединилась Полидра. На ее золотистых волосах играли отблески света, исходящего от Сардиона.
   — Отлично сработано, юный волк, — сказала она Гариону.
   — Ты не обладаешь более властью, Полидра, — слетели с недвижных уст Зандрамас странные слова, сказанные чужим голосом.
   — Тебе нанесен удар.
   — Я ничего не чувствую.
   — Это все оттого, что ты бесчувственна — ты всегда безжалостно уничтожала тех, кто тебе помогал, как только надобность в них отпадала. Полидра — это Дитя Света, сражавшееся некогда в Во-Мимбре, которой удалось сокрушить тогда Торака — пусть на время. Если такая сила однажды дается, то после никогда не отнимается полностью. Неужели легкость, с которой сладила она с Повелителем демонов, недостаточное тому доказательство?
   Гарион был потрясен. Полидра? Дитя Света, некогда выстоявшее в ужасной битве — почти пять тысяч лет тому назад?
   А Полидра продолжала.
   — Ты признаешь, что тебе нанесен удар?
   — Но какая разница? Все равно игра скоро закончится.
   — Я требую признания! Таковы наши правила.
   — Ну хорошо, хорошо! Признаю, мне нанесен удар. Знаешь, ты впадаешь в детство…
   — Правило есть правило, а игра еще не закончена.
   Гарион пристально глядел на Зандрамас, стремясь предупредить любое ее движение в направлении Сардиона.
   — Когда настанет время, Цирадис? — тихо спросил Белгарат у келльской прорицательницы.