Страница:
— Из-за сущего пустяка.
— Какого пустяка?
— Он умеет летать, — благоговейно произнесла плясунья.
Ярблек лишь покачал головой, извлек на свет бумаги и быстро переписал их на имя Белдина.
— На кой сдались мне эти бумажонки? — изумился Белдин.
Гарион уже не впервые отметил, что, когда горбун пытается скрыть свои чувства, он прибегает к этому грубоватому жаргону. А чувства Белдина сейчас обуревали такие, что он сам их испугался…
— Спрячь их или выбрось, — пожала плечиками Велла. — Мне они также без надобности.
— Вот и ладненько, дорогуша.
Горбун смял бумаги и положил шарик на ладонь. Белый комочек тотчас же вспыхнул ярким пламенем и сгорел дотла.
— Так-то оно способнее будет. — Белдин сдунул с ладони пепел. — Ну что, дело сделано?
— Не совсем, — ответила Велла. Она наклонилась и вытащила из-за голенищ два острых кинжала. Потом еще два — из-за пояса.
— Вот, — протянула она их своему новому хозяину. — Они мне больше не нужны.
Взгляд ее был непривычно нежен и кроток.
— О-о-о… — Глаза Полгары наполнились слезами.
— Что это значит, Пол? — взволновался Дарник.
— Это самая великая жертва, на какую только способна надракийская женщина. — Полгара промокнула глаза уголком фартука. — Только что она всецело покорилась Белдину. Как это прекрасно!
— А на что мне эти ножички? — ласково улыбнулся Белдин.
Он подбросил кинжалы в воздух один за другим, и они пропали, обратившись в дым.
— До свиданьица, Белгарат, — сказал Белдин старому волшебнику. — Пошалили мы с тобой на славу, правда?
— Славное было времечко… — У Белгарата в глазах стояли слезы.
— Похоже, Дарник, — обратился горбун к кузнецу, — ты здесь меня заменишь.
— Ты говоришь сейчас так, будто собираешься умереть, — удивился Дарник.
— Еще чего, Дарник! Вовсе не собираюсь умирать. Просто… сменю образ жизни. Попрощайтесь за меня с близняшками. Все им растолкуйте. А ты, Ярблек, упивайся богатством, но не забудь, я все-таки остался в выигрыше! Гарион, смотри, чтобы в мире дела шли на лад!
— Ну, об этом позаботится Эрионд.
— Это я знаю, но приглядывай за ним! Не позволь ему влипнуть в новую историю!
Сенедре Белдин ничего не сказал — он просто облапил королеву и звонко чмокнул в щечку. Поцеловал он и Полидру. Она с любовью обняла его в ответ — янтарные глаза ее лучились.
— Пока, старая корова. — Он фамильярно шлепнул Полгару по мягкому месту. Потом выразительно поглядел на ее талию и добавил: — Говорил же я тебе, что растолстеешь, ежели будешь лопать столько конфет!
Она поцеловала его со слезами на глазах.
— Ну, а теперича, ласковая моя, — обратился он к Велле, — пойдем-ка прогуляемся. Нам надо кое-что обсудить, прежде чем мы всем сделаем ручкой.
И они рука об руку отправились на вершину ближайшего холма. Там они довольно долго беседовали. Потом обнялись, обменялись пламенным поцелуем и, не размыкая объятий, пропали, а в небе тотчас появились два ястреба.
Один из них был всем прекрасно знаком — с синей ленточкой на лапке. У другой же птицы ленточка эта отливала лиловым. Они резвились в воздухе, поднимаясь все выше и выше в своем свадебном танце, и вот превратились в две еле заметные точки. Потом и точки эти исчезли.
Гарион и остальные пробыли у Полгары и Дарника еще две недели. Но вот Полидра, заметив, что хозяевам хочется покоя и уединения, предложила всем съездить в Вейл. Пообещав к вечеру воротиться, Гарион с Сенедрой взяли сына и подросшего уже волчонка и вместе с Белгаратом и Полидрой отправились в самое сердце Вейла.
Около полудня они добрались до приземистой башни Белгарата и поднялись по винтовой лестнице на самый верхний этаж.
— Осторожнее, тут ступенька еле держится, — рассеянно предостерег их на лестнице хозяин.
Гарион помешкал, пропустил всех вперед, потом приподнял тяжелую каменную плиту и заглянул под нее. Под нею обнаружился круглый камушек величиной с лесной орех. Гарион вытащил его, сунул в карман и опустил плиту на место. Он заметил, что другие ступени вытерлись и просели от времени, а эта выглядит как новенькая, и подумал о том, сколько столетий или тысячелетий подряд старик перешагивал через нее. И Гарион стал подниматься с приятным сознанием выполненного долга.
— Что ты там делал? — спросил Белгарат.
— Ступеньку чинил. — И Гарион вручил старику странный камушек. — Она шаталась из-за этой вот штуковины. Теперь стоит как влитая.
— А знаешь, я буду скучать по этой ступеньке, — жалобно вздохнул старик. Потом уставился на камушек. — Ах, вспомнил! Я сам его положил под ступеньку.
— Но для чего? — изумилась Сенедра.
— Это бриллиант, моя девочка, — объяснил Белгарат. — Я хотел проверить, сколько времени мне понадобится ходить взад-вперед по лестнице, чтобы истолочь его в пыль.
— Бриллиант? — Глаза Сенедры расширились.
— Можешь взять его себе, если хочешь.
Белгарат протянул камушек королеве.
И тут случилось невероятное. Невзирая на свое толнедрийское происхождение, Сенедра продемонстрировала подлинное бескорыстие.
— Нет, спасибо, Белгарат, — сказала она. — Я не хочу разлучать тебя со старинным другом. Мы с Гарионом можем положить его на место, когда будем уходить.
Белгарат расхохотался.
Гэран и молодой волк резвились на полу под одним из окон. Мальчуган тискал волчонка, таскал за уши и хвост, зверь же, стоически снося истязания, то и дело норовил облизать мальчишке лицо. Гэран заливался счастливым хохотом.
Полидра критически оглядела круглую сводчатую комнату.
— Приятно вновь оказаться дома. — Она ласково погладила спинку кресла, испещренную глубокими царапинами от совиных когтей. — Я не менее тысячи лет просидела на этой самой спинке…
— А что ты делала тут, бабушка? — спросила Сенедра, которая безотчетно копировала теперь обращения Гариона к близким.
— Надзирала вон за ним. — И золотоволосая женщина указала на Белгарата. — Я полагала, что он когда-нибудь меня все-таки узнает, но не могла предположить, что случится это так нескоро. Вот и пришлось мне привлечь его внимание.
— Каким образом, бабушка?
— Я избрала вот это обличье. — Полидра коснулась пышной своей груди. — Похоже, я много больше интересую его как женщина, нежели как сова или волчица.
— Кстати, все время забываю тебя кое о чем спросить, — вмешался Белгарат. — Когда мы повстречались, вокруг не было других волков. Что ты делала там, одна?
— Поджидала тебя.
Он заморгал.
— Так ты знала, что я буду там?
— Разумеется.
— А когда это было? — полюбопытствовала Сенедра.
— После того, как Торак похитил у Алдура Шар, — рассеянно ответил Белгарат — он явно думал о другом. — Учитель отослал меня на север, дабы я уведомил о случившемся Белара. Я обернулся волком, чтобы выиграть время. Мы с Полидрой повстречались в области, которая ныне именуется северной Алгарией. — Он поглядел на жену. — Кто предупредил тебя, что я иду?
— Меня ни о чем не надо было предупреждать, Белгарат, ведь, родившись, я уже знала, что в один прекрасный день ты придешь. Но ты, надо признаться, не спешил. — Она вновь оглядела помещение. — Думаю, мы немножко тут приберемся. А на окна непременно надо будет повесить занавески…
— Ну, что я говорил? — вздохнул Белгарат.
Засим последовали поцелуи, объятия, рукопожатия, слезы прощания. Потом Сенедра подхватила на руки Гэрана, Гарион — волчонка, и семейство стало спускаться вниз по винтовой лестнице.
— Чуть не забыл, — на полпути спохватился Гарион. — Отдай мне бриллиант — я положу его на место.
— Разве нельзя положить на его место простой камушек? — Глазки Сенедры хитро блеснули.
— Дорогая, если тебе так уж нужен бриллиант, я подарю точно такой же.
— Конечно, Гарион, но если я оставлю у себя еще и этот, то у меня их будет целых два!
Он рассмеялся, но решительно разжал маленький кулачок жены, взял камень и возвратил его на прежнее место, под каменную ступеньку.
Внизу они сели на коней и шагом поехали по равнине, залитой ярким весенним солнцем. Сенедра прижимала к себе Гэрана, а волчонок трусил рядышком, то и дело бросаясь в погоню за кроликами.
Они еще недалеко отъехали от башни, когда Гарион расслышал знакомый звук, похожий на шепот. Он натянул поводья.
— Сенедра, — окликнул он жену и указал на двери башни. — Погляди…
Она оглянулась.
— Но я ничего не вижу.
— Подожди. Они вот-вот появятся.
— Кто?
— Дедушка и бабушка. А вот и они!
Два волка один за другим выскользнули из дверей и побежали рядышком по поросшей травой равнине. Они бежали, упиваясь свободой и ничем не омраченной радостью.
— Я уверена была, что они начнут с генеральной уборки, — удивилась Сенедра.
— Но это куда важнее, Сенедра. Это много, много важнее…
На закате они подъехали к дому Полгары и Дарника. Дарник все еще работал в поле, а из кухни доносилось тихое пение Полгары. Сенедра вошла в дом, а Гарион, сопровождаемый волчонком, направился прямо к Дарнику.
Ужин в тот день их ожидал королевский — гусь с пряной подливкой и роскошным гарниром из овощей трех видов. Был на столе и ароматный, свежеиспеченный хлеб, с которого еще стекали прозрачные капли горячего масла.
— Где ты взяла гуся, Полгара? — спросил озадаченный Дарник.
— Мой маленький секрет, — спокойно отозвалась жена.
— Пол!
— Объясню как-нибудь в другой раз, дорогой. А теперь давайте есть, покуда все не остыло.
А после ужина все долго сидели у камина. Собственно, огонь развели, казалось бы, без особой надобности — было тепло, даже окна и двери оставались открытыми, — но ведь именно огонь и очаг делают заурядное жилище родным домом, и тепло им необходимо не только для того, чтобы согреться…
Полгара держала на коленях Гэрана. Она прижималась щекой к его нежным кудряшкам, и лицо ее выражало полнейшее довольство.
— Это для практики, — тихонько сказала она, улыбнувшись Сенедре.
— Ну уж этого навыка вы никогда не утратите, тетушка Пол, — отвечала королева Ривы. — Ведь вы вырастили сотни мальчишек на своем веку!
— Ну, уж не сотни, дорогая моя, но полезно кое-что освежить в памяти…
Волчонок спал мертвецким сном у самого камина. Он то и дело тоненько взвизгивал во сне и сучил лапами.
— Наш малыш видит сон, — улыбнулся Дарник.
— Неудивительно, — ответил Гарион. — Всю обратную дорогу от дедушкиной башни этот грозный зверь гонялся за кроликами. Правда, ни одного так и не изловил. Кажется мне, он делал это просто ради забавы.
— Кстати, о снах. — Тетушка Пол встала. — Вам, вашему сыну и этому щенку завтра поутру рано вставать. Пора ложиться.
Поутру они поднялись с первыми лучами солнца, с наслаждением позавтракали, а потом Дарник с Гарионом отправились седлать лошадей.
Прощание было кратким — в сущности, в нем вовсе не было нужды, ибо они и не намеревались расставаться. Перекинувшись парой слов, женщины наскоро поцеловались, а Гарион с Дарником обменялись крепким рукопожатием.
На середине склона холма Сенедра вдруг обернулась.
— Тетушка Пол! — звонко крикнула она. — Я тебя люблю!
— Да, дорогая, — откликнулась Полгара. — Я знаю. И я люблю тебя.
ЭПИЛОГ
— Какого пустяка?
— Он умеет летать, — благоговейно произнесла плясунья.
Ярблек лишь покачал головой, извлек на свет бумаги и быстро переписал их на имя Белдина.
— На кой сдались мне эти бумажонки? — изумился Белдин.
Гарион уже не впервые отметил, что, когда горбун пытается скрыть свои чувства, он прибегает к этому грубоватому жаргону. А чувства Белдина сейчас обуревали такие, что он сам их испугался…
— Спрячь их или выбрось, — пожала плечиками Велла. — Мне они также без надобности.
— Вот и ладненько, дорогуша.
Горбун смял бумаги и положил шарик на ладонь. Белый комочек тотчас же вспыхнул ярким пламенем и сгорел дотла.
— Так-то оно способнее будет. — Белдин сдунул с ладони пепел. — Ну что, дело сделано?
— Не совсем, — ответила Велла. Она наклонилась и вытащила из-за голенищ два острых кинжала. Потом еще два — из-за пояса.
— Вот, — протянула она их своему новому хозяину. — Они мне больше не нужны.
Взгляд ее был непривычно нежен и кроток.
— О-о-о… — Глаза Полгары наполнились слезами.
— Что это значит, Пол? — взволновался Дарник.
— Это самая великая жертва, на какую только способна надракийская женщина. — Полгара промокнула глаза уголком фартука. — Только что она всецело покорилась Белдину. Как это прекрасно!
— А на что мне эти ножички? — ласково улыбнулся Белдин.
Он подбросил кинжалы в воздух один за другим, и они пропали, обратившись в дым.
— До свиданьица, Белгарат, — сказал Белдин старому волшебнику. — Пошалили мы с тобой на славу, правда?
— Славное было времечко… — У Белгарата в глазах стояли слезы.
— Похоже, Дарник, — обратился горбун к кузнецу, — ты здесь меня заменишь.
— Ты говоришь сейчас так, будто собираешься умереть, — удивился Дарник.
— Еще чего, Дарник! Вовсе не собираюсь умирать. Просто… сменю образ жизни. Попрощайтесь за меня с близняшками. Все им растолкуйте. А ты, Ярблек, упивайся богатством, но не забудь, я все-таки остался в выигрыше! Гарион, смотри, чтобы в мире дела шли на лад!
— Ну, об этом позаботится Эрионд.
— Это я знаю, но приглядывай за ним! Не позволь ему влипнуть в новую историю!
Сенедре Белдин ничего не сказал — он просто облапил королеву и звонко чмокнул в щечку. Поцеловал он и Полидру. Она с любовью обняла его в ответ — янтарные глаза ее лучились.
— Пока, старая корова. — Он фамильярно шлепнул Полгару по мягкому месту. Потом выразительно поглядел на ее талию и добавил: — Говорил же я тебе, что растолстеешь, ежели будешь лопать столько конфет!
Она поцеловала его со слезами на глазах.
— Ну, а теперича, ласковая моя, — обратился он к Велле, — пойдем-ка прогуляемся. Нам надо кое-что обсудить, прежде чем мы всем сделаем ручкой.
И они рука об руку отправились на вершину ближайшего холма. Там они довольно долго беседовали. Потом обнялись, обменялись пламенным поцелуем и, не размыкая объятий, пропали, а в небе тотчас появились два ястреба.
Один из них был всем прекрасно знаком — с синей ленточкой на лапке. У другой же птицы ленточка эта отливала лиловым. Они резвились в воздухе, поднимаясь все выше и выше в своем свадебном танце, и вот превратились в две еле заметные точки. Потом и точки эти исчезли.
Гарион и остальные пробыли у Полгары и Дарника еще две недели. Но вот Полидра, заметив, что хозяевам хочется покоя и уединения, предложила всем съездить в Вейл. Пообещав к вечеру воротиться, Гарион с Сенедрой взяли сына и подросшего уже волчонка и вместе с Белгаратом и Полидрой отправились в самое сердце Вейла.
Около полудня они добрались до приземистой башни Белгарата и поднялись по винтовой лестнице на самый верхний этаж.
— Осторожнее, тут ступенька еле держится, — рассеянно предостерег их на лестнице хозяин.
Гарион помешкал, пропустил всех вперед, потом приподнял тяжелую каменную плиту и заглянул под нее. Под нею обнаружился круглый камушек величиной с лесной орех. Гарион вытащил его, сунул в карман и опустил плиту на место. Он заметил, что другие ступени вытерлись и просели от времени, а эта выглядит как новенькая, и подумал о том, сколько столетий или тысячелетий подряд старик перешагивал через нее. И Гарион стал подниматься с приятным сознанием выполненного долга.
— Что ты там делал? — спросил Белгарат.
— Ступеньку чинил. — И Гарион вручил старику странный камушек. — Она шаталась из-за этой вот штуковины. Теперь стоит как влитая.
— А знаешь, я буду скучать по этой ступеньке, — жалобно вздохнул старик. Потом уставился на камушек. — Ах, вспомнил! Я сам его положил под ступеньку.
— Но для чего? — изумилась Сенедра.
— Это бриллиант, моя девочка, — объяснил Белгарат. — Я хотел проверить, сколько времени мне понадобится ходить взад-вперед по лестнице, чтобы истолочь его в пыль.
— Бриллиант? — Глаза Сенедры расширились.
— Можешь взять его себе, если хочешь.
Белгарат протянул камушек королеве.
И тут случилось невероятное. Невзирая на свое толнедрийское происхождение, Сенедра продемонстрировала подлинное бескорыстие.
— Нет, спасибо, Белгарат, — сказала она. — Я не хочу разлучать тебя со старинным другом. Мы с Гарионом можем положить его на место, когда будем уходить.
Белгарат расхохотался.
Гэран и молодой волк резвились на полу под одним из окон. Мальчуган тискал волчонка, таскал за уши и хвост, зверь же, стоически снося истязания, то и дело норовил облизать мальчишке лицо. Гэран заливался счастливым хохотом.
Полидра критически оглядела круглую сводчатую комнату.
— Приятно вновь оказаться дома. — Она ласково погладила спинку кресла, испещренную глубокими царапинами от совиных когтей. — Я не менее тысячи лет просидела на этой самой спинке…
— А что ты делала тут, бабушка? — спросила Сенедра, которая безотчетно копировала теперь обращения Гариона к близким.
— Надзирала вон за ним. — И золотоволосая женщина указала на Белгарата. — Я полагала, что он когда-нибудь меня все-таки узнает, но не могла предположить, что случится это так нескоро. Вот и пришлось мне привлечь его внимание.
— Каким образом, бабушка?
— Я избрала вот это обличье. — Полидра коснулась пышной своей груди. — Похоже, я много больше интересую его как женщина, нежели как сова или волчица.
— Кстати, все время забываю тебя кое о чем спросить, — вмешался Белгарат. — Когда мы повстречались, вокруг не было других волков. Что ты делала там, одна?
— Поджидала тебя.
Он заморгал.
— Так ты знала, что я буду там?
— Разумеется.
— А когда это было? — полюбопытствовала Сенедра.
— После того, как Торак похитил у Алдура Шар, — рассеянно ответил Белгарат — он явно думал о другом. — Учитель отослал меня на север, дабы я уведомил о случившемся Белара. Я обернулся волком, чтобы выиграть время. Мы с Полидрой повстречались в области, которая ныне именуется северной Алгарией. — Он поглядел на жену. — Кто предупредил тебя, что я иду?
— Меня ни о чем не надо было предупреждать, Белгарат, ведь, родившись, я уже знала, что в один прекрасный день ты придешь. Но ты, надо признаться, не спешил. — Она вновь оглядела помещение. — Думаю, мы немножко тут приберемся. А на окна непременно надо будет повесить занавески…
— Ну, что я говорил? — вздохнул Белгарат.
Засим последовали поцелуи, объятия, рукопожатия, слезы прощания. Потом Сенедра подхватила на руки Гэрана, Гарион — волчонка, и семейство стало спускаться вниз по винтовой лестнице.
— Чуть не забыл, — на полпути спохватился Гарион. — Отдай мне бриллиант — я положу его на место.
— Разве нельзя положить на его место простой камушек? — Глазки Сенедры хитро блеснули.
— Дорогая, если тебе так уж нужен бриллиант, я подарю точно такой же.
— Конечно, Гарион, но если я оставлю у себя еще и этот, то у меня их будет целых два!
Он рассмеялся, но решительно разжал маленький кулачок жены, взял камень и возвратил его на прежнее место, под каменную ступеньку.
Внизу они сели на коней и шагом поехали по равнине, залитой ярким весенним солнцем. Сенедра прижимала к себе Гэрана, а волчонок трусил рядышком, то и дело бросаясь в погоню за кроликами.
Они еще недалеко отъехали от башни, когда Гарион расслышал знакомый звук, похожий на шепот. Он натянул поводья.
— Сенедра, — окликнул он жену и указал на двери башни. — Погляди…
Она оглянулась.
— Но я ничего не вижу.
— Подожди. Они вот-вот появятся.
— Кто?
— Дедушка и бабушка. А вот и они!
Два волка один за другим выскользнули из дверей и побежали рядышком по поросшей травой равнине. Они бежали, упиваясь свободой и ничем не омраченной радостью.
— Я уверена была, что они начнут с генеральной уборки, — удивилась Сенедра.
— Но это куда важнее, Сенедра. Это много, много важнее…
На закате они подъехали к дому Полгары и Дарника. Дарник все еще работал в поле, а из кухни доносилось тихое пение Полгары. Сенедра вошла в дом, а Гарион, сопровождаемый волчонком, направился прямо к Дарнику.
Ужин в тот день их ожидал королевский — гусь с пряной подливкой и роскошным гарниром из овощей трех видов. Был на столе и ароматный, свежеиспеченный хлеб, с которого еще стекали прозрачные капли горячего масла.
— Где ты взяла гуся, Полгара? — спросил озадаченный Дарник.
— Мой маленький секрет, — спокойно отозвалась жена.
— Пол!
— Объясню как-нибудь в другой раз, дорогой. А теперь давайте есть, покуда все не остыло.
А после ужина все долго сидели у камина. Собственно, огонь развели, казалось бы, без особой надобности — было тепло, даже окна и двери оставались открытыми, — но ведь именно огонь и очаг делают заурядное жилище родным домом, и тепло им необходимо не только для того, чтобы согреться…
Полгара держала на коленях Гэрана. Она прижималась щекой к его нежным кудряшкам, и лицо ее выражало полнейшее довольство.
— Это для практики, — тихонько сказала она, улыбнувшись Сенедре.
— Ну уж этого навыка вы никогда не утратите, тетушка Пол, — отвечала королева Ривы. — Ведь вы вырастили сотни мальчишек на своем веку!
— Ну, уж не сотни, дорогая моя, но полезно кое-что освежить в памяти…
Волчонок спал мертвецким сном у самого камина. Он то и дело тоненько взвизгивал во сне и сучил лапами.
— Наш малыш видит сон, — улыбнулся Дарник.
— Неудивительно, — ответил Гарион. — Всю обратную дорогу от дедушкиной башни этот грозный зверь гонялся за кроликами. Правда, ни одного так и не изловил. Кажется мне, он делал это просто ради забавы.
— Кстати, о снах. — Тетушка Пол встала. — Вам, вашему сыну и этому щенку завтра поутру рано вставать. Пора ложиться.
Поутру они поднялись с первыми лучами солнца, с наслаждением позавтракали, а потом Дарник с Гарионом отправились седлать лошадей.
Прощание было кратким — в сущности, в нем вовсе не было нужды, ибо они и не намеревались расставаться. Перекинувшись парой слов, женщины наскоро поцеловались, а Гарион с Дарником обменялись крепким рукопожатием.
На середине склона холма Сенедра вдруг обернулась.
— Тетушка Пол! — звонко крикнула она. — Я тебя люблю!
— Да, дорогая, — откликнулась Полгара. — Я знаю. И я люблю тебя.
ЭПИЛОГ
Алорийский Совет состоялся на исходе лета в Риве и проходил бурно и шумно. На Совете присутствовала масса народа — съехались даже те, кого обычно не приглашали, и потому неалорийских монархов с их дражайшими половинами оказалось больше, нежели собственно алорийцев. Бедняжкам Сенедре и Полгаре приходилось ублажать целую стаю щебечущих дам, которые наперебой осыпали их поздравлениями, а детишки липли к Гэрану, привлеченные его дружелюбием, а заодно и тем, что озорник недавно обнаружил лазейку, ведущую в кладовую, полную самых настоящих сокровищ. Правды ради надо сказать, что на Совете не так уж и усердно обсуждались дела государства. Но вот осень напомнила о себе налетевшими штормами, уведомив гостей о том, что пора и честь знать. В этом всегда состояло преимущество Ривы — как бы ни жаждали гости помешкать, погода всегда напоминала о том, что пора собираться домой.
Постепенно в Риве все стихло. Разумеется, возвращение короля и королевы с кронпринцем ознаменовалось роскошными торжествами, но ведь люди, сколь бы эмоциональны они ни были, просто не в состоянии праздновать бесконечно. И вот недели эдак через две жизнь вошла в обычную колею.
Гарион теперь почти целыми днями обсуждал с Кейлом государственные дела. В его отсутствие приняты были многочисленные важные решения, и хотя король во всем доверял мнению Кейла, ему следовало войти в курс дел — к тому же многие бумаги требовали августейшей резолюции.
Беременность Сенедры развивалась без осложнений. Маленькая королева цвела и наливалась, словно яблочко по осени, но нрав ее неуклонно портился. Впрочем, одно утешало: страсть к экзотическим кушаньям, обуревающая большинство дам, пребывающих в интересном положении, не слишком обуревала королеву Ривы. Мужская половина человечества уже давно заподозрила, что гастрономические причуды их беременных жен — не более чем изысканная форма измывательства над мужьями. Чем причудливее было требуемое лакомство и чем сложнее мужу было добыть его, тем горячее жена уверяла, что просто умрет, если тотчас же его не отведает. Гарион был почти уверен, что тут крылось нечто большее: ведь если муж готов полмира обойти, чтобы принести жене зимой горстку земляники или же диковинное морское животное, обитающее на другом конце света, то это верный признак того, что жена горячо любима, невзирая на ее расплывающуюся талию. Однако Сенедра лишена была львиной доли удовольствия — ведь стоило ей ошарашить мужа невыполнимой на первый взгляд просьбой, как Гарион просто-напросто выходил в соседнюю комнату и, немного поколдовав, создавал желанный деликатес и подносил его супруге — обыкновенно на серебряной тарелочке. Сенедра раз от разу мрачнела, надувала губки и в конце концов отказалась от своей затеи.
Однажды холодным осенним вечером в гавань вошел маллорейский корабль с обледенелыми снастями. Капитан самолично доставил во дворец пергаментный свиток с печатью императора Маллореи Закета. Гарион тепло поблагодарил моряка, гостеприимно предоставил ему пищу и кров в цитадели и поспешил с письмом в свои покои. Сенедра сидела у камина с шитьем в руках. Гэран и юный волк спали у очага — оба сопели и вздрагивали во сне. Они всегда спали только вместе. Сенедра уже давно отчаялась разлучить эту парочку, ибо ни одна дверь в мире не запирается достаточно надежно с обеих сторон.
— Что это, дорогой? — спросила Сенедра.
— Только что пришло письмо от Закета.
— Да? И что же он пишет?
— Да я еще не читал…
— Открывай скорее, Гарион! Умираю от любопытства. Как дела в Мал-Зэте?
Гарион сломал печать и развернул пергамент.
«Его величеству королю Ривы Белгариону, — принялся он читать вслух, — Повелителю Запада, Богоубийце, Господину Западного моря и его августейшей супруге королеве Сенедре, правительнице Острова Ветров, принцессе Толнедрийской империи и жемчужине королевского дома Боурунов от Закета, императора всего Ангарака.
Надеюсь, письмо мое застанет вас обоих в добром здравии. Шлю поздравления с появлением на свет вашей дочери — на случай, если она уже соизволила родиться. (Предвидя ваше удивление, сообщаю: нет, я не обрел дара ясновидения. Цирадис однажды сказала, что перестала быть прорицательницей. Я всерьез подозреваю, что она была со мною не вполне искренна.)
С тех пор как мы расстались, произошло много достойных упоминания событий. Мой двор с великой радостью и облегчением воспринял произошедшую во мне перемену, которая явилась результатом нашего совместного путешествия на риф Корим и всего, что там произошло. Видимо, дотоле я был невыносимым монархом. Однако не спешите делать вывод, что теперь на Мал-Зэт снизошло полнейшее благоденствие и всеобщее счастье. Мой генералитет рвал и метал, когда я объявил о мирном договоре с королем Ургитом. Ты ведь сам знаешь, каковы они, эти генералы… Если кончается война, они ноют и скулят, словно ребятишки, у которых отобрали любимую цацку. Мне пришлось некоторых, особо ретивых, как следует взять за горло. Кстати, недавно Атеска получил повышение — он теперь главнокомандующий всей маллорейской армией. Это также взбесило моих генералов, но ведь я не золотой, чтобы угождать всем сразу, правда?
Я постоянно переписываюсь с Ургитом — редкий, доложу тебе, парень: такой же забавник, как и его братец. Полагаю, мы вскоре совершенно с ним поладим. Моих министров и чиновников чуть удар не хватил, когда я объявил о том, что предоставляю полную автономию Далазийским протекторатам. Я совершенно убежден, что далазийцам надобно предоставить полную свободу. У многих моих министров мнение, надо сказать, было иным, и они бузили не меньше генералов. Однако все они в одночасье угомонились, когда я объявил, что Брадор вскоре проведет тщательную аудиторскую проверку всех министерств и ведомств. Полагаю, перспектива разоблачения всех их махинаций в протекторатах весьма развлечет моих чинуш.
Да, вот странность: во дворец явился престарелый гролим — сразу вскоре после нашего возвращения из Дал-Перивора. Я было собирался его прогнать, но Эрионд решительно настоял на том, чтобы старик остался. У этого деда какое-то неудобопроизносимое имя, но Эрионд зовет его просто Пелатом. Этот сморчок довольно мил, но говорит порой странные вещи. Язык его напоминает мне наречие, на котором написаны небезызвестные всем нам Ашабские пророчества или Маллорейские проповеди далазийцев. Весьма и весьма странно».
— Я почти позабыл об этом! — оторвался от письма Гарион.
— О чем, дорогой? — Сенедра подняла голову от шитья.
— Помнишь того древнего гролима, которого мы повстречали в Пельдане? Это было как раз в тот вечер, когда тебя клюнул цыпленок. Теперь вспомнила?
— Да. Очень милый и достойный старец.
— Он более чем милый и более чем достойный, Сенедра! Он ко всему еще и пророк, и голос сказал мне, что ему предстоит стать первым апостолом Эрионда.
— Да, у Эрионда длинные руки! Читай дальше, Гарион.
«Мы с Цирадис очень долго проговорили с Пелатом и Эриондом, и решили, что новый статус нашего друга некоторое время надо держать в тайне. Он еще так молод и невинен, а потому нельзя вот так сразу бросать его в бездну человеческой подлости и разврата. Не хотелось бы столь горько разочаровывать юношу в самом начале его славного пути. Ведь всем нам памятен Торак с его неутолимой жаждой поклонения — однако, как только мы заикнулись о том, чтобы чтить Эрионда как бога, он поднял нас на смех. Может, Полгара кое-что упустила из виду, воспитывая парня?
И все же мы сделали маленькое исключение. Группа официальных лиц в сопровождении третьей, седьмой и девятой армий посетила Мал-Яск. Стража храма и чандимы вознамерились было улизнуть, но генерал Атеска живо приказал окружить их. Я дождался, покуда Эрионд не отправится на утреннюю прогулку — он каждое утро выезжает на своем коне, — и решительно побеседовал с гролимами. Я не намеревался расстраивать нашего мальчика, но дал гролимам ясно понять, что буду сам невероятно удручен, если они в ближайшем будущем кардинально не переменят своих обычаев. Рядом со мною стоял Атеска, поигрывая мечом, и гролимы быстро уловили суть. И тут, словно гром с ясного неба, в храме появился Эрионд. (Интересно, с какой скоростью бегает этот его конь? В то утро парня видели более чем в трех лигах от города! ) Он объявил собравшимся, что их черные балахоны в высшей степени неприглядны и что белые пойдут им гораздо больше, и тут же без лишних слов изменил цвет всех их одежд. Боюсь, что тут и пришел конец его инкогнито, по крайней мере, в этой части Маллореи! Потом он заявил, что их ножички больше им не понадобятся, и в храме тотчас же не осталось ни единого кинжала. Покончив с этим, Эрионд погасил огонь в святилище и украсил алтарь живыми цветами. Уже позже до моего сведения довели, что подобные волшебные перемены имели в тот час место по всей Маллорее. Теперь Ургит выясняет, как с этим обстоят дела в Хтол-Мургосе. Положительно, к нашему новому богу всем предстоит еще привыкнуть…
В общем, гролимы все как один дружненько пали ниц. (Я лично подозреваю, что не все они так уж искренни, посему не спешу проводить в армии демобилизацию.) Эрионд поспешно повелел всем подняться и заняться делами: ухаживать за больными и немощными, приглядывать за бедняками, сиротами и бездомными.
По пути домой в Мал-Зэт Пелат подъехал ко мне, улыбнулся своей сладенькой улыбочкой и говорит: «Мой Учитель считает, что пора тебе переменить свой статус, император Маллореи». Тут у меня, надо признаться, поджилки затряслись. Я решил было, что Эрионд предложит мне отречься от престола и отправит куда-нибудь в горы овец пасти. Но Пелат продолжал: «Мой Учитель полагает, что вы кое-что откладываете в долгий ящик, причем совершенно неоправданно».
«И что именно?» — спросил я.
«Более того, ваша медлительность крайне печалит прорицательницу из Келля. Учитель настоятельно советует вам просить ее руки. Он хочет, чтобы это дело было улажено, прежде чем какие-либо неожиданные события расстроят ваши планы».
И вот, воротясь в Мал-Зэт, я сделал Цирадис официальное предложение. Как мне показалось, выражения мои были вполне уместны. Но Цирадис сразила меня наповал! Она наотрез мне отказала! Я думал, сердце мое вот-вот остановится. И тут наша маленькая загадочная пророчица заговорила сама, да как! Она сказала мне все, что обо мне думает. Никогда прежде не видел ее такой! Говорила она страстно, а некоторые ее выражения, хоть и были архаичными, все же никоим образом не льстили моему самолюбию. Потом я лазал в словари, настолько упомянутые выражения были таинственны».
— Вот молодчина! — воскликнула Сенедра.
«Но я жаждал примирения, — продолжал чтение Гарион, — и немедленно рухнул перед нею на колени, умоляя ее стать моей в таких идиотских и тошнотворно выспренних выражениях, что красноречие мое глубоко растрогало Цирадис, сердце ее смягчилось и она согласилась».
— Ох, уж эти мужчины! — презрительно фыркнула Сенедра.
«Церемония бракосочетания была столь пышной, что я вконец разорился. Мне пришлось даже занять деньжат у одного из деловых партнеров Хелдара — кстати, под гигантские проценты. Шафером на свадьбе был, разумеется, Эрионд — таким образом в мой гроб был забит последний гвоздь: если церемонию совершает бог, то ни о каком разводе и помыслить невозможно. Я погиб! В общем, месяц тому назад мы с Цирадис поженились и, доложу вам, никогда еще в жизни не был я счастливее!»
— О-о-о, — прерывисто вздохнула Сенедра, — как трогательно! — И она потянулась к кружевному платочку.
— Это еще не конец письма, — поспешно сказал Гарион.
— Так читай дальше! — Сенедра приложила платочек к глазам.
«Маллорейцы из Ангарака были вовсе не в восторге от того, что я взял в жены далазийку, но мудро предпочли держать свое мнение при себе: конечно, я переменился, но не настолько! Теперь Цирадис с величайшим трудом привыкает к своему новому положению — я в лепешку расшибся, но так и не смог убедить ее, что императрице подобает носить драгоценности. Она упорно украшает себя живыми цветами, а придворные дамы рабски подражают ей, чем повергают в отчаяние всех ювелиров Мал-Зэта.
Я долго намеревался обезглавить моего родственничка, эрцгерцога Отрата, но парень настолько жалок, что в конце концов я передумал и попросту отправил его домой. Следуя мудрому совету, который дал мне Белдин еще в Дал-Периворе, я приказал этому кретину заточить жену в мельсенском дворце и до конца дней своих не приближаться к ней более. Спору нет, эта дама — истинно притча во языцех в родном своем Мельсене, но, полагаю, она заслужила некоторую компенсацию за то, что все эти годы имела дело с таким ублюдком.
Вот, пожалуй, и все наши новости, Гарион. С величайшим нетерпением ждем весточки от вас и всех наших друзей, коим шлем самый горячий привет и заверения в искренней любви.
Всегда ваши
Каль (зачеркнуто) Закет и императрица Цирадис.
P.S. Заметь, я решительно отказываюсь от этой глупой и хвастливой приставки! О, чуть было не забыл: моя киска пару месяцев тому назад вновь покрыла себя позором. Не хочется ли Сенедре котеночка? Может быть, такой подарочек сгодится и для вашей малютки? Могу прислать сразу двоих.
З.»
С началом зимы королева Ривы все чаще стала выходить из себя, причем ее недовольство собою и миром возрастало по мере увеличения объема ее талии. Есть женщины, словно самой природой созданные для беременности, — королева Ривы явно была не из их числа. Она дерзила мужу, сурово обходилась с сыном, а однажды попыталась даже пнуть ногой безобидного волчонка. Юный волк проворно увернулся от удара и непонимающими глазами уставился на Гариона.
— Разве брат кого-то обидел? — спросил он по-волчьи.
— Нет, — ответил Гарион. — Все дело в том, что моя волчица сильно не в духе. Вскоре ей предстоит ощениться, а в такое время самки двуногих всегда невыносимы.
— А-а-а, — протянул волчонок, — Странные вы, люди, существа!
— Вполне с тобою согласен, — рассмеялся Гарион.
Метель на разные голоса завывала за окнами, но и в такую непогоду Грелдик умудрился доставить Полидру на Остров Ветров.
— Как же ты нашел дорогу? — спросил Гарион у закутанного в шубу моряка, когда они сидели у огня с кружками доброго эля.
Постепенно в Риве все стихло. Разумеется, возвращение короля и королевы с кронпринцем ознаменовалось роскошными торжествами, но ведь люди, сколь бы эмоциональны они ни были, просто не в состоянии праздновать бесконечно. И вот недели эдак через две жизнь вошла в обычную колею.
Гарион теперь почти целыми днями обсуждал с Кейлом государственные дела. В его отсутствие приняты были многочисленные важные решения, и хотя король во всем доверял мнению Кейла, ему следовало войти в курс дел — к тому же многие бумаги требовали августейшей резолюции.
Беременность Сенедры развивалась без осложнений. Маленькая королева цвела и наливалась, словно яблочко по осени, но нрав ее неуклонно портился. Впрочем, одно утешало: страсть к экзотическим кушаньям, обуревающая большинство дам, пребывающих в интересном положении, не слишком обуревала королеву Ривы. Мужская половина человечества уже давно заподозрила, что гастрономические причуды их беременных жен — не более чем изысканная форма измывательства над мужьями. Чем причудливее было требуемое лакомство и чем сложнее мужу было добыть его, тем горячее жена уверяла, что просто умрет, если тотчас же его не отведает. Гарион был почти уверен, что тут крылось нечто большее: ведь если муж готов полмира обойти, чтобы принести жене зимой горстку земляники или же диковинное морское животное, обитающее на другом конце света, то это верный признак того, что жена горячо любима, невзирая на ее расплывающуюся талию. Однако Сенедра лишена была львиной доли удовольствия — ведь стоило ей ошарашить мужа невыполнимой на первый взгляд просьбой, как Гарион просто-напросто выходил в соседнюю комнату и, немного поколдовав, создавал желанный деликатес и подносил его супруге — обыкновенно на серебряной тарелочке. Сенедра раз от разу мрачнела, надувала губки и в конце концов отказалась от своей затеи.
Однажды холодным осенним вечером в гавань вошел маллорейский корабль с обледенелыми снастями. Капитан самолично доставил во дворец пергаментный свиток с печатью императора Маллореи Закета. Гарион тепло поблагодарил моряка, гостеприимно предоставил ему пищу и кров в цитадели и поспешил с письмом в свои покои. Сенедра сидела у камина с шитьем в руках. Гэран и юный волк спали у очага — оба сопели и вздрагивали во сне. Они всегда спали только вместе. Сенедра уже давно отчаялась разлучить эту парочку, ибо ни одна дверь в мире не запирается достаточно надежно с обеих сторон.
— Что это, дорогой? — спросила Сенедра.
— Только что пришло письмо от Закета.
— Да? И что же он пишет?
— Да я еще не читал…
— Открывай скорее, Гарион! Умираю от любопытства. Как дела в Мал-Зэте?
Гарион сломал печать и развернул пергамент.
«Его величеству королю Ривы Белгариону, — принялся он читать вслух, — Повелителю Запада, Богоубийце, Господину Западного моря и его августейшей супруге королеве Сенедре, правительнице Острова Ветров, принцессе Толнедрийской империи и жемчужине королевского дома Боурунов от Закета, императора всего Ангарака.
Надеюсь, письмо мое застанет вас обоих в добром здравии. Шлю поздравления с появлением на свет вашей дочери — на случай, если она уже соизволила родиться. (Предвидя ваше удивление, сообщаю: нет, я не обрел дара ясновидения. Цирадис однажды сказала, что перестала быть прорицательницей. Я всерьез подозреваю, что она была со мною не вполне искренна.)
С тех пор как мы расстались, произошло много достойных упоминания событий. Мой двор с великой радостью и облегчением воспринял произошедшую во мне перемену, которая явилась результатом нашего совместного путешествия на риф Корим и всего, что там произошло. Видимо, дотоле я был невыносимым монархом. Однако не спешите делать вывод, что теперь на Мал-Зэт снизошло полнейшее благоденствие и всеобщее счастье. Мой генералитет рвал и метал, когда я объявил о мирном договоре с королем Ургитом. Ты ведь сам знаешь, каковы они, эти генералы… Если кончается война, они ноют и скулят, словно ребятишки, у которых отобрали любимую цацку. Мне пришлось некоторых, особо ретивых, как следует взять за горло. Кстати, недавно Атеска получил повышение — он теперь главнокомандующий всей маллорейской армией. Это также взбесило моих генералов, но ведь я не золотой, чтобы угождать всем сразу, правда?
Я постоянно переписываюсь с Ургитом — редкий, доложу тебе, парень: такой же забавник, как и его братец. Полагаю, мы вскоре совершенно с ним поладим. Моих министров и чиновников чуть удар не хватил, когда я объявил о том, что предоставляю полную автономию Далазийским протекторатам. Я совершенно убежден, что далазийцам надобно предоставить полную свободу. У многих моих министров мнение, надо сказать, было иным, и они бузили не меньше генералов. Однако все они в одночасье угомонились, когда я объявил, что Брадор вскоре проведет тщательную аудиторскую проверку всех министерств и ведомств. Полагаю, перспектива разоблачения всех их махинаций в протекторатах весьма развлечет моих чинуш.
Да, вот странность: во дворец явился престарелый гролим — сразу вскоре после нашего возвращения из Дал-Перивора. Я было собирался его прогнать, но Эрионд решительно настоял на том, чтобы старик остался. У этого деда какое-то неудобопроизносимое имя, но Эрионд зовет его просто Пелатом. Этот сморчок довольно мил, но говорит порой странные вещи. Язык его напоминает мне наречие, на котором написаны небезызвестные всем нам Ашабские пророчества или Маллорейские проповеди далазийцев. Весьма и весьма странно».
— Я почти позабыл об этом! — оторвался от письма Гарион.
— О чем, дорогой? — Сенедра подняла голову от шитья.
— Помнишь того древнего гролима, которого мы повстречали в Пельдане? Это было как раз в тот вечер, когда тебя клюнул цыпленок. Теперь вспомнила?
— Да. Очень милый и достойный старец.
— Он более чем милый и более чем достойный, Сенедра! Он ко всему еще и пророк, и голос сказал мне, что ему предстоит стать первым апостолом Эрионда.
— Да, у Эрионда длинные руки! Читай дальше, Гарион.
«Мы с Цирадис очень долго проговорили с Пелатом и Эриондом, и решили, что новый статус нашего друга некоторое время надо держать в тайне. Он еще так молод и невинен, а потому нельзя вот так сразу бросать его в бездну человеческой подлости и разврата. Не хотелось бы столь горько разочаровывать юношу в самом начале его славного пути. Ведь всем нам памятен Торак с его неутолимой жаждой поклонения — однако, как только мы заикнулись о том, чтобы чтить Эрионда как бога, он поднял нас на смех. Может, Полгара кое-что упустила из виду, воспитывая парня?
И все же мы сделали маленькое исключение. Группа официальных лиц в сопровождении третьей, седьмой и девятой армий посетила Мал-Яск. Стража храма и чандимы вознамерились было улизнуть, но генерал Атеска живо приказал окружить их. Я дождался, покуда Эрионд не отправится на утреннюю прогулку — он каждое утро выезжает на своем коне, — и решительно побеседовал с гролимами. Я не намеревался расстраивать нашего мальчика, но дал гролимам ясно понять, что буду сам невероятно удручен, если они в ближайшем будущем кардинально не переменят своих обычаев. Рядом со мною стоял Атеска, поигрывая мечом, и гролимы быстро уловили суть. И тут, словно гром с ясного неба, в храме появился Эрионд. (Интересно, с какой скоростью бегает этот его конь? В то утро парня видели более чем в трех лигах от города! ) Он объявил собравшимся, что их черные балахоны в высшей степени неприглядны и что белые пойдут им гораздо больше, и тут же без лишних слов изменил цвет всех их одежд. Боюсь, что тут и пришел конец его инкогнито, по крайней мере, в этой части Маллореи! Потом он заявил, что их ножички больше им не понадобятся, и в храме тотчас же не осталось ни единого кинжала. Покончив с этим, Эрионд погасил огонь в святилище и украсил алтарь живыми цветами. Уже позже до моего сведения довели, что подобные волшебные перемены имели в тот час место по всей Маллорее. Теперь Ургит выясняет, как с этим обстоят дела в Хтол-Мургосе. Положительно, к нашему новому богу всем предстоит еще привыкнуть…
В общем, гролимы все как один дружненько пали ниц. (Я лично подозреваю, что не все они так уж искренни, посему не спешу проводить в армии демобилизацию.) Эрионд поспешно повелел всем подняться и заняться делами: ухаживать за больными и немощными, приглядывать за бедняками, сиротами и бездомными.
По пути домой в Мал-Зэт Пелат подъехал ко мне, улыбнулся своей сладенькой улыбочкой и говорит: «Мой Учитель считает, что пора тебе переменить свой статус, император Маллореи». Тут у меня, надо признаться, поджилки затряслись. Я решил было, что Эрионд предложит мне отречься от престола и отправит куда-нибудь в горы овец пасти. Но Пелат продолжал: «Мой Учитель полагает, что вы кое-что откладываете в долгий ящик, причем совершенно неоправданно».
«И что именно?» — спросил я.
«Более того, ваша медлительность крайне печалит прорицательницу из Келля. Учитель настоятельно советует вам просить ее руки. Он хочет, чтобы это дело было улажено, прежде чем какие-либо неожиданные события расстроят ваши планы».
И вот, воротясь в Мал-Зэт, я сделал Цирадис официальное предложение. Как мне показалось, выражения мои были вполне уместны. Но Цирадис сразила меня наповал! Она наотрез мне отказала! Я думал, сердце мое вот-вот остановится. И тут наша маленькая загадочная пророчица заговорила сама, да как! Она сказала мне все, что обо мне думает. Никогда прежде не видел ее такой! Говорила она страстно, а некоторые ее выражения, хоть и были архаичными, все же никоим образом не льстили моему самолюбию. Потом я лазал в словари, настолько упомянутые выражения были таинственны».
— Вот молодчина! — воскликнула Сенедра.
«Но я жаждал примирения, — продолжал чтение Гарион, — и немедленно рухнул перед нею на колени, умоляя ее стать моей в таких идиотских и тошнотворно выспренних выражениях, что красноречие мое глубоко растрогало Цирадис, сердце ее смягчилось и она согласилась».
— Ох, уж эти мужчины! — презрительно фыркнула Сенедра.
«Церемония бракосочетания была столь пышной, что я вконец разорился. Мне пришлось даже занять деньжат у одного из деловых партнеров Хелдара — кстати, под гигантские проценты. Шафером на свадьбе был, разумеется, Эрионд — таким образом в мой гроб был забит последний гвоздь: если церемонию совершает бог, то ни о каком разводе и помыслить невозможно. Я погиб! В общем, месяц тому назад мы с Цирадис поженились и, доложу вам, никогда еще в жизни не был я счастливее!»
— О-о-о, — прерывисто вздохнула Сенедра, — как трогательно! — И она потянулась к кружевному платочку.
— Это еще не конец письма, — поспешно сказал Гарион.
— Так читай дальше! — Сенедра приложила платочек к глазам.
«Маллорейцы из Ангарака были вовсе не в восторге от того, что я взял в жены далазийку, но мудро предпочли держать свое мнение при себе: конечно, я переменился, но не настолько! Теперь Цирадис с величайшим трудом привыкает к своему новому положению — я в лепешку расшибся, но так и не смог убедить ее, что императрице подобает носить драгоценности. Она упорно украшает себя живыми цветами, а придворные дамы рабски подражают ей, чем повергают в отчаяние всех ювелиров Мал-Зэта.
Я долго намеревался обезглавить моего родственничка, эрцгерцога Отрата, но парень настолько жалок, что в конце концов я передумал и попросту отправил его домой. Следуя мудрому совету, который дал мне Белдин еще в Дал-Периворе, я приказал этому кретину заточить жену в мельсенском дворце и до конца дней своих не приближаться к ней более. Спору нет, эта дама — истинно притча во языцех в родном своем Мельсене, но, полагаю, она заслужила некоторую компенсацию за то, что все эти годы имела дело с таким ублюдком.
Вот, пожалуй, и все наши новости, Гарион. С величайшим нетерпением ждем весточки от вас и всех наших друзей, коим шлем самый горячий привет и заверения в искренней любви.
Всегда ваши
Каль (зачеркнуто) Закет и императрица Цирадис.
P.S. Заметь, я решительно отказываюсь от этой глупой и хвастливой приставки! О, чуть было не забыл: моя киска пару месяцев тому назад вновь покрыла себя позором. Не хочется ли Сенедре котеночка? Может быть, такой подарочек сгодится и для вашей малютки? Могу прислать сразу двоих.
З.»
С началом зимы королева Ривы все чаще стала выходить из себя, причем ее недовольство собою и миром возрастало по мере увеличения объема ее талии. Есть женщины, словно самой природой созданные для беременности, — королева Ривы явно была не из их числа. Она дерзила мужу, сурово обходилась с сыном, а однажды попыталась даже пнуть ногой безобидного волчонка. Юный волк проворно увернулся от удара и непонимающими глазами уставился на Гариона.
— Разве брат кого-то обидел? — спросил он по-волчьи.
— Нет, — ответил Гарион. — Все дело в том, что моя волчица сильно не в духе. Вскоре ей предстоит ощениться, а в такое время самки двуногих всегда невыносимы.
— А-а-а, — протянул волчонок, — Странные вы, люди, существа!
— Вполне с тобою согласен, — рассмеялся Гарион.
Метель на разные голоса завывала за окнами, но и в такую непогоду Грелдик умудрился доставить Полидру на Остров Ветров.
— Как же ты нашел дорогу? — спросил Гарион у закутанного в шубу моряка, когда они сидели у огня с кружками доброго эля.