Страница:
— Но на это нужно много сил и времени.
— Ты бы немало удивился тому, как много сил и времени могут затратить люди, чтобы потешить свое тщеславие. Кроме того, Халэд, мы ведь всегда можем немножко сжульничать, если в том будет нужда. Наши боги обожают мрамор, а мы хотим, чтобы они чувствовали себя здесь как дома.
— А дерево все же практичнее, — упрямо сказал он.
— Конечно, Халэд, так и есть, но оно такое обыденное. Нам нравится быть не такими, как все.
— Да, уж это вам вполне удалось.
Сарсос даже пах иначе. Во всяком эленийском городе ощущались неприятные испарения — смесь сажи из дымящих труб, гниющего мусора и зловония из примитивных и плохо очищавшихся сточных ям. В Сарсосе же пахло розами. Стояло лето, и повсюду были небольшие парки и скверы, усаженные розами. Лицо Эланы стало задумчивым, и Спархок внутренним взором провидел обширную программу общественных работ, которые предстоят в будущем эленийской столице.
Архитектура и расположение зданий в городе были тонко продуманны и в высшей степени сложными. Улицы были широкими и по большей части прямыми — если только жители города не нарушали их упорядоченность по каким-то эстетическим причинам. Все дома были отделаны мрамором и по фасаду украшены изящными белоснежными колоннами. Это был совершенно не эленийский город.
И обитатели его выглядели странно не по-стирикски. Их сородичи на западе носили мешковатые одеяния из белого домотканого холста. Такая одежда настолько широко была распространена среди западных стириков, что стала как бы их отличительным знаком. Стирики Сарсоса одевались в шелка и лен, и хотя они тоже отдавали предпочтение белому цвету, встречались и другие оттенки — синий, зеленый, желтый, а иногда и ярко-алый. Стирикских женщин на Западе видели редко, но здесь их было множество. Они тоже одевались ярко и вплетали в волосы живые цветы.
Однако куда больше бросалось в глаза различие в поведении и манере держаться. Стирики Запада были скромны, даже пугливы, как олени. Они казались слабыми — слабость должна была смягчить эленийскую агрессивность, хотя именно она частенько лишь больше разъяряла эленийцев. Сарсосские стирики были какими угодно, но только не слабыми. Они не ходили с опущенными долу глазами, не говорили тихим неуверенным голосом. Они были напористы. Они громко спорили на перекрестках и громко смеялись. Они расхаживали по широким улицам своего города с высоко поднятыми головами, как бы гордясь тем, что они — стирики. О различии между западными и Сарсосскими стириками яснее всего говорило то, что дети свободно играли в парках, не испытывая ни малейшего страха.
Лицо Эмбана закаменело, ноздри раздувались от гнева. Спархок очень хорошо понимал, отчего патриарх Укеры так раздражен. Честность принуждала его признаться, что и сам он разделяет это раздражение. Все эленийцы были убеждены, что стирики — низшая раса, и рыцари церкви, несмотря на свое обучение, в глубине души тем не менее разделяли это убеждение. Спархок ощущал, как в его сознании рождаются непрошеные мысли. Как смели эти надутые громогласные стирики возвести город намного прекраснее того, что под силу построить эленийцам? Как смеют они процветать, быть счастливыми? Как смеют они вышагивать по этим улицам с таким видом, будто они так же хороши, как эленийцы?
А затем Спархок перехватил печальный взгляд Данаи и отшвырнул прочь эти мысли, свое невысказанное раздражение. Он крепко взял в узду свои неприглядные чувства и внимательнее всмотрелся в их истоки. То, что он увидел, ему не понравилось. Покуда стирики были слабы, покорны, жили в нищенских халупах, он был готов первым ринуться на их защиту, но сейчас, когда они прямо и дерзко смотрели ему в глаза, вызывающе не склоняя головы, он испытывал сильный соблазн хорошенько проучить их.
— Трудно, не правда ли, Спархок? — мрачно осведомился Стрейджен. — Мое незаконное происхождение всегда вызывало у меня ощущение некоторого родства с угнетаемыми и презираемыми. Умопомрачительная смиренность наших стирикских братьев так воодушевляла меня, что я даже выучил их язык. И все же я должен признаться, что эти люди выводят меня из равновесия. Они все так омерзительно довольны жизнью.
— Стрейджен, иногда меня просто мутит от твоей цивилизованности.
— Мой бог, да мы как будто нынче не в духе?
— Извини. Я просто только что обнаружил в себе качества, которые мне не по душе. Это не улучшает настроения.
Стрейджен вздохнул.
— Эх, Спархок, всем нам лучше бы никогда не заглядывать в собственную душу. Не думаю, чтобы хоть кому-то понравилось то, что он там найдет.
Не один Спархок испытывал затруднения, глядя на Сарсос и его обитателей. Судя по лицу сэра Бевьера, он был раздражен еще сильнее прочих. В его глазах читалось потрясение — и даже гнев.
— Слыхал я как-то одну историю, — обратился к нему Улаф в той обезоруживающей манере, которая яснее всяких слов говорила о том, что сэр Улаф намерен высказать свою точку зрения; впрочем, это было одно из главных свойств сэра Улафа — он раскрывал рот в основном для того, чтобы изложить свою точку зрения. — Так вот, собрались как-то дэйранец, арсианец и талесиец. Дело было давно, так что все они говорили еще на своих родных наречиях. Так или иначе, они заспорили о том, на котором из этих наречий говорит Бог. В конце концов они решили пойти в Чиреллос и попросить архипрелата, чтобы он задал этот вопрос самому Богу.
— И что же? — спросил Бевьер.
— Что ж, всем известно, что Господь всегда отвечает на вопросы архипрелата, так что очень скоро они получили ответ, и их спор был улажен раз и навсегда.
— Ну, и…
— Что — «ну и»?
— На каком наречии говорит Бог?
— На талесийском, Бевьер, а как же иначе? Всем это давным-давно известно. — Улаф был из того сорта людей, которые способны говорить такое с совершенно невозмутимым видом. — Это, впрочем, неудивительно. До того, как заняться делами вселенной, Господь был генидианским рыцарем. Бьюсь об заклад, ты этого не знал, верно?
Бевьер мгновение непонимающе таращился на него, а затем рассмеялся с некоторым смущением.
Улаф глянул на Спархока и едва заметно подмигнул. В который раз Спархок вынужден был отдать должное своему талесийскому другу.
У Сефрении был в Сарсосе свой дом, и это оказалось еще одной неожиданностью — прежде всегда казалось, что она не владеет, просто не может владеть никаким недвижимым имуществом. Довольно большой дом располагался в глубине парка, где кроны гигантских древних деревьев осеняли холмистые лужайки, клумбы и искрящиеся на солнце фонтаны. Как и все здания в Сарсосе, дом Сефрении был из мрамора, и внешний вид его казался странно знакомым.
— Ты сплутовала, матушка, — укоризненно заметил Келтэн, помогая Сефрении выбраться из кареты.
— Прошу прощения?..
— Твой дом в точности повторяет храм Афраэли, который мы видели во сне на острове. Даже колонны вдоль фасада точь-в-точь такие же.
— Полагаю, ты прав, дорогой, но здесь это в порядке вещей. Все члены Совета Стирикума похваляются своими богами. Этого от нас ждут, и не поступай мы так, наши боги сочли бы себя задетыми.
— Ты — член Совета? — изумился Келтэн.
— Конечно. Я ведь, в конце концов, верховная жрица Афраэли.
— Немного странно, что стирик из Эозии входит в правящий Совет города в Дарезии.
— А почему ты решил, что я из Эозии?
— А разве нет?!
— Конечно, нет — и наш Совет правит не только Сарсосом. Мы принимаем решения, обязательные для всех стириков, где бы они ни были. Может быть, войдем? Вэнион ждет нас.
Она провела их по мраморной лестнице к широким, покрытым искусной резьбой бронзовым дверям, и они вошли в дом.
Здание было выстроено квадратом вокруг внутреннего дворика, где посредине пышного сада бил мраморный фонтан. Вэнион полулежал в мягком кресле неподалеку от фонтана, устроив правую ногу на горе подушек и с отвращением посматривая на забинтованную лодыжку. Его волосы и борода стали совершенно белыми, и вид у него был весьма почтенный, однако морщин на лице совсем не осталось. Конечно, заботы, тяготившие его, исчезли, но вряд ли это объясняло происшедшую в нем поразительную перемену. Даже следы тяжкого бремени мечей, которые он когда-то забрал у Сефрении, загадочным образом исчезли. Спархок еще никогда не видел лицо Вэниона таким молодым. Увидев их, Вэнион опустил свиток, который перед тем читал.
— Спархок, — сказал он раздраженно, — где тебя носило?
— Я тоже рад видеть вас, милорд, — ответил Спархок.
Вэнион резко глянул на него, но тут же рассмеялся с некоторым смущением.
— Кажется, я выразился слегка невежливо?
— Капризы, милорд, — сказала Элана. — Чистой воды капризы.
Затем она отбросила прочь королевское достоинство и, подбежав к Вэниону, обвила руками его шею.
— Мы недовольны вами, лорд Вэнион, — объявила она горячо и наградила его звучным поцелуем. — Вы лишили нас своего совета и своего общества в час, когда мы больше всего в вас нуждались. — И снова поцелуй. — В высшей степени невежливо было покинуть нас, не испросив на то нашего разрешения. — С этими словами Элана вновь поцеловала Вэниона.
— Я осыпан упреками или милостями моей королевы? — спросил он, явно смутившись.
— Всего понемножку, милорд, — пожала плечами Элана. — Я решила сберечь время и сразу позаботиться обо всем. Я очень, очень рада видеть тебя, Вэнион, но я сильно горевала, когда ты покинул Симмур крадучись, словно вор в ночи.
— На самом деле мы никогда так не поступаем, — педантично уточнил Стрейджен. — Когда что-то украдешь, нельзя бросаться в глаза, а красться в ночи значит привлекать к себе внимание.
— Стрейджен, — сказала королева, — заткнись.
— Я увезла его из Симмура, чтобы спасти ему жизнь, — сказала Сефрения. — Он умирал, а я была в некотором роде лично заинтересована в том, чтобы он остался в живых. Поэтому я увезла его туда, где могла заняться лечением. Пару лет я нещадно приставала к Афраэли, и наконец она сдалась. Я могу быть очень настойчива, когда добиваюсь чего-то нужного, а Вэнион был мне очень нужен.
Сейчас Сефрения не делала ни малейшей попытки скрыть свои чувства. Невысказанная любовь, годами существовавшая между нею и магистром пандионцев, теперь стала явной. Не пыталась Сефрения скрыть и то, что было невиданным позором в глазах и эленийцев, и стириков. Она и Вэнион открыто жили в грехе и не проявляли по этому поводу ни малейшей тени раскаяния.
— Как твоя лодыжка, дорогой? — спросила она.
— Опять распухает.
— Разве я не говорила тебе, чтобы ты прикладывал к ней лед?
— У меня не было льда.
— Так сделал бы его, Вэнион. Ты же знаешь заклинание.
— Лед, который я сотворяю, не такой холодный, как твой, Сефрения, — пожаловался Вэнион.
— Эти мужчины! — воскликнула она с преувеличенным возмущением. — Дети, настоящие дети! — И поспешно отправилась на поиски тазика.
— Ты уловил, Спархок? — спросил Вэнион.
— Конечно, милорд. Я бы сказал, весьма гладко проделано.
— Спасибо.
— О чем это вы? — спросил Келтэн.
— Ты не поймешь, — ответил Спархок.
— И за миллион лет, — прибавил Вэнион.
— Как вы растянули лодыжку, лорд Вэнион? — спросил Берит.
— Доказывая свою правоту. Я говорил Совету Стирикума, что молодые стирики физически весьма плохо подготовлены. Мне пришлось показать это, обогнав в беге все население города. Все шло прекрасно, покуда не подвернулась кроличья нора.
— Какой позор, лорд Вэнион, — вздохнул Келтэн. — Насколько я знаю, это был первый проигранный тобой поединок.
— Кто сказал, что я проиграл? Я настолько обогнал остальных и был так недалеко от финиша, что успел доковылять до него первым и победил. Совет решил по крайней мере подумать над обучением юношей воинскому искусству. — Вэнион взглянул на оруженосца Спархока. — Привет, Халэд. Как поживают твои матери?
— Неплохо, милорд. Мы навещали их, когда везли королеву в Чиреллос, чтобы она могла перебросить архипрелата через колено и как следует отшлепать.
— Халэд! — возмутилась Элана.
— Разве я не должен был этого говорить, ваше величество? Мы все считали, что вы покинули Симмур именно с таким намерением.
— Ну… что-то вроде того… но ты не должен говорить об этом открыто и в таких выражениях.
— А, я и не знал. Я ведь и сам думал, что это неплохая идея. Нашей Святой Матери нужно время от времени о чем-то беспокоиться. Это не дает ей испортиться вконец.
— Потрясающе, Халэд, — сухо пробормотал патриарх Эмбан. — Всего за одну минуту ты ухитрился оскорбить и церковь, и государство.
— Что такое творится в Эозии в мое отсутствие? — нетерпеливо вопросил Вэнион.
— Между мной и Сарати было небольшое недоразумение, лорд Вэнион, — ответила Элана. — Халэд просто преувеличил. Он частенько делает это — когда не занят тем, что оскорбляет одновременно церковь и государство.
— Кажется, у нас подрастает второй Спархок, — ухмыльнулся Вэнион.
— Боже, спаси церковь, — помолился Эмбан.
— И корону, — добавила Элана.
К Вэниону протолкалась принцесса Даная. Она несла Мурр, обхватив рукой кошку поперек живота. Мохнатая мордочка Мурр выражала полное отчаяние, лапы неуклюже болтались в воздухе.
— Привет, Вэнион, — сказала Даная и, вскарабкавшись на колени Вэниона, одарила его небрежным поцелуем.
— Ты подросла, принцесса, — улыбнулся Вэнион.
— А ты думал, что я уменьшусь?
— Даная! — вскипела Элана.
— Оставь, мама, мы с Вэнионом старые друзья. Он держал меня на руках, когда я еще была младенцем.
Спархок бросил осторожный взгляд на друга, пытаясь понять, знает ли Вэнион, кто такая на самом деле маленькая принцесса. Лицо Вэниона, однако, оставалось невозмутимым.
— Я скучал по тебе, принцесса, — сказал он.
— Знаю. Все скучают по мне, когда меня нет рядом. Ты не знаком с Мурр? Это моя кошка. Мне подарил ее Телэн. Правда мило с его стороны?
— Очень мило, Даная.
— Я тоже так думаю. Отец хочет, чтобы Телэн начал послушание, когда мы вернемся домой. Лучше покончить со всем этим, пока я еще маленькая.
— Вот как? И почему же, принцесса?
— Потому что я собираюсь выйти за него замуж, когда подрасту, и мне бы хотелось, чтобы вся эта дурацкая учеба нам не мешала. Хочешь подержать мою кошку?
Телэн покраснел и немного нервно рассмеялся, старательно делая вид, что заявление Данаи — не более чем девчоночья болтовня. Глаза у него, однако, стали слегка ошалелые.
— Принцесса, их нельзя предупреждать заранее, — наставительно сказала баронесса Мелидира. — Нужно выждать и сказать правду только в последнюю минуту, когда отступать будет уже некуда.
— Ах вот как, стало быть, это делается? — Даная взглянула на Телэна. — Почему бы тебе не забыть то, что я сказала? Я все равно не намерена ничего предпринимать еще лет десять-двенадцать. — Она помолчала. — А может быть, восемь. Не стоит тратить время попусту, верно?
Во взгляде Телэна появился нешуточный испуг.
— Она только дразнит тебя, Телэн, — заверил мальчика Келтэн. — И даже если нет — она все равно передумает задолго до того, как достигнет опасного возраста.
— И не надейся, Келтэн, — заверила Даная голосом твердым, как сталь.
Тем же вечером, после того как большинство гостей расселили по соседним домам, Спархок, Сефрения и Вэнион сидели в прохладном саду внутреннего двора. Принцесса Даная, усевшись на мраморном бортике фонтана, наблюдала за своей кошкой. Мурр обнаружила, что в бассейне плавают золотые рыбки, и следила за ними с напряженным и зловещим интересом, ритмично подергивая хвостом.
— Прежде чем я начну, мне нужно кое-что узнать, — сказал Спархок, в упор глядя на Сефрению. — Как много ему известно? — он кивнул на Вэниона.
— Я бы сказала, все. У меня нет секретов от него.
— Это слишком общий ответ, Сефрения. — Спархок замялся, обдумывая, как бы половчее задать вопрос, не выдав себя.
— Ой, Спархок, не занудствуй, — сказала Даная. — Вэнион знает, кто я такая. Вначале ему пришлось нелегко, но теперь он более или менее привык.
— Это не совсем так, — возразил Вэнион. — Впрочем, кому по-настоящему нелегко, так это тебе, Спархок. Как ты справляешься?
— Плохо, — фыркнула Даная. — Он все время задает вопросы, даже когда знает, что не получит ответа.
— А Элана что-нибудь подозревает? — спросил Вэнион уже серьезно.
— Конечно нет, — ответила Богиня-Дитя. — Спархок и я с самого начала решили ничего ей не рассказывать. А теперь расскажи им обо всем, Спархок, да смотри, чтобы на это не ушла вся ночь, — того и гляди, за мной явится Миртаи.
— Это, должно быть, сущий ад, — посочувствовал Вэнион своему другу.
— Не всегда. Впрочем, мне приходится не спускать с нее глаз. Один раз она вызвала стайку фей, чтобы опылять цветы в дворцовом саду.
— Пчелы такие копуши, — пожала плечами Даная.
— Возможно, но люди привыкли к тому, что опылением занимаются пчелы. Если передоверить эту работу феям, рано или поздно пойдут всякие толки. — Спархок откинулся на спинку кресла и взглянул на Вэниона. — Сефрения рассказала тебе о ламорках и Дрегнате?
— Да. Значит, это не пустые побасенки? Спархок покачал головой.
— Нет. В окрестностях Дэмоса мы столкнулись с отрядом ламорков из бронзового века. После того как Улаф вышиб мозги их вожаку, они исчезли — все, кроме мертвых. Оскайн убежден, что это в своем роде отвлекающий маневр — наподобие тех игр, которые разыгрывал Мартэл, чтобы отвести нас подальше от Чиреллоса на время выборов архипрелата. Мы то и дело натыкались на следы Крегера, и это прибавляет некоторый вес теории Оскайна, но ты ведь всегда учил нас не повторять заново уже прошедшую войну, так что я не ограничиваюсь предположением, что события в Ламорканде — всего лишь отвлекающий маневр. Я не могу всерьез согласиться с тем, что кто-то затратил столько сил лишь для того, чтобы удержать рыцарей церкви подальше от Тамульской империи — здесь ведь, в конце концов, есть и атаны. Вэнион кивнул.
— Спархок, когда ты доберешься до Материона, тебе понадобятся помощь и совет. Тамульская культура чрезвычайно сложна, и ты, сам того не зная, можешь совершить непоправимую ошибку.
— Спасибо, Вэнион.
— Впрочем, не ты один. Твои друзья не самые тонкие дипломаты в мире, а Элана, когда она взвинчена, способна зайти чересчур далеко. Она и в самом деле поссорилась с Долмантом?
— О да, — отозвалась Даная. — Мне пришлось зацеловать их обоих чуть ли не до бесчувствия, прежде чем я сумела их помирить.
— Кого бы лучше послать с ними, Сефрения? — спросил Вэнион.
— Меня.
— Это исключено. Я не желаю расставаться с тобой.
— Как мило, дорогой. Почему бы тебе тоже не поехать с нами?
— Я… — Вэнион замялся.
— Глупости, Вэнион, — сказала Даная. — Ты не умрешь в тот самый миг, как покинешь пределы Сарсоса, — точно так же, как ты не умер, когда покинул мой остров. Ты сейчас совершенно исцелен.
— Я беспокоился не об этом, — сказал он, — но ведь Сефрения все равно не может покинуть Сарсос. Она член Совета Стирикума.
— Вэнион, — сказала Сефрения, — я была членом Совета Стирикума несколько столетий. Я уезжала отсюда и прежде — и порой очень надолго. Другие члены Совета поймут меня. Им и самим время от времени приходится покидать Сарсос.
— Я что-то плохо понимаю, что представляет из себя этот правящий Совет, — сознался Спархок. — Я знал, что все стирики связаны друг с другом, но не представлял, что настолько тесно.
— Мы предпочитаем не предавать это огласке, — пожала плечами Сефрения. — Если бы эленийцы знали о Совете, они усмотрели бы в этом всемирный заговор стириков.
— Ты довольно долго в Совете, — сказал Спархок. — Он обладает реальной властью или это лишь некое церемониальное сообщество?
— О нет, Спархок, — сказал Вэнион, — Совет обладает большой властью. Стирикум — теократия, и Совет состоит из верховных жрецов — и жриц — младших богов.
— Быть верховной жрицей Афраэли — не слишком выгодная должность, — Сефрения улыбнулась, с нежностью взглянув на Богиню-Дитя. — Она не особо заинтересована в том, чтобы выдвигать себя повыше, потому что обычно добивается своего другими способами. У меня есть некоторые привилегии — например, этот дом, — но мне приходится сидеть на собраниях Тысячи, а это порой очень утомительно.
— Тысячи?
— Это другое название Совета.
— Так значит, младших богов — тысяча? — удивился Спархок.
— Ну конечно, — сказала Афраэль. — Это общеизвестно.
— Но почему именно тысяча?
— Потому что это приятное число, и название его звучит приятно. По-стирикски «тысяча» — «Агералуон».
— Я не знал этого слова.
— Это означает «десятижды десятью десять по десять» — что-то в этом роде. Мы как-то спорили на эту тему с одним моим кузеном. Он держал ручного крокодила, и тот откусил ему палец. После этого у кузена трудности со счетом. Он хотел, чтобы мы были «Агераликан» — девятью девять по девять, но мы объяснили ему, что для этого числа нас уже многовато, и если мы хотим быть «Агераликан», придется кем-то пожертвовать. Мы спросили, вызовется ли он добровольцем, и он решил отказаться от этой идеи.
— С какой стати ему понадобился ручной крокодил?
— Это наше всеобщее пристрастие. Нам нравится приручать зверей, которых не под силу приручить вам, людям. Крокодилы не так уж плохи — во всяком случае, их не нужно кормить.
— Нет, но зато приходится каждое утро пересчитывать детишек. Теперь я понимаю, почему ты все время твердишь о китах.
— Ты очень упрям, Спархок. Я произвела бы громадное впечатление на своих родных, если бы у меня был ручной кит.
— По-моему, мы немного отвлеклись, — сказал Вэнион. — Сефрения говорила мне, что у тебя возникли какие-то экзотические подозрения.
— Я пытаюсь найти объяснение тому, чего еще толком не видел, Вэнион. Это все равно что описывать лошадь, видя один ее хвост. В моем распоряжении разрозненные кусочки и клочки мозаики — и более ничего. Я решительно убежден, что все, с чем мы сталкивались до сих пор — и многое, с чем еще не сталкивались, — как-то связано воедино, и направляет все эти события один разум. Я думаю, Вэнион, это бог — или боги.
— А ты уверен, что твоя война с Азешем не приучила тебя видеть враждебные божества под кроватями и в темных углах?
— Я опираюсь на авторитетнейшее мнение, что лишь богу под силу воскресить целую армию из прошлого. Тот, кто высказал это мнение, был весьма уверен в своей правоте.
— Не вредничай, отец, — строго сказала Даная. — Понимаешь, Вэнион, дело это очень сложное. Когда воскрешаешь армию, нужно воскрешать каждого солдата в отдельности, а для этого надо знать о нем все. Именно из-за деталей обычно и терпят поражение маги.
— У тебя есть предположения? — спросил Вэнион у друга.
— Несколько, — проворчал Спархок, — и одно неприятней другого. Помнишь, я рассказывал тебе о тени? Той, что преследовала меня по всей Эозии после того, как я убил Гверига?
Вэнион кивнул.
— Она появилась снова, и на сей раз ее видели все.
— Это звучит малоутешительно.
— Вот именно. В последний раз этой тенью были Тролли-Боги.
Вэнион содрогнулся, и оба они, как по команде, посмотрели на Сефрению.
— Правда, приятно знать, что в тебе нуждаются? — сказала Даная сестре.
— Я поговорю с Заластой, — вздохнула Сефрения. — Здесь, в Сарсосе, он собирает сведения для императора. Вероятно, он знает много о нынешних событиях, так что я приглашу его зайти завтра.
Послышался громкий всплеск.
— Я говорила тебе, Мурр, что этим все и кончится, — самодовольно сказала Даная кошке, которая с ошалелым видом барахталась в фонтане, стараясь удержаться на плаву. Положение Мурр ухудшалось тем, что золотые рыбки, защищая свое обиталище, яростно тыкали носами в ее лапы и брюшко.
— Вылови ее из воды, Даная, — сказал Спархок.
— Тогда я и сама промокну, отец, и мама будет ругать меня. Мурр сама ввязалась в эту переделку, пускай сама и выбирается.
— Она утонет.
— Ни в коем случае, Спархок. Она умеет плавать. Видишь, она изо всех сил плывет по-кошачьи.
— Что-что?
— По-кошачьи. Ведь нельзя же о кошке сказать «плывет по-собачьи», верно? Она же, в конце концов, не собака. Мы, стирики, всегда говорим «по-кошачьи» — верно, Сефрения?
— Только не я, — пробормотала Сефрения.
— Ты бы немало удивился тому, как много сил и времени могут затратить люди, чтобы потешить свое тщеславие. Кроме того, Халэд, мы ведь всегда можем немножко сжульничать, если в том будет нужда. Наши боги обожают мрамор, а мы хотим, чтобы они чувствовали себя здесь как дома.
— А дерево все же практичнее, — упрямо сказал он.
— Конечно, Халэд, так и есть, но оно такое обыденное. Нам нравится быть не такими, как все.
— Да, уж это вам вполне удалось.
Сарсос даже пах иначе. Во всяком эленийском городе ощущались неприятные испарения — смесь сажи из дымящих труб, гниющего мусора и зловония из примитивных и плохо очищавшихся сточных ям. В Сарсосе же пахло розами. Стояло лето, и повсюду были небольшие парки и скверы, усаженные розами. Лицо Эланы стало задумчивым, и Спархок внутренним взором провидел обширную программу общественных работ, которые предстоят в будущем эленийской столице.
Архитектура и расположение зданий в городе были тонко продуманны и в высшей степени сложными. Улицы были широкими и по большей части прямыми — если только жители города не нарушали их упорядоченность по каким-то эстетическим причинам. Все дома были отделаны мрамором и по фасаду украшены изящными белоснежными колоннами. Это был совершенно не эленийский город.
И обитатели его выглядели странно не по-стирикски. Их сородичи на западе носили мешковатые одеяния из белого домотканого холста. Такая одежда настолько широко была распространена среди западных стириков, что стала как бы их отличительным знаком. Стирики Сарсоса одевались в шелка и лен, и хотя они тоже отдавали предпочтение белому цвету, встречались и другие оттенки — синий, зеленый, желтый, а иногда и ярко-алый. Стирикских женщин на Западе видели редко, но здесь их было множество. Они тоже одевались ярко и вплетали в волосы живые цветы.
Однако куда больше бросалось в глаза различие в поведении и манере держаться. Стирики Запада были скромны, даже пугливы, как олени. Они казались слабыми — слабость должна была смягчить эленийскую агрессивность, хотя именно она частенько лишь больше разъяряла эленийцев. Сарсосские стирики были какими угодно, но только не слабыми. Они не ходили с опущенными долу глазами, не говорили тихим неуверенным голосом. Они были напористы. Они громко спорили на перекрестках и громко смеялись. Они расхаживали по широким улицам своего города с высоко поднятыми головами, как бы гордясь тем, что они — стирики. О различии между западными и Сарсосскими стириками яснее всего говорило то, что дети свободно играли в парках, не испытывая ни малейшего страха.
Лицо Эмбана закаменело, ноздри раздувались от гнева. Спархок очень хорошо понимал, отчего патриарх Укеры так раздражен. Честность принуждала его признаться, что и сам он разделяет это раздражение. Все эленийцы были убеждены, что стирики — низшая раса, и рыцари церкви, несмотря на свое обучение, в глубине души тем не менее разделяли это убеждение. Спархок ощущал, как в его сознании рождаются непрошеные мысли. Как смели эти надутые громогласные стирики возвести город намного прекраснее того, что под силу построить эленийцам? Как смеют они процветать, быть счастливыми? Как смеют они вышагивать по этим улицам с таким видом, будто они так же хороши, как эленийцы?
А затем Спархок перехватил печальный взгляд Данаи и отшвырнул прочь эти мысли, свое невысказанное раздражение. Он крепко взял в узду свои неприглядные чувства и внимательнее всмотрелся в их истоки. То, что он увидел, ему не понравилось. Покуда стирики были слабы, покорны, жили в нищенских халупах, он был готов первым ринуться на их защиту, но сейчас, когда они прямо и дерзко смотрели ему в глаза, вызывающе не склоняя головы, он испытывал сильный соблазн хорошенько проучить их.
— Трудно, не правда ли, Спархок? — мрачно осведомился Стрейджен. — Мое незаконное происхождение всегда вызывало у меня ощущение некоторого родства с угнетаемыми и презираемыми. Умопомрачительная смиренность наших стирикских братьев так воодушевляла меня, что я даже выучил их язык. И все же я должен признаться, что эти люди выводят меня из равновесия. Они все так омерзительно довольны жизнью.
— Стрейджен, иногда меня просто мутит от твоей цивилизованности.
— Мой бог, да мы как будто нынче не в духе?
— Извини. Я просто только что обнаружил в себе качества, которые мне не по душе. Это не улучшает настроения.
Стрейджен вздохнул.
— Эх, Спархок, всем нам лучше бы никогда не заглядывать в собственную душу. Не думаю, чтобы хоть кому-то понравилось то, что он там найдет.
Не один Спархок испытывал затруднения, глядя на Сарсос и его обитателей. Судя по лицу сэра Бевьера, он был раздражен еще сильнее прочих. В его глазах читалось потрясение — и даже гнев.
— Слыхал я как-то одну историю, — обратился к нему Улаф в той обезоруживающей манере, которая яснее всяких слов говорила о том, что сэр Улаф намерен высказать свою точку зрения; впрочем, это было одно из главных свойств сэра Улафа — он раскрывал рот в основном для того, чтобы изложить свою точку зрения. — Так вот, собрались как-то дэйранец, арсианец и талесиец. Дело было давно, так что все они говорили еще на своих родных наречиях. Так или иначе, они заспорили о том, на котором из этих наречий говорит Бог. В конце концов они решили пойти в Чиреллос и попросить архипрелата, чтобы он задал этот вопрос самому Богу.
— И что же? — спросил Бевьер.
— Что ж, всем известно, что Господь всегда отвечает на вопросы архипрелата, так что очень скоро они получили ответ, и их спор был улажен раз и навсегда.
— Ну, и…
— Что — «ну и»?
— На каком наречии говорит Бог?
— На талесийском, Бевьер, а как же иначе? Всем это давным-давно известно. — Улаф был из того сорта людей, которые способны говорить такое с совершенно невозмутимым видом. — Это, впрочем, неудивительно. До того, как заняться делами вселенной, Господь был генидианским рыцарем. Бьюсь об заклад, ты этого не знал, верно?
Бевьер мгновение непонимающе таращился на него, а затем рассмеялся с некоторым смущением.
Улаф глянул на Спархока и едва заметно подмигнул. В который раз Спархок вынужден был отдать должное своему талесийскому другу.
У Сефрении был в Сарсосе свой дом, и это оказалось еще одной неожиданностью — прежде всегда казалось, что она не владеет, просто не может владеть никаким недвижимым имуществом. Довольно большой дом располагался в глубине парка, где кроны гигантских древних деревьев осеняли холмистые лужайки, клумбы и искрящиеся на солнце фонтаны. Как и все здания в Сарсосе, дом Сефрении был из мрамора, и внешний вид его казался странно знакомым.
— Ты сплутовала, матушка, — укоризненно заметил Келтэн, помогая Сефрении выбраться из кареты.
— Прошу прощения?..
— Твой дом в точности повторяет храм Афраэли, который мы видели во сне на острове. Даже колонны вдоль фасада точь-в-точь такие же.
— Полагаю, ты прав, дорогой, но здесь это в порядке вещей. Все члены Совета Стирикума похваляются своими богами. Этого от нас ждут, и не поступай мы так, наши боги сочли бы себя задетыми.
— Ты — член Совета? — изумился Келтэн.
— Конечно. Я ведь, в конце концов, верховная жрица Афраэли.
— Немного странно, что стирик из Эозии входит в правящий Совет города в Дарезии.
— А почему ты решил, что я из Эозии?
— А разве нет?!
— Конечно, нет — и наш Совет правит не только Сарсосом. Мы принимаем решения, обязательные для всех стириков, где бы они ни были. Может быть, войдем? Вэнион ждет нас.
Она провела их по мраморной лестнице к широким, покрытым искусной резьбой бронзовым дверям, и они вошли в дом.
Здание было выстроено квадратом вокруг внутреннего дворика, где посредине пышного сада бил мраморный фонтан. Вэнион полулежал в мягком кресле неподалеку от фонтана, устроив правую ногу на горе подушек и с отвращением посматривая на забинтованную лодыжку. Его волосы и борода стали совершенно белыми, и вид у него был весьма почтенный, однако морщин на лице совсем не осталось. Конечно, заботы, тяготившие его, исчезли, но вряд ли это объясняло происшедшую в нем поразительную перемену. Даже следы тяжкого бремени мечей, которые он когда-то забрал у Сефрении, загадочным образом исчезли. Спархок еще никогда не видел лицо Вэниона таким молодым. Увидев их, Вэнион опустил свиток, который перед тем читал.
— Спархок, — сказал он раздраженно, — где тебя носило?
— Я тоже рад видеть вас, милорд, — ответил Спархок.
Вэнион резко глянул на него, но тут же рассмеялся с некоторым смущением.
— Кажется, я выразился слегка невежливо?
— Капризы, милорд, — сказала Элана. — Чистой воды капризы.
Затем она отбросила прочь королевское достоинство и, подбежав к Вэниону, обвила руками его шею.
— Мы недовольны вами, лорд Вэнион, — объявила она горячо и наградила его звучным поцелуем. — Вы лишили нас своего совета и своего общества в час, когда мы больше всего в вас нуждались. — И снова поцелуй. — В высшей степени невежливо было покинуть нас, не испросив на то нашего разрешения. — С этими словами Элана вновь поцеловала Вэниона.
— Я осыпан упреками или милостями моей королевы? — спросил он, явно смутившись.
— Всего понемножку, милорд, — пожала плечами Элана. — Я решила сберечь время и сразу позаботиться обо всем. Я очень, очень рада видеть тебя, Вэнион, но я сильно горевала, когда ты покинул Симмур крадучись, словно вор в ночи.
— На самом деле мы никогда так не поступаем, — педантично уточнил Стрейджен. — Когда что-то украдешь, нельзя бросаться в глаза, а красться в ночи значит привлекать к себе внимание.
— Стрейджен, — сказала королева, — заткнись.
— Я увезла его из Симмура, чтобы спасти ему жизнь, — сказала Сефрения. — Он умирал, а я была в некотором роде лично заинтересована в том, чтобы он остался в живых. Поэтому я увезла его туда, где могла заняться лечением. Пару лет я нещадно приставала к Афраэли, и наконец она сдалась. Я могу быть очень настойчива, когда добиваюсь чего-то нужного, а Вэнион был мне очень нужен.
Сейчас Сефрения не делала ни малейшей попытки скрыть свои чувства. Невысказанная любовь, годами существовавшая между нею и магистром пандионцев, теперь стала явной. Не пыталась Сефрения скрыть и то, что было невиданным позором в глазах и эленийцев, и стириков. Она и Вэнион открыто жили в грехе и не проявляли по этому поводу ни малейшей тени раскаяния.
— Как твоя лодыжка, дорогой? — спросила она.
— Опять распухает.
— Разве я не говорила тебе, чтобы ты прикладывал к ней лед?
— У меня не было льда.
— Так сделал бы его, Вэнион. Ты же знаешь заклинание.
— Лед, который я сотворяю, не такой холодный, как твой, Сефрения, — пожаловался Вэнион.
— Эти мужчины! — воскликнула она с преувеличенным возмущением. — Дети, настоящие дети! — И поспешно отправилась на поиски тазика.
— Ты уловил, Спархок? — спросил Вэнион.
— Конечно, милорд. Я бы сказал, весьма гладко проделано.
— Спасибо.
— О чем это вы? — спросил Келтэн.
— Ты не поймешь, — ответил Спархок.
— И за миллион лет, — прибавил Вэнион.
— Как вы растянули лодыжку, лорд Вэнион? — спросил Берит.
— Доказывая свою правоту. Я говорил Совету Стирикума, что молодые стирики физически весьма плохо подготовлены. Мне пришлось показать это, обогнав в беге все население города. Все шло прекрасно, покуда не подвернулась кроличья нора.
— Какой позор, лорд Вэнион, — вздохнул Келтэн. — Насколько я знаю, это был первый проигранный тобой поединок.
— Кто сказал, что я проиграл? Я настолько обогнал остальных и был так недалеко от финиша, что успел доковылять до него первым и победил. Совет решил по крайней мере подумать над обучением юношей воинскому искусству. — Вэнион взглянул на оруженосца Спархока. — Привет, Халэд. Как поживают твои матери?
— Неплохо, милорд. Мы навещали их, когда везли королеву в Чиреллос, чтобы она могла перебросить архипрелата через колено и как следует отшлепать.
— Халэд! — возмутилась Элана.
— Разве я не должен был этого говорить, ваше величество? Мы все считали, что вы покинули Симмур именно с таким намерением.
— Ну… что-то вроде того… но ты не должен говорить об этом открыто и в таких выражениях.
— А, я и не знал. Я ведь и сам думал, что это неплохая идея. Нашей Святой Матери нужно время от времени о чем-то беспокоиться. Это не дает ей испортиться вконец.
— Потрясающе, Халэд, — сухо пробормотал патриарх Эмбан. — Всего за одну минуту ты ухитрился оскорбить и церковь, и государство.
— Что такое творится в Эозии в мое отсутствие? — нетерпеливо вопросил Вэнион.
— Между мной и Сарати было небольшое недоразумение, лорд Вэнион, — ответила Элана. — Халэд просто преувеличил. Он частенько делает это — когда не занят тем, что оскорбляет одновременно церковь и государство.
— Кажется, у нас подрастает второй Спархок, — ухмыльнулся Вэнион.
— Боже, спаси церковь, — помолился Эмбан.
— И корону, — добавила Элана.
К Вэниону протолкалась принцесса Даная. Она несла Мурр, обхватив рукой кошку поперек живота. Мохнатая мордочка Мурр выражала полное отчаяние, лапы неуклюже болтались в воздухе.
— Привет, Вэнион, — сказала Даная и, вскарабкавшись на колени Вэниона, одарила его небрежным поцелуем.
— Ты подросла, принцесса, — улыбнулся Вэнион.
— А ты думал, что я уменьшусь?
— Даная! — вскипела Элана.
— Оставь, мама, мы с Вэнионом старые друзья. Он держал меня на руках, когда я еще была младенцем.
Спархок бросил осторожный взгляд на друга, пытаясь понять, знает ли Вэнион, кто такая на самом деле маленькая принцесса. Лицо Вэниона, однако, оставалось невозмутимым.
— Я скучал по тебе, принцесса, — сказал он.
— Знаю. Все скучают по мне, когда меня нет рядом. Ты не знаком с Мурр? Это моя кошка. Мне подарил ее Телэн. Правда мило с его стороны?
— Очень мило, Даная.
— Я тоже так думаю. Отец хочет, чтобы Телэн начал послушание, когда мы вернемся домой. Лучше покончить со всем этим, пока я еще маленькая.
— Вот как? И почему же, принцесса?
— Потому что я собираюсь выйти за него замуж, когда подрасту, и мне бы хотелось, чтобы вся эта дурацкая учеба нам не мешала. Хочешь подержать мою кошку?
Телэн покраснел и немного нервно рассмеялся, старательно делая вид, что заявление Данаи — не более чем девчоночья болтовня. Глаза у него, однако, стали слегка ошалелые.
— Принцесса, их нельзя предупреждать заранее, — наставительно сказала баронесса Мелидира. — Нужно выждать и сказать правду только в последнюю минуту, когда отступать будет уже некуда.
— Ах вот как, стало быть, это делается? — Даная взглянула на Телэна. — Почему бы тебе не забыть то, что я сказала? Я все равно не намерена ничего предпринимать еще лет десять-двенадцать. — Она помолчала. — А может быть, восемь. Не стоит тратить время попусту, верно?
Во взгляде Телэна появился нешуточный испуг.
— Она только дразнит тебя, Телэн, — заверил мальчика Келтэн. — И даже если нет — она все равно передумает задолго до того, как достигнет опасного возраста.
— И не надейся, Келтэн, — заверила Даная голосом твердым, как сталь.
Тем же вечером, после того как большинство гостей расселили по соседним домам, Спархок, Сефрения и Вэнион сидели в прохладном саду внутреннего двора. Принцесса Даная, усевшись на мраморном бортике фонтана, наблюдала за своей кошкой. Мурр обнаружила, что в бассейне плавают золотые рыбки, и следила за ними с напряженным и зловещим интересом, ритмично подергивая хвостом.
— Прежде чем я начну, мне нужно кое-что узнать, — сказал Спархок, в упор глядя на Сефрению. — Как много ему известно? — он кивнул на Вэниона.
— Я бы сказала, все. У меня нет секретов от него.
— Это слишком общий ответ, Сефрения. — Спархок замялся, обдумывая, как бы половчее задать вопрос, не выдав себя.
— Ой, Спархок, не занудствуй, — сказала Даная. — Вэнион знает, кто я такая. Вначале ему пришлось нелегко, но теперь он более или менее привык.
— Это не совсем так, — возразил Вэнион. — Впрочем, кому по-настоящему нелегко, так это тебе, Спархок. Как ты справляешься?
— Плохо, — фыркнула Даная. — Он все время задает вопросы, даже когда знает, что не получит ответа.
— А Элана что-нибудь подозревает? — спросил Вэнион уже серьезно.
— Конечно нет, — ответила Богиня-Дитя. — Спархок и я с самого начала решили ничего ей не рассказывать. А теперь расскажи им обо всем, Спархок, да смотри, чтобы на это не ушла вся ночь, — того и гляди, за мной явится Миртаи.
— Это, должно быть, сущий ад, — посочувствовал Вэнион своему другу.
— Не всегда. Впрочем, мне приходится не спускать с нее глаз. Один раз она вызвала стайку фей, чтобы опылять цветы в дворцовом саду.
— Пчелы такие копуши, — пожала плечами Даная.
— Возможно, но люди привыкли к тому, что опылением занимаются пчелы. Если передоверить эту работу феям, рано или поздно пойдут всякие толки. — Спархок откинулся на спинку кресла и взглянул на Вэниона. — Сефрения рассказала тебе о ламорках и Дрегнате?
— Да. Значит, это не пустые побасенки? Спархок покачал головой.
— Нет. В окрестностях Дэмоса мы столкнулись с отрядом ламорков из бронзового века. После того как Улаф вышиб мозги их вожаку, они исчезли — все, кроме мертвых. Оскайн убежден, что это в своем роде отвлекающий маневр — наподобие тех игр, которые разыгрывал Мартэл, чтобы отвести нас подальше от Чиреллоса на время выборов архипрелата. Мы то и дело натыкались на следы Крегера, и это прибавляет некоторый вес теории Оскайна, но ты ведь всегда учил нас не повторять заново уже прошедшую войну, так что я не ограничиваюсь предположением, что события в Ламорканде — всего лишь отвлекающий маневр. Я не могу всерьез согласиться с тем, что кто-то затратил столько сил лишь для того, чтобы удержать рыцарей церкви подальше от Тамульской империи — здесь ведь, в конце концов, есть и атаны. Вэнион кивнул.
— Спархок, когда ты доберешься до Материона, тебе понадобятся помощь и совет. Тамульская культура чрезвычайно сложна, и ты, сам того не зная, можешь совершить непоправимую ошибку.
— Спасибо, Вэнион.
— Впрочем, не ты один. Твои друзья не самые тонкие дипломаты в мире, а Элана, когда она взвинчена, способна зайти чересчур далеко. Она и в самом деле поссорилась с Долмантом?
— О да, — отозвалась Даная. — Мне пришлось зацеловать их обоих чуть ли не до бесчувствия, прежде чем я сумела их помирить.
— Кого бы лучше послать с ними, Сефрения? — спросил Вэнион.
— Меня.
— Это исключено. Я не желаю расставаться с тобой.
— Как мило, дорогой. Почему бы тебе тоже не поехать с нами?
— Я… — Вэнион замялся.
— Глупости, Вэнион, — сказала Даная. — Ты не умрешь в тот самый миг, как покинешь пределы Сарсоса, — точно так же, как ты не умер, когда покинул мой остров. Ты сейчас совершенно исцелен.
— Я беспокоился не об этом, — сказал он, — но ведь Сефрения все равно не может покинуть Сарсос. Она член Совета Стирикума.
— Вэнион, — сказала Сефрения, — я была членом Совета Стирикума несколько столетий. Я уезжала отсюда и прежде — и порой очень надолго. Другие члены Совета поймут меня. Им и самим время от времени приходится покидать Сарсос.
— Я что-то плохо понимаю, что представляет из себя этот правящий Совет, — сознался Спархок. — Я знал, что все стирики связаны друг с другом, но не представлял, что настолько тесно.
— Мы предпочитаем не предавать это огласке, — пожала плечами Сефрения. — Если бы эленийцы знали о Совете, они усмотрели бы в этом всемирный заговор стириков.
— Ты довольно долго в Совете, — сказал Спархок. — Он обладает реальной властью или это лишь некое церемониальное сообщество?
— О нет, Спархок, — сказал Вэнион, — Совет обладает большой властью. Стирикум — теократия, и Совет состоит из верховных жрецов — и жриц — младших богов.
— Быть верховной жрицей Афраэли — не слишком выгодная должность, — Сефрения улыбнулась, с нежностью взглянув на Богиню-Дитя. — Она не особо заинтересована в том, чтобы выдвигать себя повыше, потому что обычно добивается своего другими способами. У меня есть некоторые привилегии — например, этот дом, — но мне приходится сидеть на собраниях Тысячи, а это порой очень утомительно.
— Тысячи?
— Это другое название Совета.
— Так значит, младших богов — тысяча? — удивился Спархок.
— Ну конечно, — сказала Афраэль. — Это общеизвестно.
— Но почему именно тысяча?
— Потому что это приятное число, и название его звучит приятно. По-стирикски «тысяча» — «Агералуон».
— Я не знал этого слова.
— Это означает «десятижды десятью десять по десять» — что-то в этом роде. Мы как-то спорили на эту тему с одним моим кузеном. Он держал ручного крокодила, и тот откусил ему палец. После этого у кузена трудности со счетом. Он хотел, чтобы мы были «Агераликан» — девятью девять по девять, но мы объяснили ему, что для этого числа нас уже многовато, и если мы хотим быть «Агераликан», придется кем-то пожертвовать. Мы спросили, вызовется ли он добровольцем, и он решил отказаться от этой идеи.
— С какой стати ему понадобился ручной крокодил?
— Это наше всеобщее пристрастие. Нам нравится приручать зверей, которых не под силу приручить вам, людям. Крокодилы не так уж плохи — во всяком случае, их не нужно кормить.
— Нет, но зато приходится каждое утро пересчитывать детишек. Теперь я понимаю, почему ты все время твердишь о китах.
— Ты очень упрям, Спархок. Я произвела бы громадное впечатление на своих родных, если бы у меня был ручной кит.
— По-моему, мы немного отвлеклись, — сказал Вэнион. — Сефрения говорила мне, что у тебя возникли какие-то экзотические подозрения.
— Я пытаюсь найти объяснение тому, чего еще толком не видел, Вэнион. Это все равно что описывать лошадь, видя один ее хвост. В моем распоряжении разрозненные кусочки и клочки мозаики — и более ничего. Я решительно убежден, что все, с чем мы сталкивались до сих пор — и многое, с чем еще не сталкивались, — как-то связано воедино, и направляет все эти события один разум. Я думаю, Вэнион, это бог — или боги.
— А ты уверен, что твоя война с Азешем не приучила тебя видеть враждебные божества под кроватями и в темных углах?
— Я опираюсь на авторитетнейшее мнение, что лишь богу под силу воскресить целую армию из прошлого. Тот, кто высказал это мнение, был весьма уверен в своей правоте.
— Не вредничай, отец, — строго сказала Даная. — Понимаешь, Вэнион, дело это очень сложное. Когда воскрешаешь армию, нужно воскрешать каждого солдата в отдельности, а для этого надо знать о нем все. Именно из-за деталей обычно и терпят поражение маги.
— У тебя есть предположения? — спросил Вэнион у друга.
— Несколько, — проворчал Спархок, — и одно неприятней другого. Помнишь, я рассказывал тебе о тени? Той, что преследовала меня по всей Эозии после того, как я убил Гверига?
Вэнион кивнул.
— Она появилась снова, и на сей раз ее видели все.
— Это звучит малоутешительно.
— Вот именно. В последний раз этой тенью были Тролли-Боги.
Вэнион содрогнулся, и оба они, как по команде, посмотрели на Сефрению.
— Правда, приятно знать, что в тебе нуждаются? — сказала Даная сестре.
— Я поговорю с Заластой, — вздохнула Сефрения. — Здесь, в Сарсосе, он собирает сведения для императора. Вероятно, он знает много о нынешних событиях, так что я приглашу его зайти завтра.
Послышался громкий всплеск.
— Я говорила тебе, Мурр, что этим все и кончится, — самодовольно сказала Даная кошке, которая с ошалелым видом барахталась в фонтане, стараясь удержаться на плаву. Положение Мурр ухудшалось тем, что золотые рыбки, защищая свое обиталище, яростно тыкали носами в ее лапы и брюшко.
— Вылови ее из воды, Даная, — сказал Спархок.
— Тогда я и сама промокну, отец, и мама будет ругать меня. Мурр сама ввязалась в эту переделку, пускай сама и выбирается.
— Она утонет.
— Ни в коем случае, Спархок. Она умеет плавать. Видишь, она изо всех сил плывет по-кошачьи.
— Что-что?
— По-кошачьи. Ведь нельзя же о кошке сказать «плывет по-собачьи», верно? Она же, в конце концов, не собака. Мы, стирики, всегда говорим «по-кошачьи» — верно, Сефрения?
— Только не я, — пробормотала Сефрения.
ГЛАВА 17
Забавнее всего было то, что родители никоим образом не могли предвидеть, когда именно принцессе Данае вздумается нанести им ранний утренний визит. Случались эти визиты не каждый день, и порой без них проходила вся неделя. Сегодняшний визит был как две капли воды похож на предыдущие. Постоянство — один из наиважнейших атрибутов божества. Двери спальни с грохотом распахнулись настежь, и принцесса, с развевающимися волосами и горящими от восторга глазами, влетела в спальню и одним гигантским прыжком очутилась на постели, где спали ее родители. За прыжком, как всегда, последовали возня и рытье в одеялах, покуда Даная наконец прочно не угнездилась между отцом и матерью.
Она никогда не наносила эти визиты в одиночестве. С Ролло не было никаких хлопот. Ролло был хорошо воспитанной игрушкой, всегда готовой развлекать других, но не навязчивой. Истинным бедствием была Мурр. Она обожала Спархока и в совершенстве владела искусством зарываться под одеяло. Проснуться оттого, что когтистое существо бесцеремонно карабкается вверх по ноге — довольно неприятный способ пробуждения. Спархок заскрежетал зубами, но стерпел.
Она никогда не наносила эти визиты в одиночестве. С Ролло не было никаких хлопот. Ролло был хорошо воспитанной игрушкой, всегда готовой развлекать других, но не навязчивой. Истинным бедствием была Мурр. Она обожала Спархока и в совершенстве владела искусством зарываться под одеяло. Проснуться оттого, что когтистое существо бесцеремонно карабкается вверх по ноге — довольно неприятный способ пробуждения. Спархок заскрежетал зубами, но стерпел.