Ефиминюк Марина. Ловец Душ

   Он трагично покачал головой и поцокал языком:
   – Глупо, девочка, очень глупо!
   Денис лежал тут же на полу уже с кляпом во рту, что-то яростно мычал и катался по холодным мокрым доскам. Митрофана увели в конюшню со всеми посетителями и хозяевами таверны.
   – Успокойте его, – поморщился Роман. Какой-то молодчик шибанул моего друга по затылку, тот моментально затих.
   – Денис! – отчаянно вскрикнула я.
   – Ох ты, – улыбнулся Менщиков. – Дени-и-ис! – Он покачал головой.
   – Скажи, Роман. – Я попыталась сбросить чью-то потную ладонь, удерживающую меня на стуле. – Зачем все это? Почему?
   – Времена меняются, – пожал он плечами, – теперь мы с бейджанцами дружим. – Он замолчал, невесело усмехнулся. – Я умираю...
   Я моментально затихла от такого признания.
   – Меня уже не спасти. Так вот, – продолжил он после паузы, – какая-то дрянь сжирает меня изнутри! Меня не вылечили травы, не помог и твой Арсений.
   Я вылупилась на Романа, как на чудище лесное.
   – Свои дела я передаю самому достойному на окской земле – Микаилу Кафарову. Сначала думал – тебе... оказалось, не судьба. Не смотри так, я с самого начала обо всём знал. О Ловце, о перевороте. Я просто держал нейтралитет.
   – Хорош нейтралитет, – с трудом выговорила я незнакомое слово, – ты ведь ему рассказал, что я всё-таки нашла заклинание. Они ведь на всякий случай объявили меня в розыск – что, как жива? Я появилась у тебя, и Арсений тут же узнал о моем неожиданном воскрешении и о Ловце узнал. Я права?
   Старик усмехнулся:
   – Ты все правильно говоришь, девочка.
   – Просто ещё одна большая игра, а я всего лишь пешка. Разменная монетка. Грош.
   Наступила тяжёлая пауза, мы с Романом буравили друг друга взглядами: я – яростным, он – спокойным, изучающим. Тишину прерывало лишь мычание связанного Дениса да редкий скрип сапог окруживших нас головорезов. Именно в эту минуту отворилась дверь в таверну и на пороге появился Микаил, одетый в длинную волчью шубу. В открытый проход улетало тепло, а вовнутрь тянуло ледяным холодом. Бейджанец застыл всего на мгновение, а потом стремительно приблизился ко мне. От резкой пощёчины у меня заныла челюсть и загорелась щека, от боли потемнело в глазах.
   – За Зипа, – прошипел Микаил.
   – С каких пор большие люди сами разбираются со своими мелкими проблемами? – Я недобро глянула в его бледное вытянутое лицо, обрамлённое седеющей копной длинных волос. Страх прошёл, и его место заняла всепоглощающая наглость человека, которому уже нечего терять, потому что за душой ничего не имеется.
   – Ты пэрэстала быть мэлкой проблэмой! – прошипел он, от злости и волнения южный акцент стал особенно заметён. – Я окажу тэбэ чэсть, – кивнул он. – Я убью тэбя сам!
   Он протянул руку, один из бандитов услужливо вложил арбалет в открытую ладонь. От вида опасного оружия меня затрясло. Денис, вытаращив глаза, замычал ещё громче. Микаил приставил арбалет к моей груди. С ужасом я воззрилась на серебристый болт, аккуратно уложенный в идеально круглую выемку.
   – Подожди минуту, Микаил! – Роман мягко отвёл руку, сжимающую оружие, я непроизвольно перевела дыхание. – Не горячись. Я хочу спросить у Наташи одну вещь. – Он помолчал. – Ответь, девочка, теперь, когда ты дозналась до правды, ты получила успокоение? Ты почувствовала себя отмщенной, когда изуродовала Арсения? Ответь.
   Я сглотнула, не понимая, к чему он клонит. Остались ли у меня дела на этой земле? Сто тысяч мелких незавершённых дел! Я не выкрала своего Астиафанта, я не узнала, кто такой Савков, я не успела убежать в Серпуховичи, я так и не попыталась отыскать своего потерянного демона... Я...
   ...ничего не приобрела...
   ...не нашла друзей...
   ...не влюбилась...
   ...не завела семью...
   ...не родила ребёнка...
   И прошептала едва слышно:
   – Я почувствую себя отмщенной, только когда увижу твой гниющий труп!
   – Ты всегда была дурой! – хмыкнул старик. – Никогда не видела дальше своего носа, никогда ни о ком не заботилась. Я знал тогда, что спасаю чудовище, – он замолчал. – Она твоя, Микаил.
   Бейджанец скривил губы, ещё сильнее побледнел, а в следующее мгновение молниеносно развернулся и выстрелил в спину трепыхающегося Дениса. Внутри меня что-то оборвалось, голова вмиг загудела, время как будто остановилось. Давидыв не шевелился, на спине, пропитывая рубаху, проявлялось красное пятно. Микаил медленно, словно застрявшая в киселе муха, стал поворачиваться ко мне, прилаживая новый болт. Из последних сил я вскочила со стула, вырвалась из удерживающих меня сильных рук, оттолкнула бейджанца и кинулась к умирающему Давидыву. Из моего горла вырвался звериный рык, перемешанный с паническим «НЕТ!». Я даже не поняла, почему падаю на пол, не осознала, что подкосило ноги. Тяжёлый кругляш пчелиным жалом вонзился в грудь, другой укусил ногу, третий застрял в руке. С удивлением я почувствовала странную, разливающуюся по всему телу боль и краем угасающего сознания услышала отдаляющиеся крики и звук разбитого стекла... Потом наступила липкая страшная темнота.

ГЛАВА 7

   – Она Хранитель? – прошептал один тоненький голосок.
   – Не знаю, но Ноэль все время с ней, – так же тихо отозвался другой.
   По моей щеке скользнуло чьё-то дыхание. Я попыталась пошевелиться, и рука как будто нехотя подчинилась.
   – Смотри, – испугался голосок, – она двигается!
   – Ух ты! – удивился второй.
   Я с трудом приоткрыла глаза, окружающее заволокло белой дымкой, голова вмиг загудела. Поспешно смежив веки, я глубоко вздохнула, будто все это время и не дышала вовсе. Грудь сразу резануло, из горла вырвался отвратительный лающий кашель.
   – Воды, – шевельнула я губами.
   Усилием воли я повернула голову и через туманную завесу глянула на соглядатаев. Перед лицом проплыло странное видение рыжей копны и широко открытых любопытных глаз.
   – Воды, – прохрипела я едва слышно.
   – Мама! – вдруг завопили в унисон проказницы. – Мама! ОНА проснулась!
   Их звонкие громкие голоса арбалетным болтом вонзились в мою больную голову. Я тихо застонала, едва не теряя сознание. Топот и радостные крики сразу отошли на второй план, осталась только всепоглощающая боль, растёкшаяся ртутью по жилам.
   В чувство меня привело что-то ледяное, приложенное к горящему лбу. К потрескавшимся губам прижался холодный край кружки, далёкий голос уговаривал:
   – Ну сделай глоточек, сделай!
   Не открывая глаз, я втянула в себя пахнущую бергамотом жидкость, поперхнулась. Горечь обожгла горло, верхнее нёбо онемело, язык задеревенел.
   – Что это? – едва просипела я.
   – Это поможет тебе, пей. – Глиняный край слегка царапнул зубы.
   Следующий глоток дался легче.
   – Спи теперь. – По волосам скользнула рука. – Отдыхай.
   – Где я?
   – В безопасности. В Иансе.
   Он тихо заурчал над ухом, потом лизнул щеку шершавым горячим языком, прижался мохнатой головой к шее.
   – Страх, отстань. – Я попыталась оттолкнуть демона, но тот по-прежнему тыкался мокрым носом мне в лицо, норовя лизнуть. Повела плечом, и тут всю руку охватила боль. – Черт! – Я резко открыла глаза.
   Незнакомая комната была большой и светлой, окна с двойными зимними рамами покрывали морозные узоры. Деревянный пол застилали домотканые половики, одну стену заменял побелённый бок печи. Рядом с широкой лавкой стояла прялка и деревянная палка с ножками, увенчанная оплывшим огарком свечи, – жалкое подобие канделябра.
   Я потрогала затянутую тонкими тканевыми полосками грудь, глубоко вздохнула. На шее висел амулет из необычного чёрного камня, такого я никогда не видела. Он не давил, наоборот, как будто помогал остаткам силы множиться и исправно течь по жилам. Демон лизнул руку и хрипло тявкнул.
   – Где ты пропадал, горемычный? – Я погладила здоровой рукой жёсткую чёрную шерсть на круглой макушке. Страх, как котёнок, скользнул под мою ладонь.
   Разглядывание комнаты отняло много сил, я опустила голову на твёрдую, почти плоскую подушку и попыталась понять, куда меня забросила судьба. К бейджанцам? Невозможно. Роману Менщикову? Смешно. Хорошо, тогда КАК я здесь оказалась? Последнее ясное воспоминание – окровавленная спина Дениса и странное, недоумение, перемешанное с толикой страха, когда в меня выстрелили. Потом – ледяной ветер в лицо, обжигающий холод и странная настойчивая мысль, что я обязана выжить, потому что Дом совсем близко, безопасность в трех шагах.
   Рядом с резной спинкой кровати стоял костыль, такой обшарпанный, словно им пользовались с самого Пришествия. Я осторожно схватилась за древко, потом попыталась подложить под мышку костяную ручку и с трудом поднялась, стараясь не наступать на раненую ногу, завёрнутую белыми полосками ткани.
   Тело моментально превратилось в один пульсирующий комок невыносимой боли, голова пошла кругом, но нужда оказалась сильнее. Я попыталась сделать крохотный шажок, не удержалась и с грохотом рухнула на пол, взвизгнув, как подзаборная шавка.
   – Что случилось? – В комнату влетела высокая растрёпанная женщина в заляпанном переднике и принесла с собой сладкий запах пирогов и парного молока. – Всевышний! – всплеснула она руками и кинулась ко мне помочь подняться. – Ты куда встаёшь? Тебе ещё нельзя.
   – В нужник больно хочется, – стиснув зубы, прошептала я, укладываясь на жёсткую кровать.
   – Так позвала бы, подожди, горшок подложу. – Она попыталась повернуть меня на бок.
   Я зло оттолкнула её руку и одарила яростным взглядом в благодарность за навязчивую заботу. Женщина остановилась, шмякнула судно на одеяло и пожала плечами:
   – Ну раз так, сама как-нибудь справишься, – а потом поспешила к выходу.
   Я смотрела на её прямую напряжённую спину и не испытывала ни капли стыда за своё поведение.
   – Тебя как зовут? – резко спросила я.
   Та остановилась, уже собираясь выйти, потом повернулась:
   – Матрёна.
   – Спасибо, Матрёна. – Я прерывисто вздохнула, говорить по-прежнему было больно. – За все.
   Та молча кивнула, хотя губы уже дёрнулись в приветливой улыбке.
   – Я сейчас молочка принесу, – предложила она. Я повела здоровым плечом:
   – Ты скажи, где я?
   Женщина посмотрела на меня почти удивлённо:
   – Как где? У нас в Иансе, в спрятанной деревне Хранителей.
   Ианса! О якобы несуществующей деревне говорил Арсений! Но тогда как?
   – Как я здесь оказалась? – не унималась я, от непродолжительного разговора силы почти иссякли.
   – Сама пришла, – она вдруг запнулась, – под Полог как-то проникла, – и поспешно вышла, будто сказала нечто недозволенное.
   – Постой, – окликнула её я, – а где Денис?! Дверь уже закрылась за её спиной, оставив меня в компании демона, костыля и ночного горшка с разрисованными ромашками боками.
   Когда завечерело и свет из окошка потерял свежие краски, меня разбудили едва слышные голоса спорящих. Голова гудела, и пришлось напрячь все силы, чтобы расслышать хотя бы часть разговора.
   – Пусти, знахарка, – вполголоса ругался какой-то мужчина. – Все равно пройду.
   – Не пущу! – сердилась Матрёна. – Нечего тебе. Девка две недели в беспамятстве провалялась, только тебя не хватало. Что ты ей сказать хочешь?
   – Спросить хочу, как через полог прошла?
   – Не помнит она ничего, – перебила его женщина, – иди отсюда! Эй, чай, не дома – в сапогах по горнице таскаться!
   – Зря ты это, Матрёна! Она, между прочим, Ловец Душ украла, прочитала его и сразу в нашу деревню заявилась! Она предвестница беды, попомни мои слова! Тебе бы за детей своих бояться.
   – Ты за себя побойся! Ты бы видел её, щетинится, а у самой глаза, что у побитой собаки!
   – Побитая собака три версты по снегу не проползёт! Дай пройти к ней!
   – Уходи, сказала, аспид!
   Тут их голоса перешли на свистящий шёпот, потом раздался грохот падающих чугунков, сдавленные ругательства Матрёны. Дверь в спальню открылась с тихим скрипом, на пороге возникла высокая фигура. Я приподняла голову, разглядывая вошедшего, и неожиданно узнала его. Он был нашим проводником из Зелёных Дубков на Гиблые болота по дороге к замку Мальи! Он тогда ещё назвался Степаном Тусаниным.
   Серые глаза смотрели холодно и свирепо.
   – Приветствую! – прохрипела я, кашлянув.
   – Ноэль! – рявкнул мужчина, даже в ушах зазвенело.
   «Ноэль?» Я недоуменно проследила за его взглядом и тут поняла, что Ноэль – это мой демон, мой Страх Божий.
   – Ноэль, ко мне! – повторил мужчина.
   – Он, конечно, лает, но он не собака, – тихо заметила я, почёсывая за мягким ухом Страха. Демон сонно приоткрыл один круглый жёлтый глаз, широко зевнул, обнажая остренькие клыки, а потом повернулся на другой бок и даже захрапел. Тихо так, но очень нагло. От такого открытого неповиновения у Степана заходили желваки, я хмыкнула:
   – Похоже, со мной ему лучше.
   – Ты, девчонка, не ёрничай, – прошипел Степан, – ты здесь ненадолго, до ночи перелома года, а потом на костыли встанешь и поползёшь восвояси! Попомни мои слова!
   Он вдруг незаметно сморгнул, и глаза превратились в зеленовато-коричневые с вертикальными зрачками. Признаюсь, скрывать глупо: от неожиданности меня бросило в жар, даже рубаха прилипла к спине.
   – Попомни! – Выходя, он так хлопнул дверью, что тренькнула прялка, а я вздрогнула.
   Вот тебе и доброхот, готовый глотку перегрызть.
   На следующий день я чувствовала себя почти сносно, но вставать сама побоялась. Пила горькую настойку, перемигивалась с подглядывающими из-за приоткрытой двери рыжими чертовками и рассматривала побелённые потолки. Матрёна принесла мне маленькое круглое зеркальце, и я смогла лицезреть своё опухшее помятое лицо желтушного цвета с длинными красными царапинами и коротко остриженные волосы, топорщащиеся на голове светлым прозрачным ёжиком. Я огорчённо провела рукой по макушке.
   – Ты в жару металась, – сконфуженно пояснила Матрёна, – волосы колтуном свалялись, вот я их и срезала. – Она опустила глаза, рассматривая крашеный пол.
   – Ну срезала и срезала, – буркнула я, сглатывая горький ком. – Все равно я косу ножом отмахнула, когда от стражей убегала.
   Я раздражённо отбросила зеркало на одеяло и глянула на женщину.
   – Что за полог окружает деревню? – без особых церемоний и, наверное, слишком грубо спросила я.
   Матрёна, усевшаяся за прялку и уже приступившая к вытягиванию серой шерстяной нити, тревожно глянула на меня:
   – Деревня наша заговорённая от соглядатаев. Полог – стена магическая, изнутри все видим, а снаружи и не знают, что здесь селение: вроде одни берёзки да ёлочки. Люди как к пологу подходят, так и заморачиваются, плутать начинают. Луговиков и леших костерят, а на самом деле занавес пройти у них не получается. Нас ведь, Хранителей, мало осталось. По всей Окии и тысяча с трудом наберётся, вот и прячемся. Вымрем скоро все. – Она замолчала.
   – А что за переломная ночь, о которой Степан вчера говорил?
   Колесо прялки продолжало жужжать, мерные удары деревянной педали задавали такт.
   – В ночь, когда года меняют друг друга, просыпается великий дух, – Матрёна говорила медленно, заученно, словно тысячный раз повторяла эту сказку своим детям. – Верховная является в разном обличье: кому девой невинной, кому красавцем статным, кому другому – и с лицом предка умершего.
   – А почему я должна буду уйти после этой ночи? – полюбопытствовала я, с трудом усаживаясь.
   – Да не уйдёшь ты никуда, – махнула рукой Матрёна, – Верховная скажет, что ты должна остаться здесь. Не зря же ты, умирая, добрела до нас и полог приоткрыла. Значит, чувствовала, что дом твой здесь, знала, как попасть в Иансу.
   Я поспешно кивнула, расстраивать женщину и доказывать ей, что, мол, сама не пойму, как здесь оказалась, не хотелось. Пусть думает, что хочет, в конце концов, что она в жизни понимает, если за полог выходила последний раз семь лет назад, перед рождением дочки.
   Через пару дней отпоенная горьким настоем, я, опираясь на плечо Матрёны, смогла доковылять до бани, затерявшейся в углу огорода. Видно, изба знахарки находилась на самом отшибе, и как я ни вытягивала шею гусем, ничего, кроме заваленной снегом дороги да леса в трети версты, не разглядела, а ещё через день справилась с костылём и впервые, сильно хромая, самостоятельно выбралась на двор.
   Демон нежно обнимал меня за шею, прижимался, что малый ребёнок, вызывая немой восторг хозяйских дочек. Я осторожно приоткрыла калитку, болтающуюся на одной заржавелой петле. Изба Матрёны стояла на пригорке, а внизу раскинулась Ианса. В центре деревни стояла огромная башня с застывшим наверху изваянием расправившего крылья дракона. От Храма разбегались избы-срубы, добротные, тяжеловесные, с заснеженными треугольными крышами. У каждого хозяйства имелся свой двор и большой сад. Вдалеке столбом шёл дым от кузницы, за самой деревней змеилась речушка и высилась мельница. Внизу суетились люди, ездили повозки, кто-то чистил улицы. Я глубоко вдыхала крепкий морозный воздух, на ярком солнце слезились глаза, снег искрился тысячей бликов.
   Тишь, благодать и непередаваемое чувство абсолютной всепоглощающей безопасности вдруг вдребезги разбило шелестение крыльев. Я непроизвольно задрала голову и от неожиданности схватилась за хлипкий заборчик, чтобы не рухнуть в сугроб. В небе, подобно безвинным пичугам, резвились детёныши драконов. Они взмывали к облакам, камнем падали вниз, пытались схватить друг друга за хвосты, пуская в воздух огненные шары. Тут же раздался протяжный заунывный вой. Детёныши встрепенулись и бросились к матери, тоже нарезающей в воздухе круги над деревней. Когда крылатое семейство внезапно исчезло, я облегчённо перевела дыхание.
   Это ж надо!
   Похоже, пришло время разобраться, что за деревня, куда меня принесли мои ноги. Одним резким движением я распахнула ворот и сняла шнурок с чёрным камнем-амулетом, перекрывающим чувствительность к магии, и – не удержалась на ногах. Свалилась самым подлым образом в снег от стремительно нахлынувших запахов, звуков и красок. Вокруг все дышало магическим жасмином, над каждым домом горели едва видные зеленоватые очертания драконов, храм светился тысячей огоньков, создавая невиданную иллюминацию. Бескрайний зелёный колпак, висящий над головой вместо голубого неба и раскрашенный змеистыми молниями, уходил куда-то за горизонт.
   – Черт! – только и смогла пролепетать я, не находя сил подняться на ноги.
   – Зачем амулет сняла?! – охнула Матрёна, которая тем временем вернулась из деревни и застала меня в моем плачевном положении. – Дурёха!
   Она бросила корзину, прикрытую белой салфеткой, на припорошенную снегом дорогу и схватила меня под мышки, поднимая.
   – Зачем на улицу вышла?! – ворчала она.
   – Ничего себе тут у вас, – прошепелявила я. – Чокнуться можно!
   – Совсем девка с ума сошла! Не жалеешь себя, меня бы пожалела! Едва тебя заштопала! – Она зло вырвала камушек, зажатый в моей руке, и нацепила обратно на шею, смахнув с моей головы шапку. Все сразу встало на свои места: запахло холодом и засветило солнце.
   Страх вздумал было пресечь грубое обращение со мной и угрожающе зарычал в отдалении. Сказать точнее, совсем далеко, с одиноко торчащей на дворе яблони, словно боясь подлететь поближе. Ещё с утра демон попытался своровать из кухни пирог с куриными потрохами и был избит скалкой. Ему было больно и очень обидно, потому как прибежал, вернее, прилетел он ко мне за защитой, позорно повизгивая. Я еле уговорила разошедшуюся не на шутку знахарку не обрезать летуну крыльев.
   – Ещё постою. – Я вытерла рукавом мокрый нос. Знахарка покачала головой, нахлобучила на мою почти лысую голову шапку и, подхватив корзинку, вошла в дом.
   – Хороша наша Ианса? – вдруг услышала я глухой голос.
   Откуда появился Степан, я не поняла, да и не особенно старалась. Может, у Хранителей – свои закидоны? Вон ведь маги пользуются этим заклинанием – как его? Портрация, портуция, – а, черт знает, не выговоришь, – и кто только такое придумал?
   – Ничего так. – Я поудобнее опёрлась на костыль, подумав про себя, что неплохо было бы и второй заиметь. Простреленная рука почти не болит, а вот нога все ещё слишком быстро устаёт.
   – Ты ведь здесь в безопасности?
   Я уже с интересом глянула в хмурое лицо Степана. «К чему он клонит, каналья?» – мелькнула мысль.
   – Ведь там, за пологом, на тебя открыли настоящую охоту, – продолжал он, – а здесь тебя никто не найдёт, никто не тронет. Стоит тебе выйти наружу, как тебя разорвут на части!
   – И? – Я старалась подавить издевательскую улыбку.
   – Ты здесь всё равно не останешься! – вдруг прошипел мужчина и продемонстрировал змеиные глаза.
   «Фи, фи, милый, меня этим уже не испугаешь!» – мысленно потешилась я.
   – Ты обманом завладела Ловцом, украла его! – продолжал он. – Ты его прочитала и думаешь, специально для тебя дракон народится? Ошибаешься, воровка подзаборная!
   – Почему подзаборная-то? – Не удержавшись, я широко ухмыльнулась. Он думал своей пламенной речью смутить и пристыдить меня? Боже мой, меня?! Неужели все Хранители фонтанируют наивностью, а меня ждёт такая же участь?
   Степан вернул глазам человеческий вид, сплюнул и отвернулся.
   – Зачем ты Ловец искала? А? – вдруг начал он по-новому. – Очень Хранителем стать хотелось? Да?
   – Нет. Очень жить хотелось! – Беседа перестала меня радовать, и внутри появилось странное раздражение. – Свободы очень хотелось! И если ты считаешь, что я готова обречь себя на заточение под магическим занавесом, изо дня в день думая, что жизнь проходит мимо меня, а я сижу в замкнутом пространстве, то ошибаешься! Я страдаю клаустрофобией, и мне не нужна твоя проклятая Ианса! Я просто на лошадь сесть не могу, а так бы давно сбежала отсюда!
   Я развернулась, поскользнулась и лишь чудом избежала позорного падения, едва не испортив завершающий штрих в нашей беседе. Степан довольно хмыкнул.
   – Лучше бы поддержал! – рыкнула я. – Всему же есть предел! Я, между прочим, серьёзно ранена!
   – По заслугам, – отозвался он, все же подхватывая меня под локоть больной руки так, что все тело свернуло от боли.
   – Ох, ты аспид! – взвизгнула я, отшатываясь.
   – Прости. – Он перехватил меня за талию, бесстыдно прижав к себе.
   – Да ничего, переживу.
   Чувствуя небывалое злорадство, я навалилась на мужчину всем своим весом здорового барана, едва ноги не поджала над землёй. Так мы поднялись на высокое, слегка покосившееся крылечко, а в сенях, уперев руки в бока, нас уже встречала Матрёна.
   – Ты чего пришёл? – прошипела она, наступая на нас, что даже я испугалась. Женщина подхватила меня под локоть и с силой усадила на широкую лавку между вёдер. Я шлёпнулась, расплескав ледяную воду на пол и на порты.
   – Остынь, знахарка! – вдруг тихо произнёс Степан.
   Они изменились оба одновременно: и теперь уже смотрели друг на друга змеиными зеленовато-коричневыми глазами, а у Матрёны из-под приоткрытых губ высунулось чёрное раздвоенное жало вместо языка.
   Мама дорогая! Пожалуй, на сегодня хватит с меня впечатлений!
   В глазах помутнело, я поняла, что окно напротив медленно расплывается, превращаясь в единую со стеной серую массу.
   – Господа, – едва слышно прошептала я, – мне, кажется, не очень хорошо.
   Простреленную ногу свело, а на облегающей штанине неожиданно проявилось красное кровяное пятно.
   «Господа» никакого внимания на меня не обращали, готовые наброситься друг на друга как голодные драконы.
   – Ты же знаешь, – шипела между тем Матрёна, – это как в предсказании: ей достанется Ловец и для неё народится великий дракон. Это девчонка-спасение нашего рода!
   – Эй, вы! – Перед глазами стало совсем темно, я судорожно вздохнула.
   – Какое она спасение? – спорил Степан. – Она украла его. Ловец не искал её, он не предназначен ей! Она чудом прошла весь путь и нечаянно прочитала заклинание! Глянь на неё, она же воровка! Понимаешь?
   Тут они действительно на меня глянули. Матрёна охнула и кинулась ко мне:
   – Всевышний, говорила же тебе: вставать ещё рано! Так ведь нет, дурная голова ногам покоя не даёт!
   – Все нормально, – прохрипела я, – все в полном порядке! – Степан, кажется, растерялся и стал метаться по сеням, то приоткрывая постоянно закрывающуюся дверь, то пытаясь подхватить меня под простреленную руку. – Уйди! – рявкнула я неожиданно громко, сама изумившись. – Мне покой нужен, бес ядовитый!
   Покоя по крайней мере в этот вечер я не увидела. После ухода расстроенного Степана в избу Матрёны пришла делегация от местного Совета старейшин. Познакомиться с ними – чести не имела, но злой спор, приглушённый закрытой дверью в спальню, я все же расслышала. Весь разговор сводился к тому, что эти самые старейшины требовали предъявить меня, дабы различить, являюсь ли я Хранительницей и стоит ли из-за моей персоны тревожить Верховную, или же можно будет провести ритуал как обычно. На что Матрёна ответила ёмко и цветисто:
   – ... старые, а как вы... вашу матушку, собираетесь различить, Хранительница ли она, без Верховной?
   В кухне повисло сконфуженное молчание, а потом в сенях раздались дружные шаги и громко хлопнула входная дверь.
   В ночь Нового года – «перелома годов», как её называли Хранители, Матрёна повела меня в деревню. С вечера зарядил снег, сыпавший буквально стеной, на глазах заметавший и без того плохо расчищенную дорогу до основного поселения. Он попадал в лицо, прилипал к ресницам, чтобы через мгновение растаять и стечь за шиворот. Шли мы медленно, я откровенно хромала и жалела, что не взяла с собой порядком надоевший костыль. Страх судорожно прижимался ко мне, обнимая за шею и оттягивая здоровую руку. Матрёна шагала рядом, готовая в любой момент поддержать под локоть или, на худой конец, схватить за шкирку, и постоянно поправляла мою съезжающую на глаза шапку.