Страница:
Однако руководство партии исходило из того, что даже крестьянами-коммунистами надо руководить из города. После XV съезда партии на постоянную и временную работу в деревню было направлено около 11 тысяч партийных, советских и кооперативных работников. После ноябрьского пленума 1929 года в деревню было командировано еще 27 тысяч партийцев (их называли «25-тысячниками») для того, чтобы они возглавили создаваемые колхозы и МТС. В течение 1930 года в села сроком на 1-2 месяца было направлено около 180 тысяч городских рабочих. Получалось, что 340 тысяч деревенских коммунистов рассматривались как второсортные партийцы, неспособные проводить политику партии в деревне самостоятельно, без руководства коммунистов из города. В романе «Поднятая целина» Михаил Шолохов верно показал расстановку сил в казацком селе, где двумя местными коммунистами Разметновым и Нагульновым руководит рабочий-партиец Давыдов, приехавший из города.
Не умаляя энергии этих представителей динамичного рабочего класса страны и самоотверженности профессиональных партийных работников, направленных в деревню, следует учесть, что эти люди, как правило, либо уже оторвались от крестьянской жизни, либо, будучи потомственными рабочими, никогда ее не знали, а потому им надо было многому учиться, прежде чем они смогли бы разбираться в сельском хозяйстве. В то же время в своем отношении к крестьянам они нередко вели себя как спесивые и самоуверенные менторы. Многие советские горожане, командированные для проведения коллективизации, даже те, кто сравнительно недавно обрел городскую прописку, ощущали себя в деревне без удобств урбанизированной жизни как белые колонизаторы, оказавшиеся в краях, населенных дикими людоедами. Хотя многие из горожан лишь недавно стали атеистами, они видели в религиозности крестьян проявление диких суеверий и старались направить верующих на «путь истинный», закрывая церкви, мечети или иные помещения религиозного культа. Чтобы доказать нелепость религии, командированные горожане нередко издевались над верой людей, снимая кресты с церквей или совершая иные кощунства.
Не скрывая своего отвращения к «отсталости» крестьянской жизни, многие горожане, поражались в деревне обилию и доступности продовольственных продуктов, приобретение которых в городе требовало немалых усилий. Им казалось несправедливым, что средний крестьянин обладает чуть ли не даровым хлебом и молоком, овощами и фруктами. Горожане спешили «восстановить справедливость», соединяя продовольственные запасы в коллективное владение и изымая из него максимум для поставок городу. Рабочим, командированным из центральных промышленных районов страны в Казахстан, казалось вопиющей несправедливостью то, что чуть ли не каждая семья у казахских скотоводов владела большим стадом баранов и овец. Они стремились перераспределить этот мелкий рогатый скот в пользу колхозов или государства, не учитывая того, что каждая семья местного населения могла физически выжить, лишь имея такое стадо.
При этом горожане-коммунисты подводили под городские антикрестьянские предрассудки идейно-теоретическую базу в виде марксистских положений о превосходстве пролетариата как класса, не имеющего собственности, над крестьянством как классом собственников. Между тем эти положения игнорировали специфику крестьянского труда и крестьянской культуры, вклад крестьян, а различия в положении крестьян объясняли исключительно классовой борьбой.
Поэтому зачастую крестьяне, добившиеся немалых успехов прежде всего благодаря своим знаниям и трудолюбию, зачислялись пришлыми горожанами в «эксплуататоры», подлежавшие раскулачиванию и ликвидации как класса. Политика, проводившаяся на основе таких вульгарных представлений о крестьянстве, не могла не нанести огромный ущерб деревне.
До начала коллективизации Сталин осуждал вульгарные представления о крестьянах. Выступая 22 октября 1924 года на совещании секретарей деревенских ячеек при ЦК РКП(б), он подчеркивал, что «необходимо изменить в корне самый подход к крестьянам». Он требовал, чтобы «коммунист научился подходить к беспартийному как равный к равному. В том, чтобы не командовать, а чутко прислушиваться к голосу беспартийных. В том, чтобы не только учить беспартийных, но и учиться у них. А учиться нам есть чему у беспартийных». Выступая на оргбюро 6 апреля 1925 года, Сталин говорил: «Крестьянин нередко относится к комсомольцу несерьезно, насмешливо. Происходит это потому, что крестьянин считает его оторванным от хозяйства, невеждой, лодырем». По словам Сталина, это естественное недоверие крестьян к городским людям объясняется тем, что «крестьянин больше всего верит тому, кто сам ведет хозяйство и знает более или менее толк в хозяйстве. Вот почему я думаю, что центром нашей деятельности в деревне должна служить работа по созданию актива из самих крестьян, откуда партия могла бы черпать новые силы». В то время Сталин не считал необходимым посылать в деревню спешно сколоченные «рабочие бригады» и неподготовленных «25-тысячников» для руководства деревенскими коммунистами. В то же время многочисленные предупреждения Сталина о недопустимости администрирования в деревне свидетельствовали о том, что осуждаемое им отношение к крестьянам было широко распространено в партии.
Однако в конце 1929 года Сталин поддержал вмешательство в сельское хозяйство людей, которые мало смыслили в этом деле. В своей статье «Год великого перелома» он объявлял, что руководство рабочего класса является решающим фактором в проведении коллективизации. Он писал: «Объясняется… небывалый успех колхозного строительства,…тем, что это дело взяли в свои руки передовые рабочие нашей страны. Я имею в виду рабочие бригады, десятками и сотнями рассеянные в основных районах нашей страны». Такое изменение в позиции Сталина связано прежде всего с тем, что одна форма «союза пролетариата с крестьянством», господствовавшая до 1928—1929 годов, еще раз сменилась другой. Судя по его «Наброску плана брошюры», «перелом» означал переход от неустойчивого перемирия с богатыми крестьянами к войне против них.
Осуждая ныне методы проведения коллективизации как антигуманные, следует в то же время учитывать историческую неизбежность подобных мер в период революционных преобразований. Анализируя опыт подобных преобразований, выдающийся социолог Питирим Сорокин вывел закон «кар и наград», с помощью которого господствующая политическая сила стремится добиться единства общества. Он писал: «Чем устойчивее шаблоны поведения антагонистических частей группы или антагонистических групп, тем более жестокими должны быть кары и обильными награды, чтобы сломить сопротивление антагонистической группы или части группы, связать ее в одно целое и вообще привести ее поведение к одному знаменателю. Чем менее устойчивы эти шаблоны, тем мягче должны быть санкции». «Шаблоны поведения» крестьянства России отличались необыкновенной устойчивостью, а господствующие социальные и политические силы (пролетариат и коммунистическая партия) стремились сломить сопротивление антагонистической группы богатых крестьян, чтобы объединить общество в одно целое во имя быстрого превращения страны в высоко развитую великую державу. Закон «кар и наград» Сорокина объясняет историческую неизбежность «жестоких кар», применявшихся руководством Советской страны по отношению к носителям «устойчивых шаблонов поведения» «антагонистических» групп населения.
Как и многие революции, сталинская «революция сверху» привела к необъявленной гражданской войне. Целью этой войны Сталин провозгласил «ликвидацию кулачества как класса». Выступая 27 декабря 1929 года на конференции аграрников-марксистов, он объяснил, почему еще недавно осуждал планы вернуться к раскулачиванию. Сталин считал, что политика «ограничения эксплуататорских тенденций кулачества» была до определенного времени правильной, что «пять или три года назад предпринять такое наступление на кулачество… было бы опаснейшим авантюризмом». Тогдашние предложения оппозиции начать «политику немедленного наступления на кулачество» означали, по его мнению, «политику царапанья с кулачеством», «декламацию», «пустозвонство». Он заявил, что «наступать на кулачество – это значит подготовиться к делу и ударить по кулачеству, но ударить так, чтобы оно не могло больше подняться на ноги».
Нельзя сказать, что Сталин первым заговорил о необходимости «начать наступление» на «кулаков». Рой Медведев совершенно справедливо обратил внимание на то, что в октябре 1927 года не кто иной, как Бухарин заявил: «Теперь вместе с середняком и опираясь на бедноту, на возросшие хозяйственные и политические силы нашего Союза и партии, можно и нужно перейти к более форсированному наступлению на капиталистические элементы, в первую очередь на кулачество». Потом же Бухарин стал опасаться последствий этого «наступления» и старался оттянуть его начало. В. Кожинов указывал, что «главным в полемике Бухарина со Сталиным, продолжавшейся с января по ноябрь 1929 года, был тезис о том, что «чрезвычайные меры в отношении крестьянства ведут к катастрофе, к гибели Советской власти». В конечном счете Бухарин преодолел свои опасения и в статье «Великая реконструкция», опубликованной в «Правде» 19 февраля 1930 года, писал, что «мы переживаем… крутой перелом с чрезвычайным обострением классовой борьбы… повсюду началось продвижение пролетарских отрядов. Но наиболее отчаянная борьба идет именно в деревне. Здесь быстро и победоносно развивается антикулацкая революция». Бухарин утверждал, что с кулаком «нужно разговаривать языком свинца». Таким образом, все руководящие деятели партии, даже те из них, кого обвиняли в «кулацком уклоне», поддержали «антикулацкую революцию». За объявление войны богатым крестьянам и ускоренную коллективизацию выступали и рядовые коммунисты, и значительная часть городского рабочего класса (при активной поддержке сельской бедноты), а фактически большинство горожан, заинтересованных в дешевых продуктах питания.
Сталин же, который достиг своего положения благодаря тому, что отстаивал интересы этих людей, обязан был реагировать на их настроения. Столь же жестко он был связан и историческими условиями – необходимостью в ускоренном преобразовании страны, оказавшейся под угрозой новой войны с внешним противником. Перед Сталиным стояла дилемма: либо остановить коллективизацию и сорвать выполнение пятилетнего плана, либо продолжить коллективизацию, невзирая на то, что она приняла совершенно незапланированные темпы и формы, превратившись фактически в новую гражданскую войну. Он выбрал, естественно, второй вариант, поскольку первый считал гибельным для страны.
В результате страна снова разделилась на два лагеря. Правда, теперь «армиям» пролетариата противостояли «кулацкие» семьи. Операции против кулачества сопровождались «насаждением колхозов и совхозов» на «освобождаемой» территории.
На покоряемой территории было «освобождаемое» население (бедняки). Здесь было немало и тех, кто готов был сотрудничать с наступающими «армиями» пролетариата (деревенские коммунисты, главным образом в колхозах; беспартийные сельские активисты Советов). Преобладание «пролетарских» сил над «кулацкими» позволяло им сравнительно легко «окружать» противника и брать его «в плен»: богатых крестьян арестовывали целыми семьями и направляли как военнопленных в места заключения. Середняки представляли собой то большинство населения страны, которое в ходе этой гражданской войны не поддерживало ни одну из противоборствующих сторон и страстно желало прекращения военных действий. Как и всегда во время гражданской войны, в отношении этого большинства проводилась политика угроз, чтобы добиться от него повиновения. Как и всякая гражданская война, коллективизация сопровождалась многочисленными жертвами, разграблением конфискованного имущества у кулаков, часто бессмысленными разрушениями и жестокостями.
В пролетарской «армии», как и положено, были «солдаты» («рабочие бригады», которые «покоряли» деревню) и «офицеры» (сначала 11 тысяч партийных работников, а затем 25 тысяч председателей колхозов). На отдельных «фронтах» наступления пролетарскими «войсками» командовали «генералы»: А.А. Андреев в Северо-Кавказском крае, Е.Я. Бауман в Московской области, И.М. Варейкис в Центрально-Черноземной области, Ф.И. Голощекин в Казахстане, С. В. Косиор на Украине, М.М. Хатаевич в Средне-Волжском крае, Б.П. Шеболдаев в Нижне-Волжском крае, Р.И. Эйхе – в Сибири. Все они входили в своеобразный «генеральный штаб» – комиссию по коллективизации, созданную 5 декабря 1929 года. В нее были также включены Г.Н. Каминский, И.Е. Клименко, Т.Р. Рыскулов, Я.А. Яковлев и другие.
Н. А. Иваницкий в своей книге «Коллективизация и раскулачивание» рассказал, как был создан «боевой штаб» во главе с М.М. Хатаевичем, куда вошли председатель крайисполкома, крайпрокурор и представитель реввоенсовета Приволжского военного округа Аналогичные штабы создавались в округах и районах. В книге приведено постановление бюро Средне-волжского крайкома ВКП(б) от 20 января 1930 года, больше похожее на приказ наступающей армии: «1) Немедленно провести по всему краю массовую операцию по изъятию из деревни активных контрреволюционных антисоветских и террористических элементов в количестве 3000 человек. Указанную операцию закончить к 5 февраля. 2) Одновременно приступить к подготовке проведения массового выселения кулацко-белогвардейских элементов вместе с семьями, проведя эту операцию с 5 по 15 февраля. 3) Считать необходимым провести выселение кулацких хозяйств вместе с семьями в количестве до 10 000 хозяйств».
Как комментирует материалы Иваницкого Вадим Кожинов, «все это показалось недостаточным, и через восемь дней, 29 января 1930 года, было признано «необходимым довести общее количество арестованных до 5 тыс. вместо ранее намеченных 3 тыс. человек, а выселенных семей – до 15 тыс. (против 10 тыс.). Указывалось, что «работа по изъятию путем ареста кулацких контрреволюционных элементов должна быть развернута во всех районах и округах вне зависимости от темпа коллективизации». Кроме того, «движение в деревне за снятие колоколов и закрытие церквей должно быть охвачено партийным руководством… 30 января краевой штаб решил всю операцию по изъятию кулацкого актива заключить к 3 февраля, а «тройке» при ГПУ было дано указание с 4 февраля приступить к рассмотрению дел наиболее злостных элементов, приговоры вынести и реализовать не позднее 10 февраля». Для осуществления этой операции привлекались и части Красной Армии. Краевой штаб «вынес решение о выдаче коммунистам оружия». Как считает Н.И. Иваницкий, «речь шла о развязывании гражданской войны в Поволжье». (Стоит добавить, что Поволжьем гражданская война не ограничилась.)
Такие действия не могли не вызывать протестов не только со стороны тех, кто подлежал выселению и «ликвидации как класс», но и всех здравомыслящих людей в Деревне. Известно, что в первые же месяцы ускоренной коллективизации Сталин получил около 50 тысяч писем, в которых выражались протесты и возмущение против того, что творилось в деревне. Почему же Сталин, который так внимательно прислушивался к мнению людей, особенно тех, кто был не согласен с ним, игнорировал эту волну отчаяния и возмущения? Можно предположить, что голоса протеста и возмущения в Кремле были менее слышны, чем голоса тех, кто поддерживал коллективизацию. Если против коллективизации выступали крестьяне, то их протесты воспринимались скорее всего с недоверием, поскольку в партии считалось, что даже коммунисты-крестьяне нуждаются в покровительстве и надежном контроле со стороны коммунистов-пролетариев, а на деле коммунистов, проживавших в городах и необязательно занятых «пролетарским» трудом. Руководство же партийных организаций в республиканских, областных и районных центрах было уверено в правоте своих действий. Для него было бы так же нелепо осуждать действия против кулаков и методы коллективизации, как красным командирам в годы Гражданской войны осуждать боевые операции против войск Колчака, Деникина и Юденича. Мнение секретарей обкомов и райкомов, командированных в деревню партийцев было для Сталина более веским, чем жалобы крестьян, пострадавших от коллективизации.
Судя по поведению Сталина и других руководителей страны, включая бывших вождей «правых», в высших эшелонах власти в конце 1929 года преобладала уверенность в том, что ускоренная коллективизация осуществляется успешно и приносит сплошные блага. Ноябрьский (1929) пленум ЦК ВКП(б), обсудив итоги коллективизации, одобрил ее дальнейшее ускорение. Проведение коллективизации было поручено вновь созданному всесоюзному Наркомату земледелия во главе с Я.А. Яковлевым (Эпштейном). Вместе с тем приняв решение о подготовке кадров для деревни – «организаторов, агрономов, землеустроителей, техников, финансово-счетных работников», пленум фактически признавал, что ни технической, ни организационной базы для налаживания высокопродуктивного сельского производства еще не было. (На этом пленуме Бухарин, Рыков, Томский обратились с покаянным письмом, в котором курс партии признавался правильным. Однако Бухарин был выведен из состава Политбюро, а Рыков, Томский и Угланов были предупреждены о том, что «при первой же попытке с их стороны продолжить борьбу против линии партии к ним будут применены более строгие меры».) Быстрое создание колхозов оправдывалось более чем сомнительными аргументами, что «простое сложение крестьянских орудий производства» якобы приведет к необыкновенному росту продовольственной продукции. Опираясь на ненадежные сведения об успехах в неких колхозах «в районе Хопра в бывшей Донской области», Сталин уверял аграрников-марксистов, что «простое сложение крестьянских орудий в недрах колхозах дало такой эффект, о котором и не мечтали наши практики… Переход на рельсы колхозов дал расширение посевной площади на 30,40 и 50%». Этот «головокружительный эффект» Сталин объяснял тем, что «крестьяне, будучи бессильны в условиях индивидуального труда, превратились в величайшую силу, сложив свои орудия и объединившись в колхозы».
На самом деле «головокружительный эффект» был лишь в сознании тех, кто организовывал и проводил коллективизацию. Между тем сам же Сталин в своих теоретических работах указывал на то, что тактический успех гибелен для кампании, если он не соответствует стратегическим возможностям.
5 января 1930 года было принято постановление ЦКВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». В соответствии с ним предусматривалось осуществить сплошную коллективизацию на Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге к осени 1930 года и не позднее весны 1931 года. Хотя коллективизацию в других зерновых районах намечалось завершить осенью 1931 года или весной 1932 года, ее темп был существенно ускорен во всех регионах страны. Если к концу 1929 года уровень коллективизации составлял 7,6%, то к 20 января 1930 года он достиг 21,6%. На 1 февраля колхозы объединяли уже 32,5% хозяйств. Если на Украине, Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге к концу 1929 года было коллективизировано от 8,5 до 19%, то к концу января коллективизацией было охвачено 25% хозяйств на Украине, 41 % на Средней Волге, 46% на Северном Кавказе, 67% на Нижней Волге. В феврале 1930 года темпы коллективизации продолжали нарастать. К 20 февраля около 50% крестьянских хозяйств страны было коллективизировано.
Во многих районах понятие «кулак» толковалось довольно широко и было раскулачено до 15% крестьянских хозяйств. Как отмечалось в «Истории КПСС», «к середнякам, отказавшимся вступить в колхозы, применялись административные меры… Вместо объединения крестьян в сельскохозяйственные артели многие партийные и советские организации, особенно в Сибирском крае и Уральской области, стали создавать коммуны, принудительно обобществляя мелкий продуктивный скот, птицу и даже предметы быта… В некоторых районах получила распространение идея строительства колхозов-гигантов, которые создавались административным путем по решениям Советов и партийных организаций».
Нельзя сказать, что руководство партии не замечало опасностей «тактического успеха». 30 января 1930 года ЦК партии направил всем партийным организациям директиву, в которой говорилось: «С мест получаются сведения, говорящие о том, что организации в ряде районов бросили дело коллективизации и сосредоточили свои усилия на раскулачивании. ЦК разъясняет, что такая политика в корне неправильна. ЦК указывает, что политика партии состоит не в голом раскулачивании, а в развитии колхозного движения, результатом и частью которого является раскулачивание».
На другой день, 31 января, узнав о планах Хатаевича по ускоренной коллективизации на Средней Волге, Сталин вместе с Молотовым и Кагановичем направил ему телеграмму: «Ваша торопливость в вопросе о кулаке ничего общего с политикой партии не имеет. У вас получается голое раскулачивание в его худшем виде».
К этому времени крестьянские выступления против раскулачивания и коллективизации приняли еще более широкие масштабы. Только с января по март 1930 года в Сибири произошло 65 крестьянских восстаний. В течение 1930 года на Средней Волге произошло 718 крестьянских групповых выступлений против коллективизации. На Ставрополье вспыхнул вооруженный мятеж. Восстания происходили также на Украине, особенно в приграничных западных районах республики, в ряде районов Армении, Азербайджана, в Карачаевской и Чеченской автономных областях, в Дагестане и в некоторых республиках Средней Азии. Страна оказалась под угрозой всесоюзной «Жакерии».
Другой и более распространенной формой сопротивления коллективизации явилось массовое разрушение продовольственного фонда страны.
Крестьяне, записанные в колхозы или ожидавшие такой записи, не желали сдавать свой скот в общее хозяйство и начали его забивать. Только в январе и феврале 1930 года было забито 14 миллионов голов крупного рогатого скота. За 1928—1934 годы поголовье лошадей в стране уменьшилось с32 миллионов до 15,5 миллиона, крупного рогатого скота-с 60 миллионов до 33,5 миллиона, свиней – с 22 до 11,5 миллиона, овец – с 97,3 миллиона до 32,9 миллиона. И как следствие резко уменьшилось производство и потребление мяса в стране. Бурный рост городского населения лишь усугублял нехватку мясных продуктов. В 1929 году горожанин потреблял в среднем 47,5 кг мяса, в 1930 году – 33 кг, в 1931 году– 27,3 кг, в 1932 году – менее 17 кг. Нехватка мясных продуктов лишь отчасти компенсировалась увеличением потребления картофеля и хлебопродуктов. Таким образом, одна из главных задач коллективизации – обеспечение полноценным питанием растущего населения городов – потерпела крах.
2 марта 1930 года в «Правде» была опубликована знаменитая статья Сталина «Головокружение от успехов. К вопросам колхозного движения». В ней он, с одной стороны, с удовлетворением констатировал быструю коллективизацию, обращая внимание на выполнение плана по хлебозаготовкам и заготовке семян для яровых посевов. Он утверждал, что коллективизация в зерновых районах была хорошо подготовлена, так как там «крестьяне имели возможность убедиться в силе и в значении новой техники, в силе и значении новой, коллективной организации хозяйства». И делал вывод: «Коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным».
С другой стороны, обращая внимание на «теневую сторону» достигнутых успехов, Сталин осуждал действия властей на местах, которые не были предусмотрены планами ускоренной коллективизации. Он признал нарушение принципа добровольности вступления в колхозы и игнорирование «разнообразия условий в различных районах СССР», приведя в пример методы коллективизации в северных районах страны и в Туркестане.
Кроме того, Сталин критиковал стремление распространить сельскохозяйственную коммуну как наилучшую форму коллективного хозяйства. Он подчеркивал, что не коммуна, а сельскохозяйственная артель является «основным звеном колхозного движения», но в артели «не обобществляются: приусадебные земли (мелкие огороды, садики), жилые постройки, известная часть молочного скота, мелкий скот, домашняя птица и т. д.» Подтверждая это положение Сталина, «Правда» одновременно с его статьей опубликовал текст Примерного устава сельскохозяйственной артели.
В этих «искривлениях» Сталин увидел опасность для коллективизации, особенно для решения зерновой проблемы. Он напоминал, что это является «основной задачей, но ее решение поставлено под угрозу теми, кто сгоняет крестьян в коммуны. Он обвинял «ретивых обобществителей» в «разложении и дискредитации» колхозного движения и осуждал их действия, «льющие воду на мельницу наших классовых врагов». Как и прежде, он осуждал грубую атеистическую пропаганду: «Я уже не говорю о тех, с позволения сказать, «революционеров», которые дело организации артели начинают со снятия с церквей колоколов. Снять колокола, – подумаешь какая ррреволюционность!»
Статья Сталина, а затем опубликованное 14 марта 1930 года постановление ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении» означали отказ от попыток завершить сплошную коллективизацию сельского хозяйства страны в ближайшие месяцы. Начался стремительный выход сотен тысяч крестьян из колхозов и роспуск многих колхозов. Если к 1 марта 1930 года коллективизированными было более половины всех крестьянских хозяйств, то в мае 1930 года их осталось 23,4%. В 2 раза сократилось число коллективизированных хозяйств и на Нижней Волге, составив 37,5%. Лишь на Северном Кавказе уровень коллективизации превысил половину, составив 58,1%. Попытки коллективизировать крестьянские хозяйства штурмом провалились.
Не умаляя энергии этих представителей динамичного рабочего класса страны и самоотверженности профессиональных партийных работников, направленных в деревню, следует учесть, что эти люди, как правило, либо уже оторвались от крестьянской жизни, либо, будучи потомственными рабочими, никогда ее не знали, а потому им надо было многому учиться, прежде чем они смогли бы разбираться в сельском хозяйстве. В то же время в своем отношении к крестьянам они нередко вели себя как спесивые и самоуверенные менторы. Многие советские горожане, командированные для проведения коллективизации, даже те, кто сравнительно недавно обрел городскую прописку, ощущали себя в деревне без удобств урбанизированной жизни как белые колонизаторы, оказавшиеся в краях, населенных дикими людоедами. Хотя многие из горожан лишь недавно стали атеистами, они видели в религиозности крестьян проявление диких суеверий и старались направить верующих на «путь истинный», закрывая церкви, мечети или иные помещения религиозного культа. Чтобы доказать нелепость религии, командированные горожане нередко издевались над верой людей, снимая кресты с церквей или совершая иные кощунства.
Не скрывая своего отвращения к «отсталости» крестьянской жизни, многие горожане, поражались в деревне обилию и доступности продовольственных продуктов, приобретение которых в городе требовало немалых усилий. Им казалось несправедливым, что средний крестьянин обладает чуть ли не даровым хлебом и молоком, овощами и фруктами. Горожане спешили «восстановить справедливость», соединяя продовольственные запасы в коллективное владение и изымая из него максимум для поставок городу. Рабочим, командированным из центральных промышленных районов страны в Казахстан, казалось вопиющей несправедливостью то, что чуть ли не каждая семья у казахских скотоводов владела большим стадом баранов и овец. Они стремились перераспределить этот мелкий рогатый скот в пользу колхозов или государства, не учитывая того, что каждая семья местного населения могла физически выжить, лишь имея такое стадо.
При этом горожане-коммунисты подводили под городские антикрестьянские предрассудки идейно-теоретическую базу в виде марксистских положений о превосходстве пролетариата как класса, не имеющего собственности, над крестьянством как классом собственников. Между тем эти положения игнорировали специфику крестьянского труда и крестьянской культуры, вклад крестьян, а различия в положении крестьян объясняли исключительно классовой борьбой.
Поэтому зачастую крестьяне, добившиеся немалых успехов прежде всего благодаря своим знаниям и трудолюбию, зачислялись пришлыми горожанами в «эксплуататоры», подлежавшие раскулачиванию и ликвидации как класса. Политика, проводившаяся на основе таких вульгарных представлений о крестьянстве, не могла не нанести огромный ущерб деревне.
До начала коллективизации Сталин осуждал вульгарные представления о крестьянах. Выступая 22 октября 1924 года на совещании секретарей деревенских ячеек при ЦК РКП(б), он подчеркивал, что «необходимо изменить в корне самый подход к крестьянам». Он требовал, чтобы «коммунист научился подходить к беспартийному как равный к равному. В том, чтобы не командовать, а чутко прислушиваться к голосу беспартийных. В том, чтобы не только учить беспартийных, но и учиться у них. А учиться нам есть чему у беспартийных». Выступая на оргбюро 6 апреля 1925 года, Сталин говорил: «Крестьянин нередко относится к комсомольцу несерьезно, насмешливо. Происходит это потому, что крестьянин считает его оторванным от хозяйства, невеждой, лодырем». По словам Сталина, это естественное недоверие крестьян к городским людям объясняется тем, что «крестьянин больше всего верит тому, кто сам ведет хозяйство и знает более или менее толк в хозяйстве. Вот почему я думаю, что центром нашей деятельности в деревне должна служить работа по созданию актива из самих крестьян, откуда партия могла бы черпать новые силы». В то время Сталин не считал необходимым посылать в деревню спешно сколоченные «рабочие бригады» и неподготовленных «25-тысячников» для руководства деревенскими коммунистами. В то же время многочисленные предупреждения Сталина о недопустимости администрирования в деревне свидетельствовали о том, что осуждаемое им отношение к крестьянам было широко распространено в партии.
Однако в конце 1929 года Сталин поддержал вмешательство в сельское хозяйство людей, которые мало смыслили в этом деле. В своей статье «Год великого перелома» он объявлял, что руководство рабочего класса является решающим фактором в проведении коллективизации. Он писал: «Объясняется… небывалый успех колхозного строительства,…тем, что это дело взяли в свои руки передовые рабочие нашей страны. Я имею в виду рабочие бригады, десятками и сотнями рассеянные в основных районах нашей страны». Такое изменение в позиции Сталина связано прежде всего с тем, что одна форма «союза пролетариата с крестьянством», господствовавшая до 1928—1929 годов, еще раз сменилась другой. Судя по его «Наброску плана брошюры», «перелом» означал переход от неустойчивого перемирия с богатыми крестьянами к войне против них.
Осуждая ныне методы проведения коллективизации как антигуманные, следует в то же время учитывать историческую неизбежность подобных мер в период революционных преобразований. Анализируя опыт подобных преобразований, выдающийся социолог Питирим Сорокин вывел закон «кар и наград», с помощью которого господствующая политическая сила стремится добиться единства общества. Он писал: «Чем устойчивее шаблоны поведения антагонистических частей группы или антагонистических групп, тем более жестокими должны быть кары и обильными награды, чтобы сломить сопротивление антагонистической группы или части группы, связать ее в одно целое и вообще привести ее поведение к одному знаменателю. Чем менее устойчивы эти шаблоны, тем мягче должны быть санкции». «Шаблоны поведения» крестьянства России отличались необыкновенной устойчивостью, а господствующие социальные и политические силы (пролетариат и коммунистическая партия) стремились сломить сопротивление антагонистической группы богатых крестьян, чтобы объединить общество в одно целое во имя быстрого превращения страны в высоко развитую великую державу. Закон «кар и наград» Сорокина объясняет историческую неизбежность «жестоких кар», применявшихся руководством Советской страны по отношению к носителям «устойчивых шаблонов поведения» «антагонистических» групп населения.
Как и многие революции, сталинская «революция сверху» привела к необъявленной гражданской войне. Целью этой войны Сталин провозгласил «ликвидацию кулачества как класса». Выступая 27 декабря 1929 года на конференции аграрников-марксистов, он объяснил, почему еще недавно осуждал планы вернуться к раскулачиванию. Сталин считал, что политика «ограничения эксплуататорских тенденций кулачества» была до определенного времени правильной, что «пять или три года назад предпринять такое наступление на кулачество… было бы опаснейшим авантюризмом». Тогдашние предложения оппозиции начать «политику немедленного наступления на кулачество» означали, по его мнению, «политику царапанья с кулачеством», «декламацию», «пустозвонство». Он заявил, что «наступать на кулачество – это значит подготовиться к делу и ударить по кулачеству, но ударить так, чтобы оно не могло больше подняться на ноги».
Нельзя сказать, что Сталин первым заговорил о необходимости «начать наступление» на «кулаков». Рой Медведев совершенно справедливо обратил внимание на то, что в октябре 1927 года не кто иной, как Бухарин заявил: «Теперь вместе с середняком и опираясь на бедноту, на возросшие хозяйственные и политические силы нашего Союза и партии, можно и нужно перейти к более форсированному наступлению на капиталистические элементы, в первую очередь на кулачество». Потом же Бухарин стал опасаться последствий этого «наступления» и старался оттянуть его начало. В. Кожинов указывал, что «главным в полемике Бухарина со Сталиным, продолжавшейся с января по ноябрь 1929 года, был тезис о том, что «чрезвычайные меры в отношении крестьянства ведут к катастрофе, к гибели Советской власти». В конечном счете Бухарин преодолел свои опасения и в статье «Великая реконструкция», опубликованной в «Правде» 19 февраля 1930 года, писал, что «мы переживаем… крутой перелом с чрезвычайным обострением классовой борьбы… повсюду началось продвижение пролетарских отрядов. Но наиболее отчаянная борьба идет именно в деревне. Здесь быстро и победоносно развивается антикулацкая революция». Бухарин утверждал, что с кулаком «нужно разговаривать языком свинца». Таким образом, все руководящие деятели партии, даже те из них, кого обвиняли в «кулацком уклоне», поддержали «антикулацкую революцию». За объявление войны богатым крестьянам и ускоренную коллективизацию выступали и рядовые коммунисты, и значительная часть городского рабочего класса (при активной поддержке сельской бедноты), а фактически большинство горожан, заинтересованных в дешевых продуктах питания.
Сталин же, который достиг своего положения благодаря тому, что отстаивал интересы этих людей, обязан был реагировать на их настроения. Столь же жестко он был связан и историческими условиями – необходимостью в ускоренном преобразовании страны, оказавшейся под угрозой новой войны с внешним противником. Перед Сталиным стояла дилемма: либо остановить коллективизацию и сорвать выполнение пятилетнего плана, либо продолжить коллективизацию, невзирая на то, что она приняла совершенно незапланированные темпы и формы, превратившись фактически в новую гражданскую войну. Он выбрал, естественно, второй вариант, поскольку первый считал гибельным для страны.
В результате страна снова разделилась на два лагеря. Правда, теперь «армиям» пролетариата противостояли «кулацкие» семьи. Операции против кулачества сопровождались «насаждением колхозов и совхозов» на «освобождаемой» территории.
На покоряемой территории было «освобождаемое» население (бедняки). Здесь было немало и тех, кто готов был сотрудничать с наступающими «армиями» пролетариата (деревенские коммунисты, главным образом в колхозах; беспартийные сельские активисты Советов). Преобладание «пролетарских» сил над «кулацкими» позволяло им сравнительно легко «окружать» противника и брать его «в плен»: богатых крестьян арестовывали целыми семьями и направляли как военнопленных в места заключения. Середняки представляли собой то большинство населения страны, которое в ходе этой гражданской войны не поддерживало ни одну из противоборствующих сторон и страстно желало прекращения военных действий. Как и всегда во время гражданской войны, в отношении этого большинства проводилась политика угроз, чтобы добиться от него повиновения. Как и всякая гражданская война, коллективизация сопровождалась многочисленными жертвами, разграблением конфискованного имущества у кулаков, часто бессмысленными разрушениями и жестокостями.
В пролетарской «армии», как и положено, были «солдаты» («рабочие бригады», которые «покоряли» деревню) и «офицеры» (сначала 11 тысяч партийных работников, а затем 25 тысяч председателей колхозов). На отдельных «фронтах» наступления пролетарскими «войсками» командовали «генералы»: А.А. Андреев в Северо-Кавказском крае, Е.Я. Бауман в Московской области, И.М. Варейкис в Центрально-Черноземной области, Ф.И. Голощекин в Казахстане, С. В. Косиор на Украине, М.М. Хатаевич в Средне-Волжском крае, Б.П. Шеболдаев в Нижне-Волжском крае, Р.И. Эйхе – в Сибири. Все они входили в своеобразный «генеральный штаб» – комиссию по коллективизации, созданную 5 декабря 1929 года. В нее были также включены Г.Н. Каминский, И.Е. Клименко, Т.Р. Рыскулов, Я.А. Яковлев и другие.
Н. А. Иваницкий в своей книге «Коллективизация и раскулачивание» рассказал, как был создан «боевой штаб» во главе с М.М. Хатаевичем, куда вошли председатель крайисполкома, крайпрокурор и представитель реввоенсовета Приволжского военного округа Аналогичные штабы создавались в округах и районах. В книге приведено постановление бюро Средне-волжского крайкома ВКП(б) от 20 января 1930 года, больше похожее на приказ наступающей армии: «1) Немедленно провести по всему краю массовую операцию по изъятию из деревни активных контрреволюционных антисоветских и террористических элементов в количестве 3000 человек. Указанную операцию закончить к 5 февраля. 2) Одновременно приступить к подготовке проведения массового выселения кулацко-белогвардейских элементов вместе с семьями, проведя эту операцию с 5 по 15 февраля. 3) Считать необходимым провести выселение кулацких хозяйств вместе с семьями в количестве до 10 000 хозяйств».
Как комментирует материалы Иваницкого Вадим Кожинов, «все это показалось недостаточным, и через восемь дней, 29 января 1930 года, было признано «необходимым довести общее количество арестованных до 5 тыс. вместо ранее намеченных 3 тыс. человек, а выселенных семей – до 15 тыс. (против 10 тыс.). Указывалось, что «работа по изъятию путем ареста кулацких контрреволюционных элементов должна быть развернута во всех районах и округах вне зависимости от темпа коллективизации». Кроме того, «движение в деревне за снятие колоколов и закрытие церквей должно быть охвачено партийным руководством… 30 января краевой штаб решил всю операцию по изъятию кулацкого актива заключить к 3 февраля, а «тройке» при ГПУ было дано указание с 4 февраля приступить к рассмотрению дел наиболее злостных элементов, приговоры вынести и реализовать не позднее 10 февраля». Для осуществления этой операции привлекались и части Красной Армии. Краевой штаб «вынес решение о выдаче коммунистам оружия». Как считает Н.И. Иваницкий, «речь шла о развязывании гражданской войны в Поволжье». (Стоит добавить, что Поволжьем гражданская война не ограничилась.)
Такие действия не могли не вызывать протестов не только со стороны тех, кто подлежал выселению и «ликвидации как класс», но и всех здравомыслящих людей в Деревне. Известно, что в первые же месяцы ускоренной коллективизации Сталин получил около 50 тысяч писем, в которых выражались протесты и возмущение против того, что творилось в деревне. Почему же Сталин, который так внимательно прислушивался к мнению людей, особенно тех, кто был не согласен с ним, игнорировал эту волну отчаяния и возмущения? Можно предположить, что голоса протеста и возмущения в Кремле были менее слышны, чем голоса тех, кто поддерживал коллективизацию. Если против коллективизации выступали крестьяне, то их протесты воспринимались скорее всего с недоверием, поскольку в партии считалось, что даже коммунисты-крестьяне нуждаются в покровительстве и надежном контроле со стороны коммунистов-пролетариев, а на деле коммунистов, проживавших в городах и необязательно занятых «пролетарским» трудом. Руководство же партийных организаций в республиканских, областных и районных центрах было уверено в правоте своих действий. Для него было бы так же нелепо осуждать действия против кулаков и методы коллективизации, как красным командирам в годы Гражданской войны осуждать боевые операции против войск Колчака, Деникина и Юденича. Мнение секретарей обкомов и райкомов, командированных в деревню партийцев было для Сталина более веским, чем жалобы крестьян, пострадавших от коллективизации.
Судя по поведению Сталина и других руководителей страны, включая бывших вождей «правых», в высших эшелонах власти в конце 1929 года преобладала уверенность в том, что ускоренная коллективизация осуществляется успешно и приносит сплошные блага. Ноябрьский (1929) пленум ЦК ВКП(б), обсудив итоги коллективизации, одобрил ее дальнейшее ускорение. Проведение коллективизации было поручено вновь созданному всесоюзному Наркомату земледелия во главе с Я.А. Яковлевым (Эпштейном). Вместе с тем приняв решение о подготовке кадров для деревни – «организаторов, агрономов, землеустроителей, техников, финансово-счетных работников», пленум фактически признавал, что ни технической, ни организационной базы для налаживания высокопродуктивного сельского производства еще не было. (На этом пленуме Бухарин, Рыков, Томский обратились с покаянным письмом, в котором курс партии признавался правильным. Однако Бухарин был выведен из состава Политбюро, а Рыков, Томский и Угланов были предупреждены о том, что «при первой же попытке с их стороны продолжить борьбу против линии партии к ним будут применены более строгие меры».) Быстрое создание колхозов оправдывалось более чем сомнительными аргументами, что «простое сложение крестьянских орудий производства» якобы приведет к необыкновенному росту продовольственной продукции. Опираясь на ненадежные сведения об успехах в неких колхозах «в районе Хопра в бывшей Донской области», Сталин уверял аграрников-марксистов, что «простое сложение крестьянских орудий в недрах колхозах дало такой эффект, о котором и не мечтали наши практики… Переход на рельсы колхозов дал расширение посевной площади на 30,40 и 50%». Этот «головокружительный эффект» Сталин объяснял тем, что «крестьяне, будучи бессильны в условиях индивидуального труда, превратились в величайшую силу, сложив свои орудия и объединившись в колхозы».
На самом деле «головокружительный эффект» был лишь в сознании тех, кто организовывал и проводил коллективизацию. Между тем сам же Сталин в своих теоретических работах указывал на то, что тактический успех гибелен для кампании, если он не соответствует стратегическим возможностям.
5 января 1930 года было принято постановление ЦКВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». В соответствии с ним предусматривалось осуществить сплошную коллективизацию на Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге к осени 1930 года и не позднее весны 1931 года. Хотя коллективизацию в других зерновых районах намечалось завершить осенью 1931 года или весной 1932 года, ее темп был существенно ускорен во всех регионах страны. Если к концу 1929 года уровень коллективизации составлял 7,6%, то к 20 января 1930 года он достиг 21,6%. На 1 февраля колхозы объединяли уже 32,5% хозяйств. Если на Украине, Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге к концу 1929 года было коллективизировано от 8,5 до 19%, то к концу января коллективизацией было охвачено 25% хозяйств на Украине, 41 % на Средней Волге, 46% на Северном Кавказе, 67% на Нижней Волге. В феврале 1930 года темпы коллективизации продолжали нарастать. К 20 февраля около 50% крестьянских хозяйств страны было коллективизировано.
Во многих районах понятие «кулак» толковалось довольно широко и было раскулачено до 15% крестьянских хозяйств. Как отмечалось в «Истории КПСС», «к середнякам, отказавшимся вступить в колхозы, применялись административные меры… Вместо объединения крестьян в сельскохозяйственные артели многие партийные и советские организации, особенно в Сибирском крае и Уральской области, стали создавать коммуны, принудительно обобществляя мелкий продуктивный скот, птицу и даже предметы быта… В некоторых районах получила распространение идея строительства колхозов-гигантов, которые создавались административным путем по решениям Советов и партийных организаций».
Нельзя сказать, что руководство партии не замечало опасностей «тактического успеха». 30 января 1930 года ЦК партии направил всем партийным организациям директиву, в которой говорилось: «С мест получаются сведения, говорящие о том, что организации в ряде районов бросили дело коллективизации и сосредоточили свои усилия на раскулачивании. ЦК разъясняет, что такая политика в корне неправильна. ЦК указывает, что политика партии состоит не в голом раскулачивании, а в развитии колхозного движения, результатом и частью которого является раскулачивание».
На другой день, 31 января, узнав о планах Хатаевича по ускоренной коллективизации на Средней Волге, Сталин вместе с Молотовым и Кагановичем направил ему телеграмму: «Ваша торопливость в вопросе о кулаке ничего общего с политикой партии не имеет. У вас получается голое раскулачивание в его худшем виде».
К этому времени крестьянские выступления против раскулачивания и коллективизации приняли еще более широкие масштабы. Только с января по март 1930 года в Сибири произошло 65 крестьянских восстаний. В течение 1930 года на Средней Волге произошло 718 крестьянских групповых выступлений против коллективизации. На Ставрополье вспыхнул вооруженный мятеж. Восстания происходили также на Украине, особенно в приграничных западных районах республики, в ряде районов Армении, Азербайджана, в Карачаевской и Чеченской автономных областях, в Дагестане и в некоторых республиках Средней Азии. Страна оказалась под угрозой всесоюзной «Жакерии».
Другой и более распространенной формой сопротивления коллективизации явилось массовое разрушение продовольственного фонда страны.
Крестьяне, записанные в колхозы или ожидавшие такой записи, не желали сдавать свой скот в общее хозяйство и начали его забивать. Только в январе и феврале 1930 года было забито 14 миллионов голов крупного рогатого скота. За 1928—1934 годы поголовье лошадей в стране уменьшилось с32 миллионов до 15,5 миллиона, крупного рогатого скота-с 60 миллионов до 33,5 миллиона, свиней – с 22 до 11,5 миллиона, овец – с 97,3 миллиона до 32,9 миллиона. И как следствие резко уменьшилось производство и потребление мяса в стране. Бурный рост городского населения лишь усугублял нехватку мясных продуктов. В 1929 году горожанин потреблял в среднем 47,5 кг мяса, в 1930 году – 33 кг, в 1931 году– 27,3 кг, в 1932 году – менее 17 кг. Нехватка мясных продуктов лишь отчасти компенсировалась увеличением потребления картофеля и хлебопродуктов. Таким образом, одна из главных задач коллективизации – обеспечение полноценным питанием растущего населения городов – потерпела крах.
2 марта 1930 года в «Правде» была опубликована знаменитая статья Сталина «Головокружение от успехов. К вопросам колхозного движения». В ней он, с одной стороны, с удовлетворением констатировал быструю коллективизацию, обращая внимание на выполнение плана по хлебозаготовкам и заготовке семян для яровых посевов. Он утверждал, что коллективизация в зерновых районах была хорошо подготовлена, так как там «крестьяне имели возможность убедиться в силе и в значении новой техники, в силе и значении новой, коллективной организации хозяйства». И делал вывод: «Коренной поворот деревни к социализму можно считать уже обеспеченным».
С другой стороны, обращая внимание на «теневую сторону» достигнутых успехов, Сталин осуждал действия властей на местах, которые не были предусмотрены планами ускоренной коллективизации. Он признал нарушение принципа добровольности вступления в колхозы и игнорирование «разнообразия условий в различных районах СССР», приведя в пример методы коллективизации в северных районах страны и в Туркестане.
Кроме того, Сталин критиковал стремление распространить сельскохозяйственную коммуну как наилучшую форму коллективного хозяйства. Он подчеркивал, что не коммуна, а сельскохозяйственная артель является «основным звеном колхозного движения», но в артели «не обобществляются: приусадебные земли (мелкие огороды, садики), жилые постройки, известная часть молочного скота, мелкий скот, домашняя птица и т. д.» Подтверждая это положение Сталина, «Правда» одновременно с его статьей опубликовал текст Примерного устава сельскохозяйственной артели.
В этих «искривлениях» Сталин увидел опасность для коллективизации, особенно для решения зерновой проблемы. Он напоминал, что это является «основной задачей, но ее решение поставлено под угрозу теми, кто сгоняет крестьян в коммуны. Он обвинял «ретивых обобществителей» в «разложении и дискредитации» колхозного движения и осуждал их действия, «льющие воду на мельницу наших классовых врагов». Как и прежде, он осуждал грубую атеистическую пропаганду: «Я уже не говорю о тех, с позволения сказать, «революционеров», которые дело организации артели начинают со снятия с церквей колоколов. Снять колокола, – подумаешь какая ррреволюционность!»
Статья Сталина, а затем опубликованное 14 марта 1930 года постановление ЦК ВКП(б) «О борьбе с искривлениями партлинии в колхозном движении» означали отказ от попыток завершить сплошную коллективизацию сельского хозяйства страны в ближайшие месяцы. Начался стремительный выход сотен тысяч крестьян из колхозов и роспуск многих колхозов. Если к 1 марта 1930 года коллективизированными было более половины всех крестьянских хозяйств, то в мае 1930 года их осталось 23,4%. В 2 раза сократилось число коллективизированных хозяйств и на Нижней Волге, составив 37,5%. Лишь на Северном Кавказе уровень коллективизации превысил половину, составив 58,1%. Попытки коллективизировать крестьянские хозяйства штурмом провалились.