Страница:
Однако в считанные дни позиция советского руководства изменилась радикально. 30 июня Молотов стал убеждать премьер-министра Литвы Креве-Мицкевичуса в том, что для Литвы было бы лучше, если бы та вступила в Советский Союз.
Почему же это произошло? Не исключено, что в значительной степени такая перемена могла произойти под влиянием реакции Германии на действия СССР в Бессарабии и Северной Буковине. 23 июня 1940 года Молотов вызвал Шуленбурга и сообщил, что «решение бессарабского вопроса не требует отлагательства». Хотя в секретном протоколе от 23 августа 1939 года Германия объявляла о своей незаинтересованности в Бессарабии, заявление Молотова, по словам У. Ширера, вызвало «тревогу в вермахте, которая распространилась на Генеральный штаб». Возникли опасения, что Советский Союз намерен завладеть Румынией, от нефти которой зависела судьба всех военных операций Германии.
Когда король Румынии Кароль II обратился к Гитлеру за помощью, тот порекомендовал ему принять советские требования. Однако, по словам Риббентропа, фюрер был «ошеломлен», узнав, что СССР потребовал от Румынии помимо Бессарабии эвакуации также Буковины, населенной украинцами. С точки зрения Гитлера, эта земля была населена «преимущественно немцами» и являлась «исконной землей австрийской короны». Как утверждал Риббентроп, Гитлер «воспринял этот шаг Сталина как признак русского натиска на Запад». 24 июня 1940 года Гитлер в узком кругу заявил о намерении захватить Украину, хотя тут же оговорился, что это вопрос не будет решаться в ближайшие недели. Вероятно, советское правительство узнало о такой реакции Гитлера и решило форсировать укрепление своих позиций на всем протяжении будущего советско-германского фронта, в том числе и в Прибалтике.
Кроме того, в Москве сообщения Жданова, Вышинского и Деканозова об обстановке в Прибалтике могли быть истолкованы Сталиным и другими членами Политбюро как свидетельства классической революционной ситуации: массовые демонстрации рабочих и митинги перед президентскими дворцами, на которых их участники требовали установления рабочего контроля над производством, смены общественного строя, восстановления Советской власти; формирование рабочих дружин; освобождение из тюрем политзаключенных; активная деятельность коммунистов, вышедших из подполья и тюрем. Налицо были и другие классические признаки революционного кризиса: растерянность верхов, популярность новых правительств, обещавших социальные реформы и дружбу с СССР, готовность коммунистов прибалтийских стран взять инициативу в свои руки.
Видимо, сочетание всех этих факторов заставило Сталина резко изменить позицию и перейти к политике советизации Прибалтики. В этой обстановке проходила подготовка к выборам в парламенты трех республик: в избирательных комиссиях преобладали коммунисты и сочувствовавшие им, потому что многие другие кандидаты отводились под тем предлогом, что они запятнали себя сотрудничеством с прежними режимами.
В конце 1980-х годов выборы, проведенные 14—15 июля 1940 года верховные органы власти трех республик, стали предметом дотошных разбирательств. Разумеется, предъявлять к выборам, проходившим в 1940 году, требования конца XX века, без учета реальной обстановки полувековой давности было бы нелепо. Реальность же была такова. С одной стороны, население трех стран освободилось от постоянного террора полиции и военизированных организаций (айзсарги, шаулисы, кайцилиты). После многих лет можно было проводить свободно митинги, собрания, демонстрации. От участия в выборах были отстранены коррумпированные политиканы, державшиеся у власти с помощью подкупа и репрессий. Это резко контрастировало с теми порядками, которые были установлены в странах, оккупированных германскими армиями.
С другой стороны, определенная часть населения этих республик негативно относилась к внешнеполитической переориентации на СССР и к начавшимся преобразованиям. Вероятно, при наличии более развитых институтов политической жизни и в мирной международной обстановке эти люди активнее выступили бы против монопольного положения союзов трудового народа, представивших единые списки своих кандидатов на выборы в Эстонии, Латвии и Литве.
Победа союзов трудового народа на выборах 14—15 июля была абсолютной. (В Эстонии кандидаты союза получили 92,8% голосов, в Латвии – более 97%, в Литве – свыше 99%.) Теперь трудно сказать, в какой степени эти итоги безальтернативных выборов отражали настроения населения и насколько данные об итогах были безупречными. Однако никаких серьезных доказательств фальсификации выборов никто привести не сумел. Не было приведено никаких свидетельств того, что Красная Армия вмешивалась в проведение выборов (хотя присутствие советских войск не могло не оказывать психологического воздействия на избирателей). В то же время нет сомнения в том, что верховные органы Эстонии, Латвии и Литвы, провозгласившие советскую власть и обратившиеся в июле 1940 года с просьбой принять эти страны в СССР, были избраны в ходе массового голосования. В этом их существенное отличие от тех органов власти, которые провозгласили отделение Литвы, Латвии и Эстонии от России в 1918 году.
3,5 и 6 августа 1940 года Верховный Совет СССР принял решения о принятии трех новых республик в Союз. Ясно, что СССР закрепился в Прибалтике благодаря тому, что Германия, подписав секретные протоколы, обязалась не защищать режимы Пятса, Ульманиса и Сметоны, но также ясно, что вступление этих стран в Советский Союз было следствием многих событий, в том числе и волеизъявления сотен тысяч эстонцев, латышей и литовцев в ходе общенациональных выборов.
2 августа 1940 года в состав СССР была также принята Молдавская ССР. Конечно же жизнь новых граждан СССР изменилась кардинально.
Характеризуя отношение большинства населения Западной Украины и Западной Белоруссии к происшедшим переменам, даже Ян Гросс, называвший «воссоединение» украинского и белорусского народов «оккупацией», признавал: «Странным образом оккупация создала раздвоенную реальность. Появилось больше школ, больше возможностей для высшего образования и профессиональной подготовки, обучения на родном языке, поощрения физического и художественного развития. Казалось, что многие препятствия, обычно мешавшие движению наверх, были удалены. Наблюдалось резкое увеличение занятости, на фабриках и в учреждениях требовалось в два раза больше рабочих и административных служащих, чем до войны… Если вы хотели стать медицинской сестрой, инженером или врачом, можно было с уверенностью ожидать осуществления этой цели в будущем». По словам Гросса, в этих областях было немало людей, для которых «поражение Польши не было причиной для траура, а скорее захватывающим началом, возможностью, о которой нельзя было и мечтать».
В то же время советские порядки принесли для значительной части населения и ряд малоприятных изменений. Рабочие жаловались на более строгую производственную дисциплину. Рост заработной платы в Прибалтике сопровождался ростом цен. Ряд товаров исчез из продажи. В Западной Украине, Западной Белоруссии, бессарабской части вновь созданной Молдавской ССР стала проводиться коллективизация. Развернулось и наступление на католическую церковь. Эти действия подтолкнули на сопротивление ту часть населения, которая на первых порах вынужденно смирилась с присоединением к СССР, а поэтому вместе с новыми обретениями страна обрела и новые проблемы. В новых областях, входивших в 1918—1939 годы в антисоветский «санитарный кордон», имелись влиятельные силы, давно ориентировавшиеся на Германию или другие страны Запада. Они стали политической базой для растущего сопротивления Советской власти и создания «пятых колонн», которые во время Великой Отечественной войны активно сотрудничали с германскими оккупантами, входили в состав местных дивизий «СС», а после войны вели подпольную борьбу против Советской власти.
Сотрудники НКВД пытались ликвидировать антисоветское подполье, но незнание местных условий, доверие к «представителям народных масс», охотно выявлявших «подозрительных» людей и зачастую сводивших при этом личные счеты с ними, фактически привели к репрессиям, подобным тем, что имели место в СССР в 1937—1938 годы, – депортации поляков из Западной Украины и Западной Белоруссии, выселению 60 тысяч человек из Эстонии, 35 тысяч человек из Латвии, 34 тысяч человек из Литвы.
Правда, население новых западных территорий СССР знало о том, что творилось по другую сторону советско-германской границы, где воплощалась в жизнь программа полного подчинения «неполноценных народов» представителям «высшей расы». Уже к концу 1939 года в оккупированной немцами Польше было уничтожено около 100 тысяч местных жителей, а к концу 1940 года 2 миллиона поляков были вывезены в Германию для принудительных работ. Можно сказать, что положение этих стран в зоне противостояния между СССР и Германией неизбежно ставило их население перед суровой альтернативой.
Для советского руководства присоединение новых территорий на западе прежде всего отвечало задаче обеспечения безопасности СССР перед лицом неизбежной войны с гитлеровской Германией. Это был «выигрыш в пространстве». За год Сталину удалось отодвинуть советскую границу далеко на запад и превратить «сферу влияния» СССР в советские земли, избежав крупных сражений и больших потерь среди частей Красной Армии и Местного населения. Однако в северной, финляндской части этой «сферы» успех был достигнут минимальный и ценой огромных потерь.
Глава 13.
Глава 14.
Почему же это произошло? Не исключено, что в значительной степени такая перемена могла произойти под влиянием реакции Германии на действия СССР в Бессарабии и Северной Буковине. 23 июня 1940 года Молотов вызвал Шуленбурга и сообщил, что «решение бессарабского вопроса не требует отлагательства». Хотя в секретном протоколе от 23 августа 1939 года Германия объявляла о своей незаинтересованности в Бессарабии, заявление Молотова, по словам У. Ширера, вызвало «тревогу в вермахте, которая распространилась на Генеральный штаб». Возникли опасения, что Советский Союз намерен завладеть Румынией, от нефти которой зависела судьба всех военных операций Германии.
Когда король Румынии Кароль II обратился к Гитлеру за помощью, тот порекомендовал ему принять советские требования. Однако, по словам Риббентропа, фюрер был «ошеломлен», узнав, что СССР потребовал от Румынии помимо Бессарабии эвакуации также Буковины, населенной украинцами. С точки зрения Гитлера, эта земля была населена «преимущественно немцами» и являлась «исконной землей австрийской короны». Как утверждал Риббентроп, Гитлер «воспринял этот шаг Сталина как признак русского натиска на Запад». 24 июня 1940 года Гитлер в узком кругу заявил о намерении захватить Украину, хотя тут же оговорился, что это вопрос не будет решаться в ближайшие недели. Вероятно, советское правительство узнало о такой реакции Гитлера и решило форсировать укрепление своих позиций на всем протяжении будущего советско-германского фронта, в том числе и в Прибалтике.
Кроме того, в Москве сообщения Жданова, Вышинского и Деканозова об обстановке в Прибалтике могли быть истолкованы Сталиным и другими членами Политбюро как свидетельства классической революционной ситуации: массовые демонстрации рабочих и митинги перед президентскими дворцами, на которых их участники требовали установления рабочего контроля над производством, смены общественного строя, восстановления Советской власти; формирование рабочих дружин; освобождение из тюрем политзаключенных; активная деятельность коммунистов, вышедших из подполья и тюрем. Налицо были и другие классические признаки революционного кризиса: растерянность верхов, популярность новых правительств, обещавших социальные реформы и дружбу с СССР, готовность коммунистов прибалтийских стран взять инициативу в свои руки.
Видимо, сочетание всех этих факторов заставило Сталина резко изменить позицию и перейти к политике советизации Прибалтики. В этой обстановке проходила подготовка к выборам в парламенты трех республик: в избирательных комиссиях преобладали коммунисты и сочувствовавшие им, потому что многие другие кандидаты отводились под тем предлогом, что они запятнали себя сотрудничеством с прежними режимами.
В конце 1980-х годов выборы, проведенные 14—15 июля 1940 года верховные органы власти трех республик, стали предметом дотошных разбирательств. Разумеется, предъявлять к выборам, проходившим в 1940 году, требования конца XX века, без учета реальной обстановки полувековой давности было бы нелепо. Реальность же была такова. С одной стороны, население трех стран освободилось от постоянного террора полиции и военизированных организаций (айзсарги, шаулисы, кайцилиты). После многих лет можно было проводить свободно митинги, собрания, демонстрации. От участия в выборах были отстранены коррумпированные политиканы, державшиеся у власти с помощью подкупа и репрессий. Это резко контрастировало с теми порядками, которые были установлены в странах, оккупированных германскими армиями.
С другой стороны, определенная часть населения этих республик негативно относилась к внешнеполитической переориентации на СССР и к начавшимся преобразованиям. Вероятно, при наличии более развитых институтов политической жизни и в мирной международной обстановке эти люди активнее выступили бы против монопольного положения союзов трудового народа, представивших единые списки своих кандидатов на выборы в Эстонии, Латвии и Литве.
Победа союзов трудового народа на выборах 14—15 июля была абсолютной. (В Эстонии кандидаты союза получили 92,8% голосов, в Латвии – более 97%, в Литве – свыше 99%.) Теперь трудно сказать, в какой степени эти итоги безальтернативных выборов отражали настроения населения и насколько данные об итогах были безупречными. Однако никаких серьезных доказательств фальсификации выборов никто привести не сумел. Не было приведено никаких свидетельств того, что Красная Армия вмешивалась в проведение выборов (хотя присутствие советских войск не могло не оказывать психологического воздействия на избирателей). В то же время нет сомнения в том, что верховные органы Эстонии, Латвии и Литвы, провозгласившие советскую власть и обратившиеся в июле 1940 года с просьбой принять эти страны в СССР, были избраны в ходе массового голосования. В этом их существенное отличие от тех органов власти, которые провозгласили отделение Литвы, Латвии и Эстонии от России в 1918 году.
3,5 и 6 августа 1940 года Верховный Совет СССР принял решения о принятии трех новых республик в Союз. Ясно, что СССР закрепился в Прибалтике благодаря тому, что Германия, подписав секретные протоколы, обязалась не защищать режимы Пятса, Ульманиса и Сметоны, но также ясно, что вступление этих стран в Советский Союз было следствием многих событий, в том числе и волеизъявления сотен тысяч эстонцев, латышей и литовцев в ходе общенациональных выборов.
2 августа 1940 года в состав СССР была также принята Молдавская ССР. Конечно же жизнь новых граждан СССР изменилась кардинально.
Характеризуя отношение большинства населения Западной Украины и Западной Белоруссии к происшедшим переменам, даже Ян Гросс, называвший «воссоединение» украинского и белорусского народов «оккупацией», признавал: «Странным образом оккупация создала раздвоенную реальность. Появилось больше школ, больше возможностей для высшего образования и профессиональной подготовки, обучения на родном языке, поощрения физического и художественного развития. Казалось, что многие препятствия, обычно мешавшие движению наверх, были удалены. Наблюдалось резкое увеличение занятости, на фабриках и в учреждениях требовалось в два раза больше рабочих и административных служащих, чем до войны… Если вы хотели стать медицинской сестрой, инженером или врачом, можно было с уверенностью ожидать осуществления этой цели в будущем». По словам Гросса, в этих областях было немало людей, для которых «поражение Польши не было причиной для траура, а скорее захватывающим началом, возможностью, о которой нельзя было и мечтать».
В то же время советские порядки принесли для значительной части населения и ряд малоприятных изменений. Рабочие жаловались на более строгую производственную дисциплину. Рост заработной платы в Прибалтике сопровождался ростом цен. Ряд товаров исчез из продажи. В Западной Украине, Западной Белоруссии, бессарабской части вновь созданной Молдавской ССР стала проводиться коллективизация. Развернулось и наступление на католическую церковь. Эти действия подтолкнули на сопротивление ту часть населения, которая на первых порах вынужденно смирилась с присоединением к СССР, а поэтому вместе с новыми обретениями страна обрела и новые проблемы. В новых областях, входивших в 1918—1939 годы в антисоветский «санитарный кордон», имелись влиятельные силы, давно ориентировавшиеся на Германию или другие страны Запада. Они стали политической базой для растущего сопротивления Советской власти и создания «пятых колонн», которые во время Великой Отечественной войны активно сотрудничали с германскими оккупантами, входили в состав местных дивизий «СС», а после войны вели подпольную борьбу против Советской власти.
Сотрудники НКВД пытались ликвидировать антисоветское подполье, но незнание местных условий, доверие к «представителям народных масс», охотно выявлявших «подозрительных» людей и зачастую сводивших при этом личные счеты с ними, фактически привели к репрессиям, подобным тем, что имели место в СССР в 1937—1938 годы, – депортации поляков из Западной Украины и Западной Белоруссии, выселению 60 тысяч человек из Эстонии, 35 тысяч человек из Латвии, 34 тысяч человек из Литвы.
Правда, население новых западных территорий СССР знало о том, что творилось по другую сторону советско-германской границы, где воплощалась в жизнь программа полного подчинения «неполноценных народов» представителям «высшей расы». Уже к концу 1939 года в оккупированной немцами Польше было уничтожено около 100 тысяч местных жителей, а к концу 1940 года 2 миллиона поляков были вывезены в Германию для принудительных работ. Можно сказать, что положение этих стран в зоне противостояния между СССР и Германией неизбежно ставило их население перед суровой альтернативой.
Для советского руководства присоединение новых территорий на западе прежде всего отвечало задаче обеспечения безопасности СССР перед лицом неизбежной войны с гитлеровской Германией. Это был «выигрыш в пространстве». За год Сталину удалось отодвинуть советскую границу далеко на запад и превратить «сферу влияния» СССР в советские земли, избежав крупных сражений и больших потерь среди частей Красной Армии и Местного населения. Однако в северной, финляндской части этой «сферы» успех был достигнут минимальный и ценой огромных потерь.
Глава 13.
СОВЕТСКО-ФИНЛЯНДСКАЯ ВОЙНА И ЕЕ УРОКИ
Одним из наиболее уязвимым мест на западной границе СССР был советско-финский участок, примыкавший к Ленинграду. Прохождение границы в 32 километрах от северной столицы страны было следствием роковой исторической ошибки Александра I, который после покорения Финляндии включил в ее состав принадлежавший России Карельский перешеек, «ради округления Финляндского государства». С марта 1939 года Советское правительство пыталось договориться с Финляндией о переносе границы на несколько десятков километров в глубь Карельского перешейка. СССР предлагал обменять эти земли на вдвое большую территорию в Советской Карелии и сдать Советскому Союзу в аренду небольшой участок финляндской территории у входа в Финский залив для строительства там военно-морской базы.
Однако интересы безопасности СССР входили в противоречие с интересами Финляндии. Во-первых, на Карельском перешейке проживало более 300 тысяч человек, которые не желали становиться советскими гражданами или терять свои дома, свой привычный образ жизни. Во-вторых, на перешейке проходила «линия Маннергейма» – система мощных оборонительных сооружений страны. Кроме того, Финляндия была уверена, что в противостоянии с СССР ее поддержат все страны Запада. Это и предопределило непримиримую позицию Финляндии на переговорах с СССР. 4 ноября 1939 года в переговорах принял участие Сталин. Помимо вышеуказанных предложений, он поставил вопрос о покупке у Финляндии ряда островов в районе Ханко. Однако на соответствующий запрос делегации из Москвы правительство Финляндии ответило отказом. Переговоры зашли в тупик.
Обострялась ситуация и на советско-финляндской границе. В своих вое – поминаниях К.А. Мерецков писал: «26 ноября я получил экстренное сообщение, в котором сообщалось, что возле селения Майнила финны открыли артиллерийский огонь по советским пограничникам. Было убито четыре человека, ранено девять. Приказав взять под контроль границу на всем ее протяжении силами военного округа, я немедленно переправил донесение в Москву. Оттуда пришло указание готовиться к контрудару. На подготовку отводилась неделя, но на практике пришлось сократить срок до четырех дней, так как финские отряды в ряде мест стали переходить границу, вклиниваясь на нашу территорию и засылая в советский тыл группы диверсантов».
Эти донесения послужили поводом для денонсации правительством СССР 28 ноября 1939 года советско-финляндского договора о ненападении и отзыва своих дипломатических представителей из Финляндии. Одновременно правительство приказало Главному командованию Красной Армии и Военно-Морскому Флоту «быть готовым ко всяким неожиданностям и немедленно пресекать возможные новые вылазки со стороны финляндской военщины». 30 ноября 1939 года войска Ленинградского военного округа перешли в наступление на Карельском перешейке.
Позже, 17 апреля 1940 года, на совещании начальствующего состава Красной Армии Сталин говорил: «Нельзя ли было обойтись без войны? Мне кажется, что нельзя было… Война была необходима, так как мирные переговоры с Финляндией не дали результатов, а безопасность Ленинграда надо было обеспечить безусловно, ибо его безопасность есть безопасность нашего Отечества. Не только потому, что Ленинград представляет процентов 30—35 оборонной промышленности нашей страны и, стало быть, от целостности и сохранности Ленинграда зависит судьба нашей страны, но и потому, что Ленинград есть вторая столица нашей страны. Прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское – это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти».
Однако после начала военных действий СССР стал добиваться не только переноса границы, но и коренных политических перемен в Финляндии. Уже 1 декабря 1939 года было создано Народное правительство Финляндской Демократической Республики во главе с Отто Куусиненом, которое в тот же день установило дипломатические отношения с СССР.
Возможно, в начале декабря 1939 года в Москве считали, что правительство Куусинена вот-вот возьмет под контроль Финляндию. Когда посланник Швеции в СССР Винтер заявил о готовности правительства Финляндии во главе с Р. Рюти приступить к переговорам о соглашении с Советским Союзом, нарком иностранных дел СССР В.М Молотов ответил, что Советское правительство не признает так называемого «финляндского правительства». Как сообщала «Правда» 5 декабря 1939 года, В.М. Молотов заверил, что это «правительство» уже покинуло Хельсинки в неизвестном направлении, а поэтому СССР признает только Народное правительство Финляндской Демократической Республики, заключило с ним Договор о взаимопомощи и дружбе, и «это является надежной основой развития мирных и благоприятных отношений между СССР и Финляндией».
Однако большинство народа Финляндии восприняло это как попытку отнять у него независимость, ликвидировать существовавший строй и навязать правительство, состоящее из людей, давно не имевших никакого отношения к Финляндии или даже незнакомых с этой страной. Финские солдаты при поддержке местного населения отважно сражались за каждый участок земли.
Упорство финнов оказалось неожиданным для руководства Советской страны и Красной Армии. К тому же выяснилось, что советские войска недостаточно подготовлены к военным действиям в этом районе, в том числе на уровне разведки. К.А. Мерецков рассказывал: «…перед началом действия я еще раз запросил разведку в Москве, но опять получил сведения, которые позднее не подтвердились, так как занизили реальную мощь линии Маннергейма». По мнению же A. M. Василевского, «в наших войсках недостаточно знали особенности организации, вооружение и тактические приемы борьбы финляндской армии».
Эти недостатки в организации военной кампании признал позже и Сталин. Анализируя итоги войны с Финляндией, Сталин отмечал: «После первых успехов по части продвижения наших войск, как только война началась, у нас обнаружились неувязки на всех участках. Обнаружились потому, что наши войска и командный состав наших войск не сумели приспособиться к условиям войны в Финляндии… У нас товарищи хвастались, что наша армия непобедима, что мы всех можем шапками закидать, нет никаких нехваток. В практике нет такой армии и не будет… Вообще в истории не бывало непобедимых армий».
Преувеличение возможностей Красной Армии, по мнению Сталина, было следствием неоправданного самодовольства, порожденного прежними успехами: «Нам страшно повредила польская кампания, она избаловала нас… Наша армия не сразу поняла, что война в Польше – это была военная прогулка, а не война». Сталин обращал внимание на то, что «за все существование Советской власти мы настоящей современной войны еще не вели. Мелкие эпизоды в Маньчжурии, у озера Хасан или в Монголии – это чепуха, это не война, – это отдельные эпизоды на пятачке строго ограниченном… Гражданская война – это не настоящая война, потому что это была война без артиллерии, без авиации, без танков, без минометов». В то же время Сталин указывал на то, что «культ традиции и опыта Гражданской войны, с которым надо покончить, и помешал нашему командному составу сразу перестроиться на новый лад, на рельсы современной войны». Одним из следствий Советско-финляндской войны явилась отставка «первого маршала» К.Е. Ворошилова с поста наркома обороны СССР; очевидно, в нем увидели главного носителя «культа традиции и опыта Гражданской войны». Правда, наркомом обороны стал Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко, сформировавшийся как крупный военачальник тоже в годы Гражданской войны.
Как считал Сталин, в результате «культа традиции и опыта Гражданской войны» Красная Армия оказалась неподготовленной к условиям современной войны и была недостаточно оснащена современным оружием по сравнению с армией Финляндии. Еще до начала войны Финляндия получала существенную помощь от стран Запада. Начало же войны послужило поводом для развертывания активной кампании солидарности с Финляндией. 14 декабря Лига Наций, осудив действия СССР, приняла решение об исключении нашей страны из этой международной организации. Союзники начали формировать экспедиционный корпус численностью более 100 тысяч человек для высадки на севере в помощь финнам. В Великобритании и Франции были разработаны планы бомбардировки Баку и ряда городов на юге СССР. Великобритания, Франция, Швеция направили в Финляндию более 500 самолетов. Вооружение в Финляндию поступало также из США, Норвегии, Италии и ряда других стран.
Уроки «зимней войны» заставили Сталина задуматься о состоянии всех родов войск Красной Армии. «Современная война, – говорил он, – требует массовой артиллерии. В современной войне – артиллерия – это бог… Если нужно в день дать 400—500 снарядов, чтобы разбить тыл противника, передовой край противника разбить, артиллерия – первое дело. Второе – авиация, массовая авиация, не сотни, а тысячи самолетов… Дальше танки, третье, тоже решающее: нужны массовые танки – не сотни, а тысячи. Танки, защищенные броней, – это все. Если танки будут толстокожими, они будут чудеса творить при нашей артиллерии, при нашей пехоте… Минометы – четвертое; нет современной войны без минометов… Если хотите, чтобы у нас война была с малой кровью, – не жалейте мин… Дальше – автоматизация ручного оружия».
В 1939—1940 годы Красная Армия практически не имела автоматов, которые были на вооружении у армии Финляндии. «Наши солдаты не такие уж трусы, но они бегали от автоматов», – признавал Сталин. И добавлял, что «люди, которые живут традициями Гражданской войны, – дураки, хотя они и хорошие люди, когда они говорят: а зачем нам самозарядная винтовка?»
Сталин говорил о том, что в армии недооценена роль общевойскового командира и штабной работы. По его мнению, война также показала, что «у нашего бойца не хватает инициативы. Он индивидуально мало развит. Он плохо обучен, а когда человек не знает дела, откуда он может проявить инициативу, и поэтому он плохо дисциплинирован… Нам нужен новый боец. Его нужно и можно создать: инициативного, индивидуально развитого, Дисциплинированного». Одновременно Сталин обращал внимание на необходимость повышения уровня политработников: «Недостаточно того, что политработник на словах будет твердить «партия Ленина-Сталина», все равно что аллилуйя-аллилуйя… Он должен быть политически стойким, политически образованным и культурным, он должен знать военное дело. Без этого мы не будем иметь хорошего бойца, хорошо налаженного снабжения, хорошо организованного пополнения для армии».
Война длилась 3 месяца и 12 дней. Победа была достигнута лишь после создания существенного перевеса в живой силе и технике. Потери с советской стороны (131 476 погибших и пропавших без вести; от 325 до 330 тысяч раненых) существенно превышали потери финской армии (48 243 убитых и 43 тысячи раненых). Стоивший огромных жертв прорыв «линии Маннергейма» и разгром финской армии на Карельском перешейке открыли возможность для продвижения в глубь страны и захвата Хельсинки, а также других крупных городов Финляндии. Однако Красная Армия остановилась на Карельском перешейке, как только правительство Рюти запросило мира. 12 марта 1940 года был подписан мирный договор между СССР и Финляндией. Последняя уступила Карельский перешеек, северо-восточный берег Ладожского озера в районе Куолоярви, часть полуостровов Рыбачий и Средний и согласилась сдать в аренду остров Ханко с прилегающими островами.
Сталин заявил, что политическому отступлению Финляндии способствовало не только военное поражение, но и угроза свержения существовавшего строя, возникшая после создания Народного правительства Финляндской Демократической Республики.: «Перед финнами мы с начала войны поставили два вопроса – выбирайте из двух одно: либо идите на большие уступки, либо мы вас распылим и вы получите правительство Куусинена, которое будет потрошить ваше правительство… Они предпочли пойти на уступки, чтобы не было народного правительства».
В то же время Сталин подчеркивал: «Финны встали на колени, мы уступили». Советская «уступка» состояла в том, что СССР не стал навязывать побежденной стране правительство Отто Куусинена. Совершенно очевидно, что, столкнувшись с массовым сопротивлением народа, Сталин решил ориентироваться на те силы Финляндии, которые поддерживало большинство населения. Представителем таких сил он считал руководителя финской делегации на переговорах в Москве Ю.К. Паасикиви. Видимо, симпатии Сталина к старому политику были обоюдными. Позже в беседе с корреспондентом шведской газеты Паасикиви вспоминал: «Во время переговоров в Москве, как бы там ни было, мне в конечном счете Сталин и в самом деле начал нравиться… Он обладал значительным умом и чувством юмора, которые мне нравились».
Паасикиви до конца своих дней поражался пророчеству Сталина. В мае 1941 года Паасикиви, который тогда был посланником Финляндии, нанес прощальный визит в Кремль. Сталин спросил его, что тот намеревается делать после своей отставки. Поскольку Паасикиви в это время шел 71-й год, он искренне ответил: «Я собираюсь стать частным лицом». «Вы никогда не сможете стать частным лицом, господин Паасикиви», – уверенно сказал Сталин. Через три года Ю.К. Паасикиви с одобрения Советского Союза возглавил первое антифашистское правительство Финляндии, а с 1946 по 1956 год был президентом этой страны. Именем этого государственного деятеля – «линией Паасикиви» – стала называться политика добрососедских отношений между СССР и Финляндией.
«Зимняя война» послужила для Сталина серьезным уроком, он имел все основания сказать: «…наша современная Красная Армия обстреливалась на полях Финляндии, – вот первое ее крещение».
Однако интересы безопасности СССР входили в противоречие с интересами Финляндии. Во-первых, на Карельском перешейке проживало более 300 тысяч человек, которые не желали становиться советскими гражданами или терять свои дома, свой привычный образ жизни. Во-вторых, на перешейке проходила «линия Маннергейма» – система мощных оборонительных сооружений страны. Кроме того, Финляндия была уверена, что в противостоянии с СССР ее поддержат все страны Запада. Это и предопределило непримиримую позицию Финляндии на переговорах с СССР. 4 ноября 1939 года в переговорах принял участие Сталин. Помимо вышеуказанных предложений, он поставил вопрос о покупке у Финляндии ряда островов в районе Ханко. Однако на соответствующий запрос делегации из Москвы правительство Финляндии ответило отказом. Переговоры зашли в тупик.
Обострялась ситуация и на советско-финляндской границе. В своих вое – поминаниях К.А. Мерецков писал: «26 ноября я получил экстренное сообщение, в котором сообщалось, что возле селения Майнила финны открыли артиллерийский огонь по советским пограничникам. Было убито четыре человека, ранено девять. Приказав взять под контроль границу на всем ее протяжении силами военного округа, я немедленно переправил донесение в Москву. Оттуда пришло указание готовиться к контрудару. На подготовку отводилась неделя, но на практике пришлось сократить срок до четырех дней, так как финские отряды в ряде мест стали переходить границу, вклиниваясь на нашу территорию и засылая в советский тыл группы диверсантов».
Эти донесения послужили поводом для денонсации правительством СССР 28 ноября 1939 года советско-финляндского договора о ненападении и отзыва своих дипломатических представителей из Финляндии. Одновременно правительство приказало Главному командованию Красной Армии и Военно-Морскому Флоту «быть готовым ко всяким неожиданностям и немедленно пресекать возможные новые вылазки со стороны финляндской военщины». 30 ноября 1939 года войска Ленинградского военного округа перешли в наступление на Карельском перешейке.
Позже, 17 апреля 1940 года, на совещании начальствующего состава Красной Армии Сталин говорил: «Нельзя ли было обойтись без войны? Мне кажется, что нельзя было… Война была необходима, так как мирные переговоры с Финляндией не дали результатов, а безопасность Ленинграда надо было обеспечить безусловно, ибо его безопасность есть безопасность нашего Отечества. Не только потому, что Ленинград представляет процентов 30—35 оборонной промышленности нашей страны и, стало быть, от целостности и сохранности Ленинграда зависит судьба нашей страны, но и потому, что Ленинград есть вторая столица нашей страны. Прорваться к Ленинграду, занять его и образовать там, скажем, буржуазное правительство, белогвардейское – это значит дать довольно серьезную базу для гражданской войны внутри страны против Советской власти».
Однако после начала военных действий СССР стал добиваться не только переноса границы, но и коренных политических перемен в Финляндии. Уже 1 декабря 1939 года было создано Народное правительство Финляндской Демократической Республики во главе с Отто Куусиненом, которое в тот же день установило дипломатические отношения с СССР.
Возможно, в начале декабря 1939 года в Москве считали, что правительство Куусинена вот-вот возьмет под контроль Финляндию. Когда посланник Швеции в СССР Винтер заявил о готовности правительства Финляндии во главе с Р. Рюти приступить к переговорам о соглашении с Советским Союзом, нарком иностранных дел СССР В.М Молотов ответил, что Советское правительство не признает так называемого «финляндского правительства». Как сообщала «Правда» 5 декабря 1939 года, В.М. Молотов заверил, что это «правительство» уже покинуло Хельсинки в неизвестном направлении, а поэтому СССР признает только Народное правительство Финляндской Демократической Республики, заключило с ним Договор о взаимопомощи и дружбе, и «это является надежной основой развития мирных и благоприятных отношений между СССР и Финляндией».
Однако большинство народа Финляндии восприняло это как попытку отнять у него независимость, ликвидировать существовавший строй и навязать правительство, состоящее из людей, давно не имевших никакого отношения к Финляндии или даже незнакомых с этой страной. Финские солдаты при поддержке местного населения отважно сражались за каждый участок земли.
Упорство финнов оказалось неожиданным для руководства Советской страны и Красной Армии. К тому же выяснилось, что советские войска недостаточно подготовлены к военным действиям в этом районе, в том числе на уровне разведки. К.А. Мерецков рассказывал: «…перед началом действия я еще раз запросил разведку в Москве, но опять получил сведения, которые позднее не подтвердились, так как занизили реальную мощь линии Маннергейма». По мнению же A. M. Василевского, «в наших войсках недостаточно знали особенности организации, вооружение и тактические приемы борьбы финляндской армии».
Эти недостатки в организации военной кампании признал позже и Сталин. Анализируя итоги войны с Финляндией, Сталин отмечал: «После первых успехов по части продвижения наших войск, как только война началась, у нас обнаружились неувязки на всех участках. Обнаружились потому, что наши войска и командный состав наших войск не сумели приспособиться к условиям войны в Финляндии… У нас товарищи хвастались, что наша армия непобедима, что мы всех можем шапками закидать, нет никаких нехваток. В практике нет такой армии и не будет… Вообще в истории не бывало непобедимых армий».
Преувеличение возможностей Красной Армии, по мнению Сталина, было следствием неоправданного самодовольства, порожденного прежними успехами: «Нам страшно повредила польская кампания, она избаловала нас… Наша армия не сразу поняла, что война в Польше – это была военная прогулка, а не война». Сталин обращал внимание на то, что «за все существование Советской власти мы настоящей современной войны еще не вели. Мелкие эпизоды в Маньчжурии, у озера Хасан или в Монголии – это чепуха, это не война, – это отдельные эпизоды на пятачке строго ограниченном… Гражданская война – это не настоящая война, потому что это была война без артиллерии, без авиации, без танков, без минометов». В то же время Сталин указывал на то, что «культ традиции и опыта Гражданской войны, с которым надо покончить, и помешал нашему командному составу сразу перестроиться на новый лад, на рельсы современной войны». Одним из следствий Советско-финляндской войны явилась отставка «первого маршала» К.Е. Ворошилова с поста наркома обороны СССР; очевидно, в нем увидели главного носителя «культа традиции и опыта Гражданской войны». Правда, наркомом обороны стал Маршал Советского Союза С.К. Тимошенко, сформировавшийся как крупный военачальник тоже в годы Гражданской войны.
Как считал Сталин, в результате «культа традиции и опыта Гражданской войны» Красная Армия оказалась неподготовленной к условиям современной войны и была недостаточно оснащена современным оружием по сравнению с армией Финляндии. Еще до начала войны Финляндия получала существенную помощь от стран Запада. Начало же войны послужило поводом для развертывания активной кампании солидарности с Финляндией. 14 декабря Лига Наций, осудив действия СССР, приняла решение об исключении нашей страны из этой международной организации. Союзники начали формировать экспедиционный корпус численностью более 100 тысяч человек для высадки на севере в помощь финнам. В Великобритании и Франции были разработаны планы бомбардировки Баку и ряда городов на юге СССР. Великобритания, Франция, Швеция направили в Финляндию более 500 самолетов. Вооружение в Финляндию поступало также из США, Норвегии, Италии и ряда других стран.
Уроки «зимней войны» заставили Сталина задуматься о состоянии всех родов войск Красной Армии. «Современная война, – говорил он, – требует массовой артиллерии. В современной войне – артиллерия – это бог… Если нужно в день дать 400—500 снарядов, чтобы разбить тыл противника, передовой край противника разбить, артиллерия – первое дело. Второе – авиация, массовая авиация, не сотни, а тысячи самолетов… Дальше танки, третье, тоже решающее: нужны массовые танки – не сотни, а тысячи. Танки, защищенные броней, – это все. Если танки будут толстокожими, они будут чудеса творить при нашей артиллерии, при нашей пехоте… Минометы – четвертое; нет современной войны без минометов… Если хотите, чтобы у нас война была с малой кровью, – не жалейте мин… Дальше – автоматизация ручного оружия».
В 1939—1940 годы Красная Армия практически не имела автоматов, которые были на вооружении у армии Финляндии. «Наши солдаты не такие уж трусы, но они бегали от автоматов», – признавал Сталин. И добавлял, что «люди, которые живут традициями Гражданской войны, – дураки, хотя они и хорошие люди, когда они говорят: а зачем нам самозарядная винтовка?»
Сталин говорил о том, что в армии недооценена роль общевойскового командира и штабной работы. По его мнению, война также показала, что «у нашего бойца не хватает инициативы. Он индивидуально мало развит. Он плохо обучен, а когда человек не знает дела, откуда он может проявить инициативу, и поэтому он плохо дисциплинирован… Нам нужен новый боец. Его нужно и можно создать: инициативного, индивидуально развитого, Дисциплинированного». Одновременно Сталин обращал внимание на необходимость повышения уровня политработников: «Недостаточно того, что политработник на словах будет твердить «партия Ленина-Сталина», все равно что аллилуйя-аллилуйя… Он должен быть политически стойким, политически образованным и культурным, он должен знать военное дело. Без этого мы не будем иметь хорошего бойца, хорошо налаженного снабжения, хорошо организованного пополнения для армии».
Война длилась 3 месяца и 12 дней. Победа была достигнута лишь после создания существенного перевеса в живой силе и технике. Потери с советской стороны (131 476 погибших и пропавших без вести; от 325 до 330 тысяч раненых) существенно превышали потери финской армии (48 243 убитых и 43 тысячи раненых). Стоивший огромных жертв прорыв «линии Маннергейма» и разгром финской армии на Карельском перешейке открыли возможность для продвижения в глубь страны и захвата Хельсинки, а также других крупных городов Финляндии. Однако Красная Армия остановилась на Карельском перешейке, как только правительство Рюти запросило мира. 12 марта 1940 года был подписан мирный договор между СССР и Финляндией. Последняя уступила Карельский перешеек, северо-восточный берег Ладожского озера в районе Куолоярви, часть полуостровов Рыбачий и Средний и согласилась сдать в аренду остров Ханко с прилегающими островами.
Сталин заявил, что политическому отступлению Финляндии способствовало не только военное поражение, но и угроза свержения существовавшего строя, возникшая после создания Народного правительства Финляндской Демократической Республики.: «Перед финнами мы с начала войны поставили два вопроса – выбирайте из двух одно: либо идите на большие уступки, либо мы вас распылим и вы получите правительство Куусинена, которое будет потрошить ваше правительство… Они предпочли пойти на уступки, чтобы не было народного правительства».
В то же время Сталин подчеркивал: «Финны встали на колени, мы уступили». Советская «уступка» состояла в том, что СССР не стал навязывать побежденной стране правительство Отто Куусинена. Совершенно очевидно, что, столкнувшись с массовым сопротивлением народа, Сталин решил ориентироваться на те силы Финляндии, которые поддерживало большинство населения. Представителем таких сил он считал руководителя финской делегации на переговорах в Москве Ю.К. Паасикиви. Видимо, симпатии Сталина к старому политику были обоюдными. Позже в беседе с корреспондентом шведской газеты Паасикиви вспоминал: «Во время переговоров в Москве, как бы там ни было, мне в конечном счете Сталин и в самом деле начал нравиться… Он обладал значительным умом и чувством юмора, которые мне нравились».
Паасикиви до конца своих дней поражался пророчеству Сталина. В мае 1941 года Паасикиви, который тогда был посланником Финляндии, нанес прощальный визит в Кремль. Сталин спросил его, что тот намеревается делать после своей отставки. Поскольку Паасикиви в это время шел 71-й год, он искренне ответил: «Я собираюсь стать частным лицом». «Вы никогда не сможете стать частным лицом, господин Паасикиви», – уверенно сказал Сталин. Через три года Ю.К. Паасикиви с одобрения Советского Союза возглавил первое антифашистское правительство Финляндии, а с 1946 по 1956 год был президентом этой страны. Именем этого государственного деятеля – «линией Паасикиви» – стала называться политика добрососедских отношений между СССР и Финляндией.
«Зимняя война» послужила для Сталина серьезным уроком, он имел все основания сказать: «…наша современная Красная Армия обстреливалась на полях Финляндии, – вот первое ее крещение».
Глава 14.
ПОЧЕМУ НАПАДЕНИЕ ГЕРМАНИИ СТАЛО ДЛЯ СТАЛИНА НЕОЖИДАННЫМ?
Вопрос о том, сумела ли страна использовать мирную передышку после подписания советско-германского договора о ненападении, уже полвека вызывает самые противоречивые суждения. На XX съезде партии Н.С. Хрущев обвинил Сталина в том, что он не подготовил страну должным образом для неизбежной войны. Хрущев утверждал: «Если бы наша промышленность была вовремя и соответственным образом мобилизована для работы на нужды армии, наши потери во время войны были бы гораздо меньше». Обвинял Хрущев Сталина и в том, что тот игнорировал «все предупреждения некоторых военачальников, сообщения перебежчиков из вражеской армии и даже открытые враждебные действия противника», свидетельствовавшие о готовности Германии начать войну. Впоследствии эти обвинения были многократно повторены и дополнены. Много раз ссылались на то, что Сталин игнорировал сообщение советского разведчика Рихарда Зорге, который даже назвал точную дату нападения на Советский Союз. Историк А. М. Некрич в своей книге «1941 22 июня» писал: «Все свидетельствует о том, что советская разведка накануне войны с честью выполнила свой долг перед народом. Советские разведчики сделали все от них зависящее. Но их предупреждениями пренебрегли».
А в конце 1980-х годов Резун в своей книге «Ледокол» обвинил Сталина в прямо противоположном, в том, что он готовил удар по Германии и завоевательный поход в Западную Европу. Повторяя известную версию германской пропаганды 1941 года, Резун утверждал, что Гитлер лишь защищался от неминуемого нападения СССР и нанес по нашей стране упреждающий удар. Несмотря на свою, казалось бы, противоположную направленность, версия Резуна фактически также исходила из того, что Сталин не только не подготовил страну к обороне, но и разрушил созданную за два десятилетия систему укрепленных районов (У Ров) в угоду своему плану агрессивной войны, чем обрек страну на поражение.
А в конце 1980-х годов Резун в своей книге «Ледокол» обвинил Сталина в прямо противоположном, в том, что он готовил удар по Германии и завоевательный поход в Западную Европу. Повторяя известную версию германской пропаганды 1941 года, Резун утверждал, что Гитлер лишь защищался от неминуемого нападения СССР и нанес по нашей стране упреждающий удар. Несмотря на свою, казалось бы, противоположную направленность, версия Резуна фактически также исходила из того, что Сталин не только не подготовил страну к обороне, но и разрушил созданную за два десятилетия систему укрепленных районов (У Ров) в угоду своему плану агрессивной войны, чем обрек страну на поражение.