Ерпылев Андрей Юрьевич. Америка off…

   Наверное, нужно было тогда плюнуть на все, хватать в охапку жену с сынишкой и уезжать прочь из страны, так и не ставшей за эти годы родной. Многие товарищи так и сделали, уехали в Россию, где пусть немногим лучше живется защитникам, но, по крайней мере, не заставляют коверкать на новый лад родной язык, не обзывают за глаза обидным прозвищем и не малюют на тактических картах города с родными названиями синим вражеским цветом… Но ведь здесь немало летчиков и оттуда? Неужели права пословица про то, что «рыба ищет, где глубже, а человек…».
   Настроение совсем упало, и уже не казалась привлекательной экзотическая рыбалка с таким клевом, будто там, внизу, кто-то, совсем как в старой комедии «Бриллиантовая рука», все нацепляет и нацепляет на крючок новых и новых ярких рыбешек…
   «Пойду лучше в бар, – решил Григорий, – и врежу „по-русски“… Пусть потом Николаич стружку снимает!»
   – Гришка! – раздался откуда-то сзади возбужденный голос нового корешка и соседа по бунгало Эдика Рогулина. – Там самолеты прибыли! Конец тренажерам! Побежали смотреть!..
   Хандру сдуло, как не было. Нет, не может все-таки до конца повзрослеть человек, однажды в жизни избравший профессию летчика, не может…

Глава 21

   – Ну не мог я, не мог одновременно находиться в двух местах! – блажил фальцетом Йода, которого никто, собственно, и не вызывал; старик метался от одного отвернувшегося в сторону путешественника к другому. – Да вы благодарить меня должны!..
   – Пош-ш-шел ты!.. – не выдержал, наконец, Сергей, метким щелчком посылая сквозь рефлекторно дернувшегося «призрака» абрикосовую косточку. – Щас! Поклонимся мы тебе, ножки поцелуем…
   Старик, конечно, спас всех – и разговора быть не могло, но мог ведь предупредить как-то, намекнуть хотя бы…
   – Ты!.. Ах ты!.. – Джедай то становился прозрачнее, то наливался материальностью от праведного возмущения, то шел какими-то радужными разводами, как изображение в неисправном телевизоре. – Сопляк!.. – Он пометался еще немного, плюнул с досады и стремительно всосался в удельсаант Салли, бросив напоследок: – Дождетесь вы теперь от меня помощи!..
   После исчезновения атланта над полянкой повисла гнетущая тишина.
   – Мы не переборщили с обструкцией этого зас… старика? – меланхолично спросила Мэгги минут пять спустя после исчезновения «духа», лениво жуя что-то и одновременно изучая себя в карманном зеркальце. – Как бы действительно не обиделся насмерть…
   – Ничего! – мстительно заявила Салли, ковыряясь ножом в банке мясных консервов. – Будет знать, как обзываться.
   После чудесного избавления от перспективы огненного очищения, вполне вероятно, закончившегося бы весьма плачевно, друзья решили взять тайм-аут и слегка отдохнуть в безлюдном местечке, покорившем их своей красотой.
   Действительно, торопиться было почти некуда: серебристые ангелы, поднявшие на глазах потрясенных воинов Христовых, уверовавших в очередной раз в Промысел Божий, «Банни Брэдли» со всем экипажем и как пушинку перенесшие ее через Огайо, не стали останавливаться на противоположном берегу, а любезно доставили путешественников аж за противоположный тропик, где темп времени был почти таким, как в Альбертсвилле. После этого неведомые помощники опустили путешественников на грешную землю в безлюдном месте и исчезли.
   – Нужно было хоть узнать у этого… атланта, что там внизу было… – вздохнул Сергей, вспоминая мелькавшие в разрывах облаков под проплывающей на огромной высоте «Брэдли» белоснежные купола и сверкающую паутину, сплетающуюся в сложные прихотливые узоры. – Наверняка там уже двадцать второй век наступил…
   Сами ангелы-спасители ничего общего с известными путешественникам средствами передвижения не имели, да и действовали, судя по всему, без непосредственного присутствия человека.
   – Какая, в принципе, разница… Главное, что там все благополучно, иначе они не достигли бы подобных успехов.
   – И как они там живут на такой узкой полоске земли? – посочувствовала несчастным погонщикам ангелов индианка, отставляя свою банку и проверяя, как там поживает готовящийся кофе. – Не развернуться ведь…
   – Вряд ли… Скорее всего, они уже решили проблему поясов неравномерного времени, иначе вряд ли пришли бы нам на помощь, в свое прошлое. Может быть, и сама граница Сферы для них не преграда…

* * *

   За бортом «Банни Брэдли» вновь тянулась полоса сплошных разрушений. Там и сям по пути встречались признаки недавних боев – то сожженный дотла и развороченный прямым попаданием чего-то очень мощного танк, в котором только обладающий необузданной фантазией наблюдатель опознал бы «абрамс»; издырявленный пулями автомобиль на обочине; сплошь перепаханое воронками поле, превратившееся в лунный пейзаж… Попадались и более жуткие свидетельства человеческой страсти увлеченно истреблять себе подобных…
   Наученные горьким опытом путешествия по Южному полушарию планеты-наоборот, друзья старались держаться подальше от населенных пунктов или того, что от них осталось после минувших боев. Слава богу, маршрут пролегал уже по Айове, и до Катастрофы менее населенной, чем оставшиеся позади восточные штаты.
   Труднее всего обстояло дело с ориентированием. Дорожные указатели практически полностью отсутствовали, и полагаться можно было лишь на «мухоморы», которые после пересечения экватора как по команде развернулись вершинами в сторону Северного полюса, находившегося теперь где-то в Северной Дакоте. Сложность заключалась в том, что постоянно менявшие вид удельсаанты далеко не всегда имели конусообразную форму… Вряд ли кто-нибудь сможет определить, куда именно направлена вершина фигуры, напоминающей крупную картофелину или тем паче куб со сглаженными ребрами.
   Проблема решалась бы довольно просто, если бы эволюционировали они вразнобой. Будь это так, то по теории вероятности хоть какой-нибудь прибор в нужный момент времени представлял собой более-менее убедительную стрелку. Увы, все три указателя были клонами одного образца, поэтому и видоизменялись практически синхронно, с двух-трехминутным отставанием от лидера, что никак, однако, не сказывалось на расцветке, которую каждый менял независимо от других, причем с совершенно произвольным интервалом времени.
   Учитывая то обстоятельство, что держать верное направление на территории, представляющей собой сплошную полосу препятствий, не смог бы и мастер, не говоря о трех дилетантах, «Банни Брэдли» двигалась по такому невообразимо сложному маршруту, описать который не смог бы ни один математик.
   – Хорошо еще, что все проселки здесь нарезал, похоже, один и тот же геометр, – ворчал Сергей, выруливая на очередную дорогу, прорезающую степь или одичавшее поле – кукурузное, картофельное или пшеничное – вычерченной по линейке линией. – А то бы заплутали, как дважды два…
   Одна беда, что нарезались неизвестным геометром (землемером или как его там) дороги строго с севера на юг и с востока на запад, а путешественникам нужно было несколько в иную сторону…
   Увы, уже через пару-тройку километров (Извеков начинал уже мерить расстояния в милях, чему немало способствовали карты и показания спидометра) приходилось сворачивать и порой в кукурузных джунглях, из которых не было видно не то что горизонта, но и неба, объезжать очередное препятствие, оказывающееся не по гусеницам даже БМП. Вывернутый горизонт немало способствовал возвращению на курс, но выбрать какой-нибудь ориентир и держать курс на него удавалось не всегда: очень уж однообразны ландшафты «кукурузного штата». Порой, чертыхаясь себе под нос, приходилось выворачивать на девяносто градусов, подчиняясь окрику «штурманов» из башни, так как наконец «очухавшийся» от бесформенности удельсаант указывал совсем не то направление, которое еще минуту назад казалось истинно верным.
   Кошмарное плутание в зарослях, еще недавно бывших культурными насаждениями, подошло к концу, когда после очередного слепого участка «Банни», облепленная размочаленными стеблями, выбралась на широкую полосу асфальта, почти не поврежденного, разве что слегка порубленного гусеницами более тяжелых, чем она, машин. Указатель на Уортхингтон, штат Миннесота, лежащий почти точно на маршруте, намеченном Сергеем и Мэгги еще в начале пути во Флориде, тоже оказался весьма кстати…
   – Вперед! – провозгласил в наушниках веселый голос Салли. – В Миннесоту!..

* * *

   Сергей с рычанием перевернулся на живот и, не чувствуя боли в пальцах, и без того разбитых и покрытых коростой крови и грязи, снова и снова с размаху ударял кулаком по равнодушной американской земле. Он рыдал, ничуть не стесняясь этого, рыдал без слез, давным-давно иссякших…
   Все было кончено. Кончено раз и навсегда, причем именно в тот момент, когда казалось, что все опасности уже позади и осталось лишь чуть-чуть до успешного завершения всей эпопеи.
   Метрах в двадцати от Извекова еще дымилась неузнаваемая от обгоревшей на бортах краски бронемашина с сорванной взрывом башней, некогда бывшая веселой «Банни Брэдли». Но не о ней печалился водитель, а о том, что было совсем рядом, рукой подать…
   У корней одинокого деревца возвышались два одинаковых холмика, увенчанные кособокими крестами, неумело сколоченными из каких-то подобранных неподалеку неструганых досок. Под ними, в неглубоких могилах, вырытых голыми руками и обломками тех же деревяшек, лежали два самых дорогих Сергею на этом свете существа, вернее то, что от них осталось после огненного погребения в пылающем адским костром чреве броневика.
   Еще раз всхлипнув от нестерпимой боли в груди, Сергей поднялся и сел, уронив на колени тупо ноющие ладони. Кажется, левая кисть была серьезно повреждена, потому что совсем не действовали три пальца из пяти, но выяснять, так ли это, тем более возиться с обработкой раны и перевязкой не было никаких сил, ни физических, ни моральных.
   Сергей жил здесь, если это можно назвать жизнью, не менее пяти суток по местному времени, почти совпадавшему с привычным засферным. Он ничего не ел, но чувствовал жары, только иногда отлучался к журчащему неподалеку водяному потоку (не то ручью, не то просто оросительной канаве), чтобы, окунув в него лицо, утолить изматывающую жажду и хотя бы чуть-чуть остудить обожженное до пузырей (давно уже полопавшихся и запекшихся струпьями) лицо.
   Возвращаясь к могилам, он брезгливо огибал сваленные как попало смердящие и облепленные жирными мухами трупы врагов, мимолетно и тупо думая, что нужно бы убрать от воды разлагающуюся на жаре мертвечину, и тут же забывая об этом, ибо любые земные мысли вытеснялись единственным и могучим в этом одиночестве Горем…
   Откуда они появились, эти разноплеменные люди, частью одетые в военную форму, частью – в гражданку? Откуда выбрались? Какая-то банда мародеров, обильно вооруженная трофеями из разграбленного военного склада? Местный отряд самообороны, принявший «Банни Брэдли» за авангард чьего-то наступления? Партизаны?.. Вряд ли кто-нибудь объяснил бы Сергею, кто именно и зачем расстрелял из засады практически в упор никого не трогающую бронемашину…
   Зажмурившись, Извеков снова и снова, как на бесстрастном телеэкране, видел перед собой все происшедшее в тот роковой день, снова и снова переживал все это…
 
   «Брэдли» наматывала на гусеницы милю за милей, оставив далеко позади границу Айовы и Миннесоты, наверстывая упущенное на бесплодном петлянии в кукурузном лабиринте время. Сергей держал руки на штурвале, улыбаясь про себя исполняемой позади на два голоса «Катюше», которой с грехом пополам научил спутниц, когда из густого кустарника, обильно разросшегося вдоль дороги, навстречу машине вылетел огненный шар…
   Грохота взрыва он уже не услышал, лишь содрогнулась всем многотонным телом «Банни»…
   – Ускоряйтесь! – проорал он что было мочи в микрофон переговорного устройства, нажимая на нужную кнопку «мухомора» и откидывая внезапно ставший тугим и неподатливым люк…
   Обезглавленная бронемашина была покрыта, казалось, веселой красно-оранжевой порослью, едва колышущейся в замедленном времени, а из круглой дыры на месте исчезнувшей башни пузырем выплывал сизый дым…
   Сергей не сразу понял, что, кроме него, возле горящей БМП никого нет, а когда, расталкивая ставший плотным киселем замедленный воздух, приблизился…
   Гулко из глубин сознания неповоротливой рыбиной всплыла строчка секретного руководства: «В момент удара кумулятивного снаряда о броню развивается температура…»
   Какие-то мысли появились в клубящейся пустоте, образовавшейся в голове парня вслед за страшными печатными словами, только тогда, когда в зарослях неторопливо распустились огненные цветы выстрелов и пространство между ними и бронемашиной наполнилось неповоротливыми шмелями пуль…
   Еще никогда в жизни Сергей не был обуян таким желанием убивать… Убивать голыми руками даже не ради мести, а просто потому, что существа, сотворившие такое с двумя ни в чем не повинными девушками, не достойны права жить даже полными, не годными ни на что инвалидами…
   Он шел и почти не обращал внимания на проплывающие вокруг смертоносные кусочки металла, толкающие впереди себя волны уплотненного воздуха, и лишь иногда, чувствуя мимолетные укусы ожогов, сшибал ладонью самые нахальные, норовящие впиться в лицо или грудь…
   Первым он покарал чернокожего типа в каком-то несерьезном клетчатом пиджаке, только опускающего трубу базуки… Удар ноги – и голова гранатометчика слетела с плеч, на ходу разлетаясь кровавыми осколками, словно переспелый арбуз… Кто следующий?..
   Вряд ли кто-нибудь из сидевших в засаде успел понять что-нибудь или хотя бы различить смазанную от скорости фигуру, разящую направо и налево ударами, от которых не было ни защиты, ни спасения… Возможно, только у последнего из десятка павших в этот день боевиков мелькнула за долю секунды до смерти мысль о внезапно возникшем торнадо…
   А лениво трепыхающиеся язычки пламени, набиравшие и набиравшие мощь, жгли без всякой скидки на замедление, поэтому пришлось повозиться, прежде чем удалось вытащить обгорелые до неузнаваемости тела, вернее, скелеты, кое-где обтянутые обугленной полопавшейся кожей, из полыхающего зева раскаленного корпуса. Положить на траву легкое тело Салли Сергей успел за мгновение до того, как над черным корпусом «Брэдли» медленно расцвел чудовищно красивый багрово-синий цветок взрыва…
   Судьба сделала Извекову последний подарок, позволив поцеловать мертвые, но все равно такие милые и прекрасные губы любимой, когда он совершенно случайно наткнулся на ее голову, если не считать шеи, совсем не пострадавшую, срезанную краем башни, сорванной с корпуса, будто исполинской косой. Счастливица– она даже не успела ничего почувствовать…
 
   Сергей взглянул в туманное сияние невидимого светила и завыл в невыразимой тоске, точно простреленный насквозь волк…

Глава 22

   – … из этого следует, что в минувшем сентябре прирост ВВП опять имел отрицательный знак.
   Министр экономического развития Зальц сошел с трибуны и вернулся на свое место.
   – Прошу высказываться, – предложил президент, обводя взглядом понурившихся членов кабинета министров.
   Кто-то чертил какие-то загогулины на листе бумаги, лежащем перед ним, кто-то едва слышным шепотом консультировался с сидящим рядом коллегой, кто-то просто уставился в стол и гонял желваки под кожей щек.
   – Прошу высказываться, – раздалось снова.
   – О чем высказываться? – подал голос министр юстиции Потапов, отличавшийся вольнодумством и поэтому числившийся в своеобразной оппозиции. – Всем и так ясно, что экономика катится под откос.
   – Это неконструктивно, – тут же перебил его министр финансов Лысаков, преданно поглядывая в сторону главы государства, – от нас ждут предложений, а не констатации фактов.
   – Вы согласны с тем, что наша экономика… э-э-э… катится? – в упор спросил президент Лысакова, и тот поспешил откреститься:
   – Нет, конечно! Напротив…
   – А в чем, по-вашему, выражается рост?
   – Ну… вообще… макроэкономические показатели…
   – Давайте по существу.
   Министр побарахтался еще немного и затих.
   – Когда казна трескалась от нефтедолларов, – куда-то в пространство сказал Потапов, – некоторые болели душой, как бы не потратить их в России, чтобы инфляция, не дай бог, не выросла на полпроцента…
   Ему никто не возразил и не выразил одобрения…
   Президент подождал еще немного и подытожил:
   – Все свободны.
   Зал ожил. Казалось, что прозвенел звонок с ненавистного урока и ученики торопятся покинуть класс.
   Однако через сорок пять минут все ключевые министры собрались у президента.
   – Итак, – начал хозяин, – теперь давайте обсудим сложившуюся ситуацию реально. Мне не нужны сладкие увещевания и полуправда.
   – Страна находится на краю кризиса, который по своим масштабам, скорее всего, превзойдет последствия дефолта 1998 года, – начал министр промышленности Кораблев, переглянувшись с коллегами. – Объемы промышленного производства неуклонно снижались в июле и августе, а по итогам сентября можно сказать, что производство остановилось. Это обусловлено в первую очередь приостановкой поставок комплектующих, сырья и энергоносителей как из-за рубежа, так и внутри страны, затовариванием складских помещений из-за резкого падения покупательского спроса, а также общей неопределенностью в перспективе. Говоря проще, никто не торопится выбрасывать товар на рынок, не имея никакой возможности просчитать конъюнктуру на завтрашний день. Большинство предприятий прекращает работу, отправляя работников в бессрочные отпуска и оставляя лишь структуры, необходимые для поддержания жизнедеятельности. Но об этом лучше скажет министр труда и социальной защиты. Я же хочу заметить, что обстановка в промышленной сфере – это мелочь по сравнению с ситуацией по поставкам продуктов питания.
   – Поставки продовольствия, которым мы на сорок два процента обеспечиваемся из-за рубежей Российской Федерации, в августе-сентябре остановлены, – перехватил инициативу министр сельского хозяйства. – Не поставлено даже продовольствие, оплаченное до четвертого июля. Внутри России производители сельхозпродукции также задерживают поставки, надеясь на более благоприятную конъюнктуру…
   – Это означает голод?
   – Ну, до голода, думаю, еще далеко… В госрезерве миллионы тонн продовольствия, но, если ситуация не переломится к лучшему в ближайшее время, последствия могут быть непредсказуемы.
   – Так. Что скажет министр энергетики?
   – Северный завоз в среднем выполнен на тридцать семь и восемь десятых процента. Однако есть регионы, где запасы топлива составляют десять процентов от требуемого количества и ниже…
   Министры брали слово один за другим, и с каждой минутой лицо президента мрачнело все больше…

* * *

   Курту Вайцхогелю было не по себе.
   Он, конечно, ожидал всего, но только не такого.
   Еще вчера Курт подобно миллионам обывателей любил посудачить с приятелями в пивной (в кабачке, в пиццерии или еще где-нибудь), с коллегами в обеденный перерыв, иногда даже с девицей в койке после обстоятельного секса о второсортном положении Европы, в которое она сама себя загнала, признав первенство Америки.
   Конечно! Кто же, как не заокеанские суперкорпорации, виноват в том, что Германия (Франция, Италия и еще десяток им подобных) вместо самодостаточных держав, которыми были в прошлом, превратились в винтики некоего гигантского механизма, приводной ремень которого уходит за Атлантику? Кто диктует цены на сталь, уголь, вино, оливковое масло и прочее? Конечно же американские воротилы! Под чью валюту нужно было подстраивать курсы марки, франка, лиры, драхмы, эскудо, а теперь – евро, чтобы, не дай бог, местному коммерсанту не стало выгоднее закупать пиво не в Баварии, а где-нибудь в Орегоне, а заводы Рура не стали бы убыточными. Ведь и Евросоюз, который в одних странах клянут, словно чуму, а в других – прославляют, как дар Божий, родился именно в ответ на экспансию США, когда стаю ясно, что разобщенной старой Европе нечего противопоставить экономическому прессу из-за океана….
   Каким сладостным мнилось прошлое, когда Германия плевать хотела на Францию, Италию и всех остальных, более того, спала и видела, как бы отхватить у соседа кусок пожирнее, если тот паче чаяния зазевается… И то же самое – все остальные! Мощные страны богатели, слабые – хирели. Разве пришло бы в голову добропорядочному бюргеру, самозабвенно орущему в мюнхенской пивной: «Deutschland, Deutschland, ber alles!» ^[66], что толика налогов, уплаченных его не менее добропорядочным внуком, пойдет на содержание каких-нибудь презренных макаронников, бездельничающих под жарким солнышком Неаполя, или еще более никчемных португальцев, ничем, кроме своего дрянного винца и сардинок в масле, не прославившихся? Никто и слыхом не слыхивал про заморское чудо – доллар, а самой желанной —зарубежной валютой был британский фунт или, на крайним случай, золотой франк. Черт бы забрал эту Америку в свое пекло вместе с ее долларами!
   И черт (или Бог) услышали… Америки больше нет. Вернее, почти нет, но это практически одно и то же. И что? Стало лучше? А вот вам!..
   К чему плавить горы стали, если на нее нет покупателя? Кому нужны сверкающие лимузины, сходящие с конвейеров «Мерседес-Бенца», «БМВ», «Опеля», если за них нечем платить? К чему этот единый евро, лишившийся своего постоянного соперника, а как теперь выяснилось, и подпорки, и заболтавшийся в воздухе, как канатоходец, внезапно пораженный приступом морской болезни на многометровой высоте посредине маршрута.
   Трагические мысли, посетившие бедного Курта, конечно, не были следствием того памятного ночного потрясения, когда на кредитной карточке, только что хранившей солидную сумму, оказались одни нули. Пришло утро, и оправившийся от потрясения «Deutsche Bank» восстановил все до последнего евроцента… Но откуда взяться веселью, если одно за другим останавливаются предприятия, все больше и больше появляется на улицах озлобленных людей – настоящих немцев, а не каких-то там турок или алжирцев, которым больше не нужно спешить на работу, потому что в кармане лежит стандартное письмо, в вежливых обтекаемых фразах сообщающее, что в услугах «герра такого-то» такая-то фирма больше не нуждается…
   Вайцхогелю пока такая участь не грозила, но кто знает, на какое время затянется кризис? Уже сегодня слащавые туземные князьки из Залива разводят руками, заявляя, что евро, конечно, хорошая валюта, но они предпочли бы золото… Где напастись золота на все нужды мощной экономики? А русские нефтяники? Эти вообще не желают разговаривать, затворившись в своих лесах за Уралом, куда так безуспешно рвались танковые орды Последней Войны…
   Курт остановил автомобиль возле магазина на углу Принц-Альбрехт-штрассе и вышел, чтобы купить сигареты. Да, он снова курит! Что делать, если эта дурная привычка не только разъедает легкие смертельным ядом, укорачивая жизнь с каждой затяжкой, но и успокаивает расшатанные нервы не хуже какого-нибудь патентованного гроссрелакса…
   – Сто-о-ой! Бей их, гадов! Держи!..
   Из-за угла супермаркета с Ангелыитайн-штрассе выскочил взъерошенный смуглый паренек в линялых джинсах и какой-то невообразимой, размалеванной красным хламиде, затравленно оглянулся и кинулся в сторону Курта, видимо решив, что такой респектабельный на вид господин представляет меньшую опасность, чем выходящие из пивной «Левенкрейцер» здоровяки.
   «Почему кричат „бей их, гадов“? – удивился про себя Вайихогель, держась за дверную ручку, выполненную в виде бронзового кулака. – Он же один!..»
   В этот момент из-за угла показалась погоня – толпа самого разного рода людей, разгоряченных бегом и размахивающих кулаками. Среди преследователей Курт различил даже нескольких женщин. Любители пива из «Левенкрейцера», не раздумывая, присоединились ко все прибывающим и прибывающим охотникам.
   Парнишка успел преодолеть почти три четверти расстояния, разделяющего его и Курта, и теперь тот ясно видел, что то, что он принял за красную краску на балахоне бегущего, была кровь, обильно льющаяся из рассеченного лба.
   – Хватай его! – заорали в толпе преследователей, видя, что задержать беглеца может только одинокий прохожий в лице Вайцхогеля. – Задержи эту черно…ую тварь! Ты же немец, черт тебя раздери!
   Да, он настоящий немец.
   Но паренек же один против целой толпы!
   А если он преступник?
   Но его же растерзают!
   А если он заслужил?..
   Инстинкт цивилизованного человека, требующий защитить слабого, еще боролся в душе Курта с поднимающимся откуда-то изнутри первобытным чудовищем, как нога сама, совершенно независимо от тела оказалась выброшенной в сторону…
   Да, юному Курту не раз приходилось раньше, в прошлой жизни, отстаивать кулаками свой авторитет в подворотнях одного из рабочих кварталов Берлина, и теперь, казалось, прочно забытые навыки уличного отморозка дали о себе знать…