Страница:
– Туда тебе и дорога… За Йоду!
На очередном витке темное ядро коснулось машины, словно гигантским резцом содрав часть сверкающей поверхности…
«Пора сматываться отсюда! – спохватился Сергей, инстинктивно загораживаясь рукавом. – Сейчас как…»
В это мгновение, оборвав на полуслове мысль, на него рухнула темнота…
Глава 30
Глава 31
На очередном витке темное ядро коснулось машины, словно гигантским резцом содрав часть сверкающей поверхности…
«Пора сматываться отсюда! – спохватился Сергей, инстинктивно загораживаясь рукавом. – Сейчас как…»
В это мгновение, оборвав на полуслове мысль, на него рухнула темнота…
Глава 30
«Вот и дожили… – Уильям Боркин, уже два месяца как призванный в ряды Национальной гвардии, дежурил на своей вышке, возвышающейся над стальной паутиной проволочных заграждений, протянутых почти вплотную к Стене. – Караулим свою же территорию от каких-то мексиканцев, о которых тут раньше и слыхом не слыхивали…»
От Стены как всегда веяло холодом (по ту сторону как-никак арктическая стужа), и Уилл, проклиная кабинетных горе-стратегов, сильно зяб в своей стеганой куртке на пуху, напяленной поверх зимнего обмундирования. Паршивое ощущение, когда спину припекает жаркое солнышко, а лицо и все, что спереди, мерзнет. Какая умная голова в этом новом Пентагоне, расположенном на Гавайях, придумала расположить заграждения так близко от Стены? Надумай кто-нибудь сейчас там, в тумане, подготовить вылазку, отсюда ни черта не разобрать до того самого момента, когда боевики пойдут в атаку – накопить под защитой белой завесы можно хоть дивизию. Мало того, из-за все более крепчающих в приполярной Канаде морозов полоса тумана постоянно расширяется, и до проволоки ей осталось всего каких-то два десятка ярдов…
Капрал Боркин представил против своей воли, как из клубящихся струй как раз сейчас кто-нибудь целится из винтовки с оптическим прицелом прямо под обрез козырька его меховой шапки, и ему показалось, что стало раза в два холоднее.
«Когда же это проклятое дежурство закончится? – тоскливо подумал Боркин, стаскивая зубами теплую перчатку и расстегивая молнию, чтобы добраться до внутреннего кармана, где грелась теплом тела плоская фляжка с бренди. Командиры смотрели сквозь пальцы на маленькие слабости своих подчиненных, многие из которых годились им в отцы. – Смениться бы поскорей и домой… Хотя… Какой это дом? Так, сборно-щитовой домик, барак… Временный, как и все здесь…»
Действительно, небольшой поселок из времянок, выстроенный в пяти милях от Стены для таких вот бедолаг, как мистер Боркин, потерявших жилье и семьи по ту сторону – коммивояжеров, отдыхающих, военнослужащих, – домом назвать было трудно. Что-то вроде поселений Дикого Запада со своеобразным шармом, духом мужской вольницы, но никак не домашним уютом… И в гвардию Уилл пошел больше от тоски, так как по возрасту вряд ли был бы призван в первую очередь.
Глоток бренди произвел обычное волшебное действие, и старый рыболов почувствовал себя бодрее. Едва горячий огонь растворился в желудке, пустив по телу волну бодрящего тепла, как Стена тут же втянула свои холодные щупальца, которыми норовила забраться в душу, и превратилась в обычное природное явление – прикипевшее к одному месту облако. И злоумышленников там, в тумане, нет никаких – давно бы подняли свой перевизг хитрые датчики, реагирующие на тепло и движение и понатыканные за проволокой специально для такого случая. Да и противопехотными минами и растяжками гвардейцы, втихомолку от начальства, удобрили нейтральную полосу на достаточную ширину. Крыса не проскочит, не то что злонамеренный мексиканец!
Успокоив себя таким образом, Уилл еще раз нарушил требования устава – прислонил к ограждению площадки свою старенькую винтовку, повернулся к клубящейся Стене спиной и подставил солнцу озябшее лицо и руки.
Совершенно зря, между прочим. Требования устава нужно выполнять неукоснительно!
Едва глаза привыкли к яркому свету и согревшийся мистер Боркин начал подумывать, не слазить ли ему еще раз во внутренний карман, вышку явственно качнуло.
«Нет, все-таки обожду с бренди до смены! – испуганно решил он, инстинктивно хватаясь за перила. – Вон, качает уже!»
В этот момент его окутали плотные струи тумана, холодные, как ведро родниковой воды, вылитой внезапно на голову.
«Что слу…»
Вцепившись в мокрые от водяного конденсата перила ограждения, Уильям Боркин словно зачарованный следил за тем, как мнившаяся уже чем-то вечным Стена, могучая и незыблемая, стремительно редеет, разбиваясь на отдельные мутные клочья и смерчи, а через них проступает такой же, как и по эту, флоридскую сторону, пейзаж…
Леша беспрекословно подчинялся всем приказам прапорщика охраны, ставшим за неделю пребывания в тюрьме чем-то привычным, вроде ежедневного приветствия коллег по работе…
Коллеги по работе… После кошмара первых дней заключения, беспрестанных подначек сокамерников, унизительной прописки, сумасшедших надежд и бессонных ночей под никогда не меркнущим «светилом», а потом тоскливой безысходности, которая пришла после осознания того, что влип всерьез и надолго, прошлая жизнь под уютным родительским крылышком, безбедное существование и непыльная работа в банке казались чем-то далеким и нереальным.
То ли дядя подсуетился, то ли Эраст прислал «маляву», как авторитетно разъяснил новичку в тюремных университетах безобидный и интеллигентный с виду старичок, отмотавший по разным статьям восемь сроков, но все нападки на Мерзлина прекратились как-то разом, словно все сокамерники внезапно потеряли к нему интерес.
Но облегчение оказалось преждевременным. Вместо воров и мошенников, изобретательно шпынявших новичка скуки ради, явился новый палач, настолько же коварный, но далеко не такой безобидный – совесть.
Снова и снова вставали перед коммерсантом старушки и угрюмые трудяги, протягивающие свои честно заработанные доллары, чтобы получить взамен их сущую мелочь, выплывали некие аморфные тени без лиц, символизирующие тех абстрактных людей, которых он обокрал, взломав счета, а под конец, когда зыбкая явь уже сменялась неспокойным сном, являлся ОН…
Сергей выходил из какого-то непонятного облака таким же, каким запомнился в последний раз – в новеньких джинсах и толстовке, купленных для поездки в Италию, свежий и веселый, подходил к Лешиной лежанке и присаживался с краю. Алексей даже чувствовал, как прогибается под его тяжестью тощий матрас, ощущал тепло тела, запах знакомого одеколона…
«Здорово, старик! – Руки он не протягивал никогда, будто брезгуя. – Как живешь-можешь?..»
Завязывался ничего не значащий пустой разговор, содержания которого Мерзлин потом никак не мог вспомнить. Натужно улыбаясь шуткам друга, Алексей что-то отвечал, кажется, тоже шутил, а мозг сверлила мысль: «Нужно извиниться перед ним, рассказать все! Пусть рассердится, пусть даст по морде, но только простит!..»
Сердце начинало колотиться так, будто выдул за один присест десяток чашек кофе, кровь приливала к лицу… Леша ощупью искал руку друга, чтобы сжать ее, ощутить хоть на миг его живое тепло, пытаясь сложить в осмысленную фразу путающиеся мысли… А тот уже ускользал, таял, укоризненно качая головой…
Парень просыпался от собственного крика или от сердитого тычка соседа, грозящего в следующий раз портянку на морду кинуть, чтоб не блажил. И снова он ничего не сказал другу, не успел…
Тот же самый старичок, выслушав Мерзлина, когда измученный бессонными ночами тот готов был разбить голову о стену и облегчить душу хоть дегенеративному головорезу Матюше, знавшему, похоже, только два языка – матерный и язык жестов (очень болезненных жестов, между прочим), заявил:
– Покайся, болезный, покайся. Дружок твой, которого ты кинул, знать, ласты склеил или при смерти, раз является бесперечь… Нет его на этом свете то есть. Пока не облегчишь душу, каждую ночь к тебе ходить будет, пока с глузду не съедешь… Кайся.
– Кому покаяться-то, Федор Акимыч?
– Кому-кому… Батюшке надо бы.
– Где ж я его здесь возьму, батюшку?
– Да кому угодно кайся, мне-то что?..
– А вам?
– Мне нельзя, я не поп, чтобы тебе грехи отпускать. Сам грешен без меры.
– Тогда кому?
– Да хоть вон Матюше… Или следаку. Все одно…
Следователь встретил Мерзлина тепло, чуть ли не по-дружески.
– Что ж вы себя не любите так, гражданин Мерзлин? До Нового года, вон, всего ничего осталось… Поговорили бы по душам, кой-какие бумажки подписали и – на свободу с чистой совестью, к родителям, к девушке своей. Ее ведь вроде бы Таней зовут? Под подписку о невыезде, конечно… Пока.
Молодой, лет на десять старше преступника, следователь тараторил без умолку просто так, чтобы раскрутить подследственного хоть на какую-то откровенность. И это было бы прогрессом, так как на всех прошлых встречах тот молчал, как партизан на допросе. Сложный попался клиент, ох сложный… И «рука мохнатая» у него на воле немалая…
– Что вас интересует? – спросил вдруг парень, глядя в пол.
– Что нас интересует? – переспросил следователь, не веря, что молчун вроде бы разговорился. – Да хотя бы приблизительный объем вашего «урожая». По документам ведь проходят сущие крохи – миллионов семьсот пятьдесят, не больше…
Он намеренно завысил известные следствию суммы чуть ли не вдвое, чтобы посмотреть на реакцию, но ответ фигуранта его изумил:
– Что же так мало?
Следователь рефлекторно сглотнул:
– Конечно, мелочи! А сколько на самом деле, если не секрет?
– Двенадцать миллиардов, – просто и буднично, без малейшей театральщины, ответил парень, – шестьсот восемьдесят три миллиона долларов США…
– Но, сэр…
– Через полтора часа! Нет, через час!.. Что у вас?
– Понимаете, сэр… Мне никогда не приходилось писать речи для президента, собирающегося подать в отставку…
– Ха! Можно подумать, что вам вообще когда-нибудь приходилось писать для президента!.. Кроме меня, разумеется. Зайдите в Интернет и поищите там речь Никсона после Уотергейта… Хотя я и не одобрял тогда решение Ричарда, написана она что надо. Одно его знаменитое «о'ревуар» чего стоит!
– Но…
– Не волнуйтесь насчет авторских прав. Для меня законники сделают исключение. Не бессрочный кредит под нулевой процент же я выпрашиваю, в конце концов!
В дверь робко поскреблись.
– Войдите!
Вошел бледный как полотно помощник по национальной безопасности Сандерсон Двайер.
– Сэр, вас вызывает по правительственной связи губернатор Моусон!
– Что там еще не слава богу у него во Флориде? Неужели мексиканцы опять полезли!..
Президент взял трубку, почтительно поданную ему чиновником.
– Эрчетт на проводе. Нет, не дождешься… Чего там у тебя стряслось, Лэс?
Слегка искаженный помехами голос губернатора был хорошо слышен всем присутствующим, хотя они и делали вид, что абсолютно глухи.
– Ты будешь смеяться, Берт, но на рыбалку я к тебе уже не скоро выберусь… Между моим и бывшим твоим штатами снова тысячи миль!
– И только ради этого… – не понял сначала Эрчетт, голова которого была занята совсем другим, но тут же ахнул: – Ты хочешь сказать?..
– Да-да! Ты понял правильно! «Точка Зеро» снова развернулась. Мы снова великая держава, Берт! Поздравляю!
– Не может быть… И что там?
– Я пока ничего не видел – мне самому только что сообщили, но, говорят, что все вроде бы на месте… Я распорядился отправить эскадрилию истребителей на разведку. Алло, алло!.. Ты где?..
Президент осторожно положил кричащую трубку на стол и обвел повлажневшими глазами присутствующих:
– Господа! Я решил временно отменить свое решение об отставке. Думаю, что она произойдет естественным путем… Только что я получил известие…
«Куда я еду? – мучил и мучил он себя вопросом. – Чтобы взглянуть на тот дом, где жил когда-то? Или на его развалины? Неужели я недостаточно страдал, и мне теперь нужно снова и снова бередить плохо зажившую рану?..»
Он ни на секунду не сомневался, что милой Энни уже давным-давно нет в живых. Разве можно уцелеть, проведя полгода внутри элементарной частицы? Но все равно его тянуло домой, словно магнитом.
Когда вдали показался знакомый до мельчайших деталей дом, большую часть которого он выстроил, выстругал, выгладил и, можно сказать, вынянчил своими руками, с виду целый и невредимый, мистеру Боркину только мощным усилием воли удалось не дать самому себе развернуть автомобиль на сто восемьдесят градусов и помчаться обратно. Наверное, действительно нужно взглянуть на могилу родного человека своими глазами, чтобы поверить неизбежному…
Последнюю сотню ярдов он плелся едва ли не шагом пешехода.
Совершенно целые, будто только что вымытые стекла окон, чистенькое крылечко, на котором ветер шевелит страницы сложенной газеты, ничуть не пожелтевшей от дождя и солнца… Нет, не может быть. Все это только чудится его больному воображению… Он читал про такое. Это называется «фантомом памяти» или как-то очень похоже… Стоит моргнуть, и на месте всего этого благополучия окажутся разрушенные стены, провалившаяся крыша… Скелет дома, скелет прошлой мирной жизни…
Уилл заглушил двигатель и все смотрел, смотрел, смотрел на дом, боясь оторваться от руля и подняться на родное до последнего скрипа крыльцо…
Даже когда в распахнувшейся двери показалась Энн, живая и невредимая Энн, точно такая же, как он ее оставил шесть месяцев назад, уезжая на ту проклятую рыбалку, Боркин не мог отвести глаз от шевелящей страницами, будто пытающейся взлететь, газеты…
– Уилл? Что случилось? – Мужчина вышел из ступора только тогда, когда миссис Боркин сбежала с крылечка и вцепилась в край опущенного бокового стекла. – Почему ты вернулся с полдороги? Авария?
– Энн… Ты…
– Что случилось? Не молчи! Почему ты так странно одет? Где ты взял эту колымагу? Ты разбил наш пикап? Ты не ранен?..
Мистер Боркин распахнул дверь и неуклюже облапил свою супругу, тут же забившуюся в его объятиях, словно пойманный воробышек. Слезы безостановочно текли по щекам…
– Отпусти сейчас же, медведь! Ты меня раздавишь! Что с тобой, в конце концов? Ты пьян?
– Энни, милая, как долго я тебя не видел…
– Долго? – наконец вырвалась из его рук супруга и покрутила пальцем возле виска. – Да тебя не было каких-то двадцать минут! Я даже индейку не успела поставить в духовку! Нет, ты определенно спятил!
– Какое сегодня число?
– Ты ударился головой? Нужно срочно показаться врачу…
– Энни, ответь мне!
– Сегодня четвертое июля, День независимости, а ты уехал на рыбалку…
Уильям Боркин ощупью нашел позади себя в распахнутой дверце автомобиля кресло, уселся и зарыдал в голос, до смерти перепугав Энн. Это были слезы счастья и облегчения…
От Стены как всегда веяло холодом (по ту сторону как-никак арктическая стужа), и Уилл, проклиная кабинетных горе-стратегов, сильно зяб в своей стеганой куртке на пуху, напяленной поверх зимнего обмундирования. Паршивое ощущение, когда спину припекает жаркое солнышко, а лицо и все, что спереди, мерзнет. Какая умная голова в этом новом Пентагоне, расположенном на Гавайях, придумала расположить заграждения так близко от Стены? Надумай кто-нибудь сейчас там, в тумане, подготовить вылазку, отсюда ни черта не разобрать до того самого момента, когда боевики пойдут в атаку – накопить под защитой белой завесы можно хоть дивизию. Мало того, из-за все более крепчающих в приполярной Канаде морозов полоса тумана постоянно расширяется, и до проволоки ей осталось всего каких-то два десятка ярдов…
Капрал Боркин представил против своей воли, как из клубящихся струй как раз сейчас кто-нибудь целится из винтовки с оптическим прицелом прямо под обрез козырька его меховой шапки, и ему показалось, что стало раза в два холоднее.
«Когда же это проклятое дежурство закончится? – тоскливо подумал Боркин, стаскивая зубами теплую перчатку и расстегивая молнию, чтобы добраться до внутреннего кармана, где грелась теплом тела плоская фляжка с бренди. Командиры смотрели сквозь пальцы на маленькие слабости своих подчиненных, многие из которых годились им в отцы. – Смениться бы поскорей и домой… Хотя… Какой это дом? Так, сборно-щитовой домик, барак… Временный, как и все здесь…»
Действительно, небольшой поселок из времянок, выстроенный в пяти милях от Стены для таких вот бедолаг, как мистер Боркин, потерявших жилье и семьи по ту сторону – коммивояжеров, отдыхающих, военнослужащих, – домом назвать было трудно. Что-то вроде поселений Дикого Запада со своеобразным шармом, духом мужской вольницы, но никак не домашним уютом… И в гвардию Уилл пошел больше от тоски, так как по возрасту вряд ли был бы призван в первую очередь.
Глоток бренди произвел обычное волшебное действие, и старый рыболов почувствовал себя бодрее. Едва горячий огонь растворился в желудке, пустив по телу волну бодрящего тепла, как Стена тут же втянула свои холодные щупальца, которыми норовила забраться в душу, и превратилась в обычное природное явление – прикипевшее к одному месту облако. И злоумышленников там, в тумане, нет никаких – давно бы подняли свой перевизг хитрые датчики, реагирующие на тепло и движение и понатыканные за проволокой специально для такого случая. Да и противопехотными минами и растяжками гвардейцы, втихомолку от начальства, удобрили нейтральную полосу на достаточную ширину. Крыса не проскочит, не то что злонамеренный мексиканец!
Успокоив себя таким образом, Уилл еще раз нарушил требования устава – прислонил к ограждению площадки свою старенькую винтовку, повернулся к клубящейся Стене спиной и подставил солнцу озябшее лицо и руки.
Совершенно зря, между прочим. Требования устава нужно выполнять неукоснительно!
Едва глаза привыкли к яркому свету и согревшийся мистер Боркин начал подумывать, не слазить ли ему еще раз во внутренний карман, вышку явственно качнуло.
«Нет, все-таки обожду с бренди до смены! – испуганно решил он, инстинктивно хватаясь за перила. – Вон, качает уже!»
В этот момент его окутали плотные струи тумана, холодные, как ведро родниковой воды, вылитой внезапно на голову.
«Что слу…»
Вцепившись в мокрые от водяного конденсата перила ограждения, Уильям Боркин словно зачарованный следил за тем, как мнившаяся уже чем-то вечным Стена, могучая и незыблемая, стремительно редеет, разбиваясь на отдельные мутные клочья и смерчи, а через них проступает такой же, как и по эту, флоридскую сторону, пейзаж…
* * *
– Лицом к стене! Руки за спину!Леша беспрекословно подчинялся всем приказам прапорщика охраны, ставшим за неделю пребывания в тюрьме чем-то привычным, вроде ежедневного приветствия коллег по работе…
Коллеги по работе… После кошмара первых дней заключения, беспрестанных подначек сокамерников, унизительной прописки, сумасшедших надежд и бессонных ночей под никогда не меркнущим «светилом», а потом тоскливой безысходности, которая пришла после осознания того, что влип всерьез и надолго, прошлая жизнь под уютным родительским крылышком, безбедное существование и непыльная работа в банке казались чем-то далеким и нереальным.
То ли дядя подсуетился, то ли Эраст прислал «маляву», как авторитетно разъяснил новичку в тюремных университетах безобидный и интеллигентный с виду старичок, отмотавший по разным статьям восемь сроков, но все нападки на Мерзлина прекратились как-то разом, словно все сокамерники внезапно потеряли к нему интерес.
Но облегчение оказалось преждевременным. Вместо воров и мошенников, изобретательно шпынявших новичка скуки ради, явился новый палач, настолько же коварный, но далеко не такой безобидный – совесть.
Снова и снова вставали перед коммерсантом старушки и угрюмые трудяги, протягивающие свои честно заработанные доллары, чтобы получить взамен их сущую мелочь, выплывали некие аморфные тени без лиц, символизирующие тех абстрактных людей, которых он обокрал, взломав счета, а под конец, когда зыбкая явь уже сменялась неспокойным сном, являлся ОН…
Сергей выходил из какого-то непонятного облака таким же, каким запомнился в последний раз – в новеньких джинсах и толстовке, купленных для поездки в Италию, свежий и веселый, подходил к Лешиной лежанке и присаживался с краю. Алексей даже чувствовал, как прогибается под его тяжестью тощий матрас, ощущал тепло тела, запах знакомого одеколона…
«Здорово, старик! – Руки он не протягивал никогда, будто брезгуя. – Как живешь-можешь?..»
Завязывался ничего не значащий пустой разговор, содержания которого Мерзлин потом никак не мог вспомнить. Натужно улыбаясь шуткам друга, Алексей что-то отвечал, кажется, тоже шутил, а мозг сверлила мысль: «Нужно извиниться перед ним, рассказать все! Пусть рассердится, пусть даст по морде, но только простит!..»
Сердце начинало колотиться так, будто выдул за один присест десяток чашек кофе, кровь приливала к лицу… Леша ощупью искал руку друга, чтобы сжать ее, ощутить хоть на миг его живое тепло, пытаясь сложить в осмысленную фразу путающиеся мысли… А тот уже ускользал, таял, укоризненно качая головой…
Парень просыпался от собственного крика или от сердитого тычка соседа, грозящего в следующий раз портянку на морду кинуть, чтоб не блажил. И снова он ничего не сказал другу, не успел…
Тот же самый старичок, выслушав Мерзлина, когда измученный бессонными ночами тот готов был разбить голову о стену и облегчить душу хоть дегенеративному головорезу Матюше, знавшему, похоже, только два языка – матерный и язык жестов (очень болезненных жестов, между прочим), заявил:
– Покайся, болезный, покайся. Дружок твой, которого ты кинул, знать, ласты склеил или при смерти, раз является бесперечь… Нет его на этом свете то есть. Пока не облегчишь душу, каждую ночь к тебе ходить будет, пока с глузду не съедешь… Кайся.
– Кому покаяться-то, Федор Акимыч?
– Кому-кому… Батюшке надо бы.
– Где ж я его здесь возьму, батюшку?
– Да кому угодно кайся, мне-то что?..
– А вам?
– Мне нельзя, я не поп, чтобы тебе грехи отпускать. Сам грешен без меры.
– Тогда кому?
– Да хоть вон Матюше… Или следаку. Все одно…
Следователь встретил Мерзлина тепло, чуть ли не по-дружески.
– Что ж вы себя не любите так, гражданин Мерзлин? До Нового года, вон, всего ничего осталось… Поговорили бы по душам, кой-какие бумажки подписали и – на свободу с чистой совестью, к родителям, к девушке своей. Ее ведь вроде бы Таней зовут? Под подписку о невыезде, конечно… Пока.
Молодой, лет на десять старше преступника, следователь тараторил без умолку просто так, чтобы раскрутить подследственного хоть на какую-то откровенность. И это было бы прогрессом, так как на всех прошлых встречах тот молчал, как партизан на допросе. Сложный попался клиент, ох сложный… И «рука мохнатая» у него на воле немалая…
– Что вас интересует? – спросил вдруг парень, глядя в пол.
– Что нас интересует? – переспросил следователь, не веря, что молчун вроде бы разговорился. – Да хотя бы приблизительный объем вашего «урожая». По документам ведь проходят сущие крохи – миллионов семьсот пятьдесят, не больше…
Он намеренно завысил известные следствию суммы чуть ли не вдвое, чтобы посмотреть на реакцию, но ответ фигуранта его изумил:
– Что же так мало?
Следователь рефлекторно сглотнул:
– Конечно, мелочи! А сколько на самом деле, если не секрет?
– Двенадцать миллиардов, – просто и буднично, без малейшей театральщины, ответил парень, – шестьсот восемьдесят три миллиона долларов США…
* * *
– Это же черт знает что такое, а не речь! – распекал президент Эрчетт своего спичрайтера Колби, стоявшего перед ним с понурой головой, словно нерадивый ученик перед строгим учителем. – Обратись с такой речью к своим избирателям Джордж Буш в две тысячи четвертом– черта с два увидел бы он свое второе президентство!.. Это даже не мычание, а какое-то блеянье… Срочно переписать! Через два часа жду вас у себя.– Но, сэр…
– Через полтора часа! Нет, через час!.. Что у вас?
– Понимаете, сэр… Мне никогда не приходилось писать речи для президента, собирающегося подать в отставку…
– Ха! Можно подумать, что вам вообще когда-нибудь приходилось писать для президента!.. Кроме меня, разумеется. Зайдите в Интернет и поищите там речь Никсона после Уотергейта… Хотя я и не одобрял тогда решение Ричарда, написана она что надо. Одно его знаменитое «о'ревуар» чего стоит!
– Но…
– Не волнуйтесь насчет авторских прав. Для меня законники сделают исключение. Не бессрочный кредит под нулевой процент же я выпрашиваю, в конце концов!
В дверь робко поскреблись.
– Войдите!
Вошел бледный как полотно помощник по национальной безопасности Сандерсон Двайер.
– Сэр, вас вызывает по правительственной связи губернатор Моусон!
– Что там еще не слава богу у него во Флориде? Неужели мексиканцы опять полезли!..
Президент взял трубку, почтительно поданную ему чиновником.
– Эрчетт на проводе. Нет, не дождешься… Чего там у тебя стряслось, Лэс?
Слегка искаженный помехами голос губернатора был хорошо слышен всем присутствующим, хотя они и делали вид, что абсолютно глухи.
– Ты будешь смеяться, Берт, но на рыбалку я к тебе уже не скоро выберусь… Между моим и бывшим твоим штатами снова тысячи миль!
– И только ради этого… – не понял сначала Эрчетт, голова которого была занята совсем другим, но тут же ахнул: – Ты хочешь сказать?..
– Да-да! Ты понял правильно! «Точка Зеро» снова развернулась. Мы снова великая держава, Берт! Поздравляю!
– Не может быть… И что там?
– Я пока ничего не видел – мне самому только что сообщили, но, говорят, что все вроде бы на месте… Я распорядился отправить эскадрилию истребителей на разведку. Алло, алло!.. Ты где?..
Президент осторожно положил кричащую трубку на стол и обвел повлажневшими глазами присутствующих:
– Господа! Я решил временно отменить свое решение об отставке. Думаю, что она произойдет естественным путем… Только что я получил известие…
* * *
Уильям не помнил, как он оказался за рулем автомобиля, как преодолел сплошное проволочное заграждение поперек дороги, вроде бы едва не убив сопливого часового, попытавшегося преградить ему дорогу, и очнулся только когда под колеса сплошной серой рекой потекла дорога, которой полгода не существовало в природе.«Куда я еду? – мучил и мучил он себя вопросом. – Чтобы взглянуть на тот дом, где жил когда-то? Или на его развалины? Неужели я недостаточно страдал, и мне теперь нужно снова и снова бередить плохо зажившую рану?..»
Он ни на секунду не сомневался, что милой Энни уже давным-давно нет в живых. Разве можно уцелеть, проведя полгода внутри элементарной частицы? Но все равно его тянуло домой, словно магнитом.
Когда вдали показался знакомый до мельчайших деталей дом, большую часть которого он выстроил, выстругал, выгладил и, можно сказать, вынянчил своими руками, с виду целый и невредимый, мистеру Боркину только мощным усилием воли удалось не дать самому себе развернуть автомобиль на сто восемьдесят градусов и помчаться обратно. Наверное, действительно нужно взглянуть на могилу родного человека своими глазами, чтобы поверить неизбежному…
Последнюю сотню ярдов он плелся едва ли не шагом пешехода.
Совершенно целые, будто только что вымытые стекла окон, чистенькое крылечко, на котором ветер шевелит страницы сложенной газеты, ничуть не пожелтевшей от дождя и солнца… Нет, не может быть. Все это только чудится его больному воображению… Он читал про такое. Это называется «фантомом памяти» или как-то очень похоже… Стоит моргнуть, и на месте всего этого благополучия окажутся разрушенные стены, провалившаяся крыша… Скелет дома, скелет прошлой мирной жизни…
Уилл заглушил двигатель и все смотрел, смотрел, смотрел на дом, боясь оторваться от руля и подняться на родное до последнего скрипа крыльцо…
Даже когда в распахнувшейся двери показалась Энн, живая и невредимая Энн, точно такая же, как он ее оставил шесть месяцев назад, уезжая на ту проклятую рыбалку, Боркин не мог отвести глаз от шевелящей страницами, будто пытающейся взлететь, газеты…
– Уилл? Что случилось? – Мужчина вышел из ступора только тогда, когда миссис Боркин сбежала с крылечка и вцепилась в край опущенного бокового стекла. – Почему ты вернулся с полдороги? Авария?
– Энн… Ты…
– Что случилось? Не молчи! Почему ты так странно одет? Где ты взял эту колымагу? Ты разбил наш пикап? Ты не ранен?..
Мистер Боркин распахнул дверь и неуклюже облапил свою супругу, тут же забившуюся в его объятиях, словно пойманный воробышек. Слезы безостановочно текли по щекам…
– Отпусти сейчас же, медведь! Ты меня раздавишь! Что с тобой, в конце концов? Ты пьян?
– Энни, милая, как долго я тебя не видел…
– Долго? – наконец вырвалась из его рук супруга и покрутила пальцем возле виска. – Да тебя не было каких-то двадцать минут! Я даже индейку не успела поставить в духовку! Нет, ты определенно спятил!
– Какое сегодня число?
– Ты ударился головой? Нужно срочно показаться врачу…
– Энни, ответь мне!
– Сегодня четвертое июля, День независимости, а ты уехал на рыбалку…
Уильям Боркин ощупью нашел позади себя в распахнутой дверце автомобиля кресло, уселся и зарыдал в голос, до смерти перепугав Энн. Это были слезы счастья и облегчения…
Глава 31
Указательный палец с аккуратно подстриженным ногтем слегка коснулся матовой поверхности клавиши, замер на мгновение и плавно утопил ее…
И тут же на зал с десятками затаивших дыхание людей обрушилась темнота.
– Черт побери! – раздался чей-то немного испуганный голос в мертвой тишине. – Что это такое?..
Президент убрал палец с кнопки и украдкой вытер внезапно вспотевшую ладонь о полу пиджака.
«Хорошенькая была бы картинка, если бы меня за этим занятием сфотографировали проклятые корреспонденты! – подумал он, доставая из кармана носовой платок. – И так судачат, как о неотесанном деревенском увальне…»
– Похоже просто-напросто полетели предохранители! – натужно пошутил он, слегка хрипловато, но вполне мужественно. – Не стоило ставить на такую ответственную штуковину китайское барахло… Признайтесь, кто решил подогреть кофе самодельным кипятильником?..
Где-то под потолком вспыхнули тусклые, неохотно разгорающиеся аварийные лампы, выхватив из темноты вытянутые, неузнаваемо искаженные глубокими тенями лица окружающих. Шутку либо не поняли, либо не оценили, что вернее всего.
– Что произошло, Козловски? – Глаза привычно отыскали в толпе человека, отвечающего за всю эту, как было уже совершенно ясно, провальную затею. – Не рассчитали нагрузку? Только не говорите мне, что у вас не хватило денег на качественные детали и пришлось покупать из-под полы на пуэрто-риканском рынке.
– Н-нет, сэр, – проблеял эксперт, остервенело крутя в своих крысиных лапках скомканный носовой платок. – Все было проверено сотни раз на холостом ходу с десятикратной нагрузкой. Все было в норме. Это просто какая-то…
– Не мелите ерунды, Козловски! – повысил голос президент; время было дорого – не найдешь виноватого сам, обвинят тебя. – Всем известно, что…
– Господа! – донесся откуда-то из темноты взволнованный голос– Только что передали снизу, из машинного зала, что установка уничтожена…
– Что-о-о? – не вполне владея собой, президент ухватил дрожащего крысоида за лацкан пиджака, и тому ничего не оставалось, как закатить глаза, имитируя обморок. – Уничтожена? Как это могло случиться?..
– В зале обнаружен в бессознательном состоянии какой-то посторонний человек! – частил тот же голос. – Он вооружен!
Президент выпустил из рук Козловски, облегченно осевшего на пол проколотым воздушным шариком, и вперил указательный палец в шефа охраны объекта, преданно торчащего на расстоянии шага.
– Как вы объясните это, Пауэрс? Вы же столько твердили, что сюда не прошмыгнет без вашей личной санкции даже муравей? Это что, один из ваших доверенных муравьев?..
Окружающие президента чиновники понемногу оживали, понимая, что козел отпущения (даже два козла – Козловски никто со счетов не списывал, так что его фамилия, похоже, оправдывалась) найден. Даже корреспонденты несмело щелкали блицами, запечатлевая мужество президента в непредсказуемой, никем не просчитанной заранее ситуации. Отметив это, последний решил окончательно перехватить инициативу, обращая очевидный позорный провал в свою очередную победу.
– Где этот диверсант? Я хочу взглянуть в глаза человеку, открыто бросившему вызов Соединенным Штатам!..
– Кто вы такой? – прорезался в ушах чей-то неприятный, растягивающий гласные голос. – Как вы очутились на объекте категории «А» без пропуска?..
Открыть глаза не удалось: резанул такой мощный свет, почти вещественный, что их пришлось тут же зажмурить. По щекам из-под опущенных век побежали слезы.
«Что, влип, Серега? – подумалось как-то отстраненно. – Ну, выключил ты установку, спас мир… Ну и что? Где оркестры, толпы ликующих и благодарных? Где лавровый венок, наконец? Как выбираться-то будешь?..»
– Как вы прошли с оружием сквозь многоуровневую систему защиты? У вас здесь есть сообщник? Назовите его имя!..
– Уберите свет… – вместо ответа попросил Сергей по-русски.
Лучше бы он этого не делал.
Что поднялось при первых звуках речи, может себе представить только человек, безрассудно сунувший руку в пчелиный улей.
– С какой целью вы заброшены на секретный объект? – сыпались со всех сторон вопросы. – Вашей целью было физическое устранение президента Соединенных Штатов? Откуда вам стало известно о секретных испытаниях?..
Вопросы пошли по второму кругу, но свет все-таки немного приглушили. Видимо, то обстоятельство, что задержанный не отечественный маньяк, а зарубежный, тем более русский шпион-диверсант, высоко подняло его в глазах допрашивающих.
Открыть глаза полностью Сергей смог только после целого ряда неудачных попыток.
Его окружали какие-то смутно знакомые личности, часть из которых он видел наверху, в обществе президента, а остальных – неизвестно где. Только несколько минут спустя пришло понимание, что вот тот, лысый и мордастый, – госсекретарь, нередко мелькавший по телевизору даже в России, а вот этот – глава комитета начальников штабов…
– Расступитесь, расступитесь! – донеслось откуда-то из-за спин столпившихся вокруг Извекова, прикованного наручниками к креслу. – президент хочет взглянуть на злоумышленника поближе…
– Но это же небезопасно! – взвизгнул толстый госсекретарь.
– Не говорите ерунды, Джордж, – пробасил кто-то, и перед Сергеем появился президент Соединенных Штатов Америки, – я еще не в том состоянии, чтобы прятаться за спинами других от полуживого сумасшедшего. Это он?
– Да, сэр! – угодливо ввинтился в пространство рядом с первым лицом США некий человечишка в сером костюме. – Это его арестовали в машинном зале при попытке вывести из строя установку…
– При удачной попытке, – буркнул кто-то. – Чертова уйма миллиардов «зеленых» вылетела в трубу…
– Кто вы такой? – президент оказался не особенно оригинален в своих вопросах. – Зачем вы это сделали? Вы сумасшедший?
– Позвольте, – Сергей устало прикрыл глаза, – ответить вам на этот вопрос через пару часов… После того как вы свяжетесь с Вашингтоном…
– Что все это значит? – Президент на мгновение потерял дар речи от подобной наглости закованного в наручники оборванца. – Кто вы такой?..
– Потом… Потом… – Извеков снова почувствовал, что он на грани обморока. – Свяжитесь с Вашингтоном…
– Что он говорит? – президент растерянно повернулся к притихшим сопровождающим. – Что он имеет в виду?.. Действительно, свяжитесь кто-нибудь с Вашингтоном!..
– Вашингтон не отвечает! – взвизгнул кто-то истерически. – Это заговор! Наверное…
– Задействуйте экстренную связь! – распорядился президент, тоскливо понимая уже, что перегоревшими предохранителями или даже уничтоженной маньяком супердорогостоящей аппаратурой, что еще минуту назад казалось катастрофой, дело явно не обойдется. – Если Вашингтон не ответит, свяжитесь с бункером в Скалистых Горах, потом со всеми столицами штатов по очереди.
– Что все это значит? – снова обратился он к сидящему с закрытыми глазами Сергею, но уже тоном ниже. – Можете вы мне это объяснить?
Тот только молча помотал головой, морщась от страшной мигрени, свалившейся внезапно и зажавшей мозг своим колючим обручем.
– Я могу объяснить! – раздался под сводами зала знакомый голос…
Сергей сидел здесь же, изрядно взбодренный какой-то патентованной химией (введенной ему внутривенно, внутримышечно, перорально [76] и чуть ли не… ну это к делу не относится), освобожденный от наручников, но все равно бдительно контролируемый тремя дюжими морпехами из наружной охраны объекта. Шкафообразные коллеги не спускали со злоумышленника настороженных глаз, ни на секунду не снимая рук с автоматов, готовые изрешетить его при малейшей попытке сделать что-нибудь… Хоть что-нибудь. Глаза их так и говорили умоляюще: «Ну, дернись хоть разок! Дай повод отличиться, зараза!..» Но Извеков, хорошо знакомый с этой публикой по киношным боевикам, не хотел сделать им приятное даже из пресловутой корпоративной солидарности.
– Это трудно объяснить… – Мэгги отхлебнула кофе и с наслаждением откинулась на спинку кресла, приняв такую позу, что среди охраны поднялся сдержанный переполох. – Мы проникли внутрь образованной действием установки Сферы спустя несколько дней после того, как она свернула пространство. Время, проведенное в пути, объективно оценить трудно, но нам оно виделось, как череда недель…
– Не может быть…
– Может. К тому же по пути мы пересекали зоны, в которых минули годы… – Судя по всему, спутница Сергея решила не пугать президента, повествуя ему об ангелах, опередивших современность на десятилетия.
– Вы можете все это доказать?
– Вы сами убедитесь в этом. С прискорбием хочу сообщить, что нам довелось пересекать территории, полностью разрушенные в результате военных столкновений. И… – она запнулась, – таких территорий – большинство…
– Я не верю! – президент с размаху плюхнулся в кресло и, плеснув себе в пластиковый стаканчик чего-то напоминавшего кофе только по цвету, залпом выпил. – Это мистификация. Продуманная, убедительная, хорошо подготовленная, но все-таки мистификация… Признайтесь, что это так!
И тут же на зал с десятками затаивших дыхание людей обрушилась темнота.
– Черт побери! – раздался чей-то немного испуганный голос в мертвой тишине. – Что это такое?..
Президент убрал палец с кнопки и украдкой вытер внезапно вспотевшую ладонь о полу пиджака.
«Хорошенькая была бы картинка, если бы меня за этим занятием сфотографировали проклятые корреспонденты! – подумал он, доставая из кармана носовой платок. – И так судачат, как о неотесанном деревенском увальне…»
– Похоже просто-напросто полетели предохранители! – натужно пошутил он, слегка хрипловато, но вполне мужественно. – Не стоило ставить на такую ответственную штуковину китайское барахло… Признайтесь, кто решил подогреть кофе самодельным кипятильником?..
Где-то под потолком вспыхнули тусклые, неохотно разгорающиеся аварийные лампы, выхватив из темноты вытянутые, неузнаваемо искаженные глубокими тенями лица окружающих. Шутку либо не поняли, либо не оценили, что вернее всего.
– Что произошло, Козловски? – Глаза привычно отыскали в толпе человека, отвечающего за всю эту, как было уже совершенно ясно, провальную затею. – Не рассчитали нагрузку? Только не говорите мне, что у вас не хватило денег на качественные детали и пришлось покупать из-под полы на пуэрто-риканском рынке.
– Н-нет, сэр, – проблеял эксперт, остервенело крутя в своих крысиных лапках скомканный носовой платок. – Все было проверено сотни раз на холостом ходу с десятикратной нагрузкой. Все было в норме. Это просто какая-то…
– Не мелите ерунды, Козловски! – повысил голос президент; время было дорого – не найдешь виноватого сам, обвинят тебя. – Всем известно, что…
– Господа! – донесся откуда-то из темноты взволнованный голос– Только что передали снизу, из машинного зала, что установка уничтожена…
– Что-о-о? – не вполне владея собой, президент ухватил дрожащего крысоида за лацкан пиджака, и тому ничего не оставалось, как закатить глаза, имитируя обморок. – Уничтожена? Как это могло случиться?..
– В зале обнаружен в бессознательном состоянии какой-то посторонний человек! – частил тот же голос. – Он вооружен!
Президент выпустил из рук Козловски, облегченно осевшего на пол проколотым воздушным шариком, и вперил указательный палец в шефа охраны объекта, преданно торчащего на расстоянии шага.
– Как вы объясните это, Пауэрс? Вы же столько твердили, что сюда не прошмыгнет без вашей личной санкции даже муравей? Это что, один из ваших доверенных муравьев?..
Окружающие президента чиновники понемногу оживали, понимая, что козел отпущения (даже два козла – Козловски никто со счетов не списывал, так что его фамилия, похоже, оправдывалась) найден. Даже корреспонденты несмело щелкали блицами, запечатлевая мужество президента в непредсказуемой, никем не просчитанной заранее ситуации. Отметив это, последний решил окончательно перехватить инициативу, обращая очевидный позорный провал в свою очередную победу.
– Где этот диверсант? Я хочу взглянуть в глаза человеку, открыто бросившему вызов Соединенным Штатам!..
* * *
Сознание включилось так же внезапно, как и оборвалось. Еще не открывая глаз, Сергей понял, что сидит на чем-то твердом, а запястья его рук, заведенных за спину, холодит металл.– Кто вы такой? – прорезался в ушах чей-то неприятный, растягивающий гласные голос. – Как вы очутились на объекте категории «А» без пропуска?..
Открыть глаза не удалось: резанул такой мощный свет, почти вещественный, что их пришлось тут же зажмурить. По щекам из-под опущенных век побежали слезы.
«Что, влип, Серега? – подумалось как-то отстраненно. – Ну, выключил ты установку, спас мир… Ну и что? Где оркестры, толпы ликующих и благодарных? Где лавровый венок, наконец? Как выбираться-то будешь?..»
– Как вы прошли с оружием сквозь многоуровневую систему защиты? У вас здесь есть сообщник? Назовите его имя!..
– Уберите свет… – вместо ответа попросил Сергей по-русски.
Лучше бы он этого не делал.
Что поднялось при первых звуках речи, может себе представить только человек, безрассудно сунувший руку в пчелиный улей.
– С какой целью вы заброшены на секретный объект? – сыпались со всех сторон вопросы. – Вашей целью было физическое устранение президента Соединенных Штатов? Откуда вам стало известно о секретных испытаниях?..
Вопросы пошли по второму кругу, но свет все-таки немного приглушили. Видимо, то обстоятельство, что задержанный не отечественный маньяк, а зарубежный, тем более русский шпион-диверсант, высоко подняло его в глазах допрашивающих.
Открыть глаза полностью Сергей смог только после целого ряда неудачных попыток.
Его окружали какие-то смутно знакомые личности, часть из которых он видел наверху, в обществе президента, а остальных – неизвестно где. Только несколько минут спустя пришло понимание, что вот тот, лысый и мордастый, – госсекретарь, нередко мелькавший по телевизору даже в России, а вот этот – глава комитета начальников штабов…
– Расступитесь, расступитесь! – донеслось откуда-то из-за спин столпившихся вокруг Извекова, прикованного наручниками к креслу. – президент хочет взглянуть на злоумышленника поближе…
– Но это же небезопасно! – взвизгнул толстый госсекретарь.
– Не говорите ерунды, Джордж, – пробасил кто-то, и перед Сергеем появился президент Соединенных Штатов Америки, – я еще не в том состоянии, чтобы прятаться за спинами других от полуживого сумасшедшего. Это он?
– Да, сэр! – угодливо ввинтился в пространство рядом с первым лицом США некий человечишка в сером костюме. – Это его арестовали в машинном зале при попытке вывести из строя установку…
– При удачной попытке, – буркнул кто-то. – Чертова уйма миллиардов «зеленых» вылетела в трубу…
– Кто вы такой? – президент оказался не особенно оригинален в своих вопросах. – Зачем вы это сделали? Вы сумасшедший?
– Позвольте, – Сергей устало прикрыл глаза, – ответить вам на этот вопрос через пару часов… После того как вы свяжетесь с Вашингтоном…
– Что все это значит? – Президент на мгновение потерял дар речи от подобной наглости закованного в наручники оборванца. – Кто вы такой?..
– Потом… Потом… – Извеков снова почувствовал, что он на грани обморока. – Свяжитесь с Вашингтоном…
– Что он говорит? – президент растерянно повернулся к притихшим сопровождающим. – Что он имеет в виду?.. Действительно, свяжитесь кто-нибудь с Вашингтоном!..
– Вашингтон не отвечает! – взвизгнул кто-то истерически. – Это заговор! Наверное…
– Задействуйте экстренную связь! – распорядился президент, тоскливо понимая уже, что перегоревшими предохранителями или даже уничтоженной маньяком супердорогостоящей аппаратурой, что еще минуту назад казалось катастрофой, дело явно не обойдется. – Если Вашингтон не ответит, свяжитесь с бункером в Скалистых Горах, потом со всеми столицами штатов по очереди.
– Что все это значит? – снова обратился он к сидящему с закрытыми глазами Сергею, но уже тоном ниже. – Можете вы мне это объяснить?
Тот только молча помотал головой, морщась от страшной мигрени, свалившейся внезапно и зажавшей мозг своим колючим обручем.
– Я могу объяснить! – раздался под сводами зала знакомый голос…
* * *
– Вы утверждаете, – президент никак не мог поверить в только что рассказанную ему агентом ФБР историю (это была не лишенная привлекательности женщина средних лет, неизвестно как проникнувшая сквозь мощнейшую охрану в сопровождении девушки лет восемнадцати– двадцати явно индейской внешности), – что установка работала? Да еще и какое-то время, а не ту долю секунды до того, как выключился свет…Сергей сидел здесь же, изрядно взбодренный какой-то патентованной химией (введенной ему внутривенно, внутримышечно, перорально [76] и чуть ли не… ну это к делу не относится), освобожденный от наручников, но все равно бдительно контролируемый тремя дюжими морпехами из наружной охраны объекта. Шкафообразные коллеги не спускали со злоумышленника настороженных глаз, ни на секунду не снимая рук с автоматов, готовые изрешетить его при малейшей попытке сделать что-нибудь… Хоть что-нибудь. Глаза их так и говорили умоляюще: «Ну, дернись хоть разок! Дай повод отличиться, зараза!..» Но Извеков, хорошо знакомый с этой публикой по киношным боевикам, не хотел сделать им приятное даже из пресловутой корпоративной солидарности.
– Это трудно объяснить… – Мэгги отхлебнула кофе и с наслаждением откинулась на спинку кресла, приняв такую позу, что среди охраны поднялся сдержанный переполох. – Мы проникли внутрь образованной действием установки Сферы спустя несколько дней после того, как она свернула пространство. Время, проведенное в пути, объективно оценить трудно, но нам оно виделось, как череда недель…
– Не может быть…
– Может. К тому же по пути мы пересекали зоны, в которых минули годы… – Судя по всему, спутница Сергея решила не пугать президента, повествуя ему об ангелах, опередивших современность на десятилетия.
– Вы можете все это доказать?
– Вы сами убедитесь в этом. С прискорбием хочу сообщить, что нам довелось пересекать территории, полностью разрушенные в результате военных столкновений. И… – она запнулась, – таких территорий – большинство…
– Я не верю! – президент с размаху плюхнулся в кресло и, плеснув себе в пластиковый стаканчик чего-то напоминавшего кофе только по цвету, залпом выпил. – Это мистификация. Продуманная, убедительная, хорошо подготовленная, но все-таки мистификация… Признайтесь, что это так!