Страница:
– Еще часть провинции Юкон, – со сдержанным достоинством добавил канадец.
– Ага! Десять процентов снегов и тундры!
– Прекратите перепалку, господа! – возвысил голос председательствующий. – Давайте по существу!
– Если по существу, – обернулся к нему всем телом сеньор Сальедас, – то пострадавшие Соединенные Штаты Мексики желают поставить перед мировым сообществом вопрос: кто именно ответит за гибель миллионов ни в чем не повинных граждан, исчезновение части суверенной территории и потерю природных ресурсов?..
– Именно в этом регионе пару лет назад наш спутник засек возобновление активности крупных строительных работ, – вмешался министр обороны КНР Мао Сэньчуань, – никак не отраженных в прессе США и, следовательно, секретных…
Председатель КПК [33] Чень Шуа поднял на выскочку тяжелый, ничего не выражающий взгляд, тщательно копируемый им у Великого Кормчего, портрет которого, наряду с изображениями Дэн Сяопина и Сунь Ятсена, украшал стену кабинета, нарочито скромного по убранству, почти аскетичного, и тот оборвал речь на полуслове.
– … близ города Минневаукан, – продолжил чтение Председатель, четко выговаривая каждое слово и не запнувшись ни разу на сложных иностранных названиях и терминах – свидетельство того, что текст был ему хорошо знаком и, вероятно, прочитан не раз. – Насколько стабилен будет объект в ближайшее время и не начнет ли он расширять сферу своего действия снова, сказать не может никто. Вполне вероятно, что он представляет собой непосредственную угрозу для существования всего земного шара. Генеральная Ассамблея единогласно проголосовала за создание специальной комиссии, призванной досконально изучить «феномен Дакота» и роль Соединенных Штатов в его возникновении.
Товарищ Шуа закончил чтение, аккуратно сложил листки и положил их в центр стола, словно приглашал присутствующих ознакомиться с текстом самостоятельно. Сверху он, однако, словно невзначай, придавил стопку бумаги, испещренную иероглифами, своими очками в толстой старомодной оправе из черепахового панциря, тяжелыми, будто пресс-папье.
В кабинете повисла тишина. Несколько высших сановников Китая, собранных Председателем в неформальной обстановке, словно завороженные созерцали прямоугольное белое пятно на темно-зеленой бархатной скатерти.
– Прошу высказываться, товарищи, – сделав приглашающий жест рукой, неторопливо предложил Председатель.
– Народная армия, флот и военно-воздушные силы страны готовы выполнить любое решение партии! – выпалил министр обороны, стремясь загладить свою недавнюю оплошность. – Агрессор будет наказан!
Председатель печально вздохнул и перевел взгляд на министра безопасности Лао Мей-Линя. Тот, в отличие от молодого (относительно, очень относительно) вояки, ответил сдержанно и неопределенно, что было характерно для его манеры:
– Сотрудниками моего министерства уже предпринят ряд необходимых шагов…
Товарищ Шуа еще раз вздохнул и поднялся из кресла.
Подобно своему кумиру, в домашней обстановке он не терпел европейской одежды, включая неизменный френч, и узкий круг приближенных и соратников принимал в длинном, расписанном драконами шелковом халате и растоптанных шлепанцах. Однако, глядя на то, как он неторопливо мерил небольшую комнату шагами, заложив руки за спину, почему-то казалось, что он облачен в серый маршальский мундир, а в воздухе появлялся явственный аромат трубочного табака. Этого портрета среди кумиров товарища Шуа не видел никто, но все готовы были ручаться, что он занял бы главенствующее место на «иконостасе» Председателя…
– Имеется мнение, товарищи, – речь пожилого уроженца провинции Юньнань, начавшего свою партийную карьеру в толпе таких же, как он, восторженных юнцов-хунвейбинов в далекие шестидесятые, текла гладко, словно не рождалась тут же, в сером веществе под гладко зачесанными назад иссиня-черными волосами без единой ниточки седины и толстой костью массивного, скошенного назад, будто танковая броня, лба, а создавалась целой бригадой подручных, кое-кем из товарищей, уже хлебнувших разлагающего дурмана Запада, называемых спичмейкерами, – что мы присутствуем в начале исторического момента… – он прервался и несколько шагов сделал молча, заставляя сидящих сановников мучительно вытягивать шеи в ожидании новой порции откровений, – способного перевернуть всю расстановку сил в мире. Один из бумажных тигров ослабел… Насколько он ослабел, товарищ Мао?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что министр обороны поперхнулся и был вынужден прочистить горло, прежде чем ответить. Но когда он заговорил, термины и цифры посыпались из него пулеметными очередями, характеризуя скорее как опытного и грамотного военного, чем партийного функционера в мундире, которым его считало большинство аналитиков за рубежом.
Председатель согласно кивал, вслушиваясь в точные формулировки и исчерпывающие данные. Когда, испросив дозволения, генерал вывел на огромный плоский монитор, скрывавшийся за старинной шелковой ширмой, карту мира, световой указкой четко обозначая на ней авианосные группировки потенциального противника, похоже, потерявшего первую часть своего титула окончательно, авиабазы и экспедиционные силы в Европе и Азии, товарищ Шуа даже позволил себе поощрительно улыбнуться.
Улыбаться действительно было с чего: США наконец-то после более чем шестидесятилетнего превосходства уступали в военной области не только Китаю с его многомиллионной армией, но и более слабым в военном плане России и Индии. Оставались, конечно, вооруженные силы НАТО, несколько уравнивающие чаши весов, но вряд ли они рискнут в случае чего ввязаться в драчку с азиатским исполином на стороне заокеанского колосса, не устоявшего на своих глиняных ногах и теперь судорожно барахтающегося среди обломков…
– Имеется ли повод для… – Председатель сделал паузу, имитирующую нерешительность, – вмешательства Китая?
Министры финансов и иностранных дел переглянулись и согласно кивнули.
– На Западе хорошо известно, – взял слово финансист Чжао Лэнь, – что объем золотовалютных резервов КНР недавно пересек отметку в триста пятьдесят миллиардов долларов США, причем объем валюты Соединенных Штатов в их структуре занимает более шестидесяти процентов…
– Двести десять миллиардов, – мгновенно подсчитал в уме Председатель.
– Совершенно верно, – закивал товарищ Лэнь. – Точнее, двести двенадцать с половиной миллиардов. Часть из них – наличная валюта, остальное – ценные бумаги правительства США. Кроме того, экономика КНР уже понесла убытки в сотни миллиардов долларов из-за неоплаченных поставок, срыва контрактов и потери активов в Америке. Некоторые аналитики называют сумму порядка триллиона долларов…
– На территории США и Канады в момент Катастрофы, – встрял министр иностранных дел, ревниво перебив коллегу, – находилось более трех миллионов граждан КНР из числа дипломатов, представителей компаний, туристов, студентов и граждан, временно проживающих за пределами родины…
– А хуацяо [34]?
– Около пяти миллионов, – вздохнул министр.
– Вот вам и повод! – улыбнулся Председатель. – Пора Поднебесной занять место в мире, причитающееся ей по праву…
Второй человек в Японии после Божественного Императора (на самом деле, конечно, первый) Ясухиро Накамото оторвался от изучения сводки, выложенной перед ним приближенным советником. В отличие от своего предшественника, обожавшего европейскую и американскую культуру, джаз и даже носившего прическу по-европейски – волной, он был истым сыном Страны восходящего солнца как внешне, так и внутренне. Именно эти качества позволили ему занять кресло премьер-министра после Курильского кризиса позапрошлого года, стоившего «господину Джазу» его поста. В старину в подобных случаях чиновник столь высокого ранга, допустивший ТАКОЙ промах, обязан был принять обряд сепукку [35], но времена меняются…
– Я считаю, – говоривший военной выправкой более всего напоминал офицера Последней Войны, да, собственно, и происходил из древнего рода самураев, продолжившего в новые времена свое служение императору и Японии на новом поприще, – что грань эта уже пересечена. Если мы в самое ближайшее время не предпримем решительных шагов, страна будет ввергнута в новый кризис, перед которым померкнет даже поражение в войне. Вам известно, что наши валютные резервы на девяносто два процента были депонированы в доллары?
– Но остались евро и золото…
– Да, конечно, но это всего лишь двенадцать с половиной миллиардов евро и восемьсот двадцать тонн золота.
– Но промышленность! В конце концов…
– Более трех четвертей всего экспорта приходилось на США. Мы просто не сможем быстро переориентироваться на Европу. К тому же она сама находится в не менее скверном положении. Евро, конечно, вырастет в цене, но это только больнее ударит по экспорту ЕЭС.
– Россия?
– Россия уже ряд лет упорно создавала свой мощный золотовалютный резерв, уверенно догоняя Китай и в перспективе нас, но теперь, вероятно, также сидит на берегу у проломленной лодки.
– Что же делать?
– Вероятно, Японии придется оглянуться в свое прошлое. Сотни лет, до самой революции Мэйдзи, она добровольно отгораживалась от всего мира, несколько проиграв Европе и Америке в научных и технических достижениях, но сумев сохранить свою самобытность, которая стала в дальнейшем трамплином для рывка, и, главное, свой непобедимый дух. Благо, что сейчас, в эру развития информационных технологий, изоляция не будет полной. Страна Ямато [36] слишком заигралась в Европу и во многом перестала быть сама собой… Мы снова спрячемся в непробиваемый панцирь, сохраняя себя, но когда настанет миг – совершим прыжок.
– Экспорт…
– Зачем раздавать отборный жемчуг людям, у которых для обмена есть только опавшие листья и речные камешки? Рано или поздно мир вернется к золотому эквиваленту, и тогда за наш жемчуг нам дадут достойную цену. Япония практически не нуждается в импорте. Все, что нам необходимо – особенно если учесть неизбежное снижение производства, – мы можем получать сами, используя собственные ресурсы, которые хорошо научились экономить, кое-какие резервы и достижения. К примеру, от закупок нефти мы можем отказаться хоть сегодня – давным-давно разработаны технологии, позволяющие практически полностью исключить ее и продукты ее переработки из обихода. В качестве сырья для химических производств подойдут миллионы тонн отходов, накопленные нами за прошедшие десятилетия.
– А пища?
– Море даст нам все.
– Как же быть с миллионами людей, занятых в производстве товаров, идущих на экспорт?
– Если они истинные японцы, то поймут…
Два невысоких черноволосых человека внимательно посмотрели в глаза друг другу и все поняли. Они ведь были истинными японцами…
Ночью прошел дождь, и теперь любое неосторожное движение порождало целые водопады прохладной воды, которыми окружающие тропинку деревья и кусты готовы были окатить неосторожного путника. Впрочем, для Бо Тагонао неожиданный душ, срывающийся с глянцевитой листвы, практически ничем неприятным не грозил – он был одет лишь в узенькую набедренную повязку, а весь скарб сложил в красивый полиэтиленовый пакет, покрытый непонятными никому в племени письменами «Аэрофлот» и синими птичками. Мужчина, как настоящий сын Леса, потомственный охотник в незапамятном поколении (сам-то он совершенно точно знал все тридцать девять колен своих предков, восходящих к священной лягушке Ча), скользил в зарослях, не тревожа ни одной травинки или листика.
До рассвета оставалось совсем немного, а до опушки – рукой подать. Бо Тагонао позволил себе присесть на корточки под развесистым папоротником и сунуть в рот шарик таначао – смеси сушеного банана, бобов какао, травы тана и семени дикого буйвола – незаменимого в дальних переходах тонизирующего средства, способного в течение нескольких минут восстановить силы даже после многочасового преследования раненого кабана в непроходимом бамбуковом подлеске.
Бо Тагонао, низкорослый, щуплый на вид человек с кожей такого глубокого черного цвета, что на фоне знаменитого квадрата Малевича совершенно потерялся бы, принадлежал к племени таго, не пигмеям, конечно, но далеко не таким мощным красавцам, как их близкие родичи вотаго, пасущие скот в Саванне. Оба племени постоянно подшучивали друг над другом, взаимно находя во внешности и повадках собратьев смешные черты. Бывало ссорились, но неизменно брали в жены и выходили замуж только друг за друга, не признавая чужаков.
Собственно говоря, вотаго были теми же таго и вели свой род от той же священной лягушки Ча, только несколько сотен лет назад, когда в Лесу стало тесно и дичи на всех начало не хватать, вышли на просторы Саванны, чтобы заняться там скотоводством и земледелием, не потеряв, однако, связи с лесными собратьями. Совсем не их вина в том, что, когда пришли белые люди и начали делить между собой землю, до этого не принадлежавшую никому, кроме Всевидящего Окопо, создавшего из своего большого пальца священную лягушку Ча, из своего уха могучего вепря Ро, из своего обололо ленивого хозяина вод Муо и великое множество других прародителей племен человеческих из других частей тела; граница между их владениями прошла точно по опушке Великого Леса. Да. толстый старый белый колдун, живущий в полусъеденном термитами деревянном домике католической миссии, учил Бо Тагонао своему смешному картавому наречию и нарек его при рождении Пьером Мопертюи, а тощий, как аист-марабу, молодой учитель из селения Джорджтаун кличет его племянника, своего подопечного, Тимоти Лайоном. Какая разница? Пусть и дальше играют в свои игры, а жителям Леса и Саванны не до них – они заняты делом…
Окраина Джорджтауна показалась из-за метелок слоновьей травы, когда солнце уже вовсю карабкалось в зенит, поливая все вокруг нестерпимым зноем. Нестерпимым опять же только для смешных белых, обливающихся потом в своих одеждах в то самое время, когда аборигенам погода кажется весьма комфортной или даже несколько прохладной.
Дальше идти в привычной одежде было нельзя, и Бо Тагонао облачился в одежду белых – вылинявшие от долгой носки до белизны обтрепанные внизу джинсы и майку с кровожадным огнедышащим «Red Bulls» на груди. Надо сказать, что храбрый охотник поначалу немного побаивался страшного тотема, пока колдун племени (не тот белый толстяк, а настоящий, живущий, как положено уважающей себя лягушке, на болоте) не решил проблему, пририсовав чудовищу две закорючки возле глаз (теперь, конечно, совершенно стершихся), превратив его тем самым в добродушного буйвола Аагу, не раз становившегося законной добычей лесных охотников.
Свое грозное копье Лулу Бо Тагонао тоже на всякий случай спрятал в траве, хорошо запомнив место. Белые не очень-то любят, когда черные, что таго, что вотаго, берут в руки острые предметы, видно, наивные, боятся, что те порежутся случайно. Даже когда приезжают другие белые – не местные, а совсем белые, как лягушачье брюхо, – танцорам, которые должны кривляться перед ними, изображая пляски (как же, покажет кто-нибудь в здравом уме чужакам настоящие пляски!), выдают яркие копья, совсем не похожие на настоящие. Бо Тагонао как-то прочел на древке такого попавшего ему в руки надпись мелкими буковками «Made in China»…
– Хорошо, что ты пришел, Бо Тагонао. – Муж сестры Уто Вотагоне, добродушный великан, на две головы выше своего родича, выглядел озабоченным. – У меня плохие новости…
Уто Вотагоне поведал Бо Тагонао о том, что великий бог белых (не Христос, а главный бог, со странным именем «Америка») умер, и теперь бумажные деньги, которыми те расплачивались между собой и приучили расплачиваться черных, ничего не стоят.
– Как же так? – не понял Бо Тагонао. – Я же копил эти бумажки, чтобы заплатить выкуп хромому Ю Вотагоне за невесту, его дочь Нангодагоне-Роро, за которой приду перед началом дождей!
– Так вот! Хромому Ю Вотагоне они теперь не нужны, – развел руками Уто Вотагоне. – А разве у тебя нет настоящих денег?
– Очень мало, – признался Бо Тагонао; настоящих железных денег с дыркой [37] давно уже не попадалось, и люди Леса подозревали, что они вообще закончились в мире. – Все, что у меня есть, оставил мой отец.
– Я тебе одолжу, у меня есть немного… Ты принес с собой что-нибудь?
– Да. – Бо Тагонао показал свой пакет.
– Маловато… Ладно, что тебе нужно, я знаю и достану у лавочника Пао Вотагоне. А ты спеши назад и передай людям Леса, чтобы держали ухо востро.
Бо Тагонао кивнул и поднялся на ноги. Если Уто Вотагоне обещал, он не обманет – не такой он человек, чтобы обмануть родственника.
– Как ты думаешь, – обернулся он в дверях, – это надолго?
– Как решат боги… – вздохнул здоровяк, пересчитывая выложенные на циновку пакетики с сушеной травой тана, которые он должен обменять на соль, разноцветные бусы, китайские пальчиковые батарейки, джинсовую ткань, нитки, бензин для зажигалок, стрептоцидовую мазь и массу других необходимых для лесных родственников вещей.
Бо Тагонао снова кивнул и выскользнул наружу, под палящее белое солнце…
Глава 9
– Ага! Десять процентов снегов и тундры!
– Прекратите перепалку, господа! – возвысил голос председательствующий. – Давайте по существу!
– Если по существу, – обернулся к нему всем телом сеньор Сальедас, – то пострадавшие Соединенные Штаты Мексики желают поставить перед мировым сообществом вопрос: кто именно ответит за гибель миллионов ни в чем не повинных граждан, исчезновение части суверенной территории и потерю природных ресурсов?..
* * *
– …завершилось сенсационным докладом польского ученого Ладислава Соболевского, приглашенного ООН в качестве независимого эксперта. По словам физика из Белостока, Катастрофа могла произойти вследствие безответственно проведенного военными США без согласования с мировым сообществом эксперимента по локальному изменению пространственно-временных констант путем электромагнитного или гравитационного воздействия огромной мощности. В результате эксперимента, как полагает господин Соболевский, на Земле, вероятно, возник аналог космического объекта, называемого астрономами черной дырой. Обладающая чудовищным полем тяготения, эта черная дыра поглотила практически всю территорию Северо-Американского материка и перешла в латентное состояние. Гипотетический объект-поглотитель пространства условно назван ученым «феноменом Дакота», потому что эпицентр окружности, внутри которой пространство свернулось, по его вычислениям расположен на территории исчезнувшего штата США Северная Дакота, близ города Минневаукан…– Именно в этом регионе пару лет назад наш спутник засек возобновление активности крупных строительных работ, – вмешался министр обороны КНР Мао Сэньчуань, – никак не отраженных в прессе США и, следовательно, секретных…
Председатель КПК [33] Чень Шуа поднял на выскочку тяжелый, ничего не выражающий взгляд, тщательно копируемый им у Великого Кормчего, портрет которого, наряду с изображениями Дэн Сяопина и Сунь Ятсена, украшал стену кабинета, нарочито скромного по убранству, почти аскетичного, и тот оборвал речь на полуслове.
– … близ города Минневаукан, – продолжил чтение Председатель, четко выговаривая каждое слово и не запнувшись ни разу на сложных иностранных названиях и терминах – свидетельство того, что текст был ему хорошо знаком и, вероятно, прочитан не раз. – Насколько стабилен будет объект в ближайшее время и не начнет ли он расширять сферу своего действия снова, сказать не может никто. Вполне вероятно, что он представляет собой непосредственную угрозу для существования всего земного шара. Генеральная Ассамблея единогласно проголосовала за создание специальной комиссии, призванной досконально изучить «феномен Дакота» и роль Соединенных Штатов в его возникновении.
Товарищ Шуа закончил чтение, аккуратно сложил листки и положил их в центр стола, словно приглашал присутствующих ознакомиться с текстом самостоятельно. Сверху он, однако, словно невзначай, придавил стопку бумаги, испещренную иероглифами, своими очками в толстой старомодной оправе из черепахового панциря, тяжелыми, будто пресс-папье.
В кабинете повисла тишина. Несколько высших сановников Китая, собранных Председателем в неформальной обстановке, словно завороженные созерцали прямоугольное белое пятно на темно-зеленой бархатной скатерти.
– Прошу высказываться, товарищи, – сделав приглашающий жест рукой, неторопливо предложил Председатель.
– Народная армия, флот и военно-воздушные силы страны готовы выполнить любое решение партии! – выпалил министр обороны, стремясь загладить свою недавнюю оплошность. – Агрессор будет наказан!
Председатель печально вздохнул и перевел взгляд на министра безопасности Лао Мей-Линя. Тот, в отличие от молодого (относительно, очень относительно) вояки, ответил сдержанно и неопределенно, что было характерно для его манеры:
– Сотрудниками моего министерства уже предпринят ряд необходимых шагов…
Товарищ Шуа еще раз вздохнул и поднялся из кресла.
Подобно своему кумиру, в домашней обстановке он не терпел европейской одежды, включая неизменный френч, и узкий круг приближенных и соратников принимал в длинном, расписанном драконами шелковом халате и растоптанных шлепанцах. Однако, глядя на то, как он неторопливо мерил небольшую комнату шагами, заложив руки за спину, почему-то казалось, что он облачен в серый маршальский мундир, а в воздухе появлялся явственный аромат трубочного табака. Этого портрета среди кумиров товарища Шуа не видел никто, но все готовы были ручаться, что он занял бы главенствующее место на «иконостасе» Председателя…
– Имеется мнение, товарищи, – речь пожилого уроженца провинции Юньнань, начавшего свою партийную карьеру в толпе таких же, как он, восторженных юнцов-хунвейбинов в далекие шестидесятые, текла гладко, словно не рождалась тут же, в сером веществе под гладко зачесанными назад иссиня-черными волосами без единой ниточки седины и толстой костью массивного, скошенного назад, будто танковая броня, лба, а создавалась целой бригадой подручных, кое-кем из товарищей, уже хлебнувших разлагающего дурмана Запада, называемых спичмейкерами, – что мы присутствуем в начале исторического момента… – он прервался и несколько шагов сделал молча, заставляя сидящих сановников мучительно вытягивать шеи в ожидании новой порции откровений, – способного перевернуть всю расстановку сил в мире. Один из бумажных тигров ослабел… Насколько он ослабел, товарищ Мао?
Вопрос прозвучал так неожиданно, что министр обороны поперхнулся и был вынужден прочистить горло, прежде чем ответить. Но когда он заговорил, термины и цифры посыпались из него пулеметными очередями, характеризуя скорее как опытного и грамотного военного, чем партийного функционера в мундире, которым его считало большинство аналитиков за рубежом.
Председатель согласно кивал, вслушиваясь в точные формулировки и исчерпывающие данные. Когда, испросив дозволения, генерал вывел на огромный плоский монитор, скрывавшийся за старинной шелковой ширмой, карту мира, световой указкой четко обозначая на ней авианосные группировки потенциального противника, похоже, потерявшего первую часть своего титула окончательно, авиабазы и экспедиционные силы в Европе и Азии, товарищ Шуа даже позволил себе поощрительно улыбнуться.
Улыбаться действительно было с чего: США наконец-то после более чем шестидесятилетнего превосходства уступали в военной области не только Китаю с его многомиллионной армией, но и более слабым в военном плане России и Индии. Оставались, конечно, вооруженные силы НАТО, несколько уравнивающие чаши весов, но вряд ли они рискнут в случае чего ввязаться в драчку с азиатским исполином на стороне заокеанского колосса, не устоявшего на своих глиняных ногах и теперь судорожно барахтающегося среди обломков…
– Имеется ли повод для… – Председатель сделал паузу, имитирующую нерешительность, – вмешательства Китая?
Министры финансов и иностранных дел переглянулись и согласно кивнули.
– На Западе хорошо известно, – взял слово финансист Чжао Лэнь, – что объем золотовалютных резервов КНР недавно пересек отметку в триста пятьдесят миллиардов долларов США, причем объем валюты Соединенных Штатов в их структуре занимает более шестидесяти процентов…
– Двести десять миллиардов, – мгновенно подсчитал в уме Председатель.
– Совершенно верно, – закивал товарищ Лэнь. – Точнее, двести двенадцать с половиной миллиардов. Часть из них – наличная валюта, остальное – ценные бумаги правительства США. Кроме того, экономика КНР уже понесла убытки в сотни миллиардов долларов из-за неоплаченных поставок, срыва контрактов и потери активов в Америке. Некоторые аналитики называют сумму порядка триллиона долларов…
– На территории США и Канады в момент Катастрофы, – встрял министр иностранных дел, ревниво перебив коллегу, – находилось более трех миллионов граждан КНР из числа дипломатов, представителей компаний, туристов, студентов и граждан, временно проживающих за пределами родины…
– А хуацяо [34]?
– Около пяти миллионов, – вздохнул министр.
– Вот вам и повод! – улыбнулся Председатель. – Пора Поднебесной занять место в мире, причитающееся ей по праву…
* * *
– И вы считаете, уважаемый Тосиро, что Япония находится на грани экономического краха?Второй человек в Японии после Божественного Императора (на самом деле, конечно, первый) Ясухиро Накамото оторвался от изучения сводки, выложенной перед ним приближенным советником. В отличие от своего предшественника, обожавшего европейскую и американскую культуру, джаз и даже носившего прическу по-европейски – волной, он был истым сыном Страны восходящего солнца как внешне, так и внутренне. Именно эти качества позволили ему занять кресло премьер-министра после Курильского кризиса позапрошлого года, стоившего «господину Джазу» его поста. В старину в подобных случаях чиновник столь высокого ранга, допустивший ТАКОЙ промах, обязан был принять обряд сепукку [35], но времена меняются…
– Я считаю, – говоривший военной выправкой более всего напоминал офицера Последней Войны, да, собственно, и происходил из древнего рода самураев, продолжившего в новые времена свое служение императору и Японии на новом поприще, – что грань эта уже пересечена. Если мы в самое ближайшее время не предпримем решительных шагов, страна будет ввергнута в новый кризис, перед которым померкнет даже поражение в войне. Вам известно, что наши валютные резервы на девяносто два процента были депонированы в доллары?
– Но остались евро и золото…
– Да, конечно, но это всего лишь двенадцать с половиной миллиардов евро и восемьсот двадцать тонн золота.
– Но промышленность! В конце концов…
– Более трех четвертей всего экспорта приходилось на США. Мы просто не сможем быстро переориентироваться на Европу. К тому же она сама находится в не менее скверном положении. Евро, конечно, вырастет в цене, но это только больнее ударит по экспорту ЕЭС.
– Россия?
– Россия уже ряд лет упорно создавала свой мощный золотовалютный резерв, уверенно догоняя Китай и в перспективе нас, но теперь, вероятно, также сидит на берегу у проломленной лодки.
– Что же делать?
– Вероятно, Японии придется оглянуться в свое прошлое. Сотни лет, до самой революции Мэйдзи, она добровольно отгораживалась от всего мира, несколько проиграв Европе и Америке в научных и технических достижениях, но сумев сохранить свою самобытность, которая стала в дальнейшем трамплином для рывка, и, главное, свой непобедимый дух. Благо, что сейчас, в эру развития информационных технологий, изоляция не будет полной. Страна Ямато [36] слишком заигралась в Европу и во многом перестала быть сама собой… Мы снова спрячемся в непробиваемый панцирь, сохраняя себя, но когда настанет миг – совершим прыжок.
– Экспорт…
– Зачем раздавать отборный жемчуг людям, у которых для обмена есть только опавшие листья и речные камешки? Рано или поздно мир вернется к золотому эквиваленту, и тогда за наш жемчуг нам дадут достойную цену. Япония практически не нуждается в импорте. Все, что нам необходимо – особенно если учесть неизбежное снижение производства, – мы можем получать сами, используя собственные ресурсы, которые хорошо научились экономить, кое-какие резервы и достижения. К примеру, от закупок нефти мы можем отказаться хоть сегодня – давным-давно разработаны технологии, позволяющие практически полностью исключить ее и продукты ее переработки из обихода. В качестве сырья для химических производств подойдут миллионы тонн отходов, накопленные нами за прошедшие десятилетия.
– А пища?
– Море даст нам все.
– Как же быть с миллионами людей, занятых в производстве товаров, идущих на экспорт?
– Если они истинные японцы, то поймут…
Два невысоких черноволосых человека внимательно посмотрели в глаза друг другу и все поняли. Они ведь были истинными японцами…
* * *
Бо Тагонао сегодня поднялся задолго до рассвета. Путь ему предстоял неблизкий.Ночью прошел дождь, и теперь любое неосторожное движение порождало целые водопады прохладной воды, которыми окружающие тропинку деревья и кусты готовы были окатить неосторожного путника. Впрочем, для Бо Тагонао неожиданный душ, срывающийся с глянцевитой листвы, практически ничем неприятным не грозил – он был одет лишь в узенькую набедренную повязку, а весь скарб сложил в красивый полиэтиленовый пакет, покрытый непонятными никому в племени письменами «Аэрофлот» и синими птичками. Мужчина, как настоящий сын Леса, потомственный охотник в незапамятном поколении (сам-то он совершенно точно знал все тридцать девять колен своих предков, восходящих к священной лягушке Ча), скользил в зарослях, не тревожа ни одной травинки или листика.
До рассвета оставалось совсем немного, а до опушки – рукой подать. Бо Тагонао позволил себе присесть на корточки под развесистым папоротником и сунуть в рот шарик таначао – смеси сушеного банана, бобов какао, травы тана и семени дикого буйвола – незаменимого в дальних переходах тонизирующего средства, способного в течение нескольких минут восстановить силы даже после многочасового преследования раненого кабана в непроходимом бамбуковом подлеске.
Бо Тагонао, низкорослый, щуплый на вид человек с кожей такого глубокого черного цвета, что на фоне знаменитого квадрата Малевича совершенно потерялся бы, принадлежал к племени таго, не пигмеям, конечно, но далеко не таким мощным красавцам, как их близкие родичи вотаго, пасущие скот в Саванне. Оба племени постоянно подшучивали друг над другом, взаимно находя во внешности и повадках собратьев смешные черты. Бывало ссорились, но неизменно брали в жены и выходили замуж только друг за друга, не признавая чужаков.
Собственно говоря, вотаго были теми же таго и вели свой род от той же священной лягушки Ча, только несколько сотен лет назад, когда в Лесу стало тесно и дичи на всех начало не хватать, вышли на просторы Саванны, чтобы заняться там скотоводством и земледелием, не потеряв, однако, связи с лесными собратьями. Совсем не их вина в том, что, когда пришли белые люди и начали делить между собой землю, до этого не принадлежавшую никому, кроме Всевидящего Окопо, создавшего из своего большого пальца священную лягушку Ча, из своего уха могучего вепря Ро, из своего обололо ленивого хозяина вод Муо и великое множество других прародителей племен человеческих из других частей тела; граница между их владениями прошла точно по опушке Великого Леса. Да. толстый старый белый колдун, живущий в полусъеденном термитами деревянном домике католической миссии, учил Бо Тагонао своему смешному картавому наречию и нарек его при рождении Пьером Мопертюи, а тощий, как аист-марабу, молодой учитель из селения Джорджтаун кличет его племянника, своего подопечного, Тимоти Лайоном. Какая разница? Пусть и дальше играют в свои игры, а жителям Леса и Саванны не до них – они заняты делом…
Окраина Джорджтауна показалась из-за метелок слоновьей травы, когда солнце уже вовсю карабкалось в зенит, поливая все вокруг нестерпимым зноем. Нестерпимым опять же только для смешных белых, обливающихся потом в своих одеждах в то самое время, когда аборигенам погода кажется весьма комфортной или даже несколько прохладной.
Дальше идти в привычной одежде было нельзя, и Бо Тагонао облачился в одежду белых – вылинявшие от долгой носки до белизны обтрепанные внизу джинсы и майку с кровожадным огнедышащим «Red Bulls» на груди. Надо сказать, что храбрый охотник поначалу немного побаивался страшного тотема, пока колдун племени (не тот белый толстяк, а настоящий, живущий, как положено уважающей себя лягушке, на болоте) не решил проблему, пририсовав чудовищу две закорючки возле глаз (теперь, конечно, совершенно стершихся), превратив его тем самым в добродушного буйвола Аагу, не раз становившегося законной добычей лесных охотников.
Свое грозное копье Лулу Бо Тагонао тоже на всякий случай спрятал в траве, хорошо запомнив место. Белые не очень-то любят, когда черные, что таго, что вотаго, берут в руки острые предметы, видно, наивные, боятся, что те порежутся случайно. Даже когда приезжают другие белые – не местные, а совсем белые, как лягушачье брюхо, – танцорам, которые должны кривляться перед ними, изображая пляски (как же, покажет кто-нибудь в здравом уме чужакам настоящие пляски!), выдают яркие копья, совсем не похожие на настоящие. Бо Тагонао как-то прочел на древке такого попавшего ему в руки надпись мелкими буковками «Made in China»…
– Хорошо, что ты пришел, Бо Тагонао. – Муж сестры Уто Вотагоне, добродушный великан, на две головы выше своего родича, выглядел озабоченным. – У меня плохие новости…
Уто Вотагоне поведал Бо Тагонао о том, что великий бог белых (не Христос, а главный бог, со странным именем «Америка») умер, и теперь бумажные деньги, которыми те расплачивались между собой и приучили расплачиваться черных, ничего не стоят.
– Как же так? – не понял Бо Тагонао. – Я же копил эти бумажки, чтобы заплатить выкуп хромому Ю Вотагоне за невесту, его дочь Нангодагоне-Роро, за которой приду перед началом дождей!
– Так вот! Хромому Ю Вотагоне они теперь не нужны, – развел руками Уто Вотагоне. – А разве у тебя нет настоящих денег?
– Очень мало, – признался Бо Тагонао; настоящих железных денег с дыркой [37] давно уже не попадалось, и люди Леса подозревали, что они вообще закончились в мире. – Все, что у меня есть, оставил мой отец.
– Я тебе одолжу, у меня есть немного… Ты принес с собой что-нибудь?
– Да. – Бо Тагонао показал свой пакет.
– Маловато… Ладно, что тебе нужно, я знаю и достану у лавочника Пао Вотагоне. А ты спеши назад и передай людям Леса, чтобы держали ухо востро.
Бо Тагонао кивнул и поднялся на ноги. Если Уто Вотагоне обещал, он не обманет – не такой он человек, чтобы обмануть родственника.
– Как ты думаешь, – обернулся он в дверях, – это надолго?
– Как решат боги… – вздохнул здоровяк, пересчитывая выложенные на циновку пакетики с сушеной травой тана, которые он должен обменять на соль, разноцветные бусы, китайские пальчиковые батарейки, джинсовую ткань, нитки, бензин для зажигалок, стрептоцидовую мазь и массу других необходимых для лесных родственников вещей.
Бо Тагонао снова кивнул и выскользнул наружу, под палящее белое солнце…
Глава 9
– Зачем я только потащилась с тобой… – ворчала едва видимая в плотном молоке вечного тумана, повисшего на «терминаторе» [38], как прозвали местные жители по обе стороны линию, разделяющую отныне штаты Аляска и Флорида, Мэгги, кутаясь в ярко-оранжевый пуховик: температура здесь царила, мягко говоря, некомфортная, особенно после удушающей флоридской жары. – Сдала бы с рук на руки местным агентам ФБР, написала бы отчет…
– Вряд ли. – Сергей внимательно глядел на небольшой дисплей приборчика, напоминающего пульт допотопной игровой приставки «Денди», и в сотый уже раз мерил шагами узкую полосу трансформированной почвы, где полярная трава была перемешана с мелкой тропической растительностью. – Во-первых, неизвестно, сколько времени у тебя ушло бы на то, чтобы доказать, что ты не верблюд…
– Как это? – изумилась Мэгги.
– Во-вторых, – не слушая подругу, продолжил Извеков, – думаю, тебе все же хочется увидеть своих родных живыми и здоровыми. Причем вовсе не через десять– пятнадцать лет, когда ваши крючкотворы и перестраховщики, изучив все за и против, обеспечив максимальную безопасность, которая все равно останется не стопроцентной, и подготовив группу суперпуперкрутого спецназа, половина которого поляжет убитыми и ранеными еще до начала операции, решатся на проникновение в Сферу.
– Ты насмотрелся голливудских боевиков, Серж, – печально вздохнула Мэгги. – Ручаюсь, что наши спецслужбы вовсе не так непроходимо тупы и бездарны, как их изображают режиссеры Голливуда. По крайней мере, ничуть не хуже ваших суперменов из КГБ и ГРУ…
– Не КГБ, Мэгги, – возразил Сергей, топчась на одном месте, прямо-таки по-ленински делая шаг вперед и два шага назад, – а давным-давно уже ФСБ. Прямо как у вас: Федеральная служба безопасности… А других боевиков, кроме ваших, у нас почти не показывают, да и скопированы наши с американских один к одному… Неси-ка лучше колышек!
– Нашла! – подскочила на месте девушка и, безжалостно пачкая свои белоснежные пушистые варежки соком травы, принялась распутывать связку колышков.
Яркие пластиковые стерженьки, на которых полагалось по инструкции крепить петли для растяжки палатки, приобрели в местном супермаркете, едва сумев убедить искренне недоумевающего чернокожего продавца, что сама палатка им не требуется. Не улыбалось как-то тащить на себе огромный тюк многослойной, непромокаемой и самоподогреваемой ткани, по инструкции дающей приют двум туристам, но, на глазок, рассчитанной минимум на взвод солдат – естественно русских, а не американских. Взамен была приобретена надувная походная собачья будка. Непонятно, на каких таких сенбернаров она была рассчитана (в ярком рекламном буклете из широкого входа выглядывала веселая лохматая собаченция никак не крупнее обычной дворняжки), но по прикидкам бывшего морпеха в ней с лихвой разместились бы два таких не слишком громоздких путешественника, как они с Мэгги. И вес у нее, принимая во внимание массу багажа, оказался приемлемым…
Сергей по русскому народному обычаю хотел было вырубить подходящие вешки прямо на месте, не мудрствуя лукаво, но Мэгги, как истинная американка, запротестовала против вопиющего надругательства над дикой природой и настояла на покупке «экологически нейтрального» реквизита. Стоило это красочное удовольствие китайского производства аж 49 долларов 99 центов, и то по специальной цене…
Увидев, как напарница неумело тюкает обушком стилизованного под индейский томагавк топорика, пытаясь загнать ядовито-зеленый (кажется, даже светящийся в темноте) карандаш в не самый неподатливый на свете грунт, Извеков вздохнул и отобрал инструмент…
Сергей с Мэгги, конечно, могли бы прояснить ситуацию, но вряд ли во всех кипящих на грани помешательства и бьющихся в истерике остатках Америки нашелся кто-нибудь, хотя бы на йоту поверивший в байки спятивших от переживаний контактеров с представителями легендарной Атлантиды. Извеков к тому же был русским, а Мэгги трясла значком нью-йоркского отделения ФБР.
Вместо этого они ограничились дежурными отговорками, такими же, как и у других невинных пассажиров злосчастного рейса – не помню, ничего не заметил, кроме тряски, был растерян, – беспрекословно оставили едва не валящемуся с ног от усталости офицеру свои координаты, пообещали никуда не уезжать из города в ближайшую неделю и, почти не сговариваясь, отправились в не слишком дорогой мотель неподалеку от аэропорта, где заперлись в номере, прихватив с собой два огромных пакета всяческой снеди, купленной в ближайшем супермаркете. Стоит ли упоминать, что они запретили портье себя беспокоить даже при повторной Катастрофе, пусть даже в ее результате уцелеет всего один этот мотель на всем белом свете…
А потом были дни и ночи, когда при свете дня и в сумраке ночи два молодых тела исступленно и остервенело овладевали друг другом, будто и в самом деле жить на свете им оставалось только до того момента, когда прекратится их неутомимое состязание. Кажется, они даже почти не спали, лишь забываясь на мгновение, чтобы с новыми силами предаться действу, в котором не было сейчас ничего греховного. Наскоро жевали что-то, не ощущая вкуса, утоляли жажду, не разбирая, виски это, молоко или кока-кола, и снова бросались друг к другу, словно утопающие к спасительной соломинке…
Тишину нарушали лишь скрип постели и тяжелое дыхание – слова были не нужны и забыты. Два первобытных зверя сливались в поединке любви, рыча от страсти и стеная от наслаждения.
– Вряд ли. – Сергей внимательно глядел на небольшой дисплей приборчика, напоминающего пульт допотопной игровой приставки «Денди», и в сотый уже раз мерил шагами узкую полосу трансформированной почвы, где полярная трава была перемешана с мелкой тропической растительностью. – Во-первых, неизвестно, сколько времени у тебя ушло бы на то, чтобы доказать, что ты не верблюд…
– Как это? – изумилась Мэгги.
– Во-вторых, – не слушая подругу, продолжил Извеков, – думаю, тебе все же хочется увидеть своих родных живыми и здоровыми. Причем вовсе не через десять– пятнадцать лет, когда ваши крючкотворы и перестраховщики, изучив все за и против, обеспечив максимальную безопасность, которая все равно останется не стопроцентной, и подготовив группу суперпуперкрутого спецназа, половина которого поляжет убитыми и ранеными еще до начала операции, решатся на проникновение в Сферу.
– Ты насмотрелся голливудских боевиков, Серж, – печально вздохнула Мэгги. – Ручаюсь, что наши спецслужбы вовсе не так непроходимо тупы и бездарны, как их изображают режиссеры Голливуда. По крайней мере, ничуть не хуже ваших суперменов из КГБ и ГРУ…
– Не КГБ, Мэгги, – возразил Сергей, топчась на одном месте, прямо-таки по-ленински делая шаг вперед и два шага назад, – а давным-давно уже ФСБ. Прямо как у вас: Федеральная служба безопасности… А других боевиков, кроме ваших, у нас почти не показывают, да и скопированы наши с американских один к одному… Неси-ка лучше колышек!
– Нашла! – подскочила на месте девушка и, безжалостно пачкая свои белоснежные пушистые варежки соком травы, принялась распутывать связку колышков.
Яркие пластиковые стерженьки, на которых полагалось по инструкции крепить петли для растяжки палатки, приобрели в местном супермаркете, едва сумев убедить искренне недоумевающего чернокожего продавца, что сама палатка им не требуется. Не улыбалось как-то тащить на себе огромный тюк многослойной, непромокаемой и самоподогреваемой ткани, по инструкции дающей приют двум туристам, но, на глазок, рассчитанной минимум на взвод солдат – естественно русских, а не американских. Взамен была приобретена надувная походная собачья будка. Непонятно, на каких таких сенбернаров она была рассчитана (в ярком рекламном буклете из широкого входа выглядывала веселая лохматая собаченция никак не крупнее обычной дворняжки), но по прикидкам бывшего морпеха в ней с лихвой разместились бы два таких не слишком громоздких путешественника, как они с Мэгги. И вес у нее, принимая во внимание массу багажа, оказался приемлемым…
Сергей по русскому народному обычаю хотел было вырубить подходящие вешки прямо на месте, не мудрствуя лукаво, но Мэгги, как истинная американка, запротестовала против вопиющего надругательства над дикой природой и настояла на покупке «экологически нейтрального» реквизита. Стоило это красочное удовольствие китайского производства аж 49 долларов 99 центов, и то по специальной цене…
Увидев, как напарница неумело тюкает обушком стилизованного под индейский томагавк топорика, пытаясь загнать ядовито-зеленый (кажется, даже светящийся в темноте) карандаш в не самый неподатливый на свете грунт, Извеков вздохнул и отобрал инструмент…
* * *
Лайнер совершил посадку в аэропорту Майами ранним утром шестого июля, повергнув в состояние, близкое к прострации, и аэродромные службы, и экипаж с пассажирами. Первых – тем, что «боинг» рейса Амстердам – Нью-Йорк, долженствующий исчезнуть вместе с самим Нью-Йорком в роковое четвертое июля, возник на экранах локаторов в сотне с лишним миль над морем из абсолютной пустоты, причем приближался к Майами с ост-зюйд-оста, там, где до самых Азорских островов синел океан. Вторых же – сначала тем, что они, по заверениям диспетчеров, не существовали в природе почти двое суток, уложившихся в несколько минут турбулентности по всем часам на борту, а уж на закуску – описанием Катастрофы, которую они счастливо «прозевали»…Сергей с Мэгги, конечно, могли бы прояснить ситуацию, но вряд ли во всех кипящих на грани помешательства и бьющихся в истерике остатках Америки нашелся кто-нибудь, хотя бы на йоту поверивший в байки спятивших от переживаний контактеров с представителями легендарной Атлантиды. Извеков к тому же был русским, а Мэгги трясла значком нью-йоркского отделения ФБР.
Вместо этого они ограничились дежурными отговорками, такими же, как и у других невинных пассажиров злосчастного рейса – не помню, ничего не заметил, кроме тряски, был растерян, – беспрекословно оставили едва не валящемуся с ног от усталости офицеру свои координаты, пообещали никуда не уезжать из города в ближайшую неделю и, почти не сговариваясь, отправились в не слишком дорогой мотель неподалеку от аэропорта, где заперлись в номере, прихватив с собой два огромных пакета всяческой снеди, купленной в ближайшем супермаркете. Стоит ли упоминать, что они запретили портье себя беспокоить даже при повторной Катастрофе, пусть даже в ее результате уцелеет всего один этот мотель на всем белом свете…
А потом были дни и ночи, когда при свете дня и в сумраке ночи два молодых тела исступленно и остервенело овладевали друг другом, будто и в самом деле жить на свете им оставалось только до того момента, когда прекратится их неутомимое состязание. Кажется, они даже почти не спали, лишь забываясь на мгновение, чтобы с новыми силами предаться действу, в котором не было сейчас ничего греховного. Наскоро жевали что-то, не ощущая вкуса, утоляли жажду, не разбирая, виски это, молоко или кока-кола, и снова бросались друг к другу, словно утопающие к спасительной соломинке…
Тишину нарушали лишь скрип постели и тяжелое дыхание – слова были не нужны и забыты. Два первобытных зверя сливались в поединке любви, рыча от страсти и стеная от наслаждения.