Федин Константин Александрович. Необыкновенное лето (Трилогия - 2)

   Кирилл шагнул вперед и сквозь листву разглядел поодаль костра двух красноармейцев с поджатыми по-татарски ногами. Они играли в "простого дурака", щелкая картами по шанцевой лопате, служившей вместо стола. Он сразу признал обоих.
   Еще в первый день по выходе из Вольска Кирилл невольно обратил на них внимание, и Дибич рассказал ему об этих разнолетках, друживших крепче ровесников.
   Ипат Ипатьев и Никон Карнаухов во время войны служили в одной роте и в одном бою были ранены. Из госпиталя Ипат вышел раньше и опять попал на фронт, а Никон, встретив Октябрь в Москве, решил перед возвращением в деревню скопить деньжонок и занялся торговлей вразнос. Но сколько ни торговал, денег у него не прибавлялось - они дешевели скорее, чем он накидывал цены. Он все же околачивался в городе, и однажды, во время облавы на Сухаревке, его прихватил патруль, в котором был Ипат - красногвардеец. По-приятельски он выручил Никона. Угодив вскоре на фронт против чехов, Ипат был ранен в глаз, явился на лечение в Москву, демобилизовался, и Никон поселил его в своем углу. После этого они не разлучались.
   Оба были саратовские, но разных уездов. Деревня Ипата находилась под белыми, в деревне Никона была Советская власть. По приезде в Саратов Ипат узнал, что попасть домой нельзя, и уговорил Никона пойти добровольцем в Красную Армию. Никон уступил неохотно - бродячая жизнь осточертела ему, он тянулся домой. Но Ипат обладал беспокойным духом убеждения, и Никон, всегда возражая, поддавался его предприимчивости.
   На марше, возвращаясь не раз к рассказу об Ипате и Никоне и наблюдая их, Кирилл напомнил Дибичу когда-то изумившее толстовское разделение солдат на типы. Они отнесли Никона к типу покорных, а Ипата к типу начальствующих. Но к старым чертам русских солдат и в Никоне и в Ипате с очевидностью прибавились новые. Никон был расчетливым мечтателем и покорялся обстоятельствам, чтобы вернее уберечь свою мечту и выйти к ней, при случае, наверняка. Ипат был типом начальствующего с явными особенностями времени типом начальствующего революционного солдата, именно красногвардейцем, взявшим за воинский образец бойцов-рабочих. Пройдя Карпаты, отступив до Орши, приняв участие в изгнании немцев из Украины и в преследовании мятежных чехословаков, он относился к войне с притязанием понимать ее до самого корня и немного сердито, как к препятствию, которое, хочешь не хочешь, надо взять.
   Глядя сквозь листву на картежную дуэль, Кирилл припомнил рассказ Дибича о первой встрече с Ипатом во Ртищеве и попутный разговор о Пастухове.
   - Он тоже Хвалынский, - сказал о Пастухове Дибич.
   - Но в Хвалынск он не захотел, - заметил Кирилл. - Ипат-то его раскусил. Вы знаете, что Пастухов удрал из Саратова к белым?
   - Я знаю, что он уехал...
   Дибич не договорил, потом с какой-то виноватой тоской вздохнул:
   - Жена у него красавица! Вот вернусь домой - найду себе Асю...
   Он застенчиво покосился на Извекова, своротил коня с дороги и ускакал назад - подогнать отстающий от колонны обоз.
   Между тем, с лихим вывертом рук хлопая картами по лопате, игроки продолжали переговариваться:
   - Был он, брат, такой богатей, - докладывал Ипат, раздвигая зажатый в щепоть карточный веер, - такой богатей, что вымочит в пиве веник, да в бане и парится. Да-а...
   - А кралей короля не крой.
   - Это я хлопа покрыл... А под светлое воскресенье один раз... так велел мочить веник в роме. Пил когда ром? Нет? Это, брат, тройной шпирт. Сто семьдесят градусов... Так вот. Послал купить рома в ренсковой погреб. Доставь, говорит, прямо на полок... И зажги, чтобы горел. Ром-то. И мочи. Веник-то... Вот ты опять же и выходишь дурак! Со вчерашним седьмой раз.
   - Вчерашнее считать, так ты тоже не шибко умный, - сказал Никон, бросая карты и отваливаясь на локоть.
   - Я беру чистый баланц. Семь раз. Соображения у тебя не прыткая. Недаром в Москве проторговался.
   - А у тебя какая особенная соображения?
   Ипат выпрямил ноги, лег на спину и сказал, взбросив глаза к небу:
   - У меня есть всего два соображения. Как бы поохотиться, это первая. А вторая - как бы устроить правильную жизнь.
   - Ты устроишь!
   - Мы устроим.
   - Это как же?
   - Это вот как. Что не делится - то чтобы было общее. Скажем - лошадь не делится, тогда чтобы она и твоя, и моя, и еще чья. Чтобы кажный запахал, забороновал. Это есть соображение.
   - У тебя лошадь есть?
   - Нет.
   - Вот и видно, - оскорбленно сказал Никон и тоже повалился на спину. Подумав, он спросил: - А что делится?
   - Что делится, то поровну.
   Никон опять примолк.
   - Я в городе повидал, - обратился он словно бы к новой мысли, понимаю, откуда она идет. Перекроить да перерезать. Перекройщики.
   - А почему тебя жить оставили? - совсем неожиданно и свирепо спросил Ипат.
   - Остерегался. Кабы не остерегся, ту же минуту бы - хлоп, и готово! Город мужикам салазки загинает.
   - А что ты без города?
   - А он без меня?
   - Железо на лемеха надо? Сейчас кузнец - в город. Зубья на борону. В город. Обводья на колеса. Опять же в город.
   - Это причина торговая. А ручкой вертеть кто будет? Вот она, главная вещь! - хитро сказал Никон.
   - Согласие с мужиками имеется - сейчас совместно за ручку. И сразу тебе - полный поворот!
   - Совместно! - насмешливо переговорил Никон. - Либо баба в доме голова, либо мужик. Совместно!
   Кирилл выступил из кустов, поздоровался. Оба собеседника приподнялись на корточки. Ипат сказал довольно:
   - Товарищ комиссар.
   - Может, присесть желаете? - конфузливо предложил Никон, растягивая за полу валявшуюся на траве шинель и прикрывая ею карты.
   - У нас вышел спор, - живо начал Ипат.
   - Брось, - отмахнулся Никон, - нужна наша болтовня!
   - Нет, погоди! Как в настоящее время имеется союз пролетариев с деревенской народной беднотой, - без заминки сказал Ипат, переходя на язык, который, по его мнению, был более естественным в обращении с комиссаром, то Никон сомневается, за кем теперь главная правления будет? Потому как, говорит, либо баба, либо мужик голова, а совместно в одном хозяйстве не получается.
   - Есть старая пословица, - ответил Кирилл. - Водой мельница стоит, да от воды ж и рушится.
   - Это как понимать? - осторожно спросил Никон.
   - Вот и понимай! - тотчас с восхищением вскричал Ипат. - Народ... он все в действие приводит. Но ты его направь на колесо. Направишь неверно, он тебе всю плотину сковырнет.
   - Да ты что вперед лезешь? Пусть товарищ комиссар объяснят.
   - Он верно говорит, - сказал Кирилл. - Направлять должна разумная передовая сила. Такая сила в руках рабочих.
   - Видал? - опять торжествующе вмешался Ипат. - Возьми теперь белых. Идут к мужикам, а желают помещиков. Направляют куда не надо. Вот на их голову все и оборотилось.
   Он с гордостью уставил почти совершенно белый свой взор на Извекова, ожидая дальнейшего одобрения. Кирилл кивнул ему. Тогда, поощренный, он задал личный вопрос, как человек, вошедший в доверие:
   - Вы будете, видать, из образованных. И мы тут любопытствуем: был у вас какой умысел, что пришли к трудящей революции? Или, может, так почему?
   Кирилл не успел ответить.
   Винтовочный выстрел раздался в низине, быстро сдвоенный и строенный эхом в лесу, и затем с окраины Репьёвки был открыт недолгий беглый огонь по большаку и по холмам. Чуть в стороне жикнула пуля, дробно пробив себе дорогу через листву.
   Никон вскочил, шагнул назад, но остановился, сказал:
   - Товарищ комиссар, отойдите за деревце. Так стоять очень на видимости.
   Ипат легонько откинул полу шинели, подобрал с травы карты, аккуратно, насколько поддавались обтрепанные края, сложил колоду и спрятал в нагрудный карман, застегнув его на пуговицу.
   - Интересуются определить наши линии, - проговорил он вдруг медлительно, на стариковский лад. - И обманывают опять же, будто ихнее нахождение в селе. А сами вона где!
   Он показал отогнутым большим пальцем на лесную опушку.
   - Вашим флангом командует сам комроты, - сказал Кирилл, - а мое место за большаком. Мы сегодня должны покончить с бандой.
   - Как прикажете, тогда и покончим, - снова ретивым и певучим голосом откликнулся Ипат.
   Он проводил Кирилла до лошади и готовно придержал стремя, помогая сесть в седло.
   По пути Кирилл встретил Дибича, который вел группу бойцов, снятую с большака. Дибич был весел и крикнул издали:
   - Нервничает неприятель-то! Не терпит больше молчания. Мы заговорим!
   Остановившись на минуту, Кирилл и Дибич сверили свои часы, потом командир подал руку открытой ладонью вверх, комиссар громко ударил по ней, и, улыбаясь друг другу, они разъехались.
   Еще ночью натянуло серых туч, они слились в завесу и осели, стало накрапывать. Безветренный, обкладной дождь, - из конца в конец горизонта тонкий, как туман, внес в окрестность новые особенности, она начала на глазах меняться. Сразу посвежело, бойцы, лежа под насыпью шоссе, принялись раскатывать шинели, чтобы укрыться от дождя.
   Кирилл обошел цепь, выбрал себе место посредине и лег. Все чаще он поглядывал на часы, и все медленнее, казалось, двигались стрелки.
   Наступление должно было начаться правым флангом с северного холма. Хвалынскому отряду дана была задача перерезать дорогу из Репьёвки в лес и, развернувшись на запад, продвигаться садами к лесной опушке. К этому моменту приурочивалась атака Репьёвки в лоб цепью из-за большака, в расчете уничтожить заслон мятежников, отрезанный хвалынцами в селе. Решающая третья часть операции возлагалась на левый фланг, которому предстояло выйти с юга лесом в тыл главной позиции противника.
   Весь план представлялся Кириллу абсолютно ясным, и он настолько уже вгляделся в местность и примерил в ней все действия, что, по его убеждению, они не могли произойти иначе, нежели по плану.
   Но чем ближе подходила минута, когда правофланговому отряду назначено было открыть огонь, тем беспокойнее становилось Кириллу. Дождь затушевывал холмы, а лес уже отделяло от Репьёвки сплошное пасмурное полотнище. И, напряженно глядя через бинокль на погост с потемневшими березами, Кирилл чувствовал, что требуется все больше и больше усилий, чтобы лежать неподвижно и не показывать красноармейцам своего беспокойства.
   Знакомый голос прозвучал поблизости Извекова.
   - А где комиссар?
   Он, не приподнимаясь, повернулся на бок.
   Ипат, держа одну винтовку за плечом, а другую - наперевес, вел впереди себя безоружного Никона.
   - К вам, товарищ комиссар, - сказал он громко, остановившись под дорожной насыпью и удерживая Никона за рукав.
   - Ты как ушел с позиции? - быстро спросил Извеков, не сразу поняв неожиданную сцену и удивляясь виду обоих бойцов.
   В глазах Ипата, выпяченных и точно остекленных, светилась безумная решимость. Он был бледен, голова его высоко вылезла из воротника гимнастерки на обнаженной худой шее.
   - Товарищ командир приказал доставить к вам дезертира Карнаухова на полное ваше решение.
   - Как - дезертира?
   - Да брось ты, - промямлил Никон, глядя в землю.
   - Разрешите доложить?
   - Скорей.
   - Мне его беседы который раз сомнительны, товарищ комиссар. Тут в соседнем уезде его деревня недалеко, откуда он родом, Никон Карнаухов, товарищ комиссар.
   - Короче.
   - Я коротко. Он и говорит, что всю, мол, войну провоевал, цел остался, а тут, мол, к порогу родному дошел - голову складать приходится. От кажного человека, говорит, какой ни на есть след останётся. Один скамеечку, заметь, сделает, другой ступеньки к речке откопает. А какое, говорит, от тебя наследство, кроме тухлого мяса?
   - Да что он сделал-то? - нетерпеливо глянув на часы, поторопил Извеков.
   - У меня один глаз, а я, думаю, тебя скрозь вижу! Ты, спрашиваю, в атаку пойдешь либо нет? Сам, говорит, ступай. И облаял меня. А я, вишь, к себе в деревню пойду. Ах, ты так, думаю! Сейчас его винтовку - хвать! И говорю: нет, ты, дезертирская душа, не в деревню к себе пойдешь, а к стенке! Вот куда! И прямо его к командиру. Командир мне приказание: доставь комиссару, как комиссар решит, так и будет. Расстрелять его, товарищ комиссар, к чертовой матери! - ожесточенно кончил Ипат.
   - Ну, ясно, а что же еще? - сказал Кирилл, отворачиваясь и глядя через дорогу и потом - снова на часы.
   - Ага! Слыхал? - устрашающе шагнул Ипат к Никону.
   - Ты что? Перед боем вздумал товарищей предавать, а? - спросил Кирилл.
   - Это все он выдумал, товарищ комиссар, - умоляюще сказал Никон. - Он горячий.
   - Выдумал? - закричал обозленно Ипат. - Ступеньки к речке выдумал?
   - Он давно пужал нажаловаться. Не одобрял меня. Известно, спорили. Для одного разговора только, товарищ комиссар. Вроде в карты от скуки...
   Никон держался на ногах неустойчиво, как человек в новых валенках, переминаясь, и лишь изредка с укором поднимал бегающие низко глаза на Ипата.
   - Так, значит, в атаку, Карнаухов, не пойдешь? - спросил Извеков.
   - Как не пойти, товарищ комиссар! Служба! Не хуже Ипата солдатом был.
   Кирилл хотел что-то сказать, но пулеметная очередь вопросительно разрезала насыщенное влагой пространство, оборвалась, и следом врассыпную защелкала винтовочная стрельба. Били справа - это Кирилл тотчас уловил. Он только не понял направление огня. Он глубоко набрал в грудь воздуха и не сразу мог выдохнуть. Словно острая боль приостановила его сердце, и все, что он видел, в этот миг приобрело удивительную зримость и чем-то особо ознаменованное выражение.
   - А за кого ты бьешься, я тебе говорил? - спросил Ипат снисходительнее, но с оттенком презрения. - За себя бьешься. От нас пойдет новый народ. Говорил я тебе, нет?
   Кирилл обернулся. Будто из другого мира взглянув на этих бойцов, он повторил в уме последние расслышанные и непонятные слова и вдруг понял их: от нас пойдет новый народ. Он спустился с насыпи.
   - Если покажешь себя молодцом в бою - прощу, Карнаухов. Если нет вини самого себя.
   Он положил на плечо Ипату руку.
   - Отдай ему винтовку. И смотри за ним. Передаю его тебе на поруки. А сейчас - бегом, на свои места!
   - Я по-смотрю-у! - пропел Ипат с ликованием.
   Кирилл уже не видел, как они оба, прижимая локтями закинутые за плечи винтовки, побежали солдатской рысцой вдоль линии стрелков.
   В бинокле погост стоял по-прежнему, как застывший, но словно расчлененный на мельчайшие подробности, в которые упорно всматривался Кирилл. Он все хотел распознать направление стрельбы - куда били, по селу или по лесу? - и распознать никак не удавалось, особенно после того, как вразброд взялась отвечать на обстрел Репьёвка, а за ней - дружнее, но глуше - скрытая дождем лесная позиция банды.
   Кирилл перевел бинокль на село. Почти сейчас же, в нечаянную паузу стрельбы, до него долетели странные взвизгивания, и он увидел над полем, отделяющим шоссе от Репьёвки, мечущиеся черные стаи галок и грачей. Птицы врассыпную кружились над селом, отлетая от васильковых куполов церкви и возвращаясь к ним, и странный визг, соединенный с граем, все сильнее вплетался в ружейный треск и в короткие строчки пулеметного стука.
   Все, что затем произошло, показалось Кириллу последовательным нарушением того плана, который он заранее так отчетливо себе представлял, хотя все время он старался выполнять его с неотступной точностью.
   Хвалынский отряд поднялся с исходной позиции прежде положенного срока после начала обстрела. Кирилл различил на фоне берез бегущие с холма по погосту маленькие фигуры, которые, спускаясь, исчезали в зелени садов. Этот момент должен был по плану определить начало атаки с большака. Но этот момент пришел раньше, чем ждал Кирилл, и с мыслью, что все теперь не так, как нужно, он поднял над головой револьвер и, помахивая им и оглядывая вправо и влево свою цепь, прокричал: "Вперед!" Голос показался ему совершенно непохожим на тот, который хотелось услышать. Выскочив на дорогу, Кирилл пересек ее, сбежал вниз, оглянулся, увидел высыпавших на шоссе, почудившихся ему страшно высокими и растерзанными в своих шинелях нараспашку, красноармейцев и закричал еще раз: "Вперед, за мной!"
   Он побежал полем, держа револьвер над головой и прислушиваясь. Сзади и по сторонам от него раздавался топот грузных ног, вверху взвизгивали продолжавшие кружить птицы. Он не ощущал своего тела, хотя ноги непрерывно натыкались на борозды и кочки распаханного поля. Он что-то закричал опять и опять.
   Уже добежали до половины поля, когда из-за репьёвских сараев ахнул по атакующим ружейный залп. Кирилл на бегу осмотрелся. Второй слева от него красноармеец мгновенно стал, точно налетев с разбега на незримое препятствие, сделал поворот всем корпусом назад и упал навзничь.
   - Ложись! - крикнул Кирилл, махнув рукой книзу и падая. - Огонь по сараям!
   Он еще не успел докричать команды и не вся цепь еще легла на землю, как в ответ на залп защелкали, чаще и чаще, винтовки. Он выпустил всю обойму револьвера по какому-то амбарчику и заложил новую.
   Ближний к нему стрелок - усатый, тяжелый малый в фуражке, передвинутой козырьком на затылок, - сказал:
   - По коноплям цельте. Ишь расступаются конопли!
   Он отвернулся от Кирилла и крикнул спокойно, как кричат за общей работой:
   - За коноплями гляди! На огородах!
   Зоркость его озадачила Кирилла: он не сразу отыскал взглядом темные полосы конопляников, кое-где подымавшихся до крыш сараев. Но стрелки уже нащупали цель и вели по ней частый огонь.
   Кирилл вдруг заметил человека, который прытко выскочил из-за угла строения и побежал через проулок. С никогда не бывалым физическим желанием охотника по зверю - не промахнуться! - Кирилл выцелил этого бегущего человека, но он мигом исчез. Вслед за ним так же быстро перебежали проулком двое других, потом еще и еще, и усатый малый, как будто разочарованно, сказал, щелкая затвором:
   - Тикают.
   Кирилл вскочил на ноги и поднял цепь. Обгоняя его, красноармейцы добежали до огородов и, перекидывая ружья и сами перескакивая либо переваливаясь через заскрипевшие плетни, бросились по грядам, топча лопоухие кочаны капусты. Цепь все больше сгруживалась в кучки, устремляясь в проходы между сараев, с непрерывной стрельбой и возникшими без всякой команды грозно-отчаянными криками "ура".
   Кирилл бежал вместе со всеми и так же, как все, кричал и стрелял. Он видел несколько человек с винтовками, пролетевших стремглав по сельской улице, в которых он инстинктивно признал врагов и в которых не мог стрелять, потому что менял обойму. Ему попались по дороге к этой улице два других человека, которые лежали рядом, уткнувшись лицами в землю. Он перепрыгнул через них.
   Он помнил только, что должен вывести бойцов на базарную площадь и там, в центре села, перебить или захватить живьем всех, кто сопротивлялся.
   Но когда он выбежал на площадь, раздалась встречная беспорядочная стрельба. Он наскоро огляделся, отыскивая укрытие для своих бойцов. В это время на другой стороне площади, высыпая из поперечных улиц, из-за церкви, разбитой волостной избы, появились бойцы Хвалынского отряда с такими же криками "ура", с какими выбегали за Кириллом его стрелки.
   Это было решительно непонятное нарушение плана. Отряд должен был отрезать Репьёвку от лесной дороги и, не входя в село, наступать на главную позицию противника.
   Кирилл побежал к хвалынцам, узнать - что происходит. Но они, не обращая на него никакого внимания, продолжали бежать площадью, на ходу заряжая ружья и по-прежнему крича. Он думал перехватить последнего из них и стал махать ему револьвером. Он почти настиг его у волостной избы. И тут остановился.
   На самой дороге, поперек грязных колей, лежало распластанное тело. Это была девушка с широко раскинутыми руками, в изорванном, насквозь мокром от дождя и облепившем тело лиловом платье. Череп ее от лба и почти до затылка был рассечен, откинутая светлая коса - втоптана в колею. Верхняя половина лица - уцелевшая часть лба, закрытые глаза, переносица - все было черно от запекшейся и загрязненной крови. Но, начиная от ноздрей - очень тонких линий, приподнятой над ровными зубами молодой губки до подбородка и красивой шеи, - все это было чисто и как-то особенно мягко, как у спящей, которая, кажется, вот-вот глубоко вздохнет.
   Кирилл глядел на убитую выросшими недвижимыми глазами. Необъяснимо отчетливо в ее подбородке и шее, запорошенных светящимися каплями дождя, ему виделись подбородок и шея Аночки, когда она, слушая, откидывала голову чутким поворотом.
   Он расслышал всполошенный грай и визг вылетевшей из-за церковных куполов стаи галок и встрепенулся всем существом.
   Площадь опустела. Красноармейцы, смешавшись в общую массу, бежали по большой улице между редко расставленных изб.
   До сих пор Кирилл сверял происходящее с теми заданными в уме действиями, к которым себя готовил. Теперь поднялось в нем до полного господства единственное стремление уничтожать и уничтожать всех, кто отвечал за кровь распластанной на грязной дороге девушки. Он сорвался с места и полетел вдогонку за своими бойцами.
   Стало очевидно, что засевший в Репьёвке заслон мятежников бежал к южному холму, в надежде рассеяться по кустам. В одиночку люди стали показываться на склоне, отстреливаясь и торопясь скрыться. Но преследование велось беспощадно.
   Кирилл, пробежав село и очутившись на проселке, увидел, как один из бандитов - в неподпоясанной рубахе и простоволосый - кинул ружье, поднял руки, но в тот же момент свалился наземь. Вслед за этим и другие начали поднимать руки, а стрельба наступавших не прекращалась, и Кирилл тоже стрелял, не разбирая, - бросали оружие те, в кого он бил, или отстреливались.
   К этому времени со стороны леса уже катился то слитный, то прерывистый шум боя, и по отдаленности огня можно было заключить, что фланг Дибича начал действовать.
   Отдышавшись после почти непрерывного бега и придя в себя, Кирилл приказал брать сдающихся в плен. К нему подвели первую захваченную пару парней. Он встретился с их наполненными ужасом и жалкими глазами и тотчас отвернулся.
   - Мироновцы? - выговорил он, не в силах разжать зубы.
   - Не-е! Зеленые, - вместе ответили они со страшной поспешностью, чтобы скорее утвердить победителя в том, что ранг их банды самый захудалый.
   - Сколько вас всего штыков?
   - Меньше сотни не намного.
   - Пулеметы?
   - Один "максим".
   Выделив охрану для пленных, которых продолжали приводить, Кирилл дал приказание собраться и построиться, хвалынцам - отдельно. Не спрашивая, он по наличному составу хвалынцев понял, что эту маленькую группу отделили от отряда для поддержки захвата Репьёвки. Среди них не было потерь. В строю у Извекова недосчитывались семерых. Санитар доложил, что четырем легко раненным сделал перевязку, и перечислил их на память. Стали называть по фамилиям убитых, и Кирилл удивился одной из них: Португалов.
   - Который это, Португалов?
   - Белоусый. Он один с такими усами.
   - Здоровый малый? - спросил Извеков, сразу припомнив своего соседа по цепи, с таким спокойствием крикнувшего, чтобы целили по коноплям.
   Кирилл неистово выругался и погрозил туда, откуда доносилась стрельба.
   - Дело не кончено, - крикнул он, обращаясь к строю. - Месть за наших товарищей!
   Он скомандовал идти за собой.
   Молчаливо, не в ногу, прошли селом с затворенными у всех дворов воротами и с мертвыми окошками изб. Несмотря на то что быстро приближались к лесной позиции, затихавшая стрельба как будто отдалялась и становилась все менее сосредоточенной. На выходе из садов встретился связной, которого Дибич выслал узнать о положении в селе. Кирилл едва начал говорить с ним, как на лесной дороге раздался конский топот, и сам Дибич вылетел из-за поворота.
   Это было первое весело оживленное, даже радостное лицо, какое увидел Кирилл за время боя.
   - Вы что, на подмогу? Ну как у вас? Готово? Поздравляю! - разгоряченно и без пауз крикнул он, осаживая лошадь. - Есть потери? Ах, черт! Пленные? Сколько взяли? А мои ловят негодяев по лесу. Здорово мы их зажали! Вожака прикончили. Пулемет захватили. Все как по-писаному!
   Глядя на Дибича и не успевая отвечать, Кирилл неожиданно для себя тоже увидел, что все выполнено как по-писаному. Ему только тут стало ясно, что происходившее вовсе не было нарушением плана, а было предельным беспокойством и желанием, чтобы план не был нарушен.
   - А почему вы не верхом? Где лошадь? - продолжал расспросы Дибич.
   - Хорош бы я был, если бы верхом повел в атаку по полю, - сказал Кирилл.
   - Ах, верно! Я совсем окосел! - засмеялся Дибич. - Вы вон как себя разделали! Ползли, да?
   Кирилл первый раз осмотрел себя. Грудь и живот, колени и голенища сапог были вымазаны землей, руки исцарапаны в кровь. Он не помнил, когда поцарапался, и не ощущал никакой боли.
   Надо было уступить дорогу: из леса вели пленных. Снова Кирилл столкнулся с глазами, в которых искательное выражение соединялось со смертельным ужасом. В сборных отрепьях, потерявшие, кроме чуть уловимых остатков, все, что в них некогда было солдатского, люди эти тащились мрачным шествием отверженных. И вот где-то рядом с ними Извеков нечаянно схватил взгляд острый и гордый - одержимый веселым вызовом, белый взгляд. Он узнал его.
   Ипат Ипатьев с другими красноармейцами конвоировал захваченных в плен зеленых.
   - Могу доложить, товарищ комиссар, - выкрикнул он, не сбавляя шага. Никон Карнаухов бился плечом к плечу, как красный воин!
   - Он жив?
   - Живой, товарищ комиссар.
   - А! Ну, хорошо. Скажи ему, что хорошо.
   Кирилл усмехнулся Дибичу, и оба поняли друг друга.
   - Обращенный! - сказал Дибич, тоже улыбаясь.
   Они договорились о дальнейших действиях, и Дибич ускакал...
   Через день в Репьёвке состоялись похороны жертв мятежа. Банда вкупе с сельскими кулаками перед отходом в лес учинила расправу над заложниками председателем волостного Совета, продовольственным комиссаром, прибывшим из города, и учительницей - той девушкой, труп которой остановил Кирилла на дороге, во время атаки. Вместе с ними хоронили павших в бою красноармейцев.