Фридман Селия. Рожденные в завоеваниях

   Затем Турак снова занял свое место между рядов контейнеров и стал ждать.
   До прибытия шаттла Сечавеха прошло немного времени. Увидев Машака в лифтовой кабине, кайм’эра явно почувствовал себя в безопасности и приземлился. Он не взял с собой никого из слуг, потому что сам вел дела — и Турак это знал. У Сечавеха также не должно вызвать подозрение то, что Машак ожидает его в кабине лифта, а не на посадочной площадке, поскольку неприязнь Старшего Растениевода к виду с платформы была прекрасно известна всем, а значит и Сечавеху.
   Турак задержал дыхание, у него напряглись мускулы. Он ждал.
   Небольшой шаттл сел и спустя мгновение, после внутренней настройки боковая дверь открылась, опустился трап. Оставаясь в тени корабля, Сечавех сошел на посадочную площадку.
   И быстро понял, что что-то не так. Но за этот миг Турак покинул укрытие, оказался на открытом месте и недрогнувшей рукой направил шокер на грудь отца.
   Сечавех не двинулся с места. Он не мог добраться до своего жаора быстрее, чем его сын нажмет на спуск, хотя, как и всегда, прибыл вооруженным.
   — Ну, — тихо сказал Сечавех и его голос прозвучал слишком спокойно для человека, который вот-вот должен умереть. — Неплохо организовано. Лорд Думар, если не ошибаюсь?
   Турак кивнул. Он покороче подстриг бороду, более мелко завил волосы и, соответствующим образом используя косметику, изменил черты лица. Теперь он довольно сильно походил на упомянутого Думара. Конечно, отец узнал Турака, но сомнительно, что его узнают и посторонние.
   — Если кто-то меня видел и это станет известно, то след приведет к лорду Думару, — пояснил он.
   — Неплохо спланировано, — тон голоса кайм’эра был откровенно оценивающим, хотя он проявлял осторожность и не делал никаких неожиданных движений, чтобы Турак случайно не выстрелил. — Немного простовато, но ты определенно понял сущность таких дел. Поделись со мной также и остальным, — предложил Сечавех.
   — Машак тебя ненавидит и поэтому принимает решение убить на посадочной площадке, — с нескрываемой гордостью начал Турак. — Но сразу не получается. Начинается борьба, оба падают за край площадки… — он пожал плечами, подразумевая остальное холодностью жеста. — Я сомневаюсь, что удастся собрать то, что осталось и сделать из этого какие-то полезные выводы.
   — А если кто-то и вспомнит, что видел тебя здесь, то дадут неправильное описание. Неплохо, Турак. Думар — не худший мой соперник, но он подойдет. Ты отправил Машаку послание?
   — Да, — Турак улыбнулся, довольный своей работой. — Я использовал код доступа Думара и послал сообщение из соседней системы, где он в данный момент отдыхает. Нанятая мной женщина займет его и не позволит общаться с кем-либо все то время, когда он должен как бы находиться здесь.
   — А для нее ты что приготовил?
   — Черную Смерть.
   Сечавех причмокнул языком.
   — Беру свои слова обратно, Турак, — не неплохо, а великолепно сделано, вплоть до последней детали. Я горжусь твоей работой. На самом деле горжусь. При условии, что ты себя обезопасил…
   — Конечно, — торжествующе улыбнулся сын.
   — Ну тогда… все?
   Турак поднял оружие выше, с очевидным наслаждением поглаживая спусковой крючок.
   — Не совсем. Конечно, силовое поле, окружающее эту платформу, повреждено. Саботаж. Инструменты, которыми выполнялась работа, выбросили, когда специалист покидал город.
   — Их можно связать с…
   — Городом Старшего Растениевода — конкурента.
   — Великолепно! — Сечавех совсем не выглядел, как человек, который вот-вот умрет, да и, судя по голосу, умирать не собирался. — Ну, Турак, все это произвело на меня большое впечатление. Хороший план, прекрасно исполненный, немного сыроват в деталях, но определенно многообещающий. Этот штрих с местным соперником особенно хорош — это даст возможность кайм’эра наказать кого-то не из нашей расы.
   Турак не сводил с него глаз.
   — Я рад, что ты его оценил. — Турак нацелил шокер и его рука напряглась.
   — Еще одно… — вкрадчиво произнес Сечавех.
   — Давай побыстрее!
   — Ты просмотрел одну важную деталь, — выражение лица кайм’эраа было странное и выводило сына из равновесия.
   — Ты не можешь блефом заставить меня отступить! — предупредил Турак.
   — Как типично для браксана… Я верю, что ты убил бы меня, Турак. Превосходно! Лишь немногие из нас осмеливаются лишить жизни наших врагов в эти дни и в нашу эпоху, — он сделал паузу. — У меня есть кое-что для тебя и я должен это тебе отдать перед тем, как ты выстрелишь.
   — Что это?
   Медленно и очень осторожно, чтобы не вывести из терпения сына, Сечавех снял с левого указательного пальца широкое золотое кольцо. Он сделал жест, словно собирался бросить его, затем передумал — лифт находился прямо за Тураком — и вместо этого бросил кольцо на платформу, затем подтолкнул его носком сапога, пока оно не оказалось у ног Турака.
   — Что это? — снова спросил молодой человек, уже менее уверенный в себе.
   — Твое наследство.
   Шокер качнулся в руке Турака.
   — Видишь ли, я ожидал этого. Конечно, ты не можешь убить меня. Я проверил, чтобы мои коллеги знали о нашей неприязни. Да, Турак, всегда помни, что даже у меня есть союзники и на протяжении последних нескольких лет я следил за тобой. Поэтому убивай меня, если хочешь — но только если не ценишь собственную жизнь.
   Рука Турака немного опустилась, движение получилось бессознательным, незапланированным он са не заметил как это вышло.
   — Ты блефуешь, — неуверенно обвинил он отца.
   — Правда? Ну тогда убей меня, Турак. Я умру с наслаждением, думая, как тебя за это накажут — вероятно с помощью устройства, что я как раз разработал для этой цели.
   «О, боги, благословите его!» — выругался про себя молодой человек. Ненависть застила ему глаза, ненависть и боль, но он не смел выстрелить.
   — Но тогда зачем это? — Турак указал на кольцо у своих ног. Рука его дрожала.
   — Потому что ты его заработал, Турак. Ты доказал, что ты — мужчина. Браксан должен быть готов уничтожить любого, кто стоит между ним и его удовольствием — даже если этот кто-то относится к его расе. Даже собственного отца. — лицо Сечавеха посуровело. — Есть и другие, которые называют себя браксанами, но они не понимают, что это значит, и еще меньше достойны этого звания. Но ты, мой сын, ты, кого я готовил… ты воистину браксан. Наконец-то! — глаза Сечавеха горели, а на лице играла улыбка, одновременно веселая и жестокая. — Тебе для этого потребовалось много времени.
   Трясясь от позора и ярости, Турак опустил оружие.
   — Отменное здравомыслие! — одобрил кайм’эра. — Прекрасная смесь варвара и государственного деятеля. Готов убить, но способен увидеть ограниченность политического окружения. Из тебя получится прекрасный взрослый, Турак.
   — Я тебя ненавижу, — с чувством ответил сын. — На этот раз ты меня победил, но клянусь, кайм’эра…
   — Конечно, — Сечавех нетерпеливо оборвал его. — Безусловно, ты исполнишь свою клятву. У меня в этом нет ни малейшего сомнения. Тебе придется подождать, пока ты не будешь уверен, что я перестал следить за тобой. Для этого потребуется много времени. Но человек становится умнее, живя в постоянной борьбе, — он слегка поклонился, на самом деле даже слишком, больше забавляясь, чем выказывая уважение, но не полностью отказывая сыну в последнем. — Я долго ждал этого, Турак. Поздравляю. А теперь, прошу прощения, у меня очень плотный график…
   Турак мог выстрелить тогда — ему следовало бы выстрелить, но реальность связала его по рукам и ногам и он не мог нажать спусковой крючок, который обрек бы на смерть не только кровожадного Сечавеха, но и его жестокосердного сына. Он в бессильной злобе смотрел, как шаттл взлетает с платформы и медленно поднимается в стратосферу, а затем и вовсе скрывается из глаз. Высоко в небе встревожено парили едва раскрывшиеся цветы.
   «Ну, погоди! — подумал Турак. — Когда-нибудь…»
   Но он не забыл поднять кольцо.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

   «Истинного воина дружба обезоруживает, а безопасность для него смертельна. Они ослабляют человека, создавая иллюзию мощи, когда на самом деле подрывают сами основы его силы, заставляя полагаться на других. Все, что отвлекает человека от избранного пути, неприемлемо для того, кто ценит только собственную силу».

Витон

ТЬМА

1

   Анжа попала в капкан чужого сна.
   Такие вещи случались не часто, но случались. Сила эмоций означала силу контакта; в ограниченном пространстве Института, где жили, работали и вместе тренировались сотни экстрасенсов, следовало ожидать, что время от времени двое спящих синхронизируются (как это называлось в Институте) и разделяют одни и те же сны.
   Шансы, что подобное произойдет за пределами Института были ничтожно малы. Тем не менее в этом случае все сошлось воедино. Тот человек обладал слабыми экстрасенсорными способностями, они и позволили ему вступить с ней в контакт; по чистой случайности синхронизировались циклы сна обоих, поэтому в ту ночь они начали видеть сны одновременно; их эмоциональное состояние оказалось сходным, и легко можно было запутаться не в том сне, а эту ошибку трудно исправить после того, как все совершилось. Тем более, что Анжа еще не закончила процесс обучения. Если бы она прошла полный курс, то смогла бы отогнать вторгающиеся образы при помощи ясного и четкого телепатического воздействия, засчет своего навыка. А так, лучшее, что она могла сделать, — это сохранять самообладание в мире, контролируемом другой личностью, и ждать, пока сон не кончится сам по себе.
   Они делили одно тело — чужого — и следовали по знакомым залам Азеанской Академии Воинского Искусства. Паутина переплетающихся биосфер, что кружатся между четвертой и пятой планетами Лууса — Академия была словно улей, где постоянно царила суета. Тут изучали свое искусство дипломаты Империи, мастера по ведению переговоров в Бесконечной Войне изучали традиции и обычаи врага. В Биосфере Людей находилась одна из самых больших, ориентированных на людей, библиотек в Империи, и к ней стаями слетались ученые. Учебные войны организовывались вокруг внешних планет системы, в то время как планеты под номерами три, четыре и пять использовались для учебных занятий на поверхности; участники программ размещались в широко раскинувшейся сети общежитий Академии, боевые корабли стояли в доках на периферии. И конечно там находились студенты: они индивидуально спонсировались, их сурово тренировали и готовили для освоения всех граней Войны, Которую Нельзя Закончить — или любого другого, более мелкого конфликта, на пути которого они могут оказаться в процессе профессиональной деятельности. Немыслимо представить Академию безмолвной; представить, что эти залы когда-то опустеют, вообразить, что все остановиться хотя бы на минуту.
   Но тогда — во сне — все было пусто.
   Он — они — путешествовал по многочисленным, округлым, гладким коридорам, переходя с неспешного шага на нервный бег по мере того, как нарастала тревога. Что-то было не так: Академия покинута — всех эвакуировали? — и он — единственный человек, оставшийся в ней. Его гнала паника и он открывал одну дверь за другой, и отчаянно искал признаки жизни. Но не находил их. С Академией случилось что-то страшное, и его оставили одного. Страх усиливался, когда он представлял всевозможные несчастья, но даже самое худшее из них не объясняло его изоляцию.
   Он был один — в пустых коридорах, в покинутой Академии, возможно во всей вселенной. Он перестал бежать; ноги дрожали и не могли больше поддерживать такой темп. В отчаянии он прислонился к блестящей белой стене, закрыл глаза и стал молиться о силе. «Благословенная Хаша лиу, Перворожденная Азеи…» Но даже в этой молитве не нашлось успокоения. Небеса оказались такими же пустыми, как залы, выстроенные людьми, одиночество — полным.
   Затем из безмолвия донесся шепот чьей-то мысли. Он резко дернулся и попытался прислушаться, но это был не тот звук, что вызвал раздражение его сознания. Запущенный точной комбинацией гормонов, его минимальный экстрасенсорный талант проснулся за долю секунды — и он уловил отчаяние другого.
   Он не один! Направляемый скорее инстинктом, чем разумом, он побежал по лабиринту пустых коридоров, бросился в туннель, который вел к общежитиям-модулям, и стал пробираться вперед, ощупью находя дорогу. Там есть кто-то еще! Кто-то еще, кого забыла Империя, точно также напуганный — без сомнения так. Он резко распахивал двери, одну за другой, быстро осматривал комнаты и обретал лишь пустоту. Наконец добрался до последней комнаты, дверь открылась сама и глазам его предстал источник эстрасенсорного раздражения.
   Он стал как вкопанный.
   Она была красива — богиня на отдыхе, небесный дух, облаченный в человеческое тело, сияющий идол, монумент тому, чем может стать любая женщина. Он подошел к ней, он трепетал, говорить боялся, чтобы на нарушить тишину, которая свела их, и таким образом потерять ее навсегда. Неведомые токи бередили кровь, незнакомое раньше тепло разливалось по телу. Пальцы ныли от желания дотронуться до нее, но он боялся; она растает, казалось, в пустоте, если он проявит, или даже намекнет о своем желании? А это и в самом деле вожделение? Да, это оно, это болезненное тепло гнало его вперед, следовать наитию, делать то, что он не понимал…
   … и когда он протянул руку, чтобы дотронуться до нее и…
   … формы не оказалось, сон уходил и…
   … не покидай меня!..
   На этом Анжа проснулась.
   Минуту она просто лежала, унимая колотящееся сердце. Она и раньше оказывалась в мужских снах, но никогда они не были такими откровенно азеанскими. Одиночество этого человека поймало ее в ловушку, и девочка попала в один ритм с его страхом, но это являлось прелюдией к истинному значению сна. Спящий находился в процессе установления связи, сам того не зная: когда его тело готовилось найти спутницу жизни, спящее сознание играло с образами, чтобы дать человеку привыкнуть к облику невесты и собственным естественным устремлениям.
   Разделить такой опыт и было как раз тем, что требовалось Анже.
   «Как насчет того, чтобы найти себе пару, директор?».
   «Что ты имеешь ввиду?».
   «Я испытаю это? Я в достаточной мере азеанка?».
   «А ты хочешь этого?».
   «Ответьте на вопрос».
   «У тебя подходящие генетические коды. Предполагаю, что инстинкты дремлют пока. Будет ли он задействован, я сказать не могу…»
   Девушку расстроил ни сам сон. Она думала о пробуждении желания, что осталось после, бессмысленном жаре, незнакомом для народа, из которого произошли ее родители. Азеанцы не испытывали желания к незнакомцам и не проводили ночи наедине с неясным возбуждением, бередящем кровь. А с Анжей было именно так. Не существовало мер для удовлетворения желания, потому что Совет Правосудия тут же воспользуется этим для доказательства чужеродности ее натуры; а ведь Анжа хотела получить признание, как истинная азеанка.
   И хотя она не посмела удовлетворить его, физический голод присутствовал — и это, больше чем что-либо, доказывало, насколько она здесь чужая.

2

   Введение в браксинскую психологию
   Дочь Дармела лиу Туконе прояснит этот момент?
 
   Транскультурализм: за пределами дипломатии
   Это правда, что ты разделяла мысли с одним из них ?
 
   Политика коммуникаций
   … была инструментом в разрешения дарианского вопроса…
 
   «Она такая холодная, такая отстраненная. Такая отличная от всех».
   «Она думает, что знает все».
   «Такая эксцентричная!».
   «На самом деле она — не одна из нас».
   «Зачем она здесь?».

3

   Биосфера Навыков Ориентирования на Местности / Центр Ведения Примитивных Боевых Действий был домом для Анжи более, чем любое другое место в Академии.
   Ее растили для меча. На Ллорну, в мире Института, фехтование являлось любимым видом спорта; он тренировал как физические, так и психические навыки одновременно, а это могли обеспечить лишь немногие упражнения. На Ллорну игры с мечом были быстрыми, как молния, руки пытались двигаться быстрее мысли, поскольку соперники осознавали, что даже секундное колебание дает противнику возможность изучить твои намерения. Здесь же все происходило по-другому, и представляло меньшую опасность. Анжу редко побеждали. Даже учителя боевых искусств не могли одолеть ее естественное преимущество. Если ей давали хоть миг чтобы собраться, Анжа могла считать планы противника с его сознания и тут же придумать план атаки или защиты, чтобы им противостоять. Она чувствовала его боль, его усталость, могла поиграть на слабостях противника. Но тем не менее спорт приносил девочке удовольствие, хотя бы потому, что был таким знакомым, если не по другой причине. И ореол варварства, окружавший заостренную сталь, был по ее дикой натуре, и это являлось лишним поводом, чтобы почаще посещать Центр.
   Анжа взяла учебный меч со стойки, установила тренировочную машину на режим простого парирования и одиночных ответных уколов, после чего начала тренировку.
   — Кадет Анжа лиу, — обратились к ней.
   Она закончила движение, встала по стойке смирно, и развернулась лицом к говорившему. Мужчина средних лет, лугастинец, удовлетворенно кивнул. Поскольку азеанцы не любят оружие с лезвиями, в этой Биосфере часто работали иноземцы, тем не менее редкостью представлялась возможность узреть неазеанца праздно гуляющим по залам.
   — Да, господин?
   — Ты слишком напряжена. Расслабь кисть, — в его голосе слышался легкий акцент, который подтверждал его лугастинское происхождение. — Начни сначала!
   Девушка насторожилась. Она идеально владела мечом и знала это; тем не менее от поверхностного сознания незнакомца исходили токи опыта и власти, причем в таком объеме, что она приняла критику. Кивнула и начала упражнение с начала.
   Атака, немедленно; машина ответила с молниеносной быстротой, потребовав полного внимания. Но Анжа одновременно еще и следила за незнакомцем с помощью телепатии, наблюдала, как отражается в его сознании ее образ, искаженный критикой. Вот она и вот источник замечания наставника… Девушка расслабила именно те мышцы и точно так, как ментально указывал незнакомец, и не удивилась, обнаружив, что атака улучшилась благодаря этому изменению.
   Она обернулась к нему с немым вопросом.
   — Литиус Юмада, учитель по первобытному вооружению, — слегка поклонился тот, насмешливо улыбаясь.
   — Я не знала, — поразилась Анжа.
   — Конечно. Я и не хотел, чтобы ты знала, иначе сразу бы представился.
   Литиус Юмада, тот, кому нет равных в поединках на первобытном оружии, если слухи о нем правдивы. Единственный неазеанец, которого когда-либо приглашали для участия в военной тренировочной программе Академии. Лучший из мастеров, он искал по галактике способных инструкторов и оттачивал их способности до идеальной формы. Учителя Академии должны быть безупречны, и он делал их таковыми. Студенты, которые считали Литиуса Юмаду легендой, редко его видели. Он никогда их не тренировал лично.
   Все эти мысли пронеслись в голове Анжи, пока она разглядывала наставника. Юмада взял с общей стойки оружие вместе с двумя защитными накладками. Одну бросил ей.
   — Пятый режим, — велел он тоном, который требовал беспрекословного подчинения.
   Анжа быстро застегнула пояс на талии и включила легкое защитное поле. Пятый режим защитит ее от физических увечий, одновременно синтезируя боль, что она могла испытать, если б не надела броню. Этим режимом редко пользовались.
   Стойка. Приветствие. Обычай лугастинской дуэли, придуманный народом, который сохранял гордость и чувство собственного достоинства во время ритуального убийства себе подобных. Анжа получала подсказки из сознания Юмады, считывая информацию о том, чего он от нее ждет. И скоре заслужила его улыбку.
   — Значит, все так, как говорят, — произнес он с одобрением. — Телепатия хорошо тебе помогает, но, подозреваю, ты чрезмерно на нее полагаешься. Будь осторожна!
   Он действовал быстро, невероятно быстро, со скоростью, которой нельзя было ожидать от человека его возраста. Слишком быстро, чтобы Анжа могла предугадать его действия. Юмада начал маневр из трех частей, он контролировал ее реакции до последнего момента; Анжа ушла от мастера только когда острие его клинка готово было поразить ее, и даже тогда — с трудом. Хаша! Он околдовал ее, так может только экстрасенс, хотя ни малейшего намека на такие способности девушка не нашла. Дело было в красоте его движений, контролируемой им смертоносной грации, она дурманила, как наркотик.
   Анже потребовались все ее умения и навыки, чтобы сопротивляться завораживающей красоте и сосредоточить внимание на цели. Было еще труднее раскрыть намерения Юмады и получить таким образом обыкновенное преимущество. Казалось, что он думает телом, не размышляя, а реагируя. Но, вот оно: как будто бы намек на план. Анжа проанализировала его, заманила Юмаду в придуманную им самим ловушку, провела комбинацию защита/нападение (конечно, расслабив кисть, как он учил) и ударила мастера по вытянутой руке.
   Боль была сильной, Анжа это чувствовала. Но Юмада только поморщился слегка. Когда боль почти растаяла, он снова поднял меч и велел Анже продолжать.
   Тупая боль оставалась, но едва ли ее достаточно, чтоб повлиять на его реакцию. Но теперь разум Юмады открылся перед девушкой.
   Мысли, поддерживавшие его движения, были едва уловимы, но они все равно присутствовали. Зная, где искать, Анжа улавливала его намерения как раз тогда, когда они превращались в действия, и получала преимущество на долю секунды, а этого оказывалось достаточно. Снова и снова она справлялась с его атаками; и сама инициировала атаки, считывая мысли Юмады, даже когда не удавалось до него добраться. Победа была только делом времени. Наконец перед ней открылась возможность, несоответствие между намерением и действием, и в результате Юмада подставил левое плечо. Анжа ударила, с такой скоростью, на какую только была способна. И удар пришелся в цель.
   Она получила передышку, пока Юмада приходил в себя. Мускулы болели от непривычных усилий, тело покрылось потом. Юмада оказался недостаточно хорош, чтобы с ней справиться — ни один человек, обладающий только физическими возможностями, не мог этого сделать — но он был достаточно хорош, чтобы заставить ее потрудиться, чтоб победить. «Приятное разнообразие», — подумала Анжа.
   — Ты напряжена, — заметил Юмада. Девушка попыталась расслабиться. — Начинай!
   На этот раз было легче. Они оба начали уставать, их движения замедлились и появился временной промежуток между мыслями и действиями — даже больше, чем раньше. Теперь считывание мыслей противника не представляло трудности для Анжи, и хотя ей все еще требовались немалые усилия, чтобы поспевать за ним, становилось все легче и легче держать идеальную защиту или начинать атаку в нужное время.
   Однако Юмада был хорош, невероятно хорош. Он сдерживал девушку так долго, насколько может человек с одними физическими возможностями. И лишь когда напряжение затянувшегося поединка начало влиять на его отточенные движения, Анже вновь удалось ударить.
   Прикосновение к тыльной стороне руки. Боль. И Юмада кивнул. Удовлетворение? Понимание? Анжа думала, что он закончит поединок, но, подняв меч, мастре снова призвал ее к поединку.
   «Почему?» — думала Анжа. Это не было настоящим вызовом — по крайней мере если она будет осторожна. Мысли Юмады стали ясными для нее — теперь, когда Анжа знала, как их находить. Так всегда происходило с людьми, не обладающими экстрасенсорными способностями, даже легендарный боец не мог надеяться свести на нет ее преимущество, не владея телепатическим даром.
   Анжа осторожно атаковала, клинок скользнул влево и вниз, когда Юмада начал блокировать ее удар. Его лезвие описало круг, поймало ее клинок, развернув его в сторону, начиная контратаку. Анжа угадала, что будет дальше, и соответствующим образом защитилась. Становилось все легче и легче. Его намерения промелькнуло яркой искрой, стало действием — Анжа уверенно его нейтрализовала — и вдруг тонкая сталь необъяснимым образом проскользнула мимо и боль от удара пронзил ей грудь, парализовав все ощущения.
   Меч выпал из руки девушки, Анжа слышала это. Рука предала ее. Мгновение спустя боль начала спадать, она могла снова двигаться.
   Девушка пораженно посмотрела на Юмаду.
   — Сквозь корпус до позвоночника, — бросил он. — Очень хорошо, Анжа лиу, но ты слишком полагаешься на свой особый талант. Истинный мастер способен свести на нет это преимущество, имея должную подготовку. А она у меня есть.
   Ее зрение прояснялось, а с ним и разум.
   — Вы знали, — тихо вымолвила девушка.
   — Это было очевидно. Как и то, что имея такое преимущество, ты станешь от него зависеть. Это опасная слабость, кадет, — как в фехтовании, так и на войне. Запомни это! — Мастер снял защитную накладку и убрал ее на место. Поставил меч на стойку. — У тебя большой потенциал, хотя ты слишком самоуверенна. Будь осторожна с соперниками, что так легко предсказуемы; может статься, что он планирует одно, а цель преследует другую, — Юмада вновь повернулся к девушке лицом. — Ты можешь стать мастером. Я предлагаю тебе тренироваться со мной. Что ты на это скажешь?