Страница:
— Я прошелся вдоль одной из приграничных территорий так внимательно, как мог, — выговорил телепат. — Не исключено, что я пропустил ее. Если нет, то я даже не могу тебе сказать, какие планеты я просмотрел, только в каком направлении они находятся и их так называемые культурные подписи.
— Твоих способностей, кажется, недостаточно для выполнения задания, — ровным голосом произнес Затар.
Феран молча закусил губу и с минуту молчал перед тем, как ответить:
— Ну значит мне придется улучшить их, не так ли?
Твердый кусок пластика коснулся его плеча. Феран взял его из рук Затара.
— Что это? — спросил зонд.
— Культурные модели главных планет в Холдинге, по секторам. Выдано компьютером. За качество не ручаюсь.
Феран пораженно посмотрел на пластиковую карточку. Там были данные по каждой планете: точное местоположение, положение относительно Бисалоанских небес и количество населенных людьми центров между планетой и Бракси — самые важные территориальные метки для телепатической работы. Отмечались и детали: «Колония на неприятно жаркой планете с низкой силой тяжести, сильным недостатком воды, большой дневной цикл. Местная религия — поклонение солнцу и воде, обычная фиксация на смерти, враждебное отношение к зимнему солнцестоянию…». Это был телепатический эквивалент звездной карты. Удивленный Феран посмотрел на Затара, но вдруг почувствовал облегчение.
— Это может помочь… — прошептал он.
Но притиера уже ушел.
Феран какое-то время изучал карту, знакомясь с ключевыми точками, затем собрался с силами и снова отправил ментальный шуп.
… лес разумов, ветвями перепутанных в бескрайнем космосе, яркие точки тут и там… он насчитал одну, две, три, направленные сквозь созвездие Ликующего Воина, вон там прочно укрепиться и…
Телепат ухватился за планету Талмир и повернул ее у себя в сознании, погладил поверхность вопросительными импульсами и заметил тут и там ощетинившиеся от непривычного контакта сознания. Природные экстрасенсы, но не развитые, не действующие. Феран снова дотронулся до них только на мгновение, ему стало грустно, что его же сила принесла ему столько боли. «Почему я не мог быть таким, как они?». Затем Феран прошел сквозь разум планеты в целом, и не нашел ничего, что вело бы к желанной цели.
«Я не хочу умирать!» — в панике думал он. Страх его распространился во всех направлениях, пока, несомое течением Вселенной, его отчаянье не коснулось всех планет в Холдинге. Это было опасно. Если Анжа учует Ферана до того, как он найдет ее, она может нанести удар, пока он открыт. Феран отвлекся от поисков и снова сосредоточился на своем положении. Тело его в страхе сжалось на полу обсерватории, прижав руки к животу и судорожно подергиваясь.
«Ты должен прорваться… должен!» — билось в голове Ферана.
Удар, вызванный безысходностью, прорезал Пустоту и разорвал ментальную оболочку какой-то неизвестной планеты. «Я теряю контроль!» — беспомощно подумал Феран. Он представил модели дисциплины разделения, прогнал их сквозь разум один раз, другой, третий, — и они наконец закрепились и закрыли его от мира. «Все дело в проведенных здесь годах, — сказал Феран сам себе. — Подготовка дала сбой». Но он был доволен, что все-таки заработало.
Через какое-то время он опять осторожно выпустил щуп. И тут же убрал его, чтобы подумать.
«Если буду слепо переходить от сектора к сектору — даже если не придется пройти их все, — все равно неэффективно, — признал он. — Должен быть лучший способ. Мне нужно его найти…»
Феран отпустил мысли, чтоб они развивались сами по себе, и ждал, какие выводы сделает подсознание.
«Я — зонд, а не телепат. Тем не менее, я занимаюсь этим так, как сделал бы любой телепат в такой ситуации, и у меня столько же шансов на успех. Должен быть другой подход, что позволит мне применить всю мою силу, даже абстрактные способности, тем особенным образом, который не присущ обычному телепату? Это мой единственный путь».
Это была догадка и ничего более, но Институт научил, что подсказки интуиции — ценный познавательный опыт, и Феран верил в это.
«Я думал об Анже в конкретных терминах. Телепат. Ренегат. К’айр’вса. Это те метки, что требуются телепату для работы и ограничивают силу только могуществом сенсорного опыта. Я знаю ее ментальную подпись. (Ар, как хорошо я ее знаю!) Мне нужно думать о ней в чистом виде».
Телепат задумался о самой природе поиска. Если требуется найти предмет в большом доме, размышлял Феран, то необязательно начинать с тщательного изучения каждой детали архитектуры. Человек быстро осмотрит весь дом и поглядит, не лежит ли искомый предмет на видном месте.
Почему бы не поступить так и со звездами?
В напряжении и страхе Феран приготовился. Отражая наложенные им самим барьеры, он собрал всю свою силу и отделил от нее все связывающие мысли и образы, пока вся его сущность не подчинилась чистой телепатической чувствительности. Затем Феран открыл свое сознание космосу.
Мысли и чувства без имени, знакомые и незнакомые, стабильные и нестабильные, продолжительные и мгновенные… море мыслей, без стремления им управлять… концентрации здесь и там (не нужно думать «планеты», попросил зонд сам себя), и вон там снова… там такой уклад… а вон та наполнена разрушением…
Казалось, он дрейфовал в потоках мысли целую вечность; он забыл, какое удовольствие доставляет этот процесс. Чтобы сфокусировать внимание на море разумов во Вселенной, Феран оставил контроль над телом небольшой части мозга, которая могла делать это автоматически, и плыл, свободный от всех материальных забот в радости чистого чувства. Миры кружились вокруг него, а с ними мысли миллионов существ перемещались по своим личным орбитам и циклам, от сонно-молчаливых до нервных и настороженных, отражения света и тьмы, и времен года медленно двигались вокруг сознания Ферана, яркие ментальные точки плясали в пустоте перед ним…
«Анжа».
Он осторожно коснулся ее, очень осторожно, лишив свое сознание какой-либо индивидуальности, позволяя только легчайшему шепоту коснуться ее чувствительного разума. Она была слишком занята, чтобы заметить, или, что не исключено (это пришло ему на ум только теперь), она не смогла распознать истинно абстрактный импульс. Феран отступил и мягко исследовал ее окружение. Пять сознаний, четыре из них — экстрасенсорные, составляют планы на будущее… Было безопаснее читать их сознания, чем сознание Анжи, Феран так и поступил. Тьма, световые годы, многие годы, время проходит в бездействии… неясность, неизвестность… обнаружат — и хорошо!… честолюбие, намерение добиться победы… терпение, превыше всего остального — терпение. И всегда — образ тьмы; это будет важным для Затара, в этом Феран не сомневался. Он дотронулся до ближайших планет и поглотил их культурное наполнение: увеличение роскоши, оргиастические ритуалы в сезон сбора урожая, спокойная, безопасная окружающая среда; колониальные проблемы, мужское население превалирует, добыча полезных ископаемых в более холодных регионах… Феран вытянул все, что мог из планет, мимо которых проходила Анжа, запоминая их культурную ориентацию. Она даст ключ к местонахождению Анжи. Феран сделал над собой усилие — несмотря на растущую усталость надо было продолжать поиски…
… сильная боль в центрах мысли, это слишком, слишком, разум напрягается, тело падает, я тону! Возврат, возврат (дисциплина реинтеграции), возврат…
Он открыл глаза.
Ничего.
Глаза. Зонд прикоснулся к ним. Ощущение. Туман перед взором проясняется… Солнце — жжет, печет… Со слабым стоном Феран отвернулся от света.
— Лорд Феран, — мягко произнесли за спиной.
Он поднял голову и удивился, что притиера способен на такой мягкий тон.
Затар присел на корточки рядом с ним и по обе стороны от Ферана опустились на колени две женщины. Одна из них протянула ему чашу с водой, вид которой вызвал у него жуткую жажду. Феран пролил большую часть воды, пока пил, — контроль над телом был еще далек от совершенства.
— Я добрался до нее, — выдавил он хрипло, во рту совсем пересохло, но телепат ликовал.
Затар ждал, что он скажет дальше.
Феран выдал все детали дела. Затар ввел все это в компьютер; надо надеяться, что огромный мозг, охраняющий Дом, сможет что-то сделать с этой путаницей и перевести собранную информацию в конкретные данные.
— Я нашел ее… — прошептал Феран. Его глаза были закрыты, солнечный свет проникал даже сквозь плотно прикрытые веки. «Я дотронулся до нее… Кто мог подумать, что один человек может быть столь силен?».
Женщина омыла его лоб прохладной водой. Прикосновение ее руки принесло зонду большое страдание, чем следовало, даже с его повышенной чувствительностью. Феран потянулся к ее сознанию и понял, что получил солнечный ожог. Его чувства яростно воспротивились, отказываясь от усилий, и его экстрасенорная и физическая реакция оказалась такой сильной, что Ферана вырвало прямо на пол.
Женская рука нежно гладила его шею, снимая напряжение. У него не было сил двигаться, он лежал там, где упал. Чужие руки вымыли его, затем — пол под ним.
— Ты все сделал хорошо, — послышался голос притиеры, как будто не связанный с его обладателем. — Анжа направляется прочь от Холдинга, к Пустой Зоне, за Йерренской границей. Мы не сможем найти ее в самой туманности, и потребуется годовой перелет, чтобы покрыть это расстояние, но, по крайней мере, у нас есть, с чем работать. Похоже, она убегает от Войны, — заметил Затар.
— Я не верю в это, — прошептал Феран.
— И я тоже. Мы получим лучшие данные о направлении у компьютера, затем я отправлю туда разведчиков. Мы ее найдем.
— Притиера… — Феран закашлялся, потом снова попробовал заговорить. — Если ты скажешь разведчикам, что они ищут… Они сосредоточат на ней свое внимание. Анжа это быстро поймет. Физическое расстояние для нас мало значит; ментальный фокус — это все. Будь осторожен… — Феран хватал ртом воздух, его горло саднило и дышать было тяжело. — Мне жаль, что потребовалось столько времени… — какую чушь он несет! — Пропустил утро…
— Пропустил три дня, Феран. Но все в порядке, — сильная рука сжала его плечо. — Результат стоил ожидания.
Феран заснул.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Подобно тени Сечавех ступал по плохо освещенному коридору. Стены вокруг него были сделаны из камня, как и лестница, ведущая сюда, как помещения, двери которых вели из этого коридора. Холодный камень, грубый, серый и влажный из-за подземной влаги. Грибки кучковались на неровных плитах и раъедали раствор между них; запах гниения густо висел в узких проемах, намекая на пытки, которые тут имели место, и на мучения, которые еще предстояло перенести узникам.
Сечавех был напряжен, он всегда был напряжен. Но теперь тревога натянулось как струна, душило само его сердце. Ярость кипела в нем, кипела и лилась через край, пульсировала среди древних стен, затопляя коридоры какофонией гнева.
Он проиграл! Нет, он НЕ ПРОИГРАЛ. Это было непреложно: Сечавех не может проиграть. Другие с их жалким сочувствием, доверчивые к женщинам и недооценивающие своих врагов, своих собственных коллег… Они могут проиграть и увидеть, как планы их рушатся. Но не он. Жизнь показалась выцветшей и бесполезной лишь на миг… Сечавех подавил свою ярость как мог, и пообещал самому себе: «Завтра. Завтра я отомщу!».
Но завтра не будет, и он это знал. Сечавех страстно желал управлять Бракси с того дня, как ступил на эту планету, циничный юноша, со шрамами, незажившими после его унижения на чужой земле. Каждое мгновение с тех пор он проводил или в работе для достижения этой цели, или в мечтах о минуте, когда это наконец станет реальностью. Сечавех объединился с Йирилом потому, что тот пользовался уважением среди кайм’эра, и предложил безжалостность и молодость свою в обмен на то, что Йирил согласиться поддерживать его и направлять. И именно он успокаивал Сечавеха, он обучал юношу плетению интриг в центральном регионе, а позднее он использовал его за дикость и Сечавех ответил ему тем же. Они объединились с Виниром потому, что это казалось разумным политическим шагом в то время. Трое мужчин действовали согласно и могли использовать власть в правительстве, где предполагалось, что ни один человек не станет поддерживать другого. Затем Затар… Сечавех выругался, как только имя это слетело с его губ, выплюнул его, словно ядовитую мерзость. Затар. Он сделал возможным единоличное правление, а затем воссел на троне, в то время как Сечавех, бессильный из-за маленькой неосторожности, вынужден остаться в стороне и наблюдать беспомощно. Затар! Сечавех планировал сбросить его в подходящий момент, чтобы привести Холдинг в состояние хаоса и затем восстановить свое положение. Он использовал Затара в молодости и был готов противостоять его растущей силе; он провел годы, планируя этот шаг, мечтал о нем и был готов к этому.
А затем появилась Венари.
И чума.
И бессилие.
Сечавех зарычал и стукнул кулаком по пластине у обитой сталью двери, которая сама поднялась вверх, чтобы впустить его внутрь. Дал сигнал, чтобы дверь снова опустилась у него за спиной, и оказался заперт в крошечной каменной камере, где пахло гнилью и смертью — и страхом.
«Затар, я тебя уничтожу!» — подумал Сечавех свирепо.
Он осмотрел камеру, наслаждаясь отвратительной атмосферой. Эта камера была одной из самых маленьких, он специально спроектировал ее так, повторив темные помещения иллеанских катакомб. Влажная, вонючая и кроме всего прочего еще и душная, кошмар для страдающего клаустрофобией. Стены давили на жертву, низкий потолок был хитро выложен камнями так, что казалось, будто они плохо укреплены. Может ведь потолок упасть и раздавить беспомощного пленника? Тому, кто не знал деталей проекта, на ум приходил только положительный ответ. Стены точно также создавали ложное впечатление, вверху они словно клонились внутрь и будто чувствовался вес земли над головой, тысячи тонн породы, что вот-вот обрушаться и погребут под собой все.
Сечавех сломил многих людей в этой камере, и ему не требовалось прилагать особые усилия, чтобы сломить их: самого вида камеры было достаточно, если в нее помещали тех, кто давно привык к широким открытым пространствам и бесконечности Пустоты. Теперь в камере содержалась лишь одна пленница — женщина в начальной стадии лихорадки, прикованная цепью к неровной стене. Сечавех остановился перед ней и дотронулся пальцем в перчатке до ее щеки. Женщина дрожала от страха, ее обнаженное тело покрывали мелкие бисеринки пота. В тусклом, неровном свете золотистая кожа женщины казалась серой и морщинистой; ее прекрасные белые волосы спутанными грязными прядями свисали по плечам. Комки грязи и пыль в них напоминали прически азеанских дипломатов, которые обычно посыпали волосы золотистым порошком. Заместитель командира, капитан истребителя, ведущая разведчица… Сечавех не помнил ее точный ранг, но это не имело значения. Ее привезли на Бракси и он сломил женщину, вытягивая секретную информацию из ее извивающегося тела, подобно тому, как выжимал сок из плода сары. Теперь осталась лишь пустая оболочка, чтобы потешиться вдоволь, и Сечавех с наслаждением исследовал ее недостатки.
Женщина посмотрела на него — или сквозь него — глазами, давно потерявшими блеск. Запах страха наполнял ее дыхание. Одна только близость Сечавеха причиняла ей жуткую боль, и он знал это; пододвинулся ближе, прижимая ее к стене своим телом, и улыбнулся, когда стон, полный страданий, вырвался из ее груди. Женщина страдала клаустрофобией; выяснить это не составило большого труда. Теперь Сечавех владел ключом к ее душе — это было нечто подобное Имени, если бы азеанцам давали Имена. Ее страх вначале проявлялся слабо, как легкий дискомфорт, и она без труда с ним справлялась, избегая ситуаций, что разбудили бы ее дремлющую фобию. Но поступая так, она не знала еще Сечавеха.
Глядя в глаза женщине, он увидел последствия своей работы: тонкую грань между ужасом и безумием, на которой балансировала пленница, страстно желая последнего, но страдая в руках у Сечавеха от первого. Если работать осторожно, то она может прожить десятки лет; каких высот может достичь ее фобия, если у Сечавеха будет целая жизнь для работы над нею? Мысль возбудила его и заставила кровь вскипеть в жилах. Когда-то женская плоть могла доставлять ему удовольствие, судороги, агония, когда они кричали, умоляли, умирали. Но теперь удовольствие заключалось в боли и только в ней, Сечавех испытывал голод к неистовой враждебности, видя в нем особое удовлетворение.
Он дотронулся пальцем до век женщины, отмечая ее рефлекторную реакцию. Разве не удивительно, что тело еще пытается защититься от увечий, после того, как душа давно потеряла надежду? Сечавех вскоре вырвет ей глаза и сравнит, как разница между темнотой слепоты и темнотой тюрьмы влияет на ее фобию. Будет ли качественная различие? Воображение только что ослепнувшей сделает невидимую тюрьму более давящей — или наоборотя, снизит эффект черноты, в которую никогда не проникнет луч света? Этот вопрос заставил кровь бурлить сильнееЯ, и Сечавеху стало жарко.
Внезапно женщина вскрикнула и ее глаза округлились от ужаса.
Что касается Затара… Сечавех проклинал это имя, Дом, и больше всего — собственную глупость. Но он еще отомстит! Закон там или нет, но он в конце концов победит. Благодаря собственным слабостям Затар лишится силы и погибнет; Сечавех не зря провел жизнь в изучении человеческих страданий и изучал их не только ради преходящих удовольствий. Он знал, как принести боль Затару, если не удастся лишить его власти; он мог заставить кровоточить сердце Затара, пока трон Бракси не станет для него пустым — пока он сам не попробует тот вид бессильной ярости, которую вынужден терпеть Сечавех.
Он все это спланировал и вскоре план начнет работать. Ньен станет первым ударом: она получит сильный удар, болезненный, возможно даже в открытую. В ней нет крови браксанов и поэтому закон не защищает ее от Смерти по Прихоти. Как типично для Затара, что он воспринимал ее безопасность как должное все эти годы! Какую печаль узнает великий притиера, который снимал перчатки перед женщиной? Он это заслужил, заверил себя Сечавех.
Женщина на полу резко вскрикнула; ее лицо побелело от страха и она извивалась у стены, отчаянно дергая удерживающие ее цепи. Это будет интересное развитие ситуации! Сечавех схватил женщину за подбородок и заставил ее посмотреть себе в глаза. Кровь капала с ее раскрытого в крике рта, оставляя пятна на его перчатке. Внутренние повреждения? Но на какие конвульсии вдохновляет его присутствие! Возбужденный, с любопытством он смотрел на нее — и вдруг быстро отступил назад, когда причина страданий стала очевидной.
— Нет! — прошипел Сечавех, отступая назад настолько, насколько позволяла крошечная камера.
Черная пена выступила на губах женщины и потекла по подбородку, следуя по кровавой тропе. Все тело ее содрогалось, куски черноты стали появляться тут и там на мокром от пота, худом теле.
Черная Смерть.
Первый шок быстро прошел и к Сечавеху вернулся разум. Пока он в безопасности, потому что ее тело приковано цепями, но руки и ноги бьются в судорогах, по мере того, как их съедает изнутри, и он может оказаться в опасном положении. Сечавех быстро двинулся к двери и положил руку на управляющую замком пластину.
Ничего не произошло.
Он нажал снова.
Дверь не шевелилась.
На лбу выступил пот; Сечавех понял, что руки его дрожат. Снова и снова он пытался заставить управляющий дверью механизм работать. Наконец, он подпер плечом дверь и попытался поднять ее — но никакой ручки там не было, не имелось совсем ничего, за что можно было бы ухватиться. Гладкий, тяжелой камень скользил и не поддавался.
Сечавех испугался.
Теперь крики стали оглушительными и в другом месте и в другое время они пронзали бы его душу удовольствием; теперь у него кровь стыла в жилах, руки похолодели, сердце объял холод. Сечавех отступил от женщины настолько, насколько мог, и вытянул перед собой плащ. Еще одна преграда между ним и высшей пыткой для человека. А плащ вообще-то поможет — достаточно ли его? Кричать о помощи бесполезно; кто услышит его голос на фоне диких воплей? И помогут ли, если услышат? Кто-то запечатал дверь за его спиной; такие вещи не происходят случайно. Кто-то, имеющий доступ к системе безопасности Дома и способный организовать срыв работы компьютера…
— Позовите Силне! — приказал Сечавех.
Кусок живой гнили приземлился прямо у его лица и едва-едва не задел плечо. Сечавеха унижала необходимость звать на помощь женщину, но дело было в том, что Силне была единственной в Доме, кто не мог допустить смерти Сечавеха. Если она лишится его поддержки, то останется бездомной, — женщина, которая так провинилась перед Хозяином, не сможет найти нового патрона среди высшего класса. Она не смела перечить ему… и поэтому он ей доверял.
— Силне!
Линия черноты проложила путь по ноге женщины, она извивалась в судорогах, куски ее плоти бомбардировали Сечавеха со всех сторон. Один из них попал ему на плащ, но мужчина быстро его сбросил.
— Скажите Силне, приведите ее сюда! — кричал он в отчаянии.
Его плащ пожирала Черная Смерть; Сечавех в ужасе смотрел, как тот съеживается, словно живой, и содрогнулся от мысли, что тоже самое может случиться с ним самим.
— Компьютер! Позови…
Вверх взлетел еще один кусок гнилостной вонючей субстанции, ударился о Сечавеха и быстро пустил корни в шерстяном рукаве его туники. Если бы Сечавех одевался, следуя иностранной моде, то у него было бы мгновение, чтобы сбросить эту дрянь — при помощи меча или даже ножен, любого металлического или синтетического предмета. Увы, ткань, из которой была сшита его одежда, имела животное происхождение и была богаты протеинами, а поэтому представляли съедобный материал для жуткой Смерти — как и плоть, что находилась под одеждой. Сечавех застонал, когда яд впился ему в руку, попытался в последний раз закричать, прося о помощи, но лишь завыл. А яд поглощал его нервы, жадный до чужой боли.
Сечавех машинально поднял вторую руку — попытаться счистить хоть немного яда с пораженной руки, но остановился. Дотронуться до Черной Смерти означает распространить яд дальше. Как тогда ему спастись? Он заставил себя стоять неподвижно, выдерживая пронзавшие тело раскаленные иглы боли, пока черная грязь не стала капать с пораженных пальцев. «Должен быть способ пережить это!» — лихорадочно думал Сечавех. Азеанцы часто заражаются и не умирают от этого. Какой техникой они пользуются?
Когда новый приступ боли взорвался в предплечье, Сечавех вспомнил.
Он сжал зубы и приготовился, собираясь с силами. Теперь есть надежда… и жуткое очарование, в котором он никогда бы себе не признался, любуясь, как он справляется со смертью, что унесла многих. «Боль и я — старые товарищи…» — подумалось Сечавеху. Он протянул правую руку к жаору, осторожно приложил большой палец к замку. Он был запрограммирован на левую руку, но сработал и в ответ на прикосновение правой — и Сечавех с облегчением вздохнул, когда ножны открылись, хотя слезы затмевали ему взор, пока он доставал клинок из ножен. Ампутация: в этом и заключался секрет. Отрезать конечность, в которой поселился яд, до того, как он успел распространиться. Сечавех рубанул себя по больной руке, прежде чем засомневаться. Это следовало делать быстро. До того, как боль поглотит разум.
Меч — который мог резать настоящий металл и должен был пройти сквозь тело, как масло — отскочил от его руки! Отскочил — и упал на каменный пол, за пределы досягаемости. Сечавех в ужасе уставился на него и закричал — потому что яд вошел в его тело. Бездумный звук, безумный, боль, невыносимая боль… Черная Смерть коснулась его щеки и зацепилась там корнями, поэтому когда Сечавех стал хватать ртом воздух, она начала его душить. Он упал, но не расшибся и в любом случае это было неважно: его пожирало изнутри, словно яд обладал разумом и намеревался доставить человеку максимум страданий. В этом он преуспел.
И затем — верх издевательства — яд остановился перед сердцем. Кипение плоти прекратилось, чернота посерела. Оголенные нервы пели о пытке, в то время как сердце с трудом продолжало биться, борясь за жизнь, которая уже стала хуже смерти. Но сражение давно было проиграно. Кровь выливалась, словно откачиваемая насосом. К мозгу не поступал кислород, он держался за мысль о боли сколько мог, затем медленно стал отступать во тьму.
Лорд, Старейшина и кайм’эра Сечавех, сын Лурата и М’нисы, умер.
— Твоих способностей, кажется, недостаточно для выполнения задания, — ровным голосом произнес Затар.
Феран молча закусил губу и с минуту молчал перед тем, как ответить:
— Ну значит мне придется улучшить их, не так ли?
Твердый кусок пластика коснулся его плеча. Феран взял его из рук Затара.
— Что это? — спросил зонд.
— Культурные модели главных планет в Холдинге, по секторам. Выдано компьютером. За качество не ручаюсь.
Феран пораженно посмотрел на пластиковую карточку. Там были данные по каждой планете: точное местоположение, положение относительно Бисалоанских небес и количество населенных людьми центров между планетой и Бракси — самые важные территориальные метки для телепатической работы. Отмечались и детали: «Колония на неприятно жаркой планете с низкой силой тяжести, сильным недостатком воды, большой дневной цикл. Местная религия — поклонение солнцу и воде, обычная фиксация на смерти, враждебное отношение к зимнему солнцестоянию…». Это был телепатический эквивалент звездной карты. Удивленный Феран посмотрел на Затара, но вдруг почувствовал облегчение.
— Это может помочь… — прошептал он.
Но притиера уже ушел.
Феран какое-то время изучал карту, знакомясь с ключевыми точками, затем собрался с силами и снова отправил ментальный шуп.
… лес разумов, ветвями перепутанных в бескрайнем космосе, яркие точки тут и там… он насчитал одну, две, три, направленные сквозь созвездие Ликующего Воина, вон там прочно укрепиться и…
Телепат ухватился за планету Талмир и повернул ее у себя в сознании, погладил поверхность вопросительными импульсами и заметил тут и там ощетинившиеся от непривычного контакта сознания. Природные экстрасенсы, но не развитые, не действующие. Феран снова дотронулся до них только на мгновение, ему стало грустно, что его же сила принесла ему столько боли. «Почему я не мог быть таким, как они?». Затем Феран прошел сквозь разум планеты в целом, и не нашел ничего, что вело бы к желанной цели.
«Я не хочу умирать!» — в панике думал он. Страх его распространился во всех направлениях, пока, несомое течением Вселенной, его отчаянье не коснулось всех планет в Холдинге. Это было опасно. Если Анжа учует Ферана до того, как он найдет ее, она может нанести удар, пока он открыт. Феран отвлекся от поисков и снова сосредоточился на своем положении. Тело его в страхе сжалось на полу обсерватории, прижав руки к животу и судорожно подергиваясь.
«Ты должен прорваться… должен!» — билось в голове Ферана.
Удар, вызванный безысходностью, прорезал Пустоту и разорвал ментальную оболочку какой-то неизвестной планеты. «Я теряю контроль!» — беспомощно подумал Феран. Он представил модели дисциплины разделения, прогнал их сквозь разум один раз, другой, третий, — и они наконец закрепились и закрыли его от мира. «Все дело в проведенных здесь годах, — сказал Феран сам себе. — Подготовка дала сбой». Но он был доволен, что все-таки заработало.
Через какое-то время он опять осторожно выпустил щуп. И тут же убрал его, чтобы подумать.
«Если буду слепо переходить от сектора к сектору — даже если не придется пройти их все, — все равно неэффективно, — признал он. — Должен быть лучший способ. Мне нужно его найти…»
Феран отпустил мысли, чтоб они развивались сами по себе, и ждал, какие выводы сделает подсознание.
«Я — зонд, а не телепат. Тем не менее, я занимаюсь этим так, как сделал бы любой телепат в такой ситуации, и у меня столько же шансов на успех. Должен быть другой подход, что позволит мне применить всю мою силу, даже абстрактные способности, тем особенным образом, который не присущ обычному телепату? Это мой единственный путь».
Это была догадка и ничего более, но Институт научил, что подсказки интуиции — ценный познавательный опыт, и Феран верил в это.
«Я думал об Анже в конкретных терминах. Телепат. Ренегат. К’айр’вса. Это те метки, что требуются телепату для работы и ограничивают силу только могуществом сенсорного опыта. Я знаю ее ментальную подпись. (Ар, как хорошо я ее знаю!) Мне нужно думать о ней в чистом виде».
Телепат задумался о самой природе поиска. Если требуется найти предмет в большом доме, размышлял Феран, то необязательно начинать с тщательного изучения каждой детали архитектуры. Человек быстро осмотрит весь дом и поглядит, не лежит ли искомый предмет на видном месте.
Почему бы не поступить так и со звездами?
В напряжении и страхе Феран приготовился. Отражая наложенные им самим барьеры, он собрал всю свою силу и отделил от нее все связывающие мысли и образы, пока вся его сущность не подчинилась чистой телепатической чувствительности. Затем Феран открыл свое сознание космосу.
Мысли и чувства без имени, знакомые и незнакомые, стабильные и нестабильные, продолжительные и мгновенные… море мыслей, без стремления им управлять… концентрации здесь и там (не нужно думать «планеты», попросил зонд сам себя), и вон там снова… там такой уклад… а вон та наполнена разрушением…
Казалось, он дрейфовал в потоках мысли целую вечность; он забыл, какое удовольствие доставляет этот процесс. Чтобы сфокусировать внимание на море разумов во Вселенной, Феран оставил контроль над телом небольшой части мозга, которая могла делать это автоматически, и плыл, свободный от всех материальных забот в радости чистого чувства. Миры кружились вокруг него, а с ними мысли миллионов существ перемещались по своим личным орбитам и циклам, от сонно-молчаливых до нервных и настороженных, отражения света и тьмы, и времен года медленно двигались вокруг сознания Ферана, яркие ментальные точки плясали в пустоте перед ним…
«Анжа».
Он осторожно коснулся ее, очень осторожно, лишив свое сознание какой-либо индивидуальности, позволяя только легчайшему шепоту коснуться ее чувствительного разума. Она была слишком занята, чтобы заметить, или, что не исключено (это пришло ему на ум только теперь), она не смогла распознать истинно абстрактный импульс. Феран отступил и мягко исследовал ее окружение. Пять сознаний, четыре из них — экстрасенсорные, составляют планы на будущее… Было безопаснее читать их сознания, чем сознание Анжи, Феран так и поступил. Тьма, световые годы, многие годы, время проходит в бездействии… неясность, неизвестность… обнаружат — и хорошо!… честолюбие, намерение добиться победы… терпение, превыше всего остального — терпение. И всегда — образ тьмы; это будет важным для Затара, в этом Феран не сомневался. Он дотронулся до ближайших планет и поглотил их культурное наполнение: увеличение роскоши, оргиастические ритуалы в сезон сбора урожая, спокойная, безопасная окружающая среда; колониальные проблемы, мужское население превалирует, добыча полезных ископаемых в более холодных регионах… Феран вытянул все, что мог из планет, мимо которых проходила Анжа, запоминая их культурную ориентацию. Она даст ключ к местонахождению Анжи. Феран сделал над собой усилие — несмотря на растущую усталость надо было продолжать поиски…
… сильная боль в центрах мысли, это слишком, слишком, разум напрягается, тело падает, я тону! Возврат, возврат (дисциплина реинтеграции), возврат…
Он открыл глаза.
Ничего.
Глаза. Зонд прикоснулся к ним. Ощущение. Туман перед взором проясняется… Солнце — жжет, печет… Со слабым стоном Феран отвернулся от света.
— Лорд Феран, — мягко произнесли за спиной.
Он поднял голову и удивился, что притиера способен на такой мягкий тон.
Затар присел на корточки рядом с ним и по обе стороны от Ферана опустились на колени две женщины. Одна из них протянула ему чашу с водой, вид которой вызвал у него жуткую жажду. Феран пролил большую часть воды, пока пил, — контроль над телом был еще далек от совершенства.
— Я добрался до нее, — выдавил он хрипло, во рту совсем пересохло, но телепат ликовал.
Затар ждал, что он скажет дальше.
Феран выдал все детали дела. Затар ввел все это в компьютер; надо надеяться, что огромный мозг, охраняющий Дом, сможет что-то сделать с этой путаницей и перевести собранную информацию в конкретные данные.
— Я нашел ее… — прошептал Феран. Его глаза были закрыты, солнечный свет проникал даже сквозь плотно прикрытые веки. «Я дотронулся до нее… Кто мог подумать, что один человек может быть столь силен?».
Женщина омыла его лоб прохладной водой. Прикосновение ее руки принесло зонду большое страдание, чем следовало, даже с его повышенной чувствительностью. Феран потянулся к ее сознанию и понял, что получил солнечный ожог. Его чувства яростно воспротивились, отказываясь от усилий, и его экстрасенорная и физическая реакция оказалась такой сильной, что Ферана вырвало прямо на пол.
Женская рука нежно гладила его шею, снимая напряжение. У него не было сил двигаться, он лежал там, где упал. Чужие руки вымыли его, затем — пол под ним.
— Ты все сделал хорошо, — послышался голос притиеры, как будто не связанный с его обладателем. — Анжа направляется прочь от Холдинга, к Пустой Зоне, за Йерренской границей. Мы не сможем найти ее в самой туманности, и потребуется годовой перелет, чтобы покрыть это расстояние, но, по крайней мере, у нас есть, с чем работать. Похоже, она убегает от Войны, — заметил Затар.
— Я не верю в это, — прошептал Феран.
— И я тоже. Мы получим лучшие данные о направлении у компьютера, затем я отправлю туда разведчиков. Мы ее найдем.
— Притиера… — Феран закашлялся, потом снова попробовал заговорить. — Если ты скажешь разведчикам, что они ищут… Они сосредоточат на ней свое внимание. Анжа это быстро поймет. Физическое расстояние для нас мало значит; ментальный фокус — это все. Будь осторожен… — Феран хватал ртом воздух, его горло саднило и дышать было тяжело. — Мне жаль, что потребовалось столько времени… — какую чушь он несет! — Пропустил утро…
— Пропустил три дня, Феран. Но все в порядке, — сильная рука сжала его плечо. — Результат стоил ожидания.
Феран заснул.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
«Когда Дом человека кажется наиболее безопасным, тогда он и становится наиболее уязвимым для атаки».
Витон
Подобно тени Сечавех ступал по плохо освещенному коридору. Стены вокруг него были сделаны из камня, как и лестница, ведущая сюда, как помещения, двери которых вели из этого коридора. Холодный камень, грубый, серый и влажный из-за подземной влаги. Грибки кучковались на неровных плитах и раъедали раствор между них; запах гниения густо висел в узких проемах, намекая на пытки, которые тут имели место, и на мучения, которые еще предстояло перенести узникам.
Сечавех был напряжен, он всегда был напряжен. Но теперь тревога натянулось как струна, душило само его сердце. Ярость кипела в нем, кипела и лилась через край, пульсировала среди древних стен, затопляя коридоры какофонией гнева.
Он проиграл! Нет, он НЕ ПРОИГРАЛ. Это было непреложно: Сечавех не может проиграть. Другие с их жалким сочувствием, доверчивые к женщинам и недооценивающие своих врагов, своих собственных коллег… Они могут проиграть и увидеть, как планы их рушатся. Но не он. Жизнь показалась выцветшей и бесполезной лишь на миг… Сечавех подавил свою ярость как мог, и пообещал самому себе: «Завтра. Завтра я отомщу!».
Но завтра не будет, и он это знал. Сечавех страстно желал управлять Бракси с того дня, как ступил на эту планету, циничный юноша, со шрамами, незажившими после его унижения на чужой земле. Каждое мгновение с тех пор он проводил или в работе для достижения этой цели, или в мечтах о минуте, когда это наконец станет реальностью. Сечавех объединился с Йирилом потому, что тот пользовался уважением среди кайм’эра, и предложил безжалостность и молодость свою в обмен на то, что Йирил согласиться поддерживать его и направлять. И именно он успокаивал Сечавеха, он обучал юношу плетению интриг в центральном регионе, а позднее он использовал его за дикость и Сечавех ответил ему тем же. Они объединились с Виниром потому, что это казалось разумным политическим шагом в то время. Трое мужчин действовали согласно и могли использовать власть в правительстве, где предполагалось, что ни один человек не станет поддерживать другого. Затем Затар… Сечавех выругался, как только имя это слетело с его губ, выплюнул его, словно ядовитую мерзость. Затар. Он сделал возможным единоличное правление, а затем воссел на троне, в то время как Сечавех, бессильный из-за маленькой неосторожности, вынужден остаться в стороне и наблюдать беспомощно. Затар! Сечавех планировал сбросить его в подходящий момент, чтобы привести Холдинг в состояние хаоса и затем восстановить свое положение. Он использовал Затара в молодости и был готов противостоять его растущей силе; он провел годы, планируя этот шаг, мечтал о нем и был готов к этому.
А затем появилась Венари.
И чума.
И бессилие.
Сечавех зарычал и стукнул кулаком по пластине у обитой сталью двери, которая сама поднялась вверх, чтобы впустить его внутрь. Дал сигнал, чтобы дверь снова опустилась у него за спиной, и оказался заперт в крошечной каменной камере, где пахло гнилью и смертью — и страхом.
«Затар, я тебя уничтожу!» — подумал Сечавех свирепо.
Он осмотрел камеру, наслаждаясь отвратительной атмосферой. Эта камера была одной из самых маленьких, он специально спроектировал ее так, повторив темные помещения иллеанских катакомб. Влажная, вонючая и кроме всего прочего еще и душная, кошмар для страдающего клаустрофобией. Стены давили на жертву, низкий потолок был хитро выложен камнями так, что казалось, будто они плохо укреплены. Может ведь потолок упасть и раздавить беспомощного пленника? Тому, кто не знал деталей проекта, на ум приходил только положительный ответ. Стены точно также создавали ложное впечатление, вверху они словно клонились внутрь и будто чувствовался вес земли над головой, тысячи тонн породы, что вот-вот обрушаться и погребут под собой все.
Сечавех сломил многих людей в этой камере, и ему не требовалось прилагать особые усилия, чтобы сломить их: самого вида камеры было достаточно, если в нее помещали тех, кто давно привык к широким открытым пространствам и бесконечности Пустоты. Теперь в камере содержалась лишь одна пленница — женщина в начальной стадии лихорадки, прикованная цепью к неровной стене. Сечавех остановился перед ней и дотронулся пальцем в перчатке до ее щеки. Женщина дрожала от страха, ее обнаженное тело покрывали мелкие бисеринки пота. В тусклом, неровном свете золотистая кожа женщины казалась серой и морщинистой; ее прекрасные белые волосы спутанными грязными прядями свисали по плечам. Комки грязи и пыль в них напоминали прически азеанских дипломатов, которые обычно посыпали волосы золотистым порошком. Заместитель командира, капитан истребителя, ведущая разведчица… Сечавех не помнил ее точный ранг, но это не имело значения. Ее привезли на Бракси и он сломил женщину, вытягивая секретную информацию из ее извивающегося тела, подобно тому, как выжимал сок из плода сары. Теперь осталась лишь пустая оболочка, чтобы потешиться вдоволь, и Сечавех с наслаждением исследовал ее недостатки.
Женщина посмотрела на него — или сквозь него — глазами, давно потерявшими блеск. Запах страха наполнял ее дыхание. Одна только близость Сечавеха причиняла ей жуткую боль, и он знал это; пододвинулся ближе, прижимая ее к стене своим телом, и улыбнулся, когда стон, полный страданий, вырвался из ее груди. Женщина страдала клаустрофобией; выяснить это не составило большого труда. Теперь Сечавех владел ключом к ее душе — это было нечто подобное Имени, если бы азеанцам давали Имена. Ее страх вначале проявлялся слабо, как легкий дискомфорт, и она без труда с ним справлялась, избегая ситуаций, что разбудили бы ее дремлющую фобию. Но поступая так, она не знала еще Сечавеха.
Глядя в глаза женщине, он увидел последствия своей работы: тонкую грань между ужасом и безумием, на которой балансировала пленница, страстно желая последнего, но страдая в руках у Сечавеха от первого. Если работать осторожно, то она может прожить десятки лет; каких высот может достичь ее фобия, если у Сечавеха будет целая жизнь для работы над нею? Мысль возбудила его и заставила кровь вскипеть в жилах. Когда-то женская плоть могла доставлять ему удовольствие, судороги, агония, когда они кричали, умоляли, умирали. Но теперь удовольствие заключалось в боли и только в ней, Сечавех испытывал голод к неистовой враждебности, видя в нем особое удовлетворение.
Он дотронулся пальцем до век женщины, отмечая ее рефлекторную реакцию. Разве не удивительно, что тело еще пытается защититься от увечий, после того, как душа давно потеряла надежду? Сечавех вскоре вырвет ей глаза и сравнит, как разница между темнотой слепоты и темнотой тюрьмы влияет на ее фобию. Будет ли качественная различие? Воображение только что ослепнувшей сделает невидимую тюрьму более давящей — или наоборотя, снизит эффект черноты, в которую никогда не проникнет луч света? Этот вопрос заставил кровь бурлить сильнееЯ, и Сечавеху стало жарко.
Внезапно женщина вскрикнула и ее глаза округлились от ужаса.
Что касается Затара… Сечавех проклинал это имя, Дом, и больше всего — собственную глупость. Но он еще отомстит! Закон там или нет, но он в конце концов победит. Благодаря собственным слабостям Затар лишится силы и погибнет; Сечавех не зря провел жизнь в изучении человеческих страданий и изучал их не только ради преходящих удовольствий. Он знал, как принести боль Затару, если не удастся лишить его власти; он мог заставить кровоточить сердце Затара, пока трон Бракси не станет для него пустым — пока он сам не попробует тот вид бессильной ярости, которую вынужден терпеть Сечавех.
Он все это спланировал и вскоре план начнет работать. Ньен станет первым ударом: она получит сильный удар, болезненный, возможно даже в открытую. В ней нет крови браксанов и поэтому закон не защищает ее от Смерти по Прихоти. Как типично для Затара, что он воспринимал ее безопасность как должное все эти годы! Какую печаль узнает великий притиера, который снимал перчатки перед женщиной? Он это заслужил, заверил себя Сечавех.
Женщина на полу резко вскрикнула; ее лицо побелело от страха и она извивалась у стены, отчаянно дергая удерживающие ее цепи. Это будет интересное развитие ситуации! Сечавех схватил женщину за подбородок и заставил ее посмотреть себе в глаза. Кровь капала с ее раскрытого в крике рта, оставляя пятна на его перчатке. Внутренние повреждения? Но на какие конвульсии вдохновляет его присутствие! Возбужденный, с любопытством он смотрел на нее — и вдруг быстро отступил назад, когда причина страданий стала очевидной.
— Нет! — прошипел Сечавех, отступая назад настолько, насколько позволяла крошечная камера.
Черная пена выступила на губах женщины и потекла по подбородку, следуя по кровавой тропе. Все тело ее содрогалось, куски черноты стали появляться тут и там на мокром от пота, худом теле.
Черная Смерть.
Первый шок быстро прошел и к Сечавеху вернулся разум. Пока он в безопасности, потому что ее тело приковано цепями, но руки и ноги бьются в судорогах, по мере того, как их съедает изнутри, и он может оказаться в опасном положении. Сечавех быстро двинулся к двери и положил руку на управляющую замком пластину.
Ничего не произошло.
Он нажал снова.
Дверь не шевелилась.
На лбу выступил пот; Сечавех понял, что руки его дрожат. Снова и снова он пытался заставить управляющий дверью механизм работать. Наконец, он подпер плечом дверь и попытался поднять ее — но никакой ручки там не было, не имелось совсем ничего, за что можно было бы ухватиться. Гладкий, тяжелой камень скользил и не поддавался.
Сечавех испугался.
Теперь крики стали оглушительными и в другом месте и в другое время они пронзали бы его душу удовольствием; теперь у него кровь стыла в жилах, руки похолодели, сердце объял холод. Сечавех отступил от женщины настолько, насколько мог, и вытянул перед собой плащ. Еще одна преграда между ним и высшей пыткой для человека. А плащ вообще-то поможет — достаточно ли его? Кричать о помощи бесполезно; кто услышит его голос на фоне диких воплей? И помогут ли, если услышат? Кто-то запечатал дверь за его спиной; такие вещи не происходят случайно. Кто-то, имеющий доступ к системе безопасности Дома и способный организовать срыв работы компьютера…
— Позовите Силне! — приказал Сечавех.
Кусок живой гнили приземлился прямо у его лица и едва-едва не задел плечо. Сечавеха унижала необходимость звать на помощь женщину, но дело было в том, что Силне была единственной в Доме, кто не мог допустить смерти Сечавеха. Если она лишится его поддержки, то останется бездомной, — женщина, которая так провинилась перед Хозяином, не сможет найти нового патрона среди высшего класса. Она не смела перечить ему… и поэтому он ей доверял.
— Силне!
Линия черноты проложила путь по ноге женщины, она извивалась в судорогах, куски ее плоти бомбардировали Сечавеха со всех сторон. Один из них попал ему на плащ, но мужчина быстро его сбросил.
— Скажите Силне, приведите ее сюда! — кричал он в отчаянии.
Его плащ пожирала Черная Смерть; Сечавех в ужасе смотрел, как тот съеживается, словно живой, и содрогнулся от мысли, что тоже самое может случиться с ним самим.
— Компьютер! Позови…
Вверх взлетел еще один кусок гнилостной вонючей субстанции, ударился о Сечавеха и быстро пустил корни в шерстяном рукаве его туники. Если бы Сечавех одевался, следуя иностранной моде, то у него было бы мгновение, чтобы сбросить эту дрянь — при помощи меча или даже ножен, любого металлического или синтетического предмета. Увы, ткань, из которой была сшита его одежда, имела животное происхождение и была богаты протеинами, а поэтому представляли съедобный материал для жуткой Смерти — как и плоть, что находилась под одеждой. Сечавех застонал, когда яд впился ему в руку, попытался в последний раз закричать, прося о помощи, но лишь завыл. А яд поглощал его нервы, жадный до чужой боли.
Сечавех машинально поднял вторую руку — попытаться счистить хоть немного яда с пораженной руки, но остановился. Дотронуться до Черной Смерти означает распространить яд дальше. Как тогда ему спастись? Он заставил себя стоять неподвижно, выдерживая пронзавшие тело раскаленные иглы боли, пока черная грязь не стала капать с пораженных пальцев. «Должен быть способ пережить это!» — лихорадочно думал Сечавех. Азеанцы часто заражаются и не умирают от этого. Какой техникой они пользуются?
Когда новый приступ боли взорвался в предплечье, Сечавех вспомнил.
Он сжал зубы и приготовился, собираясь с силами. Теперь есть надежда… и жуткое очарование, в котором он никогда бы себе не признался, любуясь, как он справляется со смертью, что унесла многих. «Боль и я — старые товарищи…» — подумалось Сечавеху. Он протянул правую руку к жаору, осторожно приложил большой палец к замку. Он был запрограммирован на левую руку, но сработал и в ответ на прикосновение правой — и Сечавех с облегчением вздохнул, когда ножны открылись, хотя слезы затмевали ему взор, пока он доставал клинок из ножен. Ампутация: в этом и заключался секрет. Отрезать конечность, в которой поселился яд, до того, как он успел распространиться. Сечавех рубанул себя по больной руке, прежде чем засомневаться. Это следовало делать быстро. До того, как боль поглотит разум.
Меч — который мог резать настоящий металл и должен был пройти сквозь тело, как масло — отскочил от его руки! Отскочил — и упал на каменный пол, за пределы досягаемости. Сечавех в ужасе уставился на него и закричал — потому что яд вошел в его тело. Бездумный звук, безумный, боль, невыносимая боль… Черная Смерть коснулась его щеки и зацепилась там корнями, поэтому когда Сечавех стал хватать ртом воздух, она начала его душить. Он упал, но не расшибся и в любом случае это было неважно: его пожирало изнутри, словно яд обладал разумом и намеревался доставить человеку максимум страданий. В этом он преуспел.
И затем — верх издевательства — яд остановился перед сердцем. Кипение плоти прекратилось, чернота посерела. Оголенные нервы пели о пытке, в то время как сердце с трудом продолжало биться, борясь за жизнь, которая уже стала хуже смерти. Но сражение давно было проиграно. Кровь выливалась, словно откачиваемая насосом. К мозгу не поступал кислород, он держался за мысль о боли сколько мог, затем медленно стал отступать во тьму.
Лорд, Старейшина и кайм’эра Сечавех, сын Лурата и М’нисы, умер.