Л’реш подняла глаза; длинные темные ресницы ее напоминали крылья птицы. Затару пришло в голову, что он никогда не видел женщины, столь привлекательной для него.
   — Что это? — тихо спросила она.
   — Ликер из Центральной Системы, — Затар бросил пузырек в огонь, и он, потрескивая, расплавился. — Редкий и дорогой. Подходящее приношение?
   Л’реш сделала маленький глоток из кубка, смакуя тонкий букет.
   — Сладко, — одобрительно сказала она.
   — Центральные вкусы.
   Затар хранил молчание, пока Хозяйка не закончит дегустацию. Л’реш радовалась, что ей не нужно ничего говорить, а можно просто получать удовольствие. Один раз она удивленно посмотрела на Затара, словно ей пришло в голову, что он может подмешать в ликер наркотик и усыпить ее, но мысль была просто смехотворной. Чего кайм’эра может добиться за одну ночь, за которую еще и придется платить после того, как Л’реш выдвинет против него обвинения? Наконец, она допила ликер, поставила кубок на стол и медленно отодвинула.
   — Затар, я… я… не могу, — вымолвила она. — Мне жаль, что тебе пришлось проехать огромный путь только, чтобы это услышать. Но то, что ты просишь, просто невозможно.
   Затар провел по ее щеке пальцем в черной перчатке и почувствовал, как она дрожит.
   — Твои черты будут унаследованы сыном, Л’реш, и он родится красивым.
   — Я не могу, кайм’эра, пожалуйста… — женщина оттолкнула его руку, но слишком медленно, с явной неохотой. — Я выполнила свой долг давным-давно, чтобы уехать подальше и наслаждаться свободой.
   — И ты даже не понимаешь значимости того, что говоришь! Л’реш, есть женщины, которые проводят всю жизнь, пытаясь выполнить норму. Тебе еще нет пятидесяти и ты уже все сделала! Четыре оставшихся в живых ребенка из восьми зачатых! Я хочу сделать это нормой для нашей расы.
   — Это не мое дело, — слабо возразила Л’реш. Затар довольно отметил, что в ответ на использование им сексуальных речевых режимов она в конце концов применила такой режим сама. Желание…
   Он придвинулся ближе и, когда женщина не отодвинулась, притронулся к ней, затем обнял и притянул к себе. Она была теплой и хрупкой и дрожала, когда он поцеловал ее.
   — Нет, — прошептала Л’реш.
   Затар снова потянулся к ней и она внезапно отпрянула.
   — Нет. Я отказываюсь. Это мое право чистокровной браксанки. Прости. Я отказываюсь. — но глаза у нее были на мокром месте и голос дрожал. — Пожалуйста, отпусти меня!
   Затар не заходил дальше, но также и не отпускал ее. Он понял, что его первая догадка оказалась правильной.
   — Л’реш, — мягко сказал он с таким сочувствием, на какое только был способен его родной язык. — Сколько времени прошло с тех пор, как ты была с мужчиной?
   Женщина задрожала сильнее, но не предприняла новых попыток вырваться.
   — Есть и другие удовольствия, — сказала она, помедлив.
   — Ты знаешь, что я имею в виду.
   — Ты не понимаешь, — она опустила глаза. — Я чуть не умерла во время родов, Затар. Какое удовольствие стоит смерти?
   — А что за жизнь без удовольствий? — кайм’эра начал снимать перчатки и, хотя Л’реш знала, что это подразумевает, но ничего не сказала. — Иногда, в Центре Холдинга удается достать ликер, вкус которого так сладок для женщин, что они получают удовольствие, о котором раньше не смели и мечтать.
   Она обеспокоенно посмотрела на него.
   — Именно его ты и дал мне?
   Затар прикоснулся ладонью к ее гладкой щеке, очень нежно, наслаждаясь касаньем открытой кожи.
   — Контрацепция, — тихо произнес он.
   Ее глаза округлились.
   — Ты собираешься сказать мне, что это незаконно, а я собираюсь ответить, что знаю это, — медленно произнес кайм’эра. — Ты хочешь напомнить мне про смертную казнь? Я уничтожил единственное доказательство.
   — Как… — Л’реш все еще пребывала в шоке от его откровений.
   — Нет ничего нелегального, для поставки чего не нашлось бы поставщика, и нет ничего, что не мог бы достать браксан. Неужели ты думаешь, что мы на Бракси можем себе позволить терять наших любовниц во время бессмысленных родов, и тем более — терять наших детей? Мы не такие варвары, хотя и играем подобные роли.
   — Это рискованно?! — выдохнула Л’реш.
   — Риск есть, — Затар поцеловал ее долгим и сладким поцелуем, наслаждаясь ее ответом. Если он догадался правильно, в женщине годами копилась жажда. — Скажи мне «нет», и я уйду, — предложил Затар.
   Она только крепче прижала его к себе. Все потонуло в молчании, слова были не нужны, за них говорила страсть.
* * *
   Его разбудило восходящее солнце.
   Затар медленно встал, крайне осторожно, чтоб не задрожала кровать, на которой они очень быстро оказались, — или, точнее плетеное приспособление, которое у карвики сходило за кровать. Кожа на лице была стянута и будто высохла, и лорду пришло в голову, что он не смыл вчерашнюю косметику. Затар тихо поискал в комнате очищающее косметическое средство, намочил им тряпочку, лежавшую рядом с инкрустированной драгоценными камнями бутылочкой, и стер остатки белил с лица.
   Л’реш пошевелилась, проснулась и посмотрела на него большими темными глазами.
   — Ты уезжаешь? — мягко спросила она.
   — Я должен, — Затар снова намочил тряпочку и подал женщине. — Мне нужно возвращаться на войну.
   Л’реш закрыла глаза и позволила Затару стереть краску со своей кожи. Навряд ли белила вообще ей были необходимы, лицо было также бледно.
   — Мне хотелось бы, чтоб ты не уезжал, — прошептала женщина.
   Затар поцеловал ее.
   — Мне тоже, — сказал он. Сожаление было искренним.
   Затем Л’реш притянула его к себе и на короткое сладкое время война перестала иметь значение.
   Красное солнце поднялось выше и его свет вначале приблизился, потом омыл их обоих. Довольный Затар какое-то время лежал на спине, откладывая разговор о том, с какой целью приехал к Л’реш. Затем он встретился с ней взглядом. Женщина подперла голову рукой и наблюдала за лордом, и выражение ее лица говорило, что Хозяйка знает, о чем он думает.
   — Однажды мне пришло в голову, как поразительно глупо мы поступали, — тихо сказал Затар. — Природа гарантирует плодовитость. Способные к деторождению существа производят потомство. Бесплодные существа не производят. А мы, самодельные боги, осквернили этот закон.
   Л’реш взяла его руки в свои; разве есть прикосновение более чувственное, чем это?
   — Четверо детей, — задумчиво произнес он. — Ни меньше. И ни при каких обстоятельствах ни больше. После того, как чувство долга удовлетворено, женщины нашей расы находят альтернативы рождению детей. Точно четыре отпрыска на человека, двое и, надо надеяться, ни больше, умирают от чумы, может, еще один — на войне. Если бы мы просто дали природе идти своим заведенным порядком… — он сжал ее руку. — Но тогда наш вид бы закончился.
   Л’реш кивнула и опустила глаза. Затар был прав и было больно признавать это.
   — Если не заставлять тех, у кого возникают проблемы с выполнением обязанностей… — тихо произнесла она.
   — То мы определенно вымерли бы. Теперь мы сильнее и многочисленнее, нет необходимости поддерживать такую политику. Нужно подходить к этому по-другому, — Затар погладил лицо женщины, провел рукой по ее волосам. — Здесь на кон поставлено большее, чем мое собственное удовлетворение. Я не хотел этого говорить, но это так.
   — Тогда почему ты не хотел говорить?
   — Потому что мы — эгоистичные люди и польза для всего нашего класса, предположительно, не должна перевешивать удовольствия отдельного человека.
   — А-а, — тихо произнесла Л’реш. — Еще одна центральная традиция.
   — Боюсь, что это браксанская традиция, — Затар взял ее за подбородок и повернул лицом к себе, чтобы женщина взглянула на него. В уголках глаз прятались слезы. — Роди мне ребенка, Л’реш. У меня есть планета рядом с Военной Границей, более чем подходящая для человеческого обитания. Я построю тебе Дом, равный этому, и пришлю тебе мастеров со всего Холдинга. Я дам тебе в тысячу раз больше красоты и удовольствия на Границе, чем может предложить любое другое место. Роди мне живого ребенка, и я обеспечу тебя контрацептивными средствами до конца жизни.
   Это был подкуп. Как долго Л’реш страдала, как отчаянно мечтала найти решение? Готова ли она еще раз рискнуть собственной жизнью, чтоб более полно жить всю оставшуюся?
   Хозяйка отвернулась, ее мысли витали где-то далеко и через минуту нерешительно кивнула.
   — Если останешься на вторую половину дня, — прошептала Л’реш. В ее голосе послышался намек на плач.
   Кайм’эра подумал, что это было лучшее предложение, чем можно передать любым речевым режимом.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

   «Если человек понимает приоритеты окружающих, то может их вести. Если ему это не удается, то самые лучшие в мире намерения не купят ему людскую преданность».
Харкур

   Ветер бросал пыль ей в глаза. Анжа лиу Митете ждала.
   Ее лицо не было лицом молодой женщины, хотя она все еще оставалась молодой. Глаза Анжи горели силой и целеустремленностью, но никогда не лучились теплом. Морщины на лице говорили о горечи и злости, и если бы она улыбнулась, то появившиеся легкие морщинки вокруг глаз не легли бы на уже имевшийся рисунок.
   Она не была симпатичной. И несимпатичной — тоже. Женщину окружал ореол властности, как человека, привыкшего командовать, причем такой мощный, что у наблюдателя возникали трудности с оценкой ее физических данных. Анжу нельзя было не заметить.
   Она также прекрасно владела собой и теперь использовала это умение. Как и все браксаны, она научилась скрывать эмоции. Если она волновалась, то только в душе, никто не мог сказать сейчас, что она боится.
   Так и должно быть.
   Когда трап опустили, Анжа глубоко вдохнула местный воздух перед тем, как подняться в транспорт. Ей было неприятно находиться на поверхности планеты, она чувствовала себя неуютно от все новых и новых воздействий природы. Ее фобия усиливалась с каждым годом, несмотря на все попытки с ней справиться. Поэтому Анжа с большим удовольствием поменяет пыльный угрожающий воздух планеты на контролируемую людьми атмосферу боевого корабля.
   Боевого корабля? Того самого боевого корабля!
   Внутри транспорта люди обращались к ней вежливо и она удержалась от замечаний, что ей не нужно объяснять, какие меры предосторожности необходимы. Женщина вежливо улыбалась, когда ей объясняли, как работает стабилизатор, прикрепленный к ее койке, они посчитали ее настолько глупой, что она даже позволила пилоту лично проверить установку стабилизатора. Анжа поменяла положение стабилизатора только после того, как пилот ушел.
   Больше не нужно ждать. Стоило ей лечь на койку, и крошечный транспорт поднялся с поверхности планеты. Анжа закрыла глаза и наслаждалась ощущениями, когда они взлетали с планеты и удалялись от нее. Положение койки, установленное ею, ослабляло ощущения, но не сводило их к нулю, как было бы при установке стабилизатора пилотом. Это давало Анже почувствовать, что она на самом деле оставила планету. И ощутить, как страх смолкает внутри нее, ожидая следующего повода выйти на поверхность.
   Теперь у нее наконец-то есть время подумать. Возможно, впервые за два стандартных года. Возможно, Анжа просто не смела думать. Нахлынули воспоминания, а с ними и злость. Образы: первый помощник командира корабля ти Ваша требует перевести его на другое место работы. «Я не стану подчиняться чужестранке!» — кричал он. Были и другие стычки, не такие драматические, но не менее раздражающие. Анжа два года командовала «Истребителем» и так и не завоевала расположение экипажа. Это имело значение? Она пыталась убедить себя, что только реальные сражения имеют какую-то ценность, но ей это не удалось. Сражений было мало и между ними проходило долгое время. Тот факт, что Анжа привыкла быть одна, не ослаблял боль от услышанных ею разговоров, что велись шепотом, или знания, что они предназначались для ее ушей. Она — чужая. И это факт.
   Она могла бы забыть все в радости битвы, но обстоятельства складывались не в ее пользу. Анжа не являлась старшей по званию, а потому не обладала властью принимать тактические решения. Она была вынуждена подчиняться приказам мужчин и женщин, и, хотя они и служили гораздо дольше Анжи и имели больше наград, определенно уступали ей во всем. Они были столь консервативны в выборе стратегии, что Великая Война, в коей Анжа мечтала сражаться, практически проходила мимо нее.
   До сего дня.
   Когда транспорт покинул окружающий планету атмосферный слой, подключились генераторы и в целях безопасности добавили искусственной силы тяжести. Анжа поднялась с койки и взяла папки, что ей послала Торжа. В них содержалась детальная информация о ее новом назначении, начиная от технических характеристик корабля до экипажа. Анжа отложила технические характеристики в сторону. «Завоеватель» нельзя было точно описать на бумаге, и Анжа уже слышала легенды о нем. Этому кораблю не было равных в азеанском космическом флоте и среди браксинских кораблей до того, как «Сентира» вернется в строй. Со дня постройки он был способен на большую маневренность, больший сенсорный охват и более точную стрельбу, чем считалось возможным для боевого корабля. А с тех пор его еще и усовершенствовали. Командовать таким судном мечтали многие.
   «Но почему я?» — в тысячный раз спрашивала себя Анжа.
   Она размышляла не только о том, насколько правильно назначить на командный пост человека со столь чужеродной внешностью, да еще и на такой корабль. В тридцать Анжа оставалась лишь ребенком; офицеры «Завоевателя» служили на корабле со времени ее рождения, если не дольше. И командиры сменялись на нем с тревожной скоростью и регулярностью.
   Анжа достала бумаги и заново прочла. Ли Даште подал в отставку после одного года службы. Вер Буелл выдвинул обвинения против первого помощника за неподчинение, а затем ушел с поста командира, когда помощника оправдали. Эр Пирджаре находится в сумасшедшем доме на Икне. Еще пять командиров теперь служат на других кораблях, один и вовсе ушел из флота.
   Проблема заключалась в экипаже. Неподчинение или эксцентричность, или и то, и другое — по коротким отчетам не представлялось возможным определить точно. Звездный Контроль во многих случаях делал выговоры, но не обладал реальной властью исправить проблему. Офицеры «Завоевателя» очевидно проявляли осторожность, в точности подчиняясь приказам. Послужной список корабля был выдающимся, что поражало, в особенности учитывая разногласия в командном центре. Но у экипажа «Завоевателя» не доставало одной важной детали: не было командира, который мог бы с ними справиться. Именно поэтому Торжа и назначила Анжу?
   Одно за другим она заново просматривала личные дела. Мужчины и женщины, что поступали в ее подчинение на «Истребителе», являлись профессиональными солдатами: офицеры, сделавшие войну своей профессией потому, что это у них хорошо получалось, летчики, избравшие военную службу потому, что она давала самую лучшую летную подготовку, какую можно получить, техники хотели заработать идеальные рекомендации. Офицеры «Завоевателя» относились к совсем другой породе. Вначале это не было очевидно. Требовалось долго и напряженно искать, чтобы найти причину, но когда до Анжи дошло, что именно она нашла, она понимающе кивнула.
   Те, кто отдавал приказы, являлись детьми войны, как и она сама. Их воспитывали офицеры, им с детства рассказывали об оружии и тактике, фактически они впитали это с молоком матери и во время бесед за домашним столом — также, как и Анжа за первые шесть лет своей жизни. Эти люди жили войной и дышали войной, как не мог ни один из гражданских. Война смешалась с их кровью, иногда и полностью заменяя кровь. В дополнение к этому большинство понесло потери в результате Великого Противостояния — отцы, матери, любимые, друзья, коллеги… Бракси украла у них того или тех, кого они ценили больше всего, и эти люди жаждали отмщения. В таком случае их поведение становилось понятным.
   Анжа снова перечитала характеристики и начала понимать, что произошло. Командиры корабля сталкивались с проблемами каждый раз, когда попадали между экипажем и их общим врагом. Командиры сталкивались с препятствиями, если отдавали преимущество протоколу… А это люди с «Завоевателя» начисто отрицали. И они знали, как избавиться от таких командиров. Все было продумано, соблюдалась тщательная осторожность. Если надо, они могли довести командира до сумасшествия, при этом не отказываясь в открытую выполнять приказы и соблюдать устав. В одном случае командир уже попал таки в сумасшедшей дом.
   Улыбка, первая за много лет, сделала ее лицо менее суровым, менее непреклонным.
   «Я понимаю», — подумала Анжа.
   В кителе хранилось письмо от Торжи. Женщина не открывала его, не было необходимости. Анжа знала короткий текст наизусть и могла повторить по памяти, в особенности последнюю строку: «Преуспей, и я не буду задавать вопросов».
   Это было обещание, которое требовалось Анже, если она завоюет этих людей на свою сторону.
   — Командир?
   Анжа собрала свои вещи и встала, чтобы последовать за приставленным к ней членом экипажа. Ее задумчивость, казалось, вдохновила его на молчание. Хорошо. Иначе он мог бы начать объяснять Анже, как функционирует переходной шлюз.
   Снаружи дрожали и рассеивались защитные поля. Транспорт вошел в док и поле «Завоевателя» восстановилось, теперь окружив оба корабля. Когда открылась дверь и выдвинулся трап, Анжа решилась.
   И вышла.
   Теоретически, палуба «Завоевателя» должна была оставаться свободной от любого хлама, чтобы на высокого гостя могли произвести впечатление ее блеск и пустота. Но транспорт окружали четыре истребителя, готовые к битве. Это являлось легким нарушением традиции Звездного Контроля, но не устава. Нет, правила ничего не говорили о том, что можно здесь держать, только что палуба должна быть без единого пятнышка и производить впечатление. И она, определенно, впечатляла.
   Присутствие истребителей можно было воспринять как оскорбление: «Ты не достаточно важна, чтобы ради тебя можно было отложить работу». Но Анжа подумала, что это означает как раз обратное; экипаж, вероятно, перевел сюда истребители ради нее. Это вызов? Она улыбнулась украдкой. Из того, что Анжа поняла о характере здешних офицеров, это выглядело типично.
   Анжа слегка кивнула, одобряя этот жест, и двинулась по рампе навстречу экипажу.
   Один из заместителей, вероятно старпом, вышел поприветствовать ее:
   — Добро пожаловать, командир! — Осторожные, скрытые мысли сопровождали ритуальный поклон: «Думаю, не стоит опасаться, что эта будет, как другие». — Зейне ли Теноре, старпом.
   Значит вот он какой, ее первый зам, человек, который будет отвечать за выполнение ее обязанностей, когда Анжа отдыхает или — упаси Хаша! — будет выведена из строя. Боевой корабль — это мир в миниатюре, и командир — его губернатор. Другие заместители могут ограничиться одним или парой аспектов войны, но она и ли Теноре отвечают за все, от развертывания боевых сил во время сражения до тысячи и одной малейшей детали жизни на борту, которые занимают людей, пока они не воюют. Темные, яростные мысли затуманили сознание помощника, но его враждебность не касалась Анжи. Это было подобием ее собственной ненависти, направленной на Бракси.
   «У нас общая цель», — подумала она.
   Старпом повел ее вдоль шеренги офицеров и представил каждого. Замы по безопасности, артиллерии, навигации, технической части. Их мысли были одинаковыми. Мрачные люди, угрюмые, жесткие, с одними и теми же взглядами на жизнь, с мечтами, пахнущими смертью. Вероятно, они приводили в ужас предшественников Анжи. Теперь она могла понять, почему другие командиры слепо придерживались устава. Он обещал возможность управлять в мире, который они не понимали, на корабле, полном чужих, непонятных людей. Азеанское сознание было ровным, рациональным, приятным. Эти мужчины и женщины оказались слеплены из другого теста, воины в браксинском смысле этого слова. Один за другим они пришли на «Завоеватель», и нашли там соратников, с такими же ценностями и такой же страстной ненавистью. Ни одному командиру не позволялось ломать этот порядок.
   В самом конце строя немного в стороне стоял мужчина, в гражданской одежде, с обручем на рукаве, свидетельствующем о его занятиях: Тау эн Шир, врач, но не военный. Торжа спасла его от скорой смерти, когда он пытался положить конец своим несчастьям, подав заявку на разрешение самоубийства. Эн Шир видел, как его любимую убивали во время атаки браксинцев, медленно и ужасно, и не мог справиться с воспоминаниями — и своей лютой ненавистью. Но Торжа спасла его. «Вот мое оружие, — сказала она, показывая на Анжу. — Эта женщина поставит врага на колени». Тау назначили ее личным врачом, единственной обязанностью его было изучить чужеродные черты ее тела и разума и держать их в полном порядке, чтобы Анжа могла полностью раскрыть свой потенциал. Их глаза встретились и эмоции доктора выплеснулись на Анжу, словно пощечина, наотмашь. Печаль слилась с надеждой, и появилось совершенно новое чувство: преданность. Анжа насладилась этим моментом и только потом поприветствовала его. Такого отношения к себе она никогда раньше не испытывала и ей стало неловко.
   — Буду рад служить вам, — спокойно сказал Тау абсолютно искренне.
   — Что прикажете, командир? — спросил Анжу первый заместитель, а мысли его были дерзки: «Будем куковать здесь всю вечность, разводить бессмысленные церемонии, как обязывают традиции? Ты этого хочешь?»
   — Отправимся в путь! — резко произнесла Анжа. — Мы должны сражаться в Великой Войне! — Ответные мысли экипажа звучали одобрительно. — В пути будет достаточно времени для церемоний.
   Она их покорила — или покорит, и очень скоро.
   Наконец-то Анжа нашла свой дом.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

   «Война — это огонь, который закаляет человеческие души».
Харкур

   После того, как основное сражение закончилось и единственными кораблями в пределах видимости остались те, что были помечены идентификационными кодами Холдинга, Первый Меч Сезал позволил себе прямо отсканировать окружающую Пустоту. Из сознания, в которое были вживлены специальные имплантанты, его импульсы пошли наружу — вначале к ряду контактов, что уютно расположились вокруг головы, затем к компьютеру и множеству сканеров, наконец — в саму Пустоту.
   Сезал не увидел звезд, он летел слишком быстро, оставляя позади медленно вращавшуюся вселенную. Тем не менее Пустота не была пуста. Фотоны прорезали ее темный простор, и хотя их не мог заметить человеческий глаз, компьютер регистрировал их и переводил в сенсорные образы, проносившиеся перед глазами Сезала. Таким образом Сезал видел свет там, где свет не мог существовать, и другими органами чувств улавливал свечение, что несет в себе Пустота, переведенное в знакомые ощущения. Газы и пыль, остатки прохождения корабля-меча… Он пробовал их на вкус, нюхал и наслаждался тем, какими они казались родными, знакомыми. Затем Сезал сконцентрировал внимание на составе остатков и его компьютер провел анализ. Да, это был след — след, который он искал. По нему нужно идти, и победа окажется полной.
   Сезалу потребовалась минута, чтобы передать сообщение на «Сентиру». «Вражеское наступление нейтрализовано, — информировал Сезал командира Херека. — Разрушены десять азеанских кораблей-мечей, осталось три. Преследую оставшихся». Он привел сигнал в соответствие с курсом «Сентиры» и отправил его. Теперь ему нужно следовать выбранным курсом и отлететь подальше перед тем, как до него дойдет ответ. Сезал точно знал, что Херек ответит — прикажет ему возвращаться назад, где безопаснее. Поэтому Сезалу требовалось выйти из контактной сети «Сентиры» до того, как Херек ответит.
   Он в последний раз посмотрел на своих пилотов: нетерпеливы, но соблюдают дисциплину, держатся ровно, не нарушая формирования, они знают правила игры не хуже Сезала и горят желанием броситься на врага. Он одобрительно кивнул, вызвал гипотетическую матрицу компьютера и заставил прогнать набор возможных вариатов отступления противника. Так, вот этот… Сезал установил курс на перехват и ввел его в бортовой компьютер. Один, два, три пилота подтвердили получение его сигнала — теперь они пойдут в автоматической связке — и последним приказом было: «Вперед!». Корабли набирали скорость…
   … и выходили из зоны действия связи. Так, это поступает сигнал Херека?
   «Прости, командир, но я никаких приказов не получал» — подумал Сезал, злорадно ухмыляясь.
   Свободен!
   Он вздохнул с облегчением, когда узкие, как лезвия, корабли-мечи проходили через контактную периферию «Сентиры», вырываясь на свободу сверхсветовой ночи. Корабль Сезала шел первым, будто клинок сквозь тонкую вуаль, и быстро поглощал следы врага, ради собственного удовлетворения. Скорость, курс, защита… Выбросы остатков топлива космического корабля дают богатую информацию, и Сезал соответствующим образом настраивал вектор своего полета.