Фридман Селия. Рожденные в завоеваниях

   Но было слишком поздно.
   Вставленный в ухо крошечный микрофончик, подсоединенный к компьютеру, с регулярными интервалами сообщал ему время. Затар уделял переговорам только половину своего внимания, в остальном — ждал и прислушивался. Он понимал, что это рискованно: Анжа прекрасно владеет браксанским языком и, возможно, что если он не станет уделять все внимание разговору, то откроет ей какие-то из своих мыслей. Он улыбнулся сам себе. Это цена, которую приходится платить за самый сложный человеческий язык в галактике и за встречу с человеком, который достойно смог им овладеть. Анжа смогла. Тазхейн, где они нашли такую женщину?
   Время тикало, конец приближался. Анжа возражала на его предложения — ловко, искусно и с презрением. Затар приготовил достаточно материала, чтобы растянуть переговоры на много дней, если действие яда замедлится. Но отказываясь согласиться с ним по всем вопросам, Анжа очень быстро разбиралась с ними, однако и этого времени все равно должно хватить.
   Затар позволил себе быть многословным и углублялся в ненужные детали, раз уж ему требовалось потянуть время. Больше-то ничего было не нужно. И Анжа, отвечая ему, позволяла переговорам длиться.
   И ничего не происходило.
   Затар проанализировал возможности и внутренне сжался. Внешне это никак не проявилось, тем не менее Анжа обладала телепатическими способностями и он не сомневался, что женщина уловила его мысли.
   Ее речевой режим изменился, переходя в триумфальный — в двух словах из двадцати. Прошло мгновение, Затар бросил взгляд на своих коллег, затем понял, что ни один из них не осознал случившегося. Никто из них, даже два его партнера, не знали точного времени, на которое была назначена смерть, и таким образом использование победительного речевого режима во вполне определенный момент не имело для них значения.
   А подтекст ее фразы не оставлял сомнений: «Я знаю. Ты проиграл. И пока я готова это скрывать».
   Анжа знает цену, которую Затару пришлось бы заплатить, если б ситуация была представлена во всеуслышанье? Браксаны терпели многое, но никогда — унижения. Никогда. Кайм’эра, униженный перед врагом, останется без ранга и титула. Простого публичного заявления с ее стороны хватило бы для того, чтоб лишить Затара результатов его многолетнего труда и разрушить его так тщательно создаваемый образ.
   Анжа играла с ним, и Затар был вынужден подыгрывать ей, не зная, чем все кончится — предательством, или более утонченно, и удастся ли ему хоть отчасти сохранить лицо. Они спорили, они сражались, они нагородили горы метафор на оскорбления и использовали все речевые режимы, упражняясь в речевой сложности и обмане. А когда это все закончилось, сознание Затара было изможден, а нервы вымотаны до предела.
   Но все закончилось. Они прервали мирные переговоры на яростной ноте и каждому после этого следовало в гневе отправиться к себе на корабль и освободить станцию не более, чем за одну десятую. Азеанцы были удовлетворены — хотя не поняли ни слова в словесном обмене, несмотря на переводчика; браксинцы были поставлены в тупик и представляли опасность. «Я совсем не хочу объяснений», — понял Затар. Но он задержался перед тем, как уйти, и стоял напротив Анжи, их отделяли друг от друга только столы — браксинский и азеанский. Он слегка опустил глаза — минимум, до которого можно свести уважительный поклон, все еще оставляя его знаком уважения. Анжа улыбнулась также осторожно.
   Когда браксинцы вернулись в непосредственно прилегающее к переговорной помещение и двери плотно закрылись за ними, на Затара посыпались вопросы.
   — В чем был смысл всего этого?
   — В любом случае, что там произошло?
   Понять, пожалуй, удалось только Йирилу — чью целеустремленность Затар начинал уважать все больше и больше.
   — Винир, кайм’эра, поднимайтесь на борт! Это место теперь небезопасно, — он резко отмахнулся от их возражений. — Еще одна десятая — и азеанцы могут взорвать эту станцию и нас вместе с ней. На борту корабля у нас будет предостаточно времени на разговоры.
   Они подчинились его доводам, которые звучали разумно, эмоции же требовалось отбросить. Даже Сечавех ушел. Несомненно опасаясь, что при таком негодовании скорее способен убить Затара, чем получить от него какую-то полезную информацию.
   Наступила тишина. Затем Йирил посмотрел на молодого лорда.
   — Могло быть хуже, — осторожно начал он.
   — Это мало утешает, — с досадой бросил Затар.
   — Я и не хотел тебя утешать. Это — реальность.
   — Я знаю.
   Еще одна долгая пауза.
   — Что случилось? — наконец спросил Йирил.
   — Я не знаю, Йирил, — Затар покачал головой.
   — Она приняла яд.
   — Я сам видел, как она это сделала.
   — Может, состав был неправильный.
   — Возможно, — но использованный Затаром речевой режим говорил: нет, не может быть.
   Йирил вздохнул.
   — Ну, это возможно для остальных. И наверное также и для Сечавеха — но я оставляю это на тебя. Переправить формулу через две нации и тайно — здесь достаточно оснований для ошибки, поэтому, думаю, мы в состоянии спасти наш проект. Конечно, отложить его на время — и на долгое время.
   «И таким образом ты спасаешь меня», — подумал Затар. Но не следует благодарить Йирила.
   — Когда-нибудь, когда — не имеет значения, если вообще когда-нибудь случиться такое — я хочу узнать, что там все-таки произошло, — мягко сказал старший кайм’эра.
   Затар слабо улыбнулся. Он с облегчением понял, что все еще может улыбаться.
   — Когда-нибудь, — пообещал он в основном режиме.
   — Ты возвращаешься на корабль?
   Затара передернуло. «Ты знаешь меня лучше, чем я сам себя знаю». Затар посмотрел на дверь.
   — Пока нет.
   — Половина одной десятой, не больше. Остальное время нам потребуется для выхода из зоны действия орудий.
   — Я знаю, — кивнул Затар.
   Йирил положил руку ему на плечо.
   — Шемар, — предупредил он, причем добавил все возможные приставки, суффиксы и вариации ударения, и в результате слово одновременно выражало предупреждение, восхищение, убеждение, успокоение и тревогу. Затем Йирил улыбнулся.
   — Шемар, — повторил Затар в основном режиме, что говорило: я знаю.
   Старший кайм’эра оставил его в одиночестве.
   «Почему я такой дурак?» — размышлял Затар. Он снова покачал головой, словно пытаясь ее прояснить. Думалось тяжело, незнакомые эмоции мешали и путали то, что обычно являлось хорошо выстроенным мыслительным процессом. Затар нажил себе врага, и умелого, мысль о том, чтобы позволить ей свободно носиться меж звезд, приносила боль. Он хотел по крайней мере понять ее, понять ее мотивы, почему Анжа избавила его от верного политического краха, когда он был в ее власти.
   И он знал, что она все еще находится на станции.
   Затар повернулся к двери. Его оружие лежало на стойке и ему пришлось оставить его там, в противном случае двери не открылись бы.
   Лорд шагнул вперед.
   Дверь с шипением отошла в сторону.
   Она ждала.
   Затар зашел в переговорную и услышал, как дверь закрылась за его спиной. Лицо Анжи лиу Митете торжествующе светилось, светилось удовольствием, такого можно было ожидать скорее от браксана, но не от азеанца. В это мгновение, когда все мысли о будущем испарились перед силой ее личности, Затар радовался, что Анжа умрет какой-то другой смертью, а не той, которую он предназначал для нее раньше.
   — Почему? — только и спросил он. По поведению Анжи во время переговоров было ясно, что она терпеть не может бессмысленные преамбулы.
   Ей не требовалось спрашивать, что кайм’эра имеет в виду, Анжа ожидала его возвращения, чтобы услышать этот вопрос.
   — Потому что ты — мой , браксинец, — с гордостью ответила она. — Я не позволю никому другому убить тебя — после того, что ты сделал. Никакая политика не привяжет тебя к Бракси, не отнимет тебя у меня. А именно это и случилось бы, если б я показала, как ты провалился. Я спасла тебя только, чтобы отомстить лично.
   — Мотив, достойный представителя племени браксана, — оценил Затар.
   — Избавь меня от твоих оскорблений, — резко парировала Анжа.
   — А что если я отправлюсь домой? А что если я сам решу скрыться от твоего возмездия?
   — Я последую за тобой, браксинец. Все мои корабли будут гнаться за тобой. Но ты этого не сделаешь. Ты не посмеешь. Для твоего приграничного флота я представляю слишком много проблем и они навряд ли смогут меня удержать. И ты это знаешь. Им требуется твоя проницательность — и им нужен ты. Разве не так?
   Затар снова представил себе карту и красный туман внутри нее, мерцающее копье, занесенное на Холдинг, которое только ждет ее руки, чтобы быть брошенным на Главную Планету. «Все из-за ненависти ко мне?» — задумался он.
   — Абсолютно, — ответила она на невысказанный вопрос.
   — Почему?
   Анжа рассмеялась.
   — Меня кормили ненавистью. Она стала моей сутью.
   — Предполагается, что я в это поверю? Ты не ребенок, лиу Митете. В юности такой ответ мог бы сойти за правду. Но не теперь.
   Она казалась довольной тем, что он не принял ее ответ.
   — Человек, убивший моего отца, обрек меня на жизнь, которая приносила мне только страдания. Я поклялась отомстить, и я собираюсь это сделать. А ты, кайм’эра, — убийца Дармела лиу Туконе.
   — Ты спрашиваешь? — Затар скрестил руки на груди. — Да, это так.
   — Я и не думала спрашивать. Это раньше я думала: ты или не ты. Я думала, что не смогу узнать тебя в твоем естественном обличье. Тогда ты был совсем другим… Но глаза — те же. И та же надменность. Как только я тебя увидела, сразу узнала.
   В сознании лорда формировался образ — это Анжа его туда поместила? — воспоминание из первого азеанского путешествия. Враг обманут, его жена полностью очарована, а ребенок… на мгновение в ее глазах появился ужас. Она раскусила его? Ему следовало тогда убить девчонку, но возможности не представилось. Ее взгляд годами преследовал Затара, еще долго после того, как само убийство стерлось из памяти.
   — … два человека из Холдинга не могли бы этого сделать, — тем временем говорила Анжа лиу Митете. — Это должен был сделать один человек, кто уже выполнял эту работу. Поздравляю, кайм’эра! Немыслимо, невозможно, но ты преуспел.
   — Я проиграл, — возразил Затар.
   — Нет, ты недооценил меня, определенно. Хотя твоя попытка была успешной. Подсунуть яд телепату нелегко.
   Анжа очень старалась выразить восхищение умом Затара, даже когда ее слова сочились ядом. Почему? Ей приятно обнаружить, после стольких лет, что выбранный ею объект мести достоин ее? Это чувство Затар очень хорошо понимал, он сам его испытывал. Если бы Анжу вырастили среди браксанов, какой женщиной она могла бы стать! Каким воином!
   Пораженный, он сосредоточился на своих чувства к ней. Ненависть, да, но и восхищение было ничуть не меньше. Анжа — достойный соперник в традиционно браксанском смысле слова. Она нанесет поражение врагу, обнаруживая его слабости и затем обращая их себе на пользу. Ее противник падет — или станет сильнее. И ей самой пришлось лишить себя всех человеческих слабостей, чтобы не ускорить собственное падение. Вступая в схватку, каждый из противников заставляет другого повышать мастерство, таким образом делая войну не только актом разрушения, но также и созидания. Это — высшая браксанская идея, которую не разделял ни один другой народ. К’айртв’са — «противник в личной войне» — также привлекателен для браксанского воина, как и смертоносен для него. Им могла быть и женщина. Да, хотя годы мужского доминирования похоронили эту традицию. И если какая-то женщина и заслуживала такого титула, то это была Анжа лиу Митете.
   Затару придется сражаться с ней, другого способа нет. Анжа сама это сказала: она слишком сильна, чтоб браксинский приграничный флот смог удержать ее. Только тот, кто понимает ее, может надеяться нанести ей поражение, и у обычного браксинца это не получится. У Затара может получиться, поскольку он не боится Анжи. Если он на самом деле ее понял. И если он не допустит ошибок.
   Древний браксан ценил бы такого врага. Они создавали изысканные ритуалы, которыми окружали столкновения равных противников, чтобы усилить разрушительную — и созидательную — силу поединка. Такие ритуалы проводились столетиями, возможно тысячелетиями. Ни один кайрт не велся с тех пор, как браксанские воины покинули родные степи и были поглощены цивилизацией. В сложности современного общества такая вражда двух воинов не ценилась.
   До сего момента.
   — Я убью тебя, — тихо поклялся Затар. — Своими собственными руками. В свое время, — слова появлялись из его подсознания, из той части его души, которая жаждала крови и у которой вызывали досаду наложенные цивилизацией ограничения. Затар даже не осознавал, что знает такие слова. — Способом, который выберу сам.
   Как Анжа это воспримет? Она хоть поймет? Он сам едва ли понимал, что это такое.
   Но, казалось, Анжа все поняла. Ее глаза заблестели и тело напряглось. «Именно этого она и хочет», — понял Затар.
   — Я убью тебя, — сказала Анжа. — Своими собственными руками. В свое время. Выбранным мною способом. Ты не достанешься никому другому, — добавила Анжа, довольно улыбаясь в предвкушении победы.
   Затар попытался остановиться, руководствуясь логикой — ведь это же в конце концов сумасшествие! — но вмешалась действительность. Лучше прямо сейчас оставить Бракси на какое-то время, сфокусироваться на какой-то другой деятельности, пока кайм’эра успокаиваются после случившегося. Лучше просто уехать, пока они кричат, требуя объяснений. Эта вендетта послужит его политическим амбициям и принесет Затару удовольствие. Да, определенно.
   Он посмотрел в глаза Анжи — азартные огоньки плясали в них — и почувствовал экстаз, замысливая, как она умрет. «Убивая тебя, я и себя лишусь на какое-то время», — подумал он.
   Но оставался один последний барьер. И страх этого так глубоко въелся в его браксанскую душу, что потребовалась вся смелость, чтобы поднять руку, в которой Затар держал бы меч, и предложить ей.
   Анжа лиу Митете была поражена.
   — Ты знаешь, чего ты просишь?
   — Я хочу узнать своего врага.
   — Ты это не переживешь. Ваш народ не создан для таких вещей!
   — Ты предполагаешь, что во мне есть слабость там, где ее на самом деле нет.
   — Совсем нет? Я сомневаюсь в этом, — но Анжа перегнулась через стол таким образом, чтобы дотянуться до его руки и ухватилась за нее. — Ты дурак, кайм’эра. Это поле битвы — м о е.
   Мгновение ничего не происходило. Затишье перед бурей. Но вдруг вселенная разорвалась на части у него в сознании.
   В первые мгновения потребовалась вся его сила, чтоб не сойти с ума.
   «Сдаться легко, — пришел ее голос, но без звука. — Отказаться от всех чувств, обнять тьму».
   Затар боролся с соблазнами, хотя они, казалось, пускали корни в его сознании. Он боролся за себя, и наконец нашел. Затар требовал понимания.
   Резкая, неосязаемая жизнь, которая окружала его, сдалась под натиском его призывов. Он вызвал всю силу первобытной традиции и бросил Анже вызов именем кайрта: «У меня есть право знать природу моего врага».
   Небо и земля, и воздух были сладкими. Затар упал, пораженный. Трава шевелилась у него под перчаткой, и он быстро отдернул руку, и заметил, что она совсем не двигается. Очарованный, он погладил траву. Жизнь, которая находилась внутри хрупких травинок, пела ему о простом, первобытном существовании — песнь бытия, не отягощенного мыслью. Что-то находилось у Затара над головой. Он повернулся, посмотрел в небо и увидел стаю птиц, летящих в его направлении. Затар дотронулся до них, узнал их голод, ощутил силу, которая гонит их вперед, чувства, неизвестные человеку, мысли о бесконечной миграции, он услышал их призыв к спариванию и радостную мелодию, проносившуюся сквозь их души.
   И Анжа была перед ним.
   Он встал.
   — Что это? — прошептал он.
   — То, чего ты требовал, — ответила она отстраненно. — Заглянуть в мой арсенал. Добро пожаловать в мой мир — или по крайней мере его образ, который могут разделить наши сознания! Этого достаточно, чтобы ты увидел потенциал того, с чем столкнулся.
   — Ты не ожидала этого, — сказал Затар и тем самым — он понял — облек ее мысли в слова.
   — У тебя очень сильная воля — твоя приспособляемость нетипична. Наслаждайся ею, пока она у тебя есть, браксан.
   Затар коснулся земли и понял голод червей, спрятавшихся внутри, увидел туннели и пещеры, и пустоту коры планеты, глазами и разумом существ, обитавших в таких местах. Он потянулся вверх, наружу, и почувствовал звезды, как нежное прикосновение к его сознанию. Но не самих звезд, нет, миллионов живых существ, что обитают вокруг этих точек света и испускают свои мысли в Пустоту, формируя свои культурные и эмоциональные центры.
   — Великолепно! — выдохнул Затар.
   Анжа удивилась и он это почувствовал.
   — Ты не видишь ничего, что вызывало бы у тебя страх?
   — Я вижу только то, что меня поражает.
   — Люди твоей расы не чувствуют подобного, — бросила она ему вызов.
   — Значит они дураки, — Затар посмотрел на нее с новым чувством, окрашенным ревностью. — Жить так…
   — Попробовать это прекрасно, — перебила Анжа. — Но жизнь с этим приносит больше боли, чем ты можешь себе представить теми способами, которые разум не-экстрасенса не может уловить.
   — Кто ты? — Затар проигнорировал ее слова.
   — Моя личность? Мое тело? — Анжа грациозно указала на себя, и это было бы не к месту, если бы она сделала это в физическом теле на физической плоскости. — Весь этот мир — наша фантазия, и сила, которой я обладаю, поддерживает его для тебя.
   — Он не реален.
   — Он не материален. Но очень реален.
   — Но наши тела…
   — Все там же — за столом переговоров, где мы сидим, сжимая руки друг друга. Сколько времени отнимает мечта? Мысль отнимает меньше. Это реально только для нас, и только в тот момент, когда мы это переживаем.
   Затар закрыл глаза и пил чистое экстрасенсорное богатство своего окружения. Это оказалось легко, если закрыть глаза, тогда меньше отвлекающих моментов. Земля и небо… и она. Затар чувствовал ее ненависть, немного окрашенную страхом. Анжа ждала, что он сломается, но Затар не так-то прост, чтобы сжаться и отпрянуть от ее силы просто потому, что так велит традиция. Его сознание наполнялось страстным желанием. Желанием ее и всего того, что она собой представляет. Ее ненависти, которая только привлекало таких, как Затар. Он желал Анжу и потому, что она одержала над ним верх. По большей части потому, что она — шемар, и на протяжении всей истории такие женщины вызывали сильнейший голод у мужчин его племени, а также сильнейшую слепую страсть.
   — Будь осторожен, — предупредила Анжа. Это приказ — она неосторожна. А его уход в сторону вызывал у нее дискомфорт? Если и так, то это его первая и пока единственная победа.
   Не желая упускать случая, Затар приблизился к Анже. Пусть прочитает намерение у него в сознании. Она может быть мастером экстрасенсорного искусства, но в царстве человеческой сексуальности браксанам нет равных. Физические удовольствия для них также естественны, как воздух, и также необходимы. В то время, как она, воспитанная в азеанском окружении…
   — Ты делаешь ошибку, — потрясенно выговорила Анжа, она показалась ему неуверенной. Затар почувствовал в ней ответ, призыв, голод, который отвергал доводы разума. Враждебность и страсть были комбинацией, которую очень высоко ценили браксаны; мысль о том, чтобы попробовать не только удовольствие от ее тела, но и резкую горечь ее ненависти, возбуждала и доводила желание до невыразимых высот.
   Это была мечта, не так ли? А у мечты не бывает последствий.
   Затар схватил женщину за плечи и поразился, когда поток чувств захлестнул его с головой. Он дотронулся до нее — до самого себя — их чувства перемешивались, он едва ли смог отличить одни от других. Тем не менее они с Анжей были разными. Затар гладил ее, чувствуя, как тело ее дрожит под его ладонями, как его собственное тело. Анжа была не против, нет, хотя ее определенно беспокоила его инициатива.
   — Ты не знаешь, что делаешь, — прошептала женщина.
   Но он знал. Затар вкушал удовольствие Анжи и делился своим, и это было наслаждение, о котором не могли и мечтать ему подобные.
   — Дурак! — промолвила она, но не отпрянула. — Ты пожалеешь об этом… — Но в ней жила такая жажда и она вырвалась на волю, объяла Затара богатством и противоречием ее желания…
   … и затем возникло чувство отчужденности, словно его собственные чувства захлопывались…
   … и в страхе он отпрянул от нее…
   … и провалился в темноту, абсолютную темноту.
   «Где я?».
   «Кто я?».
   Мысль без ответа, существование без цели. Время бесконечно. Но воля все также сильна.
   «Затар, — думает он и отмечает факт мышления. — Зарвати, — образ родословной, семьи, наследия. Семьи красивых людей, не подверженных заражению чумой. — Сын Винира, — высокого и злого человека, гордого лидера. — И Ксивы, — которая может командовать мужчинами одним мановением пальца, но не предпочитает делать так, цветок среди варваров, слишком мягкая и слишком красивая, чтобы жить долго».
   Он есть.
   Что бы ни было для него реальностью, — а в этот момент он не вспоминает, что реален — реальности больше не существует. Нет темноты, потому что понятие темноты подразумевает существование света, а света просто нет в реальности. Затар не может раздумывать, что это за место, поскольку это подразумевает понятие расположения и существование других мест; но ничто из этого не является для него истиной. Только при помощи чистой силы воли он собирает воедино свою личность и теперь она не знает, как прикрепиться к не-миру, в котором оказалась.
   Это неприемлемо.
   Затар ищет вокруг себя что-то, что угодно, за что бы ухватиться, как за основу реальности. Он отправляет ментальный импульс своему телу. Определенно разум и тело как-то связаны! Но есть только вечное несуществование его тюрьмы. Страх требует к себе внимания, зовет его подчиниться и покончить с борьбой, но он отказывается.
   — Я — Затар, — повторяет он и держится за эту единственную ниточку, оставшуюся ему.
   Шепот смерти проходит сквозь него и исчезает. Затар фокусируется в другом месте, ищет физический мир, что когда-то знал так хорошо. Но затем к нему приходит мысль и он перестает размышлять о своей цели. В реальности, где нет ничего, кроме мысли, мысль должна служить ключом к любой перемене. И чистая мысль — это концепции, понятия, абстрактное бытие, а не грубые отражения материальной субстанции.
   Затар позволяет себе дрейфовать в ничто, пытается определить любое изменение в мире, где находиться.
   И снова нить смерти касается его, и он отчаянно цепляется за нее. Ведь она пришла откуда-то и уйдет куда-то. Внезапно появляется расстояние, место, движение. Затар следует до конца пути и к ужасу его оказывается в месте очень знакомом. Тем не менее он все еще так удален от него, что даже когда чувствует волну разрушения, омывающую его тело, нет ничего, что он мог бы сделать для остановки этого процесса.
   Он наблюдает за тем, как умирает.
   «Нет, — думает он сурово. — Я отказываюсь умирать».
   Волны все также накатывают на него, тонкая связь, что соединяет Затара с его материальной формой, слабеет, а за ним лежит только ничто, из которого он так недавно убежал.
   Он становится намерением, он — воля к жизни, он заставляет себя идти по той же тропе, которую избрала его судьба. «Жизнь», — приказывает лорд, с силой толкает требование в глубину своей сущности, снова и снова, пока наконец угрюмая чернота не отступает и не отходит в те места в человеческом сознании, где хранятся такие вещи.
   Затар изможден и отдыхает, и мысль бросает якорь в мире его тела, еще одна нить, что связывает и хранит его личную целостность.
   Проходит вечность, миг, такой крошечный, что не описать его человеческими словами. Затар замечает еще одно сознание рядом и вспоминает. Внезапно он настораживается; если он хочет узнать своего врага, то тут, во владениях, свободных от связи с мирскими картинами, как раз и можно это сделать.
   Анжа пытается отступить от него, а в материальном мире пытается вырвать свою руку из его и прервать контакт. Затар хочет удержать ее, хочет познать ее, такую чужую и в то же время являющуюся как бы частью его самого. Но инстинкт — желание удержать — не влияет на тело, с которым он оказался разлучен. Затар силой заставляет себя соединиться с частью своего тела, становится рукой, передает свою волю мускулам, связкам, сухожилиям, и переживает что такое быть рукой столь глубоко, что когда импульс схватить Анжу охватывает его, рука отвечает на этот призыв.
   И сжимает крепче руку врага.
   Мысль в темноте; осознание Другого. Анжа раздумывает: прервать ли контакт при помощи соответствующей дисциплины, на что у нее хватит сил. Одно ментальное усилие — и между ними обрушится стена. Затар может бороться с ней только, пока Анжа это позволяет, а сейчас она решает, как долго будет ему позволять.
   «Я узнаю своего врага», — настаивает Затар.
   «Очень хорошо, — приходит мысль, шипение нескрываемой ненависти. — И как глубоко погрузишься ты, так глубоко — и я».
   Он видит ее сознание. Оно бурлит агрессией и пленяет сознание Затара своей голодной сутью. Вот ненависть, вот жажда крови, вот отчаяние, идеальные в своей чистоте, и не замутненные, пока не профильтрованы через неидеальную биохимию тела.