Фридман Селия. Рожденные в завоеваниях

   Подобно ветрам в бурю, эмоции Анжи бьют по Затару и угрожают оторвать его разум от причала самосознания. Ненависть — он приветствует ее, обнимает ее, как нечто знакомое, проходит сквозь нее, невредимый. Страх сексуальной неадекватности — он противопоставляет ему воспоминания из собственной юности, болезненные воспоминания настоящей импотенции, которые он скрывал за маской циничного юмора и в конце концов искренне позабыл. Гневливость, грозящяя потопить любого, — но разве с ним Затар и сам незнаком?
   У атаки есть конец, но она не прекращается, словно бы он оказался в эпицентре бури. Всюду кружатся бурлящие эмоции, прямо перед ним виднеется нечто не менее напряженное, но по качеству совсем другое.
   То, чего ни один мужчина из браксанов никогда не знал: суть женщины, богатая и теплая, он дотрагивается до нее несмело. Если Затар сомневается в своей собственной мужественности, то женственность поглотит его, он потеряет прежнего себя и так сильно изменится, что, когда сознание воссоединится с телом, часть его не срастется правильно уже никогда. Но лорд лишь наблюдает, и оценивает, и держится в стороне. Значит, вот она — Анжа лиу Митете — буря эмоций, приправленная желанием смерти, сила женщины, неспособная найти применение в мире твердых вещей.
   Она тянется к его Имени.
   Затар не представляет, почему эта мысль появилась, но она пришла. Впервые он узнал страх, такой сильный, что он чуть было не отступил. Это иррациональное предубеждение — и есть реальная основа его страхов в мире образов, где мысль является реальностью, а Имя его души вполне может стать ключом к его существованию? Затар вспоминает слова Анжи: «И как глубоко погрузишься ты, так глубоко — и я». Значит, он так близко находится к средоточию ее, что если у Анжи есть Имя, то лорд его услышит? Затар забывает о страхе, окрыленный свои открытием, и оглядывается, пытаясь узнать больше. И в это мгновение, когда решение абсолютно и его нельзя отменить, когда он уступает ту часть себя, которая раньше только побеждала, Затар проходит не через эпицентр бури и назад, в турбулентность, а углубляется в буйство стихии.
   Здесь царила ментальная тишина, и слабое эхо его присутствия. «Что это за место?» — думает он, и понимает: это часть сознания Анжи, скрытая от нее самой, которую она не может увидеть. Размах этого места вызывает благоговейный трепет, тишина странно нервирует. Затар в изумлении идет по тайным улочкам ее души. Тут и там тропы обрываются, заново появляясь где-то в другом месте, они ведут не туда, куда изначально должны были вести. Одни возможности обрезаны, другие — направлены на чуждые им цели, и все сделано человеческой рукой, прикосновение которой оставило след на базовой сущности женщины.
   И этот след Затару был знаком.
   Он не может узнать, кто именно; для Затара это слишком сложно, поскольку он не обучен таким вещам — соединять абстрактное чувство с человеческим именем. Но он точно знает, что это сделал человек, и понимает, что их пути когда-то пересекались. Прикосновение знакомо — и плоды рук его чудовищны.
   Затар путешествует по дорогам здоровья и видит, как они укорочены при помощи одной из форм экстрасенсорной хирургии, но он едва ли понимает какой; лорд видит, что было сделано и почему, и душа его наполняется яростью, такой ужасной, что ее нельзя выразить ничем, кроме чистой мысли.
   «Это темная сторона власти, — думает Затар. — Агония, противостоящая песне жизни. Это причина, по которой мы с корнем вырвали экстрасенсорное зерно из нашего собственного наследия. Это… мерзость, преступление и для описания его нет слов».
   Когда он раскрывает это жуткое преступление, когда он чувствует, как растет гнев, Затар понимает: терпению есть предел. Ужаса и экстаза, сплетенных в крепкий узел, — больше, чем он может безопасно усвоить.
   «Как мне уйти?» — появляется вопрос.
   И в это мгновение Затар выходит из сознания Анжи.

* * *

   Анжа стояла у противоположной стены, серые глаза неотрывно смотрели на Затара. Она тяжело дышала, как человек после более приятной, чем состоялась у них, встречи, ее лице вспотело и раскраснелось от вожделения. И Затар почувствовал, что с его лицом происходит то же самое.
   Левая рука болела. Затар опустил глаза, увидел порванную перчатку и кровь, что наполняла прореху. Это сделала Анжа, когда вырывалась из его рук, догадался Затар. Но их контакт не был нарушен… Лорд посмотрел на женщину и понял, почему в ней ощущается страх, хоть и совсем легкий. Анжа на самом деле вырвалась от него. Его воля обеспечивала связь, что позволила продолжать контакт.
   Затар теперь смотрел на нее со смешанным чувством, но не мог облечь это в слова; в нем было все, включая сочувствие: поскольку то, что сделали с Анжой — преступление против самой идеи гуманизма. Они соединили смерть с ее сексуальным желанием и Затар это четко видел. Они хотели, чтобы Анжа оставалась одна, чтобы она страдала. Они рассчитывали на отчаяние, которое приведет ее… куда? Это Затару было неясно. Но такие уловки вызывали у него отвращение — у всего человеческого в нем.
   «Если бы ты знала, что они сделали с тобой, и с каким намерением, то моя персона вызывала у тебя наименьшее беспокойство» — подумал Затар.
   — Командир звездного флота, — сказал он размеренно, слова показались ему странными и скупыми. Внезапно Затар страстно захотел повторения контакта, уверенной ласки в форме взаимной ненависти… Но это ушло навсегда. Он попробовал нечто, непривычное для таких, как он, и доступное только в грезах, что бол ше никогда не повторятся.
   — У тебя великолепное сознание, — заявила Анжа. — Я никогда не встречала ничего подобного за пределами телепатических кругов.
   А она узнала его Имя? Странно, но это больше не казалось Затару важным. И он узнал ее.
   Затар посмотрел на раненную руку, затем медленно снял с нее перчатку. Тонкая кожа ее промокла от крови. Он мгновение подержал перчатку, затем предложил Анже.
   Она слабо улыбнулась.
   «Трофей?» — словно спрашивало она насмешливо.
   «Знак покорения, — подумал он в ответ. — С обеих сторон».
   Анжа взяла перчатку из рук Затара, проявляя осторожность, чтобы не коснуться его кожи. Жест ее разозлил Затара, поскольку служил доказательством того, что сотворили с Анжой. После того, как они расстанутся, лорд отыщет человека, виновного в таком зверстве. Ему доставит несравненное удовольствие его смерть.
   — Мой враг, — речевые режимы добавляли значения в слова, словно без усилий с его стороны. Желание — покорения, власти, обладания, — Я не забуду.
   Затар не встречался с ней взглядом, опасаясь, что его затянет внутрь. Он просто повернулся и широким шагом пошел к двери. На мгновение он задержался перед открытой дверью, испытывая искушение повернуться и посмотреть на Анжу в последний раз. Хотя он теперь обречен искать ее смерти, природа звездной войны была такой, что они могут никогда больше не встретиться лично. Но порыв прошел и лорд шагнул вперед. Дверь, закрывшаяся за спиной, навсегда лишила его выбора.
   Анжа лиу Митете осталась в переговорной зале одна. Она стояла неподвижно. Ее рука медленно сжала разорванную перчатку и браксанской крови просочилась сквозь пальцы.
   Анжа тихо заплакала.
   Он научил ее плакать.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

   «Человек, который не хочет идти на насилие, должен найти собственные способы манипулировать людьми».

Харкур

   Дом Ферана. Запись на кольце
 
   Код хозяина дома: личное
 
 
   Первая звуковая дорожка
 
   Говорят, что если записывать свои мысли и затем прослушивать их в свободное время, то многое поймешь. Поскольку нет никого, с кем можно поговорить (нет, лучше сказать: с кем поделиться, кому открыться) и проблема очень беспокоит меня, я испробую все, что может помочь. Итак.
   За то, что я браксан, приходится платить немалую цену. Я не могу ходить по улицам так, чтобы меня не заметили. Я не могу остановиться, чтобы на что-то посмотреть, поскольку это тут же становится Чем-то Имеющим Определенную Ценность, и я не могу лениво пробираться через какое-то место отдыха браксанов, чтобы меня не побеспокоили смелые и любопытные.
   Однако есть одно место, куда даже браксан может пойти так, чтобы остаться незамеченным, — Музей эротического искусства. Не потому, что он малоизвестен, напротив: это одно из самых популярных мест уединения в Холдинге (и возможно и галактике). Его экспонаты располагаются — над и под поверхностью планеты — на многих акрах первоклассной недвижимости на Столичном Континенте. Главное здание музея само по себе могло бы вместить небольшой город и люди не чувствовали бы там себя стесненными. Если добавить сюда рестораны и гостиницы, что в большом количестве построены на периферии, и получится мир в миниатюре.
   И не весь этот мир нравится простому народу. Большая часть главного здания представляет собой огромный лабиринт, запуьанные коридоры которого (входы и выходы из них закодированы) демонстрируют разнообразие эротических фантазий. Здесь напоказ выставлены удовольствия тысячи планет, сгруппированы тематически, и напряжение нагнетается все сильней. Можно прогуляться по одурманенным наркотиками грезам Хкекне, которые переданы в движущемся, колеблющемся волнообразном тумане их величайшими художниками (и затем купить на выходе для пробы галлюциногеноафродизиак, который вдохновит на подобные мечты); можно разделить экстазы Плавающих Колоний и затем перейти к расчленительным фантазиям неоэкспрессионистов Квирдика; можно посмотреть свою любимую фантазию, окружающую зрителя, что передана с применением примитивных, твердых материалов, или представленную в современной манере. Короче, все человеческие вкусы найдутся где-то в этих залах, а также многие, на самом деле чужеродные фантазии, представленные если не для того, чтобы вдохновлять удовольствие, то хотя бы удовлетворять любопытство.
   Но есть части Музея, которые обычным посетителям не нравятся, хотя браксаны часто их посещают. Например, Зал Смерти — не думаю, что мне когда-либо доводилось видеть там больше двух простолюдинов за раз, и у тех был ошарашенный вид. Браксанская ментальность находит наслаждение в странных и часто нездоровых образах; произведения искусства, которые нравятся нам, редко нравятся низшим классам. У нас необычайно острое обоняние, и некоторые наши экспонаты соединяют запах с бессознательным символизмом, чтобы подчеркнуть тревожащие, часто противоречивые образы. Короче, так называемое Браксанское крыло может оказаться приятным местом уединения от досужих взглядов.
   Я находился в Павильоне Инородцев (он соединяет образы сексуальных практик не-людей с проекциями феромонов, разработанных для стимуляции эквивалентной человеческой реакции) и сосредоточился на трехслойной голограмме Тонара Тзкулоза, когда ко мне подошел хорошо одетый мужчина, определенно относящийся к среднему классу. Я изучал этот образец пладаканиркской эротики и только начал проводить кое-какие интересные параллели между человеческой дуальной сексуальностью и разнообразными оргиастическими привычками этих странных видов, когда услышал голос:
   — Лорд…
   Слово произнесли тем особенным тоном, который означает, что человек хочет быть замеченным и считает себя достойным внимания, которого требует.
   Признаю, что отвлекся с радостью. Я повернулся и посмотрел на говорившего — мужчину среднего роста, во внешности которого не было ничего выдающегося, из среднего класса, не впечатляющего благосостояния… в общем, очень среднего человека. Слегка приподняв брови, я показал, что готов выслушать его.
   — Лорд, меня зовут Супал из Ганос-Тагата, — представился незнакомец. — Я имею честь обращаться к лорду Ферану, сыну Сечавеха и Киджаннор, из племени браксана?
   Я никогда не упускаю шанса попрактиковаться в надменности.
   — Ты знаешь, что это так, — холодно ответил я.
   Он поклонился и на мгновение опустил глаза, как и надлежало сделать.
   — Лорд, у меня есть кое-что, что, как я думаю, вас может заинтересовать, — человек говорил тихо, а это означало: то, что он хочет сказать, не предназначается для чужих ушей. Поскольку Супал использовал основной речевой режим (как и большинство простолюдинов), то я не мог глубже заглянуть в смысл его слов. — Можем ли мы поговорить с глазу на глаз?
   Я мгновение размышлял над этим и наконец кивнул с серьезным видом:
   — Я собирался перекусить в ресторане. Присоединишься ко мне?
   Его колебания говорили о том, что он не уверен, сможем ли мы уединиться в таком многолюдном месте, а это в свою очередь показывало, что он плохо знает Музей и традиции ресторанов, предназначенных для высшего класса. Тем не менее Супал мне доверился. Браксан прав, если не доказано обратное, и даже тогда сомнение все еще остается.
   Мы перешли из Павильона в основную часть Музея, а оттуда — в ресторан. Здесь можно было заказать еду из любого местечка в Холдинге (или по крайней мере так утверждала реклама). Поскольку ресторан расположен точно в центре Музея, нужно пройти по крайней мере через одну экспозицию, чтобы до него добраться. В результате многие завсегдатаи, пока доберутся до ресторана, уже испытывают желание уединиться не меньше, чем желание поесть. Это в особенности относится к браксанам, которые не разделяют свои удовольствия со зрителями.
   Я выбрал низкий столик с личным пультом управления и с браксанской грациозностью опустился на подушки перед ним. Мой спутник сел несколько более скованно и все еще пытался устроиться поудобнее, когда появилась официантка. Как и все слуги-люди в ресторане, она была одета так, чтобы стимулировать наш интерес (что было довольно забавно, поскольку она была на службе, и следовательно у нее имелась Обоснованная Причина отказать в половом акте). Мне самому всегда нравилось физическое разнообразие женщин из ресторана, которые соперничают друг с другом за внимание посетителей (и таким образом финансовую благосклонность), манипулируя образами. У этой женщины имелся псевдохвост с кисточкой на конце — она по цвету соответствовала золотисто-каштановым волосам официантки, и то небольшое количество одежды, которое на ней было надето, привлекало к хвосту внимание. Мой спутник уставился на нее, раскрыв рот от удивления, и не пришел в себя до тех пор, пока не принесли еду.
   Я воспользовался пультом, установил звукоизоляцию и принялся за еду.
   — Я слушаю, — сказал Супалу, а затем добавил: — Больше никто нас не услышит.
   Он, казалось, сомневался, но затем посмотрел на свою тарелку (тушки гафри, поданные на цветных крыльях самих гафри) и в последний раз нервно огляделся вокруг, пытаясь удостовериться, что никто за нами не наблюдает. Затем Супал достал небольшой, обернутый материей сверток.
   — Может, нам лучше… — заикаясь, начал он.
   Я включил непроницаемое поле.
   Потребовалось мгновение, чтобы силовые стены стабилизировались в цвете, но наконец они установились — голубые, блестящие, с золотыми точками тут и там. Вполне приятные. Теперь мой спутник получил желаемое уединение и почувствовал себя более свободно. Он с гордостью развернул маленький сверток — вначале развернул шелковую ткань, потом снял металлическую сетку под ней. Сетка раздвинулась и моим глазам предстал кристалл в естественном природном состоянии, не полированный, но многообещающий, судя по размеру и всем мыслимым оттенкам, что вобрал в себя.
   Он произвел на меня эстетическое впечатление, но я не смог понять важность происходящего. К сожалению, браксаны не обнаруживают своего невежества. Поэтому я не мог спросить «Что это?» прямо, как мне хотелось. Я поднял глаза на спутника, и бровь изогнул, таким образом показывая, что достаточно заинтригован и готов выслушать, что он желает сказать. Я надеялся получить объяснение.
   — Это так называемый уриезский умный камень, — сказал мне Супал.
   — Продолжай, — позволил я. Название не вызвало никаких ассоциаций.
   Он протянул его мне и предложил:
   — Потрогайте его.
   Я потрогал, отметив, что поверхность гладкая и слегка теплая. Это было все, что я заметил. Я был раздосадован этой маленькой шарадой и мое явное раздражение заставило Супала потупиться и он как-то странно уставился на мою перчатку.
   — Простите, лорд, но до камня следует дотрагиваться голой кожей, — пояснил он несмело.
   — Твоя дерзость граничит с непристойностью, — я гордился этой фразой.
   Супал побледнел, но не убрал камень. Мгновение спустя я взял камень из его рук и осторожно дотронулся до кожи над виском. И поразился чистому потоку мысли, который полился из камня прямо в мой мозг, и многоцветием, что предстало моим глазам. Некоторое время я просто смотрел, и видения болезненной красоты плясали передо мной. Затем я убрал камень от виска и видения исчезли.
   — Это контрабанда, — добавил Супал.
   Об этом я и сам догадался.
   — Это экстрасенсорный кристалл… — стоило мне произнести это слово, как я тут же пожалел об этом — никто, за исключением специально подготовленного экстрасенса не понял бы, что означает вторжение потока мыслей. К счастью для меня мой спутник, казалось, приписал мое понимание всезнанию браксанов и ничего дурного не подумал.
   — А он… заинтересовал лорда? — вкрадчиво спросил он.
   Я внимательно посмотрел на Супала.
   — Ты имеешь в виду, хочу ли я его купить?
   — Я не буду настолько смел, чтобы назначать цену на такой…
   — Сколько?
   — Может, лорд согласится предоставить кое-какую информацию?
   — Что ты хочешь знать?
   — Говорят, лорд Феран хорошо знает азеанский образ жизни, наших врагов, поскольку много лет жил среди них.
   Я выглядел разозленным. Я и на самом деле разозлился.
   — Я — браксан, — заявил я самым холодным тоном, на какой был способен. Он подразумевал, что мой спутник перешел дозволенные границы.
   — Я — писатель, лорд. Мне пришло в голову, что в ваших воспоминаниях об Азее может найтись материал для интересной статьи по культуре… Сагдальское агенство новостей из Ганос-Тагата проявило большой интерес к моей работе и, если вы согласитесь поделиться со мной своими воспоминаниями об этом народе, то, я уверен, мне удастся написать что-то интересное.
   — И прибыльное.
   — Конечно, часть прибылей я передам вашему Дому, хотя этот доход и покажется ничтожным в сравнении с вашим богатством.
   Так и есть, но традиция есть традиция.
   — Половину, — сказал я.
   Идея проекта заинтриговала меня. Конечно, будет опасно вспоминать многое, поскольку большая часть моего прошлого связана с экстрасенсорикой, и если я его раскрою, то меня могут привлечь к уголовной ответственности. Но после стольких лет на Бракси будет приятно вспомнить прошлое и посмотреть, какие эмоции оно во мне разбудит теперь, когда я стал настоящим браксаном. Я чувствовал бы себя неуютно, если бы сам по себе углубился в воспоминания подобного рода, но поскольку это будет интервью, то вопросы придадут моему прошлому опыту какую-то форму.
   — Половину, — согласился Супал.
   Я решил, что это несколько поспешно, учитывая, что я потребовал половину его доходов, но в то время я списал такое быстрое согласие на его почтение к моей расе и желание снискать мое расположение. (Как мало я знал!). Супал отдал мне умный камень и я снова спрятал его. Хотя мне хотелось еще раз им воспользоваться, я не знал, какие эмоции отражались на моем лице, когда камень исполнял свою экстрасенсорную песню у меня в сознании. К сожалению, имидж — это все. Я с сожалением убрал камень.
   Мы договорились о встрече у меня в Доме через три дня. Я ушел, очень довольный собой, убежденный, что выиграл при заключении сделки по всем статьям. Как я был слеп! И как быстро мне предстояло узнать правду!
 
   Вторая звуковая дорожка
 
   Проблем с получением информации об Ури, умном камне, или Ганос-Тагате не возникло, и в дни между первой и второй встречей с Супалом я получил все, что мне хотелось, из Центральной Компьютерной Системы. Ури — небольшая планета с браксинской стороны Военной Границы. На ней нет гуманоидов, а то, что там живет, не обладает стоящим внимания интеллектом. Единственное, что может заинтересовать на Ури (за исключением поразительных закатов), — это жизненный цикл так называемых алмонджеддеев, часть которого они проводят в кристаллическом контейнере, формируемом выделениями из половых органов. Этот кристалл защищает джеддеев-метаморфов от опасностей внешнего мира, и не позволяет им вступать в половой контакт. Микроскопические трубочки нервных волокон кристаллического панциря время от времени достигают поверхности и позволяют экстрасенсу-человеку разделить цветные сновидения этого существа. Очевидно, у тех, кто не обладает экстрасенсорными способностями, появляется только чувство беспричинного наслаждения. (Прочитав это, я очень обрадовался, что ничего не сказал в ресторане насчет истинной природы моего видения). Как и со всеми экстрасенсорными вещами, импорт алмонджеддеев в любой форме карается смертной казнью.
   Учитывая специфику атмосферы Бракси, маловероятно, что это существо выживет, пробудившись от спячки, но это вряд ли могло случиться на протяжении по крайней мере десяти местных лет. Камень приносил мне удовольствие. Он позволял спокойно входить в экстрасенсорный контакт, без каких-либо усилий с моей стороны, и риск того, что кто-то обнаружит мои способности в связи с его использованием, был ничтожен. Я был очень благодарен Супалу за камень, и собирался обеспечить его в ответ полезной информацией.
   Ганос-Тагат — город на реке Дипа, объединенный из двух других, ранее существовавших по отдельности, — располагался в дальней части планеты. Как я и подозревал, там по большей части жили представители третьего класса. Поэтому я не удивился, когда писатель — Супал — явился передо мной в одежде всех цветов радуги. Подобный наряд могла бы вызвать мозговые проблемы у любого гиперчувствительного к цвету существа.
   Я приветствовал его и предложил выпить вина. Супал заколебался, но вскоре понял, что предложенное вино из Тагатанской винодельни, и охотно согласился. Я подумал вдруг, что может его беспокоить в браксанском вине.
   — Я готов ответить на твои вопросы, — настроен я был особенно дружелюбно и хотел, чтобы мой гость почувствовал себя свободно.
   Он достал ручку и блокнот и, сделав последний глоток вина для стимуляции творческого процесса, начал задавать вопросы, в лучшем случае предсказуемые, а в худшем — исключительно нудные. Только я засомневался, стоило ли мне на это вообще соглашаться, когда Супал наконец подошел к тому, что, как я понял, являлось основной целью интервью.
   — Имеется большой интерес к вопросу об азеанской сексуальности, — говорил он. — Мы знаем, какую они ведут пропаганду — мы знаем их идеалы и во что они хотели бы верить относительно себя. Но сколько из всего этого — правда?
   — Что конкретно ты хочешь знать?
   — Они моногамны?
   — Абсолютно.
   — Думаю, вы понимаете, что большинство браксинцев находят это невозможным. У азеанцев только один партнер на всю жизнь. Вы можете с полной уверенностью заявить, что он ими никогда не овладевает скука?
   — Ну, наверное, иногда, — я пожал плечами.
   — Но они не ищут сексуальных контактов на стороне?
   — Сексуальных — нет, — понимаю, к чему он клонит, но, как видно, есть что-то еще, к чему Супал подводит разговор, а это — так, для затравки.
   — Простите, лорд, но как так может быть? — возмутился писатель. — Мы ведь представители одного вида, не так ли? И ни один браксинец не сможет терпеть такое постоянное раздражение.
   Я улыбнулся.
   — Они не находят это раздражающим. Ты должен вспомнить, что они изменили свою расу. Сексуальное желание может легко контролироваться через генетические манипуляции еще внутриутробно. У них на самом деле не возникает сексуального желания вне надлежащих обстоятельств.
   — Но у них должен быть некий… особый выход в рамках пары.
   — Я на самом деле не совсем понимаю, о чем ты говоришь, — по правде говоря, чем глубже мы погружались в предмет, тем вопросы становились более расплывчатыми и туманными. Или писатель хочет попробовать секс с азеанкой — в этом все дело?
   — Всем человеческим существам требуется разнообразие, — заметил он.
   — Всем человеческим существам в их естественном состоянии, — согласился я. — Азеанцы же являются продуктом не эволюции, а воли человека.
   Супал молча переваривал эту информацию некоторое время.
   — Но половое влечение является одним из основных человеческих инстинктов, — настаивал он. — Жажда человека к разнообразию едва ли можно изменить в лабораторных условиях.
   Меня забавляла его настойчивость. Да, я предполагал, что браксинцу в это очень трудно поверить, но я лично знал слишком много азеанцев, чтобы сомневаться.
   — Ну а что по твоему они делают? — немного раздраженно осведомился я.
   Супал удивился. Определенно он сам собирался задать этот вопрос. Когда он взял себя в руки, то стал робко выдвигать предположения, наблюдая за мной в поисках какой-то подсказки.