Страница:
Так что в целом трофей впечатлял.
– Ты иди лагерь собери. Потом коней приведешь. Я, пожалуй, здесь поколдую, – сказал он, доставая нож. – Шикарный черпак для коня может получиться. Нам сейчас любой внешний эффект полезен.
Подарок спрыгнул с меня и с рычанием вцепился в обкусанный мосол. Зверенок не переставал удивлять меня. С моих двух метров он слетел легко, как со ступеньки, а когда вцепился в кость, на которой виднелись следы зубов гораздо более крупных хищников, те, видно, оставили ее в связи с излишней неаппетитностью и крепкостью, то от мощной булдыги только щепки полетели. А детенок наслаждался.
Лагерь быстро собрать не удалось, потому что куда ни протянешь руку, она везде натыкалась на мокрый, холодный и при этом весьма любопытный нос. А за носом перемещалась масса килограмм в четыреста. Как всегда общаться с этой дружелюбной зверушкой было весело.
Но, как говорится, все хорошее заканчивается, и сбор лагеря я таки завершил. Больше всего намучился с заградительной полосой. Состояла она из весьма сыпкого материала, и пришлось идти за консультацией к Сергею Идонговичу. Тот задумчиво кромсал ножом шкуру и на мой вопрос совет дал исчерпывающий.
– Да брось ты. Одноразовая она.
Духовный лидер регулярно забывал обучить меня разным полезным мелочам. Это тревожило.
Вторично я посетил Тиваса, когда он уже закончил свои скорняжные приготовления. Шкура была разрезана, обкорнана, разложена, и изнанка ее светилась тихим вечерним, скорее даже закатным солнцем, мумифицированная муравьиным соком.
– Подведи коня, – выдал указание Тивас. – Давай-ка его расседлаем.
Очень ему хотелось на животину новую шкуру натянуть.
Однако кони, почуяв запах гиршу, взволновались. Странно, комонь их своими ароматами совершенно не тревожил. Да, кстати.
– Тивас, хочешь хохму расскажу, – спросил я, железной рукой удерживая неуравновешенное животное.
Что значит Маг. Подошел. В ноздри всем дунул, кони и успокоились. Проговорил, задумчиво глядя то на шкуру, то на коня:
– Как думаешь, не большая будет?
– Давай примерим.
Зачарованный коняка стоял, не шевелясь, пока мы вскидывали на него тяжесть. Вскинули. Отошли, посмотрели. Впечатляет. Еще час мы возились, отпарывая и отрезая. Вы представляете, что будет, если когтистая лапа гиршу вдруг заедет жеребцу по его мужскому достоинству. Он расстроится.
Наконец управились. Комонь зарычал. Малявка тоже. Получилось.
– И кто на этом поедет?
– Ты воин. Ты внушать должен.
– Я на этом монстре не поеду. Тем более, костяшки мне задницу до затылка стешут. Это тебе видом внушать положено. А за нас пусть дела наши героические говорят.
– Ладно. На следующем привале седло приспособим. Придумаем что-нибудь. Да, что за хохму ты мне обещал рассказать?
– Древние русские коня называли комонь.
Тивас постоял с минутку. Потом сообщил в пространство:
– Да, чурка я нерусская, – подошел к коню, взлетел в седло. – Что думаешь, каяться буду, не дождешься. Поехали.
Этот день путешествия и описывать скучно. Мы гордо гарцевали в седлах, коняшки резво бежали. А бесчисленные стада живности торопились убраться с нашего пути. Потому что впереди, в густой траве, весело мелькали две угольно-черные спины. Одна побольше, вторая значительно меньше. Малыш явно решил, что я его утерянный в прошлом родственник. Причем абсолютно изголодавшийся. Потому что все время тащил добычу. Он мне приволок: двухметровую змею с ороговелой мордой, украшенной угрожающими зубами и по гребню треугольными наростами; какую-то крысу, с кошку величиной, с клыками, что мой большой палец (как они во рту помещались, непонятно); птицу, с индюка ростом, с мощными когтистыми лапами и хищно загнутым клювом; дикобраза с длинным хвостом, вооруженным костяные жалом, и массу всякой мелкой живности.
Добытое Сергей Индонгович аккуратно складывал на вьючных коней, забраковав лишь крысу.
Правда, охотник один раз едва сам не стал добычей. Малыш еле успел избегнуть зубов волчака и спасся у меня в седле, а агрессор с разрубленным черепом пал жертвой своего аппетита. Сразу из ниоткуда материализовался папа, одобрил мои действия рявком, отодрал от волчака половину и, похрустывая костяными пластинами, умчался вперед.
Один раз мы остановились, когда прямо перед собой увидели двух комоней, дружелюбно порыкивающих друг на друга. Наш рявкнул погромче. С седла соскочил малыш и помчался к беседующей парочке. Чужой поразглядывал его, потом облизнул, на что маленький нахал недовольно заверещал. А старшие уже направились к нам. Чужой пару раз обежал коня, укрытого шкурой гиршу, внимательно рассмотрел прорехи, сделанные мечом, остро глянул на меня, на Тиваса, толкнул башкой нашего четвероногого спутника, опять облизал малыша и растворился в траве.
А вечером мы закатили пир. Сергей Идонгович изощрился в кулинарной фантазии и из добытых малышом зверей и собранных собою лично травушек-муравушек потрясающие блюда соорудил. Мы ели, пили вино и хохотали. Малыш обожрался деликатесов, раздулся, как шар, и (любопытство детское!) полакал из моей баклаги вина. После чего улегся мне на колени, выставив в небо раздутое брюшко и, почесываемый, уснул.
– Сегодня последний спокойный день, Ильхан. Так что веселись. Завтра начнутся Хушшар. И там не называй меня Сергеем Идонговичем. Там я Маг и Колдун. Великий Тивас. – И в нетрезвых глазах его шевельнулась грусть. – А ты, Саин, сын Фаразонда, и никак иначе. Вот так.
Он вдруг опустил голову, завесив лицо белоснежными космами. Чуткий комонь, тоже хорошо отхлебнувший, ткнул загрустившего приятеля головой в плечо. Тот отбросил назад водопад волос резким движением.
– А сегодня пить будем и веселиться будем, – встал и ушел к коням.
Вернулся с неким подобием лютни в руках. Уселся. Отхлебнул. Комонь тут же последовал его примеру.
А Тивас запел. Совсем неплохо он пел. И играл хорошо. И я очень был удивлен. Ведь хотя и было между нами не одно поколение, пел он о дружбе, о любви, о верности и чести.
Потом вместе пели. Хотя мой ор пением назвать можно с большой натяжкой. Но было хорошо. Ведь важно не как ты поешь, а с какой душой ты поешь. А орал я душевно. И комонь поддерживал наш концерт своим звенящим визгом. Думается мне, что местная живность еще долго будет обходить это место как дурное, а человеческая составляющая местной фауны, скорее всего, соорудит здесь капище и будет приносить туда кровавые жертвы, лишь бы никогда больше не услышать таких жутких песнопений.
ГЛАВА 12
ГЛАВА 13
– Ты иди лагерь собери. Потом коней приведешь. Я, пожалуй, здесь поколдую, – сказал он, доставая нож. – Шикарный черпак для коня может получиться. Нам сейчас любой внешний эффект полезен.
Подарок спрыгнул с меня и с рычанием вцепился в обкусанный мосол. Зверенок не переставал удивлять меня. С моих двух метров он слетел легко, как со ступеньки, а когда вцепился в кость, на которой виднелись следы зубов гораздо более крупных хищников, те, видно, оставили ее в связи с излишней неаппетитностью и крепкостью, то от мощной булдыги только щепки полетели. А детенок наслаждался.
Лагерь быстро собрать не удалось, потому что куда ни протянешь руку, она везде натыкалась на мокрый, холодный и при этом весьма любопытный нос. А за носом перемещалась масса килограмм в четыреста. Как всегда общаться с этой дружелюбной зверушкой было весело.
Но, как говорится, все хорошее заканчивается, и сбор лагеря я таки завершил. Больше всего намучился с заградительной полосой. Состояла она из весьма сыпкого материала, и пришлось идти за консультацией к Сергею Идонговичу. Тот задумчиво кромсал ножом шкуру и на мой вопрос совет дал исчерпывающий.
– Да брось ты. Одноразовая она.
Духовный лидер регулярно забывал обучить меня разным полезным мелочам. Это тревожило.
Вторично я посетил Тиваса, когда он уже закончил свои скорняжные приготовления. Шкура была разрезана, обкорнана, разложена, и изнанка ее светилась тихим вечерним, скорее даже закатным солнцем, мумифицированная муравьиным соком.
– Подведи коня, – выдал указание Тивас. – Давай-ка его расседлаем.
Очень ему хотелось на животину новую шкуру натянуть.
Однако кони, почуяв запах гиршу, взволновались. Странно, комонь их своими ароматами совершенно не тревожил. Да, кстати.
– Тивас, хочешь хохму расскажу, – спросил я, железной рукой удерживая неуравновешенное животное.
Что значит Маг. Подошел. В ноздри всем дунул, кони и успокоились. Проговорил, задумчиво глядя то на шкуру, то на коня:
– Как думаешь, не большая будет?
– Давай примерим.
Зачарованный коняка стоял, не шевелясь, пока мы вскидывали на него тяжесть. Вскинули. Отошли, посмотрели. Впечатляет. Еще час мы возились, отпарывая и отрезая. Вы представляете, что будет, если когтистая лапа гиршу вдруг заедет жеребцу по его мужскому достоинству. Он расстроится.
Наконец управились. Комонь зарычал. Малявка тоже. Получилось.
– И кто на этом поедет?
– Ты воин. Ты внушать должен.
– Я на этом монстре не поеду. Тем более, костяшки мне задницу до затылка стешут. Это тебе видом внушать положено. А за нас пусть дела наши героические говорят.
– Ладно. На следующем привале седло приспособим. Придумаем что-нибудь. Да, что за хохму ты мне обещал рассказать?
– Древние русские коня называли комонь.
Тивас постоял с минутку. Потом сообщил в пространство:
– Да, чурка я нерусская, – подошел к коню, взлетел в седло. – Что думаешь, каяться буду, не дождешься. Поехали.
Этот день путешествия и описывать скучно. Мы гордо гарцевали в седлах, коняшки резво бежали. А бесчисленные стада живности торопились убраться с нашего пути. Потому что впереди, в густой траве, весело мелькали две угольно-черные спины. Одна побольше, вторая значительно меньше. Малыш явно решил, что я его утерянный в прошлом родственник. Причем абсолютно изголодавшийся. Потому что все время тащил добычу. Он мне приволок: двухметровую змею с ороговелой мордой, украшенной угрожающими зубами и по гребню треугольными наростами; какую-то крысу, с кошку величиной, с клыками, что мой большой палец (как они во рту помещались, непонятно); птицу, с индюка ростом, с мощными когтистыми лапами и хищно загнутым клювом; дикобраза с длинным хвостом, вооруженным костяные жалом, и массу всякой мелкой живности.
Добытое Сергей Индонгович аккуратно складывал на вьючных коней, забраковав лишь крысу.
Правда, охотник один раз едва сам не стал добычей. Малыш еле успел избегнуть зубов волчака и спасся у меня в седле, а агрессор с разрубленным черепом пал жертвой своего аппетита. Сразу из ниоткуда материализовался папа, одобрил мои действия рявком, отодрал от волчака половину и, похрустывая костяными пластинами, умчался вперед.
Один раз мы остановились, когда прямо перед собой увидели двух комоней, дружелюбно порыкивающих друг на друга. Наш рявкнул погромче. С седла соскочил малыш и помчался к беседующей парочке. Чужой поразглядывал его, потом облизнул, на что маленький нахал недовольно заверещал. А старшие уже направились к нам. Чужой пару раз обежал коня, укрытого шкурой гиршу, внимательно рассмотрел прорехи, сделанные мечом, остро глянул на меня, на Тиваса, толкнул башкой нашего четвероногого спутника, опять облизал малыша и растворился в траве.
А вечером мы закатили пир. Сергей Идонгович изощрился в кулинарной фантазии и из добытых малышом зверей и собранных собою лично травушек-муравушек потрясающие блюда соорудил. Мы ели, пили вино и хохотали. Малыш обожрался деликатесов, раздулся, как шар, и (любопытство детское!) полакал из моей баклаги вина. После чего улегся мне на колени, выставив в небо раздутое брюшко и, почесываемый, уснул.
– Сегодня последний спокойный день, Ильхан. Так что веселись. Завтра начнутся Хушшар. И там не называй меня Сергеем Идонговичем. Там я Маг и Колдун. Великий Тивас. – И в нетрезвых глазах его шевельнулась грусть. – А ты, Саин, сын Фаразонда, и никак иначе. Вот так.
Он вдруг опустил голову, завесив лицо белоснежными космами. Чуткий комонь, тоже хорошо отхлебнувший, ткнул загрустившего приятеля головой в плечо. Тот отбросил назад водопад волос резким движением.
– А сегодня пить будем и веселиться будем, – встал и ушел к коням.
Вернулся с неким подобием лютни в руках. Уселся. Отхлебнул. Комонь тут же последовал его примеру.
А Тивас запел. Совсем неплохо он пел. И играл хорошо. И я очень был удивлен. Ведь хотя и было между нами не одно поколение, пел он о дружбе, о любви, о верности и чести.
Потом вместе пели. Хотя мой ор пением назвать можно с большой натяжкой. Но было хорошо. Ведь важно не как ты поешь, а с какой душой ты поешь. А орал я душевно. И комонь поддерживал наш концерт своим звенящим визгом. Думается мне, что местная живность еще долго будет обходить это место как дурное, а человеческая составляющая местной фауны, скорее всего, соорудит здесь капище и будет приносить туда кровавые жертвы, лишь бы никогда больше не услышать таких жутких песнопений.
ГЛАВА 12
Поутру мы прощались. Комонь по очереди облизал сынка, меня, Тиваса. Осмотрел нас так грустновато и остался стоять мрачноватым черным изваянием на вершине кургана. И мне было грустно. Не потому, что оставила нас эта надежнейшая охрана, а потому, что расставался с другом.
Но день был прекрасным, кони легко несли нас вперед, впереди в траве шнырял малыш, и я озаботился текущими проблемами. Например, какое имя дать этой маленькой бестии. Сначала я решил его назвать Александром Васильевичем. В честь великого миротворца, генералиссимуса Суворова. Потому как маленький, деятельный и воюет всегда на чужой территории. Но ведь Александр Васильевич был блондином, а мой жгучий брюнет. На том же основании не подходил и другой человек, пожелавший обнять весь мир, – Александр Филиппович Македонский. И мне подумалось, что выдвигаемым мной требованиям отвечает еще один герой – глобалист Наполеон Буонапарте. Какое-то время я раздумывал, которым из имен назвать сопровождающего меня героя. Первое плохо сокращалось, а называть малыша Напиком мне не хотелось. Сильно ассоциировалось с оправлением легких физиологических потребностей у ребенка. А вот второе вроде подходило. Буонапарте. Бонапарт. Бонни. Бонька. Конечно, немного похоже на баньку, однако это древнее помывочное развлечение вызывало самые приятные воспоминания.
– Бонька! – заголосил я.
И очень скоро маленький проказник запрыгнул ко мне на колено. Как он удерживался на гладкой коже, за которую даже пыль не могла зацепиться, не знаю.
– Я тебе имя придумал, – порадовал. Детеныш вопросительно мявкнул. – Бонапарт. Нравится?
Поименованный перебрался на руку и лизнул крестного папу в забрало.
– Но поскольку ты у нас еще подросток, то буду звать тебя Бонька, – проинформировал я.
За что был опять облизан. А благодарный имяносец легко слетел с высоты седла и растворился в высокой траве.
Подъехал Тивас, отъезжавший к одному из курганов, чтобы осмотреть с его вершины окрестности.
– Поговорим?
– С превеликим нашим удовольствием. Как говорят арабы, беседа с хорошим спутником вдвое сокращает дорогу.
– Умны эти твои арабы.
– Вглядываясь в твои черты, я прихожу к выводу, что они скорее твои, чем мои.
– Что, так похож?
– Да. Причем на весьма породистого араба.
– Спасибо. А отдельная благодарность за породистого.
– Всегда к вашим услугам, дорогой друг.
Он какое-то время молчал.
– Ты для меня становишься все большей загадкой. Каждый день даришь неожиданности.
– Какие же?
– Да накопилось уже. Видишь ли, я не совсем понимаю, как ты вообще здесь оказался.
– Постой, но ты ведь вроде мне уже все объяснил.
– Тогда мне все показалось ясным. А вот теперь нет. Когда на мой вызов явилось тело Саина, а в нем ты, я все списал на поврежденный блок. А вот потом начались странности. Во-первых, тебя признал меч.
– И что с того?
– Этот меч делал вагиг. И делал его для Саина.
– Да? Может, перепутал? Мы ведь похожи.
– Как две капли воды. Но дело не во внешности. Меч признал суть Саина.
– Ну значит, я – Саин. Просто у него шизофрения или раздвоение личности.
– Нет, ты не Саин. Я очень хорошо знаю этого человека. Прекрасный воин с рациональным интеллектом. А ты, когда попал сюда, на воина был не похож совершенно. Разве что духом, но вот умения у тебя не было ни на грош. Как ты не погиб от своей собственной руки, я даже не представляю. Но прошло три дня, и твое мастерство выросло безмерно. Ты бился в Игре. И победил. Зала Непобедимый продержался против тебя столько же, сколько новобранец против него. Ты умудрился удивить вагига и получил его Дар.
– Постой, – прервал я его. – А меч Саин тоже получил в дар?
– Да нет. Он купил его. Но не за деньги. Отслужил вагигу. А отслужить им трудно, – усмехнулся он. – И еще. Саин никогда бы не побежал спасать комоня. Он признает только оправданный риск. При этом хорошо оплаченный.
– Слушай, ну что ты переживаешь. Видишь, какой я хороший. Радуйся. Видишь, зверя нам какого в воспитание отдали. Вырастет, так ему вообще цены не будет. Кстати, куда он делся? – привстал я на стременах.
А Бонька уже мчался к нам. В два прыжка взлетел на руки и что-то встревоженно заверещал. Я посмотрел вперед. Наш дальнейший путь пролегал в нешироком распадке между двумя избитыми эрозией холмами.
– Тивас, друг мой, мне почему-то не хочется ехать по этой расщелине. Она, конечно, на какое-то время спасет нас от солнца, но степной простор мне больше по сердцу, ибо таит меньше неожиданностей.
– Согласен, друг мой, – ответил Маг. И, вдруг замолчав, бросил на меня удивленный взгляд. – Ты заговорил сейчас словами Саина.
– Ты знаешь, чьими бы словами я ни заговорил, но вот ехать в эту расщелину у меня совсем нет никакого желания. Давай объедем.
И мы повернули коней в сторону крутого отрога холма, по которому вполне можно было подняться. Хотя и с некоторым трудом.
А вот то, что мы решили изменить направление нашего движения, кому-то сильно не понравилось.
Из высокой травы стали подниматься кони и сразу срываться в галоп, а на спины им на полном скаку взлетали люди в буро-зеленых накидках с длинными копьями в руках.
Бонька яростно заверещал. Я понял, что именно их присутствие не понравилось нашей разведке.
Тивас прошипел какое-то резкое слово, прозвучавшее как ругательство.
– Гони, – посоветовал он, бросая коня в галоп.
– Кто это? – уже на скаку прокричал я.
– Маркаты. Степные.
Я понял, что встреча с этими мужчинами не входила в наши планы.
Скачка продолжалась уже больше часа. Сначала, пока мы преодолевали холм, преследователи едва не достали нас, но кони их подвели. Испуганные запахом гиршу они на какое-то время вышли из подчинения. И этих мгновений нам хватило, чтобы взлететь на гребень холма, откуда открывался шикарный вид на ровную, как стол, степь.
Все-таки Тивас – знатный лошадник. Длинноногие гнедые красавцы легко оторвались от приземистых лошадок этих самых маркатов, но ребята оказались цепкие, въедливые, как бульдоги, и погоню не оставляли.
Там, у холма, я успел разглядеть их. Хищные узкоглазые физиономии, измазанные грязью, накидки из плетеной травы, копья. Похоже, Бонька спас нас от серьезных неприятностей.
А злодеи гнали нас умело. Передние менялись с отдохнувшими в конце растянувшейся колонны преследователями. Их было человек сорок. И их численное преимущество позволяло им поддерживать высокий темп скачки. Пару раз в нас метнули дротики, но неудачно.
Кони наши шли ровно, мощно, но, похоже, начинали уставать.
– Пересаживаемся, – скомандовал Тивас.
И мы на скаку поменяли коней. Раньше подобный трюк привел бы меня к инфаркту.
– Да срежь ты эту попону, – прокричал я.
Бронированный шкурой гиршу конь явно начал сдавать. Но останавливаться не было никакой возможности, очень уж умело нас преследовали. Похоже, куда-то гнали.
– Куда они нас гонят?
– Не знаю, – последовал ответ.
А минут через пять все прояснилось. Впереди стало видно, что степь разрубает неприятной широты овраг. Похоже, мои приключения в этом мире заканчивались.
– Давай их порубим, – предложил я гениальный стратегический план.
– Скачи, – проорал Тивас.
И на что он надеялся, стало ясно. С другой стороны оврага показалось облако пыли, в котором играли мрачноватые, но яркие блики. На краю оврага оно остановилось, рассеялось и явило нашим взорам десятка два всадников в синем, сидящих на высоких рыжих конях. Двое слетели с седел и исчезли из виду, а с той стороны оврага стала выдвигаться какая-то широкая штуковина, но всадники, поворотив коней, поскакали прочь от оврага.
«Куда?» – заорала моя перепутанная душа, но те уже неслись обратно, и копыта их коней, прогрохотав по этому своеобразному трамплину, швыряли скакунов вперед.
Хотя это было неразумно, но я зажмурился. Конь умный, у него голова большая, пусть сам смотрит куда скачет.
Когда глаза мои открылись, то взорам моим представилось весьма приятное и волнительное зрелище несущихся нам навстречу дядек в синем с грозно торчащими вперед пиками.
– А вот теперь порубим, – азартно проорал обычно невозмутимый Сергей Идонгович, поворачивая коня.
Он поднял посох, и два лезвия ярко вспыхнули, разворачиваясь.
Нашим преследователям торжественность встречи явно не понравилась. И часть из них решила избегнуть незаслуженной славы, но яростные хриплые крики руководства заставили их вернуться в строй.
Мы успешно ушли с линии атаки, и я судорожно думал, куда спрятать Боньку, чтобы ему ненароком не досталось. Попытался было засунуть его под шинель, но юркий зверь, похоже, возбужденный близостью схватки, ловко вывернулся из рук и, оседлав плечо, что-то воинственно верещал.
– Сгинь, инфекция, – покритиковал я его действия, отчего он перебрался было на шлем, но не удержался и съехал на круп коня, откуда все-таки наконец соскочил на землю.
Совершив боевой разворот, мы радостно влетели во фланг надоедливым преследователям, в то время как во фронт им с громким шумом и треском вломились ребята в синих футболках.
Я еще успел подумать, что зря мы вот так в середину. Прошлись бы бочком, порубили крайних, но Тивас уже влетел в мешанину человеческих и лошадиных тел, сумасшедшим винтом закрутился его посох, вышвыривая из седел тела маркатов. А следом за ним конь внес и меня. Уверяю вас, если бы я пытался руководствоваться своим личным опытом, а также врожденными и приобретенными рефлексами, дальнейшего повествования бы не имело места быть. Мне навстречу рванулось жуткое месиво из наставленных копий, воздетых секир, искаженных яростью и страхом человеческих лиц, вздыбленных скакунов. Босх отдыхает.
И я доверился инстинктам благоприобретенным. Этот самый Саин – мужчина весьма умелый. Гундабанды не разваливали лютыми ударами врагов до седла, они, напротив, мягко, почти ласково касались плоти, и затуманенные предчувствием наступающей смерти глаза еще успевали заметить отлетающую душу, а тело уже валилось под копыта. Вдруг оказалось, что рубить некого. Конь, пронзив вражий строй, вынес меня из боя. Мы развернулись.
Синие накатывали на буро-зеленый строй морским приливом, оставляя за собой безжизненные, изрубленные тела, а в глубине толпы степных черной молнией метался Тивас, весело раскручивая крылья своей жуткой мельницы.
Маркатов оставалось уже меньше половины, когда их вожак, заметный и конем, и кольчугой под травянистой накидкой, смог-таки овладеть ситуацией. Он бросил троих в самоубийственную атаку на Тиваса и выиграл те самые доли секунды, необходимые ему для того, чтобы вытащить своих из суматохи свалки, в которую превратился этот нечаянный бой. Они отскакали на пару десятков метров, но бежать не бросились, куда побежишь на конях, утомленных погоней, и сбили небольшой клин, ощетинившийся копьями. Они только успели это сделать, как вал синих докатился до места схватки Тиваса с отчаянной троицей, один из которой уже серьезно качался в седле, захлестнул степных и, швырнув их тела под копыта ярко-рыжих коней, остановился.
– Хай, Шаусашком, – шарахнул Тиваса по спине зрелый длинноусый воин в синем. – Хорошую добычу ты привел нам сегодня, – оглянулся. – Да и сам попировал знатно.
– Хай, Фандаг, – врезал ему в ответ интеллигентный Сергей Идонгович, – рад, что тебе понравилось.
Я небыстрым скоком направил жеребца к ним.
– Хай, Саин, – без тени теплоты приветствовал длинноусый. – Ты как всегда хорошо бьешься. Эй, а с чего это ты наш бешмет натянул? – вдруг указал он на мой халат, подаренный мне во сне. Я его надел сегодня, чтобы укрыть от палящего солнца черную кожу шинели. Все не мог я понять, что в ней прохладнее, чем без нее.
– Чей дар на тебе? – продолжал допрос Фандаг, совершенно игнорируя присутствие ощетинившейся копьями кучки степных.
– Я расскажу тебе позже, – вмешался Колдун.
– Хорошо, побратим, – нехотя согласился долгоусый. – Хай, Бадала! – закричал уже в сторону степных. – Выходи, не прячься.
Строй степных раздвинулся. И на коренастом степном коньке нам навстречу выехал пожилой, хотя и весьма остроглазый, воин.
– Хай, Фандаг. Не скажу, что рад видеть тебя.
– Бадала, зачем Уговор, – так и сказал с большой буквы, – нарушаешь. Десять миль от Борозды наши. Вам только на зверя там охотиться дано, а не на людей. Тем более, моих друзей.
По-моему, он слегка покривил душой. Во всяком случае, в отношении меня.
– По нашей земле они шли. Остановить их хотели, поговорить, а они вскачь. А когда у джигита добыча меж ушей скакуна маячит, то о каких милях он думать будет.
– А ты поэт, Бадала. Гонак ты мне, поэтому уходи с миром. За своих убитых по одной ногате привезешь, а копья их себе заберем. Остальное все семьям верни.
– Ты щедр и великодушен, Фандаг. Прими мою благодарность. А вам, чужеземцы, не стоит ездить по землям маркатов.
– Я езжу где хочу и когда хочу, – вдруг услышал я и понял, что эти переполненные глупой гордыней слова произнес сам. И удивился.
– Сварливый ты человек, Саин, – беззлобно, как-то даже утомленно сказал длинноусый. – Как ты его терпишь, Тивас?
– Он мой друг.
– Не расстраивайся. Прощай же, Бадала. И не забудь, завтра здесь же. Иначе приду в Степь.
– Ты давно знаешь меня, Фандаг.
– Потому и говорю.
Наконец маркаты ускакали.
Синие собирали оружие степных. Сами они, к моему удивлению, не потеряли ни одного, хотя попятнанные были. А Тивас беседовал с Фандагом. Я поехал искать наших заводных и гужевых. Они далеко и не убежали. Ходили поблизости, травку жевали. А вот к ним зверье подойти боялось из-за натянутой на одного из коней шкуры гиршу.
– Бонька, – закричал я, привстав в стременах, и, мелькнув в высокой траве антрацитовой спиной, ко мне прибежал годовалый жеребенок. Правда, с испачканной кровью мордахой. Ужинал.
– Ох, беда мне с тобой, – по-родительски заворчал я, слезая с седла и вытирая его пучком травы, который он тут же схарчил.
Приятнейшее, кстати, ощущение – походить пешком. Так мы и пошли. Мой конь в поводу, за ним остальной транспорт. А рядом Бонька, который то вперед убегает, то под ногами путается, то норовит в подмышку залезть, то в полах шинели плутает.
Так вот и встретился я впервые с Хушшар, этим местным казачеством.
Но день был прекрасным, кони легко несли нас вперед, впереди в траве шнырял малыш, и я озаботился текущими проблемами. Например, какое имя дать этой маленькой бестии. Сначала я решил его назвать Александром Васильевичем. В честь великого миротворца, генералиссимуса Суворова. Потому как маленький, деятельный и воюет всегда на чужой территории. Но ведь Александр Васильевич был блондином, а мой жгучий брюнет. На том же основании не подходил и другой человек, пожелавший обнять весь мир, – Александр Филиппович Македонский. И мне подумалось, что выдвигаемым мной требованиям отвечает еще один герой – глобалист Наполеон Буонапарте. Какое-то время я раздумывал, которым из имен назвать сопровождающего меня героя. Первое плохо сокращалось, а называть малыша Напиком мне не хотелось. Сильно ассоциировалось с оправлением легких физиологических потребностей у ребенка. А вот второе вроде подходило. Буонапарте. Бонапарт. Бонни. Бонька. Конечно, немного похоже на баньку, однако это древнее помывочное развлечение вызывало самые приятные воспоминания.
– Бонька! – заголосил я.
И очень скоро маленький проказник запрыгнул ко мне на колено. Как он удерживался на гладкой коже, за которую даже пыль не могла зацепиться, не знаю.
– Я тебе имя придумал, – порадовал. Детеныш вопросительно мявкнул. – Бонапарт. Нравится?
Поименованный перебрался на руку и лизнул крестного папу в забрало.
– Но поскольку ты у нас еще подросток, то буду звать тебя Бонька, – проинформировал я.
За что был опять облизан. А благодарный имяносец легко слетел с высоты седла и растворился в высокой траве.
Подъехал Тивас, отъезжавший к одному из курганов, чтобы осмотреть с его вершины окрестности.
– Поговорим?
– С превеликим нашим удовольствием. Как говорят арабы, беседа с хорошим спутником вдвое сокращает дорогу.
– Умны эти твои арабы.
– Вглядываясь в твои черты, я прихожу к выводу, что они скорее твои, чем мои.
– Что, так похож?
– Да. Причем на весьма породистого араба.
– Спасибо. А отдельная благодарность за породистого.
– Всегда к вашим услугам, дорогой друг.
Он какое-то время молчал.
– Ты для меня становишься все большей загадкой. Каждый день даришь неожиданности.
– Какие же?
– Да накопилось уже. Видишь ли, я не совсем понимаю, как ты вообще здесь оказался.
– Постой, но ты ведь вроде мне уже все объяснил.
– Тогда мне все показалось ясным. А вот теперь нет. Когда на мой вызов явилось тело Саина, а в нем ты, я все списал на поврежденный блок. А вот потом начались странности. Во-первых, тебя признал меч.
– И что с того?
– Этот меч делал вагиг. И делал его для Саина.
– Да? Может, перепутал? Мы ведь похожи.
– Как две капли воды. Но дело не во внешности. Меч признал суть Саина.
– Ну значит, я – Саин. Просто у него шизофрения или раздвоение личности.
– Нет, ты не Саин. Я очень хорошо знаю этого человека. Прекрасный воин с рациональным интеллектом. А ты, когда попал сюда, на воина был не похож совершенно. Разве что духом, но вот умения у тебя не было ни на грош. Как ты не погиб от своей собственной руки, я даже не представляю. Но прошло три дня, и твое мастерство выросло безмерно. Ты бился в Игре. И победил. Зала Непобедимый продержался против тебя столько же, сколько новобранец против него. Ты умудрился удивить вагига и получил его Дар.
– Постой, – прервал я его. – А меч Саин тоже получил в дар?
– Да нет. Он купил его. Но не за деньги. Отслужил вагигу. А отслужить им трудно, – усмехнулся он. – И еще. Саин никогда бы не побежал спасать комоня. Он признает только оправданный риск. При этом хорошо оплаченный.
– Слушай, ну что ты переживаешь. Видишь, какой я хороший. Радуйся. Видишь, зверя нам какого в воспитание отдали. Вырастет, так ему вообще цены не будет. Кстати, куда он делся? – привстал я на стременах.
А Бонька уже мчался к нам. В два прыжка взлетел на руки и что-то встревоженно заверещал. Я посмотрел вперед. Наш дальнейший путь пролегал в нешироком распадке между двумя избитыми эрозией холмами.
– Тивас, друг мой, мне почему-то не хочется ехать по этой расщелине. Она, конечно, на какое-то время спасет нас от солнца, но степной простор мне больше по сердцу, ибо таит меньше неожиданностей.
– Согласен, друг мой, – ответил Маг. И, вдруг замолчав, бросил на меня удивленный взгляд. – Ты заговорил сейчас словами Саина.
– Ты знаешь, чьими бы словами я ни заговорил, но вот ехать в эту расщелину у меня совсем нет никакого желания. Давай объедем.
И мы повернули коней в сторону крутого отрога холма, по которому вполне можно было подняться. Хотя и с некоторым трудом.
А вот то, что мы решили изменить направление нашего движения, кому-то сильно не понравилось.
Из высокой травы стали подниматься кони и сразу срываться в галоп, а на спины им на полном скаку взлетали люди в буро-зеленых накидках с длинными копьями в руках.
Бонька яростно заверещал. Я понял, что именно их присутствие не понравилось нашей разведке.
Тивас прошипел какое-то резкое слово, прозвучавшее как ругательство.
– Гони, – посоветовал он, бросая коня в галоп.
– Кто это? – уже на скаку прокричал я.
– Маркаты. Степные.
Я понял, что встреча с этими мужчинами не входила в наши планы.
Скачка продолжалась уже больше часа. Сначала, пока мы преодолевали холм, преследователи едва не достали нас, но кони их подвели. Испуганные запахом гиршу они на какое-то время вышли из подчинения. И этих мгновений нам хватило, чтобы взлететь на гребень холма, откуда открывался шикарный вид на ровную, как стол, степь.
Все-таки Тивас – знатный лошадник. Длинноногие гнедые красавцы легко оторвались от приземистых лошадок этих самых маркатов, но ребята оказались цепкие, въедливые, как бульдоги, и погоню не оставляли.
Там, у холма, я успел разглядеть их. Хищные узкоглазые физиономии, измазанные грязью, накидки из плетеной травы, копья. Похоже, Бонька спас нас от серьезных неприятностей.
А злодеи гнали нас умело. Передние менялись с отдохнувшими в конце растянувшейся колонны преследователями. Их было человек сорок. И их численное преимущество позволяло им поддерживать высокий темп скачки. Пару раз в нас метнули дротики, но неудачно.
Кони наши шли ровно, мощно, но, похоже, начинали уставать.
– Пересаживаемся, – скомандовал Тивас.
И мы на скаку поменяли коней. Раньше подобный трюк привел бы меня к инфаркту.
– Да срежь ты эту попону, – прокричал я.
Бронированный шкурой гиршу конь явно начал сдавать. Но останавливаться не было никакой возможности, очень уж умело нас преследовали. Похоже, куда-то гнали.
– Куда они нас гонят?
– Не знаю, – последовал ответ.
А минут через пять все прояснилось. Впереди стало видно, что степь разрубает неприятной широты овраг. Похоже, мои приключения в этом мире заканчивались.
– Давай их порубим, – предложил я гениальный стратегический план.
– Скачи, – проорал Тивас.
И на что он надеялся, стало ясно. С другой стороны оврага показалось облако пыли, в котором играли мрачноватые, но яркие блики. На краю оврага оно остановилось, рассеялось и явило нашим взорам десятка два всадников в синем, сидящих на высоких рыжих конях. Двое слетели с седел и исчезли из виду, а с той стороны оврага стала выдвигаться какая-то широкая штуковина, но всадники, поворотив коней, поскакали прочь от оврага.
«Куда?» – заорала моя перепутанная душа, но те уже неслись обратно, и копыта их коней, прогрохотав по этому своеобразному трамплину, швыряли скакунов вперед.
Хотя это было неразумно, но я зажмурился. Конь умный, у него голова большая, пусть сам смотрит куда скачет.
Когда глаза мои открылись, то взорам моим представилось весьма приятное и волнительное зрелище несущихся нам навстречу дядек в синем с грозно торчащими вперед пиками.
– А вот теперь порубим, – азартно проорал обычно невозмутимый Сергей Идонгович, поворачивая коня.
Он поднял посох, и два лезвия ярко вспыхнули, разворачиваясь.
Нашим преследователям торжественность встречи явно не понравилась. И часть из них решила избегнуть незаслуженной славы, но яростные хриплые крики руководства заставили их вернуться в строй.
Мы успешно ушли с линии атаки, и я судорожно думал, куда спрятать Боньку, чтобы ему ненароком не досталось. Попытался было засунуть его под шинель, но юркий зверь, похоже, возбужденный близостью схватки, ловко вывернулся из рук и, оседлав плечо, что-то воинственно верещал.
– Сгинь, инфекция, – покритиковал я его действия, отчего он перебрался было на шлем, но не удержался и съехал на круп коня, откуда все-таки наконец соскочил на землю.
Совершив боевой разворот, мы радостно влетели во фланг надоедливым преследователям, в то время как во фронт им с громким шумом и треском вломились ребята в синих футболках.
Я еще успел подумать, что зря мы вот так в середину. Прошлись бы бочком, порубили крайних, но Тивас уже влетел в мешанину человеческих и лошадиных тел, сумасшедшим винтом закрутился его посох, вышвыривая из седел тела маркатов. А следом за ним конь внес и меня. Уверяю вас, если бы я пытался руководствоваться своим личным опытом, а также врожденными и приобретенными рефлексами, дальнейшего повествования бы не имело места быть. Мне навстречу рванулось жуткое месиво из наставленных копий, воздетых секир, искаженных яростью и страхом человеческих лиц, вздыбленных скакунов. Босх отдыхает.
И я доверился инстинктам благоприобретенным. Этот самый Саин – мужчина весьма умелый. Гундабанды не разваливали лютыми ударами врагов до седла, они, напротив, мягко, почти ласково касались плоти, и затуманенные предчувствием наступающей смерти глаза еще успевали заметить отлетающую душу, а тело уже валилось под копыта. Вдруг оказалось, что рубить некого. Конь, пронзив вражий строй, вынес меня из боя. Мы развернулись.
Синие накатывали на буро-зеленый строй морским приливом, оставляя за собой безжизненные, изрубленные тела, а в глубине толпы степных черной молнией метался Тивас, весело раскручивая крылья своей жуткой мельницы.
Маркатов оставалось уже меньше половины, когда их вожак, заметный и конем, и кольчугой под травянистой накидкой, смог-таки овладеть ситуацией. Он бросил троих в самоубийственную атаку на Тиваса и выиграл те самые доли секунды, необходимые ему для того, чтобы вытащить своих из суматохи свалки, в которую превратился этот нечаянный бой. Они отскакали на пару десятков метров, но бежать не бросились, куда побежишь на конях, утомленных погоней, и сбили небольшой клин, ощетинившийся копьями. Они только успели это сделать, как вал синих докатился до места схватки Тиваса с отчаянной троицей, один из которой уже серьезно качался в седле, захлестнул степных и, швырнув их тела под копыта ярко-рыжих коней, остановился.
– Хай, Шаусашком, – шарахнул Тиваса по спине зрелый длинноусый воин в синем. – Хорошую добычу ты привел нам сегодня, – оглянулся. – Да и сам попировал знатно.
– Хай, Фандаг, – врезал ему в ответ интеллигентный Сергей Идонгович, – рад, что тебе понравилось.
Я небыстрым скоком направил жеребца к ним.
– Хай, Саин, – без тени теплоты приветствовал длинноусый. – Ты как всегда хорошо бьешься. Эй, а с чего это ты наш бешмет натянул? – вдруг указал он на мой халат, подаренный мне во сне. Я его надел сегодня, чтобы укрыть от палящего солнца черную кожу шинели. Все не мог я понять, что в ней прохладнее, чем без нее.
– Чей дар на тебе? – продолжал допрос Фандаг, совершенно игнорируя присутствие ощетинившейся копьями кучки степных.
– Я расскажу тебе позже, – вмешался Колдун.
– Хорошо, побратим, – нехотя согласился долгоусый. – Хай, Бадала! – закричал уже в сторону степных. – Выходи, не прячься.
Строй степных раздвинулся. И на коренастом степном коньке нам навстречу выехал пожилой, хотя и весьма остроглазый, воин.
– Хай, Фандаг. Не скажу, что рад видеть тебя.
– Бадала, зачем Уговор, – так и сказал с большой буквы, – нарушаешь. Десять миль от Борозды наши. Вам только на зверя там охотиться дано, а не на людей. Тем более, моих друзей.
По-моему, он слегка покривил душой. Во всяком случае, в отношении меня.
– По нашей земле они шли. Остановить их хотели, поговорить, а они вскачь. А когда у джигита добыча меж ушей скакуна маячит, то о каких милях он думать будет.
– А ты поэт, Бадала. Гонак ты мне, поэтому уходи с миром. За своих убитых по одной ногате привезешь, а копья их себе заберем. Остальное все семьям верни.
– Ты щедр и великодушен, Фандаг. Прими мою благодарность. А вам, чужеземцы, не стоит ездить по землям маркатов.
– Я езжу где хочу и когда хочу, – вдруг услышал я и понял, что эти переполненные глупой гордыней слова произнес сам. И удивился.
– Сварливый ты человек, Саин, – беззлобно, как-то даже утомленно сказал длинноусый. – Как ты его терпишь, Тивас?
– Он мой друг.
– Не расстраивайся. Прощай же, Бадала. И не забудь, завтра здесь же. Иначе приду в Степь.
– Ты давно знаешь меня, Фандаг.
– Потому и говорю.
Наконец маркаты ускакали.
Синие собирали оружие степных. Сами они, к моему удивлению, не потеряли ни одного, хотя попятнанные были. А Тивас беседовал с Фандагом. Я поехал искать наших заводных и гужевых. Они далеко и не убежали. Ходили поблизости, травку жевали. А вот к ним зверье подойти боялось из-за натянутой на одного из коней шкуры гиршу.
– Бонька, – закричал я, привстав в стременах, и, мелькнув в высокой траве антрацитовой спиной, ко мне прибежал годовалый жеребенок. Правда, с испачканной кровью мордахой. Ужинал.
– Ох, беда мне с тобой, – по-родительски заворчал я, слезая с седла и вытирая его пучком травы, который он тут же схарчил.
Приятнейшее, кстати, ощущение – походить пешком. Так мы и пошли. Мой конь в поводу, за ним остальной транспорт. А рядом Бонька, который то вперед убегает, то под ногами путается, то норовит в подмышку залезть, то в полах шинели плутает.
Так вот и встретился я впервые с Хушшар, этим местным казачеством.
ГЛАВА 13
– Ха, Саин лошадником сделался, – гулко приветствовал атаман, углядев Боньку. – Добрый коник. А что он к тебе как к мамке льнет? Взял где?
– В Степи прибился.
– В Степи, говоришь? – задумчиво нахмурил седые брови Фандаг. – Ну-ну. Не продашь?
– Да нет. Он мне и самому нравится.
– Ну-ну, – опять гуднул в густые усы.
– Старшой, готово все, – доложил гладко выбритый юноша, осадив коня и почти улегшись ему при этом на спину. И горяча скакуна, продолжил доклад: – Маркатов бито два десятка да восемь. А зачепленные не жильцы были – дорезали их. Копий собрали богато. Три десятка да пять. Добрые копья. Ломаные брать не стали. Тела вервием окружили и одеколоном полили, от зверья уберегая, чтоб наш дух чуяли и урону павшим не нанесли.
Я чуть язык не проглотил при слове одеколон, но виду не подал.
– Добро, Ослоп. Уходим.
«Какое замечательное имя для юноши», – подумалось. Тем временем юноша развернул коня, и я увидел причину двусмысленного прозвища. На боку коня действительно был закреплен хорошо отполированный частыми прикосновениями ослоп.
– Гайда, гайда! Саин, поехали. В Степи лишнее время торчать – смерть за усы дергать.
Ну поехали, так поехали.
Я все думал, как наши новые знакомые собираются овраг преодолевать. А когда увидел, как именно… Душа моя предательски эмигрировала в район пяток.
Пришпорив коней, они швыряли их на тот самый трамплин, с которого так успешно влетали в Степь. Причем никто не замешкался. Рутина.
– Давай, Саин, не журысь, – с улыбочкой приободрил меня атаман, когда я, честно говоря, перепуганный, осадил коня.
– А я и журюсь, коника вот подберу. Не здесь же его бросать.
– Лихой ты конник стал, Саин. А перенесет тебя твой-то? И сам ты тяжел, да и коник не мал уже.
– Бог не выдаст, свинья не съест, – озадачил я атамана народной сентенцией.
А сам тем временем пребывал не только в тихой панике, но и ощущал все прелести раздвоения личности. В то время как моя орала, что все они тут сумасшедшие и прыгать мы никуда не будем, другая дружески похлопывала ее по плечу и удивлялась, а чего бы нам не прыгнуть. И где-то внутри крепла уверенность, как в набившей оскомину социальной рекламе, что все будет хорошо.
Я развернул коня и отъехал.
– Бонька, в седло! – И жеребенок, кувырком вернув свой кошачий облик, плевком взлетел на холку жеребца. Плевал я на конспирацию, проверяльщики хреновы.
– Пошел, – пнул скакуна под пузо.
И время замедлилось, загустело, как глицерин, стало тягучим, как придуманный монахами-бездельниками ликер «Амаретто». Молиться больше надо, а не алкоголь усовершенствовать. И в том, остановившемся, вечно, гулко, редко, медленно били копыта, с натугой таща меня напуганного к глубокому провалу оврага. Сознание еще зафиксировало медленно проносящиеся мимо физиономии Тиваса и Фандага, первая хохочущая, а вторая удивленная, а я уже швырнул коня вперед, ввысь и взлетел. Восторженно заверещал Бонька, горло перехватило от страха и восторга, а копыта уже грянули в доски трамплина, и жеребец вымчался с гибкой поверхности на верную твердь земли.
А рубаки в синем обрадовались, заорали, засвистели, саблями закрутили над головами. Бонька кувырком обратился в жеребчика.
– Да он еще и коника перенес, – изумился кто-то. – Хайда, хайда чужанцу.
И меня хлопали по плечам, орали поздравления в лицо, в общем, очень я порадовал своих новых знакомцев. От принятия восторгов меня отвлек скрип, раздавшийся за спиной. Я оглянулся и оторопел. Этот самый трамплин, на который я только что перепрыгнул, неторопливо так выдвигался и с тихим шелестом ложился в совершенно явно для него приготовленное гнездо.
И вот по этому трамплину, превращенному неизвестным инженерным гением во вполне приличный мост, неторопливо процокали кони Тиваса с нашими заводными и гужевыми, а затем неторопливо переехал и Фандаг с четверкой своих нукеров.
Купили меня. Как пацана. На слабо.
Во мне вскипели фекалии. От пережитого страха, наверное. Но я сидел и молчал с каменным, надеюсь, лицом, тщательно затаптывая эмоции.
– А лихой ты Хушшар, – порадовался за меня Фандаг. – Не думал я, что прыгнешь. Поменялся ты. Хорошо, видать, тебе по голове наварили. В лучшую сторону поменялся. Раньше бы, пожалуй, и в Круг бы меня поволок, а? Не любил ты раньше наших шуток.
А я, закаменев физиономией в вежливой улыбке, учтиво кивал головой. И не знал веселый шутник, что большого труда мне сейчас стоило не отсечь его красивую величавую голову и не попинать ее по траве с истеричными выкриками матерного содержания.
– В Степи прибился.
– В Степи, говоришь? – задумчиво нахмурил седые брови Фандаг. – Ну-ну. Не продашь?
– Да нет. Он мне и самому нравится.
– Ну-ну, – опять гуднул в густые усы.
– Старшой, готово все, – доложил гладко выбритый юноша, осадив коня и почти улегшись ему при этом на спину. И горяча скакуна, продолжил доклад: – Маркатов бито два десятка да восемь. А зачепленные не жильцы были – дорезали их. Копий собрали богато. Три десятка да пять. Добрые копья. Ломаные брать не стали. Тела вервием окружили и одеколоном полили, от зверья уберегая, чтоб наш дух чуяли и урону павшим не нанесли.
Я чуть язык не проглотил при слове одеколон, но виду не подал.
– Добро, Ослоп. Уходим.
«Какое замечательное имя для юноши», – подумалось. Тем временем юноша развернул коня, и я увидел причину двусмысленного прозвища. На боку коня действительно был закреплен хорошо отполированный частыми прикосновениями ослоп.
– Гайда, гайда! Саин, поехали. В Степи лишнее время торчать – смерть за усы дергать.
Ну поехали, так поехали.
Я все думал, как наши новые знакомые собираются овраг преодолевать. А когда увидел, как именно… Душа моя предательски эмигрировала в район пяток.
Пришпорив коней, они швыряли их на тот самый трамплин, с которого так успешно влетали в Степь. Причем никто не замешкался. Рутина.
– Давай, Саин, не журысь, – с улыбочкой приободрил меня атаман, когда я, честно говоря, перепуганный, осадил коня.
– А я и журюсь, коника вот подберу. Не здесь же его бросать.
– Лихой ты конник стал, Саин. А перенесет тебя твой-то? И сам ты тяжел, да и коник не мал уже.
– Бог не выдаст, свинья не съест, – озадачил я атамана народной сентенцией.
А сам тем временем пребывал не только в тихой панике, но и ощущал все прелести раздвоения личности. В то время как моя орала, что все они тут сумасшедшие и прыгать мы никуда не будем, другая дружески похлопывала ее по плечу и удивлялась, а чего бы нам не прыгнуть. И где-то внутри крепла уверенность, как в набившей оскомину социальной рекламе, что все будет хорошо.
Я развернул коня и отъехал.
– Бонька, в седло! – И жеребенок, кувырком вернув свой кошачий облик, плевком взлетел на холку жеребца. Плевал я на конспирацию, проверяльщики хреновы.
– Пошел, – пнул скакуна под пузо.
И время замедлилось, загустело, как глицерин, стало тягучим, как придуманный монахами-бездельниками ликер «Амаретто». Молиться больше надо, а не алкоголь усовершенствовать. И в том, остановившемся, вечно, гулко, редко, медленно били копыта, с натугой таща меня напуганного к глубокому провалу оврага. Сознание еще зафиксировало медленно проносящиеся мимо физиономии Тиваса и Фандага, первая хохочущая, а вторая удивленная, а я уже швырнул коня вперед, ввысь и взлетел. Восторженно заверещал Бонька, горло перехватило от страха и восторга, а копыта уже грянули в доски трамплина, и жеребец вымчался с гибкой поверхности на верную твердь земли.
А рубаки в синем обрадовались, заорали, засвистели, саблями закрутили над головами. Бонька кувырком обратился в жеребчика.
– Да он еще и коника перенес, – изумился кто-то. – Хайда, хайда чужанцу.
И меня хлопали по плечам, орали поздравления в лицо, в общем, очень я порадовал своих новых знакомцев. От принятия восторгов меня отвлек скрип, раздавшийся за спиной. Я оглянулся и оторопел. Этот самый трамплин, на который я только что перепрыгнул, неторопливо так выдвигался и с тихим шелестом ложился в совершенно явно для него приготовленное гнездо.
И вот по этому трамплину, превращенному неизвестным инженерным гением во вполне приличный мост, неторопливо процокали кони Тиваса с нашими заводными и гужевыми, а затем неторопливо переехал и Фандаг с четверкой своих нукеров.
Купили меня. Как пацана. На слабо.
Во мне вскипели фекалии. От пережитого страха, наверное. Но я сидел и молчал с каменным, надеюсь, лицом, тщательно затаптывая эмоции.
– А лихой ты Хушшар, – порадовался за меня Фандаг. – Не думал я, что прыгнешь. Поменялся ты. Хорошо, видать, тебе по голове наварили. В лучшую сторону поменялся. Раньше бы, пожалуй, и в Круг бы меня поволок, а? Не любил ты раньше наших шуток.
А я, закаменев физиономией в вежливой улыбке, учтиво кивал головой. И не знал веселый шутник, что большого труда мне сейчас стоило не отсечь его красивую величавую голову и не попинать ее по траве с истеричными выкриками матерного содержания.