Гаглоев Эльберд. По слову Блистательного Дома

   – Даже слишком, – подтвердил тот.
   – С тобой биться хочу, – рыкнул викинг, указывая секирой на Унго.
   – Почту за честь, – церемонно поклонился фавор.
   И прозвучала вечная фраза:
   – Дайте место для боя.
   – Но так же нельзя, достойные, – вмешался Бындур. – Ведь есть ристалище. Зачем же благородный бой приравнивать к банальной драке.
   – Здесь другой случай, – возразил Андрий. – Это продолжение битвы, которая еще не отшумела, и я против того, чтобы воспринимать спор этих воинов как соревнование. Это бой. Кровавый бой.
   – Да раздайтесь же в стороны. Светло еще, пусть здесь дерутся, – поставил точку в споре Хамыц.
   Хотя наш фавор был меньше почти на голову своего соперника, да и в комплекции серьезно уступал, легким противником он не выглядел. Облитый броней, в своем лошадячем гривастом шлеме, он очень и очень впечатлял. Брунгильда легко порхала в руках, а мягкая поступь делала его похожим на гигантского кота, правда с лошадиной головой, вставшего на задние лапы. Хотя я редко видел котов, грациозно перемещающихся на задних конечностях.
   Однорогий дядька одним прыжком преодолел разделяющее их пространство и атаковал сразу, казалось, со всех сторон. Его чудовищная секира с гулом рассекала воздух, и вначале показалось, что она везде, и доблестный фавор вот-вот рухнет наземь, порубленный в заготовку для гуляша. Однако яростный напор наткнулся на абсолютно спокойную, выверенную оборону. Однорогий взревел от бешенства, секира заблистала еще быстрее, обрушивая тяжелые, ревущие удары на все сектора обороны нашего друга, но везде на пути этой скандальной дамы оказывалась не менее скандальная Брунгильда и не давала ей добраться до драгоценного организма своего господина. Саин недоумевал. Он знал таланты своего соратника и видел, что он не использует даже пятой их части, по существу, играясь с однорогим. Наконец блистание секиры замедлилось, а Брунгильда продолжала так же изящно порхать, заставляя уже викинга задумываться о целостности его организма. Трехгранное лезвие уже дважды с лязгом толкалось в грубокованый панцирь, заставляя его владельца отступать. Никогда не думал, что бой на секирах – столь увлекательное зрелище.
   Внезапно Унго тупо открылся. Викинг решил одним ударом закончить затянувшуюся схватку. Секира молнией метнулась к плечу нашего друга, но ни плеча, ни друга в этом месте уже не оказалось. Сделав изящный пируэт, он оказался за спиной своего соперника, Брунгильда описала короткую дугу и плашмя звонко тюкнула по многострадальному шлему однорогого. Тот от подобного хамства замер, а потом неуверенно, но громко шлепнулся наземь. Земля вздрогнула. Зрителям финал понравился, о чем они громко сообщили радостными воплями.
   – Это хорошо, Тивас, что ты привел к нам этих воинов. Просто прекрасно. Великан вывел из строя трех моих латников. Да и сам я, честно говоря, не знаю, справился бы с ним, если бы не твоя помощь. А этот воин, похоже, игрался с ним. Ты уверен, достойный Унго, что он убит? – спросил он, подходя к победителю, который даже не запыхался после боя.
   Тот удивленно глянул на кавалера.
   – А он не убит. И не желал я смерти этому достойному воину. Он хорошо бьется секирой. И я буду порой биться с ним. Ведь должен я знать, как бьются в этой земле на секирах. Некоторые атаки были мне неизвестны.
   – Но он наш враг. Он бился с нами.
   – Убив его, я не узнаю, сможет ли он стать другом или останется врагом. Убив человека, мы многое теряем. Мне не хочется убивать его. И необходимости в этом нет.
   – Но он побил моих людей, – рассвирепел Андрий.
   – Значит, им надо больше учиться искусству боя, – невозмутимо ответствовал Унго.
   – Не ярись, Андрий, – подошел Тивас. – Двое твоих уже на ногах. А другим придется воспользоваться гостеприимством почтенного Бындура. Мыкыта уже через месяц замашет клинком, а у Гната еще с полгода будет звенеть в ушах. У кого ты покупаешь оружие? Шлем на нем был не очень хороший.
   – Так они живы, – явно обрадовался кавалер, – но как? Я сам видел, как он развалил едва не надвое Мыкыту и как полетели осколки башки Гната.
   – Ты забыл, кто я?
   – Благодарю, благодарю. – Кавалер порывисто схватил Тиваса за руку. – Они мне как дети, – вдруг засмущался он. Странное, доложу я вам, было зрелище.
   – Достойный Тивас, – встрял Унго, – я прошу тебя осмотреть и этого воина. – Он указал на оглушенного викинга. – Мне кажется, он ранен. – Под однорогого натекла приличная лужа крови. – И, значит, победа моя была недостойной, – серьезно огорчился Унго.
   – Недостойной! Этот человек разметал половину моего отряда, едва не отправил к предкам меня. Вы же даже убивать его не захотели. Вы невероятный воин. Я горд, что сражался с вами, достойный фавор, плечом к плечу.
   – Пойдемте же в корчму, государи мои, – выкатился откуда-то Бындур. – Аргосского у меня уже нет, но я найду чем порадовать таких людей, как вы.

ГЛАВА 27

   Мы опять сидели за тем же столом, и опять перед нами стояли наполненные вином кубки, но атмосфера покоя и надежности пропала. Хотя раненых и убитых уволокли, тяжелый дух щедро пролитой крови еще не выветрился. Изрубленные и изломанные лавки и столы уже утаскивали, но стены надолго сохранят следы мечей.
   И все же многочисленные сотрудники товарища Бындура проявляли огромную активность, и помещение медленно, но верно начинало приобретать свой прежний медово-аппетитный облик.
   Селяне, возмущенные наглостью вломившихся и воодушевленные речью кавалера Андрия, частично отправились вооружаться по домам (оказывается, здесь есть система поочередной мобилизации), а частично, под руководством Баргула, занимались освобождением бойцов Внутренней Стражи от ненужного им теперь снаряжения и последующим погребением этих жертв политических разборок.
   Все сидящие за столом были приятно возбуждены. Как известно, у победителей нечасто случается депрессия. Один лишь Бындур уныло поглядывал на разнесенную корчму, очевидно, подсчитывая убытки.
   – Не тревожься, друг мой, – положив руку на плечо безутешному кормильцу, проговорил Андрий. – Я возмещу твои расходы.
   Лицо Бындура сразу разгладилось и приняло обычное доброжелательное выражение.
   – Я, ваша милость, не об убытках думаю, а о крови, что пролилась здесь сегодня. В этих стенах никогда не случалось такого. – Он помолчал. – Тяжкие времена грядут. Тяжкие.
   – Не грусти. Сейчас придет наш Тивас и изгонит дух крови из твоего, богами любимого, дома. Да и вряд ли эта кровь сможет зло принести. Пали ведь воины, не колдуны.
   – Нет, Хамыц, я не о том. Долго, очень долго люди нашей земли бились друг с другом лишь на ристалищах. И редко до пролития крови. Никому и в голову не могло прийти биться вот так. – Он помолчал, подыскивая слово. – Беззаконно. Эти, – мотнул он подбородком в пространство, – чужие, совсем чужие. Ворваться вооруженными в дом, где дают пищу… – Он беспомощно развел руками. – Не понимаю.
   Хамыц с жалостью посмотрел на него.
   – Хорошая у вас земля. Плохо будет, если изменится. А чтобы не изменилась, надо погань эту поубить, и все. Ваш этот лорд людей собирает, чтобы этих чужих бить. Ха! И нелюдей собирает. Все вместе пойдем и побьем их. Говоришь, обычай ваш не уважают? Жить захотят и вызнают все обычаи, и уважать их будут, и детям своим, если доживут до них, скажут. В моей земле пословица есть. В чьей арбе едешь, того песню и пой. Хочешь свою петь – пешком иди.
   Все заулыбались, вдохновленные предложенным разрешением проблемы. Действительно, что может быть проще.
   Кавалер Андрий поднял кубок.
   – Рад я, что столь достойные воины и мыслители решили примкнуть к воинству господина нашего лорда Шарм'Ат. Удивления достойны ваши умения. Вы впятером нанесли врагам ущерб наибольший. За вас пью, – и увлеченно задергал кадыком, проталкивая в организм ароматную жидкость.
   В корчму вошел один из лагников и навытяжку остановился у нашего стола.
   – Прими этот кубок, Олекса, – встретил его кавалер.
   Латник аккуратно перелил в себя содержимое емкости, степенно вытер длинные вислые усы, сдал кубок и замер, преданно глядя на начальство.
   – Говори, – величественно дозволил кавалер.
   – Серых бито воинами Зеленой Лиги трое, в голову стрелами, до отнятия жизни. Гоард на мечи взял шестерых – до отнятия жизни. – Андрий удовлетворенно кивнул головой.
   А Олекса тем временем продолжал:
   – Один бит магистром Саином безоружно, но до утра не протянет, ибо целитель Тивас говорит, что у него вся требуха в кашу разбита. Двое биты им же ножами в горло до отнятия жизни. Один распорот мечом. Надвое, до отнятия жизни.
   Лицо Андрия слегка вытянулось.
   – Четверо заколоты магистром Граиком до отнятия жизни.
   Олекса слегка перевел дух.
   – Четверо биты кавалером Унго секирой до отнятия жизни. Семеро биты стрелами в глаз, до отнятия жизни, кавалером Баргулом, и один стоптан его же конем до отнятия жизни. Один бит в лицо кулаком кавалером Хамыцем. Целитель Тивас говорит, что жить будет. Пока он ему кости расправляет. Молодецкий удар.
   Лицо кавалера Андрия серьезно вытянулось.
   – Один же бит тобою, твоя крепкость, и кавалером Унго. Целитель Тивас говорит – будет жить. Тебе же, кавалер Унго, он говорит, что если хочешь пленить кого, так больше не бей, ибо на редкость крепкая голова у этого воина. Иная сломалась бы. В гоарде бито четверо. Мыкита ранен тяжко и лежать будет месяц. От Гната пользы с полгода не будет. К родне слать надо. Пусть залечивают голову его буйную. А голова та крепка, как у давешнего с рогами на шлеме. Звездан и Зверко хоть сейчас готовы биться. Селян нетяжко бито семеро. Четверо тяжко. Но все жить будут при хорошем уходе. Двое биты до отнятия жизни. Зря селяне поперед латников полезли. Зря.
   – Победа. Тяжкая, но победа. Три десятка врагов выбито подчистую. Примите мою благодарность, воины. Кабы не вы – гореть бы нам всем. Братским костришем бы стала нам «Сладкозвучная корчма». – Кавалер встал, слегка поклонился, сел.
   – Плененных в погреб. Найдется погреб, Бындур?
   – Найдется. Хотя давно в том погребе никто не ночевал.
   – Давно твою родовую корчму никто пожечь не хотел, – резковато бросил Андрий. – Говорить с ними утром будем.
   От дверей подошел Тивас, вытирая руки расшитым полотенцем. Уселся, взял со стола кубок, отхлебнул.
   – Вы, дражайшие, когда бьете, наперед хоть немного думайте. Один Хамыц додумался, что нам информация нужна. Одного спас, а другим мои знания не понадобятся. От рогатого пользы вообще никакой. Рычит только и требует немедленно принять его на службу. Сказал мне лишь откуда он родом, но к стыду своему я ничего не знаю о его земле. – Наш гуру многозначительно посмотрел мне в глаза.
   Человек, знающий все или почти все об этом мире, не знает такой малости, как местонахождение географического пункта. Из этого можно делать очень далеко идущие выводы. Похоже, мы таки зацепились краешком за странную паутинку, которая так тревожила нашего духовного лидера. Но тут ход моих дедуктивных размышлений прервал какой-то шум у дверей.
   К столу подошел остролицый предводитель зеленых. Он аккуратно положил перед нами семь хорошо мне знакомых белооперенных стрел.
   – Я, мастер Зеленой Лиги Ингвар, хочу спросить у тебя, кавалер Андрий, видел ли ты имперский фирман или фирман Зеленой Лиги у этого человека? – и вперил свой весьма обвинительный перст в белозубо улыбающегося Баргула, который скромненько так стоял, разве что ножкой не делал, вежливо положа левую рученьку на сагайдак, а правой застенчиво этак почесывал свои шикарные, давно не стриженные лохмы, в опасной близости от колчана, полного белооперенных стрел. За спиной его стояла пара ребяток в защитной робингудовской форме с длиннейшими луками в руках, причем стрелы на луки были наложены. И луки, и стрелы, и даже перья на них были зеленого, совершенно махновского цвета.
   Мне даже стало очень гордо за молчаливую слаженность нашего коллектива. Унго слегка довернул лежащую на столе Брунгильду, и ее хищное, трехгранное жало недобро блеснуло в сторону одного из конвоиров. А меланхоличный красавец Граик надумал пообрезать ногти своей дагой. Хамыц, тот вообще с места не сдвинулся, но я знал, как мало времени ему надо, чтобы этот самый Ингвар вдруг расстался бы со своей буйной головой, полной разных там недоброжелательностей.
   – Нет.
   – Тогда почему отрок сей, нарушая рескрипт Блистательного Дома, пользуется оружием, дарованным лишь Зеленой Лиге и четырем лишь семьям Хушшар? – Голос обвинителя зазвенел возмущением монополиста. – Как мастер Зеленой Лиги я требую у тебя, кавалер Андрий, как у представителя лорда Шарм'Ат взятия сего отрока под стражу до предания суду Зеленой Лиги.
   Андрий оторопел.
   – Не горячись, достойный мастер, – раздался спокойный голос Тиваса. – Ведомо ли тебе, что отрок этот – чужеземец и законов земли нашей не ведает?
   – Нет, но…
   – Ведомо ли тебе, что оружие применено для защиты добрых подданных Блистательного Дома?
   – Ведомо, – неохотно согласился Ингвар.
   – Ведомо ли тебе, что для защиты подданных могут привлекаться чужеземцы с тем оружием, которым владеют?
   – Ведомо.
   – Хорошо ли владеет чужеземец поименованным оружием?
   – Превосходно, твоя милость.
   У лесного гангстера не было никаких шансов на победу в логических экзерсисах с коварным Тивасом.
   – А можешь ли ты, как мастер Зеленой Лиги, подтвердить свои слова, дав ему ученический фирман?
   Мастер Ингвар был в явном замешательстве.
   – Могу.
   – А о чем же тогда спорить? Я уверен, что с твоей рекомендацией лорд Шарм'Ат обязательно возьмет этого чужеземца на службу для защиты подданных. Верно?
   – Верно.
   – Ну так не будем спорить. У нас и без того был сложный день. Лучше насладись пищей и вином, что уже подготовили для тебя и твоих спутников помощники нашего доброго хозяина.
   И Ингвар, отлично понимающий, что ему задурили голову, но не понимающий как, со своими соратниками отправился питаться. Но взорами они нас наградили недоброжелательными.

ГЛАВА 28

   Проснувшись, я ощутил, что слегка побаливает голова. Неудивительно. После столь солидных возлияний. Но слегка. А вот тело переполняла приятная легкость. И ему было уютно на хрустящих простынях. Признаюсь. Отвык. Почти месяц походной жизни с легкими перерывами. Экзотика поднадоела.
   Одеяло взлетело, отброшенное. Уже вставая, я ухватил рукоять меча, и он загудел, раскручиваемый в восьмистороннем замахе, засвистел в выпадах и защитах, рассекая солнечные лучи, падающие из окна, взвихривая блестящие пылинки. Теперь он уже не был чужим. Напротив, казался продолжением руки, и продолжение это летало, не задевая мебели, легко проносясь сквозь прозрачное тело воздуха. Мелькало. И не задевало хода мыслей. Не мешало. Порхало, разгоняя по телу кровь, будя мышцы, отгоняя сонную одурь. Ну не умею я сразу переходить от сна к бодрствованию, как зверь. Потому как не зверь. Человек. А это, как известно, звучит гордо.
   Организм развернулся в изящном пируэте, и меч привычно нырнул в уютную щель ножен. Красота.
   Хотя на табурете стояли бадья и кувшин с водой, водные процедуры я решил принять во дворе, так как пораженное цивилизацией сознание не желало понимать, как можно одновременно поливать из кувшина и умываться. Вдев себя в брюки, вбив конечности в сапоги и обозначив талию поясом, я отправился во двор, где застал потрясающую картину.
   Утро, как я уже отмечал, было солнечное, приятное такое утро. Павших убрали. Кровь замыли. У колодца, весело повизгивая, давешние молоденькие певуньи поливали из ведер Хамыца. Он ржал. По кудлатой светлой шерсти текла вода, застревая в многочисленных впадинках мощных мышц, обегая бугорки. Он встряхивался, как волк, и брызги, алмазами блестя на солнце, неслись в разные стороны попадая и на поливальщиц, отчего те дружно и радостно начинали восторженно визжать.
   А рядом на крепкой скамье, сколоченной из толстых плах, сидели Унго и его давешний противник. Оба обнажены до пояса и насквозь мокрые. Причем если это приводило в восторг Унго, то на его визави, похоже, эта мокрость, с позволения сказать, столь положительного впечатления не оказала. Он сидел нахмуренной глыбой (интересно, как глыбы хмурятся?) и с явным неудовольствием пытался выжать свои густые волосы. Размеры и мускулюс мужчины просто поражали. Унго, на полголовы превышающий меня ростом и раздутый мышцами, как душка Арнольд, казался рядом с ним тонким, звонким и прозрачным, как юный гимназист рядом со зрелым молотобойцем.
   – Истинный воин, друг мой, должен быть чист, – ухватил я ухом кусок речи, пропагандирующей полезность гигиены. – И благоуханен.
   Гигант вдруг встал и вытянулся по стойке «смирно».
   – А я, господин мой, себя никому нюхать не дам, – после чего сел.
   Я, честно говоря, обалдел. А Унго, увидев меня, невероятно обрадовался, как будто расстались мы с ним неделю назад.
   – Друг мой, – заорал он, вскакивая и заключая меня в объятия, – вы встали.
   Почему я не должен был проснуться, было непонятно, но на всякий случай подтвердил.
   – И проснулся.
   – Я вот сегодня обзавелся наконец оруженосцем. Подойдите, Эдгар.
   Великан подошел и угрюмо посмотрел на меня своими кабаньими глазками, без всякого воодушевления.
   – Разрешите представить. Эдгар хорт Улфас. Весьма достойный и умелый воин.
   А также выпивоха, каких мало. Вчера, когда Тивас сообщил, что раны этого чудовища не угрожают его жизни, Хамыц приволок его за стол и, справедливо нейтрализовав наши заявления тезисом о том, что раз мы не намереваемся убивать его, а купить такое вряд ли кто согласится, то почему бы и не выпить со столь достойным врагом. Убедил. И выпили. Вы даже представить не можете, как много в это помещается. После третьей или четвертой кастрюли, выпитой великаном, он вдруг стыдливо потупил глазки и, покопавшись за поясом, достал мешок с кулак размером и протянул Бындуру.
   – На вот. Тебе. За дверь.
   Когда кормилец наш развязал мешок, то мягкий бледный блеск не дал усомниться в его содержимом. Покопавшись с другой стороны, он извлек две каменные бутылочки и поставил перед Андрием.
   – Твоим воинам. Матушка сделала. Капля на чашку молока. Выздоровеют. Крепкие воины.
   Потом Унго задвинул длинный тост о благородстве, после реализации которого гигант стал приставать к своему победителю, чтобы тот взял его в воины и выученики, особо напирая на то, что господин его бежал, а его бросил и подмогу не привел. А Унго хороший, потому что, во-первых, победил, а во-вторых, лекаря прислал. И как Унго ни упирался, он все гудел, и гудел, и норовил упасть на колено. Вчера я эту комедию не досмотрел. Спать ушел.
   Видать, додавил Унго коротышка.
   – И подумалось мне, достойный друг мой, негоже столь именитому воину, как я, – прервал течение моих мыслей Унго, – путешествовать без оруженосца. А воин сей умел, и польза от него вашему отряду будет немалая в бою. А то что неотесан сей муж, то не беда. Возьму на себя труд воспитания.
   – Возьмем его, Саин, – поддержал подошедший Хамыц, вытираясь цветастым полотенцем, – знатный воин, и выпить не дурак, – звонко хлопнул его по плечу. Тот с неудовольствием посмотрел на певца. – А раны на таком скоро заживут.
   – Раны не мешают мне. Тебя и сейчас побью.
   Хамыц радостно рассмеялся.
   – Видишь, здоровый совсем. Что, драться хочешь?
   – Драться не хочу. Бороться будем.
   – Ха, а бороться ты умеешь? – и опять хлопнул.
   Великан было набычился. Обернулся.
   – Дозволь, господин?
   – Воинские упражнения развивают тело. Конечно, дозволяю, – отозвался Унго.
   Гигант радостно попер на Хамыца, широко расставив руки. Вот-де сейчас поймаю, похрустишь костями. А тот и уклоняться не стал. Резко присел и крутанул нижнюю подсечку. Научился. Получилось. Эдгар тяжко хлопнулся на задницу. Земля дрогнула. Меня слегка подбросило. Шустро взлетел на ноги великан и попер медведем на обидчика. Радостно заревел, когда левая вроде бы схватила голую мокрую руку. Юлой крутанулся Хамыц, и незадачливый противник его взлетел в броске через всю спину, мелькнули в воздухе мощные ноги и гулко хлопнулись о землю. А быстрый певец шлепнулся рядом с ним, ударил ногами по груди и по горлу, выбивая дыхание, выгнулся, беря на излом чудовищную руку. Не учил я его такому.
   – Больно, – взревел от неожиданных ощущений гигант.
   Хамыц вздел себя на ноги, кувыркнувшись через спину.
   – А похвалялся: побью, побью, – и блеснул хищными зубами.
   Эдгар, покряхтывая, встал, покрутил рукой, удивленно глянул на Хамыца.
   – Как это ты меня? – по дуге провел взглядом от Хамыца к месту, где только что лежал. – А?
   Тот захохотал.
   – Старший возьмет к нам – научу.
   А на шее его уже висели певуньи, радостными визгами отмечающие победу.
   – Возьми меня, господин, – прогудел Эдгар. – Унге служить буду. Тебе. Возьми.
   – Эдгар. Ну кто так просит? И не Унге. А Унго.
   Гигант хлопнулся на колено.
   – Возьми.
   – Чем клянешься?
   – Кровью и землей поклянусь.
   – Возьми его, Саин, – раздался негромкий голос Тиваса. – Пригодится.
   – Ладно. Беру.
   Гигант поднялся.
   – Спасибо, господин, – сказал. И вдруг улыбнулся. Страшноват, скажу честно, был наш новый спутник, но его улыбка… Другое совсем лицо его стало. Хорошее.
   – И если ты уже наразвлекался, Саин, то прошу зайти тебя в корчму. Староста сего богоспасаемого села и кавалер Андрий на совет меня и тебя зовут.
 
   Вскоре освеженный двумя ведрами воды, выплеснутыми на меня певуньями (отблеск славы Хамыца лежал и на мне), одетый и щедро украшенный своим арсеналом, я сидел за столом, где уже собрались местные власти. Возглавил сборище мятежников, конечно же, кавалер Андрий. Присутствовал наш кормилец Бындур, крепкий дядька лет пятидесяти с вечноукраинским именем Тарас и пузатый длинноусый старик, с трудом втиснувший себя в кольчугу, которую, похоже, скроили из трех. Отзывался он на неожиданное для этих мест имя Витольд.
   – Вы слышали слово господина нашего, лорда Щарм'Ат. Слушаю теперь вас.
   Тот, что Тарас, не по-взрослому легко поднялся встал по стойке «смирно» и открыл было рот для доклада.
   – Садитесь, старый соратник, – пресек попытку проявления чинопочитания кавалер. – Мы ныне в квесте, в походе.
   Тарас нехотя сел. Очень уж хотелось показать, что есть, так сказать, еще порох в пороховницах.
   – В селе нашем три сотни и дюжина домов. Под селом двадцать один хутор. Каждый хутор выставит по одному бойцу в Белую Пехоту, оружного и с припасом. Крикун к ним уже послан. Из села в Белую Пехоту может уйти восемь десятков, оружных и с припасом.
   – Не торопись, Тарас. Полевое войско лишь собираем. Возьмем четыре. Мало ли что.
   – Что, Хушшар уже рубежи не блюдут?
   – Блюсти-то блюдут. Да вот только время нынче больно смутное. Пусть лучше в селе крепкая сила будет.
   – Есть в селе сила, кавалер, – гулко вмешался в беседу пузан в кольчуге. – Четырнадцать ветеранов в селе сием землю от щедрот лорда держат. Не оставим мы его в тяжелую годину. А парубки мои? Пять десятков. Кавалерию не удержат, а вот против степных устоят легко. Оружны, доспешны, благодаря заботам лорда. А если Степь, то ведь все на бой выйдут.
   – Благодарю тебя, отважный Витольд. И за порыв твой и за парубков, тобой воспитанных. Только нет необходимости всех в огонь бросать. Нет. Лорд под меч зовет. С серыми бы и гоард справился. Но неправильно это. На Землю напали. Пусть и Земля за себя постоит.
   Похвастался кавалер. Как есть похвастался. Если, конечно, в этом самом гоарде не одни Ильи Муромцы собрались. Хотя, может быть, смутивший меня термин трактуется и расширительно. Но все-таки.
   – Я жду от вашего села четыре десятка тяжко оружных пеших воинов. В большем пока потребности нет, – продолжил Андрий. – И в других селах есть кого взять. Понимаю я. Все хотят долг свой перед Землей исполнить. Но забывать не надо, что и послушание есть долга исполнение. Все. Четыре десятка возьму, – сурово обвел всех взглядом.
   Удивительно. Сколько я ни читал о Средневековье, везде руководство населенных пунктов без всякого энтузиазма относилось к идее руководства о необходимости выделения живой силы. Здесь же староста насильно совершенно пытается побольше народу на войну сбагрить. Но с вопросами своими к этим долинным швейцарцам я приставать не стал. Побьют еще.
   – А ты, Витольд, тоже без дела не останешься. Кроме парубков своих и стеновое войско в оборот возьми. А то вчера, стыдно сказать, голой стали застеснялись. Пусть уж пообвыкнут.
   – Так в доспехе те были, а наши бездоспешны. Вот и смутились, – взвился Бындур.
   – Воин на то и воин, чтобы быстро думать, как врага сразить, – поучительно сообщил кавалер. – Столы бы опрокинули и укрылись за ними. А так неразумно напали и потери понесли. Так что давай, Витольд, не стесняйся. Сними с них жирок. А ты, Тарас, гляди. Урок каждодневный сократи. Как с припасом у тебя?
   – Добро с припасом. Хватит.
   – На слово верю. Но коль промашку в чем дашь, не осуди – война.
   – Обижаешь, кавалер.
   – Учу.
   Меня вдруг легонько тронули за плечо. Я обернулся. Перед нами стояла одна из певуний и теребила фартук.
   – Дяденька Саин, вас там дяденька Хамыц кличут. Они с Лесными задрались. Рассудить просят.
   – Что случилось, друг мой? – недовольно осведомился кавалер.