Страница:
Все, в общем-то, с удивлением наблюдали за моими телодвижениями, но по разным причинам. Унго не задавал вопросов из чувства дисциплины. Тивас опять что-то читал, а Хамыц с Баргулом, уединявшись, что-то очень живо обсуждали.
Они закончили беседу, подошли. Хамыц достал кинжал, подцепил из котла кусок мяса, смачно отодрал от него кусок, проглотил, вытер жир с подбородка. И, поставив ногу на шкуру, сказал:
– Я иду с тобой. Ты вождь мой до тех пор, пока не скажешь, что не нужен я тебе.
Дитя степей даже не воспользовался кинжалом, цапнул кость рукой.
Вот так вот нас пятеро стало.
ГЛАВА 22
ГЛАВА 23
Они закончили беседу, подошли. Хамыц достал кинжал, подцепил из котла кусок мяса, смачно отодрал от него кусок, проглотил, вытер жир с подбородка. И, поставив ногу на шкуру, сказал:
– Я иду с тобой. Ты вождь мой до тех пор, пока не скажешь, что не нужен я тебе.
Дитя степей даже не воспользовался кинжалом, цапнул кость рукой.
Вот так вот нас пятеро стало.
ГЛАВА 22
Не люблю я лес. Меня страшат эти странно живые древесные гиганты, что давят своими развесистыми кронами все, что под ними. Меня бесит их ненависть к человеку. Обоснованная, надо сказать, ненависть. Они норовят то ударить жесткой веткой, то подсунуть под ногу корявый корень, то залепить по макушке желудем. Мстят. Мстят за тысячелетия убийств людям. Этим мерзким, мягким чудовищам. Мелким и упорным в своей злости. Последовательным в уничтожении.
А дерева мстят. Даже убитые, мертвые мстят. Заваливая бревнами в домах, удушая своим дымом, превращаясь в древко оружия, убивают.
Но иногда забывают о своей ненависти и лечат. Как глупых, злых, но своих маленьких.
Я не люблю лес. Я люблю деревья.
Но в тот лес, в который мы попали, не влюбиться было невозможно. Живой, не такой как дома. Радостный, наполненный зеленым полумраком, который пробивают салатно-золотые полотна солнечного цвета. Без загнившего от кислотных дождей подлеска, с мягким, пружинящим под ногой перегноем. Праздничный, странный такой лес.
Когда нам открылась эта уходящая за горизонт стена деревьев, Тивас попросил сделать привал.
– Послушайте сюда. Там в лесу нас встретят воины Лесной Лиги. С нас возьмут плату за проезд.
– Опять! – взбешенной башней взлетел Хамыц.
– Сядь, – жестко лязгнуло, и до меня дошло что лязгнул я.
Певун послушно опустился на корточки.
– Так вот, с нас возьмут плату. Это право даровано Зеленой Лиге Императором. Брать станут так, что будет похоже на нападение. Надо стерпеть. Бить Лигу нам сейчас нельзя.
Баргул дисциплинированно поднял руку. Это я его научил, а умный мальчик запомнил.
– Скажи, – позволил я.
– А пошутить можно?
Я вопросительно глянул на Тиваса. Он, в свою очередь, очень внимательно посмотрел в бесстрастную физиономию нашего Вильгельма Телля.
– Пошутить можно. Но не до смерти. Нам лишний враг ни к чему. Нам союзники нужны.
– Они по трое ходят, – поделился я почерпнутыми у Тиваса знаниями.
Мой отряд гордым наклонением буйных голов дал понять, что вопросов больше нет.
И вот теперь мы ехали по лесной дороге. Похоже было, что деревья не вырубили. Нет. Они расступились, усыпав длинную прогалину мягким ковром листьев. Не скажу, что мне было спокойно. Мандраж присутствовал, хотя я и весь был облит непроницаемым доспехом, а с плеч моих скалилась физиомордия огнистого змея.
Но было так спокойно, мило и уютно, что неожиданно пришли какие-то добрые, хорошие воспоминания.
Мои благостные размышления прервал негромкий удар, и конь вдруг испуганно затанцевал. Я, все еще очарованный прелестью леса, задумчиво похлопал его по шее, успокаивая. И вдруг разглядел вбитую в травяной ковер длинную стрелу с зеленым оперением.
– Остановитесь, идущие дорогами Империи, – раздался звонкий голос.
Я, помня наставления Тиваса, хотел было ответить вежливо, но вдруг спросил весьма надменно:
– Где ты, скрывшийся в листве? Или страшно тебе выйти на дорогу?
Моя провокация увенчалась успехом. В кроне дерева мелькнуло, в землю ударило, и в нескольких шагах от меня поднялся с корточек спрыгнувший с совершенно неприличной высоты рослый, изящный человек, затянутый в глухой зеленый комбинезон.
В прорези зеленой маски весело блестели глаза цвета весенней травы. В руках человек держал длинный лук в тон туалету. Растянутый. Матовый оголовок уверенно смотрел мне в лицо. Или в морду огнистого змея, если хотите.
– Па-па-па, отважный Саин к нам пожаловал, – приглушенно донеслось из-под маски. – Что, понравилось Лиге платить? Мы не против.
Алой волной ударила в голову ярость, и я качнул вперед коня.
– Да мы никак сердимся?
Зря он так. Да и я зря.
Послушный конь уже сжался для прыжка, когда из густой листвы свистнуло, и у правого копыта люто задрожала от злости зеленоперая стрела, а вторая, полоснув острым наконечником по груди, заставила подняться на дыбы испуганное животное. А меня по лбу звонко щелкнуло. Предупредили.
– Уахха, – раздалось за спиной.
Воздух наполнился гулом. Совладав с конем, я задрал голову. Над нашими головами, медленно размахивая лохмотьями бахромы, плыла Высокая Сестра.
Это взлетала она медленно. Достигнув высшей точки траектории, она зависла и кудлатой молнией метнулась вниз. Земля содрогнулась, когда ее длинное, почти в локоть, жало глубоко врезалось в мягкое тело лесной дороги меньше чем в ладони от ступни человека с луком. Он так и замер с задранной к закрепленному за спиной колчану рукой.
Совладал он с собой быстро. Мазнуло, и уже вторая стрела уставилась мне в лицо. А глаза были сердитые. Неправильно, похоже, мы играли.
– А куда делись твои спутники, Саин? Ох, недоброе делаешь. Дорого платить за дорогу придется. Хоть и гостил ты в Лесных Твердынях, а шуток таких Зеленая Лига не прощает. Вдесятеро заплатишь.
– Рескрипт Блистательного Дома «О правах и вольностях, Зеленой Лиге дарованных» в параграфе седьмом главы двадцатой говорит: «А буде успешно противостоять кто будет братии лесной и умением своим оную превзойдет, да шествует далее не возбранно, с чем патруль обойденный фирман свой проезжим дать обязан». – Такая вот чеканная формулировка донеслась из-под капюшона, которым закамуфлировался Тивас.
– А что это за легист у нас тут выискался? – Наконечник перенацелился. – Ты уж, друг ученый, капюшон тогда отбрось. Не стоит человеку столь мудрому лицо свое прятать.
Вдруг слева громко затрещало.
– Держи, держи меня, образина, – раздалось с высоты.
– Самый старший, беда совсем, – радостно затарахтел вслед Баргул. – Человек с дерева упал. Я его поймать успел. Только не удержу долго. Тяжелый он.
– Крепче держи! – прервали сообщение.
– Держу, держу, не ори. Брату своему скажу, чтобы стрелу не спустил, а то убьешься, если с такой высоты упадешь. Я все равно за дерево спрятался.
Не от слабости сейчас дрожали рука преградившего нам дорогу стрелка. От ярости. Много внутренней силы надо было ему, чтобы стрелу не спустить. Не нас он боялся. Такой стрельнет, и пока стрела в воздухе будет, еще пару ей вслед пустит. Умелы, говорят, стрелки Зеленой Лиги. А он и вправду умел.
– Не шевелись, воин, ибо нить жизни твоей на острие моего меча, – раздался баритон Хамыца откуда-то справа и сверху.
Мгновенно развернулся зеленый, мутной молнией мелькнула стрела, а другая уже опять смотрела мне в лицо. Я с ужасом ожидал смачного шлепка подавшейся плоти, грохота, с которым тяжелое тело обрушится, ломая ветви. Но было тихо.
– Не дергайся – уроню, – раздалось слева. – Эй зеленый. Мой брат две стрелы руками ловит. Ты зачем в него только одну пустил?
В прищуренных глазах лучника мелькнуло изумление.
А справа было тихо.
В землю звучно забухало. Сбоку выдвинулся Унго.
– Не испытывай судьбу, воин. Опусти оружие, посоветовал он.
Не стоило, наверное, так нервировать парня. Он эти три стрелы выпустил так быстро, что никто сосчитать не успел. Очень быстро и очень метко.
Стрела, выпущенная в Хамыца, опять бесшумно канула в зелень листвы, вторая, предназначенная Унго, отлетела от костяного гребня Хайгарда, которым тот выстрелил как кнопочным ножом. Мне стрелок метил, похоже, в забрало. Я наклонил голову, и стрела, бессильно тюкнув меня в темя, умчалась в закат.
А дальше он стрельнуть не сумел. Ловкий нож, вереща рассерженной стрекозой, срубил верхушку лука, и тот, внезапно разогнувшись, заехал стрелку по правому локтю, отчего он очень громко и, похоже, нецензурно заорал.
Ох, не зря меня гонял Тивас. Не зря.
Прыжком сорвался с места Хайгард, с гулом прорвала воздух чудовищная алебарда Унго. Я уже прикрыл глаза, ожидая увидеть фонтан крови, но страшное лезвие почти нежно опустилось на плечо стрелка.
– Ты пленен, – рявкнул Унго.
Зеленый разжал пальцы, и стрела упала на землю.
– Совсем старший, мы победили, а?
– Да.
– Тогда я этого обратно втащу. Маленький, а тяжелый такой.
Скоро все трое воинов Зеленой Лиги стояли посреди дороги. Оружие их было сложено в безопасном отдалении.
– Маски снимите, – потребовал Тивас.
Все трое яростно замотали головами.
– Параграф четвертый… – начал было он.
– Ладно.
Детки, совсем детки. Самое смешное – тот, что на дороге стоял, девчонкой оказался.
Тивас скинул капюшон. С укоризной осмотрел гверильясов.
– Зачетный выход?
Тройка угрюмо склонила головы.
– Выдача фирмана год учебы аннулирует?
Головы провисли ниже.
– Ладно. Мы добрые. Дорога ваша?
– На два дня.
– Проводите нас по лесу. А дальше мы сами. День-то какой?
– Первый. Вы у нас четвертый караван.
– Уложитесь.
Зеленые канули в лес, как в воду.
Говорил уже, странный такой лес. Праздничный. Как храм православный. Только вот…
– Самый старший, – подъехал сбоку Баргул. – Спросить хочу.
– Спрашивай.
– В лесу совсем зверя нет. Почему?
– Не знаю.
Он укоризненно глянул на меня. Как так. Самый старший – и не знаю. Размышления такие авторитета руководству не прибавляют.
– По сторонам лучше смотри. Голову не забивай.
– Понял, самый старший. А лук достать можно?
Я оглянулся. Зеленых было не видно.
– Под плащ спрячь.
Ощущение чужого взгляда появилось.
Из стены кустов вынырнула старшая.
– Эй, Саин, не чувствуешь ничего?
– А ты?
– В лесу есть кто-то. Чужой. Страшный. Зверье попряталось.
– Поглядывай.
Резко дернулся подбородок, откинулись волосы, и сквозь их пушистые пряди мелькнуло заостренное, нечеловеческое ухо. Мамочка, эльфы! Эта их форма ушей даже Великому Никитину оскомину набила. А тут на тебе. Девчонка, поймав взгляд, быстро набросила капюшон.
– Погляжу уж.
Надо же, страшный кто-то в лесу. Мы сами страшные.
– Тивас, говорят, в лесу кто-то страшный ходит.
– Я и сам чую. Странно. На нечисть похоже. А день вроде ясный. Не время им. Они ведь ночные.
Успокоил, называется. Или я что-то не понял, или нам в лесу ночевать. Только вот ночи злыдни дожидаться не стали.
Меня целым деревом шарахнули. Потом очень гордился. Справа что-то резко щелкнуло. Я гордо повернул голову и увидел белый круг. Он быстро так приближался. Стали четко видны следы топора на торце бревна. Ну вот это я, пожалуй, разглядел до того, как комель этой штуковины вынес меня из седла. Я воспарил. Ненадолго. Тот, кто делал эту ловушку, оказался талантливым инженером и баллистиком-самоучкой. Потому что, получив означенное ускорение, я ловко и смело вылетел из седла и врезался в одно из могучих деревьев. Красивых таких. По дереву я скользил метра три и неграциозно грохнулся о землю. Мне повезло, потому как занял великий стратег Саин место предводителя. Из него сознание и вышибли.
Остальным бревен не досталось. Видно, засадники приготовить только один сюрприз успели. И посыпались на наш отважный отряд без артподготовки. Зря.
Меня, как было уже сказано, из развлечения исключили сразу. Обоснованно посчитали убитым. По идее, я бы должен быть насквозь пробит этим милым колом, но одежка сберегла, и за первыми минутами боя мне удалось понаблюдать лишь со стороны.
Напали на нас странные такие симпатяги. Мускулистые обезьяны с волчьими головами. Туалеты их напоминали одежки садомазохистов. Кожаные трусы со множеством пересекающихся помочей. Оружия на этих агрессивных приматах было много. Размахивали они им деятельно. И было их много. Волнами из леса хлынули. На смерть свою хлынули.
Загудела, раскручиваясь, алебарда Унго. В воздух взлетели лапы, сжимающие оружие жутких очертаний. Головы. Оскаленные такие. Разочарованный рык взлетел к небу, и его тут же перекрыл рев сердитого фавора. Лохматой смертью замелькала Высокая Сестра Хамыца. И эти два неуязвимых великана, как корабли, двинулись по морю красношерстых. Убивая. И если алебарда Унго разрубала, то копье выставляло окровавленное острие из спины агрессора и тут же отлетало обратно, чтобы на противоходе расплескать голову или проломить грудную клетку.
Баргула сначала захлестнула красная волна, но вдруг из кучи вылетел один примат, потом другой, и вот уже низкорослый степняк поднялся в свой небольшой рост и завертелся в страшном танце смерти. Секира порхала, вроде слегка цепляя врагов, но то один, то другой, исторгнув фонтан зеленоватой крови, с визгом, смертным визгом отлетал от легкого с виду касания. Многие и не поднялись. Понял я, почему Баргул обвязывал свой щит по ободу толстым ремнем. Сейчас ремня не было, и острые края секли плоть нападавших не хуже секиры.
Тивас проявлял чудеса ловкости. Не знаю, в ком застрял его посох, но тонкие клинки блистали молниями, успевая рассечь, проколоть или отбить жутенькое оружие злыдней.
На меня таки решили обратить внимание, потому что, обманув ожидания партизан, я поднялся. Ох, и больно было. В боку противно хлюпало, немузыкально похрустывали ребра. Я охнул и согнулся. За что был немедленно вознагражден. Какая-то тварь с энтузиазмом шарахнула меня по плечу топором. Как я ей врезал. Красивый такой боковой. Прямо по волчьей его башке. Кость неожиданно легко поддалась, и я запачкал перчатку. Хотел ее вытереть, но на меня напрыгнул еще один поклонник. Он с ходу решил прокусить мне голову. Шлем не подвел. Я обхватил волкоглавца за спину и сдавил. На голову плеснуло, и супротивник мой шлепнулся из моих объятий на землю, но на прощание попытался куснуть за ногу. С удовольствием наступил ему на голову. Она грустно хрустнула.
– Эй, собаки, – заорал я, абсолютно забыв о резонансных талантах шлема.
Бой на мгновение прекратился. Волкоглавы оглянулись на меня. И столько злости было в этих зеленоватых глазах!
Вы знаете, у меня есть одна непонятная способность. Я очень чувствую, как ко мне относятся. Если хорошо, то я такого человека очень люблю. А вот если нет… Я ненавижу такого так страшно, что, говорят, некоторым становилось плохо. По-настоящему плохо. Давление, головная боль. То-сё.
Вот и сейчас, когда я почувствовал направленную на меня ненависть, со мной что-то произошло. Какая-то волна ударила мне в голову, подсветив все красным. Последнее, что я сделал сознательно, это хлопнул по пряжке, отпуская на волю гундабанды и уподобившись Юрию Гагарину, проорал: «Поехали!»
Очнулся я оттого, что в лицо какой-то добрый человек выплеснул половину моря. Шлем валялся рядом, по одежке богато сбегали серебристые ручейки воды. Жутко болело все тело. Ощущение было такое, как будто меня колотили все жестянщики мира.
На меня очень серьезно смотрели все мои соратники вкупе с тройкой партизан в зеленом.
– Я где? – сорвался с моих губ закономерный вопрос.
– Ты – здесь, – не менее мудро ответил Хамыц, не отрывая от моей физиономии пристального взгляда.
– Это Потерянный колодец, – просветила всех главная партизанка.
С трудом воздел я себя на ноги. Все болело. Жрать хотелось так, что готов был покусать камни этого самого Потерянного колодца.
– Есть хочу, – озвучил сокровенные мысли.
Передо мной быстро вывалили кучу провианта. На какое-то время чувство осознания действительности меня покинуло. Я не ел. Я набивался. Когда последний кусок заторчал изо рта, остановился. Стыдно стало.
– А где эти?
– На тебя, вождь, снизошла Священная Ярость Богов, – торжественно просветил меня Хамыц. – Ты, брат мой, убил всех.
– Как всех?
– Воистину, фавор мой, всех, – вступил Унго. – Ты сначала убил всех, что напали на нас, потом тех, что напали на воинов Зеленой Лиги. Потом гонялся по лесу за уцелевшими.
– Никто от тебя не ушел, – поднял голову Тивас. Лицо его было не черным. Посерело. – Я слышал о таком. Но видеть довелось впервые. Не стоит тебе смотреть на дело своих рук. Зверью лесному поживы надолго хватит.
– Хоть и умелые мы воины, фавор мой, но столь яростны и многочисленны были зверолюди эти, что трудно сказать, чьей бы оказалась победа, кабы Ярость Богов, о которой упомянул соратник Хамыц, на вас не снизошла. – Унго вдруг твердо взглянул мне в лицо. – Не обрушилась.
Сначала, когда рухнуло на вас это бревно, подумалось мне, что служба моя уже закончилась. А когда из леса хлынули сонмища этих красношерстых бестий, решил было, что попаду вскоре в Край Великих Героев. Но вы поднялись в гневе и ярости и обрушились на врагов. И столь страшен был ваш натиск, что раздались они и бежать устрашенные бросились. Но в этот день пощада была вам чужда. Во множестве поразили вы их, а те, кто спасение в лесу попытались найти, лишь смерть от вашего клинка там встретили. Видел я на привалах, как машете вы своими парными мечами, но не думал, что страшны они столь в настоящем бою.
И долго вы еще, фавор мой, по пуще бегали, покусителей отыскивая, хотя кричали мы, что не осталось пищи для мечей ваших. А потом грянулись оземь, напугав нас вторично. Однако почтенный клирик, что бойцом себя умелым показал, успокоил нас, сказав, что это всего лишь утомление. Горжусь я весьма, что в гоарде вашем служу, – патетично завершил эпическую песню о моей героичности Унго.
– Я сложу о том песню, – серьезно сказал Хамыц. Очень серьезно.
– Это подождет, – пресек я всплеск творческого энтузиазма.
С большим трудом воздел себя на ноги. Болела каждая косточка, каждая клеточка измученного тела.
Со мной, похоже, свершился приступ берсеркерства. Так что я еще и эпизодический буйнопомешанный.
– Твой конь, самый старший, – подвел мне транспортное средство Баргул.
Кряхтя взобрался в седло. Окинул взглядом свое войско. Массы с трепетом во взоре ждали мудрых указаний.
– Поехали.
В течение ближайшего часа лес нам неожиданностей больше не дарил. Со мной поравнялся Тивас. Я с трудом повернул к нему голову.
– Ты бы полечил меня что ли, Сергей Идонгович.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Да. Уже можно.
И боль прошла. Как не бывало.
– Что со мной было?
Он внимательно, изучающе так, посмотрел на меня.
– Старайся избегать такого.
– Какого?
– Подобных вспышек. Я едва успел тебя спасти. Ты крепок. Но чуть не растворил свою суть в этом приступе ярости.
– Ты хоть просвети, как это контролировать.
– Не знаю.
Час от часу не легче. Не знает. А я знаю?!
– Что за звери напали на нас?
И опять.
– Не знаю.
– Да что ты заладил. Ты ведь Великий, так сказать, Маг и Колдун.
– Но предполагаю.
– Излагай.
Я как-то незаметно для себя усвоил императивно-панибратскую манеру общения. Хотя в целом человек вежливый.
– У меня складывается впечатление, что не только вас из-за пределов этого мира принесло. Но и нечисть всякую. Лесные о них тоже никогда не слышали. А ведь это их лес.
Час от часу не легче.
Еще через часок мы достаточно радушно простились с воинами Зеленой Лиги. На память они одарили нас удобными такими метательными ножами, за что были поощрены хозяйственным Баргулом длинными кинжалами из нашего каравана трофеев. Вот же коварный азиат. Кинжалы-то мы с вояк Внутренней Стражи сняли. Интриган инстинктивный.
А дерева мстят. Даже убитые, мертвые мстят. Заваливая бревнами в домах, удушая своим дымом, превращаясь в древко оружия, убивают.
Но иногда забывают о своей ненависти и лечат. Как глупых, злых, но своих маленьких.
Я не люблю лес. Я люблю деревья.
Но в тот лес, в который мы попали, не влюбиться было невозможно. Живой, не такой как дома. Радостный, наполненный зеленым полумраком, который пробивают салатно-золотые полотна солнечного цвета. Без загнившего от кислотных дождей подлеска, с мягким, пружинящим под ногой перегноем. Праздничный, странный такой лес.
Когда нам открылась эта уходящая за горизонт стена деревьев, Тивас попросил сделать привал.
– Послушайте сюда. Там в лесу нас встретят воины Лесной Лиги. С нас возьмут плату за проезд.
– Опять! – взбешенной башней взлетел Хамыц.
– Сядь, – жестко лязгнуло, и до меня дошло что лязгнул я.
Певун послушно опустился на корточки.
– Так вот, с нас возьмут плату. Это право даровано Зеленой Лиге Императором. Брать станут так, что будет похоже на нападение. Надо стерпеть. Бить Лигу нам сейчас нельзя.
Баргул дисциплинированно поднял руку. Это я его научил, а умный мальчик запомнил.
– Скажи, – позволил я.
– А пошутить можно?
Я вопросительно глянул на Тиваса. Он, в свою очередь, очень внимательно посмотрел в бесстрастную физиономию нашего Вильгельма Телля.
– Пошутить можно. Но не до смерти. Нам лишний враг ни к чему. Нам союзники нужны.
– Они по трое ходят, – поделился я почерпнутыми у Тиваса знаниями.
Мой отряд гордым наклонением буйных голов дал понять, что вопросов больше нет.
И вот теперь мы ехали по лесной дороге. Похоже было, что деревья не вырубили. Нет. Они расступились, усыпав длинную прогалину мягким ковром листьев. Не скажу, что мне было спокойно. Мандраж присутствовал, хотя я и весь был облит непроницаемым доспехом, а с плеч моих скалилась физиомордия огнистого змея.
Но было так спокойно, мило и уютно, что неожиданно пришли какие-то добрые, хорошие воспоминания.
Мои благостные размышления прервал негромкий удар, и конь вдруг испуганно затанцевал. Я, все еще очарованный прелестью леса, задумчиво похлопал его по шее, успокаивая. И вдруг разглядел вбитую в травяной ковер длинную стрелу с зеленым оперением.
– Остановитесь, идущие дорогами Империи, – раздался звонкий голос.
Я, помня наставления Тиваса, хотел было ответить вежливо, но вдруг спросил весьма надменно:
– Где ты, скрывшийся в листве? Или страшно тебе выйти на дорогу?
Моя провокация увенчалась успехом. В кроне дерева мелькнуло, в землю ударило, и в нескольких шагах от меня поднялся с корточек спрыгнувший с совершенно неприличной высоты рослый, изящный человек, затянутый в глухой зеленый комбинезон.
В прорези зеленой маски весело блестели глаза цвета весенней травы. В руках человек держал длинный лук в тон туалету. Растянутый. Матовый оголовок уверенно смотрел мне в лицо. Или в морду огнистого змея, если хотите.
– Па-па-па, отважный Саин к нам пожаловал, – приглушенно донеслось из-под маски. – Что, понравилось Лиге платить? Мы не против.
Алой волной ударила в голову ярость, и я качнул вперед коня.
– Да мы никак сердимся?
Зря он так. Да и я зря.
Послушный конь уже сжался для прыжка, когда из густой листвы свистнуло, и у правого копыта люто задрожала от злости зеленоперая стрела, а вторая, полоснув острым наконечником по груди, заставила подняться на дыбы испуганное животное. А меня по лбу звонко щелкнуло. Предупредили.
– Уахха, – раздалось за спиной.
Воздух наполнился гулом. Совладав с конем, я задрал голову. Над нашими головами, медленно размахивая лохмотьями бахромы, плыла Высокая Сестра.
Это взлетала она медленно. Достигнув высшей точки траектории, она зависла и кудлатой молнией метнулась вниз. Земля содрогнулась, когда ее длинное, почти в локоть, жало глубоко врезалось в мягкое тело лесной дороги меньше чем в ладони от ступни человека с луком. Он так и замер с задранной к закрепленному за спиной колчану рукой.
Совладал он с собой быстро. Мазнуло, и уже вторая стрела уставилась мне в лицо. А глаза были сердитые. Неправильно, похоже, мы играли.
– А куда делись твои спутники, Саин? Ох, недоброе делаешь. Дорого платить за дорогу придется. Хоть и гостил ты в Лесных Твердынях, а шуток таких Зеленая Лига не прощает. Вдесятеро заплатишь.
– Рескрипт Блистательного Дома «О правах и вольностях, Зеленой Лиге дарованных» в параграфе седьмом главы двадцатой говорит: «А буде успешно противостоять кто будет братии лесной и умением своим оную превзойдет, да шествует далее не возбранно, с чем патруль обойденный фирман свой проезжим дать обязан». – Такая вот чеканная формулировка донеслась из-под капюшона, которым закамуфлировался Тивас.
– А что это за легист у нас тут выискался? – Наконечник перенацелился. – Ты уж, друг ученый, капюшон тогда отбрось. Не стоит человеку столь мудрому лицо свое прятать.
Вдруг слева громко затрещало.
– Держи, держи меня, образина, – раздалось с высоты.
– Самый старший, беда совсем, – радостно затарахтел вслед Баргул. – Человек с дерева упал. Я его поймать успел. Только не удержу долго. Тяжелый он.
– Крепче держи! – прервали сообщение.
– Держу, держу, не ори. Брату своему скажу, чтобы стрелу не спустил, а то убьешься, если с такой высоты упадешь. Я все равно за дерево спрятался.
Не от слабости сейчас дрожали рука преградившего нам дорогу стрелка. От ярости. Много внутренней силы надо было ему, чтобы стрелу не спустить. Не нас он боялся. Такой стрельнет, и пока стрела в воздухе будет, еще пару ей вслед пустит. Умелы, говорят, стрелки Зеленой Лиги. А он и вправду умел.
– Не шевелись, воин, ибо нить жизни твоей на острие моего меча, – раздался баритон Хамыца откуда-то справа и сверху.
Мгновенно развернулся зеленый, мутной молнией мелькнула стрела, а другая уже опять смотрела мне в лицо. Я с ужасом ожидал смачного шлепка подавшейся плоти, грохота, с которым тяжелое тело обрушится, ломая ветви. Но было тихо.
– Не дергайся – уроню, – раздалось слева. – Эй зеленый. Мой брат две стрелы руками ловит. Ты зачем в него только одну пустил?
В прищуренных глазах лучника мелькнуло изумление.
А справа было тихо.
В землю звучно забухало. Сбоку выдвинулся Унго.
– Не испытывай судьбу, воин. Опусти оружие, посоветовал он.
Не стоило, наверное, так нервировать парня. Он эти три стрелы выпустил так быстро, что никто сосчитать не успел. Очень быстро и очень метко.
Стрела, выпущенная в Хамыца, опять бесшумно канула в зелень листвы, вторая, предназначенная Унго, отлетела от костяного гребня Хайгарда, которым тот выстрелил как кнопочным ножом. Мне стрелок метил, похоже, в забрало. Я наклонил голову, и стрела, бессильно тюкнув меня в темя, умчалась в закат.
А дальше он стрельнуть не сумел. Ловкий нож, вереща рассерженной стрекозой, срубил верхушку лука, и тот, внезапно разогнувшись, заехал стрелку по правому локтю, отчего он очень громко и, похоже, нецензурно заорал.
Ох, не зря меня гонял Тивас. Не зря.
Прыжком сорвался с места Хайгард, с гулом прорвала воздух чудовищная алебарда Унго. Я уже прикрыл глаза, ожидая увидеть фонтан крови, но страшное лезвие почти нежно опустилось на плечо стрелка.
– Ты пленен, – рявкнул Унго.
Зеленый разжал пальцы, и стрела упала на землю.
– Совсем старший, мы победили, а?
– Да.
– Тогда я этого обратно втащу. Маленький, а тяжелый такой.
Скоро все трое воинов Зеленой Лиги стояли посреди дороги. Оружие их было сложено в безопасном отдалении.
– Маски снимите, – потребовал Тивас.
Все трое яростно замотали головами.
– Параграф четвертый… – начал было он.
– Ладно.
Детки, совсем детки. Самое смешное – тот, что на дороге стоял, девчонкой оказался.
Тивас скинул капюшон. С укоризной осмотрел гверильясов.
– Зачетный выход?
Тройка угрюмо склонила головы.
– Выдача фирмана год учебы аннулирует?
Головы провисли ниже.
– Ладно. Мы добрые. Дорога ваша?
– На два дня.
– Проводите нас по лесу. А дальше мы сами. День-то какой?
– Первый. Вы у нас четвертый караван.
– Уложитесь.
Зеленые канули в лес, как в воду.
Говорил уже, странный такой лес. Праздничный. Как храм православный. Только вот…
– Самый старший, – подъехал сбоку Баргул. – Спросить хочу.
– Спрашивай.
– В лесу совсем зверя нет. Почему?
– Не знаю.
Он укоризненно глянул на меня. Как так. Самый старший – и не знаю. Размышления такие авторитета руководству не прибавляют.
– По сторонам лучше смотри. Голову не забивай.
– Понял, самый старший. А лук достать можно?
Я оглянулся. Зеленых было не видно.
– Под плащ спрячь.
Ощущение чужого взгляда появилось.
Из стены кустов вынырнула старшая.
– Эй, Саин, не чувствуешь ничего?
– А ты?
– В лесу есть кто-то. Чужой. Страшный. Зверье попряталось.
– Поглядывай.
Резко дернулся подбородок, откинулись волосы, и сквозь их пушистые пряди мелькнуло заостренное, нечеловеческое ухо. Мамочка, эльфы! Эта их форма ушей даже Великому Никитину оскомину набила. А тут на тебе. Девчонка, поймав взгляд, быстро набросила капюшон.
– Погляжу уж.
Надо же, страшный кто-то в лесу. Мы сами страшные.
– Тивас, говорят, в лесу кто-то страшный ходит.
– Я и сам чую. Странно. На нечисть похоже. А день вроде ясный. Не время им. Они ведь ночные.
Успокоил, называется. Или я что-то не понял, или нам в лесу ночевать. Только вот ночи злыдни дожидаться не стали.
Меня целым деревом шарахнули. Потом очень гордился. Справа что-то резко щелкнуло. Я гордо повернул голову и увидел белый круг. Он быстро так приближался. Стали четко видны следы топора на торце бревна. Ну вот это я, пожалуй, разглядел до того, как комель этой штуковины вынес меня из седла. Я воспарил. Ненадолго. Тот, кто делал эту ловушку, оказался талантливым инженером и баллистиком-самоучкой. Потому что, получив означенное ускорение, я ловко и смело вылетел из седла и врезался в одно из могучих деревьев. Красивых таких. По дереву я скользил метра три и неграциозно грохнулся о землю. Мне повезло, потому как занял великий стратег Саин место предводителя. Из него сознание и вышибли.
Остальным бревен не досталось. Видно, засадники приготовить только один сюрприз успели. И посыпались на наш отважный отряд без артподготовки. Зря.
Меня, как было уже сказано, из развлечения исключили сразу. Обоснованно посчитали убитым. По идее, я бы должен быть насквозь пробит этим милым колом, но одежка сберегла, и за первыми минутами боя мне удалось понаблюдать лишь со стороны.
Напали на нас странные такие симпатяги. Мускулистые обезьяны с волчьими головами. Туалеты их напоминали одежки садомазохистов. Кожаные трусы со множеством пересекающихся помочей. Оружия на этих агрессивных приматах было много. Размахивали они им деятельно. И было их много. Волнами из леса хлынули. На смерть свою хлынули.
Загудела, раскручиваясь, алебарда Унго. В воздух взлетели лапы, сжимающие оружие жутких очертаний. Головы. Оскаленные такие. Разочарованный рык взлетел к небу, и его тут же перекрыл рев сердитого фавора. Лохматой смертью замелькала Высокая Сестра Хамыца. И эти два неуязвимых великана, как корабли, двинулись по морю красношерстых. Убивая. И если алебарда Унго разрубала, то копье выставляло окровавленное острие из спины агрессора и тут же отлетало обратно, чтобы на противоходе расплескать голову или проломить грудную клетку.
Баргула сначала захлестнула красная волна, но вдруг из кучи вылетел один примат, потом другой, и вот уже низкорослый степняк поднялся в свой небольшой рост и завертелся в страшном танце смерти. Секира порхала, вроде слегка цепляя врагов, но то один, то другой, исторгнув фонтан зеленоватой крови, с визгом, смертным визгом отлетал от легкого с виду касания. Многие и не поднялись. Понял я, почему Баргул обвязывал свой щит по ободу толстым ремнем. Сейчас ремня не было, и острые края секли плоть нападавших не хуже секиры.
Тивас проявлял чудеса ловкости. Не знаю, в ком застрял его посох, но тонкие клинки блистали молниями, успевая рассечь, проколоть или отбить жутенькое оружие злыдней.
На меня таки решили обратить внимание, потому что, обманув ожидания партизан, я поднялся. Ох, и больно было. В боку противно хлюпало, немузыкально похрустывали ребра. Я охнул и согнулся. За что был немедленно вознагражден. Какая-то тварь с энтузиазмом шарахнула меня по плечу топором. Как я ей врезал. Красивый такой боковой. Прямо по волчьей его башке. Кость неожиданно легко поддалась, и я запачкал перчатку. Хотел ее вытереть, но на меня напрыгнул еще один поклонник. Он с ходу решил прокусить мне голову. Шлем не подвел. Я обхватил волкоглавца за спину и сдавил. На голову плеснуло, и супротивник мой шлепнулся из моих объятий на землю, но на прощание попытался куснуть за ногу. С удовольствием наступил ему на голову. Она грустно хрустнула.
– Эй, собаки, – заорал я, абсолютно забыв о резонансных талантах шлема.
Бой на мгновение прекратился. Волкоглавы оглянулись на меня. И столько злости было в этих зеленоватых глазах!
Вы знаете, у меня есть одна непонятная способность. Я очень чувствую, как ко мне относятся. Если хорошо, то я такого человека очень люблю. А вот если нет… Я ненавижу такого так страшно, что, говорят, некоторым становилось плохо. По-настоящему плохо. Давление, головная боль. То-сё.
Вот и сейчас, когда я почувствовал направленную на меня ненависть, со мной что-то произошло. Какая-то волна ударила мне в голову, подсветив все красным. Последнее, что я сделал сознательно, это хлопнул по пряжке, отпуская на волю гундабанды и уподобившись Юрию Гагарину, проорал: «Поехали!»
Очнулся я оттого, что в лицо какой-то добрый человек выплеснул половину моря. Шлем валялся рядом, по одежке богато сбегали серебристые ручейки воды. Жутко болело все тело. Ощущение было такое, как будто меня колотили все жестянщики мира.
На меня очень серьезно смотрели все мои соратники вкупе с тройкой партизан в зеленом.
– Я где? – сорвался с моих губ закономерный вопрос.
– Ты – здесь, – не менее мудро ответил Хамыц, не отрывая от моей физиономии пристального взгляда.
– Это Потерянный колодец, – просветила всех главная партизанка.
С трудом воздел я себя на ноги. Все болело. Жрать хотелось так, что готов был покусать камни этого самого Потерянного колодца.
– Есть хочу, – озвучил сокровенные мысли.
Передо мной быстро вывалили кучу провианта. На какое-то время чувство осознания действительности меня покинуло. Я не ел. Я набивался. Когда последний кусок заторчал изо рта, остановился. Стыдно стало.
– А где эти?
– На тебя, вождь, снизошла Священная Ярость Богов, – торжественно просветил меня Хамыц. – Ты, брат мой, убил всех.
– Как всех?
– Воистину, фавор мой, всех, – вступил Унго. – Ты сначала убил всех, что напали на нас, потом тех, что напали на воинов Зеленой Лиги. Потом гонялся по лесу за уцелевшими.
– Никто от тебя не ушел, – поднял голову Тивас. Лицо его было не черным. Посерело. – Я слышал о таком. Но видеть довелось впервые. Не стоит тебе смотреть на дело своих рук. Зверью лесному поживы надолго хватит.
– Хоть и умелые мы воины, фавор мой, но столь яростны и многочисленны были зверолюди эти, что трудно сказать, чьей бы оказалась победа, кабы Ярость Богов, о которой упомянул соратник Хамыц, на вас не снизошла. – Унго вдруг твердо взглянул мне в лицо. – Не обрушилась.
Сначала, когда рухнуло на вас это бревно, подумалось мне, что служба моя уже закончилась. А когда из леса хлынули сонмища этих красношерстых бестий, решил было, что попаду вскоре в Край Великих Героев. Но вы поднялись в гневе и ярости и обрушились на врагов. И столь страшен был ваш натиск, что раздались они и бежать устрашенные бросились. Но в этот день пощада была вам чужда. Во множестве поразили вы их, а те, кто спасение в лесу попытались найти, лишь смерть от вашего клинка там встретили. Видел я на привалах, как машете вы своими парными мечами, но не думал, что страшны они столь в настоящем бою.
И долго вы еще, фавор мой, по пуще бегали, покусителей отыскивая, хотя кричали мы, что не осталось пищи для мечей ваших. А потом грянулись оземь, напугав нас вторично. Однако почтенный клирик, что бойцом себя умелым показал, успокоил нас, сказав, что это всего лишь утомление. Горжусь я весьма, что в гоарде вашем служу, – патетично завершил эпическую песню о моей героичности Унго.
– Я сложу о том песню, – серьезно сказал Хамыц. Очень серьезно.
– Это подождет, – пресек я всплеск творческого энтузиазма.
С большим трудом воздел себя на ноги. Болела каждая косточка, каждая клеточка измученного тела.
Со мной, похоже, свершился приступ берсеркерства. Так что я еще и эпизодический буйнопомешанный.
– Твой конь, самый старший, – подвел мне транспортное средство Баргул.
Кряхтя взобрался в седло. Окинул взглядом свое войско. Массы с трепетом во взоре ждали мудрых указаний.
– Поехали.
В течение ближайшего часа лес нам неожиданностей больше не дарил. Со мной поравнялся Тивас. Я с трудом повернул к нему голову.
– Ты бы полечил меня что ли, Сергей Идонгович.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Да. Уже можно.
И боль прошла. Как не бывало.
– Что со мной было?
Он внимательно, изучающе так, посмотрел на меня.
– Старайся избегать такого.
– Какого?
– Подобных вспышек. Я едва успел тебя спасти. Ты крепок. Но чуть не растворил свою суть в этом приступе ярости.
– Ты хоть просвети, как это контролировать.
– Не знаю.
Час от часу не легче. Не знает. А я знаю?!
– Что за звери напали на нас?
И опять.
– Не знаю.
– Да что ты заладил. Ты ведь Великий, так сказать, Маг и Колдун.
– Но предполагаю.
– Излагай.
Я как-то незаметно для себя усвоил императивно-панибратскую манеру общения. Хотя в целом человек вежливый.
– У меня складывается впечатление, что не только вас из-за пределов этого мира принесло. Но и нечисть всякую. Лесные о них тоже никогда не слышали. А ведь это их лес.
Час от часу не легче.
Еще через часок мы достаточно радушно простились с воинами Зеленой Лиги. На память они одарили нас удобными такими метательными ножами, за что были поощрены хозяйственным Баргулом длинными кинжалами из нашего каравана трофеев. Вот же коварный азиат. Кинжалы-то мы с вояк Внутренней Стражи сняли. Интриган инстинктивный.
ГЛАВА 23
Почти стемнело, когда подъехали к городу. Конечно, мой современник назвал бы это скопище домов скорее селом. Но это только у жителей нашей страны в подсознании живет здоровый такой комплекс гигантомании. Не помню, где я это читал, но в моей родной Эсэсэсэрщине статус города мог получить лишь населенный пункт с пятнадцатитысячным населением.
Мои умопостроения пресек Тивас, сообщивший, что это Залхат, город.
Не похоже было, чтобы жители его чувствовали себя в полной безопасности. Во всяком случае, крепкая каменная стена выглядела достаточно капитально, а у широко раскрытых ворот маячило с полдюжины крепких мужичков в подпоясанных белых мантиях. На широких поясах у каждого висел небольшой шиповатый железный щит и аккуратная секирка с изогнутой рукоятью. Стоя здесь, они, наверное, немало диковин повидали, и обличье наше их не смутило. С караваном груженых лошадей мы напоминали скорее купцов, и после непродолжительного торга Баргула со старшим караула нас впустили за ворота.
Это был чистенький городок с мощеными улицами. В Европе таких множество. По сию пору.
Подчиняясь указаниям Тиваса, мы подъехали к солидному строению, над воротами которого красовалось вырезанное из дерева название – «Сладкозвучная».
– К нам ли, почтенные? – вежливо осведомился красноносый дядька из-за кованых ворот.
– Да к вам, похоже, – отозвался я.
– Ну так и заезжайте, – неторопливо обрадовался он, распахивая двери.
Оставив лошадей на попечение Баргула, который как-то незаметно прибрал к рукам руководство хозяйственной деятельностью нашего отряда, мы чинно взошли на основательное массивное деревянное крыльцо.
Дверь нам навстречу услужливо распахнулась. Умный хозяин навесил ее так, чтобы открывалась наружу. Нечего всяким-яким ногами резную красоту пинать. В проеме показались два широких дядьки, несущие на плечах третьего. Вначале подумалось, что мужчинка напился. Однако сопутствующего в таких случаях аромата в воздухе не обнаруживалось. Но вот пробитая во многих местах одежда указывала, что мужчинку поколотили изрядно. Совсем, похоже, недавно приличная сиреневая куртка и зеленые шаровары были превращены буквально в лохмотья. Меня аж передернуло, когда представил, во что превращена этими ударами шкура потерпевшего. С длинных темно русых волос еще скатывалась вода, которой бедолагу, похоже, приводили в себя.
Скорбную процессию завершала молоденькая девушка с длинным изогнутым мечом в руках.
– И часто у вас так? – полюбопытствовал я у мортусов.
Но те проигнорировали мое любопытство и целеустремленно дотащили потерпевшего до телеги, устеленной сеном, присели, подхватили бедолагу под колени и дружно закинули на импровизированное ложе.
– Обычно не часто, добрый воитель, – вдруг сообщили мне откуда-то снизу. Это вооруженная юная барышня, присев в неком подобии книксена, просветила меня темного. – Седьмицу назад в корчме батюшки остановился воитель странствующий. Теперь он каждому, кто с ним биться пожелает, заклад в полсотни золотых предлагает. Охотников хватает. А воитель ловкий. Уж которого уделывает. Вот чемпиона – кавалера Конт Гамлета – отлупил. Добро батюшка двух магов погостить пригласил. А то бы добром не кончилось. Больно уж лют воитель-то.
Я с удивлением уставился на это чудо Средневековья, столь кратко и емко давшее анализ местной военно-политической обстановки.
– Кто там гостей у порога держит? – гулко прокатилось из-за дверей.
А потом появился владелец мощного голоса и, похоже, этого гостеприимного заведения. Причем появлялся он фрагментами. Сначала из полумрака помещения на яркий солнечный свет показался белоснежный фартук, драпирующий могучее чрево, затем выплыла могучая выпуклая грудная клетка, на которой легко устояла бы пивная кружка. Из распахнутого ворота торчала толстенная, хорошо подернутая честно заработанным жиром шея? которую венчала круглая физиономия, опушенная короткой густой бородой. Кормилец прищурил с полутьмы веселые карие глаза, блеснул кипенно-белыми зубами, открывая сочные алые губы.
– Милости прошу, гости дорогие, – широко махнул он рукой.
Мощно запахло свежим хлебом, жареным мясом и тяжелым пивом. Даже сплюнуть захотелось, чтобы не захлебнуться. А хозяин быстро шарил по нам глазами, пытаясь понять, кто главный. Платить-то кто будет?
Я хотел было дружески улыбнуться симпатичному толстяку, но внезапно челюсть моя выперла вперед тараном, грудные мышцы раздулись, придавая мне тупо-величественную позу.
– Ты на пороге держать нас собрался?
Толстяк аж сдулся от моей грубости. Широкую улыбку сменила дежурная гримаса, и, со скрипом склонив мощную шею, он вторично махнул широкой рукой в сторону зала. Я мысленно дал себе пинка, но, задрав подбородок в потолок, прошествовал в корчму.
– Ай, хозяин дорогой, – заспасал ситуацию Хамыц, – корми нас быстрее, а то дверь твою красивую покусаю. Да скажи, куда мне Высокую Сестру поставить. Только лучше хорошее место покажи, а то она вредная, упадет – ногу кому-нибудь отдавит.
– Найдем, все найдем, добрый яр. А кормить так будем, о дверях вмиг позабудешь.
Мы прошли по широкому залу, уставленному массивными столами и скамейками, такими массивными, что и сдвинешь не сразу, не то что поднимешь. А через дверь напротив входили высокие крепкие мужчины и женщины, рассаживались, требовали вина, пива, живо обсуждали перипетии прошедшего боя. Зацепив нас взглядом, уже не отпускали, смотрели настороженно. Чужими мы здесь казались среди этих празднично одетых людей.
Широкие, рослые, оскалившиеся железом и сталью. Хорошо шлем свой я в переметной суме оставил. На меня смотрели с опаской, раздували мышцы, стараясь казаться больше. Защитить женщин от странного чужака в черной коже. И тут же на лицах проступало облегчение, когда на них падал прожектор улыбки Хамыца, обхватившего необъятные плечи хозяина. Опять напрягались, глядя на шишковатую фигуру Унго с чудовищной Брунгильдой в руках. И совсем мрачнели, рассмотрев высокого Тиваса, задрапированного в черный плащ с наброшенным капюшоном.
Мои умопостроения пресек Тивас, сообщивший, что это Залхат, город.
Не похоже было, чтобы жители его чувствовали себя в полной безопасности. Во всяком случае, крепкая каменная стена выглядела достаточно капитально, а у широко раскрытых ворот маячило с полдюжины крепких мужичков в подпоясанных белых мантиях. На широких поясах у каждого висел небольшой шиповатый железный щит и аккуратная секирка с изогнутой рукоятью. Стоя здесь, они, наверное, немало диковин повидали, и обличье наше их не смутило. С караваном груженых лошадей мы напоминали скорее купцов, и после непродолжительного торга Баргула со старшим караула нас впустили за ворота.
Это был чистенький городок с мощеными улицами. В Европе таких множество. По сию пору.
Подчиняясь указаниям Тиваса, мы подъехали к солидному строению, над воротами которого красовалось вырезанное из дерева название – «Сладкозвучная».
– К нам ли, почтенные? – вежливо осведомился красноносый дядька из-за кованых ворот.
– Да к вам, похоже, – отозвался я.
– Ну так и заезжайте, – неторопливо обрадовался он, распахивая двери.
Оставив лошадей на попечение Баргула, который как-то незаметно прибрал к рукам руководство хозяйственной деятельностью нашего отряда, мы чинно взошли на основательное массивное деревянное крыльцо.
Дверь нам навстречу услужливо распахнулась. Умный хозяин навесил ее так, чтобы открывалась наружу. Нечего всяким-яким ногами резную красоту пинать. В проеме показались два широких дядьки, несущие на плечах третьего. Вначале подумалось, что мужчинка напился. Однако сопутствующего в таких случаях аромата в воздухе не обнаруживалось. Но вот пробитая во многих местах одежда указывала, что мужчинку поколотили изрядно. Совсем, похоже, недавно приличная сиреневая куртка и зеленые шаровары были превращены буквально в лохмотья. Меня аж передернуло, когда представил, во что превращена этими ударами шкура потерпевшего. С длинных темно русых волос еще скатывалась вода, которой бедолагу, похоже, приводили в себя.
Скорбную процессию завершала молоденькая девушка с длинным изогнутым мечом в руках.
– И часто у вас так? – полюбопытствовал я у мортусов.
Но те проигнорировали мое любопытство и целеустремленно дотащили потерпевшего до телеги, устеленной сеном, присели, подхватили бедолагу под колени и дружно закинули на импровизированное ложе.
– Обычно не часто, добрый воитель, – вдруг сообщили мне откуда-то снизу. Это вооруженная юная барышня, присев в неком подобии книксена, просветила меня темного. – Седьмицу назад в корчме батюшки остановился воитель странствующий. Теперь он каждому, кто с ним биться пожелает, заклад в полсотни золотых предлагает. Охотников хватает. А воитель ловкий. Уж которого уделывает. Вот чемпиона – кавалера Конт Гамлета – отлупил. Добро батюшка двух магов погостить пригласил. А то бы добром не кончилось. Больно уж лют воитель-то.
Я с удивлением уставился на это чудо Средневековья, столь кратко и емко давшее анализ местной военно-политической обстановки.
– Кто там гостей у порога держит? – гулко прокатилось из-за дверей.
А потом появился владелец мощного голоса и, похоже, этого гостеприимного заведения. Причем появлялся он фрагментами. Сначала из полумрака помещения на яркий солнечный свет показался белоснежный фартук, драпирующий могучее чрево, затем выплыла могучая выпуклая грудная клетка, на которой легко устояла бы пивная кружка. Из распахнутого ворота торчала толстенная, хорошо подернутая честно заработанным жиром шея? которую венчала круглая физиономия, опушенная короткой густой бородой. Кормилец прищурил с полутьмы веселые карие глаза, блеснул кипенно-белыми зубами, открывая сочные алые губы.
– Милости прошу, гости дорогие, – широко махнул он рукой.
Мощно запахло свежим хлебом, жареным мясом и тяжелым пивом. Даже сплюнуть захотелось, чтобы не захлебнуться. А хозяин быстро шарил по нам глазами, пытаясь понять, кто главный. Платить-то кто будет?
Я хотел было дружески улыбнуться симпатичному толстяку, но внезапно челюсть моя выперла вперед тараном, грудные мышцы раздулись, придавая мне тупо-величественную позу.
– Ты на пороге держать нас собрался?
Толстяк аж сдулся от моей грубости. Широкую улыбку сменила дежурная гримаса, и, со скрипом склонив мощную шею, он вторично махнул широкой рукой в сторону зала. Я мысленно дал себе пинка, но, задрав подбородок в потолок, прошествовал в корчму.
– Ай, хозяин дорогой, – заспасал ситуацию Хамыц, – корми нас быстрее, а то дверь твою красивую покусаю. Да скажи, куда мне Высокую Сестру поставить. Только лучше хорошее место покажи, а то она вредная, упадет – ногу кому-нибудь отдавит.
– Найдем, все найдем, добрый яр. А кормить так будем, о дверях вмиг позабудешь.
Мы прошли по широкому залу, уставленному массивными столами и скамейками, такими массивными, что и сдвинешь не сразу, не то что поднимешь. А через дверь напротив входили высокие крепкие мужчины и женщины, рассаживались, требовали вина, пива, живо обсуждали перипетии прошедшего боя. Зацепив нас взглядом, уже не отпускали, смотрели настороженно. Чужими мы здесь казались среди этих празднично одетых людей.
Широкие, рослые, оскалившиеся железом и сталью. Хорошо шлем свой я в переметной суме оставил. На меня смотрели с опаской, раздували мышцы, стараясь казаться больше. Защитить женщин от странного чужака в черной коже. И тут же на лицах проступало облегчение, когда на них падал прожектор улыбки Хамыца, обхватившего необъятные плечи хозяина. Опять напрягались, глядя на шишковатую фигуру Унго с чудовищной Брунгильдой в руках. И совсем мрачнели, рассмотрев высокого Тиваса, задрапированного в черный плащ с наброшенным капюшоном.