Гаглоев Эльберд. По слову Блистательного Дома

   – Очень приятно, – порадовался я за человека. Ведь для многих карьерный рост – это очень и очень серьезно.
   – Мой журавль направлен на поиски воинов, заплутавших после битвы у Ненужного Дола. Не встречал ли ты таких?
   Я с абсолютно чистой совестью ответил:
   – Нет, ягдхистар, не встречал. – Ведь вряд ли наших пленных можно было назвать воинами. Конкретнее вопросы надо ставить.
   – А что за люди в твоем отряде? – продолжил неприличные приставания рогоглазый. В голосе его звякнул металл.
   Вот же нудный какой! А я вот тупенький. Если вы еще не обратили внимания, то мы с Тивасом в розыске. При этом многомудрые псевдонимами обзавестись не озаботились. Делать нечего. Будем качать права. Я напряг шею. Физиономия послушно покраснела.
   – По какому праву!? – зашипел я.
   – Не горячись, отважный. – Скорее уж истеричный. – Мы здесь по Слову Блистательного Дома. И не желаем вражды, – стал он меня успокаивать, старательно стараясь разглядеть, кто это там у нас в обозе такой связанный. В щели забрала довольно блеснуло. Углядел, злыдень.
   Я попер напролом:
   – В отряде нашем нет чужих воинов, – и сурово выдвинул челюсть.
   – Я верю тебе, – с достоинством качнулись рубчатые рога.
   У меня аж от сердца отлегло.
   – Мы имеем честь атаковать вас.
   Пока до меня доходило сказанное, он еще раз вежливо поклонился, развернул коня и погнал его небыстрым галопом к своим. Я пока челюсть подбирал и в порушенных чувствах разбирался, визави мой уже полдороги до своих проскакал. Человек он был со сложной такой психологией. И возможно, совсем не станет дожидаться, пока еще я вернусь в строй. Атакует сразу.
   Коленями развернул коня, надел шлем и погнал к своим. Те явно поняли мою роскошную пантомиму и, судя по захлопываемым и задвигаемым забралам, готовились к бою.
   Доскакал я вовремя, занял свое место и увидел, что рогоглазых стало побольше. Они двинулись вперед, неторопливо набирая разгон.
   – Атакуем, – рявкнул Унго, страгивая с места Хайгарда.
   Не мог я понять, что мне в создавшейся диспозиции не нравилось. Когда понял – поздно было. Мы уже рванули вперед.
   Скорости здесь были не космические, но, уверяю вас, весьма впечатляющие. Атакующий отряд впечатлял и когда стоял. Теперь же, в движении, выглядел он весьма убедительно.
   Копья с длинными развевающимися бунчуками и штандартами упали и открыли нам неприятнейшее зрелище. Нацелив на нас копья, перли на нас первые четыре ряда, а вот остальные, стоя непонятным способом в седлах, выцеливали нас из арбалетов. Защелкало, и воздух наполнился шелестящим свистом. Реакция Хайгарда оказалась на высоте. Громко хрустнули, закрывая Унго, костяные щитки, и легкие стрелки, срикошетировав от них, с рассерженным визгом ушли в зенит. А вот скакуны Эдгара и Хамыца подобным оборонительным арсеналом не располагали. Горестно заверещав от боли, изорвавшей в клочья грудь и ноги, они покатились по земле. Хамыц чертом слетел с седла, умудрившись не выпустить из рук Высокую Сестру, перекатился несколько раз и утвердившись на одном колене, наставил ее в сторону накатывающихся рогоглазых. А вот Эдгар так и остался неподвижно лежать под орущим от боли конем. Все это заняло какие-то доли секунды. Мой умный конь успешно перескочил поверженного скакуна Хамыца. У меня, боюсь, талантов бы не хватило.
   И вынес бы любимого меня прямо под острые копья рогоглазых, если бы за секунду до этого в их строй не врезался Унго. Вертолетными лопастями взвыла его алебарда, и передняя двойка рогоглазых вылетела из седел, вспоротая страшными ударам. Хайгардт проломил строй, как паровоз картонную стенку, и, оставив несколько тел, умчался совершать боевой разворот.
   Если бы весь наш отряд состоял из таких молодчиков, как Унго, сейчас на месте строя рогоглазых парила бы вспаханная тяжелыми когтями земля. Но увы. В создавшийся прорыв успел лишь Баргул. Он всадил в забрало одному из рогоглазых длинную стрелу и, ухватив узду его коня, унесся вслед за Унго. Да уж, если бы да кабы. Если бы у бабки был хрен, она была бы дедкой. Однако, как известно, природа допускает такие ошибки не часто.
   На меня пер серьезный дядька, вооруженный каким-то знаменем, свисающим почти до земли со склоненного горизонтального древка, увенчанного неприятных размеров наконечником. С виду очень острым. Я было понадеялся на приобретенные навыки и достаточно ловко махнул в его сторону мечом. Вот только дядька своим неподъемным оружием владел, как портниха иголкой. То, что он меня ударил, я понял лишь тогда, когда вылетел из седла. Полеты с коня уже становились привычным делом, поэтому, несколько раз перевернувшись, слегка, впрочем, похрустывая ударенным организмом, таки воздел себя на ноги. Зря, кстати, совершенно. На меня несся еще один рогоглазый. Он весело раскручивал какую-то штуковину, похожую на кистень, увенчанный длинным шипом. Вот этой-то штуковиной он мне по черепу и засветил.
 

Унго дор Анненхейм

 
   Какая была атака! Вдоволь напоены клинки мои кровью. Мы с Хайгардом легко пронзили вражий строй, но, обернувшись, я увидел лишь Баргула. Хороший воин, он уже вел в поводу захваченную лошадь. В седле качался убитый враг. Ха! Он был привязан к седлу. Потому и не падал.
   Хайгард наконец замедлил бег. В атаке он неудержим. Плохо лишь то, что долго не может остановиться, разогнавшись. Как всегда мой отважный возитель развернулся прыжком. И горе мне, моему взору открылось зрелище разгрома. Я поторопил Хайгарда и вскоре оказался на места боя. Разгром, полный разгром.
   Мой верный Эдгар бездыханно лежал под придавившим его скакуном. Недалеко от него лежал отважный Граик, под которым набралась немалая лужа крови. Двое незнакомых латников были так серьезно изрублены, что думать о них как о живых, пожалуй, не стоило. Лишь один из них, стоя на коленях, поматывал головой. Так бывает от доброго удара палицей. Веселый Хамыц был цел. И даже вязал кому-то руки. Весьма умелый воин.
   – Прими коня, брат, – уронил рядом с ним поводья Баргул.
   – Благодарю, – не отвлекаясь от своего занятия, ответил тот. – Сними мое седло. Бедный Артаг, – глянул на истыканного сталью коня.
   – Он хорошо умер, – не согласился Баргул.
   – Да, хорошо. Они увели пленников.
   Я подъехал к Граику; похоже, плохо было дело. Копье глубоко вспороло бок. Кровь вольно текла сквозь широкую рану. Если так оставить – потеряем мы отважного этого воителя. Бросив седло, склонился над воином.
   – Дозволено ли будет помочь? – раздался над ухом тяжелый бас. Рудокоп.
   – Не только дозволяю. Но и прошу.
   – Твое право. Лишь по слову человека вправе мы человека врачевать.
   И подумалось мне, что неверно построил я бой. Кабы, укрывшись за щитами воинов этих могучих, приняли бы атаку, не их бы сейчас была победа. Умен ведь наш аладар.
   – Хамыц, где наш вождь?
 

Саин

 
   В голове звенело. Били колокола, грохотали литавры. Казалось, вся конница Петра Великого или Ивана Грозного благополучно поместилась в моей многострадальной башке. Перед глазами крутилась веселенькая разноцветная карусель. Но, слава богу, постепенно она свой бег замедлила. Взор мой потихоньку просветлел, и оказалось, что гляжу я в небо. Чистое голубое небо с плавно меняющими очертания облаками. Хорошо, тихо. Детство. Трава. Высокая трава. И что я в этой траве делаю, судари мои? А лежу ведь, судари мои. В то время как положено мне сейчас с супостатами биться. Давно заметил за собой некую странную особенность. Изредка я начинаю говорить как слабообразованные герои графа Толстого. Во всяком случае сленг явно почерпнут то ли из «Петра Первого», то ли еще из какого-либо литературного произведения.
   Я сел. Сразу замутило. Прислушался. Грохот битвы отсутствовал. Аккуратно огляделся. Так. Понятно. Нам вломили. И нехило. Вставание на ноги потребовало серьезной мобилизации вестибулярною аппарата. Затем пришлось приложить некоторые усилия, чтобы снять шлем. Его слегка помяло этой штуковиной на цепи. Теперь я в полной мере понял смысл термина «рассеяны». Мы были отнюдь не разгромлены, судя по яростному блеску глаз Хамыца и нетерпеливым порывам Баргула.
   Выслушал покаянный рассказ Унго с предложением немедленного самоубийства. Его, естественно. Отклонил.
   Потери были серьезными. Три латника Андрия погибли. Граика пытались заштопать два рудокопа. Эдгар все еще был без сознания. И было совсем непонятно, вернется ли в него.
   И тут до моей сотрясенной головы стало доходить.
   – Братцы, а где Тивас?
   Все вежливо отвели глаза в сторону. Лишь один из рудокопов, со скрипом повернув голову, пробасил:
   – Саурон с ним.
   Сначала я не понял, при чем здесь этот персонаж. Потом дошло.
   – Где?
   Из высокой травы торчал черный шлем лидера. Не вполне уверенно, но быстро я двинул туда.
   Вай-вай-вай-вай. Пах-пах-пах-пах. Дай-дай-дай-дай. Вы уже поняли, как было плохо. Ни хрена вы не поняли! В нашего духовного лидера всадили восемь стрел. Не поскупились. Самое удивительное, что он был еще жив. При этом пытался мне что-то сказать. Пена, зараза, мешала. Легкие в хлам, похоже, изрублены.
   Хорошо вот Хушшар подоспели.
   – Что с дядькой? А, Саин?
   – Худо с дядькой. Целитель нужен. Настоящий.
   – К лорду в Замок его надо.
   – Не дотянем. Его сейчас шевельнуть – смерть.
   – Хоржкух, порошок красный тащи.
   Что мне в Хушшар нравится – дисциплина. Юноша, слегка забрызгав нас соком разбитых копытами стеблей, легко соскочил с коня. Сунул суровому молодому командиру небольшой кожаный мешок. Лицо того стало еще суровее.
   – Ты, Саин, сейчас быстро стрелы выдергивай. А я порошок сыпать буду.
   Рука моя сама собой хлопнула по пряжке.
   – Плохая идея.
   – Саин, этот порошок нам сам дядька Шаусашком дал. Не сделаем – помрет.
   Мои пальцы, уже ухватившие рукоять гундабанда, вдруг сжала чья-то рука. Оказалось, рука Тиваса. Здоров же мужик! Он с усилием кивнул. Губы пошевелились, выговаривая: «Надо». Ну надо, так надо. Времени на размышления явно не было.
   – Давай.
 

Тивас

 
   Обманули нас рогоглазые. Когда они в атаку на наших бросились, из травы поднялись крепыши в пятнистых балахонах. Я начал было разворачивать коня, как они ударили в меня со своих самострелов. На таком расстоянии шансов у меня не было, и стрелы с препротивным скрипом и хрустом ворвались в мое тело. Боли не чувствовалось, только ошеломление от ударов, и я рухнул на землю. Из близкого леса вылетели коноводы. Пятнистые взлетели в седла, похватали и заводных, и тех коней, на которых ехали пленники. Те, что ударили в лоб колонне, прошли наших, не задержавшись, и, прикрыв собой бездоспешных пятнистых, бросились наутек. Потом я потерял сознание. Стало больно.
   Очнулся на корабле. Мерно покачивало. Почему на корабле? Все тело жутко чесалось. Регенерация. Как долго я был без сознания?
   – Почти сутки, – вдруг ответили сбоку.
   С трудом повернул голову. Граик. Надо же, живой. Помню, видел, как его ударом копья выбросили из седла. Носатое, породистое лицо заострилось, побледнело. Но живой.
   – Как хорошо, что вы очнулись, почтенный Маг. Нам уже казалось, произошло непоправимое, – проговорил и болезненно сморщился.
   – Где мы?
   – Затрудняюсь ответить. Я сам не так давно пришел в себя.
   – Но почему мы в лодке?
   – В какой лодке? Это Хайгард.
   Сфокусировав зрение, я понял, что окружают нас отнюдь не доски, а нечто, напоминающее рога. Только очень широкие. И вспомнил, что именно такие наросты украшают спину возителя достойного Унго.
   – Друг мой, вы очнулись, – радостно раскатился над головой голос отважного фавора. Он нависал над моей головой, опираясь локтями на поперечный гребень.
   – Очнулся, – согласился я. – Где остальные?
   – Несчастного Эдгара везут на носилках. Он жив, но никак не может прийти в себя. Наш аладар, Хамыц и Баргул ушли в погоню за напавшими. Только не тревожьтесь, – всполошился он, – с ними пошел десяток этих воинов в синем, – после короткой заминки он таки выговорил, – Хушшар.
   – Позовите их старшего.
   Унго свистнул. У меня даже уши заложило, так свистнул. Рядом простучали копыта, и, ухватившись за его протянутую руку, на Хайгарда взлетел молодой Хушшар.
   – Хороший коник, – похвалил. Прибавление веса на скорости передвижения не сказалось вообще. – Очнулся, дядька Шаусашком. Хорошо! Добрый ты нам порошок подарил. Почти мертвый ты был. Сейчас живой. Почти, – и коротко хохотнул, блеснув белоснежными зубами. Как же, знаю. Тохар, сын Урсриха.
   – Куда поход ведем?
   Весельчак посерьезнел.
   – В замок Шарм'Ат. Целители нужны. И ты, и други твои уязвлены тяжко.
   – Когда на месте будем?
   – В вечер.
   – Хорошо.
   – Я уйду?
   – Да.
   И Тохар с места прыгнул вниз. В седло, наверное. И я почувствовал, что засыпаю. Регенерация.
 

Саин

 
   Хамыц и Баргул сразу пришлись ко двору Хушшар своим фантастическим умением на полном скаку читать следы. Да и что там читать, думалось мне, когда я смотрел на широкую полосу избитой тяжелыми копытами травы. Недолго, правда, думалось. До тех самых пор, пока мои спутники и молчуны в синих халатах не установили не только численность отряда противника, но и то, сколько в нем тяжелой кавалерии, сколько легкой, что часть воинов – худшие наездники, что пленные, которых у нас похитили, тоже с ними. Не забыли злодеи и навьюченного трофейными котлами конька.
   Хушшар удивил тот факт, что нападавшие даже не сделали попытки отбить пленницу, и я не стал разочаровывать по-детски благородных казачков объяснениями о том, что похищенные черноризцы для них гораздо важнее. По-другому мыслили эти ребята. До противного похоже. Цинично, как дома, аж чем-то родным повеяло. Завоняло.
   Кстати, Хушшар весьма удивились, увидев, как мои верные соратники докладывают мне, явно демонстрируя уважение. В их первобытной системе ценностей предводитель, потерпевший поражение, находился далеко не на первой ступени. Я вообще, честно говоря, был поражен, когда их атаман Калман предложил присоединиться к нашей погоне, признав к тому же мое командование экспедицией. То ли спасательной, то ли карательной. Кто детей Средневековья поймет? Лишь бы в нужный момент не подвели. Пока же я с каменной физиономией несся на коне во главе отряда. Интересное дело, некоторая сердитость, заставляющая каменно вздуваться желваки на скулах, совершенно не давала задуматься над тем, как правильно ехать. Наверное, поэтому держался я в седле настолько хорошо, что заслужил парочку одобрительных взглядов от своего нового зама, ехавшего отстав на полкорпуса.
   С другой стороны тяжело бухал копытами в землю второй из доставшихся нам жеребцов. Первого сразу приобиходил Хамыц. А на этом, черном как ночь, глыбой мрака сидел Саугрим. И оттого коню было тяжело.
   После того как я проморгался, он подошел, молча сунул мне в руку короткий меч с четырехгранным клинком, встал на одно колено, сунул руку под панцирь. Там что-то громко щелкнуло, и кираса гулко бамцнулась о землю. А Саугрим, опустив голову, расстегнул одну за другой пуговицы на своем колете, в результате чего обнажилась мощная, будто выкованная грудь. Вокруг нас стояли рудокопы, мрачно, с явным осуждением глядя на своего лидера. Я же с удивлением смотрел на этот неожиданный и, скажем, несколько несвоевременный стриптиз. Откашлявшись и приняв соответствующую величественную позу, то есть попытавшись задрать подбородок, отчего моя сотрясенная голова немедленно заболела, вопросил (а, каково!):
   – Что сие означает?
   Ну что, все «Формулу любви» вспомнили?
   На что получил искрящийся оригинальностью и простотой ответ:
   – Виновен я.
   Вот так вот. Без изысков. Воин, благодаря которому нас не порубили в мелкий мясной фарш, виновен. Наверное в том, что пеший конных не догнал. Было очень любопытно. Но я мудро молчал.
   – Виновен в том, что, обнадежив тебя и людей твоих, целости их сберечь не смог. Виновен в том что в бою этом ни одного из врагов взять не смог. Теперь я в воле твоей, – гулко пробасил он.
   А рудокопы также мрачно смотрели на него. Им было за него стыдно. Как же. Не сберег, не взял. Позор просто. С этими подземными скаутами надо было что-то кардинально решать.
   Я перебросил меч в левую руку, правую протянул Саугриму.
   – Встань, – как можно более веско сказал. – Если бы не твоя отвага и стойкость, враги бы не остановились на достигнутом. Сейчас и я, и мои люди лежали бы мертвыми в этой траве. Нет твоей вины в этом поражении. – Саугрим поднял на меня ожившие глаза. – А в том, что врага не взял… Так и я не взял. Теперь вот в погоню за ними пойду. Хочешь – со мной иди. – Рудокопы тоже заметно повеселели. – Только конно за ними пойдем. Ездишь ли ты верхом?
   – Лишь бы конь выдержал, – пробасил он, вставая.
   Только вот с конями у нас было фиговато. Раненых мы на Хайгарда загрузили. С ними несколько Хушшар пошли и один из оставшихся в живых латников кавалера Андрия, Дмитро, кажется. Второй, Улеб, с нами напросился. Теперь вот скачем.
   Навстречу вылетел Баргул.
   – Достали мы их, самый старший. Хамыц одного стрелой ударил. Стоят они теперь. Биться наверно хотят.
   Рука сама собой лапнула рукоять бастарда. Мы тоже биться хотим.
   В голове заколыхалась какая-то багровая муть. Складывалось ощущение, что я хочу себя накрутить. Разозлить, что ли? Мелькали отрывки совершенно садистских картинок, вертелись буйные видения конных атак, свирепых поединков. В ответ на это башка бодро заболела. Происходила малопонятная пакость. Человек я в целом цивилизованный, соответственно в меру циничный, и для предстоящего веселого мордобоя мне абсолютно не было необходимости вгонять себя в состояние истерии.
   «Давай вперед, рубить», – звучало в мозгу.
   «Да что же за беда такая». – Это уже моя родная мысль.
   Радость-то какая, хозяин вернулся! Не вовремя. Ой, не вовремя.
   Могу вам дать совет. Не стоит обращать на себя внимание проникшего в ваш родной дом взломщика, если вы не хотите, чтобы вам прострелили голову или запихали в шкаф. Не стоит оно того. Если вы не вооружены.
   Так вот, злоупотребил я ситуацией и запихал обретшего не ко времени сознание великого воителя в какой-то шифоньер на задворках сознания нашего общего. Теперь.
   Потом разберемся. У нас сейчас развлечение совершенно иного плана. Так что нетвердо держаться в седле мне совершенно ни к чему. Вышибут.
 
   Нас действительно ждали. Не скажу – радостно. Наоборот, мрачновато так. Но величественно. Небольшой такой отряд. Весьма внушающий. Что-то похожее мы видели. В Ненужном Доле. Да и совсем недавно. Так же угрюмо стояли они, дожидаясь нас давеча. Тяжелая кавалерия. Панцирные верховые, облитые доспехом скакуны. Шаловливый степной ветерок лениво поигрывает прапорцами под длинными блестящими наконечниками.
   – Что скажешь, алдар? – спросил подъехавший Хамыц. – Ударим в них?
   Ударили уже разок. До сих пор зубы по асфальту собираем.
   – Калман, – окликнул я главного Хушшар. – Ваши луки добьют до них?
   Вместо ответа он одним слитным движением выдернул лук и, растянув его, швырнул стрелу. Сверкнув каленым навершием, она пронеслась сквозь разделявшее нас расстояние, громко щелкнула в металл, отчего голова одного из рогоглазых слегка качнулась назад. А стрела, обиженно взвизгнув, унеслась в зенит.
   – Далеко, – равнодушно констатировал Хушшар.
   – Не скажи, – поднял я трофейную стрелялку.
   Стрелка злобно свистнула, но обессиленнно упала на землю шагах в сорока от вражьего строя.
   – Ха! Оттуда я попаду в забрало.
   – Не торопись. Хамыц!
   – Здесь я.
   – Ударь.
   – Насмерть бить?
   – Да.
   Хамыц, не торопясь, достал свою дубину, с натугой согнул ее, накинул тетиву, отчего та свирепо загудела. Выудил из колчана похожую на малое копье стрелу. Основательно все так. Неторопливо.
   Яростно заорал от боли вспоротый воздух, и одного рогоглазого буквально вырвало из седла.
   Хамыц обернулся ко мне:
   – Так?
   – Да.
   – Еще?
   – Да.
   И опять взвыл от обиды воздух, и еще один рогоглазый вылетел из седла.
   Хрипло заревел боевой рог. Отряд рогоглазых сорвался с места и, ощетинившись копьями, шустро покатил на нас.
   – Уходим, – равнодушно бросил я, разворачивая коня, – а подойдут на шесть десятков шагов – бей в забрала, – предварил я возмущенный возглас Калмана. Ну любит человек ближнему в забрало стрелу сунуть.
   Хамыц и Баргул, для которых подобная тактика не являлась новой, живенько растолковали правила развлекухи коллегам из Хушшар, которым они весьма понравились.
   Ничего нового я, конечно, не придумал. Действительно, трудно представить что-либо более мерзкое, чем конные стрелки. Когда рогоглазые попытались атаковать нас, Хушшар вбив троим стрелы в забрала, быстренько изменили их планы и поскакали дальше.
   Даже превосходные кони агрессоров не могли дотащить своих тяжеленных наездников до легкоконных стрелков. Те подпускали упрямый строй рогоглазых на шестьдесят шагов, лениво швыряли несколько стрел и уносились на своих легконогих конях, совершенно не желая принимать прямую схватку. Степь большая. Повторять ошибку Унго я не собирался.
   Разок в лихую атаку на нас было бросились арбалетчики, но, попятнанные стрелами, откатились за надежную стену тяжелых конников.
   Я не обращал внимание на ворчание Улеба и Саугрима. Куда торопиться? Геройствовать хочется? Уже погеройствовали.
   Наконец рогоглазые остановились. Устали, наверное. Опять скандально заревел рог. Только теперь не все они ломанулись в атаку. Один лишь выехал. Коня вздыбил. Копье задрал. Туда-сюда проехался.
   – Алдар, он биться зовет, – просветил меня Хамыц.
   – Вижу, – ответил я, пытаясь углядеть подвох. – Баргул, возьми двоих. Пригляди, чтобы не ушел кто ненароком. А то ведь нас Тивас в таком разе до смерти заклюет.
   А рогоглазый тем временем демонстрировал свои тактико-технические таланты. Вбил свое копье в чехол, вырвал меч из ножен и завертел его, окружив себя мутной пеленой блистающей стали. Умел дядька. Явно умел.
   – Дозволь мне, алдар, – рокотнул сбоку Хамыц. – Я с ними еще за Артага не расплатился.
   Не улыбался теперь наш веселый певун. С того самого момента не видел я на его лице веселья, как застал на том злосчастном поле держащим на коленях голову своего израненного коня. Хамыц поднял лицо, залитое слезами.
   – Я его в табуне вот таким взял, – и поднял руку на уровень своего плеча. – С рожка кормил. А сегодня он на дыбы встал, когда увидел, что стрелки ударили. Меня закрыл. А сам вот, – беспомощно шевельнул подбородком.
   Вся грудь жеребца была истыкана смертоносными железками. Хамыц поднял его тяжелую голову, лизнул в бархатистый нос. Тот, вывернув голову, глянул в лицо хозяину и коротко заржал.
   – Там тебе лучше будет. – Хамыц прижал голову к груди и одним движением вбил кинжал в основание черепа. Медленно, тяжело встал.
   – Там ему лучше будет, брат мой, – положил я ему руку на плечо.
   – Да, – качнул он головой.
   С тех пор я не видел улыбки на его лице. Лишь дважды дрогнули крепко сжатые губы. Когда жутко гудящие его стрелы выносили из седел рогоглазых.
   – Да, брат мой. Он твой.
   Мрачной горой двинулся вперед Хамыц. Грозно упала вечно веселая Высокая Сестра, скользнул на руку из-за спины стальной шишковатый щит. Нерадостно шел в бой мой соратник.
   Доехал. Встал. А соперник его веселился всячески. Облитый алой лакированной кожей, в серебристом мрачном шлеме, смотрелся он куда как праздничнее, чем похожий на грозовую тучу Хамыц.
   Полыхнули алые крылья широкого плаща, и яркой молнией рванулся ему навстречу рогоглазый, зажав под мышкой копье. И завыла, и завизжала своей косматой бахромой ему навстречу раскрученная над головой Высокая Сестра. Непонятно было, откуда ударит Хамыц.
   Я, честно говоря, перепугался. Ведь мне, воспитанному на рыцарских фильмах, его метода конного боя показалась заведомо проигранной. Темен был, каюсь.
   Помноженный на вес коня удар рогоглазого, наверное, был страшен. Но, громко звякнув по шишковатому щитку, копье минуло Хамыца, не причинив ему вреда.
   Хамыц же бил копьем сверху, как дротиком. Высокая Сестра с грохотом ударила торцом в щит рогоглазого, отчего по нему зазмеилась длинная трещина, расколовшая ею почти надвое. Затем, крутанувшись над головой, слегка зацепила полощущийся за плечами плащ, полоснула по тяжелой ткани широким наконечником, и тот, последний раз всплеснув на ветру раненой птицей, мягко опустился в высокую траву.
   Почти на месте развернул коня Хамыц, вскинул вверх Высокую Сестру. Честно говоря, не ожидал, что так громко заору. Чего уж говорить о буйных детях Средневековья.
   – Калман, – позвал я, когда отшумели вопли.
   – Да, старший.
   Я удивленно глянул на него. Ладно, потом разберемся.
   – Когда Хамыц этого срубит, атакуем сразу. В лоб не идем. Вскользь. Бьем стрелами. И уходим сразу. Потом возвращаемся.
   – И бьем стрелами.
   – Да. Прямой бой не принимаем. И еще. Там, среди тех, двое в черных плащах. С капюшонами. Убей их.
   Он согласно кивнул головой. Конечно, Тивас, может, на меня и рассердится, только уж очень много из-за этих ребят суеты. Цинично, но верно. Нет человека, нет проблемы.
   А рогоглазый наконец остановился. Стряхнул бесполезный щит. Потряс рогатой башкой и тронул коня.
   Только вот если нас результаты первой схватки порадовали, оппонентам они явно не занравились. Хамыц, парень умный, близко к злыдням подъезжать не стал. Только и те не лыком шиты, по-своему решили социальную справедливость восстановить. Так как ее понимали, наверное.