Гамильтон Лорел. Сны инкуба

   — Значит, они знали людей, которые предложили их подвезти? — спросила я.
   Это, похоже, до неё дошло. Она нахмурилась, глаза у неё забегали из стороны в сторону, как пойманные.
   — Никто, кого мы знаем, не тронул бы Стиви или Кэти.
   Она была уверена в более странной вещи, но в этой вот уверена до конца не была. Где-то в ней ещё осталось достаточно логики понимать, что они сели в машину либо к незнакомым, либо к знакомым. Других возможностей не было.
   — В полиции считают, что их могли заставить сесть в машину, может быть, под угрозой оружия.
   Барбара качала головой, не переставая.
   — Я представить себе не могу, чтобы кто-то наставил на них пистолет. Я просто не могу представить себе человека, который такое сделал бы.
   Муж потрепал её по плечу:
   — Барб, может, ты подождёшь снаружи, пока я договорю с миз Блейк?
   Она продолжала качать головой.
   — Нет-нет, она нам поможет. Она вернёт Стиви, и он скажет нам, кто сделал такое с ним и с Кэти, и будет лучше. Мы же должны знать, кто способен на такой ужас. — Она посмотрела на меня, и на миг её глаза прояснились. — Стиви и Кэти никогда бы не сели в машину к чужим людям. Мы с ним об этом говорили. Он знал, что если кто-то наставит на него пистолет и потребует сесть в машину, то жизнь ему не сохранят. Мы об этом говорили все время, с тех пор, как он совсем ещё маленький был. — У неё пресеклось дыхание, но она не плакала — пока что. — Он бы сделал так, как я ему говорила. Он бы схватил Кэти и побежал в лес. Машина стояла рядом с лесом. Они могли бы там спрятаться. Это был кто-то, кого он знал, или она знала. Мы этого человека знали, миз Блейк, — сказала она, меняя настрой. — Нашего мальчика убил кто-то, кто бывал в нашем доме, ел с нами, дарил нам цветы. Кто-то, кого мы знаем — монстр, и мы не знаем, кто.
   Вот это действительно ужас. Не только то, что сына и его девушку убили, но то, что убийца — среди знакомых Браунов.
   Каково это — всматриваться в лица своих друзей, товарищей своих детей и думать: это не ты? И не ты? Кто из вас?
   Я даже не могла с ней спорить — статистика показывает, что процентов восемьдесят жертв убивают знакомые. Противно, но правда.
   — Вы сказали — монстр. Вы имели в виду то, что вашего сына убили, или то, как это было сделано?
   Может быть, там было замешано что-то сверхъестественное. Может быть, они не по одной только причине пришли ко мне, и хотелось надеяться, что я смогу им чем-то помочь.
   Она закрыла лицо руками и заплакала, уже не тихо.
   Стив Браун заговорил, перекрывая её всхлипы, будто уже раньше их слышал.
   — То, что с ними сделали, миз Блейк, как это сделали — это было чудовищно.
   Он не был похож на человека, который бросается этим словом.
   Барбара Браун качалась взад-вперёд, взад-вперёд, рыдая. Наверное, действительно так громко, как мне казалось, потому что у меня на столе зазвонил телефон.
   Я вздрогнула, но взяла трубку. Звонила Мэри, наша умная секретарша.
   — Все там в порядке? — спросила она.
   — Нет, — ответила я.
   — Мне притвориться, что у вас очередной клиент?
   — Через пятнадцать минут.
   — Или раньше, если станет громче?
   — Да, это было бы хорошо.
   Я повесила трубку, пообещав про себя послать Мэри цветы или коробку конфет, или цветы с коробкой конфет.
   Стив Браун пытался успокоить жену. Она перестала качаться и прислонилась к нему. Рыдания стали тише — слегка. Когда её синие глаза снова обратились ко мне, в них опять было это обещание насилия. Если она узнает, кто это сделал, — не знаю, что она сделает с этими людьми. Глядя ей в глаза, я сомневалась, что она будет ждать суда и решения присяжных.
   Она заговорила так быстро, что слова налезали друг на друга.
   — Они изнасиловали Кэти, изнасиловали, а Стиви изувечили, отрезали… — Она замолчала, прижав руки ко рту, глаза вылезали из орбит. Мало разумного осталось в этом взгляде.
   Я глядела на неё, обращаясь к Стиву Брауну:
   — Значит, кто-то их подвёз, когда у них сломалась машина, и потом…
   — Их нашли в каком-то сарае в лесу, — сказал он, — и они оба были изнасилованы. — Он говорил так спокойно, будто ничего не чувствовал. Может быть, так оно и было. Он вынужден был затолкать боль внутрь, потому что страдания Барбары были для него важнее, они его поглощали.
   — Ему отрезали… они его кастрировали. — У него задрожало веко. — Он был ещё жив.
   Голос Стива Брауна стал тише.
   — Полиция не нашла, — сказала она, и голос её готов был сорваться на визг. — Не смогла найти. Эти чудовища унесли от него кусок с собой, и полиция не смогла найти. Пришлось похоронить его так. Унесли, и мы не смогли найти его.
   Она говорила громче, громче, ещё не орала, но почти. На самой грани жуткой истерики.
   — От Кэти они ничего не отрезали. Почему они её не порезали? Почему только Стиви? Почему? Зачем они это забрали? Зачем?
   Будь у меня дротиковый пистолет, заряженный валиумом, я бы пустила его в ход. Но у меня его не было. Ужасно, мерзко, но я ничем не могла им помочь, а кошмаров мне и своих хватает. Этот монстр был человеком, а я по таким монстрам не эксперт.
   В конце концов я решила прервать этот поток:
   — Миссис Браун, миссис Браун! Барбара!
   Я орала, но она меня не слышала. Она ушла, погрузилась в своё страдание, скорбь, утрату. Я орала, но некому было меня услышать.
   Мэри открыла дверь и что-то сказала — дважды, потому что в первый раз я не расслышала за криками миссис Браун.
   — Анита, пришёл твой следующий клиент. Ты уже на пятнадцать минут задержалась.
   Смотрела Мэри на меня, но слегка расширенными глазами. Когда-то она была секретарём у адвоката по уголовным делам и к истерикам привыкла, но либо сейчас столкнулась с неизвестным ей вариантом, либо они ей все равно нравились не больше, чем мне.
   — Я воспользуюсь другим кабинетом, мистер Браун. А вы с женой тем временем придёте в себя.
   Барбара Браун бросилась ко мне.
   — Миз Блейк, миз Блейк, умоляю вас, помогите нам! — Она схватила меня за лацканы жакета. При этом её рука задела пистолет, и она на секунду остановилась, но только на секунду, а потом крепко вцепилась пальцами в ткань. Будь она мужчиной, могла бы дёрнуть меня к себе, но она этого не сделала — просто цеплялась за меня и умоляла:
   — Стив, Стив, пожалуйста, покажи ей чек!
   — Барбара, она не станет нам помогать.
   Она ещё крепче вцепилась в мой жакет, собирая ткань в кулаки. Жакет был женский, и в нем просто не было достаточно материала, чтобы так с ним обращаться. Ткань стянула мне плечи, стесняя движения, и стало невозможно потянуться за пистолетом. Вряд ли Барбара настолько потеряет над собой контроль, что он мне понадобится, но у меня есть правила. Никто не встанет между мной и моим оружием. Никто. Беда была в том, что я не могла сообразить, как мне освободиться, не травмируя её физически. Этого мне не хотелось.
   — Стив, покажи ей чек!
   Она была ко мне близко-близко, как для поцелуя. Очень неудобная позиция для схватки.
   — Покажите мне то, что она хочет, мистер Браун.
   Я говорила очень спокойно, без малейшего гнева, никак не выдавая своей истинной мысли: уберите её от меня к чёртовой матери. Не то чтобы я была бесчувственной, но когда кто-то вламывается в моё личное пространство, я этого терпеть не могу.
   С извиняющимся лицом он вытащил что-то из внутреннего кармана пиджака. Это был банковский чек. Мистер Браун держал его так, чтобы я могла рассмотреть чек как следует. Он был на сто тридцать тысяч долларов, к оплате наличными.
   — Возьмите чек, миз Блейк. Мы его подпишем для вас сегодня же, сейчас же.
   Я покачала головой и бережно накрыла руки миссис Браун ладонями. Я твёрдо была намерена освободиться.
   — Я не могу взять ваш чек, миссис Браун.
   Я попыталась оторвать её руки, но она только вцепилась крепче. Жакет уже никогда не отутюжить.
   — Это все наши сбережения, но мы можем заложить дом. Мы предложим вам больше.
   Глаза её блестели прямо перед моими. Слишком ярко блестели, и я подумала, не принимает ли она что-нибудь — по рецепту врача. Если так, то врач ей выписал не тот рецепт.
   Я не могла оторвать её от себя, не сделав ей больно, а этого мне все ещё не хотелось. Я потрепала её по рукам, стараясь быть дружелюбной.
   — Дело не в деньгах, миссис Браун. Если бы я могла поднять вашего сына и узнать, кто это сделал, я бы так и поступила. Видит Бог, я бы это сделала, но так не получится.
   В дверях возник Натэниел и посмотрел на меня вопросительно, дескать, мне что-нибудь сделать? Я не могла придумать, что бы он мог сделать, и потому едва заметно покачала головой.
   Мэри, очевидно, сходила за Бертом, потому что он появился в дверях вслед за ней.
   — Миссис Браун, будьте добры немедленно отпустить Аниту. Я вам говорил уже, что ничего из этого не выйдет.
   Он говорил ровно, почти нараспев, будто ему не впервые приходилось этим заниматься. Мне раньше не была нужна его помощь, но ведь не у всякого есть моё обаяние и умение запугивать. Обычно присутствие пистолета приводит клиента в чувство, но Барбаре Браун было на него глубоко плевать.
   Она только глянула на Берта и тут же повернулась ко мне, не отпуская мой жакет.
   — Вы не откажете нам, миз Блейк. Если вы откажете, все так и останется — навсегда. — Она стала меня трясти при каждом слове: — А оно, — рывок, — не может, — рывок, — так остаться!
   Ещё рывок.
   О матерь Божия, как же мне ей помочь и как оторвать её от себя, не сделав хуже? У нас есть психологи, к которым мы посылаем клиентов, но вряд ли она к ним пойдёт. Она сейчас не на стадии «может быть, мне к психотерапевту сходить?». У неё стадия другая — «я с ума сойду!»
   Я прекратила попытки оторвать её от себя, но мне надоело, что меня трясут, и я решила попробовать правду:
   — Убитый зомби убивает своего убийцу.
   — Я и хочу, чтобы их убили! — почти выкрикнула она, брызгая на меня слюной — случайно.
   — Такой зомби прокладывает себе путь сквозь все и всех, пока не убьёт своего убийцу. Я сама видела, как гибли ни в чем не повинные люди.
   — Стиви так не будет, — сказала она, пододвинувшись ко мне так близко, что мне пришлось отклонить голову назад, но она как следует забрала руками мой жакет, и деваться мне было некуда. — Стиви всегда был тихий мальчик. Он никого никогда не тронул. Он нам просто скажет, кто сделал этот ужас.
   — Миссис Браун, Барбара! — Она поглядела на меня, и где-то в этом взгляде ещё теплился огонёк здравого рассудка. — Это был бы не Стиви, Барбара. Это был бы ходячий мертвец. Не ваш сын, а просто анимированный труп.
   Она опустила голову, я теперь видела только её светлые волосы. Плечи её обмякли, и я подумала, что до неё достучалась.
   — Миссис Браун, — вмешался Берт, — пойдёмте сейчас ко мне в кабинет, все успокоимся и не будем никому мешать работать.
   Наверное, дело было в этих словах — «мешать работать». Она закаменела, и у меня была секунда на решение, готова ли я освободиться от неё силой. Но я заколебалась, и этого хватило. Она держала меня так близко, что я не могла отодвинуться, и руку тоже не могла поднять. А она вцепилась мне в лицо ногтями. Только для этого ей пришлось одну руку отпустить, и я вскинула освободившуюся руку, блокируя вторую попытку выцарапать мне глаза. Она отпустила и вторую руку, но я схватила её за запястье и шагнула назад, потянув её на себя, и она по инерции повернулась за мной и оказалась на коленях, одна рука заведена за спину, а моя вторая рука держит её поперёк плеч. Не настоящей удушающей хваткой, потому что я надеялась, что кто-нибудь её от меня оттащит, пока до этого не дошло.
   Царапины на лице горели от левого глаза до середины щеки. Ещё не ощутив первую струйку крови, я знала, что она будет — просто ощущение такое.
   Она орала — громко, прерывисто.
   Ближе всех к нам оказался мистер Браун.
   — Вы ей делаете больно!
   — Я ей? Это она пыталась мне глаза выцарапать!
   Я держала её не так сильно, как надо бы — все ещё хотела обойтись по-хорошему с обезумевшей от горя бедной женщиной. Она вывернулась и полоснула меня ногтями по руке. Я завела локоть ей под горло и резко потянула вверх руку у неё за спиной. Она вскрикнула, но тут же замолкла, потому что я придавила ей шею. Я знала, как держать удушающую хватку, пока противник не потеряет сознание, и при этом не раздавить трахею и ничего глупого не сделать. Признаю, я несколько вышла из себя, но все равно мистер Браун не должен был делать того, что он сделал.
   — Отпусти её! — заорал он.
   Я спокойно — наверное, — сказала:
   — Если вы не можете с ней справиться, приходится мне.
   Она вырывалась, и я прижалась к ней головой. Тут одновременно Мэри закричала, и Натэниел тревожно вскрикнул:
   — Анита!
   Я подняла глаза и только увидела, как Стив Браун ударил меня в лицо.
   У меня голова качнулась назад, перед глазами поплыло, как когда телевизор не в фокусе. Сразу больно не было, это тебе не царапины. Обычно о серьёзности раны можно судить по тому, как скоро появляется боль. Быстро — ерунда, долго — плохо.
   Удар был хорош, тяжёлый и точный. Стив Браун, наверное, ожидал, что я свалюсь, потому что лицо у него было удивлённое. А может, он никогда не бил женщину так сильно, или вообще никогда не бил. Настала долгая секунда, из тех, что тянется вечность, а на самом деле — одно мгновение.
   Я видела, как шевелятся его губы, но не слышала слов. Слышала я только высокий белый гудящий шум, да ощущала вкус крови на губах. Неважно, что кровь была моя, важно, что это была кровь, а я была в гневе.
   И я почуяла запах кожи Барбары Браун под запахом духов, запах соли, болезни — да, болезни от горя, тяжёлым ядом выступавшего из пор. Она ранена, ей больно, и я могу положить конец этому страданию. Я прижалась к её телу — поближе, чтобы её муж не мог меня ударить, не рискуя попасть по ней. И я слышала, как бьётся её сердце — так громко, так отчётливо. Тяжёлый, мясистый звук, не тот едва слышный, что звучит у врача в стетоскопе. Так звучит сердце, если вдвинуть ухо в чужую грудь. Так звучит жизнь, бьющаяся в теле, бьющаяся быстрее и быстрее. Барбара Браун раньше не пахла едой, но запахла теперь, когда в организм хлынула первая струя адреналина. Какая-то часть её сознания, которую она сама не могла бы назвать, чуяла опасность — близкую, очень близкую.
   Наверное, я закрыла глаза, потому что ощутила, как он надо мной навис. И когда открыла, увидела, что Стив Браун собирается ко мне прикоснуться. Наверное, хотел оттащить меня от жены за волосы, но я перехватила его руку и остановила — да, остановила своей рукой. Она казалась миниатюрной на его массивном запястье, но мышцы у меня крепкие, и когда он попытался вырваться, у него не получилось.
   Я продолжала держать его жену на коленях, другой рукой заведя ей руку почти до плеч за спиной. Мелькнула далёкая мысль, что если потянуть сильнее, кость выйдет из сустава. И тут же другая мысль, поближе: чтобы её съесть, придётся все равно разрывать на части. Мы же будем её есть?
   Я всегда думала, что мой зверь — создание страсти, потому что его вызывают те же эмоции, что возбуждают страсть. А это было не страстно, а бесстрастно. Не было чувства добра и зла. Не было сочувствия, ощущения, что эти двое — собратья по человечеству, и нехорошо причинять им вред. Даже в голове такого не было. Они на меня напали, а я голодна, и от неё так хорошо пахнет — и так плохо. Пахло болезнью, и я поняла, что это лекарства. Они ощущались в её поте — едкие, горькие.
   Я выпустила её так резко, что она упала на ковёр, но Стива Брауна я продолжала держать, и притянула его к себе, протащив мимо его жены, потому что он наклонился посмотреть, что с ней, и от моего рывка потерял равновесие. От него пахло страхом и гневом, но больше ничем. Он был чист.
   Он споткнулся, и я засунула руку ему под рубашку, другой подтаскивая его к себе. Теперь я слышала его сердце, оно колотилось, такой глухой, мясистый звук… такой приятный…
   Услышав позади себя движение, я резко обернулась, увлекая за собой Стива Брауна, свалив его подножкой, даже не подумав, и он оказался у моих ног, на земле. Еда и должна лежать на земле.
   Натэниел трогал меня за лицо. Я отдёрнулась, будто он меня ударил, но при этом прикосновении у меня в голове заревело. Кричала женщина. Мэри повторяла:
   — Мне вызвать полицию?
   — Нет, — ответил Берт, — сами справимся.
   Я усомнилась, но тут мой взгляд упал на мистера Брауна. Он смотрел на меня расширенными глазами, будто боялся. Я отпустила его, точно обожглась, попятилась, налетела на Натэниела. Не глядя, поймала его за руку и вцепилась в неё. От прикосновения стало легче думать. Натэниел вызывал у меня мысли о сексе или пище, но сегодня он помог мне вспомнить о том, что я человек, и о том, что это значит.
   — Помоги, — шепнула я.
   — Всем выйти! — велел он.
   Все глаза обернулись к нему.
   — Вон, вон, все! — заорала я и попыталась к ним броситься, но Натэниел перехватил меня за талию, и я не стала сопротивляться. Заставила себя не сопротивляться. Но продолжала кричать: — Вон, все выйдите вон!
   Стив Браун ухватил жену за руку и поволок к двери. Наконец и Берт зашевелился, взял её за другую руку, помогая. Смотрел он на меня так, будто никогда раньше не видел — может быть, так оно и было. У Берта дар видеть только то, что он хочет видеть.
   Мелькнуло побледневшее лицо Мэри, и дверь захлопнулась, а крик «Все выйдите вон!» сменился бессловесным, бесформенным воплем. Резкие выкрики вырывались у меня из глотки, пока она не охрипла и я не свалилась мешком на руки Натэниела.
   До сих пор я ощущала своего зверя как большую собаку или кошку, которая трётся мехом о моё тело и сознание, но сегодня я поняла, что это в звере ещё не самое опасное. Самое опасное в том, что он — животное, а животные не различают добра и зла. Я орала, потому что прекратить и делать что-то другое означало риск, что может вернуться то же намерение, и я не была уверена, что смогу противостоять ему второй раз.

Глава тридцатая

   Натэниел звал меня по имени, но я не могла ответить. Я боялась ответить. Боялась, что если я хоть на миг задумаюсь, тот холодный разум снова возьмёт верх. Натэниел упал на колени, держа меня по-прежнему за талию. Это внезапное движение меня спугнуло, заставило прекратить крики, будто щёлкнули выключателем. Второе сознание вплыло в тишину. Но оно уже не было холодным, оно было испуганным. Леопарды — одиночки, и только три причины бывают у диких леопардов для встречи: подраться, потрахаться или сожрать. Он тот, кто либо набьёт нам морду, либо нас оттрахает, либо сожрёт. В этом страхе, ревевшем у меня в мозгу, других вариантов не было. Я-то думала, что понимаю, что такое реакция «дерись или беги», но такого и близко не было. Все, что я испытывала как человек, было бледной тенью этого. Потребность ударить или удрать пронизывала меня до костей. Все тело гудело ею, все сильнее, все быстрее, потому что драка будет насмерть.
   Я заставила себя не паниковать, не вырываться, не отбиваться от Натэниела. Можно из этого выбраться. Я это знала, и второе сознание тоже знало это. Можно выбраться. Можно спастись. Но то немногое, что осталось во мне ещё от человека, знало, что Натэниел нас не тронет. Мы должны дать ему нас сдержать, должны, потому что я знала, что ещё можно спастись. Чего я не знала — так это того, что будет, если я вырвусь. Что если Натэниел не сможет меня удержать, чтобы я снова думала, как разумное существо? Я не хотела этого выяснять, потому что ничего хорошего точно не будет, а будет такое, с чем я потом жить не смогу.
   Я заставляла себя не двигаться. Не сопротивляться, когда Натэниел опускал меня на пол, обмякнуть в его руках, когда он навалился сверху. Тот, второй разум просто завизжал, когда тело коснулось ковра. Он вопил, что нас убьют, и он в это верил. У него здесь друзей не было. Я всегда думала, что мой зверь — хотя бы отчасти волк Ричарда, но сейчас я знала, что это не так. То, что боролось со мной, никогда не понимало общественного порядка стаи. Для него была только дичь, соперники, партнёры по спариванию и детёныши. А детёнышем я уже не считала Натэниела ни в малейшей степени.
   Я позволила ему положить себя ничком на ковёр. Юбка оказалась слишком короткой, чтобы расстелиться по полу, и она стала задираться. Тело Натэниела прилипло к моей спине, руки держали мои запястья. Я старалась подавить вопящий голос у себя в голове, лежать тихо, позволить Натэниелу держать меня изо всех сил. Он не был обучен фиксировать человека на полу, и делал только то, что умел, раздвигая мне ноги бёдрами, чтобы я не могла встать на колени и его сбросить. Юбка задралась так высоко, что ничего уже не было между ним и мною, кроме моих трусиков и его брюк. До ужаса беззащитное положение. Даже то во мне, что ещё было мной, этим не было довольно. Потому что, как только тебя вот так прижмут, то от тебя ничего не зависит. А я люблю, когда есть выбор. Выбор — это возможность спастись.
   Натэниел мне плохого не сделает. Не сделает. Не сделает.
   Я повторяла это снова и снова, пока он пристраивался. Зверь во мне знал, что в этом положении он может нам спину поломать. Для меня самой это выглядело как подготовка к изнасилованию. Я знала, что Натэниел этого не сделает, и ещё знала, что если собираешься кого-нибудь изнасиловать, то надо сначала одежду снять, а потом уже ставить в такую позу, потому что иначе руки у тебя будут заняты, а штаны сами не расстёгиваются. Логически рассуждая, мне ничего не грозило, но логика не всегда побеждает страх. Зверь боялся, потому что другому леопарду доверять не умел. Я боялась, что будет, если самая недоминантная личность среди всех мне известных не сможет меня достаточно подавить, чтобы я не вырвала ему горло или не проломилась через хилую перегородку офиса и не растерзала всех, кто снаружи. Что Натэниел мне плохо не сделает, я верила — я не верила, что он сможет меня удержать и обезопасить всех остальных. Разве не умолял он меня сегодня утром всадить зубы ему в шею и пустить кровь? Я боялась, что он… ну, не дотягивает. Не дотягивает до леопарда, до мужчины, до личности, наконец. Сомнения питали страх, страх раздувал сомнения, и я потеряла — потеряла себя, потеряла контроль.
   Последней ясной мыслью, пока ещё панический страх не заволок сознание, была такая: «Подняться с пола!» Я должна была встать. Я все забыла, даже забыла, как пользоваться собственным телом, как драться. Остался только страх, а страх не строит планы — он реагирует.
   Расслабленная неподвижность, к которой я себя вынудила, пропала, и я заметалась, стала бросаться из стороны в сторону, вскидываться. Я билась всем телом, каждой мышцей. Все, что во мне есть, я в буквальном смысле бросила на одно — подняться с пола.
   Натэниела швыряло вместе со мной. Он изо всех сил старался удержать мои руки на полу, прижать бедра, не дать свести ноги, чтобы я не поднялась на колени и его не сбросила. Я чувствовала, как он борется, но он не привык быть сверху.
   Бросившись влево, я приподняла нас обоих. Он немедленно придавил нас обратно, и я ощутила, насколько он мог бы быть силён. С огромной силой придавил он меня к полу. Я ничего не смогла бы сделать против этой силы, если бы он захотел отпустить одну мою руку и полезть ещё куда-нибудь, но он держал оба моих запястья, и пусть я не могла подняться, но и он не контролировал меня полностью.
   Что-то он говорил, не знаю уж, сколько времени повторял это, но я только теперь поняла.
   — Анита, не заставляй меня делать тебе больно, Анита, прошу тебя, прошу, пожалуйста! — Он почти выкрикнул последнее слово.
   Испуг в его голосе сказал моей леопардихе, что мы побеждаем. Мы его заставили нас бояться, и он нас отпустит. Пришпоренная кошка вместе со мной бросилась опять влево. Так, если сейчас он не стукнется спиной о стол, мы начнём кататься на спине и стряхнём его. Я снова закричала, но уже не в страхе, а торжествуя.
   Мы смогли сесть, прижав Натэниела спиной к столу. Ногами он ухватил меня вокруг талии. Я вцеплялась в них ногтями, а часть моего сознания не понимала, почему штаны не разлезаются кровавыми полосами. Одна его рука обхватила меня поперёк груди, и только потом до меня дошло, что он ладонью накрыл рукоять пистолета. Второй рукой он вцепился мне в волосы, да так, что я вскрикнула. Шею мне обожгло раскалённое дыхание Натэниела. Леопардиха кричала, что он нам сейчас шею перекусит, а человеческая половина просто была сбита с толку. Натэниел меня укусил.
   Он погрузил зубы мне в кожу, в плоть. Я почувствовала, как они входят в меня, и перестала отбиваться. Как будто щёлкнул выключатель, о котором я даже не подозревала. Сначала я просто перестала отбиваться, руки повисли вдоль тела. И тело расслабилось, и вместо боли пришло тепло и утешение.
   Натэниел рычал, не разжимая зубов, и у меня из горла вырвался стон. Рычание перешло в мурлыканье, а так как зубы его сомкнулись у меня на позвоночнике, этот низкий, глубокий ритм побежал по позвоночнику вниз, и тело загудело камертоном.
   Я вскрикнула — уже не от страха или торжества.
   Он ослабил кольцо ног вокруг моей талии, но я лежала, обмякнув, прислонившись к нему. Он медленно, напряжённо расплёл ноги, будто ждал моей реакции, но мне было не до реакций. Я ждала, ждала, чтобы он овладел мною — да, овладел, другого слова не подберу. Такое было чудесное ощущение, мир, покой, безопасность.
   Он не выпускал мою шею из зубов, рукой держа меня за волосы, но вторую руку стал медленно убирать. Я тонула в нем. Я скользила вдоль него, удерживаемая только зубами на шее и рукой в волосах. Юбка задралась выше пояса и ползла ещё выше, пока сползала я. Натэниел обхватил меня рукой за талию, задрав юбку ещё выше — случайно, думаю. Он встал на колени, увлекая меня за собой, и медленно убрал руку с моей талии. Я осталась стоять на коленях, чуть покачиваясь, потому что все мышцы расслабились, успокоились. Мне стоило усилий остаться стоять и не свалиться на пол, хотя помогали его рука в волосах и рот, держащий за шею. И эти усилия помогли мне начать возвращение в собственную голову — понемногу, не до конца, но меня здесь стало больше. Достаточно, чтобы и тревожиться, и наслаждаться из-за его укуса. Тревожиться, потому что как будет, когда он меня отпустит, вернусь ли я к тому холодному разуму? И наслаждаться, потому что та часть меня, что была не просто кошкой, млела от этой крепкой хватки, ощущения зубов в шкуре.