Гамильтон Лорел. Сны инкуба

   Мы вышли на площадку сбоку от парковки. Купер сообразил, что происходит, потому что даже с поломанной челюстью он обратился ко мне. Сначала слова шли туго, но стали идти быстрее. Страх преодолевает боль.
   — Ты — слуга-человек Жан-Клода. Разве то, кем я был, отличается от этого?
   — Я не убивала невинных гражданских лиц только за то, что мой мастер не любит стриптизерш.
   — Я больше положил народу как охотник, чем как вампир, — сказал он и попытался обернуться посмотреть на меня, но это, очевидно, было слишком больно.
   Мы оказались на пятачке травы — с одной стороны цветы, с другой парковка.
   — Здесь нормально, — решила я.
   Зебровски обернулся, и Смит вместе с ним. И вампира они повернули, так что теперь мне было видно его лицо.
   — Я убиваю, потому что так говорит закон, а не потому, что мне так хочется, — сказала я.
   — Ты врёшь.
   — На колени, — сказала я.
   Он стал сопротивляться — я его могу понять. Тогда я выстрелила ему в ногу, и он свалился на землю. Я не ожидала, что буду стрелять в него так сразу, или что буду стрелять не насмерть. Отдача от пистолета разошлась по телу оживлением, будто от пистолета исходил адреналин. Кожу руки закололи мурашки.
   Смит побледнел, Зебровски был угрюм. Но они не выпустили его рук, хотя он уже был на земле.
   — Могу это сделать быстро, Купер, могу медленно. Выбирать тебе.
   Голос у меня был пуст. На лице ничего не отражалось. Я только смотрела на него и знала, что если он будет отбиваться, я буду стрелять дюйм за дюймом, пока он не будет слишком тяжело ранен, чтобы уйти, и можно будет сказать Смиту и Зебровски, чтобы отошли, не опасаясь фокусов с его стороны.
   Он продолжал отбиваться, и я выстрелила ещё раз.
   Смит выпустил его руку:
   — Не могу я! Так нельзя!
   — Тогда уберись от него к едрене матери, — сказала я со злостью в голосе, потому что была согласна со Смитом. — Зебровски?
   — Я здесь.
   Он говорил очень осторожным голосом.
   Я направила пистолет на Купера, и моё тело наполнилось тишиной, злость ушла, уступив место лишь потрескиванию белого шума в голове.
   — Отойди.
   Он отошёл, и Купер попытался левитировать. Я так и думала. Две пули я всадила ему в середину тела, и он рухнул на землю. Он не мог летать в церкви, когда был здоров, и я решила, что он вряд ли лучше справится раненый. Так и вышло.
   Я пошла к нему, держа пистолет двумя руками, направляя в середину его лба.
   — Тебе это доставляет удовольствие, — сказал он и издал какой-то горловой звук. На губах его была кровь — его кровь.
   — Нет, — ответила я, — не доставляет.
   — Ты врёшь, — снова повторил он и попытался сплюнуть кровь мне на ноги, но челюсть, наверное, слишком болела, и он дёрнулся в судороге.
   — Я не хочу тебя убивать, Купер, и мне это не доставляет удовольствия.
   Он посмотрел на меня недоуменно.
   — У тебя внутри ощущается пустота. Мне нравилось убивать.
   — Тем лучше для тебя, — ответила я и знала, что надо бы спустить курок, положить этому конец. Никогда не давай им разговаривать.
   — Тебе это действительно не доставляет удовольствия? — спросил он.
   — Нет, — ответила я, глядя в его карие глаза.
   — Как же ты тогда с ума не сойдёшь?
   Я медленно выпустила из тела весь воздух, и мир сузился до середины его лба. Но я все ещё видела его глаза, такие живые, такие… настоящие. И ответила:
   — Не знаю.
   Удар пули отбросил его назад. Он упал набок, а я встала над ним, держа пистолет двумя руками, потому что, мёртв он или не мёртв, а моя работа не окончена.
   У него была крошечная дырка в середине лба над удивлёнными глазами. Я стреляла ему в лоб, пока крышка черепа не брызнула мозгами и костью. Отсечение головы — штука хорошая, но расплескать мозги по лужайке тоже помогает. Я перенесла прицел на грудь и стала стрелять, пока не опустела обойма. Достав из пояса запасную, я перезарядила оружие и продолжала стрелять, пока через дыру не стало видно насквозь. По закону я не имею права возить с собой набор для ликвидации вампиров, не имея на руках ордера. Из дому я выходила без ордера, и потому обрез дробовика остался дома вместе с кольями и мачете. Пистолетами тоже можно эту работу сделать, но больше уходит времени и чёртова уйма патронов.
   Эхо последнего выстрела звенело в ночи. В ушах у меня стояла звенящая тишина, как бывает, когда стреляешь так много и так близко без защиты на ушах. Я стояла над телом, одной ногой на его плече, прижимая к земле. Не помню, как я туда поставила ногу, но стрелять в землю куда как безопаснее, чем в ночь. Не все пули застрянут в теле, особенно если ты в этом теле хочешь пробить дыру.
   Первым ко мне вернулся из звуков шум крови в собственных ушах, пульс собственного тела. Потом раздался другой звук, на который я обернулась. Малькольм привёл свою паству посмотреть, или они сами вышли, и он не смог им помешать, а потому вышел с ними. Как бы там ни было, их сейчас сдерживали постовые. Вампиры и несколько человек стояли и глазели на меня. Впереди стояла девочка, и я даже подумала, какого черта себе думают её родители, потом поняла, что она вамп. Мне трудно было сосредоточиться, но она была стара. Старше той женщины, что держала её за руку, притворяясь её мамой.
   Я щёлкнула обоймой пистолета, проверяя, сколько осталось патронов. Не помню, сколько раз я стреляла, а обоймы взяла с собой всего две — дура. Мне надо было перезарядиться, попасть к себе в джип или домой. Вставив обойму обратно, я загнала её ладонью на место. Кто-то из вампиров вздрогнул, услышав тихий щелчок. Почему-то, когда они все тут стояли и на меня смотрели, убирать оружие мне не хотелось. Я не думала, что они бросятся, но назвать это сборище дружелюбным было бы трудно.
   Зебровски подошёл ко мне.
   — Давай-ка уведём тебя отсюда, — сказал он, и либо он это прошептал, либо ещё слух ко мне не вернулся. Но спорить я не стала. Я позволила ему отвести себя к его машине, а Смиту и Маркони — прикрыть нам спину.
   Когда мы проходили мимо, я заметила в толпе Эвери. Он уже не был рад меня видеть. Медовый месяц, кажется, закончился. Зебровски усадил меня на место пассажира, и я краем глаза заметила движение. Это были Нечестивец и Истина. Они стояли у входа в церковь. Вид у них не был огорчённый. Истина мне кивнул, а Нечестивец послал воздушный поцелуй.
   Я пристегнула ремень и помахала им ладонью.
   — Ты сегодня завела новых друзей, — заметил Зебровски, врубая передачу и медленно подавая машину вперёд. Надо было миновать близко стоящую группу вампиров. Они смотрели на нас с пустыми, ничего не выражающими лицами.
   — Ага. Я всюду завожу друзей.
   Он сухо и коротко засмеялся.
   — Анита, ради Бога, тебе обязательно надо было пробивать ему дыру в груди?
   — Вообще-то да.
   И мой голос тоже никак нельзя было назвать дружелюбным.
   — Я бы на твоём месте какое-то время подальше держался от этой церкви. Они запомнят сегодняшнюю ночь.
   Я привалилась головой к спинке сиденья и закрыла глаза.
   — Ага. Я тоже.
   — Ты как, ничего?
   — Нормально. Паркер ещё не звонил?
   — Звонил. Я ему сказал, что ты пробиваешь дыру в груди одного вампира. Он сказал, что ты можешь ему перезвонить.
   Я открыла глаза и уставилась на него:
   — Ты ему так и сказал?
   — Ага, — осклабился он.
   Я покачала головой:
   — Дай-ка мне этот чёртов телефон.
   Он передал мне трубку.
   — Нажми вот на эту кнопку, его номер сам наберётся.
   Я нажала кнопку, и телефон начал звонить. Я сидела, оцепеневшая, ничего не ощущая, кроме лёгкого потрясения. Паркер ответил на второй звонок, и я стала говорить по делу. О раскрытии убийств, о спасении жизней. Я сосредоточилась на том факте, что мы хотим спасти жизни, но мысли прыгали. Я видела перед собой глаза Ионы Купера, слышала его вопрос: как же ты не сходишь с ума? Ответ — истинный ответ — был таков: никак.

Глава семидесятая

   Через час я была дома. С Мобильным резервом я договорилась о встрече через час после рассвета. Капитан Паркер велел мне немного поспать, будто по голосу понял, что мне это надо. Он даже согласился взять меня с ними. Я в их рейдах на вампиров была как специалист по опасным материалам в налётах на нелегальные химлаборатории — эксперт, который может помочь остаться в живых и не взорваться случайно к чертям. Вампиры не взрываются, как некоторые химикаты, используемые в производстве наркотиков, но при работе с ними так же легко погибнуть из-за невежества. Я буду у них экспертом на месте работы, и лучше вам не знать, сколько мне пришлось вынести разговоров, чтобы и получить приглашение ехать с ними, и придержать при себе адрес до нашей встречи на рассвете.
   Я сидела за кухонным столом, прикладываясь к чашке кофе и таращась в никуда. Кофе плескался в чашке, будто хотел сбежать. Такого не должно было бы быть.
   Вдруг рядом со мной оказался Мика и положил руку на мою чашку.
   — Ты сейчас её уронишь.
   Я уставилась на него, не понимая, о чем он. Наверное, это отразилось у меня на лице, потому что он объяснил:
   — У тебя руки дрожат. Я боюсь, что ты уронишь чашку.
   Он вынул её у меня из рук и поставил на стол.
   Я посмотрела на свои руки — он был прав. Они действительно дрожали. Не мелкой дрожью, но тряслись, будто у меня от запястья и ниже был припадок. Я смотрела на руки, как на чужие.
   Мика опустился возле меня на пол, положил мне ладони на руки, сжал.
   — Анита, что случилось?
   Так приятно было, когда он держал меня за руки. Дрожь стала медленнее, но не исчезла. Что случилось? Что там случилось? Что сегодня было по-другому? Да все — и ничего. Только со второй попытки я смогла сказать:
   — Мне пришлось с ним говорить.
   — С ним — это с кем?
   — С вампиром, которого я сегодня убила.
   Под давлением его рук дрожь ослабевала. А голос совсем не дрожал, он был пустой.
   — Почему с ним надо было говорить?
   — Допросить. Я должна была его допросить.
   Мика коснулся моего лица, и я вздрогнула, но прикосновение заставило меня обернуться к нему. Глаза у него были в полумраке кухни зеленые-зеленые, и жёлтый ободок вокруг — как свет, собравшийся в фокус.
   — Ты узнала, что должна была узнать?
   Я кивнула, все так же глядя в его глаза.
   — А ты не могла подождать до рассвета, чтобы его убить?
   Я покачала головой:
   — Он из тех серийных убийц. Нельзя было рисковать, что он убежит и предупредит их.
   — Тогда ты должна была его убить.
   Он взял моё лицо в ладони, и я посмотрела на него внимательней, уже не просто заворожённая его глазами. Я теперь его видела, его самого, Мику. Я знала, что он здесь, но будто до сих пор я воспринимала только фрагменты. Я смотрела в это лицо, такое знакомое, что каждый изгиб и линию я знала, и все же как-то удивило меня, что я смотрю на него и знаю, что он мой. Мой возлюбленный. Иногда это все ещё поражало меня, как по-настоящему приятный сюрприз. Будто слишком хорошо все было, чтобы быть правдой, и я ждала, что он здесь не окажется. Почему он должен быть не такой, как другие?
   Он потянулся ко мне, и я соскользнула со стула в его объятия. Я обернулась вокруг его талии, груди, плеч. Я обняла его изо всех сил ногами и руками, и он встал, держа меня. Мы были одного роста и весом отличались не больше чем на четырнадцать фунтов. Будь он человеком, он бы так не смог, но он человеком не был, и встал вместе со мной и пошёл по тёмному дому. Я знала, куда мы идём, и ничего не могла бы придумать лучше, чем залезть под одеяла, и пусть он меня крепко обнимет.
   Зазвонил телефон. Мика не остановился. Включился автоответчик, и тревожно зазвучал голос:
   — …нита, это я, Ронни. Мне нужна помощь.
   Мика застыл, потому что голос звучал совсем не так, как Ронни свойственно.
   Я спрыгнула на пол и уже бежала к телефону, пока она поспешно что-то говорила.
   — Ронни, Ронни, это я. Что случилось?
   — Анита, это ты.
   — Ронни, что случилось? — У меня снова пульс бился в глотке. Адреналин смыл потрясение и усталость.
   — Я пьяна, — счастливым голосом заявила она.
   — Что?
   — Я в клубе на той стороне реки. Смотрю, как тут мужчины раздеваются.
   — Какой клуб?
   — Чьи-то там сны.
   — «Сны инкуба», — сказала я.
   — Он самый, — ответила Ронни, слегка шепелявя на букве «с».
   — С чего это ты напиваешься в стрип-клубе? — спросила я. Адреналин шёл на спад.
   — Луи со мной жить не будет. Он сказал, или свадьба, или ничего, и я тогда сказала, ничего.
   — Ох, Ронни!
   — Я пьяна, и бармен говорит, меня надо отвезти домой. Меня отвезут домой?
   Мика стоял достаточно близко и кое-что слышал.
   — Я её заберу.
   — Анита, почему все мужики такие сволочи?
   Я не была уверена, что все и что такие, но понимала, что спорить не надо.
   — Я за тобой приеду. Оставайся там, где ты есть, и ничего не делай такого, о чем завтра пожалеешь.
   Она хихикнула — с Ронни этого никогда не бывает.
   — А я хочу что-нибудь такое сделать, о чем Луи завтра пожалеет.
   Черт.
   — Сиди тихо, не делай глупостей. Мы доберёмся, как только сможем.
   Она повесила трубку, все ещё смеясь.
   Я рассказала Мике то, чего он не слышал.
   — Тебе надо отдохнуть, Анита. Я за ней поеду.
   — Прежде всего, у неё сейчас настроение «все мужики сволочи», и она хочет сделать что-нибудь такое, о чем Луи завтра пожалеет. Я думаю, что тебе одному ехать — не лучшее решение, тем более что она моя подруга. Но я не против, чтобы ты поехал со мной.
   Он хмурился. Я взяла его за руку.
   — Лечь в постель с тобой рядом — было бы для меня сейчас самое лучшее, но лечь без тебя — хуже и придумать трудно. В одиночестве у меня мысли пойдут такие, что хоть вешайся. Наверное, куда-то поехать — это будет как раз для меня.
   Он нахмурился сильнее:
   — Можно было бы просто вызвать ей такси.
   — Мы с Ронни только что помирились после размолвки, которая длилась несколько месяцев. Я не хочу терять её снова.
   — Мне тебя не отговорить?
   — Нет.
   Он улыбнулся, хотя глаза его не смеялись.
   — Тогда поехали.
   Я улыбнулась в ответ:
   — Спасибо.
   — За что? Что не спорил?
   — Ага.
   — Но поведу я.
   С этим я не стала спорить. Я только взяла комплект охотника на вампиров и сумку со снаряжением. Сумка была новая, но в ней было дополнительное оружие. Куча пистолетов, завал патронов, колющее оружие в ассортименте, и она выглядела как средних размеров кофр, который в багаж сдают.
   Мика не спорил насчёт дополнительного вооружения. Он только придержал для меня дверь, поскольку у меня в каждой руке было по сумке. Нам навстречу по боковой дорожке попался Натэниел, улыбнулся мне, а потом увидел моё лицо и сумки.
   — Что случилось?
   Я посмотрела на Мику, он на меня.
   — Она получила ордер, так что может теперь возить с собой целый комплект.
   — Но ты же не едешь с ней ловить вампиров?
   Я вздохнула:
   — Прямо сейчас мы едем выручать Ронни. Она напилась на той стороне реки в «Снах инкуба». Её ключи от машины у бармена.
   У Натэниела брови полезли на лоб:
   — Что её понесло в эту помойку?
   Я засмеялась и бросила сумку, чтобы обнять его. Он обнял меня в ответ.
   — Поехали с нами, по дороге обсудим. Я хочу попасть туда раньше, чем она глупостей наделает.
   — Глупостей вроде напиться в стрип-клубе, где танцовщики исполняют куда как больше, чем просто раздеваются за деньги?
   Я посмотрела на него, и у меня глаза на лоб полезли.
   — Ты хочешь сказать…
   Он пожал плечами:
   — Так говорят, и я верю тому, кто мне рассказывал.
   — О черт!
   Я бросилась бежать к джипу, потому что секс со стриптизером-проституткой точно входит в категорию вещей, о которых Луи утром пожалеет. Беда с местью такого рода в том, что ты об этом будешь жалеть не меньше того, кому хочешь сделать больно. Я бросила сумки на заднее сиденье, Мика повёл машину, Натэниел сидел сзади. Мы мчались спасать Ронни от участи хуже смерти — или чего-то в этом роде.

Глава семьдесят первая

   Клуб «Сны инкуба» стоит посреди открытого поля, вдалеке от деревьев, за укатанным гравием парковки. Стоит сам по себе, отчасти по случаю, отчасти потому, что это единственное чисто мужское шоу на этой стороне реки. Вход окружён яркой многоцветной неоновой вывеской. «Танцуют Только Мужчины». Последний шанс для надравшихся убедиться, что это именно то, чего они ищут, и они не залезут по ошибке не в тот клуб.
   Мы трое вошли в фойе, или как его там назвать — открытое пространство с пустой витриной и небольшой конторкой. За ней никого не было, и никто не спросил, не хотим ли мы снять пальто. На самом деле в пальто была только я. Было ещё тепло для октября, а ликантропы редко мёрзнут. На мне была короткая кожаная куртка, в основном чтобы спрятать пистолет подмышкой, не для защиты от осенней прохлады. Но вышибала, которому полагалось бы проверять народ у дверей, у этих дверей отсутствовал. Мы вошли в этот клуб не окликнутые и не проверенные. Ай-ай-ай здешней охране.
   Конечно, может быть, они считали, что входящий должен быть оглушён и ошеломлён музыкой. Она орала так громко, что басовые ноты отдавались в костях — не самым приятным образом. Пришлось в буквальном смысле слова застыть на пороге, приспосабливаясь к этому шуму. Кому нужна охрана, если музыка бьёт прямо по голове? Почти тут же эта голова стала болеть, слегка, но обещая серьёзную мигрень. Я прикинула, сколько у меня денег с собой и сколько может стоить, чтобы музыку выключили. Двадцать долларов — нет, это слишком дёшево. Наверняка ди-джей в своей стеклянной будке будет оскорблён. Я попыталась тогда не обращать на музыку внимания и оглядела зал, пытаясь найти Ронни. Сколько может быть здесь высоких ногастых блондинок? Больше, чем вы думаете. Народу в зале было полно.
   Наверное, мы слишком долго думали, потому что ди-джей свесился из своей будки как раз над нами слева и заорал:
   — Платите в баре!
   — Чего? — проорала в ответ я.
   Он повторил, продолжая орать. Я воспользовалась случаем спросить, не может ли он отрубить музыку. Он улыбнулся, помотал головой и исчез за своей стенкой. Я полезла было в карман, и Натэниел взял меня за руку. Наклонившись почти вплотную, он сказал мне прямо в ухо:
   — Не предлагай ему денег, чтобы выключить музыку, это его может обидеть.
   Я крикнула обратно с расстояния в дюйм:
   — Ну и фиг с ним!
   Натэниел улыбнулся:
   — Он может врубить её громче.
   Я уставилась на него большими глазами и убрала руку от кармана куртки. Я не думала, что эту музыку можно сделать ещё громче, но на всякий случай не стала искушать судьбу.
   Справа находился танцпол и несколько приподнятых площадок с отполированными шестами. Большой стол слева и маленькие столики здесь и там. Туалеты странно выделялись на фоне дальней стены. Кажется, не было двери в мужскую комнату и дверей в кабинки, так что даже стоя в дверях, можно было видеть все, что внутри. Как-то непривычно. Бар, разумеется, расположился в дальнем конце зала.
   Большая группа женщин сгрудилась возле ближайшей площадки, хотя сама площадка была сейчас пуста. Но, если не считать этой группы женщин, все прочие посетители были мужчинами. Были три блондинки, которые могли бы оказаться Ронни, но, когда они повернулись, то оказались очень на неё не похожи. Последняя блондинка была вообще мужчиной, которому либо нравилось, как он выглядит, либо природа с ним жестоко обошлась. Женщина из него получилась бы великолепная, но в школе ему наверняка житья не давали.
   Мика провёл нас обоих по небольшим ступеням прямо в публику, держа под руку каждого из нас. Мы шли через весёлую и почти поголовно пьяную толпу, и наконец добрались до бара. Там мы внесли входную плату, объясняясь в основном жестами, потому что слишком широка была стойка, чтобы кричать в ухо бармену.
   Я попыталась его спросить, где Ронни, но он только улыбнулся, покачал головой и поднял пустой бокал, спрашивая нас, не хотим ли мы выпить. Поскольку я не могла поднять в руке блондинку, спрашивая, не видел ли он здесь такую, я тоже только покачала головой, и мы отошли от стойки, чтобы не закрывать от него тех, кто выпить хочет.
   Человек, одетый только в боксёрские трусы и чёрные носки, вышел из занавешенных чёрным кабинок сбоку от бара. Наверное, это были раздевалки.
   Мы сдвинулись вместе, и я проорала:
   — Туалет! Я проверю туалет.
   Они оба кивнули, и мы начали пробираться мимо бара к женскому туалету, у которого дверь была завешена большим куском материи, свисающим с потолка. Может быть, он был предназначен скрывать, что у женского туалета дверь есть — чтобы мужчины не чувствовали себя ущемлёнными.
   Посреди туалета напротив умывальника стоял унитаз. Он просто стоял посередине — без кабинки, без ничего. Вода в нем была, и он вроде бы работал, но стоял он просто посередине. Были ещё две кабинки у стены, на одной висела табличка «не работает». И стояла очередь. Ронни в ней не было. Стены, наверное, были толще, чем казались, потому что я услышала свой голос, когда спросила:
   — Ронни, ты здесь?
   Ответа не было. Я наконец повернулась к высокой шатенке и спросила:
   — Моя подруга звонила, просила довезти её домой. Пять футов восемь дюймов, блондинка, сероглазая, красивая. Слишком пьяна, чтобы разговаривать нормально.
   Шатенка покачала головой, а голос из кабинки сказал:
   — Да это может быть любая блондинка, что здесь сегодня есть.
   Я объяснила, что блондинок в баре видела, и это не Ронни. Спросила ещё, не видели ли они её раньше. Никто не видел. Одна из женщин уселась на унитаз посреди комнаты, когда я выходила. Ну и ладно. Я открыла дверь, и то ли музыку сделали тише, то ли я привыкла или стала глохнуть.
   Мика и Натэниел были там, где я их оставила, но с ними был незнакомый мне мужчина. Он был выше любого из них, но так худ, что казался меньше. У него были короткие волнистые каштановые волосы, одет он был в футболку, шорты и носки. Без ботинок. Интересно.
   Натэниел взял меня за руку, как только я подошла поближе. Незнакомец взял Мику за плечо и оставил руку на пару секунд дольше, чем нужно было. Он спрашивал, улыбаясь:
   — Так вы, ребята, любите дрын?
   Держа Натэниела за руку, я встала перед ними обоими, что заставило человека отступить. Он обогнул меня и снова тронул Мику за плечо. Мне пришлось выпустить руку Натэниела, но я сделала ещё два шага. На миг мужчину почти прижало ко мне. Он начал было улыбаться, потом увидел мои глаза, улыбка погасла и он отступил.
   Не знаю, что прочёл он у меня на лице, но он несколько запнулся на словах:
   — Они сказали, что любят дрын.
   — Я сказал, что меня устраивает мой собственный, — уточнил Мика.
   — Если ещё кто-нибудь заговорит с тобой, — сказал Натэниел, — просто отвечай «нет».
   — Вышло недоразумение, — сказала я.
   Мужчина кивнул:
   — Прошу прощения.
   И он начал отходить.
   — Мы ищем нашу подругу, — сказала я. — Она позвонила, что пьяна, и её надо отвезти домой.
   Я описала Ронни.
   Он глянул на меня нервозно. Что-то он знал, но вид у меня был пугающий, и он не хотел мне рассказывать. Мне надо бы научиться не пугать так людей одним своим видом, но уж больно это у меня талантливо выходит.
   Рука Натэниела проскользнула у меня над плечом, и в ней была зажата двадцатка.
   — Спроси ещё раз, — сказал он.
   Я взяла бумажку и согнула её пополам. Мужчина смотрел на мои руки. Он уже был не так нервозен, но ясно было, что ему не нравлюсь ни я, ни происходящее. Все было не так, как предполагалось, и он чувствовал себя не в своей тарелке.
   — Вы знаете, где наша подруга?
   Я подняла двадцатку.
   — Может быть, — ответил он, и голос его прозвучал резко.
   Натэниел наклонился у меня через плечо, голос его был тих и спокоен.
   — Мы хотим её найти, пока она ничего не сделала такого, о чем потом пожалеет. Она поссорилась со своим парнем, и они помирятся, но если только она не слишком далеко зайдёт. Вы меня понимаете?
   — На это можно купить частный танец, и хороший. Я должен что-то сделать за эти деньги, иначе он будет знать, что я на него настучал. Это ему не понравится, и он постарается, чтобы мне тоже не понравилось.
   — Кто он? — спросила я.
   Натэниел стоял так близко ко мне, что я ощутила его вздох.
   — Ронни уже внутри, Анита.
   — Внутри?
   — Куда они там ходят, так она уже там.
   Черт.
   — Отведи нас к ней, — сказала я.
   — Даллас меня убьёт. У нас тут мало бывает красивых женщин.
   — Мы можем просто спросить, где сейчас Даллас, — сказала я.
   Что-то вроде настоящего страха проглянуло в его глазах.
   — Пожалуйста, не надо.
   Терпеть не могу, когда сама начинаю их жалеть.
   — Как тебя зовут?
   — Оуэн, — ответил Натэниел. — Он сказал, что его зовут Оуэн.
   — Ладно, Оуэн, мы не хотим, чтобы тебе досталось, но если ты тут держишь нас разговорами, пока там что-то происходит нехорошее…
   — Дай ему ещё двадцатку, и он сможет отвести нас внутрь, — предложил Мика.
   Я посмотрела на него.
   — Мы её найдём сами, а он притворится, что повёл нас туда по делу.
   Мой взгляд сказал все, что я думала.
   Мика пожал плечами:
   — Он останется невредим, а мы получим все, что нам нужно.
   Я хотела было поспорить, но рука Натэниела уже вынырнула из-за моего плеча с зажатой двадцаткой.
   — У меня был удачный вечер, — сказал он.
   Что это значило? Хорошие чаевые? Или что он танцевал приватные танцы, когда был не на сцене? Я не стала спрашивать — не хотела знать. Черт побери, до сих пор не хотела знать. Взяв двадцатку, я сложила её вместе с первой.