Гамильтон Лорел. Сны инкуба

   — Ещё нет.
   — Жрица, у тебя есть вопрос ко мне?
   — Да.
   — Ты не делаешь глупости вроде попытки выбрать между Микой и Натэниелом?
   — Спасибо на добром слове.
   — Я здесь ни при чем, Анита, ты сама усложняешь себе жизнь.
   Я вздохнула.
   — Ну, да, в общем, правда, но не совсем, и не в том смысле.
   — Хорошо, напускай таинственности.
   — Не в том смысле, в котором ты имеешь в виду, — наконец нашла я слова.
   — То есть ты не пытаешься бросить одного ради другого.
   — Нет.
   — Что ж, это хорошо. — На этот раз молчание длилось дольше. — Я перестаю угадывать, я разложила карты.
   Марианна предпочитает читать карты, ничего не зная о проблеме. Она подозревает, что если слишком много обсуждать, то можно повлиять на гадалку, раскладывающую карты.
   — Тебя я положила в середину, Королева Мечей. Прошедшее — это пятёрка пентаграмм, оставленная в стороне, на холоде, не отвечающая твоим нуждам. Божественное — шестёрка кубков. Это может быть кто-то из твоего прошлого, входящий в твою жизнь, с кем у тебя сильная связь. Будущее — Король Кубков, карта Натэниела. Обыденное — четвёрка пентаклей, Скупец, держащийся за то, что уже не помогает тебе вести мирную жизнь. Сейчас прочтём соединительные карты.
   Она на секунду замолчала, думая, или молясь, или что там ещё нужно, чтобы карты с ней говорили. Пока что мне все было понятно, кроме шестёрки кубков.
   — Соединитель обыденного с прошедшим — карта Любовника. Иногда в жизни случается такое, что ты боишься сердечной раны или боишься оставить кого-то или что-то. Прошедшее с божественным соединяет Король Жезлов, обычно это карта Мики, но это может быть какая-то энергия, какой-то мужчина в твоей жизни. Божественное с будущим объединяет двойка мечей — тебе предстоит сделать выбор, и ты считаешь его трудным, но если ты снимешь с глаз повязку, то сможешь видеть, и у тебя есть то, что нужно, чтобы снять повязку. Будущее с обыденным соединяет Рыцарь Жезлов, другой мужчина твоей жизни. Ты действительно привлекаешь массу мужской энергии.
   — Не нарочно, — начала я…
   — Помолчи, я не закончила. Поверх Скупца лежит шестёрка мечей, невидимая помощь или помощь из духовного источника. Поверх оставленного на холоде лежит десятка пентаклей, счастливый процветающий дом. Гм! Король Скипетров и шестёрка кубков стоят сами по себе, но двойка мечей пересекается с Королевой Жезлов. Карта Натэниела перекрещена с десяткой кубков — счастливый дом, истинная любовь. Рыцарь жезлов перекрещён с Дьяволом, искушением.
   — Ладно, я почти все поняла, но кто этот Рыцарь Жезлов, и почему он перекрыт искушением? И кто такая Королева Жезлов?
   — Я думаю, что это ты.
   — Я всегда была Королевой Мечей.
   — Может быть, это меняется. Может, ты обретаешь силу или становишься сама собой.
   — Я давно стала сама собой.
   — Пусть будет по-твоему.
   — Пытаюсь.
   — Я бы сказала, что Любовники и четвёрка скипетров — это твой жених из колледжа, который тебя бросил. Это переживание сделало из тебя Скупца в эмоциях. Тебе нужно уйти от этого. Твой дом — пятёрка пентаклей, холод, но сейчас это счастливый процветающий дом. Тебе вскоре будет предложен тяжёлый выбор, как-то он связан с твоим прошлым. Карта Мики говорит о том, что он тебе помог залечить какие-то из старых ран, потому что он — мост между прошедшим и божественным.
   — То есть он — дар божества?
   — Не надо дешёвых острот, Анита. Когда вселенная, или Бог, или Богиня, — название выбери сама, — даёт тебе кого-то, кто столько приносит тебе добра, и сразу, будь благодарна. А не придирайся к словам.
   Марианна хорошо меня знала.
   — А Рыцарь Жезлов?
   — Кто-то новый, или кто-то прежний, но которого ты увидишь в новом свете. Это будет соблазн, но жезлы означают силу, значит, это будет соблазн применить силу или обрести силу, а не что-то, связанное с отношениями.
   — Марианна, мне и без того хватает соблазнов.
   — Ты сегодня начала расследование нового дела?
   — А что?
   — Я почувствовала необходимость вытащить ещё одну карту. Это оказалась восьмёрка мечей — связанная женщина с повязкой на глазах, окружённая мечами. Женщина, погибшая сегодня ночью.
   Я стараюсь не звонить Марианне, когда занимаюсь расследованием — по многим причинам, и вот одна из них. У меня от этого мурашки по коже, а у неё — кошмары.
   — Пятёрка скипетров. Будет множество конфликтов по этому делу, и ещё будут смерти. Но карта Судьи говорит, что виновные будут наказаны, и дело раскрыто, хотя и не без потерь. Восьмёрка пентаклей? Странно. В деле участвует кто-то, бывший когда-то твоим учителем. Старше тебя. Ты знаешь, кто это может быть?
   Я прикинула, не Дольф ли, но это не подходило.
   — Наверное, не знаю.
   — Эти люди ещё не участвуют, но они придут. И тебе помогут.
   — Почему ты так уверена, что будут ещё убийства?
   — А ты разве нет? — спросила она, и по тону я поняла, что она слушает голоса, мне не слышные.
   — Да, и у меня такое же чувство.
   — Верь своим чувствам, Анита.
   — Постараюсь.
   — Наверное, ты уже почти дома.
   Я не стала спрашивать, откуда она знает, что мы уже подъехали. Она бы даже не смогла мне сказать, наверное — парапсихические явления не слишком вяжутся с азбучной логикой А — Б — В. У них сразу переходы от А к О, причём никаких дорог между этими буквами на карте не показано.
   — Да, уже дома.
   Мика послал мне воздушный поцелуй и вышел из джипа. Я услышала, что Натэниел тоже выбрался с заднего сиденья. Закрыв дверцы, они оставили меня одну в тёмном, затихшем вдруг автомобиле. И в этой тишине раздался голос Марианны:
   — Да, ещё одно. Только что я получила вот такое сообщение: «Ты знаешь, что тебе делать. Почему ты спрашиваешь меня?» Анита, это не я тебе говорю, ты же знаешь, что я тебе всегда готова дать совет. Чей ещё совет ты спрашивала?
   Я открыла рот, закрыла снова.
   — Я молилась.
   — Насколько я тебя знаю, ты молишься только тогда, когда у тебя нет других вариантов. Было бы лучше, если бы молитва для тебя не была последним средством.
   Как она это спокойно, по-деловому! Вы молились. Бог не может подойти к телефону, Он оставит сообщение у вас на автоответчике. Ну и ну.
   Я облизала вдруг пересохшие губы, и спросила:
   — И тебя не пугает, что ты только что приняла для меня сообщение от Бога?
   — Ну, не прямо от Него. Он же это переслал.
   И опять спокойный тон. Ничего особенного.
   — Марианна!
   — Да?
   — У меня иногда от тебя мурашки по коже!
   Она рассмеялась.
   — Ты поднимаешь мертвецов и убиваешь нежить, и ты испугалась меня?
   В такой формулировке это действительно было глупо, но все равно правда.
   — Скажем так: я рада, что у тебя твои парапсихические силы, а у меня мои. И так у меня серьёзное чувство вины и без того, чтобы предсказывать будущее.
   — Не вини себя ни в чем, Анита, а следуй своему сердцу. Нет, это была королева Скипетров, а не Кубков. Так что следуй своей силе, пусть она отведёт тебя туда, где тебе надлежит быть. Верь себе, и верь тем, кто рядом.
   — Ты же знаешь, я никому не верю слепо.
   — Мне ты веришь.
   — Ну да, но…
   — Перестань ты в этом ковыряться, Анита. Твоё сердце — не рана, в которую нужно лезть и смотреть, не сходит ли струп. Ты можешь исцелиться от старой боли, если позволишь этому случиться.
   — Так мне все твердят.
   — Если все твои друзья говорят одно и то же, и твоё сердце говорит то же самое, а спорит только твой страх, так перестань упираться.
   — Я не слишком хорошо умею сдаваться.
   — Да, я бы сказала, что это ты хуже всего умеешь. Отдать то, что тебе уже не служит, не защищает и не помогает, не значит сдаться. Это значит вырасти.
   Я вздохнула:
   — До чего же я не люблю, когда ты так осмысленно говоришь!
   — Не любишь, но на это надеешься.
   — Да.
   — Иди в дом, Анита, иди в дом, и делай свой выбор. Я сказала все, что имела сказать, и теперь все в твоих руках.
   — А вот это я больше всего ненавижу, — ответила я.
   — Что именно?
   — Что ты не пытаешься меня убеждать. Ты только сообщаешь факты, говоришь, какие у меня варианты выбора, и отпускаешь.
   — Я могу давать наставления, но не приказы.
   — Я знаю.
   — Сейчас я вешаю трубку, а ты пойдёшь в дом. Потому что не будешь же ты спать в машине.
   Телефон умолк.
   Марианна была права, как всегда. Я злилась на неё за то, что она просто даёт мне информацию и помогает думать, но не говорит, что делать. Конечно, попытайся она мною командовать, я бы не потерпела. Я всегда выбираю сама, и чем настоятельнее меня подталкивают, тем сильнее я эти подталкивания игнорирую, поэтому Марианна не подталкивает никогда. Вот тебе информация, вот тебе варианты выбора, а теперь будь взрослой девочкой и выбирай сама.
   Выбираясь из джипа, я надеялась оказаться достаточно взрослой для предстоящего выбора.

Глава одиннадцатая

   Когда я вошла, в гостиной было темно, свет горел только в кухне. Оба они прошли через кромешную темноту дома и включили свет только уже на кухне, посмотреть сообщения автоответчика. У леопардов глаза лучше видят в темноте, чем у людей, а у Мики они вообще всегда кошачьи. Бывает, что он ходит по всему дому, не зажигая света, ни на что не натыкаясь, так же уверенно, как я при свете дня.
   Но сейчас из кухни было достаточно света, чтобы я не стала зажигать его в гостиной. Белый диван будто сам светился, хотя я понимала, что это иллюзия, отражение рассеянного света от белой ткани. Я не сомневалась, что мальчики пошли переодеваться на ночь. Почти все ликантропы, любого вида, предпочитают одежды поменьше, а Мика не любит парадных нарядов.
   Я вошла в пустую кухню — не то, чтобы мне там было, что делать, а просто я не готова была идти в спальню. Все ещё было непонятно, что там делать.
   Теперь у меня в кухне стоит большой обеденный стол. В уголочке для завтрака, у эркера, выходящего на лес, по-прежнему расположился столик для четверых. И того было слишком много, когда я только сюда переехала. Сейчас, потому что обычно у нас ночуют ещё несколько оборотней-леопардов — в случае опасности, а чаще просто, чтобы быть поближе к группе, к своему парду, — понадобился стол на шестерых. Даже больше надо было бы, да в кухню не влезет.
   Посреди стола стояла ваза. Жан-Клод стал посылать мне по дюжине белых роз, когда мы начали встречаться. Когда к этим встречам прибавился секс, он добавил к дюжине тринадцатую розу, красную. Одна красная роза, как капля крови в море белых роз и белого подмаренника. Весьма красноречиво.
   Я понюхала розы — красная пахла сильнее других. Трудно найти белые розы с хорошим запахом.
   Все, что мне надо было сделать — это позвонить Жан-Клоду. Он бы успел прилететь сюда до рассвета. Я кормилась от него раньше, могла бы и сейчас. Конечно, это значило бы всего лишь отложить решение… нет, спрятаться от него. Сильнее почти всего на свете я ненавижу трусость, а звонить сейчас моему любовнику-вампиру — это она и была бы.
   Телефон зазвонил. Я так дёрнулась, что ваза закачалась на столе — будто я нервничаю или у меня совесть не чиста. Трубку я сняла на втором звонке.
   На том конце зазвучал интеллигентный профессорский голос, но говоривший профессором не был. Тедди был выше шести футов ростом и серьёзно занимался штангой. А то, что у него ещё и острый ум и точная речь, меня поразило при первом знакомстве. Вид тупого силача и речь философа. Ещё он вервольф. Ричард разрешил волкам, которым нужна помощь, обращаться к коалиции.
   — Анита, это Тедди.
   — Привет, Тедди, что там у тебя?
   — У меня ничего, но с Джилом не очень хорошо. Все будет нормально, но сейчас мы в приёмном покое больницы св. Антония.
   Джил — единственный в городе лис-оборотень. Поэтому он весьма зависим от «Мохнатой Коалиции», как стали её называть местные оборотни и даже копы. Изначально она возникла, чтобы создать лучшее взаимопонимание между группами животных, но нам пришлось выделить направление работы и с людьми — с ними, оказалось, тоже нужно взаимопонимание. Ну просто одна большая вечеря братства ранних христиан.
   — Что с ним?
   — Автомобильная авария. Кто-то ехал на красный свет. Здесь в приёмном покое другие пациенты до сих пор возмущаются водителем. Если бы Джил был человеком, он бы погиб.
   — Окей, так они позвонили в нашу службу ответов, узнали твой сотовый…
   — Полисмен на месте события заметил, что Джил поправляется куда быстрее, чем следовало бы.
   — Ладно, но почему ты решил, что дело может обернуться плохо?
   — Джил был без сознания, так что позвонили по номеру для несчастных случаев, найденному у него в бумажнике. Родственников у него нет, и это был номер нашей службы. Когда я приехал, Джил был прикован к кровати наручниками.
   — Почему?
   — Тот же полисмен, который рядом с ним до сих пор, заявляет, что боится, как бы Джил не оказался опасным, когда придёт в сознание.
   — Твою мать, это же незаконно!
   — Теоретически — да, но сотрудник полиции решил по собственному усмотрению предотвратить возможную опасность.
   — Коп этого не говорил.
   — Он это выразил такими словами: «Пока я не знаю, что он за хрень такая, я рисковать не буду».
   Я кивнула, хотя он меня и не видел:
   — Так больше похоже на правду. И ты сейчас там, следишь, чтобы Джила не сунули в сейфхауз.
   Сейфхаузы — тюрьмы для ликантропов. Их изначально задумывали как убежища для оборотней-новичков, чтобы у тех было место, где привыкнуть к первым нескольким полнолуниям. Идея неплохая, потому что первые полнолуния могут превратиться в вакханалию убийств, если не приглядит за новичком старший оборотень. Новички в первые полнолуния не помнят, что они делают, и очень мало в их животной форме остаётся от человека. Сейфхаузы были в теории хороши, но на практике — кто туда вошёл, уже редко оттуда выходит. Ты опасен, и опасен будешь всегда. АКЛУ затеяло юридические битвы по поводу незаконного тюремного заключения без должного судебного процесса, но пока что все равно лучше в сейфхаузы не попадать.
   — Больничный персонал боится, что Джил опасен, и говорил уже об этом.
   — Тебе там нужен адвокат?
   — Я позволил себе позвонить в адвокатскую контору, которой платит коалиция.
   — Мне странно, что так быстро стало так плохо. Обычно, чтобы на кого-то надели наручники и поволокли в сейфхауз, нужно нападение. Ты чего-то недоговариваешь?
   Я слышала, как он колеблется.
   — Тедди?
   Я произнесла его имя, как папа произносил моё, когда подозревал, что я делаю то, чего делать не должна.
   — Весь персонал приёмного покоя одет в полные костюмы химзащиты.
   — Ты шутишь!
   — К сожалению, нет.
   — Ты думаешь, это у них просто паника?
   — Полагаю, так.
   — Джил все ещё без сознания?
   — Постепенно приходит в себя.
   — Ладно, оставайся с ним и ждите адвоката. Я не могу сегодня приехать, Тедди, не обессудь.
   — Я не по этому поводу звонил.
   Ничего себе!
   — Хорошо, так в чем дело?
   — Есть другая аварийная ситуация, где прямо сейчас кто-нибудь нужен.
   — Черт, что ещё?
   — Звонил один член стаи. Он в баре. Кажется, он перепил, а он совсем новенький.
   — То есть ты хочешь сказать, что он может утратить над собой контроль в баре?
   — Боюсь, что да.
   — Твою мать!
   — Это ты уже говорила.
   — Знаю, знаю, что бранью делу не поможешь.
   Тедди стал недавно осуждать меня за избыток ругательств. Составил компанию моей мачехе.
   — Я не могу поехать, Тедди.
   — Кто-то должен. Адвоката здесь нет, а ты знаешь, что в законе есть маленький пунктик: находящегося без сознания оборотня можно поместить в сейфхауз, если он признан представляющим опасность. Я не знаю, отчего здесь все так паникуют, но если я его сейчас оставлю, нам его придётся извлекать из тюрьмы, откуда на поруки не выпускают.
   — Знаю, знаю!
   Я радовалась, что Ричард наконец разрешил волкам присоединиться к коалиции. Самая большая популяция оборотней в городе, и это очень удобно в чрезвычайных ситуациях. Оборотная сторона заключается в том, что Ричард решил: раз стая приходит на помощь, то она тоже может пользоваться услугами чрезвычайной службы. Кажется справедливым, но так как волков в округе около шестисот, нагрузка на наши службы учетверилась. Волки дали нам нужное количество персонала, и это оказалось и решением, и проблемой.
   — Этот волк звонил своему брату?
   «Братом» на сленге называется старший или более опытный вервольф, которого приставляют ко всем новым волкам. Новички носят с собой номер телефона брата на случай, если понадобится помощь.
   — Говорит, что звонил и не получил ответа. Судя по голосу, он на грани, Анита. И если он перекинется в баре, люди вызовут полицию…
   — И его пристрелят на месте.
   — Да.
   Я вздохнула.
   — Я так понимаю, что и туда ты не можешь поехать, — сказал Тедди.
   — Я — нет, но Мика может.
   Мика вошёл в кухню как раз вовремя и глянул на меня вопросительно. Он уже снял костюм и, насколько я его знаю, аккуратно его повесил. Сейчас на нем была пара тренировочных штанов и ничего больше. От одного его вида без рубашки, шлёпающего по полу босиком, у меня сердце заколотилось. Волосы он прихватил сзади резинкой, но это я могла ему простить, видя мускулатуру груди и живота. Руки и плечи у него такие, будто он долго занимался с железом, но на самом деле это от природы. Не все, но почти все. Он просто отлично сложен.
   — Анита, ты меня слышишь?
   До меня дошло, что Тедди что-то говорил.
   — Извини, Тедди, не мог бы ты повторить?
   — Дать адрес бара тебе или подождать Мику?
   — Он здесь.
   Я передала Мике трубку, и он приподнял брови. Я объяснила ситуацию как можно короче.
   Он закрыл микрофон рукой:
   — Ты уверена, что это удачное решение?
   Я покачала головой:
   — Почти уверена, что неудачное, но я ехать не могу, когда ardeur может выплыть с минуты на минуту. Я не могу тронуться с места, пока он не удовлетворится.
   — Да, но может быть, мог бы поехать Натэниел?
   — Что? Войти в бар, быть может, в подозрительном месте, и бороться в рукопашную с вервольфом настолько новым, что он ещё и пить без риска не научился? — Я покачала головой. — У Натэниела много умений, но это в его список не входит.
   — В твой тоже, — сказал он, смягчая улыбкой горькую правду.
   Я улыбнулась, потому что ну прав он был.
   — Нет, я могла бы поехать в больницу и не дать сунуть Джила в сейфхауз, но угомонить вервольфа не смогла бы. Застрелить — да, но не уговорить. Если я его не знаю.
   Мика записал адрес и название бара и повесил трубку. Потом посмотрел на меня, тщательно сохраняя спокойное выражение лица.
   — Я не против оставить тебя и Натэниела наедине с ardeur’ом. Вопрос в том, не против ли ты?
   Я пожала плечами.
   Он покачал головой:
   — Нет, Анита, я должен получить ответ перед тем, как уехать.
   Я вздохнула.
   — Тебе надо успеть туда, пока волк не потерял контроль окончательно. Езжай, все будет в порядке.
   Он посмотрел недоверчиво.
   — Езжай.
   — Я не только о тебе беспокоюсь, Анита.
   — Я сделаю для Натэниела все, что смогу, Мика.
   Он нахмурился:
   — И что это значит?
   — Значит то, что я сказала.
   Ответ его не слишком устроил. Я добавила:
   — Если ты будешь ждать, пока я скажу: «О да, все путём, я утолю ardeur и дам Натэниелу», за это время волк перекинется, копы его застрелят, прихватив ещё парочку штатских, пока ты ещё из дому не выйдешь.
   — Вы оба мне дороги, Анита. Наш пард дорог. То, что случится сегодня здесь, может переменить… все.
   Я сглотнула слюну — вдруг мне стало трудно смотреть ему в глаза.
   Он взял меня за подбородок, приподнял:
   — Анита?
   — Я буду хорошая.
   — Что это значит?
   — Я не знаю, но сделаю все, что в моих силах, и больше этого я ничего не могу предложить. Я никогда не знаю наперёд, что я буду делать, когда проснётся ardeur. К сожалению, это правда. Сказать что-то другое — значит соврать.
   Он глубоко вдохнул, грациозно поднялась и опустилась его грудь.
   — Наверное, на этом я и успокоюсь.
   — А что же ты хотел бы от меня услышать?
   Он наклонился и нежно поцеловал меня в губы. Редко мы целовались так целомудренно, но когда ardeur так близко, Мика был осторожен.
   — Чтобы ты сказала, что ты это берёшь на себя.
   — Что значит — «беру на себя»?
   Теперь вздохнул он:
   — Мне надо пойти одеться.
   — Ты возьмёшь джип?
   — Нет, свою машину. Тебя может опять вызвать полиция на новый труп, а все твоё снаряжение в джипе.
   Он улыбнулся мне почти печально и пошёл одеваться. Я услышала его тихое восклицание, когда он свернул за угол, и разговор с другим мужчиной. Голос не Натэниела.
   Из-за угла выплыл Дамиан.
   — Сильно же ты отвлеклась, если не учуяла меня раньше.
   Он был прав, я отлично чую нежить. Ни один вамп не мог бы подойти ко мне так близко незаметно, тем более Дамиан.
   Он мой слуга-вампир, как я у Жан-Клода — слуга-человек. Ardeur мне достался по вине Бёлль Морт и Жан-Клода — их наследие, заразившее меня. Но то, что Дамиан — мой слуга, это уже я виновата. Я — некромант, и, очевидно, сочетание некромантии с состоянием слуги-человека даёт непредвиденные побочные эффекты. Один из них и стоял сейчас у входа в кухню, глядя на меня глазами цвета зеленой травы. У людей таких глаз не бывает, но у Дамиана, очевидно, были, потому что превращение в вампира не меняет исходных черт. Может побледнеть кожа, могут удлиниться кое-какие зубы, но цвет кожи и глаз останется тот же. Единственное, наверное, что от этого стало живее, были его волосы. Рыжие волосы, сотни лет не видавшие солнца, приобрели цвет почти свежей крови — ярко-алый. Все вампиры бледные, но Дамиан начал жизнь молочно-медовый, как часто бывает с рыжими, так что он был бледнее других, будто кожа у него была из мрамора, и какой-то демон или бог вдохнул в неё жизнь. Так, стоп. Тот демон — это я.
   Фактически именно моя сила, сила некроманта заставляла биться сердце Дамиана. Он старше тысячи лет, и мастером вампиров ему уже никогда не стать. Если же ты не мастер, то тебе нужен мастер, дающий тебе силу восстать из могилы — не только в первую ночь, но каждую ночь. Иногда, бывает, мертвецы поднимаются случайно, когда мастера рядом нет, и становятся упырями. Ходячими трупами, почти как зомби, но им нужна кровь, а не мясо, и они не разлагаются. Подобные мелкие проблемы и явились причиной вампирских законов, как можно нападать на людей и как нельзя. Нарушь такой закон — и вампиры тебя за это убьют. Причём это в странах, где вампиры до сих пор вне закона. В США, где у них есть права, вампиры ведут себя цивилизованней — если есть шанс, что полиция докопается. Если же они могут сохранить дело в тайне, то разбираются сами, пусть это даже значит убить своего.
   Дамиан, видно, пришёл прямо с работы, потому что, хотя он, как большинство недавно приехавших из Европы вампиров, почти никогда не надевает джинсы и кроссовки, официальную одежду он не любит с той же силой, с какой Жан-Клод на ней настаивает.
   Он был одет во фрак, который я уже видала. Темно-зелёный, будто из восемнадцатого века, но фрак был новый, пошитый так, чтобы открывать белое сияние груди и живота. Вышивка покрывала обшлага и лацканы почти сплошь, отчего вся эта белая кожа начинала переливаться, штаны атласные, чёрные, свободные, будто материала взяли больше, чем нужно было бы для изящных ног Дамиана. Пояс заменял широкий зелёный кушак, ноги уходили в чёрные кожаные сапоги — вполне пиратский убор.
   — Как работалось? — спросила я.
   — «Данс-Макабр» — самый горячий на сегодня дансинг в Сент-Луисе.
   Дамиан шёл ко мне, точнее, скользил. Что-то в его манере мне показалось непривычным.
   — Единственное место во всем городе, где люди могут танцевать с вампирами. Ещё бы ему не быть горячим.
   Я посмотрела на Дамиана, сосредоточилась и поняла, что сегодня он подкормился, на женщине-добровольце. Добровольная отдача крови рассматривается как добровольный секс. Достигни совершеннолетия, и можешь кормить нежить и хвастаться укусами перед подругами. Я приказала Дамиану кормиться только на добровольных жертвах, а поскольку мы связаны, он не может меня ослушаться. Некроманты из легенд умели командовать любым видом нежити, и мёртвые выполняли все их приказы. Единственная нежить, которой могу командовать я, это зомби и Дамиан, и, честно говоря, мне от этого неуютно. Я вообще не хочу иметь ни над кем такой власти.
   Конечно, есть и у Дамиана власть надо мной. Мне все время хочется его трогать. Только он вошёл, тут же возникло почти непреодолимое желание погладить его кожу. Так оно и должно быть между мастером и его слугой. Такая тяга к слуге, потребность касаться и гладить — одна из причин, почему так драгоценны слуги. Я думаю, что это ещё и не даёт самым сумасшедшим и злобным вампирам убивать слуг, потому что вамп часто не может пережить смерть своего слуги — так сильна эта связь.
   Он обошёл вокруг стола, проведя пальцами по спинкам стульев:
   — А я из тех вампиров, к которым они всю ночь телом прижимаются.
   — Клубом все ещё командует Ханна?
   — Ну да, а я — просто холодное тело, которое посылают в публику. — Он обошёл стол, выйдя к островку, отделяющему рабочую часть кухни от остального помещения. — Реквизит, как статуя или штора.
   — Ты лукавишь, Дамиан. Я видела твою работу — ты любишь заигрывать с публикой.
   Он кивнул, обойдя островок. Теперь нас ничто не разделало, кроме того, что я все ещё стояла, прислонившись к шкафу, а он остановился у края островка. Тяга сократить расстояние, забросить руки вокруг его тела была почти неодолима. У меня просто руки ныли, и я их сунула за спину, прижав телом, как стоял недавно Натэниел возле джипа.