Гамильтон Лорел. Сны инкуба

   — Ага, а в летний зной в аду прохладно, — засмеялся он. — Постарайся вести себя прилично, пока мы не приедем тебя выручить.
   — Буду, если он тоже.
   — Вот и хорошо. Я постараюсь приехать как можно скорее, Анита.
   — Знаю.
   — Чертовски долгая выдалась ночь.
   — Ага.
   Он повесил трубку. Я выключила телефон и направилась обратно. Сирены я услышала раньше, чем дошла до парковки. У меня было время быстро сказать Натэниелу и Мике, что случилось и что будет дальше. Ронни сидела на земле, стеная и держась за голову. Вряд ли она бы меня услышала, даже если бы я обратилась к ней. Потом заскрипел гравий парковки под колёсами, и на передней машине заявился шериф Мелвин Кристофер. Ни одного полицейского штата в поле зрения. Лучше не придумаешь.

Глава семьдесят третья

   Ребята из «скорой» дали Ронни одеяло. У них создалось впечатление, что она в шоке. Это было не так, просто она трезвела. Трезвела посреди расследования убийства, когда выпила за ночь больше, чем за все шесть лет нашего знакомства. Её усадили в «скорую» с открытыми задними дверьми. Отчасти медикам это было на руку — у них появилось занятие. Хорошо, когда у людей есть, что делать.
   Физически хуже всех было Ронни, но никому из нас не было особо приятно. Шериф Мелвин Кристофер открыл огонь фразой:
   — Едва узнал вас во всей этой одежде, мисс Блейк.
   Я мило улыбнулась в ответ:
   — Для вас — маршал Блейк, шериф, и должна вам сказать, что у вас слишком сильный интерес к женской одежде для нормального гетеросексуала из сельской местности.
   После этого все покатилось под гору. Я даже готова признать, что отчасти и по моей вине. Не надо было мне отпускать замечаний насчёт женской одежды или ставить под сомнение его сексуальную ориентацию, зато, черт побери, лицо у него прошло через все оттенки, от розоватого до свекольно-бордового, ещё до того, как он стал на меня орать. Секунду мне казалось, что сейчас его удар хватит. Помощник шерифа Дуглас вынужден был развести нас и повести своего начальника слегка пройтись вокруг парковки.
   Это дало мне время проверить, как там Мика и Натэниел. Мика говорил спокойно и терпеливо, но по тону было ясно, что уже не в первый раз и не во второй:
   — Я не работаю в этом клубе.
   Помощник, который его допрашивал, был слишком высок для своего телосложения, будто суставы, руки, ноги ещё не успели приработаться. Либо он намного моложе двадцати пяти, либо ему надо больше есть.
   — Тогда в каком клубе вы работаете?
   Мика посмотрел на меня, явно прося помощи.
   — Помощник шерифа! — обратилась я к нему.
   Он обернулся ко мне. Глаза его скользнули по значку у меня в руке, но раз на его босса этот значок не произвёл впечатления, то на него тем более. Тон задаёт босс. У мальчика были светло-голубые глаза, недружественные, почти враждебные.
   — Не видите, я допрашиваю свидетеля?
   Я улыбнулась, стараясь довести улыбку до глаз, но вряд ли мне это удалось.
   — Я вижу, помощник… — я прочла его имя на табличке, — Паттерсон, — что свидетель ответил на ваш вопрос уже несколько раз.
   — Он не отвечает, где работает.
   — Вы не спрашивали, где я работаю, — вставил Мика.
   Помощник Паттерсон повернулся к нему, прищурил глаза и посмотрел взглядом, который, очевидно, считал тяжёлым. И ошибался.
   — Я спрашивал, где вы работаете, и вы не ответили.
   — Вы спрашивали, в каком клубе я работаю. Я не работаю ни в каком клубе. Я не стриптизер, это достаточно ясно?
   В голосе Мики слышалась нотка нетерпения. А он — самый покладистый из всех, кого я знаю. Что же такое говорил Паттерсон?
   Лицо Паттерсона явно выражало полное неверие. Ему действительно надо научиться делать непроницаемое коповское лицо — сейчас на этом лице читалось все, что происходит внутри.
   — Так что же вы делали в таком месте? — Выражение почти злобной радости мелькнуло у него в глазах. — А, понимаю. Приехали посмотреть на чужие штыри с подвесками.
   — Штыри с подвесками. Что за херню вы несёте, помощник шерифа?
   — Хрены с яйцами, — произнёс он так, будто лишь полный дебил мог его не понять.
   Мика посмотрел на меня, и даже через тёмные очки я могла представить себе этот взгляд. До меня начало доходить, что ему действует на нервы.
   — Паттерсон, я вам позволила допрашивать моих друзей из чистой любезности. Это расследование моё, а не ваше, и если вы не можете задать хоть один вопрос, который поможет нам раскрыть убийство, пойдите займитесь чем-нибудь другим.
   Не знаю, что бы он мне ответил, но я ощутила за собой присутствие шерифа Кристофера ещё раньше, чем увидела удовлетворение на лице Паттерсона. По его виду было ясно, что сейчас его начальник меня размажет по канатам, а ему, Паттерсону, повезло занять место возле самого ринга.
   — Он не говорит, где работает, шериф. Говорит, что не стриптизер. Говорит, пришёл полюбоваться малость на педиков.
   Я тихо прокашлялась:
   — Я повторю ещё только один раз. Нам позвонила моя подруга Вероника Симмз. Бармен клуба сказал ей, что она слишком пьяна и её следует отвезти домой. Мика поехал со мной на случай, если мне понадобится помощь.
   — А тот, другой? — спросил Паттерсон. — Он говорит, что работает стриптизером в «Запретном плоде».
   — Натэниел поехал с нами за компанию, — ответила я.
   Шериф Кристофер посмотрел на меня непроницаемым коповским взглядом. Он, может, мужской шовинист, набит предрассудками, ненавидит баб, но он коп. Под всей этой мутью скрывается человек, который умеет делать свою работу, когда личные соображения не мешаются под ногами. От этого взгляда мне стало легче, но все равно, между нами-то личные соображения ещё как мешаются.
   — Зачем вам понадобилось двое друзей, — он подчеркнул слово «друзей» голосом, — чтобы забрать одну подпившую подругу?
   — Натэниел только что пришёл с работы, и мы не успели поговорить, поэтому он поехал с нами.
   Шериф Кристофер нахмурился:
   — Вы сказали, что были дома.
   — Так и было.
   — Я думал, что вот этот — ваш бойфренд.
   — Так и есть.
   — Тогда это кто такой? — спросил он, ткнув большим пальцем в сторону Натэниела.
   Натэниел разговаривал с последним помощником шерифа. Ему, кажется, было легче, чем Мике или мне. То ли помощник попался поумнее, то ли не так нагруженный предрассудками.
   — Мой бойфренд.
   — Они оба ваши бойфренды?
   Я сделала вдох и медленно выпустила воздух.
   — Да.
   — Ну и ну! — сказал он.
   Я про себя быстренько помолилась, чтобы Зебровски приехал поскорее.
   — У нас тут очередная жертва, шериф, или это вам все равно?
   — Да, кстати, — сказал он и уставился на меня жёсткими коповскими глазами. Если он думал, что я съёжусь, то ошибся, но взгляд был хорош. — Вы совершенно случайно обнаружили следующую жертву нашего серийного убийцы?
   — Да.
   — Чушь собачья.
   — Думайте, что хотите, шериф. Я сказала вам и вашим людям чистую правду. Могу что-нибудь сочинить, если вам так будет легче.
   Он посмотрел мимо меня на Мику.
   — Разговаривая с человеком, я люблю видеть его глаза. Снимите очки.
   Черт. Мика посмотрел на меня, я на него. Я пожала плечами.
   — Паттерсон не спросил Мику впрямую, чем он занимается. Он слишком увлёкся, пытаясь заставить Мику признать, что он стриптизер, или гомосексуалист, чтобы заботиться о фактах.
   — Хорошо, тогда я спрошу. Чем вы занимаетесь, мистер Каллахан?
   — Я координатор Коалиции За Лучшее Понимание Между Общинами Ликантропов и Людей.
   — Вы — кто? — переспросил Паттерсон.
   — Помолчи, Паттерсон, — сказал Кристофер. — Так вы из слюнявых либералов, которые считают, будто у животных равные права?
   — Вроде того, шериф.
   Кристофер вдруг перенёс все своё внимание на Мику.
   — Снимите очки, мистер Координатор.
   Мика снял очки.
   Паттерсон отшатнулся, его рука легла на рукоять пистолета. Плохо. Шериф же уставился в кошачьи глаза Мики, качая головой.
   — Зверелюбка и гробовая подстилка. Куда уж ниже падать белой женщине.
   Замечание насчёт белой женщины сняло все вопросы относительно того, какие ещё у него могут быть предрассудки. Законченный расист, на дух не выносящий всякого, кто не мужчина, не белый и не натурал. До чего же узколобая точка зрения!
   — Моя мать — испанка из Мексики. Так вам легче, шериф?
   — Черномордая! — сплюнул он.
   — Вот именно, — улыбнулась я, и улыбка даже наполовину дошла до глаз.
   — У вас очень довольный вид для женщины, у которой выдался по-настоящему плохой день.
   — А как он может стать ещё хуже, шериф?
   — Вы знали, что тело здесь, потому что это сделал ваш бойфренд и его ребята. Потому-то вы его и нашли.
   — И зачем бы я притащила своих бойфрендов, и как я устроила, что моя подруга напилась именно здесь?
   — Вы собирались переместить тело, спрятать его. Вот почему вам нужно было столько народу. Была здесь ниточка, которая ведёт к вашим педерастическим дружкам-вампирам.
   Я подумала, как бы отреагировали Жан-Клод и Ашер на звание моих педерастических дружков-вампиров. Лучше не знать. Я покачала головой:
   — Сколько судебных исков подано против вашего департамента, шериф?
   — Ни одного.
   Я засмеялась, но не слишком весело.
   — Что-то не верится.
   — Я делаю свою работу. Это и все, что людям нужно.
   Не моё дело, конечно, но интересно, сколько из арестованных им не белые, не натуралы — не такие, как он. Я почти готова была все свои деньги поставить, что большинство его арестов — из этой категории. Хотелось бы надеяться, что я ошибаюсь, но вряд ли.
   — Вы знаете цитату, что если у вас есть только молоток, то все проблемы начинают казаться гвоздями?
   Он посмотрел на меня, не очень понимая, к чему я клоню.
   — Да, мне нравится, как мистер Айюб пишет.
   — Мне тоже, но я вот к чему: если все, на кого вы смотрите, оказываются монстрами, то ничего другого вы и не увидите.
   Он нахмурился сильнее:
   — Не понял.
   И чего я стараюсь?
   — Вы настолько поглощены ненавистью ко мне и всем, кто со мной, что почти не делаете настоящей полицейской работы. Или вам наплевать в этом случае? Да, шериф? Убили стриптизера-педерастика, так это же совсем не так важно, как убитая белая женщина?
   Что-то мелькнуло у него в глазах — не гляди я на него в этот момент, то и не заметила бы.
   — Наверное, вы от души ненавидите этот клуб.
   Глаза его были холодны и непроницаемы, когда он сказал:
   — Мой опыт подсказывает мне, что, сколько верёвочке ни виться, маршал, кончик найдётся. Вы выбрали линию поведения высокого риска, и когда оступитесь, расплата будет очень горькой.
   Я покачала головой:
   — Никто не слеп так, как тот, кто не хочет видеть.
   — Что? — переспросил он.
   — Ничего, шериф, зря слова трачу.
   Ожила рация на маркированных машинах, и услышанное заставило нас забыть о перепалке.
   — Потери среди полиции, потери среди полиции!
   Место оказалось чуть дальше по дороге, возле клуба, где нашли первую жертву. Наглые, сволочи. Я крикнула Мике и Натэниелу:
   — Берите машину Ронни и мотайте домой.
   Сама я уже открывала водительскую дверь джипа.
   — Анита… — начал Мика.
   — Я тебя люблю, — ответила я, залезая за руль.
   Я сдала назад, и мне пришлось подождать, пока полицейская машина освободит мне дорогу. Натэниел все ещё опирался на машину, где его допрашивал помощник шерифа. Я нажала кнопку окна со своей стороны и послала ему воздушный поцелуй. Он улыбнулся и послал мне его обратно. Потом я оказалась в линии с двумя полицейскими машинами, и мы уехали. Потери среди полиции — вампиры? Или повезло какому-то пьянице? Не узнать, пока не приедем. Единственный светлый момент — что я не буду больше наедине с шерифом и его людьми. Полиция съедется отовсюду. Куча людей, которых в обычном случае ни работа, ни юрисдикция сюда не позвали бы.
   «Скорая» ехала за нами, включив мигалки и сирены. Они могли бы просто ехать за полицией, но я сочла это хорошим признаком. «Скорая» включает весь парад только когда знает, что есть раненые, но ещё живые. Я пробормотала короткую молитву, а потом только старалась не отстать от полицейской машины. Шериф — упёртый расист, но дороги здешние он знает, а я нет. Будем только надеяться, что в канаву не съедем.

Глава семьдесят четвёртая

   Мы оказались на месте первыми, потому что ехать нам было меньше десяти минут. Звуки сирен завывали в ночи. Ехала дополнительная подмога. На парковке стояла машина полиции штата Иллинойс с открытой дверцей, и сидел полицейский рядом с ней. Лицо его было просто белым пятном, одна рука, похоже, ранена, пистолет неуклюже зажат в другой. Кровь на плече мундира.
   Полицейские машины распахнули дверцы, и сотрудники заняли позиции за дверцами или за капотом, оглядываясь. Никто не бросился напрямую к раненому. Все были в укрытии, у всех оружие в руках, и мы оценивали ситуацию перед тем, как броситься действовать. Иногда преступники используют приманку. Я сгорбилась перед джипом, направив пистолет вверх. Капот был у меня за спиной, так что, что бы там ни придумали враги, мне ничего не грозит, пока я по эту сторону джипа. Слишком много было, о чем подумать, и не было времени думать слишком усердно. Отчасти в этих случаях мысль должны заменить опыт и выучка.
   Шериф что-то сделал рукой, и внезапно все сирены замолкли. Тишина оказалась неожиданно громкой, и только огни мигалок давали понять, что здесь что-то случилось.
   Все мы осматривали парковку и прилегающую местность. Изгородь за мусорными ящиками. Другие здания в нескольких ярдах. Парковка забита. Преступник может прятаться за любой машиной, а может, он или они сбежали, услышав сирены. Наверняка знать нельзя.
   Ничто не шевелилось, кроме полицейского, который заморгал, увидев нас. Он был жив, и мне хотелось, чтобы так оно и осталось. Надо было действовать. И, будто шериф Кристофер прочёл мою мысль, он двинулся вперёд. Пригибаясь, что при его животе и росте было впечатляющим зрелищем. Он оказался куда ловчее, чем был с виду.
   Я направила пистолет не на что-то конкретное, а в сторону, где могла быть потенциальная опасность — кто-то, кто захотел бы стрелять в шерифа. Белый пластиковый пакет перекатывался возле мусорного ящика на ветру. Больше ничто не шевелилось.
   Шериф Кристофер дал знак — «все чисто». Его люди встали, вышли из укрытия и собрались возле него. Я оказалась осторожнее, осмотрела местность, по которой мне надо было к ним идти, с пистолетом, направленным в землю, но держала я его двумя руками, готовая идти на помощь. В дверях клуба столпились люди. Я их не видела, пока не встала из-за джипа, но они наверняка там были и раньше. Соображения нет у людей. Или они знали что-то, чего не знали мы? Нет, вряд ли.
   Я услышала:
   — Давайте сюда «скорую»!
   Паттерсон побежал сообщать медикам, что можно подойти. Шериф Кристофер злобно смотрел на меня.
   — Кто-то из ваших дружков-вампиров.
   — По мне, так больше похоже на нож. Откуда вы знаете, что это был вампир?
   Раненый заговорил сдавленным голосом, от боли и шока.
   — Эти гады улетели с нею. Улетели, блин, как птицы, прямо вверх.
   Окей.
   — Ладно, вампиры. Кого они взяли?
   — Одну из танцовщиц, — сказал раненый. — Я объезжал клубы, как нам было положено. Увидел, как она выходит, и тут они бросились прямо из темноты, по одному с каждой стороны. Она начала кричать, я выскочил, вытащил пистолет. Но с ними был ещё один, его я не видел. Не знаю, как это вышло, но он вдруг просто появился у меня за спиной. Приставил мне нож к горлу и велел смотреть. А остальные улетели с нею, на фиг.
   Он закрыл глаза. Видно было, что он борется с болью.
   Санитары уже были здесь, расталкивая нас.
   Раненый открыл глаза и посмотрел на шерифа.
   — Он держал нож возле моего горла, чего ж он меня не убил? Убрал лезвие и всадил его мне в плечо. Почему он меня не убил? Почему?
   Я ответила, пока медики обрабатывали рану.
   — Он хотел, чтобы ты остался в живых и рассказал нам, что ты видел.
   — Зачем? — спросил он и посмотрел на меня.
   — Это послание.
   — Какое ещё послание?
   Я покачала головой:
   — Они хотят, чтобы мы бросились её спасать. Хотят заставить нас действовать ночью, пока они сильны, а не ждать до рассвета, когда преимущество будет на нашей стороне.
   Шериф Кристофер встал и протянул мне руку, но спохватился и просто сделал мне жест, предлагающий следовать за ним. Я пошла.
   — Насколько мне было известно, мы не знали, где эти гады прячутся. А теперь вы говорите так, будто знаете.
   Я заморгала, думая: «Что я могу ему сказать, чтобы не втянуть нас всех в передрягу?»
   — У меня встреча с Мобильным резервом через час после рассвета, но если у них заложница, мы до рассвета ждать не можем. — Покопавшись в кармане куртки, я вытащила телефон и набрала номер сотового Зебровски. — Дай мне номер капитана Паркера, Зебровски.
   — Зачем?
   — Вампы взяли стриптизершу, живую. И даже постарались, чтобы нам остался раненый, но живой полицейский из полиции штата, который нам это рассказал.
   — Боже мой, Анита, это же капкан!
   — Наверняка. Все равно, давай мне номер.
   Он дал мне номер, и я набрала его. Капитан Паркер взял трубку, шериф Кристофер наблюдал за мной. Я изложила Паркеру ситуацию.
   — Это ловушка? — спросил он.
   — Может быть, или же они знают, что мы все равно придём, и пытаются нас заставить спешить, чтобы мы явились ночью, когда преимущество у них. Но все равно, и тогда это ловушка.
   — Я не хочу посылать моих людей на смерть, Блейк.
   — Я тоже не в восторге, но она была жива, когда они её взяли, и если мы будем ждать рассвета, она жива не будет. Конечно, она уже может быть мертва, я не знаю.
   — Капкан, а женщина в нем приманка, — сказал Паркер.
   — Знаю.
   — Вы все ещё настаиваете, чтобы мы взяли вас с собой?
   — За все сокровища мира не упустила бы такого случая.
   Он сухо и коротко хохотнул.
   — Вы меня уговорили. Надеюсь, вы об этом не пожалеете.
   — Уже жалею, но если вы действительно собираетесь действовать ночью, то я вам буду ещё нужнее.
   — Вы действительно настолько лучше умеете обращаться с вампирами, чем мы?
   — Да, капитан.
   — Надеюсь, действительность будет не хуже рекламы, маршал Блейк.
   — Лучше, — ответила я.
   — Тогда давайте сюда. Мы двинемся на цель менее чем через тридцать минут. Опоздаете — поедем без вас.
   Он повесил трубку.
   Я выругалась, захлопнула телефон и пошла к своему джипу.
   — Куда это вы, черт побери?
   — Хватать наживку, — ответила я.
   Он наморщил лоб:
   — Стриптизерша?
   Я кивнула, продолжая идти, а он не отставал.
   — Мобильный резерв действительно берет вас с собой?
   — Если не верите, звоните сами капитану Паркеру.
   Я уже была у дверцы джипа.
   Он поймал дверцу, не дав мне её захлопнуть:
   — А для вас не будет конфликтом интересов — стрелять вампиров своего бойфренда?
   — Это плохие вампиры, шериф, и они ничьи.
   Я захлопнула дверцу. Он не стал мешать. Я не рванула с места, но близко к тому. Паркера я знаю, и знаю, как работает Мобильный резерв. Они не станут нарушать график операции — поедут без меня. Вампиры хотят, чтобы мы явились сегодня ночью. Они знают, что у нас есть адрес. Значит, они знают, что мы планируем удар. Они предположили, что мы наметили удар после восхода, и заставили нас действовать раньше. Чтобы иметь с нами дело на своих условиях, то есть ночью. Но почему не сбежали? Если узнали, что мы обнаружили их убежище, почему не покинуть его? Зачем брать заложницу, пускаться на такие хитрости, чтобы мы точно узнали об этом? Это ловушка, но мы, даже зная об этом, все равно должны были идти.

Глава семьдесят пятая

   Пластиковая доска была изрисована диаграммами. Сержанты Хадсон и Мельбурн нарисовали кроки местности ещё до того, как мы, все прочие, собрались в этом безопасном, приятном месте за квартал от театра будущих действий. Они всю доску покрыли входами и выходами, осветительными приборами, окнами и всей мелочью, которую я никогда не замечаю, точнее, вижу, но никак не могу использовать. Я могу сообщить о том, что видела, но кому-нибудь из них придётся объяснять это всем остальным. Мой способ проведения таких операций — вломиться в парадную дверь и перебить все, что шевелится. Мне бы не пришло в голову составлять схемы интерьера квартиры или выяснять у владельца здания, что он знает о женщине, которая владеет этой квартирой. Они уже эвакуировали жильцов соседних квартир, взяв у них информацию об интерьере и владельце. Полезно было знать, что в кондоминиуме почти нет мебели, поскольку владелица, Джил Конрой, ждёт её доставки, которая уже два раза задерживалась. Что она работает юристом в большой фирме в центре города и недавно стала партнёром. Увлекательно, но пользы в этом я не видела. Они все ещё пытались найти кого-нибудь у неё на работе, кто подойдёт к телефону, чтобы узнать, когда она была на работе в последний раз. А у этих чёртовых раздолбаев в два часа ночи на работе — можете себе представить? — никого нет. Все это, конечно, интересно, но наша жертва там, одна среди вампиров, которые убили уже не меньше десяти человек в трех штатах. Я хотела побыстрее её выручить, и мне трудно было сосредоточиться на мелочах. Наверное, это было видно, потому что сержант Хадсон спросил:
   — Вам скучно, Блейк?
   Я заморгала на него, сидя на тротуаре. Я устала и не видела причины не присесть — некоторые ребята из Мобильного резерва тоже присели.
   — Малость есть.
   Двое ближайших моих соседей — Киллиан с бобриком белых волос и Юнг — единственный среди моих знакомых азиат с зелёными глазами, — отодвинулись от меня подальше, будто не хотели быть слишком близко, когда хлынет кровь. Я заметила, что Мельбурн остался рядом с Хадсоном, будто ожидал, что кровь будет лететь только с одной стороны.
   — Улица перед вами, Блейк, можете идти.
   — Вы задали вопрос, сержант. Если вам не нужен был честный ответ, надо было меня предупредить.
   Кто-то засмеялся — достаточно тихо, чтобы я не могла определить, кто именно, и, очевидно, Хадсон тоже, потому что он не стал искать весельчака, а просто разозлился на меня ещё сильнее.
   Он шагнул ко мне. Я встала.
   — Если вам скучно, Блейк, идите домой. Нам не нужно такое отношение.
   Голос его был ровен и сдержан, каждое слово он тщательно выговаривал. Так говорят, когда сдерживаются, чтобы не заорать или не хряснуть кулаком по чему-нибудь.
   — Дон Морган может быть ещё жива, — сказала я. — Но каждая минута уменьшает её шансы остаться в живых. Пусть вам не нравится, что ваш капитан допустил меня к операции, можете, блин, меня ненавидеть, если хочется, мне плевать — но давайте делать дело. Я хотела бы вытащить Дон Морган раньше, чем будет поздно, сержант Хадсон. Хочется мне раз в жизни не попасть в команду уборщиков, а прибыть достаточно рано, чтобы было ещё, что спасать.
   Он заморгал темно-карими глазами, соответствующими по цвету усам и коротким волосам. У меня волосы были увязаны в хвост. Мне выдали шлем, а волосы почти до талии в него так просто не влезут, если их не подвязать. Я бы их срезала ещё полгода назад, если бы Мика не пригрозил, что тогда он свои обрежет. И потому мне пришлось носить самые длинные в моей жизни волосы. Вид у меня был как у коротышки-хиппи посреди военного типа причёсок и весьма мужественных фигур. Хоть и всунули меня в бронежилет, видно было, что я им далеко не под стать. Бывают моменты, когда мне вдруг становится неловко, что я не коп, не мужчина, не вхожу в это великое братство. Просто девчонка, просто заклинатель-трепач-вудуист, которому никто свою спину не доверит. Годы прошли с тех пор, как я по этому поводу переживала. Может, дело было в чужом снаряжении, которое мне не слишком подходило, или в том, что Арнет и Дольф каждый имеют на меня зуб, или просто в том, что я поверила глазам Хадсона. Я здесь чужая. Никакого тактического смысла не имею. Не знаю, как они делают своё дело. Не вхожу в их команду, и в глубине души понимаю, что, сколько бы ни было у меня друзей среди копов, и какой бы значок у меня ни был, копов, считающих меня чужой, всегда будет больше тех, кто считает меня своей. Всегда и навсегда я буду чужой, что бы я ни делала. Частично из-за пола, частично из-за моей работы, частично потому, что я с монстрами трахаюсь, а частично — ну просто я им не своя. Я не выполняю приказы, не держу язык за зубами, не играю в политические игры. Я никогда не стану настоящим полицейским — просто не умею играть ни по чьим чужим правилам. Полиция, настоящая полиция, понимает эти правила и живёт по ним. А я всю жизнь жила по принципу: правила? Какие правила? Вот я стояла и смотрела на Хадсона, выдерживала его взгляд, его злость, и просто не злилась. Слишком многое во мне было согласно с его злостью, чтобы злиться в ответ.
   — Значок вас копом не делает, Блейк. Вы не знаете дисциплины. Если из-за того, что вы порете горячку, убьют хоть кого-нибудь из моих людей, вам наш следующий разговор не понравится.
   Мне и этот разговор нравился не слишком, но я не стала говорить этого вслух. Умнее становлюсь, или устала, или просто мне уже все равно. Какая разница? Я отстаивала своё мнение без всяких чувств. Я ответила голосом, совершенно лишённым эмоций:
   — А если ваших людей перебьют потому, что вы не дали мне делать мою работу в меру моих способностей? Тогда у нас с вами тоже будет разговор?
   Все мои соседи вдруг отодвинулись синхронно, будто минимально безопасное расстояние стало их насущной заботой. Он сказал, сквозь зубы, и карие глаза от злости стали почти чёрными.