Гейман Александр. Чудо-моргушник в Некитае

   - Святой отшельник, умоляю вас: продолжите ваши благочестивые наставления!
   У подножья трона сидел какой-то рыжий очкарик с ехидным взглядом. При словах императора он изумленно вздернул брови и обернувшись к императору выразительно покрутил пальцем у виска, кивая в сторону старика в тюрбане. Однако император оставил без внимания эти знаки, а придворные хором поддержали:
   - Да, да, отче! Вы - святой мудрец, вы небожитель Шамбалы, наставьте же нас на путь добродетели!
   Старик заморгал, разиня рот и вытаращив глаза, - похоже, он ожидал чего-то совсем другого. Однако святой отшельник живо справился со своим недоумением - он, злорадно ощерясь, окинул взором зал и исполнил просьбу с великой охотой.
   - Значит, эта... - прогнусавил святой мудрец, - хреново вам, мужики придется, особливо тебе, император, и блудливой козе, женке твоей, а маразматику Крюшону хуже всех. Ибо близок чудо-моргушник, и бойся его, и при входе Фубрик и на стрему поставит. И приидет к трону мокрушник и влепит богатырский чудо-моргушник, и тот, кто на троне, получит его. И почесывая, посношивали, и истинно будет так. И тот, кто придет дэ пэ жэ эм не будет хотеть укусить, но после будет пытаться, но не укусит. А тот, кто хотел укусить, укусит, но укусит не того. И укушенный отыдет, но на ветрогонки опоздает, ибо свят есть, и достояние обретет и расточит безвозмездно, ибо зачем же Амундсен на Северный полюс ходил. И будет проповедовать отважный галл, но не будут хотеть поставить его на фелляцию, однако поставят, но поставят не так. И скажет Жомка Фубрику: половина тебе, другая мне, а императору - пущай Рогфейер собачим членом руку пожмет, а ещё женка его. И се - боевое крещение Суй Жень принимает, и Тяо Бин в Лянях, и гегельянство повсюду, и Кант заточку свою Гегелю передал. Истинно, истинно говорю приидет чудо-моргушник, и пособники его всюду!
   Онемев от ужаса и вжав голову в плечи, император слушал апокалипсические пророчества, доставленные посланцем Шамбалы. В толпе придворных слышались стоны ужаса и содрогания. Один только рыжий очкарик ехидно смотрел на святого вестника и насмешливо кривил рот. Он спросил:
   - Чудо-моргушник - это когда шелбан кулаком дают, да?
   Гость из Шамбалы метнул гневный взгляд на вопрошающего и ничего не сказал. А тот не унимался:
   - Уважаемый Батай, вы с утра прокисшего кумыса не пили?
   - Да прекратите же, Ахмед, неужели для вас нет ничего святого! завопил императорский палач.
   - Это святотатство... Он кощунствует... - поддержал хор придворных.
   - Святой отче, - заговорил император, - наставьте нас - как нам распознать пособников чудо-моргушника?
   - У них рыжие брови, очки и ехидная рожа! - мгновенно выпалил святой вестник.
   - А-а-а! - ахнул зал и все взгляды обратились на рыжего Ахмеда.
   - Я говорил! - закричал палач. - Я всегда говорил!
   - Мы все говорили! - раздался хор придворных.
   Однако посланец Шамбалы посмотрел на палача и злорадно ухмыльнулся. Он заговорил снова:
   - Бойся, император, ибо чудо-моргушник страшен, но страшны и пособники его! И страшны пособники явные, ибо рыжи и ехидны они, но страшней того пособники скрытые.
   - Святой отец, - бойко заговорила ближняя фрейлина императрицы, наставьте нас, как нам распознать скрытых пособников чудо-моргушника?
   - Эти пособники таковы, что будут ходить и всех поднимать на борьбу с пособниками чудо-моргушника, - немедля дал святые предостережения вестник Шамбалы. - И скажут они: мы враги пособников, а сами не таковы, но будут пособники хуже того. И скажет иной: не кощунствуй, Ахмед, ибо я благочестив - а сам не таков, но чудо-моргушнику пособник. И нарядится иная, и придворной фрейлиной назовется, а будет не такова, но пособник чудо-моргушника! Бойся, лысый, трясись, ужасайся! - говорил святой мудрец, оскалив рот в зверской гримасе и наступая на императора подняв руки и скрючив пальцы. - Ибо близится час, и чудо-моргушник при входе!
   Император вжался в спинку трона с выпученными от страха глазами. Зубы его стучали, будто отбивали ритм какой-нибудь пляски. Императрица, вся побледнев от сознания исторического момента, сидела с выражением царственного спокойствия и благочестия на лице. Она задала почтительный вопрос:
   - Святой апостол, умоляю вас, скажите - каковы признаки приближения чудо-моргушника?
   - Приидет он, и увидите, что пришел, - рек божественный отшельник. Ибо многие в тот час будут говорить - бери руки в ноги, ибо чудо-моргушник у входа, а это будет не он. И приидет лже-моргушник и вкатит моргушник, и затрещат лбы, а это будет не он. Но как шест небесный от края до края огреет он, и затрещат лбы, но затрещат воистину. И будет он как могучий пинок, но гораздо сильнее. И будет он как вонючий хорек, но того нестерпимей. И сопрут сейф, и приедет заморский лекарь, и возляжет с блудливой козой, женкой твоей, а тут и приспеет чудо-моргушник!
   Святой мудрец отступил от трона, окинул взглядом немо замолкший зал, удовлетворенно ухмыльнулся и уставился в глаза императору. Он молчал добрую минуту и внезапно гаркнул на весь дворец:
   - Проснись, мужик, ты серешь!
   Вслед за тем он повернулся и в звенящей тишине пошел к выходу, и покинул дворец, и больше его никто никогда не видел.
   * * *
   - Проснись, мужик! - послышался голос сзади Ходжи.
   - А я и не сплю, - отозвался Ходжа, откладывая книгу.
   - А я и не вам говорю, - последовал ответ, - я этого голого графа хочу разбудить.
   Ходжа обернулся. У тела спящего сидел на корточках какой-то человек, одетый не по-жительменски и не по-некитайски. Он дружелюбно улыбнулся Ходже и поднялся на ноги. Оказалось, он довольно высок, горбонос и с маленькой бородкой - ни дать, ни взять дядя Сэм, как его рисуют в карикатурах. За незнакомцем виделось ещё двое.
   - Я - Пит Грэйсон, - представился мужчина, - Фубрик по-блатному. А это, - показал Фубрик на остальных - дзенец один, ну, это типа бомжа, только с мистическими завихрениями, и при нем ученик.
   Двое покивали. Дзенец был обрит наголо и узкоглаз - типичный некитаец, и одет соответственно. А вот ученик у него был какой-то странный - на вид типичный европейский священник, - рожа постная с приторной улбыкой. Однако одет он был по-восточному, и в углах глаз его светилась какая-то неизбывная скорбь. Да ещё ученик буддиста! Да ещё дубина в руках...
   - Что-то тут не так, - забывшись, вслух проговорил Ходжа. - Иезуит - и вдруг в учениках у язычника!
   При этих словах ученик язычника всхлипнул, вскинул дубину над головой и со всего размаху обрушил её, метя на череп дзенцу. Однако задуманное не получилось - дубина прошла мимо, и ученик, не удержавшись, сам хлопнулся на пол.
   - Косоглазый он, - охотно объяснил дзенец. - Никак попасть не может. В этом-то и вся хитрость.
   - То есть? - спросил Ходжа.
   - Договор у нас с ним, - объяснил дзенец. - Он пытался было меня в свою секту загнать, а я ему предложил потягаться: давай, говорю, проверим, в ком святости больше. Если ты попадешь по мне дубиной, то я к тебе в ученики пойду. А уж если не попадешь, то стало быть моя вера лучше, и ты у меня будешь святого духа набираться. Вот он и лупит, проверяет, - достиг он просветления или ещё нет.
   - Ну, а если он попадет? - спросил Ходжа.
   - Значит, достиг, - невозмутимо отвечал дзенец. - Конец ученичеству, стало быть!
   - Да куда ему, косоглазому, - махнул рукой Фубрик. - Теперь у него одна заповедь: век живи - век учись.
   Ученик дзенца всхлипнул.
   - Ну, а это кто? Вы, кажется, знаете? - спросил Ходжа, показывая на обнаженного, который так все и не просыпался.
   - Как не знать, - отвечал Фубрик. - Мы уж тут были. Граф это, Артуа его кличка. Сколько уж мы его трясли - нет, все спит. Пошли в деревню за спиртным, а тут дождь. Ну, и вернулись.
   - Но если вы с ним не говорили, то откуда знаете его имя и то, что он граф? - снова удивился Ходжа.
   - Так в книге же все написано - ну, вот той, что у тебя. Это вот граф Артуа, раздели его наши на дороге.
   Ходжа молчал, стараясь усвоить сказанное.
   - Позвольте вас спросить, - обратился меж тем к нему дзенец. - А на каком месте книги остановились вы?
   - Я читал про своего деда Батая, - отвечал Ходжа, вздыхая. - Как он прорицал некитайскому императору.
   - А! Я ж говорил - это Ходжа, - воскликнул Фубрик. - Ты ведь - Ходжа, верно?
   Ходжа подтвердил.
   - Пришел домой, а Михри твоя упорола с детьми и полоумный дед в город смылся притчу рассказывать - верно?
   Ходжа вновь признал, что это так:
   - Не знаю, откуда вы прознали про дело, но не могу не согласиться, что вы излагаете все в точности так, как было.
   - Вы все сами поймете, когда прочтете эту книгу, - заговорил дзенец. Мы-то уже прочли - там и про вас есть, и про вашего тестя, и вот про него. Знаете что - времени у нас много, а заняться все равно нечем. Были у Фубрика картишки, да ими полковник Томсон по ошибке подтерся.
   - Да не по ошибке, - вставил Фубрик, - назло это он, в отместку за Гамлета, что им Жомка попользовался.
   - Возможно, - согласился дзенец. - Так вот, почему бы вам не почитать нам вслух вот эту книгу?
   - Но зачем мне читать вслух, если вы все уже знаете? - спросил Ходжа.
   - Ну и что? Во-первых, все равно интересно, - возразил дзенец. - А во-вторых...
   - А во-вторых, - снова перебил Фубрик, - на пятнадцатой странице написано, что ты сказал "фиг с вами" и стал читать. Значит, сядешь и будешь читать.
   Ходжа хмыкнул, пожал плечами и сказал:
   - О Всевышний, как удивительны твои дела! Фиг с вами, буду читать.
   И Ходжа устроился поудобнее у костра, положил книгу на колени и приступил к чтению с самого начала.
   * * *
   ПЕРВЫЙ ДЕНЬ В НЕКИТАЕ
   - Господа! Наша телега приближается к столице Некитая городу Некитай!
   Возница остановил лошадей и, встав на сиденье, торжественно указал рукой куда-то к горизонту, где не видно было никаких признаков города.
   - Внимание, господа! - продолжал кучер. - Для въезда в столицу надлежит переоборудовать экипаж в столичный вид. Прошу всех покинуть телегу вместе с вещами.
   - Не вылазьте, граф, - произнес аббат Крюшон. - Этот кучер нас обманывает.
   Граф смерил аббата уничижающим взглядом и назло вылез из телеги.
   - Ну, а вы что же? - спросил возница.
   Аббат вздохнул, достал из подмышки книгу, поискал в ней какую-то страницу, что-то прочел, снова вздохнул, осенил себя крестным знамением, пробормотал себе под нос "но не воссоединился с ними" и безропотно покинул свое место. Возница живо сбросал вещи своих пассажиров на дорогу, развернул телегу, отъехал на два десятка шагов и громко заговорил:
   - Прошу прощения, господа! Я в столицу не поеду, ну её к свиньям, эту столицу. Не взыщите, что наколол, господа. Я бы со всей душой, да боюсь попаду императору в лапы, опять заставит мочу пить. Вам-то что - вы и не такого дерьма хлебали, а я... Ну, пошла!..
   - Надо его догнать! - решительно заявил граф.
   - Вы споткнетесь и упадете, - кротко возразил смиренный аббат.
   Не тратя времени на спор со своим спутником-маловером, Артуа львиным прыжком кинулся вдогонку повозке. Уже на третьем шаге он споткнулся и грохнулся оземь, пребольно ушибив колени и подбородок. Кажется, он на короткий миг потерял сознание - в столбе дорожной пыли перед глазами графа мелькнули отрывки видений пережитого, в ушах зазвучали чьи-то восклицания и стоны, черное дуло ружья нацелилось ему в переносицу, чьи-то свирепые физиономии угрожающе вперились в него, а, ну да, это же грабители... кажется, я остался сидеть голым задом на камне, а Крюшон - этот толстяк, кто бы мог подумать! - оказался проворней меня и убежал... А впрочем, опомнился граф Артуа, почему же убежал? Он же вместе с ним продолжил топать пешедралом и в карантине оказался...
   В этом-то карантине все и началось - это там их держали до тех пор, пока они не выучили некитайский язык, а это, доложу я вам, не под юбку козе залезть... Да черт с ним, некитайским языком, но вот эту проклятую книгу Крюшон раздобыл там... Точно, там. Говорит, что нашел под лавкой... Какая, к хренам, лавка - ему нарочно подсунули... С нее-то и начался этот идиотский фатализм: аббат Крюшон уверял теперь графа, будто все, что с ними произойдет, уже произошло и в точности описано в этой поганой книге... Граф успел возненавидеть аббата за время совместного путешествия и наотрез отказался читать эту нелепицу. А вот аббат прочел - и не узнать стало парня: некогда живчик, он ходил теперь, как пыльным мешком стукнутый, да бормотал себе под нос что-то вроде: "яйца вы мои яйца" или "член ты мой член" - и все заглядывал в конец книги и сокрушенно вздыхал: "но не воссоединился с ними". Впрочем, к черту лысому этого меланхолика-фаталиста! К черту! Надо действовать - решительно, непреклонно, безоглядно.
   Граф поднялся на ноги, отряхнул пыль и зло спросил аббата Крюшона:
   - Крюшон, какого дьявола вы не предупредили меня о том, что этот прохиндей затеял сбежать?
   - Я предупредил, - с блаженной улыбкой христианской кротости отвечал аббат, - но вы не захотели послушать.
   - Ну, хорошо, а зачем же вы тогда сами слезли с телеги?
   - Так было предначертано свыше, - беззлобно рек служитель Божий.
   - Как вы можете это знать, Крюшон? Вы что - Господь Бог?
   - Нет, - смиренно отвечал аббат, - я только праведник. Зато на странице семнадцатой написано... сейчас, найду... вот... аббат безропотно покинул свое место. И произошло по-писанному - вы ведь не станете отрицать этого, надеюсь?
   Граф с негодованием и некоторым замешательством вперился в лицо аббату Крюшону. Помешался он или издевается надо мной? - невольно подумалось графу.
   - По-вашему, можно верить тому, что пишут в книгах? - язвительно спросил он наконец.
   - Нельзя-с, но это Библия.
   - Библия! - вскричал возмущенный граф. - Библия! Как вы, христианский миссионер, аббат, иезуит, можете молоть такой вздор! С чего вдруг это в Библии станут писать про нас с вами?
   - А вы, ваше сиятельство, читали Библию? - кротко осведомился аббат.
   - Я... Нет, но... - не находя слов, граф уставился на аббата с открытым ртом.
   - В Библии про всех написано - и про нас, и про вас, - назидательно заметил аббат. - И отделит агнцев от козлищ... Стыдитесь своего маловерия, сын мой.
   Граф вскипел - этот иезуит самого Христа заставит взбелениться. Давая выход накипающей ярости, граф Артуа решительно подошел к куче вещей и распорядился:
   - К дьяволу ваш фатализм, аббат. Я не намерен сотрясать воздух в пустых словопрениях. Действовать! действовать несмотря ни на что - вот в чем залог успеха. Так что берите-ка вот этот саквояж и этот баул и несите туда - вон до того дерева.
   - Зачем?
   - Мы попытаемся добраться до столицы пешим ходом и перенесем вещи на руках, - непреклонно отвечал неколебимый граф.
   - Но вещей так много! Мы не сможем отнести все.
   - Мы их будем переносить на несколько десятков шагов, - объяснил граф свою методу, - складывать в кучу, затем снова переносить одну вещь за другой, сооружать новую кучу - и так все дальше и дальше. Пока, наконец, не достигнем цели. Главное - не сдаваться, не сидеть сложа руки. Хрен ли ты встал столбом, жирный мешок! - заорал граф вне себя, заметив вдруг, что аббат Крюшон, разинув рот, протягивает в его сторону палец с таким выражением, будто собирается сказать: ну, и додик! вот это додик! - А ну, бери, что сказано, а то я так тебе пну под мягкое место, что всю жизнь на животе спать будешь!
   С незлобивой улыбкой аббат поднял баулы и понес их вслед за графом. Неожиданно граф ощутил сильный пинок и в гневе повернулся назад:
   - Ах ты, хомяк в рясе! Ты чего это вздумал, придурок?!.
   Аббат Крюшон с видом простодушного сожаления о своей неловкости смотрел на графа и виновато оправдывался.
   - Это моя нескладность, граф! Я нечаянно налетел на вас углом сундучка.
   - Да?
   Граф глядел в невинные глаза аббата и не знал, что и думать.
   - А ну-ка, аббат, идите-ка впереди меня! - распорядился он.
   Аббат прошлепал на несколько шагов вперед, высоко вздернув свою кладь на груди. Они сделали пару шагов и вновь натолкнулись друг на друга - на сей раз граф налетел передней частью таза на седалище аббата Крюшона.
   - Ах, ваше сиятельство! - кротко упрекнул аббат. - Вы так меня ушибли!
   - Какого черта! - возразил граф. - Это вы надвинулись на меня своим задом.
   - Будьте внимательней, сын мой, - попросил смиренный аббат. - Дорожные столкновения могут привести к членовредительству.
   Они сбросили баулы на землю и вернулись к куче за новым грузом. И опять - через несколько шагов граф Артуа вновь сшибся с аббатом. От удара тот полетел на дорогу и упал на четвереньки. Оборотившись назад и не поднимаясь на ноги, аббат мягко укорил неловкого спутника:
   - Сын мой, вам грешно! Вспомните заповедь - вам надлежит возлюбить своего ближнего.
   - Вы что, рехнулись! - завопил граф. - Какого черта вы все время подставляете мне свой зад?
   - Вот вы говорите, что я подставляю вам свой зад, а я не подставляю своего зада, - возразил аббат не поднимаясь с земли.
   - Нет, подставляете! - опроверг граф. - Уже второй раз.
   - Нет, сын мой, - мягко отвел святой аббат. - Служителю Божиему не подобает подставлять свой зад. В Писании на этот счет строго указано. А я во всем исполняю Писание, следовательно, я не делал этого.
   - Вот что, Крюшон, - решительно заявил граф. - Идите-ка вы рядом со мной, и предупреждаю - лучше не пробуйте вылезть вперед.
   Аббат безмолвно осенил себя крестным знамением и, подняв кладь, пошел слева от графа. Внезапно он остановился и оказался за спиной графа Артуа. Однако граф был начеку и мгновенно развернулся. Вовремя - он еле успел увернуться от пинка, что был нацелен ему в седалище.
   - Ах ты, жирный козел! - скосоротился граф. - Значит, ты так?!. Ну, держись, святоша!
   Он побросал вещи на дорогу и пошел на аббата, выставив кулаки. Кроткий аббат неожиданно ощерил рот в выражении неприступной решимости биться насмерть и вытащил откуда ни то острую заточку длиной в хорошую ладонь:
   - А ну-ка, подойди ко мне, грешник, я те зенки-то повыколю! - процедил аббат сквозь зубы.
   Ошарашенный граф едва сумел отскочить от выпада - острие метило ему в глаз. Они кружили на дороге друг против друга - аббат с заточкой в руке, а граф - все пытаясь вытащить свою шпагу, застрявшую так некстати в ножнах. Внезапно граф заметил приближающиеся к ним клубы пыли.
   - Погодите-ка, аббат, - предложил граф Артуа. - Кажется, сюда едет повозка.
   - Конечно, она и увезет нас в столицу, - моментально согласился миролюбивый аббат прежним незлобивым тоном - он уже спрятал свою заточку куда-то в складки своей сутаны. - В Библии об этом ясно написано - на странице двадцатой.
   - Так какого же дьявола, - вновь начиная заводиться спросил граф, - вы не отговорили меня таскать эти баулы?
   - В Писании, - кротко разъяснил аббат, - сказано: и эти два додика принялись таскать одну вещь за другой от кучи к куче. Вот мы и принялись таскать. Зачем же восставать против промысла Божия?
   Граф хотел было резко возразить, но тут как раз подъехала повозка.
   - Никак, в столицу? - спросил возница, остановив телегу, запряженную мулом. - Ну, кидайте сюда свои шмотки.
   Они погрузились, и некитаец - по виду, горожанин среднего достатка принялся расспрашивать своих пассажиров:
   - Не вы ли будете, господа, аббат Крюшон и граф Артуа?
   Граф Артуа ещё только открывал рот для удивленного возгласа и последующего согласия, когда его опередил аббат.
   - Вот вы говорите, будто мы аббат Крюшон и граф Артуа, - возразил аббат, - а мы не аббат Крюшон и граф Артуа.
   - Что вы такое мелете, ваше преподобие? - возмутился граф.
   - Это хорошо, - меж тем отвечал некитаец-возница, не слушая графа, это хорошо, что вы не аббат Крюшон и граф Артуа. А то прошлый год приезжали два проходимца из Франции, вот те самые аббат и граф, так сколько мы от них натерпелись! у-у! Ой-ой-ой... Особенно император наш. До того довели человека - с горя мочу свою начал пить. Народу, - грит, - нужна уринотерапия, я буду пропагандировать уринотерапию! А хозяин ихний, где жили, А Синь, - продолжал рассказ словоохотливый возница, - так тот с тоски всю Библию наизусть выучил. Его спросят: А Синь, ты когда сто денежек долга отдашь? - А он только головой кивает да улыбается. Суета, - грит, - сует и всяческая суета! - И знай улыбается и ни за что не отдает - да у тебя же кошелек стибрит из кармана - это он у аббата перенял - иезуитская школа.
   - Позвольте, - прервал граф Артуа, - а вы случайно не могли бы описать внешность этих двоих - якобы аббата и якобы графа?
   - Отчего ж не описать, - согласился некитаец. - Обоих знаю, особенно этого якобы прощелыгу аббата. Мало, что ль, он у меня на шаромыжку обедал. Ну и козлы! - особенно аббат Крюшон. А граф что за додик! Ни одной юбки мимо не пропустит. Идет по улице, увидит какую-нибудь дуру, - сразу штаны с себя долой и хлобысь животом в лужу! Ляжет, сигарку запалит да себе в голый зад воткнет и рукой девке-то машет: ту-ту! я твой маленький пароходик! Это у них французская любовь такая.
   - Сын мой, - огорченно заметил на это аббат Крюшон графу, - вы поступали грешно, вам надлежит покаяться.
   Графу захотелось изо всех сил заехать аббату кулаком в глаз, но неимоверным усилием воли он сдержался. Меж тем возница продолжал:
   - А то ещё аббат этот - тоже штуки откалывал. Хлебом не корми - дай кому-нибудь проповедь прочитать. Подкрадется сзади да хвать кого-нибудь рукой снизу! Не отпущу, дескать, пока не покаешься. Да уж меньше трех монет за исповедь-то не брал.
   - Позвольте, а как выглядел этот якобы аббат Крюшон? - вновь перебил рассказчика граф Артуа.
   - Он-то как якобы выглядел? Да известно как, - отвечал возница. - Глаз косой, уши торчат, нос крючком, голова лысая - в общем, вылитый додик Луи де Фюнес, только в два раза толще.
   Граф не знал, кто такой додик Луи де Фюнес, но не мог не отметить, что портрет полностью соответствует наружности аббата Крюшона. Он обменялся с ним недоуменным взглядом. Аббат развел руками и спросил:
   - Разрешите полюбопытствовать, а какова была внешность второго, того, что назывался графом Артуа?
   - А чего зря языком трепать, - откликнулся некитаец. - Он точь-в-точь похож на вашего дружка: высокий, остролицый, с животиком и пердун, каких свет не видел!
   - Да, это в точности походит, - кротко признал аббат, в то время как граф Артуа онемел и застыл столбом.
   - Да токо, - рассказывал возница, - вы, господа, с ними не повидаетесь. Они недавно сейф у императора ломанули - ну и, конечно, сразу деру. Да, кстати, говорят, это вовсе не граф и аббат были, а два урки Гастон де Мишо и этот, как его, Мишель Воклюз-Гренобль по кличке Косой. А то, - оглянулся некитаец на своих пассажиров, - а то ещё болтают, что это Жомка с Фубриком пошалили, так вот никто толком и не знает. Обидно, конечно, - не повидаетесь с земляками-то.
   Меж тем откуда ни возьмись, будто из-под земли, выдвинулись дома городского предместья, и повозка катила уже по широкой дороге меж ряда невысоких двух и трехэтажных домов. Не успели граф с аббатом опомниться, как у одного приятного домика повозка остановилась, и словоохотливый некитаец громко позвал:
   - А Синь! Эй, А Синь! Тут к тебе гости.
   - Суета сует и всяческая суета, - послышался голос сверху, и на галерее на втором этаже показался маленький некитаец с ехидным выражением на лице.
   - Слышь, А Синь, - вновь заговорил возница, - тут я к тебе французов привез, аббата Крюшона и графа Артуа, как договаривались. Вы, господа, вылазьте, - обратился он к пассажирам, - тут и остановитесь. Лучше, чем у А Синя, места не сыщете, да и кто вас ещё пустит. Он вас с самого карантина ждет.
   - Суета сует и всяческая суета, - вновь послышался голос А Синя, а вслед за тем появился внизу и он.
   - Не кощунствуйте, сын мой, - строго заметил ему аббат, - вы повторяете за еретиком и самозванцем, а я не таков, но служитель истинного католического учения.
   А Синь, радостно осклабясь, покивал головой.
   - Уважаемый А Синь, - обратился меж тем граф, - вы не могли бы распорядиться насчет наших баулов? Пусть их отнесут в наши комнаты.
   - Суета сует, - снова заулыбался А Синь. - Ничего относить не надо.
   - То есть как это?
   - Там песок, - кратко ответствовал хозяин дома. Нагнувшись, он раскрыл один из баулов, - и действительно, тот был до половины наполнен песком.
   Граф кинул тревожный взгляд в лицо аббату. Неужели этот каналья, тот прежний возница, подменил все их вещи? Они бросились к своей клади и один за другим начали открывать свои сундуки и саквояжи. Увы - каждый из них был засыпан одним только песком с гальками.
   - Вот видите, - беззлобно упрекнул аббат, - а вы заставляли меня переносить все это!
   - Не напоминайте мне об этом, аббат, умоляю вас! - попросил граф Артуа, багровея - ему стало дурно при этом воспоминании.
   - Нужно немедля заявить в полицию! - решил он наконец. - Уважаемый А Синь, здесь в Некитае есть полиция?
   - Всяческая суета, - ухмыльнулся А Синь и засмеялся, а некитаец, что привез их, заметил:
   - Э, господа, что с возу упало, то пропало! Нашу полицию не подмажешь не поедешь, а вам чем подмазать? Вещички-то тю-тю!
   - По крайней мере, - сказал граф, стараясь утешить сам себя, - при мне в кармане наши верительные грамоты. Надеюсь, ваш император распорядится обо всем.
   - Это уж само собой, - ухмыльнулся возница.
   Он тронул опустевшую повозку и, обернувшись назад, сказал: