Сказать иначе, начальнику Сюй Женю хотелось обладать всеведением Господа Бога в распоряжении судьбами других, но горе было в том, что исполнение своего желания он возлагал на своих затраханных подчиненных, которые таким всемогуществом не обладали. Все это Сюй Женю много-много раз пытались объяснить самые разные люди, в их числе и сами путешественники, но Сюй Жень был неколебим. "Я обязан повышать эффективность своего ведомства!" - был его ответ на все возражения. И хуже всего было то, что он не притворялся - с тем, например, чтобы под удобным предлогом помучить очередную жертву. Нет, он и впрямь, вполне искренне, верил в свой бред, а то есть страдал острым расстройством психики, которое, однако, приняло у него внешне правдоподобный служебный вид. Неудивительно, что все работники управы тоже постоянно изнывали если не от душевного, то от какого-нибудь телесного недомогания, - ну, а если с кем-нибудь не мог сладить начальник Сюй Жень, то ему на выручку приходил заместитель Тяо Бин.
   Его придурковатость была другого рода. Он не спрашивал об эффективности предварительного путевождения, зато очень любил злиться. Если ему не удавалось довести кого-нибудь - разумеется, это были подчиненные, до белого каления, то он начинал чувствовать какую-то слабость, неуверенность в себе и с тоской сознавал, что жизнь проходит напрасно. Поэтому он любил посадить кого-нибудь из подчиненных напротив себя, поручить ему какое-либо идиотское задание, а затем спросить, как тот собирается его выполнять. "Управляющий Сюй Жень сделал замечание, что у нас нет маршрута для красноносых путешественников. Вам поручается срочно восполнить это упущение. Какие шаги вы предпримете?" Если сотрудник не пытался оспорить необходимость такого задания, но и впрямь пробовал изложить свои действия, то Тяо Бин начинал выкатывать белые глазки, перебивал его, делал разные придирки и в конце концов выходило, будто данные шаги предлагает как раз Тяо Бин, а грубиян-подчиненный пытается с ним спорить. Если не получалось с этим, тогда Тяо Бин хватался за что-нибудь другое и почти всегда успевал в том, чтобы создать накаленность противостояния. Он, как молодой задорный баранчик, выставив рога, кидался бодаться с чем ни попадя на своем пути. Конечно, ему не раз и не два доставалось по этим самым рогам, но Тяо Бин то ли ловил кайф от этого, то ли попросту не представлял себе иного образа жизни.
   Короче, два этих бесподобных наальника морочили голову своим сотрудникам, как только хотели, даже не подозревая о том, какими додиками они сами выглядят в глазах окружающих. Для полноты картины стоит отметить, что между собой два начальника постоянно спорили, но несмотря на все их различия, при взгляде со стороны они сливались во что-то единое, вроде пары близняшек, и одинаковость эта была тем разительней, что оба чиновника были в сути своей две плаксивые скандальные бабы, - и неудивительно, что оба были под каблуком у своих жен.
   Император часто вздыхал: "Вот бы мне навести в Некитае такой же шмон, как Сюй Жень и Тяо Бин в своей управе!" - однако присуждать им переходящий вымпел "За ретивость и борзоту" не торопился.
   Вот в логово-то этих гондурасов и направился наш неукротимый аббат Крюшон.
   Сюй Жень поначалу подумал, что аббат Крюшон будет подряжать его в рикши вместо Пфлюгена и испугался - он знал, в каком фаворе у государя заезжий священник. Однако уразумев причину появления Крюшона в его епархии, Сюй Жень немедленно кликнул к себе Тяо Бина и настроился хорошо поживиться. Глазки его заблестели тусклым тухлым огнем, а на бесцветном личике Тяо Бина зазмеилась улыбочка райкомовского инструктора, приехавшего в ячейку для проработки непосещенца политзанятий.
   - Значит, вы, аббат, хотите узнать, в какие места Некитая и в каком порядке вам отправиться, чтобы наилучшим образом осуществить свою миссию проповедника? - плотоядно осведомился Сюй Жень.
   - Совершенно верно, - отвечал ничего не подозревающий аббат.
   - А вы, стало быть, будете наставлять всех в своей вере и очищать от грехов?
   - Да, по мере моих скромных сил, - подтвердил наш праведный аббат. Постараюсь обратить души человеков к Богу и добродетели.
   - А с какой эффективностью? - неожиданно спросил Тяо Бин.
   - Что-с? - переспросил аббат, не уразумев вопроса.
   - Мы хотели бы знать, драгоценный аббат Крюшон, с какой эффективностью вы будете читать проповеди, - пояснил Сюй Жень.
   - Я? С эффективностью?!. - и челюсть Крюшона отвисла.
   - Да, да, - повторил Тяо Бин. - В процентах, пожалуйста. И желательно, с точностью до одной десятой.
   - И еще, - добавил Сюй Жень, - заполняя вот эту анкету, не забудьте сообщить, среди прочих данных о себе, процент эффективности исповедей ваших прихожан.
   - То есть, - переспросил аббат, - вы хотите знать, с какой эффективностью я исповедую?
   - Именно так. И ещё - укажите там же методику расчета эффективности.
   Аббат обвел двух додиков взглядом, выражающим небесную кротость и смиренно поинтересовался:
   - Конечно же, я все это выполню в точности, но зачем вам это?
   Сюй Жень и Тяо Бин пустились в путаное и пространное словоблудие. Их галиматья, в основном, содержала ту идею, чтобы держать под контролем душевное состояние всех и каждого и с научной точностью определять меры для надлежащих воздействий. Сюй Жень, в частности, хотел достичь всеобщего осчастливливания, но не какого-то там абстрактного, а научно рассчитанного и дозированного - если, положим, кто-то был счастлив только на 34%, то его счастливость надо было поднять до 100 - и, конечно, с помощью математически точно определенных шагов. Скажем, прослушивание такой-то мелодии в исполнении такого-то оркестра поднимало счастливость на 5%, а в исполнении другого оркестра - уже на 15%. Ну и - таким вот образом неукоснительный подъем должен был быть произведен до полного покорения вершины во 100% - у всех и каждого поголовно.
   Аббат терпеливо выслушал эту ахинею и вполне уяснил, с придурками какого рода его свела судьба. На его месте дрогнул бы кто угодно, хоть святой Варсонофий - но только не аббат Крюшон. Как знаток человеческой природы, он сразу понял, чем взять этих гондурасов. Аббат поинтересовался:
   - Уважаемый Сюй Жень, все это очень интересно, я только не понимаю, в чем же тут проблема? Вам всего только нужно на практике исполнить ваш замечательный замысел.
   - Увы, - помрачнел Сюй Жень, - наши ученые саботируют выполнение этой программы. Мы никак не можем получить методику расчета счастливости.
   - В особенности, - добавил Тяо Бин, - туго идет расчет эффективности воздействия произведений искусства. Потому-то и хотели изучить ваш метод определения эффективности проповеди и исповеди.
   - Как! - вскричал в изумлении аббат Крбшон. - Стало быть, у вас все ещё не умеют определять эффективность проповеди! Но ведь нет ничего проще у нас в Ватикане каждого семинариста учат этому ещё в младших классах.
   Ушки Сюй Женя навострились.
   - Дорогой аббат, а как скоро вы сможете предоставить нам эту методику?
   - Боюсь, что это невозможно, друзья мои, - грустно отвечал аббат. - Я не могу снабдить вас ей - вы не христиане.
   Сюй Жень и Тяо Бин коротко глянули один на другого, и начальник управы немедленно вызвался принять христианство.
   - Да, да, отче, - вторил Тяо Бин. - Я тоже хочу стать христианином. Что же нам делать для этого?
   - Креститься, дети мои. Оставить ваш окаянный шамбализм и креститься.
   - Но нас уже крестили! - вскричали в один голос оба начальника.
   - Э, нет, - отвечал аббат Крюшон, - обычного крещения тут недостаточно. Надо принять боевое крещение.
   - И что же тогда?
   - Все в один миг прояснится. Стоит только принять это боевое крещение, как в один миг разрешатся все эти детские вопросы, с которыми вы тут плюхаетесь. Всеобщее счастье, методики, подсчет эффективности - все это откроется в один миг и будет сиять в мозгах огненными буквами, - наставлял язычников аббат.
   Тухлые огни в глазах Сюй Женя разгорелись как две болотные гнилушки, и он немедленно изъявил готовность принять боевое крещение. Заместитель Тяо Бин к этому присоединился. Аббат сурово предупредил о жесточайших испытаниях, через которые придется пройти кандидатам до, а в особенности во время боевого крещения и потребовал абсолютного послушания. Два додиковатых начальника обещали это.
   - Нам понадобится батут, кольца с паклей, шелковые тросы и пояса и ещё кое-что, - наказал Крюшон. - Но сначала мы предварим все испытанием на выносливость. Вы готовы к тому, чада?
   - Да, да! - нетерпеливо отвечал Сюй Жень. - Готовы.
   - Тогда начнем вот с чего. Обойдите со спущенными штанами все комнаты, где находятся ваши подчиненные, показывайте друг на друга одной рукой, а другой хватайте себя за свои ятра и нараспев произносите: Он козел! Он додик! Он гондурас! - а потом поворачивайте к ним свой зад и машите около него левой рукой и чирикайте сойкой: Фью-фью! Фью-фью! - и идите в другую комнату.
   - Как? - переспросил Сюй Жень. - Вот так? Он додик, гондурас, козел? и Сюй Жень с удовольствием показал на Тяо Бина.
   - Нет-нет! - строго поправил Крюшон. - Порядок слов мантры нельзя менять, это очень важно. Он козел, он додик, он гондурас - именно в такой последовательности.
   - А что потом? - спросил Тяо Бин, который был не столь воодушевлен, как его начальник.
   - А потом вам надлежит взять у ваших рикш коляски и развести по домам ваших подчиненных, а утречком - ко мне, отвезете меня в управу. Да! - штаны надевать нельзя.
   Сюй Жень несколько сник - все-таки его опасения насчет рикшинга оправдались. Но Сюй Жень, как это часто бывает с подобными гондурасами, крайне тяжело поддавался доводам разума и истины, зато легко мог быть обморочен любым проходимцем и проглотить самую баснословную глупость, если только эта глупость шла в струю с его психическим расстройством. Так что теперь он крепко сидел на крючке и, как в том и был уверен аббат, готов был хоть яйца свои изжарить на сковороде, если то будет велено для нужд всобщего осчастливливания.
   Так и оказалось. Утром два чиновника без штанов, но, правда, в длинных рубашках, стучали копытами, то бишь каблуками под окнами аббата. После этого они весь день под началом аббата Крюшона сооружали укрепления и приспобления, необходимые для боевого крещения. Происходило это под окнами их управы (а она находилась на третьем этаже здания, где размещались прочие государственные ведомства, и между прочим, на втором этаже был кабинет министра внутренних дел обер-полицая Кули-аки). За этот день два начальника установили двойной батут, укрепили два железных обруча над ними, в обручи поставили два больших чана с водой - которую позже заменили на поросячью мочу, ибо это сообщает большую полноту и глубину откровения при боевом крещении - ну и т.д. А на крыше были сооружены двое мостков для того, чтобы прыгать оттуда на тросе - тарзанкой, как это принято называть.
   Следующий день двое путевожденцев собственноручно оборудовали ещё и полосу препятствий - впрочем, некоторую помощь им с удовольствием оказывали и подчиненные, посвященные в предстоящее испытание. И только через несколько дней, когда все было сооружено, аббат объявил, что настала пора решительных испытаний. Раздевшись догола два начальника на четвереньках устремились один навстречу другому, причем, они должны были пятиться раком. С разных сторон они продвигались к крутой горке, при этом должны были забираться в окопы, ползти по лужам и сквозь трубы, а когда один видел другого, то швырял в него комья грязи. Задачей каждого было занять вперед другого эту крутую горку, а она был покрыта мокрой глиной и называлась курганом славы, и тот, кто опережал другого, причащался, как сказал аббат, более полного откровения и более совершенного знания эффективности. Затем чемпион должен был дождаться напарника, и вот тут, стоя плечом к плечу, они должны были трижды подпрыгнуть на одной ноге и испустить троекратный клич:
   - Пыдла-пыдла!
   Когда двое додиков добрались до кургана славы, то вид их был довольно живописен. Первым, между прочим, успел Тяо Бин и сделал было шаг на горку. Но Сюй Жень, нарушив завет и вскочив на ноги с четверенек, подбежал к сопернику и с гнилым блеском в глазах схватил своего заместителя за ногу и сдернул вниз. Затем они, барахтаясь, как два куска того, что не тонет в воде, пытались вскарабкаться вверх, спихивая друг друга и скользя по мокрой глине, покрывающей склон. Кое-как, уже не борясь друг с другом и помогая себе шестами, двое первопроходцев забрались-таки на курган славы. Отдышавшись, двое начальников попытались исполнить заключительную часть испытания. Всячески корячась и вцепившись один в другого эти додики постарались выпрямиться и подпрыгнуть. Но после первого же "пыдла-пыдла" оба полетели вниз и крепко треснулись о землю. Последовал новый штурм непокорного кургана - и тут, в горячке восхождения, Сюй Жень укусил Тяо Бина. Двое начальников, оба злые как черти, начали отчаянную потасовку, катаясь по мокрой глине. Они так извозились, что уже не имели сил для нового "пыдла-пыдла". Отдуваясь, с разбитыми коленками и локтями, все в грязи, с синяком под глазом у Сюй Женя и со следом укуса на предплечьи у Тяо Бина, они, всхлипывая от обиды, разочарования и телесных мук, виновато предстали перед аббатом Крюшоном.
   - Очень плохо! - сурово выговорил бескомпромиссный наставник. - Первое испытание вы полностью провалили.
   Сюй Жень выплюнул выбитый зуб и всхлипнул.
   - Теперь вся надежда только на испытание боевым крещением, - сказал аббат. - Если вы и тут дадите себе потачку, то...
   Он мрачно покачал головой.
   - Нет! - поспешно сказал Сюй Жень. - Мы готовы к боевому крещению.
   Аббат Крюшон повел их на крышу, где начальник управы и его заместитель подверглись самобичеванию - это, как открыл Крюшон, необходимо было для разогрева перед решающим испытанием. Самобичевание это, впрочем, было не совсем само - бичеванием: каждый бичевал другого, и чем больней было одному, тем жарче он воздавал другому - и остервенясь, два придурка употчевали друг друга так, что голодными не остались.
   - Ну, теперь как будто лучше, - рассудил Крюшон, с удовольствием оглядывая переполосованные бока и спины искателей эффективности. Одевайте-ка, чада, эти пояса да сигайте с Богом в котлы.
   Сюй Жень и его заместитель по шажочку дошли до края узких мостков и замерли в нелепых позах, с оторопью глядя вниз.
   - Ну, что же вы? - понукал их аббат. - Неужели передумали? Как же вы тогда узнаете методику расчета эфффективности?
   - Аббат, - нерешительно спросил Сюй Жень, - а нам обязательно пролетать сквозь эти обручи с зажженой паклей?
   - А как же! Совершенно необходимо, - заверил аббат. - Вы должны одолеть все стихии - сначала воздух, потом огонь, потом воду.
   - Но, отче наш, а ведь в чаны налита свиная моча, а не вода, напомнил зануда Тяо Бин.
   - А что же, в поросячьей моче, по-твоему, нет воды? - вознегодовал Крюшон. - Не умничай, чадо, перед пастырем твоим.
   - Аббат, - робко продолжал Сюй Жень, - а как насчет четвертой стихии земли? Мы не врежемся в неё в конце нашего пути?
   - Четвертой стихии, - рек аббат, - вы уже сподобились набраться во время штурма кургана славы. Нет никакой нужды соприкасаться с ней в полете. Да это и не получится. Ну, смотрите сами - внизу глубокий котел, он стоит на упругом батуте, вы крепко сцеплены тросом с мостками - тройная страховка. Это просто манная каша, а не боевое крещение.
   - Господин Сюй Жень, - заговорил белый как мел Тяо Бин, - я слышал, есть один математик в управе небесных светил. Может, он нам рассчитает эффекти...
   Договорить Тяо Бин не успел. Аббат предвидел такой оборот и подготовился к нему. По его знаку двое здоровяков, и один из них - вышибала Синь Синь, подскочили к новокрещенцам и хорошим пинком сбросили обоих с крыши. Оба начальника с воплями полетели вниз. Они благополучно миновали огненное кольцо и, как два куля с говном, ухнули в чаны с мочой. От удара котлы сорвались со своих некрепких треножников - они были установлены чуть выше батутов - и брякнулись на пружинящее полотно. Обоих новокрещенцев вместе с водой выплеснуло вверх. Двое начальников вылетели аж на подоконники второго этажа и схватились за выступы, распластавшись на стекле. Что за бесподобное зрелище являли эти два додика - мокрые, в неотставшей грязи и копоти, в синяках по всему телу и полосах от бичей они как две ящерицы в террариуме прижимались к стеклу, отплевываясь от попавшей в рот поросячьей мочи.
   Как раз в это время министр внутренних дел принимал у себя делегацию репортеров. Он с упоением излагал свои теории по поддержанию правопорядка, похваляясь успехами Некитая в этой части - и то сказать, преступность там за исключением провинции Неннам - отстутствовала напрочь уже в течении многих тысяч лет. Министр увлеченно описывал заслуги полиции в поддержании законопослушания и добропорядочности граждан Некитая, как вдруг у него над ухом раздались какие-то дикие вопли. А вслед за тем из-за прикрытого портьерой полуоткрытого окна прямо за шиворот министру сильно плеснула какая-то желто-зеленая жидкость. Сразу за этим в стекло что-то с шумом ударилось, и кто-то громко стал барабанить в окно. Недоумевающий министр откинул портьеру и остолбенел: с другой стороны стекла ему в лицо пялились перемазанные как свиньи Сюй Жень и Тяо Бин. Голышом! Эти двое нетерпеливо стучали по стеклу и кричали министру, чтобы он отворил раму. Машинально, все ещё не приходя в себя, Кули-ака откинул раму, и в комнату спрыгнули мокрые начальники управы путевождения.
   - Господин Тяо, отстегните мой пояс от троса, - сказал Сюй Жень, повернувшись спиной к своему заместителю.
   Они освободились от креплений тарзанки и хлопнули друг друга по рукам.
   - Мы сделали это! - особенно сиял Сюй Жень.
   - Вы... это... это как... чего... - бессмысленно двигал челюстью оторопевший обер-полицай.
   Не отвечая на эти пустые расспросы двое прыгунов прошлепали мокрыми ногами мимо иностранной делегации, жадно созерцающей экзотическое зрелище, и вышли из кабинета. Из-за дверей послышался визг секретарши. Перепуганная дама вбежала в кабинет министра и показала рукой:
   - Там!.. Там!..
   - Я знаю, - вальяжно кивнул министр, все ещё не выходя из умственного оцепенения.
   - Кто это, ваше превосходительство? - поинтересовался один из репортеров.
   - Это начальник управы Сюй Жень и его заместитель Тяо Бин, очень ответственные и в высшей степени исполнительные чиновники, - бесцветным голосом отвечал Кули-ака - и наконец взорвался: - Это что?!. Это кто?!. Я вас спрашиваю? Кто позволил?!.
   Перепуганные репортеры, толкая друг друга кинулись прочь из кабинета.
   А боевые крещенцы Тяо Бин и Сюй Жень поднялись на крышу к аббату и жадно делились воспоминаниями:
   - Аббат! Мне наконец открылось! Я сподобился! - на два голоса восклицали в мочу окунутые чиновники.
   - Ну вот, чада, - отечески улыбаясь, отвечал аббат, - теперь вы сами видите. Р-раз - и все вопросы решились сами собой.
   - Да, но, - Сюй Жень помрачнел, - но, отче, я все же так и не узнал методику расчета эффективности.
   - Как? - изумился Крюшон. - Ну, а ты, чадо? Тебе-то открылось?
   Тяо Бин виновато заморгал:
   - Нет, святой отец.
   - Плохо дело, - вздохнул аббат. - Вы что-то упустили... Видимо, это из-за того, что вы не доработали на кургане славы. Надо было трижды крикнуть "пыдла-пыдла", а вы поленились.
   Двое додиков стояли огорошенные.
   - Что же делать? - спросил, набычась, Сюй Жень.
   - Боевое крещение придется повторить трижды, - отвечал аббат.
   Министр внутренних дел только-только успел вернуть назад репортеров и извиниться за недоразумение, как из его окна снова спрыгнули на пол двое начальников.
   - Вы что это у меня? Я императору доложу!.. - завопил главный полицейский Некитая. - Вы у меня в намордники захотели?!.
   Он орал и брызгал слюной на двух новоявленных тарзанов, однако не решался лично схватить их из-за грязи и мочи, что покрывала тела двух придурков. Пользуясь этим, Сюй Жень и Тяо Бин снова вышли из кабинета и поднялись на крышу. Однако истина эффективности им не открылась и на сей раз - и неколебимый пастырь послал их на третий прыжок.
   Четвертого боевого крещения, однако, уже не состоялось воспрепятствовали прибежавшие на крышу стражники. Придурковатых управленцев связали и в намордниках свели вниз. Аббат Крюшон спустился вслед за ними и продолжал наставлять их - мог ли он в такую минуту оставить словом пастыря своих подопечных?
   - Отче, но почему же так? - с отчаянием допытывался Сюй Жень. - Мы же трижды прыгали в котлы с поросячьей мочой, я вот даже обделался... Почему же это не зачлось вместо кургана славы?
   Аббат Крюшон задумчиво крутил носком башмака по земле и глядел то на свои четки, то в небеса. Наконец его озарило:
   - Ага! - воскликнул он. - Я вспомнил! Вот ведь что, чада мои - я упустил одну подробность. Боевое крещение действует только на тех, кто выкрестился в христиане из иудаизма.
   Тяо Бин улыбнулся злобной и трусливой улыбочкой:
   - Что же, нам теперь в иудаизм подаваться?
   - Нет, не податься в иудаизм, а выкреститься из него в христиане, сурово поправил пастырь.
   - Отче, а как же нам тогда стать иудеями, чтобы потом выкреститься? робко спросил Сюй Жень.
   - Я не могу благословить вас на принятие иудаизма, - строго отвечал аббат. - Не забывайте, что я католик и аббат. Если вы сделаете это, то я отлучу вас от церкви, вот так.
   Двое додиков остались на месте, разиня рот так, что их намордники едва что не рвались. Несколько смягчившись, аббат благословил начальника и заместителя на продолжение духовных исканий и отправился во дворец.
   - Ну, ты, аббат даешь, - крутил головой император. - Удивил, удивил... Недооценили мы тебя! Я думал, адресок дам, так ты, колбаса мой сентябрь, в лягушачью икру закопаешься да и того, заквакаешь куда-нибудь подальше... А ты вон чего - дружка своего в святые вывел, Тапкин с Пфлюгеном, значит, в профсоюз рикш почти что вступили, де Перастини когятми серет... Ты вон девяносто сантиметров отрастил... А теперь и Сюй Женя с Тяо Бином в намордники законопатил! Да, иезуитская косточка, что тут скажешь!
   - Истинный француз, - хором поддакивал двор.
   - Видать, придется нам тебя отпустить, - вздохнул император. - Не хотел я, но... Есть, слышь, аббат, одно у нас тут место, где от твоих проповедей может толк может выйти. Понимаешь, с нравственностью там тоже полный порядок, а преступность наместник такую развел, что твоей "Козе Ностре" впору.
   - А! - воскликнул аббат Крюшон. - Где преступность, там, ваше величество, и нравственность всегда в упадке. Она ведь от того и заводится, собственно говоря.
   - Да не, - возразил император. - Тут, понимаешь, другое дело. Был один мужик, Бисмарк, тоже вроде тебя все хотел нравы исправлять. Надо, говорит, совершенствовать карательную систему. Я говорю - как же нам её совершенствовать, когда у нас всю жизнь портянкой да намордником обходились? Да и те только для экспедиции полковника Томсона, почитай, и понадобились. А так - сколько уж тысяч лет не пользовались мы ими?
   - Десять, - сказал Ли Фань.
   - Пятнадцать, - выскочил Гу Жуй.
   - В общем, испокон веков. Я и говорю Бисмарку - ты, может, конструкцию намордников усовершенствовать хочешь? А он прямо на колени встал, плачет дай да дай ему с преступностью бороться. Ну, выпросил он провинцию, Неннам называется. И что ты скажешь? - развел ведь преступность, не обманул. А теперь борется с ней. Да токо как он с ней ни борется, а она у него день ото дня растет. Ты бы, аббат, сходил, посмотрел - может, справишься.
   - Эти немцы, - с возмущением заметил аббат, - они всегда полагаются единственно на палочную систему. Разумеется, я завтра же отправлюсь в Неннам. Далеко ли это, ваше величество?
   - Да тут в двух шагах, за бугром, - отвечал император. - Но, вишь, какое дело - боюсь я: перевал-то заколдованный. Бес там живет, никого, сволочь такая, без жертвы не пропускает! В прошлый раз вон британская экспедиция три месяца этот перевал штурмовала, полковник Томсон уже в пропасть хотел броситься - вон, спроси Тапкина, он мне читал отчет.
   Британец Тапкин побагровел и отвечал с поклоном:
   - Ваше величество, я не располагаю отчетом о возвращении нашей экспедиции из Некитая.